"Разбежаться к окну и сквозь разбитые рамы и стекла, ослабев от напряжения всех сил, переступить через оконный парапет".
Кафка
Обреченность
Глава 1
Если честно, я даже не знал, когда это со мной началось. Думал что месяц, год... Оказалось, пять лет. Пять лет я находился в психиатрической клинике. Обречен был находиться. И все пять лет мои ночные кошмары неотступно следовали за мной. Не только не покидая меня, но следуя по пятам, и несмываемым пятном заполняя мое сознание. Давно уже затуманенное сознание. Затуманенное страхами и кошмарами. Кошмарами, от которых невозможно было избавиться. А сами они (как бы сами по себе) никуда не уходили. Словно бы и совсем не понимая, что должны куда-нибудь исчезнуть. Но ведь не исчезали, черт возьми! И мне приходилось их терпеть. Мучиться, от осознания их внутри себя. Словно бы взвалил я на себя непосильную ношу. Ношу, которую я даже не знал, когда мне удастся скинуть. И - куда? Потому что никого вокруг, кто бы согласился взвалить ее на себя (забрав у меня), не было. И, по сути, вообще не могло быть. Потому что большую часть времени жил я на даче. Вдали (совсем уже, получается, вдали) от городского шума. И от каких-либо людей. Ибо даже дом у меня находился на краю села. Да и люди в селе были все больше мрачные и нелюдимые. Занятые исключительно или собой или своей семьей. И которые - большинство из них - даже негде не работали. Довольствуясь тем, что урождалось на участке. Да мычало, крякало, кудахтало да хрюкало... -- свое хозяйство было у всех. Кроме меня, разумеется. Но я как будто бы совсем все правильно рассчитал. Распределив специально отложенные деньги - на три года жизни в деревни. На даче,-- как я это называл. Восстановиться, набраться сил, подпитать - на природе - душевную энергетику. И, наконец, плюнуть на все, вздохнуть посвободней, быть может даже выругаться (кто знал, какие эмоции будут у меня через три года) - и уехать в город. Чтобы по прошествии какого-то времени вернуться обратно. Еще на несколько лет тихой и размеренной жизни. Потому как жизнь эта мне и действительно казалась тихой и размеренной. И словно бы ненавязчиво я пользовался всем тем, что на самом деле для меня и было самым главным. Всегда казалось этим.
И ничего я не мог поделать с подобным ощущением. И действительно какое-то время жил той жизнью, которая мне была ближе всего. Словно бы и ничего больше. Взамен. Ибо никакие обмены я большей частью не любил. Предпочитая довольствоваться тем, что у меня было. И то, к чему я все же, наверное, неким таинственным образом стремился. Уже как будто и подсознательно заставляя себя ни о чем больше не думать. Чтобы не расстраиваться, наверное.
Глава 2
Наверное (и, конечно же) для меня это все было не очень легко.
Даже нельзя было сказать, что это было легко.
И психика моя испытывала все новые и новые потрясения.
И мне - вновь и вновь - приходилось преодолевать какие-то нелепые препятствия.
Суть которых я не смог постигнуть. Несмотря на то, что проходили годы. За которые, наверное, можно было 'понять' все что угодно. Сделать для себя какие-то выводы. Что-то на самом деле осознать.
Тогда как непонимание этого (и я это чувствовал) достаточно пагубно сказывается на мне. Отзываясь в моей душе и вовсе какими-то неизвестными аккордами. И словно предупреждая - дальше какого шага - собственно шаг - делать было необязательно. Нельзя. Опасно. Быть может и вправду опасно...
...Но я как будто не страшился ничего. Ну, этих самых трудностей (черт бы уже он их побрал) получается.
И мне - несмотря на какое-то даже понимание этого -- становилось и вовсе неинтересно. За то, что должно быть. И что было уже наверняка. Но что я не замечал. Словно бы (вынужденно, уже получается?) обходя стороной. И словно ненавязчиво выбирая какой-нибудь компромисс. Который, по моему мнению, просто обязан был быть.
Не мог не быть.
А я его, значит, должен был найти.
Глава 3
Но на самом деле - мне искать и вовсе ничего не хотелось.
И я словно бы надеялся, что еще что-то произойдет, после чего какой-то ряд событий просто не возникнет.
Что-то ему помешает возникнуть.
Но вот знать бы мне - что?..
Глава 4
Конечно, что-либо узнать было попросту невозможно. Вполне понятно, что правда --достаточно крепко держала на приколе свои замки. Не дозволяя проникать сквозь них кому бы то ни было. В том числе и мне, разумеется. Ну а чем я был хуже? Совсем ничем. А если еще учесть, что никто и не знает, чем по настоящему руководствуется его судьба, - то, и будет это не так-то уж страшно. А то и - словно бы так и должно быть. И никак иначе.
Пытался делать что угодно, только бы остановить мозги, удержать их в рамках существующих норм. Не дать вылезти из меня чему-то страшному, губительному, сделав точно таким же меня.
И уже убегая от этого, я как будто и не замечал, что попадал в какие-то новые сети. Раскинутые уж и вовсе неизвестно кем. Сети, главный смысл которых заключался в неизвестности. В той неизвестности, которая окружала меня. Которая как будто и стремилась, чтобы я находился с ней где-нибудь рядом. При этом словно бы мне всерьез и не доверяя. И не ожидая, что это на самом деле произойдет.
И самое настоящее отчаяние я испытывал всякий раз, когда стоило мне только подумать о том, что что-нибудь должно было происходить совсем даже не так, как то изначально, быть может, и предполагалось.
И ведь это почти притом, что - сколько не пытался - я так и не смог выяснить, что же должно было случиться? Случиться, так или иначе. Так - а не иначе. И где на самом деле была граница этого 'иначе'? Там ли, где ее устанавливал я сам для себя? Или же - где-нибудь в ином месте?
Но, конечно же, на самом деле я боялся всего этого.
Давно уже боялся.
Боялся начинающегося во мне безумия. Боялся того, как мысль начинала играть на каких-то своих - странных, загадочных, и совсем уже неизвестных -- инструментах.
А у меня уже не было сил не только угадывать их, но и словно бы уже вынужден был я скрываться от них. Ну или, конечно же, делая вид что скрываюсь. А на самом деле оставаться в обозначенных мною же раннее границах. Границах разума. Разума, которому, конечно, немного - совсем немного - нужно было потесниться. Дать возможность проникнуть, стать на его место чему-то новому. Тому, что, быть может, доселе там совсем и не находилось. И чего бы раньше, быть может, я совсем бы и не позволил, чтобы это там находилось. А вот теперь как будто смирившись - и с откровенной глупостью, и с тем, что придется потесниться. Впустив в себя совсем уж нечто странное и неопределенное. И даже совсем я не знал, как это все могло называться.
Но уже известно, что было это от отчаяния. От того, что как будто и выбора-то у меня особого никакого не было. И нужно было даже не смириться - а просто считаться совсем уж черт знает с чем.
И хотелось мне невероятно громко хохотать и смеяться. И вообще - выказывать хоть какое-то неудовольствие вынужденностью подобного соседства.
Но чем больше я понимал, что выбора-то у меня как вроде бы и не остается, тем больше во мне начинала зарождаться надежда возникновения и совсем уж чего-то неосознанного, непонятного, необъяснимого. Того, что я хоть и не знал - что? -- но каким-то образом верил в него. И был уверен, что способно оно будет вывести меня наверх. Привести в то позабытое мной состояние, когда психика еще первозданна и чиста. А сознание не испытывает на себе грез совсем ненужного давления. Давления, которое можно сбросить, высвободившись от него. Но как?..
И видимо положение мое действительно было столь шатко, что я ухватывался за любую возможность хоть что-нибудь мне исправить.
И почти как мальчишка радовался, когда это мне удавалось.
Удавалось настолько, что я мог торжествовать победу.
И даже совсем не отчаиваться (зачастую - от одного только подозрения - в предположении этого), что что-нибудь может произойти совсем как-то иначе.
Нет. Я нисколько не боялся, что это произойдет так.
И при этом, конечно же, я еще не мог считать себя до конца изменившимся. Скорей всего, совсем уж окончательно это никогда и не произойдет. И словно бы даже и не должно было найтись ничего, что могло бы хоть кого-нибудь подвигнуть понять нечто большее, что могло бы быть запланировано мной, например. Или тем, что смог бы кто-то (если все еще представлять это? хотя, конечно, так произойти было не должно) говорить обо мне - и вместо меня.
Нет! Я даже в это как-то и не поверил.
Я просто не мог позволить себе поверить в то, во что верить попросту не хотел.
И совсем неважно было устанавливать причину моего подобного пожелания.
Это и на самом деле совсем было неважно.
Потому что, если разобраться, верил-то я на самом деле не больше - чем в чем-то мог бы убедить себя.
И если это по настоящему оказывалось так (хоть когда-нибудь - если бы - оказалось),-- то... Но мне даже совсем неизвестно: стоит ли сейчас обо всем этом распространяться? Ведь так получалось, что должна была существовать некая тайная (ну хотя бы незначительная часть ее),-- которая бы удерживала в рамках неизвестности что-то, чем уже совсем и неважно (и необязательно) чтобы кто-то знал.
А я... а я...
А моя психика начинала все новый и новый виток вращения.
Который уж совсем, как вроде бы, отдалял меня от первоначального желания (до сих пор еще, видимо, сохранившегося во мне) во всем разобраться. Точнее - 'во всем' -- уже скоро сменилось 'хоть в чем-нибудь'. А потом - все ниже и ниже скатывался в некоем подобном своем желании.
И вскоре совсем уже перестал отдавать отчет в происходящем.
И это самое происходящее - все больше и больше - становилось для меня безразлично. И туманно. Настолько туманно, что я готов был сбежать от его изнеженной ласки. И постараться убедить себя - не писать уже ни о чем. Словно бы из каждой темы делая запретную. И совсем ненужную для меня. Необязательную для меня. (Причем - вот незадача-то: я до сих пор толком и не знал, что по настоящему для меня нужно!).
Это была ловушка. Ловушка, в которую я сам погружал себя. Если и догадываясь что это было так, - то в полной мере, конечно, и не отдавая себе в том отчета.
Глава 5
Когда-то это действительно случилось все со мной. Но еще интересней, что все вокруг меня словно складывалось таким образом, что я и сам - все больше (и словно испытывая к этому даже что-то наподобие желания) погружался в загаданный (и, по сути, неизведанный) мир страхов и кошмаров. Кошмаров разума. И я этих кошмаров не то чтобы не боялся, а скорее всего мною двигала именно жажда разобраться: почему, собственно, это так происходит? Почему иногда мне становилось все хуже и хуже? И я совсем не замечал, что окружающий мир способен не давать мне различаемые сигналы. Потому что словно выходило как раз наоборот: те сигналы, которые он подавал мне - я совсем не понимал. (Притом что понять-то - стремился!).
И словно бы что-то неизведанное заставляло меня проваливаться в ад, утрачивая еще недавно существовавшие иллюзии. Заставляя реагировать на них каким-то таинственным образом. Таким, что я бы, наверное, ни за что и не решился угадать: что это, собственно, за способ-то такой? Или способы?.. Потому что - терялся я до невообразимости. И как будто бы действительно ничего не понимал.
А проходило время - и не понимал уже вовсе ничего.
А мне только совсем не хотелось выбираться обратно. Словно попадал я в некий плен каких-то нерастраченных страстей. Бродя среди них. И постоянно чему-то удивляясь.
А может на самом деле удивляясь всему, с чем встречался. Что удавалось замечать. Разглядывая сквозь царящий здесь туман.
И попытки что-либо понять (или осознать) были поистине какие-то глупые и нерешительные. Точно такие, каким, наверное, был в то время и я.
И если предположить, что с тех пор я изменился,-- то 'благодарить' наверное должен был именно те состояния, в которых находиться не хотел; и от которых всячески стремился избавиться.
Глава 6
...Я прошел еще несколько метров, и увидел, что дальше дорога прерывается.
Чтобы пройти дальше, необходимо было спуститься вниз. Ступеньки как раз вели вниз. И я стал спускаться. Совсем как будто и не боясь, что это может привести к каким-то совсем уж удручающим последствиям. Хуже чем было сейчас (ну,-- тогда, разумеется), мне словно бы никогда и не было. Да и даже времени на раздумья, собственно, никогда не было. Нервы были на пределе. Струны натянуты до максимума. И уже периодически лопались они. А я с каким-то садистским трепетом совсем даже не снижал нагрузки. А то и наоборот - делал все так, чтобы не только продолжать находиться на максимуме, но и словно бы наоборот - провоцировать в себе наступление именно этих состояний. Без которых уже, наверное, не мог. Не был способен жить. Ибо мне почему-то казалось, что если это происходит так - я живу. А если что-то будет происходить как-то иначе... Стоило мне только подумать о чем-то таком - и я не мог сидеть на месте.
И кромсал себе вены. И резал тело. И втыкал в себя нож.
Пусть и небольшой ножик, с небольшим лезвием - но была боль. Была кровь. И трескали мышцы, разрываемые входящим в них лезвием.
А потом я начал спускаться. У меня просто не было возможности оставаться наверху. Я должен был (даже просто обязан) подать все глубже и глубже вниз. Словно бы именно там я видел избавление от собственных страданий. И даже, наверное, убедив себя в этом.
Нет, поначалу об этом как будто ничего не говорило. Я спустился, спрыгнув с последней ступеньки. Прошел еще несколько метров. Снова увидел какие-то ступеньки, ведущие вниз. Уже не задумываясь - спустился и по ним. Осмотрелся. Ничего не увидел. Сделал еще несколько шагов. И... и как будто бы куда-то провалился.
И сейчас уже действительно: сколько бы я не осматривался, - ничего увидеть просто не мог. И даже не потому, что было невероятно темно. У меня словно бы появилось какое-то убеждение (уверенность, настоящая уверенность), что я ничего не увижу.
И убеждение это было настолько сильное, что я больше совсем ничего не хотел замечать. Словно бы и не собирался увидеть. И словно бы уже заранее веря в то, что это все должно было быть именно так. И никак иначе. И... Я испугался этого состояния.
Мне, во что бы то ни стало, захотелось избавиться от него.
Сделать так, чтобы оно ко мне уже никогда не возвращалось.
Глава 7
Я словно окунулся в какую-то беспросветность. В пустоту. Откуда уже и действительно не было никакого спасения.
Так мне казалось в тот момент.
А потом я неожиданно оказался в до ужаса освещенном зале. И свет со всех сторон был направлен исключительно на меня. Так, что у меня уже не было возможности зажмуриваться. (Это вообще мне казалось бестактным) или закрыться руками.
Да и сами руки оказались связанными. И уже как будто бы мне даже и не принадлежали.
И ног своих я не чувствовал (они тоже оказались связанными. Точнее - закованными в кандалы).
А тела своего я не чувствовал. Совсем. Лишь как-то очень сильно болел мозг. Словно бы кто-то копошился в нем, раздвигая извилины, и словно бы даже надкусывая их. Или, например (так мне казалось) чем-то просвечивая.
Но ведь я и так уже светился. Ибо (сейчас уже вспоминаю, что как раз тогда я это заметил) свет - исчез. А свечение исходило от меня. И не нужно было никакого света. Ибо самого света, конечно, было предостаточно.