Загадка, конечно, но Стас Вишня все время мыслил образами, и не хотел спускаться на землю.
Ему как вроде даже предлагали спуститься, но он не хотел. И не потому, что был какой-то вредный, или, что еще сложнее - беспринципный. Совсем нет. Просто так получалось, что уже к своим тридцати двум годам Стасу все надоело. И он совсем не хотел думать о чем-то достаточно масштабном. И даже получалось, что многое у него выходило как-то само собой. Словно бы сначала он на что-то обратил внимание, а потом благополучно забыл это. А уже после, по прошествии времени, когда уже сразу и не вспомнить было былые размышление,-- вдруг чувствовал, что все получилось так, как он того желал. Как он,-- вспоминал Стас,--размышлял когда-то. И даже так получалось (Стас об этом немного опасался произносить вслух), как он того хотел.
Не хотел он об этом произносить вслух потому как получалось так, что через время то, о чем он говорил (даже не думал, а именно говорил), сбывалось. Причем для этого зачастую достаточно было просто сказать вслух самому себе. Но еще эффективней - когда он об этом говорил (а лучше доказывал - неистово и самоотверженно) кому-то. Вот как раз тогда, даже вроде как и независимо от того, какое он произвел впечатление на собеседника, через какое-то время все сбывалось. И получалось так, что со временем все вроде как и забывалось. А тут на тебе, происходило что-то такое, после чего у Стаса Вишни действительно появлялся повод задуматься над всем этим. И уже словно бы даже получалось, что все было и не так, как надо. Иной раз даже могло быть и вовсе не так. А вот нет. Словно бы происходило какое чудо. И уже получалось, что проходило совсем незначительное время, Стас успевал забыть обо всем, и только какая-то частичка доброты оставалась в его душе. Да и ему действительно становилось легко и приятно в его душе.
Несколько опасаясь избитости штампа можно было бы сказать - его многострадальной душе. Но если мы и не станем упоминать это слово, то все равно обязаны сказать что все это было именно так. И Стас страдал все свои годы. Причем, страдая (вот уж удивительная особенность), он совсем не обрекал на страдания других. А как будто уже наоборот, получалось, что он совсем не желал, чтобы кто-то из его знакомых (не говоря уже о близких и друзьях-товарищах) испытывал какое-то нехорошее чувство в своей душе после общения со Стасом. Как раз нет. Среднего роста, худощавый, со слегка заостренным профилем лица (свою роль видимо играл нос с горбинкой), и по детски наивной улыбкой, Стас Вишня (фамилия его была настоящая, от папы с мамой; как и голос с хрипотцой) располагал к себе людей. И после общения с ним - им хотелось общаться еще.
Женщины вот только Стаса не любили. Хотя вероятней -- все-таки влюблялись.
Но он сам обрывал любую привязанность к себе. Так Стасу, по его словам, было спокойнее. И ни к кому не привязываясь, этот еще достаточно молодой мужчина желал только одного: страстной любви.
Что было как минимум весьма забавно. Он, который видел, какую реакцию испытывают женщины при виде его (некоторые женщины, верил Стас, готовы были сразу отдаться - при надлежащем случае, разумеется),-- старательно избегал продолжения общения с ними. И всегда опасался переступить ту черту, после которой - со стороны и женщины и себя - было возможно многое.
И при этом (пусть не покажется удивительным что это было так) Стас Вишня страдал. Страдал самым надлежащим образом, почти не привлекая, конечно, чьего-то внимания, и при этом считая, что просто обязан хорошенько помучиться, чтобы уже позже (думал он наверняка что будет после) что-то изменится в его многострадальной душе. Изменится, конечно, к лучшему. На другое Стас и не рассчитывал.
Как-то получилось так, что Стас влюбился. Вернее - подумал, что было бы совсем неплохо ему в кого-нибудь влюбиться. И думая так, посчитал, что если внимательно посмотреть вокруг, то он найдет ту женщину, которая могла бы ему понравиться. А понравившись...
Ну, так далеко Стас пока не загадывал. Он просто вдруг поверил, что в его силах несколько изменить окружающую его жизнь. И даже понял, что вполне это способен сделать уже сейчас; не откладывая, как говорится, в долгий ящик.
Проблема заключалась в том, что Стас не мог ни в кого влюбиться по принципу. Он просто не верил людям. Почему-то считал, что со временем они его предадут. А если он откроется им (влюбленность предполагает веру, а значит и открытость в отношении другого человека, и косвенно - вообще всех людей), то это предательство случиться быстрее.
В чем-то он, наверное, был прав.
Но было бы слишком нелогичным полностью полагать так. Хотя бы потому, что всегда и во всем бывали исключения. И если не учитывать подобных исключений, то почти наверняка это уже будет означать блужданием при свете. Ну, или в потемках, когда можно зажечь свет, находящийся под рукой.
Приятная метафора Стаса несколько приободрила. Посчитав, что все действительно в его силах, он решился на некий эксперимент, от результата которого быть может будет зависеть и вообще все его дальнейшее существование. Ну что уж точно, прежде всего, в его сознании, выстроиться более явная модель того, что, собственно, ему необходимо совершить.
В последующие несколько недель Стас Вишня пересмотрел многое из уже как будто утвердившегося в его жизни. Столь длительный срок потребовался потому, что иной раз вроде как и не зависимо от своего какого-то желания Стасу приходилось возвращаться назад, чтобы нечто, не поддающееся первоначально какому-то осмыслению - обмозговать еще раз. Иногда требовались вторые и третие разы, но в итоге вроде как и доселе неразрешимое - поддавалось ему.
И тогда в его душе наступал маленький праздник. И главное - все становилось на свои места. Пусть пока и не такие упорядоченные, но все же уже было понятно и осознаваемо. Причем даже то, что пока он не понимал (было и такое), Стас уже знал, что со временем все разрешит. Просто потребуется еще какое-то время. Но он к этому времени был готов. Даже теперь можно было сказать - более чем готов.
Но вот о любви уже не могло быть и речи. Стас как-то быстро понял (и, рассудив - поблагодарил себя), что он должен быть по жизни один. И никто ему не только был не нужен, но и какая-либо совместная жизнь могла быть в его случае вообще чревата ненужными для него приключениями. Даже может быть серьезными огорчениями. В общем, Стас решил не влюбляться. А решив - поблагодарил себя за это.
В течении еще более длительного времени перед Стасом одновременно вставали различные проблемы, трудности, которые после все равно сходили на нет, он вроде успокаивался, а после все начиналось сначала. И при этом нельзя было сказать, что Стас так уж явно обо всем переживал. Да и не переживал он вовсе. В его голове с недавнего времени царила атмосфера какой-то одновременно и легкости и загадочности. Благодаря легкости он многое уже не воспринимал всерьез. А с помощью загадочности Стас Вишня погружался в бездну жизни, обрамляя свою жизнь мириадами частиц неизведанного и загадочного, и не успокаиваясь, пока не разгадывал хотя бы одну из них.
В общем, кто-то сказал, услышав про такое, что Стас сходил с ума. Сам же Стас Вишня с какой-то загадочной улыбкой тогда посмотрел на этого человека. А после удивлялся своей такой реакции. Понимая что в его жизни многое еще будет. Так к чему ему горевать или раскаиваться сейчас. Отвечая себе что ни к чему. И ведь как легко стало после этого на душе. Ему даже показалось, что именно к такому состоянию фактически он стремился всю жизнь. И что уж точно, теперь ни за что не хотел с подобным состоянием расставаться.
Ну а те кто считал с этих пор Стаса сумасшедшим - ошибались. Это было не так. Он это знал и сам, а потому не только нисколько не расстраивался за подобное мнение, но иногда его всячески и поддерживал. По крайней мере, так ему было спокойнее.