Зелинский Сергей Алексеевич : другие произведения.

Паутина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

  повесть
  
  'И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость...'
  Екклесиаст 1:17
  
  Паутина
  
  Часть 1
  
  Пролог
  
  Вообще-то, Кондратьев путал все. И путал, ну в смысле запутывал, в том числе, себя. И когда казалось, запутывался он уже окончательно, - тогда в нем просыпалось какое-то загадочное (и дремавшее доселе) желание - распутать все. Все, что только было возможно. И уже когда у него как будто получалось... Он понимал, что все равно - запутал все окончательно. Так,-- что и распутать уже как будто невозможно.
  
  ...Но все равно - каким-то образом выпутывался. Словно бы находил какие-то потаенные ниточки да узелки, за которые можно было потянуть. И... ну распутать все, черт возьми. Выпутаться. Выбраться из ситуации, в которую сам себя же и загнал. Своим быть может, упрямством. Своим - тугодумием. Своим... Да наверное и своей глупостью.
   И лишь только оттого, что как вроде и не мог уже иначе.
   Жить он не мог иначе.
   Не был способен.
   Не знал как.
  
  
  Глава 1
  
  Ситуация на самом деле была совсем иная. И быть может не такая печальная, как казалась. Да и Кондратьеву всегда казалось, что все на самом деле - совсем иначе. И ничего не бывает такого, чтобы можно было - из-за этого - переживать. Чтобы необходимо было - перегонять это все - в собственных мыслях помногу раз.
  Словно бы и ища какой-то выход (который наверняка должен,-- даже обязан был,-- быть). И вот... было у Федора Кондратьева какое-то предчувствие - что все, быть может, выглядит совсем даже и иначе. Так, что ему это... и не чудилось, быть может, никогда - что это так.
  А вот иначе все - и все тут.
  И совсем не надо - что-то - искать. Находить. Бояться. Пугаться, быть может, этого.
  И вновь, с каким-то потаенным трепетом ждать, что что-нибудь измениться.
  
   Ну, или... должно измениться.
  
  ......................................................................................
  
   Федор Никитич знал: если чему-то суждено сбыться - то это обязательно произойдет. Совсем, быть может, у него не спрашивая (не спрашивая о возможности возникновения этого).
  
  Но вот - когда происходило так (уже получается, как бы и без ведома Федора Никитича - достаточно положительного мужчины двадцати девяти лет, лысого, высокого, худого и стеснительного),-- то чувствовал Федор Никитич очень даже себя нехорошо. Словно бы испытывал даже какие-то сомнения (присутствовавшие, впрочем, в нем всегда),-- а то и недовольство.
  
   Но нет.
  Проходило какое-то время (совсем как будто и незначительное),-- и начинал испытывать Федор Никитич улучшение собственного состояния. И уже верил (после этого),-- в самое хорошее. Быть может даже - доброе и светлое.
  
   То есть можно сказать, что Федор Никитич верил, что это 'доброе и светлое' (чистое и прекрасное),-- уже наступило. Почти - наступило.
  
   Ну, или даже, если оно только должно наступить - Федору Никитичу вполне было достаточно и этого.
   Такой он был человек.
   Доверчивый...
  
  ..................................................................................................................
  
   Мне не хотелось бы, чтобы кто-то считал Федора Никитича 'лопухом'. Хотя, конечно, лопух он был самый, что ни на есть, настоящий.
   А еще Федор Никитич был тихий пьяница. И очень даже забитый человек. Пугливый человек. И ничтожный такой человечишка. Который, большей частью, боялся самого себя даже больше, чем еще кого бы то ни было.
  
   Да и вообще, если разобраться, был Федор Никитич, если можно так выразиться - 'никакой'; никакой... да к тому же еще и нелюдимый.
   Хотя это уже было, большей частью, что-то сродни искаженного взгляда на суть вещей. Ведь если разобраться (если того требовали жизненные обстоятельства),-- Федор Никитич мог выглядеть совсем даже другим человеком. Ну, например, серьезным и решительным. А то и вовсе - уверенным в себе. Достаточно уверенным в себе. Уверенным в себе настолько, что...
  
   Не был, наверное, Федор Никитич все же таким уж уверенным как кому-то мог показаться.
   И в большинстве случаев он был слаб и ничтожен. По своей, так сказать, сути. Ничтожной сути, уже получается.
  
  
  Глава 2
  
   А ведь таким, каким кто-то из вас (в том числе и вы, уважаемый автор) представляет Василия Геннадиевича Магистрова (не известно, почему вы называете его прежним именем: Федором Никитичем Кондратьевым - все искаженно... все искаженно...),-- такого человека уже, быть может, и не существует.
  
   Ну, по крайней мере, я такого человека не знаю. И уж вполне разумнее считать, что речь идет о двух разных людях.
   Ну уж по крайней мере можно предположить, что и Василий Геннадиевич и Федор Никитич друг друга знали. И даже, быть может, немного друг на друга сердились.
   Но они были разными. И в тоже время - людьми удивительными. Достаточно удивительными. Удивительными...
   И в то же время можно было заметить, что они были людьми больными. С больной психикой. С извращенным, так сказать, пониманием действительности. И уже думая обо всем этом, вскоре наступил тот момент, когда я запутался сам. Ведь знал я почти наверняка, что никого из них и не существовало вовсе. А все мне даже - показалось. Привиделось? Ну а почему и нет? Может и привиделось, что уж тут скрывать. А то ведь и действительно привиделось. Почудилось, быть может даже. И оттого вскоре стало казаться что так происходит на самом деле. Хотя на самом деле, разумеется, ничего подобного (как мы уже заметили) не было в действительности. А если бы и было... Если бы... Было. Если бы было,-- тогда бы, как мне думается, все это выглядело бы как минимум нелепо. Смешно и нелепо. И что уж тут было скрывать...
   А тем более вспоминать об этом...
  
  Нет. Пожалуй, начнем все по порядку. И уж если что-то мне действительно привиделось (если мы остановимся на этом),- то я, быть может, даже был бы и не против. Если бы только,-- это действительно было так. И если бы не были мои герои - братьями. Пусть и двоюродными. Братьями, с невероятно схожей судьбой.
  
   И вот тут уже, должно быть, можно было и вообще поставить точку.
   И обхватив свою безумную голову руками: вскричать: что же это вы? Напутали все. А то и еще хуже - заподозрить во вполне сознательном запутывании. Но... Не все на самом деле так. И об этом как раз следует помнить. И искать быть может даже пути спасения. От всего этого. Но...
  
  ......................................................................................................
  
   Ромашин запутался. Выходило немного не так, как он задумал в начале.
   Ведь изначально он полагал вести разговор о двух своих братьях: Василии Геннадиевиче Магистрове и Федоре Никитиче Кондратьеве. Которые были невероятно схожи с ним. И в то же время в чем-то от него отличались.
  И уже как раз об этом отличии он и хотел сейчас поговорить.
   Ему вообще, быть может, всегда хотелось от кого-то отличаться. Отличаться настолько, чтобы ни у кого и повода не возникало заподозрить его в какой-то похожести - на кого бы то ни было. С кем-то его сравнить. С кем-то. С кем, быть может, ему бы совсем не хотелось.
   И уже думая так, Ромашин начинал склоняться к мысли, что ему стоит вести повествование о самом себе. И лишь только имея в своей памяти образ братьев (живых, разумеется, братьев; братьев, воплощенных в некий образ), а равно, используя некоторую схожесть всех троих, Ромашин мог быть уверен, что он не только не запутается; но и читатель ('кто-то ведь будет это читать'? - рассуждал Ромашин, бережно переворачивая, прочитанные, страницы собственного дневника) уже самостоятельно сможет наделить недостающим -- всех трех героев. Которые возникали в его воображении так,- словно бы это был один человек. Хотя быть может он и был один...
  
  ...........................................................................................................
  
   Родился со своими братьями он в одном году. С разницей в несколько месяцев.
   И получалось так, что каждый из них чувствовал внешнюю и внутреннюю схожесть с другими. А потому, стоило им только вступить во взрослую жизнь, как они стали изменяться.
   Правда, дело касалось только внешности.
   Кондратьев, например, был высок, худ, лыс, усат и застенчив. Отчего Магистрову пришлось отпустить длинные волосы, сбрить усы, и набрать вес.
   Ромашин был такой же высокий как Кондратьев. Но сейчас он стал казаться еще выше, оттого что стал носить обувь на высоком каблуке. Кроме того, была у него бородка (в народе известная как 'козлиная'), ходил он всегда в больших очках в роговой оправе; и... слегка прихрамывал. А потому всегда был с палочкой. И... в костюме-тройке. И осенью еще надевал шляпу и длинный плащ. При этом плащ был какого-то неопределенного цвета. А шляпу его и вовсе, не иначе как 'дурацкой' не назовешь. И от всего этого Ромашин больше смахивал на какого-то придурка. Хотя и таким он быть может не был. Потому как был он кандидатом физико-математических наук. Да к тому же еще и кандидатом в мастера по шахматам. И в перспективе - было ему столько же лет, как и остальным братьям - мечтал стать мастером спорта по шахматам. И доктором наук.
  
   Работал Ромашин преподавателем. Собирался стать профессором. Получить должность зав.кафедрой. А пока... Пока он довольствовался тем, что у него было.
  
  .....................................................................................................................
  
   ...В личной жизни Ромашину не везло. И он, и его братья испытывали какой-то фобийный страх по отношению к женщинам.
  И в то же время эти самые женщины им очень даже нравились.
   Но они их самым невероятным образом боялись. Словно бы полагая, что ничего кроме несчастий те им не принесут. И уже исходя из этого, видимо подсознательно, и Кондратьев, и Магистров, и Ромашин делали все, чтобы с женщинами (любых возрастов) как можно меньше пересекаться. Ну и, конечно же, чтобы ни в коем случае не подпадать ни под какую зависимость от женщин.
   --Зло, это, зло,-- не раз повторяли они в разных словесных интерпретациях. Боясь при этом признаться, что мучают их самые, что ни на есть, эротические сны. И там, в этих снах, они с женщинами выделывают такое,-- что можно было бы вполне сознательно считать это материалом для порнографических фильмов. А то и просто, как говориться, ставить камеру и снимать. Без каких-либо дополнительных сценарных вариаций. Это уже было не обязательно. С такими-то фантазиями!
  
  .....................................................................................................................
  
   Ромашин открыл дл себя, что он любит заниматься сексом с женщинами исключительно другого цвета. Даже лучше, если бы это были африканки. Видимо в мозгах Ромашина сработал некий стереотип, и он решил, что именно те -- более страстны. А ему-то как раз и хотелось -- страсти. Отчаянной страсти. Чтобы голова уже ничего не соображала. Чтобы он повиновался самым, что ни на есть, животным инстинктам. И уже ни о чем не думал, кроме как... о сексе.
  
  ..........................................................................................
  
   Кондратьеву хотелось непременно с тремя. И чтобы были они блондинками. С немного пышноватыми формами. И чтобы он уже ни о чем не думал. И лишь только погрузился бы в пучину наслаждений. Словно бы нырнул. И... не вынырнул. А подольше находился бы там. И, разумеется, ни о чем бы не соображал.
  Да еще, быть может, чтобы ему было стыдно. От того что он там с ними вытворяет. Но это так. Необязательно.
  
   А Магистров боялся себе признаться, чего ему на самом деле хотелось.
   Потому что хотелось ему, чтобы насиловали его негры. А еще лучше, негры, арабы, и... китайцы. Которые (все бы вместе) связали его. И не дав вздохнуть ему свежего воздуха,-- пичкали своими членами. Маленькими, большими, длинными, черными, желтыми...
  
  Стыдно было Магистрову за подобные желания.
   Не мог он в них никому признаться.
   Собирался даже 'ввести' в свои сновидения женщин (чтобы хоть как-то разбавить всю эту порно-муть); но свободных женщин как-то не находилось. А тем которые были - в довесок давались все те же негры, арабы, китайцы... И не мог ничего с этим поделать Магистров. Не в его это было власти. Да и вообще, если честно, неудобно ему как-то об этом было даже рассуждать. И стоило только появиться подобным (сексуально-порнографическим) мыслям - как тотчас же, самым невероятным образом, набухал его член; и приходилось прибегать к самой усиленной мастурбации; чтобы только хоть как-то снять напряжение; хотя оно и снималось-то -- только на время. А потом хотелось еще больше.
  Что же до сна... Магистров пожалуй был единственный из трех - кто после пробуждения старался побыстрее забыть свой сон.
   И уж точно никому ни за что бы не смог он признаться, что на самом деле, то, что ему снилось, - ему нравилось. Настолько нравилось, что каждый раз ложась в постель - он подспудно ожидал - продолжения разыгрывавшегося во сне порно-спектакля.
   И, должно быть, очень расстраивался, если у него ничего не получалось.
   Не получалось вызвать в своем сновиденческом воображении негров, арабов, китайцев.
   Но даже и тогда, когда не получалось,-- в сновидения Магистрову приходили... индейцы. И творили с ним уже откровенное непотребство. От чего он просыпался с жуткой головной болью. И еще какое-то время после пробуждения пребывал в уверенности, что член ему действительно отрезали. Члена нет. И как теперь жить?..
  
   Магистров даже плакал.
   Кто не знал о характере его сновидений - думали беспричинно. А Магистров сидел на кровати, обхватив длинными руками свои длинные худые ноги. И рыдал уже почти что навзрыд. И успокаивался только когда случайно нащупывал кончик своего мужского органа. Хотя все же и после это, еще долго имел потерянный вид. Но это так. наверное все же излечимо...
  
  
  Глава 3
  
   И все же Ромашину казалось, что все, что происходит с ним - происходит как-то не так.
  
   Иногда он не спал ночами. Вернее, просыпаясь среди ночи, мучительно соображал, пытаясь понять, что же он в своей жизни сделал такого, за что 'немилосердная судьба' его так жестоко наказывает.
   --Ведь наверняка должен быть какой-то выход? - думал он.-Не могло быть так, что его оставили словно бы голого - посреди оживленной трассы. И стоял он там, отмечая про себя, что в голову не приходят никакие мысли. Пока ему не становилось мучительно больно, от того, что он, в общем-то, ничего не может (не способен!) придумать. Ну и предпринять, разумеется, тоже не может.
  
   ...Горько ему становилось от этого.
   Обычно, ничего больше после этого он уже не понимал. Да и вообще, давно уже склонялся к мысли, что понимает очень даже мало. А то и действительно, словно бы и ничего не понимает. Да и не понимал, наверное, никогда. А лишь только пытался нащупать какой-нибудь лаз, куда можно было бы ему спрятаться. Скрыться. И хотя бы какое-то время - переждать. Затаиться. Затаиться и переждать. Ну и чтобы никто, разумеется, его не тревожил. А что до него самого, так он всегда вообще боялся тревожить хоть кого-нибудь. И всю жизнь провел так, чтобы только никого не беспокоить. Чтобы даже, быть может, и не думать ни о чем. А тем более боялся думать, что хоть кому-нибудь - может причинять беспокойство. Беспокойство своим... присутствием.
  
   Он боялся всех.
  
   Боялся больше всего - себя.
  
   И совсем не представлял - как выпутаться ему из подобной ситуации.
  
  .................................................................................................................
  
   Загадочной, конечно, казалось жизнь Ромашина.
  
   Страшился он ее.
  
  И очень сильно хотел изменить.
  
   Но проходили годы, - а он все 'хотел' и 'хотел'.
  И не знал, как же ему, собственно, к этому подступиться.
  
   И наступали такие дни, когда он уже ничего не хотел и вовсе. Словно бы собираясь оставить все так, как это, собственно, и было.
   А потом уже ругал себя за подобное малодушие. И где-то в глубине души верил, что у него на самом деле, все может получиться. Но не мог же он быть таким уж... пропащим.
  
   Да и ничтожным, наверное, тоже не мог. А хотел стать сильным. Очень сильным.
   Мужественным. Хотел научиться добиваться в этой жизни чего-то запланированного. Хотя это, должно быть, уже не могло быть изначально. Потому что ничего Ромашин никогда не планировал. Приспосабливаясь к тем обстоятельствам, которые были. Должны были быть. И уже в соответствии с этим - требовалось найти какой-нибудь выход из положения.
   Выход, которого, конечно же, никогда не было.
   Которого не было уже хотя бы потому, что не было, собственно, 'входа'.
   И жил Ромашин все время как бы в подвешенном состоянии.
   Даже не жил вовсе. Существовал.
  
   И все же, в глубине души он, конечно же, мечтал, что все когда-нибудь будет иначе. По другому. Верил - что измениться. А в первую очередь, разумеется, изменится он сам. Станет как бы другим. Начнет жить другой жизнью. Совсем не такой, какой жил (или уж что вернее - проживал) доселе.
  
   И удивительно, что схожие мысли (или уж лучше назовем их 'мечтаниями') были у Кондратьева с Магистровым. Которые тоже хотели измениться. Искренне верили, что когда-нибудь это у них получиться. И, наверное, невероятно бы расстроились, если бы узнали что их мечты так и останутся мечтами. И ничего большего - больше - у них не будет. С ними - не произойдет. Да и вообще,-- самое разумное было бы взять (всем троим) да удавиться.
  
   ...Насколько это будет разумным, конечно, для них?.. Ведь если припомнить, они и сами не раз говорили, что то, что происходит, - временно и непостоянно.
   И на самом деле - все очень даже может и измениться. В скором времени - измениться.
   Даже, быть может, в самом ближайшем будущем...
  
   И со временем они настолько в это поверили, что со всеми троими стали происходить удивительные метаморфозы.
   Например, Кондратьев, вдруг отпустил волосы нормальной длинны (голову раньше он брил, а не так как я думал, что волосы у него выпали). Покрасил их в жгуче черный цвет. Вставил на свои зубы белоснежные пластины. Стал одеваться только в дорогих бутиках. Курить только сигары. Купил 'Рольс-Рольс'. Да и вообще эмигрировал в Америку. В Соединенные Штаты.
  
   Его двоюродный брат Магистров - наоборот. Побрился наголо, отпустил длинные - казацкие - усы. Похудел. И стал заведовать какой-то сектой (ударившись вдруг в религию).
  
   Самый младший брат (разница между ними в несколько месяцев) - со своей внешностью поступил по принципу - пусть останется все как есть. Но эмигрировал в Израиль. А уж там совершил попытку государственного переворота. И сел в тюрьму. На десять лет. (А могли и расстрелять).
  
   Но потом неожиданно его отпустили. И все трое оказались вновь -- вместе. В России. Причем (сколько это стоило, мне, конечно, никто не говорил; какое-то необычайное смущение они чувствовали по этому поводу) оказались удивительно похожи и раньше. Теперь же - вся троица стала походить на близнецов. И словно бы находили они в этом какое-то необычайное удовлетворение.
  
  
  Глава 4
  
   В один из дней случилось событие, на котором, пожалуй, стоило бы остановиться поподробнее.
   Вернее, самих событий, по всей видимости, было два.
   Сначала пропал Магистров.
   Предпринятые было поиски, ни к чему не привели. Причем человек не только исчез, но и в самое ближайшее время о нем уже все забыли. Как-то достаточно быстро забыли. А прошел месяц - и разводили руками; словно бы недоумевая: о чем это им говорят? О каком-то исчезновении? Кто исчез-то?..
  
   Вторым же случаем, который вероятно, был предвестником третьего, - было то, что Кондратьев вдруг стал... женщиной.
   Ну, наверное, конечно, не самой уж женщиной. А по сути лишь трансвеститом.
   Но он воспринимал ситуацию так, что любое упоминание о его прежней жизни - вызывало в его душе недоумение.
   И было у него уже другое имя. И его фамилия имела женское окончание. Да и повадками он стал походить на женщину. Ну, или,-- на проститутка. Или педераста. Что было, по мнению Ромашина, одно и то же. Ибо как раз Ромашин все подобное (произошедшее с его братьями) воспринимал очень даже серьезно. И одним недоумением дело тут не могло ограничиться. Ибо впору было бить в колокола. Ну, или,-- напиться. Причем, не только напиться, но и находиться в таком состоянии все время. Поддерживая свое состояние вовремя вливаемым в себя алкоголем. Чтобы на все происходящее нельзя было реагировать адекватно. Даже более-менее адекватно. А он бы с легкостью и вообще никак не реагировал. А, например, взял бы - да застрелился.
   Но Феликс Ромашин - почти через несколько дней начавшихся метаморфоз с его братьями - получил должность зав.кафедрой. И звание профессора. А совсем незадолго до этого - еще и защитил докторскую диссертацию. И выполнил норматив мастера спорта по шахматам. И даже можно было сказать, что жизнь его... хотя, жизнь-то еще должна была продолжаться. А вот проблема... проблема была решена. И можно было сказать, что никакой проблемы-то на самом деле и не было. Не существовало. И настолько он, вскоре, забыл об этом,-- что считал, что...
  
   Вот тут, должно быть, следует немного остановиться. Ибо (к неудовольствию Ромашина) перед ним стала выползать из небытия самая настоящая загадка. И разгадки ее - пока не предвиделось. Тем более, чтобы что-то решить - необходимо было установить причину: почему такое могло случиться? А еще чуть раннее установить - о чем мы вообще говорим? Что это вообще такое? Что мы видим перед собой? (и видим ли?). Есть ли на самом деле загадка? И уже если есть - как она выглядит?
  
   Но как уже кажется на первый взгляд - Ромашин мучился совсем не этими проблемами. Как это не покажется странным, но на самом деле никаких проблем (в зоне своего восприятия) он не чувствовал вообще.
   А неожиданно наоборот - стал проваливаться в некий (астральный?) мир. Мир, в котором царили совсем иные законы. Насаждались незнакомые порядки. И все и вовсе казалось совсем даже неожиданным. Словно бы... словно бы ничего - вокруг - и не было.
  
   А ведь может так случиться, что там и на самом деле ничего не было. Но ведь не идиотом же был Ромашин. И уже как бы то ни было, стал он - самым основательным образом - погружаться вглубь себя.
  И уже словно бы никогда прежде не существовало Феликса Петровича Ромашина. А вместо него появился совсем даже незнакомой (в том числе и ему) мужчина. Который с диким ужасом открещивался от всего, что происходило рядом с ним. И как-то уж очень быстро стал он погружаться в свой внутренний мир. Мир собственных страхов и кошмаров разума. Мир, в котором, на самом деле, и находился-то всегда. Да опускался как-то не слишком глубоко. А словно бы барахтался на поверхности.
   Но теперь само погружение - уже как будто от него и не зависело. А от кого зависело оно - и нельзя было разобрать. Но если пытаться разобраться, - то, наверное, самым разумным было сразу запутаться. Чтобы больше и не мучиться. Не пытаться нащупать ту ариандову нить, которой вовсе, как будто (в его восприятии), и не существовало.
   Потому что погружался он все глубже. Пока не залез в такие дебри собственного бессознательного, куда никто до него и не заходил. И где, разумеется, никогда раньше он не был. Потому что боялся, наверное. А может...
  
  ......................................................................................
  
   Феликс Петрович сходил с ума. Понимал это. Понимая, стремился как-то избежать. Нащупать какую-то лазейку, в которой возможно было затаиться на время.
  
   А потом словно бы ему даже (нечто подобное) и удавалось. Пока он не понимал, что ошибался. И начинал все сначала. И в итоге запутывал вокруг себя некий кокон. Который больше походил на паутину (по тем ходам, которые собирался нащупать он). И на самом деле, ему может быть все и удалось. Если бы он... не умер. Неожиданно и скоротечно. Без установления последующего диагноза.
   Да и вообще, смерть его была по настоящему загадочной. И, быть может, не была таковой. Потому что - уже после - переродился Ромашин. И вместо Феликса Петровича Ромашина - появился Аскольд Коробков. Человек удивительной судьбы. Убийца (собственной души) и фальшивомонетчик (который изготовил высококлассный станок и печатал деньги). Доллары. Через сеть распространителей - сдававших (их) в треть цены. И все равно сумевший скопить сотню тысяч настоящих денег. Во все той же зеленой валюте...
  
   И это был уже по настоящему другой человек. И наверное совсем другая история.
  
  
  Часть 2
  Глава 1
  
   Значит, ситуация обстояла в следующем. Аскольд Коробков (измененное имя Ромашина) стал фальшивомонетчиком. Вернее, стал им ровно для того, чтобы скопить ровно сто тысяч долларов. А потом ушел в подполье. Настолько глубокое, что снова изменил и имя и внешность. И даже переехал в другую страну. В Чехию. Решив затеряться там. Но потом, словно бы одумался, и поселился на границе с Белоруссией. Но с другой, западной стороны. А прошло еще какое-то время (может даже и год),-- и Гансу Йохте (так его теперь звали. И по паспорту ему уже было сорок восемь лет; а на самом деле, видимо, не больше сорока) стало казаться, что он... фин. Который воевал еще в армии Монергейма. И лично взял в плен трех русских разведчиков. Которых потом отпустил. Потому что сам стал разведчиком. Он даже несколько раз приходил в русское посольство. Сдаваться. Но на третий раз его откровенно послали на хуй. Да еще пригрозили, что если придет еще - расстрелять без суда и следствия. И это настолько отрезвило мозги Йохте, что он вновь переделал свой паспорт. И теперь стал тридцати семи летним украинцем Виталием Гринько. Предпринимателем.
   И Виталий Витальевич Гринько - переехал в Россию. В Москву. И уже решил окончательно затеряться там. И это почти у него получилось. Да и наверняка бы получилась. Если бы он... если бы он вдруг не стал вести (самую что ни на есть разгульную) сексуальную жизнь. 'Западая' на каких-то невероятно стервозных девиц. Которые, прежде чем отдаться вам, - вымотают вашу душу настолько, что уже как вроде бы ничего и не хочется. А они наоборот, только дошли до кондиции сексуального возбуждения. И пусть в постели они из себя ничего не представляли точно также, как и в жизни (за восемнадцать-двадцать лет жизни еще мало что в этой жизни успев),-- но вы вдруг начинали испытывать какое-то сексуальное остервенение. И набрасывались на них, с намерением не только разорвать из изнутри, но и уже словно бы 'отомстить'. За что-нибудь.
  
   Вы, наверное, были сердиты за что-то на них. И Виталий Гринько сердит был настолько, что в течение часа барахтался на (казавшемся безучастным) теле девицы (словно кукла принимающая те позы, которые вы ей велите), но в итоге почти никогда все равно не кончая. Уже почти был не способен. И лишь только буквально вставляя свой член ей в рот, закрывал свои глаза, и, представляя что-то, только ему известное, быстро-быстро двигал рукой, вызывая долгожданное семяизвержение. Вызванное уже, конечно же, больше тем, что ему привиделось (самые что ни на есть непотребства проплывали сейчас в его воображении). Хотя...
   Хотя девица 'корчила рожи', словно входя в образ, нужный мужчине. И это тоже в какой-то мере помогало ему выпрыснуть в нее накопившееся содержимое. Тайно желая ей - подавиться.
   Но девицы обычно попадались слишком искушенными, чтобы допустить чего-то подобного. И, несмотря на юный возраст, через них уже прошло несколько десятков, а то и сотен таких же, как Гринько. И во много раз больше еще пройдет после Гринько. Потому что самого Виталия Гринько они рассматривают лишь как очередного 'ебаря'. Совсем не удосуживаясь даже запомнить его. Да и зачем? Ведь он один из многих. Для них. И такими же они являются для него. И это, в принципе, нормально.
  
  
  Глава 2
  
   Виталий Гринько надеялся, что наступит тот час, когда он уже не будет никого бояться.
  
   Страхи начались у него совсем недавно. Что-то похожее, конечно, было и раньше. Но вот раньше, быть может, это еще не было столь выражено. Сейчас же приносило настоящее беспокойство. И, по сути, не проходило дня, чтобы кошмары не возникали с новой силой. Как будто вынуждая Гринько (фамилия, заметим, ему не очень нравилась) превращаться в совсем черт знает кого. Словно бы вынуждая ощущать каким-то недочеловеком. Ублюдком, быть может даже. Который совершал поступки...
  
   Гринько казалось, что он совершает какие-то поступки, за которые, в скором времени, ему придется расплатиться.
   На самом деле, конечно же, ничего (даже похожего!) не было. И ему действительно это все казалось.
  
   Но еще мучительнее было то, что Гринько совсем не мог отделить правду от вымысла. Вернее,-- ему казалось, что это вымысел. Но проходило время. И он убеждал себя (практически убеждал!), что это - самая настоящая правда. Ужасная, по сути. От которой совсем не было никакого избавления. Не было избавления от навязчивости всей той гадости, которая беспричинно лезла ему в голову. В его голову. Голову, которую он давно уже готов был отрезать. Вырезав мозг. И поджарив его на огне. Или... Или, например, мозг можно было запечь на углях. И съесть. Вернее,-- есть до тех пор, пока не выворотит обратно. А уже потом застрелиться. Ибо жить с подобным наказанием он бы не смог все равно. Переживая (за все - ложное! - происходящее) еще больше, чем, конечно же, в его ситуации было возможно.
  
   Но ему почему-то уже не виделось какого-то иного выхода. Словно бы это, в действительности, должно было произойти именно так. Словно бы... Словно бы не было ничего, что могло бы предотвратить назревающую трагедию. Трагедию, от совершения которой совсем не было способов предотвращения ее.
   И в какой-то момент он в действительности поверил, что это все произойдет именно так. Что... Гринько запутался окончательно. Он совсем не знал, кем он был по настоящему. Ведь когда-то ему пришлось выдумать себе двоюродных братьев. Не только выдумать их образ, но и заставить поверить в них окружающих.
   Потом он (словно бы сознательно) убрал их. Ему уже не хотелось играть. И он сделал так, что и сам забыл их. Исчезли Магистров и Кондратьев. Исчез сам Ромашин. Появлялись и исчезали другие. Он стал Гринько. Виталием Гринько, которым пока и продолжал быть. Но теперь ему расхотелось быть им. Когда-то услышанное им слово деперсонализация - теперь совсем не было чем-то пугающим и неизведанным. Это происходило с ним. Это заставляло его словно бы заново переживать состояния, испытываемые придумываемыми им людьми. Людьми, которых в действительности никогда не было. Людьми, которых он ненавидел настолько же, насколько ненавидел и себя. Людьми, частью которых был он сам.
   Людьми... Людьми... Людьми...
  
  .............................................................................................................
  
   Иногда ему казалось, что это были и не люди. Призраки. Это были какие-то призраки. Которые периодически заслоняли его сознание. Которые хотели, чтобы он был таким же, как и они. И которые (часть за частью) забирали у него - частичку его же. Не давая ничего взамен. И только лишь еще больше убивая его. Разрушая его разум. Превращая его - в ничтожество. Ненавидимое самим собой.
  
   И уже казалось ему, что совсем не было прощения. Казалось, что наступит такое время, когда все оборвется как-то разом. В один момент.
   И быть может, совсем уже не придется мучиться. Ловить какие-то искорки счастья. Удачи. Замечать проблески того, что когда-то озаряло его путь. Его совсем не нужный путь. Путь, которого на самом деле никогда и не было. И от осознания этого - ему становилось еще хуже. Еще тяжелее. Еще мучительнее.
  
   Ну и еще, конечно же, от того, что он совсем не знал - будет ли от этого когда-нибудь избавление.
  
   И уже казалось ему - что не будет.
  
   А значит... А значит тогда - он проиграл.
  
   И все. Его уже, может, и нет совсем. Не будет. Да и не было никогда.
  
   И он понимал, что вновь запутался. И уже - окончательно.
  
   --Судьба такая, быть может,-- рассуждал он.
   --Судьба...-- отвечал сам себе.
  
   И обхватив голову руками - плакал.
  
   Рыдал как мальчишка. Юнец. Сопляк. Каким в душе оставался, несмотря на то, что возраст его уже зашкаливал за сорок. И что за жизнь было увидено им на две, три, четыре... жизни. Обычных -- жизни. Обычных жизней обычного человека. Жизни, которой у него никогда не было...
  
   Но и говорить так, по настоящему, наверное, было неправильно. Не до конца правильно. Ибо в какой-то поверхности своего сознания Гринько понимал, что живет-то он как раз сейчас. А может жить еще и иначе. И тоже - живет так. А потом - еще и еще. Его сознание, словно бы приподнимало какие-то неизвестные раннее пласты. Давая возможность пожить уж совсем неизведанной жизнью. Которой, быть может, никогда у него и не было. И которая наверняка 'есть'. Уже хотя бы потому, что...
  
  ....................................................................................................................
  
   Гринько вновь поменял фамилию.
   Теперь он стал... Говоровым.
   Арсением Семеновичем Говоровым.
   Причем удивительно было то, что говорить-то в последнее время 'Говоров' и не любил. Ну,-- не очень любил. Словно бы собирался (все время собирался); даже, быть может, был вынужден. Но... Не с особой, как говориться, охотой. Говорил.
  
   Притом, что иногда, - он 'заливался' как соловей.
   И это даже выходило настолько забавно (казалось - забавным), что Говоров по своему внутреннему укладу остался таким же, каким и был раньше. Нелюдимым и застенчивым. Но вот словно бы те два (а то и три) человека, которые жили в нем всегда (чуть ли не с момента самого что ни на есть рождения), - теперь получили совсем уж равнозначные права. И ни один из тех, кто раньше, как будто бы, был таким же, как и 'другие' (казался таким - альтер-эго Ромашина),-- теперь, когда Ромашин стал Говоровым - получил как бы совсем уж равнозначные (и действительно равнозначные) - возможности.
  
   И ничто уже словно бы и не говорило, что нужно таиться, прятаться (думая, что именно таким он и должен быть); или наоборот - выпячиваться изнутри, являя пример радушия и доброжелательности.
   Совсем даже нет. Говоров словно бы стал одним человеком. И все, что доселе 'скрывалось' у него внутри - теперь получило выход.
  
   Почти невозможно было сказать, как это воспринимал сам Говоров. Ведь теперь словно бы он мог торжествовать победу. Образовалась некая целостность. Единение. Того, что было у него внутри - с тем, что раньше если и было снаружи (или лучше сказать: внешне), то, как бы, заметно было только при взгляде самого внимательного наблюдателя.
   А, по сути, какое-то время оставалось все таким же - незаметным. На первый взгляд, разумеется.
  
  
  Глава 3
  
   Внутреннее состояние души Говорова на самом деле не изменилось.
   Это только на первый взгляд показалось, что он стал другим. Но насколько человек может показаться другим, если, по сути, он и не изменился. И даже если он все время жаждет этих самых изменений, то он уже скоро может внушить, что изменяется. Что изменился. Тогда как на самом деле...
  
   Вот, например, Арсений Семенович стал более внимательнее относиться к женщинам. Их он уже не боялся, как это было раньше. И те скрытые сексуальные фантазии, которые когда-то претворял (реализовывал) только во сне - теперь стали происходить на яву. И не с проститутками (ну или с блядями, как это было доселе),-- а самыми что ни на есть обычными женщинами.
   Пусть необычность этих женщин заключалась лишь в том, что они были более сексуально раскованные. И готовы были откликнуться на любые эксперименты, которые им предлагал Говоров.
   И уже даже это не то, что было какими-то экспериментами. Это, можно было сказать, была обычная жизнь. Просто впервые (что уж точно - впервые) за все время - Говоров не испытывал ни смущения, ни... отвращения. Да и женщины уже не были теми 'малолетками', с которыми он экспериментировал вначале. И уж если он трахал их, то трахал, как говориться, 'по полной программе'. Без всяких там условностей да ограничений. Используя все возможности, которыми наделила его природа. И его огромный член (раньше он как-то не замечал его размеров) врывался в изошедшуюся в томлении плоть женщины (чаще всего это теперь были зрелые женщины, которые если хотели секса, то хотели его на самом деле). Разрывая ее изнутри и накачивая с такой силой (а даже можно сказать - жестокостью), что женщина в этот момент и не думала о чем-то еще, кроме как о том, чтобы ее ебали. И это бы продолжалось вечно. Потому что всегда кажется, что наслаждение может закончиться. А этого не очень бы хотелось. Совсем бы не хотелось. Вообще, этого бы никогда не хотелось.
   Да и могло ли это когда-нибудь прекратиться? Сил у Говорова оказалось столько, что у той или иной женщины уже заканчивалось желание. А Говоров все не выходил из нее. А если и 'выходил', то лишь затем, чтобы перевернуть ее на другой бок (ну или в другую, какую, позицию), и 'обрабатывать' по новой.
  
  ..............................................................................................................
  
   Кто-то из недоброжелателей говорил, что Говоров свихнулся на сексе. Но мне все-таки кажется, что это было не так. Он просто получал свое. И намеревался это делать столько, сколько у него, собственно, получится.
   Ну а так как получалось, то почему он, собственно, должен был останавливаться?
   Да совсем не должен был.
   Незачем.
   Он и не останавливался. Трахая, ту или иную, попавшую к нему, женщину - часами. Бывало по пять, шесть часов. И при этом с каждой минутой чувствовал, что сила в нем только прибывает. И что он готов был бы изнасиловать вечность. Если бы эта 'вечность' когда-нибудь бы материализовалась. Превратившись в женщину. Любимую им женщину. Хотя и нелюбимых женщин для Говорова не существовало. Их просто не было. Не могло быть. И для него если была женщина - то это означало, что с ней можно было вступить в орально-анально-генитальный контакт. Что он и делал. Да и женщины-то, все больше ему попадались такие, которым нравился секс. И которые с легкостью допускали любую вольность и фантазию со стороны мужчины. Особенно, если этим мужчиной был Арсений Семенович Говоров. Извращенец, по сути...
  
  
  Глава 4
  
   Проходило время. Говоров уже свыкся со своим новым статусом. Теперь ему совсем было не нужно под кого-то подстраиваться. Он словно бы стал ощущать себя 'самим собой'. Может даже таким, каким он всегда и мечтал быть. Без всяких там условностей; и, конечно же, впервые - без 'игры'. Да и 'играть' он был совсем не намерен. Отыграл. Настолько, насколько это стало возможно, Говоров начал заново (и уже, получается, как бы 'по новой') открывать жизнь. Жизнь, которой раньше он как будто и боялся.
   --А ведь он и на самом деле раньше боялся жить,-- подумал Говоров.-- Боялся наслаждаться этой самой жизнью. Боялся невольно совершить поступок, расценить который могли совсем не так, как это было бы возможно (уже в понимании самого Семена Арсениевича Говорова). И, по сути, удручало его в большей мере именно это. Он как бы и не жил, а все время пятился в темноте. Выбирал путь, который уже изначально был не его. Был, можно сказать, ложным. Неправильным. Ошибочным. И, идя по нему... Вернее, не так. Говоров шел по этому пути, уже изначально зная, что идет неправильно. И никуда это дорога его не выведет. А быть может и вообще - приведет туда, где... ничего нет. Где тупик. И придется возвращаться.
  
   А потом неожиданно для него открывался новый путь.
   Говоров шел по нему.
   И вновь - никуда тот его не выводил.
   Не выводил туда, куда он бы бессознательно хотел. И снова и снова говоров чувствовал, что ошибается. Что впереди его ждут - пустота. А позади... А уже и не было возможности вернуться обратно. Повернуть назад. Не было этой возможности.
  
   И он как бы перебарывая сам себя - продолжал брести вперед. Уже, получается, безучастно. Навскидку выдумывая самому себе нечто, от чего как будто и воодушевлялся. Но было это настолько нелепо и неправильно, что...
  
   Нет. Конечно же, это было неправильно. Говоров понимал это и сам. Но вот что-то кардинально изменить - у него получилось только сейчас. И он - в глубине собственной души - был этому рад. Рад настолько, что ничего больше менять не хотел. Собираясь, как вроде бы, довольствоваться тем, что у него было. Словно бы боясь признаться, что - что-то изменить - у него уже и не получиться.
   Да, быть может, это и не нужно было ему. Не так - необходимо.
   Хотя бы потому, что он в какой-то мере 'нашел себя'. И даже -- был счастлив.
   (Насколько, конечно, могут быть счастливы люди в его положении).
  
   Но тогда уже, единственно верно было одно - пока он решил ничего не менять. Пусть и... ему этого хотелось...
  
  Сергей Зелинский.
  О7 мая 2006 год.
  

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"