Аннотация: (внимание - нецензурная лексика и секс; ханжам читать не рекомендуется.)
повесть
Схожесть желаний
'За последние годы я усвоил мудрую истину: все девушки одинаково годятся, чтобы с ними жить. Берите любую, не ошибетесь'.
Э. Лимонов.
Глава 1
Он подходил к пустым витринам.
Потом убегал от них... Подходил вновь.
Ему не верилось, что того, что он собирался купить - теперь не было. И предательская мысль, что этого уже никогда и не будет - закрадывалась в его голову.
Сначала закрадывалась медленно, с опаской, неуверенно. А потом, проникнув, уже начала (достаточно неприятно для него) свое господство.
--Хм... А ведь когда-то у него получалось от подобных мыслей избавляться,-- мужчина на миг задумался (даже как-то неестественно закатил глаза вверх), вероятно вспоминая то время. - Да. Тогда у меня получалось,-- улыбнулся он.- Наверняка получалось,-- проговорил он, уже немного неуверенно.
Конечно же, он помнил то время.
Можно даже сказать, что Сергей Аркадиевич Вышеславцев помнил всю свою жизнь. Хотя лично он бы, наверняка, поостерегся от каких-то категоричных выводов. И - утвердительных, разумеется. 'Ничему нельзя верить',-- вот некий девиз его жизни. Вернее,-- ставший таковым в последние лет десять (из его тридцати пяти лет) жизни.
--Почему нельзя верить?- Вышеславцев словно бы еще раз прошептал эти слова. Мучительные, в своем роде. Потому как - доставляли они ему самые мучительные раздумья. Раздумья, которые когда-либо только могли прийти в его голову.
Но он ошибался. Немного ошибался. И на самом деле,-- подобные мысли (схожие по мрачности содержания) достаточно часто приходили к нему. Настолько часто, что уже можно было чуть ли не утверждать, что вся его жизнь в последние годы как раз и состояла из подобных... Мыслишек,-- как презрительно он позволял себе называть их. И в душе, должно быть, Сережа Вышеславцев с удовольствием бы и поборолся со всякой подобной нечистью, заполнявшей его мозги. Поборолся бы... Если бы...
Нет. Смириться он, конечно же, не мог. Смириться, - значит заранее признать, что дальнейшее противостояние лезущей в его голову 'гадости' уже невозможно. И уже как вроде бы ничего и не остается, как...
--Черт-те - два! - вскричал Вышеславцев (и, должно быть, для достижения должного эффекта еще и выругался. Матом. Смачно и красиво вычеканивая фразы, от которых даже испытал какое-то внутреннее удовлетворение).-Вот же блядский рот,-- повторил он, и неожиданно вспомнил как совсем недавно к нему в кабинет зашла недавно им принятая на работу сотрудница, и только успела подойти к столу - тут же опустилась вниз, и принялась сосать его член. Его член тогда принял такие размеры, что Вышеславцеву казалось, что еще немного - и тот лопнет. Вероятно сказалось несколько недельное воздержание (когда он хотел что-то доказать себе, и намеренно не приглашал проституток, которые уже несколько лет обслуживали его. С того момента как Вышеславцев получил назначение, став вице-президентом фирмы, и теперь мог себе позволить некоторые дополнительные финансовые расходы). А может эта сотрудница, с ее пухлыми губами и каким-то уже изначально блядским выражением лица, будили в Сергее Аркадиевиче какие-то новые эмоции. И уж наверняка, вызывая сексуально-эротические переживания, базировавшиеся на схожих ассоциациях (точнее,-- являющиеся следствием их).
--Ты действительно блядь,-- сказал тогда в порыве страсти Вышеславцев (уже после того, как страсть была удовлетворена), а девушка почему-то обиделась. Ну, или, разыграла удивление,-- подумал тогда Вышеславцев, решив, что она это делает намеренно, чтобы он ей повысил зарплату.
Но зарплату он ей и так повысил. О необходимости повышения зарплаты ему сказал его шеф, который как раз и был президентом фирмы, и которому наверняка эта девица проделывала нечто схожее.
--Минет ни к чему не обязывает,-- считала Лена Михайлова, первый раз попробовав сделать нечто подобное еще учась в школе, и неожиданно - выждав момент - припав губами к члену учителя географии. Тот видимо настолько опешил от этого, что тут же предложил девушке выйти за него замуж.
Через год, уже семнадцатилетняя Лена действительно вышла замуж за двадцативосьмилетнего учителя. И судя по тому, что ребенок у них появился лишь через пять лет после этого, можно было решить (ну, сразу скажем,-- решил так Вышеславцев, которому Лена рассказала свою историю 'любви'), что как минимум четыре года учитель получал исключительно оральное наслаждение (ну, может быть, конечно, с анально-генитальными вариациями. Это Вышеславцев допускал). И лишь только представил он это - как тотчас же вызвал по селекторной связи Михайлову, и уже без всяких сантиментов приказал сосать.
Потом он удовлетворил чуть иным способом свою страсть. И подождав пока Елена оправит юбку - смущенно уставился в окно. Ему всегда было почему-то стыдно, когда он использовал для собственного наслаждения какую-нибудь девушку. Уж очень явственно он начинал испытывать после этого чувство вины. И обычно только рюмка-другая коньяка спасала его. Ну, или, новая страсть. Или... или скандал.
Недовольство и как следствие этого - скандал - были еще одной страстью Вышеславцева. Ругаться он любил. Но стоило ему только начать ругаться, и уже достаточно трудно было остановиться. А, ругаясь, Вышеславцев испытывал настоящее наслаждение. Иной раз и несравнимое с тем, что рождалось у него в результате страсти.
Лена тоже иногда думала. Но обычно старалась подобным себя не утруждать. И уже как оптимальную (и проверенную временем) защиту от неких мучительных состояний, которые нет-нет, да и начнут возникать в ее голове - она нашла в сексе. Ну, если быть еще точнее, в оральном сексе. И стоило только какой-нибудь 'гадости' начать крутиться в ее голове, как Лена тот час же поводила глазками. Находила какого-то мужчину (ну или женщину, если уж совсем не оказывалось поблизости мужиков), и без всякой предварительной подготовки - опускалась перед ними на колени, и принималась сосать. А сосала она так, что у всех, с кем хоть раз Лена проделывала подобное - 'вставал' -- уже от одних воспоминаний. (А кто-то чуть ли и не кончал, вспоминая ту бурю страстей, которая разыгрывалась когда-то).
Носила Лена ярко красные короткие волосы. Была худенькая, невысокая, с торчащими в разные стороны 'озорными' грудками, подтянутым животом и ягодицами,-- ну и вообще-то фигурой она была обязана почти двенадцатилетним занятиям художественной гимнастикой (была даже призером первенства Европы).
Виктория зашла в кабинет, окинула сквозь очки обстановку, села в кресло, и только тут почувствовала, что по настоящему устала.
Это была высокая, сорокапятилетняя женщина (выглядевшая на 'начало тридцати'), как мы уже заметили -- в очка, с красивым, и даже больше строгим и властным лицом.
Больше всего на свете Виктория любила когда ее 'брали' сзади.
Испытывала она тогда настоящее наслаждение. И успев 'кончить' несколько раз,-- всегда с удовольствием успевала еще раз, уже только от одних воспоминаний об этом.
Нет, конечно, секс был не одной ее радостью. Быть может ее 'радостью' еще были двое детей (мальчики учились в Англии, где сейчас жил бывший муж, который когда-то был бизнесменом в России, и развод с Викторией у него совпал с попыткой возбуждения против него уголовного дела. От прокуратуры удалось откупиться. Но он внял совету майора, занимающегося его делом, и уехал на Запад. А через время забрал с собой и детей. Учиться. Мальчикам было по пятнадцать, и после колледжа они должны были поступать в университет. Там же, в Лондоне).
Виктория наконец-то могла признаться, что довольна своим назначением. Теперь всю пресс-службу крупной компании курировала исключительно она, Виктория Олеговна Зехер. (Немного неприличная была у нее фамилия, но Виктория к этому привыкла. Да и каким-то образом, проблемы с мужиками у нее никогда не было. Те словно подсознательно понимали, что женщина с такой фамилией просто не может постоянно не думать о сексе).
Но она о нем и не думала.
Она жила им.
И наслаждалась настолько, насколько это было возможно.
И каждый раз - был словно последний. И после каждого раза - хотелось еще. И она, в общем-то, никогда себе в своем желании не отказывала.
Но это скорее было как-то внешне. Об этом он мог говорить в кругу своих друзей (как ни странно,-- с его-то мрачным и нелюдимым характером,-- у него было много друзей). Или, например, признаться самому себе.
Тогда как стоило только рядом с ним появиться какой-нибудь женщине, и Вышеславцев уже думал, что неплохо бы ее... Ну,-- трахнуть! Черт побери. Конечно же, трахнуть. И для него не было при этом деления женщин на красивых или некрасивых. Они были для него - женщинами. А он - мужчиной. И...
Большей частью Вышеславцев, конечно, мечтал о женщинах.
И страсть, которой он с ними предавался - была главным образом страстью -виртуальной.
Даже, быть может, неестественной для него.
Ну и 'неестественной', конечно, по способу ее удовлетворения.
А удовлетворять свою страсть Вышеславцев любил в сугубо 'извращенных' формах. Используя чуть ли не весь арсенал секс-шопа (почти четверть своих доходов Вышеславцев тратил на то, чтобы весь этот 'материал' приобрести).
Ну и к тому же Вышеславцев отчасти был еще и 'голубым'.
Хотя и на это утверждение (оброненное кем-то) не соглашался. Признавая себя, в крайнем случае, лишь бисексуалом.
Хотя кто-то сказал ему, что мужчинам он отдается даже с большей страстью, чем имеет женщин. Но Вышеславцев тут же прекратил любые отношения с этим человеком. В душе (себе-то он мог признаться почти что 'во всем') испугавшись, что это действительно так. Хотя и словно бы в оправдание Вышеславцеву можно было заметить, что ни с одним мужчиной он не спал - без женщин. И чаще всего в него 'проникали' уже после того, как он 'входил' в женщину.
Но это уже и на самом деле было то наслаждение, которого Вышеславцев бы не лишил себя ни при каких условиях. Хотя ему и неудобно было об этом вспоминать.
Глава 2
Почти без всяких сомнений Лена Михайлова влюбилась в Викторию Олеговну. И это было для нее столь неожиданно (эпизодические оргазмы с женщинами еще никогда не заканчивались любовью), что несколько дней Лена ходила несколько смущенной и подавленной.
Но ее действительно хватило только на несколько дней. А потом она честно призналась гражданке Зехер, - что любит ее. И попросила ответной любви.
Пришел черед смущаться Виктории Олеговне. Но ей уже было сорок пять. И она решила: а почему бы, черт возьми, и не попробовать?! Но все же поставила единственное условие: рядом с ними должен быть находиться какой-нибудь мужчина.
Мужчин на это 'дело' долго искать не пришлось. Но женщины почти единогласно остановились на кандидатуре Вышеславцева. И вдвоем вошли к нему в кабинет (все трое работали в одной фирме) - предложив 'попробовать'.
Вышеславцева на миг чуть не парализовало.
А потом он попытался овладеть ими здесь же.
Но в условия Виктории это не входило. Поэтому они ограничились только минетом Лены (которая сделала это с большой радостью), и договорились встретиться. Позже. И у кого-нибудь из них дома.
Так как у Лены Михайловой дома был муж (который в этот момент,-- предположила Лена,-- мастурбировал, лежа на диване и просматривая какой-нибудь видео-порно-сюжет), а Вышеславцев не мог был никого привести, потому что у него была ревнивая соседка (которая ему периодически 'отдавалась', дождавшись пока ее муж уйдет за каком-нибудь пустяком - спички, сигарета, рюмочка коньяка - и спускавшаяся с верхнего этажа на нижний,-- Вышеславцев жил под ней), то решено было 'предаться страсти' в квартире Виктории Олеговны Зехер.
Не сказать, что Вышеславцеву не понравилось. Но он испытал какие-то двойственные чувства. А когда принялся анализировать произошедшее, то понял, что все дело вероятно в том, что и Лена и Виктория - заметно отличались по своему характеру.
Лена... Лена была словно бы заранее - согласна на все. Любые сомнения она трактовала в пользу мужчины. Старалась всецело ему принадлежать. И не выказывать своим поведением у него недовольства.
Виктория же - наоборот. Большей частью была недовольна поведением мужчины. И ей отчего-то казалось, что мужчина в своих фантазиях - трахает не ее, а какой-то (неведомый ей) образ. Образ совсем другой. Быть может даже чуждой ей женщины.
И если поначалу она 'заводилась' как раз от этого,-- то потом словно бы наступило разочарование. А былое наслаждение от секса - могло и вовсе сойти на нет.
--Истеричка она,-- подытожил свои размышления Вышеславцев. Но вспомнив как она выгибала спину, чтобы он максимально глубоко вошел между ее ягодиц (очень даже упругих таких холмиков,-- сладострастно закатил глаза Вышеславцев),-- он вроде как уже готов был ей и все 'простить'. Тем более Виктория уже чуть позже (Вышеславцев еще находился 'в ней') припала губами к тому месту, которое Лена, раздвинув ноги в шпагате, приготовила словно бы для нее (ну или для Вышеславцева, который 'зашел' туда чуть позже), и Сергей Аркадиевич, скашивая глаза в стремлении 'поймать ракурс', кончил, наверное, так, как до того редко когда кончал. И за это он тоже мог простить многое. А может уже действительно и 'все'. Тем более, что уже понимал, что тот негатив, который привиделся ему - и на самом деле должно быть привиделся. Показался. Фикция это было все. Неправда. Тогда как 'правдой' было то, что эти две женщины - принадлежали ему. И он бы, наверное, мог с ними делать все что хотел.
А если не делал,-- то причину в первую очередь следовало искать лишь в его комплексах.
Да и ведь на самом деле,-- 'закомплексован' он был - ужас как. Порой пугаясь сам - себя. Но еще больше - пугая других. И в такие минуты казалось ему,-- что может, и жить-то не стоит (чтобы так-то мучиться!).
Но Сергей Аркадиевич пересиливал себя.
На время успокаивался.
А потом, как вроде бы, все начиналось снова. И уже, конечно же, ничего с собой поделать он не мог.
А жить так дальше - не хотел.
Но... словно бы был вынужден.
И понимая, что все условия судьбы словно бы принимает не сам (не сам по себе), а вследствие того, что так, вроде бы, быть должно,-- только тогда Сергей Аркадиевич Вышеславцев по настоящему успокаивался. И какое-то время был действительно спокоен.
Пока какая-нибудь очередная 'глупость' не набрасывалась на него. А ему не приходилось все 'начинать сначала'.
У нее, наверное, совсем не было схожести с Вышеславцевым. Да и разве должна быть какая-то схожесть? Она словно бы жила своей жизнью. И если периодически что-то и 'накручивала' себе, - то совсем не видела в этом причины к каким-либо переживаниям. Не только воспринимая все - 'как должное',-- но и уже заранее ища какие-нибудь компромиссы. Чтобы чего-то похожего (в дальнейшем) - не повторялось.
Нет, конечно, она была подчинена страсти. И знала об этом. Но еще вернее,-- что это все происходило с ней как бы 'между прочим'. А то и - очень даже 'ненавязчиво'. Так, что если даже Виктория Олеговна и не в силах больше была сдерживаться, не ощутив как нечто упругое и живое проникало между ее ягодиц, - то она это воспринимала больше даже с улыбкой. Как нечто - 'само собой разумеющееся'. И в то время, когда мужчина ждал благодарности, мол, как он ее! - она-то как раз - как ни в чем не бывало, а то и несколько даже удивленно - смотрела на него. Так, что на лице мужчины последовательно проступали: удивление, смущение, негодование... А она (может даже и с подсознательной любовью) смотрела на него, недоумевая: что это он? Так-то реагировать!? Ведь 'по ней' -- ничего особенного и не произошло. Ну - оттрахали ее! Ну - быть может даже и 'отымели' 'по полной программе'. Ну и что?! Что нового-то?! А тем более - что тут может быть удивительного для нее?! Лет с четырнадцати ей уже нравилось заниматься этим. А с пятнадцати, - так она и вовсе несколько лет (до своего первого замужества; всего Виктория выходила замуж пять раз) практиковала почти исключительно групповой секс. И испытывала при этом несказанное удовольствие! Словно бы и не зная (а должно быть, и действительно не зная), -- что может быть лучше этого?!
Лена с неким пиететом относилась к занятиям любовью.
Считая это - неким 'таинством'.
Что не мешало ей, впрочем, при первом возникновении желания - припадать к члену мужчины (чаще всего - хоть немного знакомого мужчины). Удовлетворяя свою страсть. (Окончательно страсть удовлетворялась - когда мужчины разряжался ей в рот своим содержимым 'желания').
И быть может покажется удивительным, - но Лена нисколько не комплектовала по поводу необходимости удовлетворения собственной страсти. И при этом (вот она - загадка!) -- испытывала настоящее уважение к сексу. Считая его... Ну это для нее всегда делом было важным и возвышенным. Нужным. Конечно же, нужным.
Глава 3
Сергею Аркадиевичу Вышеславцеву по большому счету было наплевать на все, что происходило вокруг.
Вернее - он все время собирался себя приучить - 'привыкнуть' к такому отношению.
Тогда как на самом деле - все было почти с точностью наоборот. И порой несколько лет он мучился, переживал, пытался, быть может, даже 'приспособиться' к внешним обстоятельствам. Неким внешним обстоятельствам. Которые словно бы 'сами по себе' -- 'набрасывались' на него. И он (не в силах 'принять игру') - поддавался им. Сникал, разумеется. И плакал. Плакал от боли - собственного непонимания. Непонимания этого самого окружающего мира.
Который, казалось, был настроен по отношению к нему - исключительно отрицательно. А то и враждебно. Очень даже враждебно.
Сергей Аркадиевич чувствовал это.
Переживал из-за этого.
И, разумеется, ничего не мог с этим поделать. То есть, уже получается, как бы - был неспособен.. Переживая и расстраиваясь, в том числе, и из-за этого. Но что он мог поделать? Действительно, неспособен был что-либо поделать. Ни-че-го.
Но считать так - значит, по сути, ошибаться уже изначально. (И должно быть сознательно).
Ведь где-то в глубине души - видимо даже сам Вышеславцев - считал уже иначе. И словно бы 'подтягивал' то восприятие действительности (будем условно считать - некую проекцию мира внутреннего,-- к миру внешнему), которое было у него внутри (таясь где-нибудь в подсознании),-- к миру... к внешнему миру, в общем. И выходило, что словно бы и уже оправдываясь за то, что это происходит так - Вышеславцев именно этого и желал. Как раз этого и желал. Полагая, что то, что происходит с ним сейчас - ну, как бы только сейчас и происходит. И это не значит, что так будет всегда. Постоянно. Всегда. Хотя?..
Нет. Вышеславцев понял, что запутал сам себя. Ведь такого на самом деле происходить не должно. Просто не могло так все происходить. И уже почти однозначно - требовалось что-то менять. Вносить коррективы. Пытаться, быть может, как-нибудь иначе скомпоновать жизнь. Заставляя событийные моменты этой самой жизни - корректировать... Нет. Наверное даже - втаскивать в узкие рамки (достаточно узкие рамки) действительности. От которой он все время стремился куда-то сбежать. Словно бы уже изначально опасаясь принять на веру происходящее. И словно бы...
--Черт побери,-- выругался Вышеславцев, понимая, что сейчас он себя уже запутал окончательно.
--Ты что-то сказал,-- Анджела слегка приподнялась на локте (так, что пробивающаяся из полуночного окна луна выхватила ее грудь и часть лица, на котором сохранилось умиротворенное выражение присущее Анджеле когда она спала), заспанными глазами всматриваясь в темноту комнаты.
Вышеславцев, было, испугался, что невольно потревожил сон девушки, как вдруг засмотрелся на нее, вероятно, увидев в ней что-то такое, что он раньше и не замечал. Ну, или, просто не обращал внимания.
Чтобы не пускаться в новые раздумья (вызванные неожиданно открывшимся 'видом'), Сергей Аркадиевич нырнул под одеяло к Анджеле, прижав ее обнаженное тело к своему, и тут же почувствовал постепенно 'просыпавшееся' в нем желание.
--Ты хочешь? - осторожно шепнула девушка, но мужчина не дал ей договорить, уже всасывая в себя ее плоть, уткнувшись головой между ее ног, и слегка поддерживая ее бедра руками.
...Дождавшись пока девушка начнет извиваться, то сжимая, то разжимая пальцами его кучерявую голову, Вышеславцев медленно приподнялся на локтях, и вошел в нее. 'Место' уже, как говориться, было 'подготовлено', поэтому, скользнув меж ее раскрывшихся от 'желания' 'губ', орган любви Вышеславцева (хороший такой 'орган'; крупный, длинный и горячий) вошел почти до упора. Девушка, застонав от неожиданности (до этого никогда 'полностью' он в нее не входил), крепко обхватила ягодицы мужчины своими ступнями, словно бы приглашая к дальнейшим действиям.
Но он совсем не собирался 'отступать'. А наоборот, начал медленно набирать обороты. То на миг приостанавливая движение, и словно бы замирая на месте, то пускаясь с новой силой отбивать свой чудовищный ритм внутри жаждущей подобного женщины.
Анджела исходила на крик, кусая губы, подушку, слипшиеся волосы, самого Сережу Вышеславцеву (как она называла его в порыве страсти),-- тогда как в обычной жизни, студентка второго курса Анджела Турина, конечно же, не могла назвать своего преподавателя по имени: Вышеславцев два раза в неделю читал лекции на факультете журналистики), и все не могла и не могла насладиться тем удовольствием, внутри которого давно уже купалась, и которое до сих пор еще - все нарастало и нарастало в ней.
А Вышеславцев, на удивление, был абсолютно спокоен. Со своими студентками он вообще всегда был спокоен. Хотя и ему уже давно хотелось съесть стонущую в страсти под ним девушку - целиком. Как бы проглотить ее. Или, обсасывая, медленно поглощая ее. Всасывая, опять же, в себя. И при этом, разумеется, наслаждаясь и самим процессом, и впечатлением, которое он оказывал своими действиями ('умелыми действиями',-- похвалил себя Вышеславцев) на девушку.
Ей было восемнадцать. Ему - тридцать пять. Она хотела выйти за него замуж. Он... Уже примерно десять девушек и женщин хотели выйти за него замуж. И он даже не задумывался: почему именно за него? Быть может даже, он это внушил себе. А может так было и на самом деле. Не задумывался об этом Вышеславцев (хотя о чем-то думал он постоянно). Тем более боялся думать сейчас. Ведь с его нервной системой - могло и желание пропасть. А ему все же очень нравилось удовлетворять женщин. Заставлять их извиваться под ним. Стонать от наслаждения, опять же,-- даримого им. И он даже внутренне поднимался от этого в своих глазах. Чувствовал себя после этого невероятно хорошо. Даже можно сказать - замечательно. И...
Вероятно, так происходило от того, что для таких людей как Вышеславцев - доминирование любого рода,-- есть ни что иное, как повышение внутренней уверенности (того, что им-то как раз всегда и не хватает).
Конечно, можно было сказать, что в этом и не было чего-то хорошего.
Даже вообще, может быть, было в этом что-то и не хорошее.
Но Сергей Аркадиевич Вышеславцев был именно таким человеком. И по настоящему наслаждение получал именно тогда, когда чувствовал, что кто-то находится в некоей зависимости от него. Пусть эта самая зависимость, может на самом деле и не зависимость вовсе. Да и по настоящему зависимость (если все же мы будем допускать, что это зависимость. Но вдруг, как говориться...).
Но ведь так выходило (и раннее мы уже говорили об этом), что уж достаточно явственно в Вышеславцеве прочитывалась садо-мазохисткая ориентированность. Этого не только в Сергее Аркадиевиче было, как говориться, 'не отнять', но и уже именно это практически достаточно явственно выражало именно его мировоззренческую позицию. И взгляд на мир как раз сочетался в подобных инсинуациях психики. Когда он уже и не мог с собой ничего поделать. А словно бы даже действительно внутренне наслаждался именно этим. Именно подобным отношением к действительности. Которая, конечно же, и сама относилась к нему подобным образом.
Конечно, Вышеславцев понимал, что он, быть может, во многом и не прав. Допускал, что должен измениться.
Но это - что касалось его жизни, как говориться, в целом.
Там же где 'царил' секс - Сергей Аркадиевич меняться не хотел.
Считая это, как минимум, излишним. А по большому счету, - и вообще не хотел об этом говорить. Незачем ему было об этом говорить. Потому что он допускал, что в своих интимных отношениях он мог делать все что угодно. На то эти отношения и были как бы изначально скрыты от глаз окружающих. Да будь Вышеславцева воля,-- он бы и вообще скрыл все от глаз этих самых 'окружающих'. И скрылся сам. Чтобы совсем никого не видеть. И не думать,-- как кто-то будет относиться к нему.
Незачем ему было это.
Незачем.
Да Вышеславцев и сам понимал то.
Глава 4
И все же уже несколько дней Сергей Аркадиевич Вышеславцев не мог отделаться от мысли, что он должен неким кардинальным образом изменить свою жизнь.
Сделать так, что он - хотя бы на какое-то время - 'потерял' себя.
Словно бы 'уснул' -- а потом проснулся, и себя - не узнал.
И ведь не мог он измениться за такой короткий момент. Понимал это. Но... С другой стороны не было ничего (в самом себе), что он бы хотел оставить. Он не нравился себе. Ему неожиданно перестало в себе нравиться абсолютно все. И он хотел изменений.
Он жаждал их. Как когда-то хотел глотка воздуха, нырнув как-то, будучи на море, на дно, и не рассчитав силы - чуть не утонув.
Вышеславцев жаждал изменений. Хотя каких-нибудь. Ему хотелось, чтобы хоть что-нибудь пошло совсем иначе. По другому. Стремился к этому. И, по сути, ничего не делал.
Ну, то есть, Вышеславцев жил как и раньше. В мечтах, и периодически выдумываемых 'заботах'.
И, в принципе, его это устраивало.
Но такой уж он был. Что уж тут еще добавить...
Хотя, по сути, сам бы Сергей Аркадиевич Вышеславцев мог (к самому себе-то!) добавить массу любопытных вещей.
Ну, например, что помимо всего прочего - был он еще и жуткий пьяница. И, бывало, пускаясь в загул от 'случайно' выпитой рюмки водки (ну или коньяка, как он любил; коньяк, заметим, Вышеславцев действительно любил),-- Сергей Аркадиевич не мог остановиться неделями (обычно две-три недели хватало, чтобы пропить все финансовые средства, которые к тому времени накопились - и, горестно вздохнув, заставить себя зарабатывать новые).
Можно сказать, что Вышеславцев действительно умел 'останавливаться'.
Видимо можно даже сказать, что 'останавливаться' -- он любил. И уже даже когда пил (ну, этак, дня три-четыре, быть может пять,-- уже пил) у Вышеславцева появлялось предчувствие, что скоро он 'остановиться'.
Да и не 'останавливаться', собственно, было невозможно. Ведь он был загульный человек. И если уж начинал пить, - то должен был пить, как говориться, до конца. Пока не падал вусмерть пьяный (и приходилось откачивать его 'капельницей'); ну или когда уже заканчивались деньги.
Стоит признать, что когда заканчивались деньги, Вышеславцев тоже прекращал пить. Но уже как бы - вынужденно. Очень, быть может даже, переживая за это.
Но тут уже стоило только развести руками. А как же еще иначе? Пить-то без денег,-- было почти невозможно.
Вернее,-- если и возможно,-- то откровенный суррогат. Ну или напрашиваться к кому-нибудь - чтобы напоили.
Но напрашиваться Вышеславцев не любил.
Он вообще относился к себе очень даже... Ну, в общем, себя Вышеславцев любил. А иной раз - и очень даже любил.
Ну и тем более, не терпел он, чтобы - хоть в чьих-нибудь - глазах выглядеть совсем уж... этаким негодяем. Хамом. Разнуздалым... мошенником.
Нет. Сергей Аркадиевич Вышеславцев был не такой. А он, может даже, и вообще был степенный человек. И к каким-то аналогиям, касаемым своего 'поведения' -- (всегда) относился очень даже отрицательно.
Да и зачем это ему было? Ведь он понимал, что жить ему осталось немного. (Он все время каким-то удивительным образом тянулся к смерти). И не хотел, чтобы хоть чем-нибудь (и хоть когда-нибудь) у него вышло запятнать свою жизнь,-- ну, имеется в виду: поступки в этой жизни,-- чем-то уж совсем нехорошим.
Не такой был Сергей Аркадиевич.
Уважительно относился он к себе.
И как бы рассчитывал, что уважительно к нему будут относиться другие.
Из всех женщин Вышеславцева - самым, что ни на есть, неуважительным образом к нему относилась только Виктория Олеговна Зехер.
Но именно Виктория научила Вышеславцева относиться 'почтительно' к женщине. И она его избивала... ремнем, обычно.
Между ними было всего десять лет разницы, и Виктория Олеговна почему-то всегда относилась к нему очень даже покровительственно.
Что совсем не нравилось Вышеславцеву.
Но что он (словно бы 'вынужденно') терпел,-- потому как знал, что - уже после этого - Виктория позволит вытворять с собой все, что он захочет. Быть может и зная наперед, что независимо от его желания, он 'захочет' только одного: 'разложить' ее на диване, раздвинуть ей ягодицы, и предварительно окунув свой член во влагалище (которое к тому времени уже будет исходить соками любви),-- вести свой мужской (и ужасно эрегированный,-- как и любила Виктория) орган - ей в зад. А как только проникнет он почти до конца (ну а может и до конца?!),-- Вышеславцев начнет буровить ее и буровить; буровить и буровить; буровить и буровить... Пока не кончит.
Притом, что она к тому времени кончит уже несколько раз.
А он, зная, что ей этого 'все равно мало' (да и она была ему благодарна за это, зная, что это действительно так),-- вставит ей еще туда же, откуда вынет свой - уже поникший - член,-- еще и фало - вибратор. И задав тому нужный режим - поможет женщине 'закончить' еще несколько раз.
...Она всегда ему бывала благодарна за это.
И он, как ни странно,-- бывал благодарен ей тоже.
И можно было сказать, что они были счастливы,-- от такого вот 'сотрудничества'
Да и, наверное,-- не рассматривали это как-то иначе.
Ведь в обычной жизни они друг друга может даже и ненавидели.
Словно опасаясь - друг в друга влюбиться.
Да и было им кого любить.
Вышеславцев - любил молоденьких девиц.
Она,-- в свои сорок пять,-- любила тоже молоденьких. Но уже мальчиков. Хотя и девочек, в общем-то, тоже. Пусть и не всех. Но вот, например, с Леной Михайловой - ей очень даже понравилось. И после того их совместного случая (когда Вышеславцев был 'третьим'),-- они встречались еще и вдвоем. Причем, Лене-то нравилась одна, в общем-то, форма сексуальных забав. И она, дождавшись, пока Виктория Олеговна усядется прямо на стол,-- заползала ей своими губами прямо под юбку,-- и выделывала там такое,-- от чего Виктория Олеговна Зехер - кончала, кончала, и кончала. Заставляя кончать и Лену. Потому что у Лены так уж повелось,-- делала она кому минет или куннилингус - она кончала почти одинаково, чем, если бы тоже самое делали ей.
Ну, это уже особенности ее, Лены, сексуальной жизни.
Хотя, заметим, прямое начальство Лены было очень даже не против такого исполнения Леной своих дополнительных 'обязанностей'.
Да муж Лены был только 'за'.
Хотя и от мужа уже давно было лишь одно название.
И совсем не удовлетворял он Лену уже давно.
Но вот как раз мужа - она почему-то любила. И даже совсем не знала 'почему'? - но любила. И...