Рудольф Тагамлицкий немного переживал за свою излишне трудно выговариваемую фамилию, и не совсем распространенное имя.
И в то же время он радовался жизни как никогда. Еще не прошла неделя, как его приняли в партию. И Рудольф отчего-то верил, что теперь в его жизни все пойдет так, как надо. И жизнь эта предстанет перед ним тем образом, который доселе в основном только виделся ему.
Так обстояло дело, что Рудольф Тагамлицкий раньше вел антисоциальный образ жизни. А тут вдруг взялся за голову, и решил почти в корне изменить судьбу. Причем так получалось, что Рудольф Викторович действительно стал изменяться. А те, кто знал его раньше, теперь не узнавали. Считая видимо, что это не Рудольф вовсе, а, например, его брат-двойник. (Миф о существовании брата-близнеца подкинул сам Рудольф, видя призрачное желание некоторых своих знакомых разобраться, что же в итоге с ним произошло.)
Когда Тагамлицкий был еще совсем маленький, то, как он помнил, все время пытался разобраться в том, что делать ему стоило, а что нет.
Видимо не разобрался. Потому что почти неожиданно (для других, но не для себя), Тагамлицкий вдруг оказывается в детской колонии.
Выйдя оттуда за примерное поведение досрочно, Рудольф решает действительно изменить судьбу, взявшись за ум. Однако, то ли ума пока было недостаточно, то ли еще по каким причинам, но всего через несколько лет по выходу с "малолетки", Рудольф получает новый срок, и уже оказывается на взрослой зоне.
Сейчас ему было под тридцать. Позади него две судимости, и диплом вуза (вуз Рудольф закончил в колонии).
После выхода из колонии, перед Рудольфом вновь стала дилемма, как строить отношения с жизнью. И вот тут, как он считает, ему удалось сделать исключительно правильный выбор. И что интересно - жизнь улыбнулась ему. А он достаточно благодатно отнесся к подобному подарку судьбы. Ну, или почти подарку судьбы. Потому что подозревал Тагамлицкий, что недоделал он еще ряд дел, которые должны были так или иначе способствовать его пониманию этой жизни. Причем сама жизнь как будто не стремилась к тому, чтобы Рудольф ее как-то сразу понял. И вот это, собственно, слегка и настораживало Тагамлицкого. Потому как стремился он все-таки закрепиться в этой жизни. Причем закрепиться не абы как, а самым, что ни на есть, должным образом. А значит, как он понимал, должен пока закусив удила - двигаться в только ему известном направлении.
Почему известном только ему? Потому как с самого момента освобождения из колонии Рудольф подсознательно стремился к одиночеству. Не то, чтобы он желал быть один. Но вот после недолгих раздумий пришел к заключению, что как раз в одиночестве ему намного легче (свободней) мыслится. Да и вообще живется, особенно если учитывать, что если наши мысли суть наших последующих желаний, то становится как-то легче дышать.
И Тагамлицкий понял, что ему просто будет проще, даже находясь среди людей - большей частью ориентироваться на себя. Потому как, если другие люди способны делать в отношении него ошибочные выводы, то в отношении себя такие выводы Рудольф делать не будет. А если случайно сделает - ему будет не так обидно.
Решив действовать (строить жизнь) таким образом, Тагамлицкий понял, что должен не отклоняться от заданного курса собственного поведения. Прежде всего уже потому, что само это поведения способно было принести ему удачу. В конце концов, даже исключительную удачу,-- решил Рудольф, осознав, что сейчас он действительно находится на пути ко многим жизненным открытиям. Точнее - к продолжению подобных открытий, ибо начал открывать он их, еще находясь в заключении. И как раз именно тот поворот, который он совершил - поистине можно считать даже настоящим переворотом. А если так - то значит,-- решил Рудольф,-- не должно было перед ним впредь возникать каких-то сложностей, или вообще проблем.
Поразмыслив еще какое-то время над происходящим, Рудольф подумал о том, что судьба всегда благосклонно относилась к нему. И вся проблема заключалась в том, что в иные разы своих жизненных периодов он начинал прислушиваться к мнению окружающих. Что есть ошибка, и может быть самая главная ошибка,--знал Тагамлицкий. К тому же, как вспомнил сейчас Рудольф, раньше он уже приходил к подобным выводам. А значит получалось так, что, во-первых, это уже идет повторение пройденного. А во-вторых, если через какое-то время вновь сошлись выводы (новые выводы со старыми), то это почти непременно означает, что он исключительно на верном пути. И все, что ему теперь необходимо - не сбиваться с этого пути. Ну то есть, - не отклоняться на мелочи, или иными словами - не отклоняться на мысли других людей в отношении его и его судьбы, явно подозревая, что мысли эти ошибочны в силу ряда серьезных обстоятельств. Причем даже как будто не важно, что сам такой человек ошибается, или желает ему зла. Как раз тут это может быть вообще не главным. А на первый план выходит просто целый ряд обстоятельств, важность ряда которых легче понять пока интуитивно, нежели чем досконально разобраться, письменно написав отчет по ним.
Написав об этом, Тагамлицкий подумал, что перед ним, вероятно, сейчас как раз и проходит такая цепь обстоятельств. Да и вообще,-- задумался он,-- они, по всей видимости, проходят перед каждым (или почти каждым,--поправил он себя). Но только вопрос - замечает ли эти обстоятельства "каждый"? И если замечает - как он на них реагирует?
И Рудольф вдруг пришел к ужасающему замечанию о том, что он на самом деле в последнее время перестал замечать знаки, которые подавала ему судьба. То есть он их по привычку вроде как замечал, но сейчас не был уверен, что правильно реагировал на них. И все от того, что жизнь у него в последнее время стала несколько отклоняться в сторону. Причем насколько было опасно такое отклонение, Тагамлицкий не знал. Но отчего-то подозревал, что оно может действительно стать опасным.
Но не все было так плохо, как вскоре заметил Рудольф Викторович. И даже уже сам факт, что он смог выбраться, оборвать антисоциальное течение жизни, в этом можно было найти исключительно подарок судьбы. Как и вообще была подарком сама жизнь. Просто, как знал Тагамлицкий, человек иной раз способен совершить ошибки как раз из-за того, что не правильно расставляет акценты в жизни.
И дав себе обещание впредь не совершать ошибок (и даже если и совершая - не признавать их за таковые), Рудольф Тагамлицкий уверенно пошел по жизни дальше, зная наперед, что все у него будет хорошо и правильно. А сама жизнь еще принесет ему тот подарок судьбы, который для него окажется весьма кстати. И подобные мысли так подняли настроение Рудольфу, что он запел. Запел от радости и переполнявшего его счастья. Запел от того, что внезапно понял все то, как и что будет у него в жизни дальше. Понял, как он должен вести себя дальше. Понял он сейчас вдруг действительно все или многое. И самым важным было то, что Рудольф Тагамлицкий вдруг перестал обращать внимание на слова (и даже мысли) других людей в отношении себя. Понимая, что как раз себя если кто и знает - то лишь только он. А другие всегда судят с позиции собственного взгляда на жизненные обстоятельства. На те обстоятельства, которые им иной раз хочется изменить. Но действительно ли надо было менять - об этом знал только сам Тагамлицкий. Да и то - знал только в отношении себя.
И уже понимание сего факта было по настоящему подарком судьбы. И Рудольф Викторович был, в общем-то, доволен. Как всегда был доволен тому, что в жизни получалось.