Да, да, - можно было смело считать, - что не хотел. Но насколько это было бы верно? Ведь правда, как известно, может всегда интерпретироваться двояко. А чаще, - в зависимости от того, как мы это хотим видеть, и будет вырисовываться картина действительности...
Виктор Баринов всегда казался жалким даже самому себе. Да и это не было необходимости скрывать. Он еще с детства ненавидел сам себя. А со временем, быть может, лишь как-то смирился с необходимостью подобного самоощущения; но так и не смог себя полюбить. Более того. В иные моменты, - Виктор Баринов себя ненавидел. И это притом, что никаких причин для подобной ненависти - никогда не было. А, даже, наоборот - в Баринове можно было отыскать что-то, что могло заслужить и чью-нибудь похвалу.
Но вот только хвалить Баринова было некому. Уже третий год он жил затворником. На даче. Вернее даже нет. Это он считал свое теперешнее местожительство - дачей. А на самом деле - это был настоящий деревенский дом. Вот, правда, деревенька была уж слишком малочисленная (всего-то, 10-12 дворов осталось, а на самом деле - может и того меньше); да и отдалена от какой бы то ни было цивилизации настолько, - что Баринов мог быть уверен: никто случайно к нему не придет.
И это при том, - что и приезжать-то некому.
А если и было бы, - адреса Баринова все равно никто не знал.
Но и если бы и узнал, - вряд ли приехал бы.
И никто не приехал бы хотя бы потому, что за время своей цивилизованной жизни (а когда-то Виктор Андреевич Баринов жил не только в Москве, но и жил, что называется, настоящей светской жизнью), Баринов успел испортить отношение с каждым, кто имел к нему хоть какой-то интерес. И число таких людей в какой-то мере было пропорционально должности, которую Баринов занимал. Хотя уместно ли об этом говорить сейчас. Тем более, что сам Виктор Баринов - давно уже отошел от мирской жизни.
А все дело в том, что Баринов не просто поселился в деревне. Он строил храм. Точнее, - Баринов действительно всегда мечтал построить храм. Но сначала - он должен был построить храм - в своей душе.
Чем сейчас, в общем-то, и занимался.
И в какой-то мере можно было признаться, - что у него получалось. Пусть, конечно, это еще было и не так, как он хотел; но дело, по крайней мере, сдвинулось с мертвой точки (как, то было поначалу; когда почти месяц Баринов просидел, чуть ли не уставясь в одну точку). И, в общем, Баринов в какой-то мере мог быть даже доволен собой.
Но он себя ненавидел.
И ненавидел он себя за то, что всеми своими поступками (поступками - в прошлой жизни, ибо сейчас у него были все основания предполагать, - ну, хотя бы надеяться, - что жизнь его измениться), - загнал себя в угол. Ведь за тридцать с небольшим лет ему удалось совершить столько, что всей оставшейся жизни не хватило бы, чтобы искупить вину за совершенное когда-то.
И самое печальное было то, что сейчас у Баринова не осталось не единого шанса искупить свою вину (перед людьми - которым он принес несчастья в результате их общения с ним). Этих людей уже не было. И у Виктора Андреевича Баринова были все основания предполагать, что не стало их - из-за него. Из-за той боли, которую принес он им. Из-за тех страданий, на которые обрек их своими словами, делами, мыслями... Ибо даже мысль Баринова могла убить их. Потому что знали они, - что Баринов даже бессознательно ненавидит их. А ведь он это никогда и не скрывал. Но он не знал сам, почему получалось так. Почему он всегда предавал именно тех людей, которые его больше всего любили. Почему он всячески демонстрировал свою ненависть и презрение именно тем людям, - которые готовы были отдать жизнь за него. И так получалось, - что отдали...
И не было Баринову в этом прощения. А он и не жаждал прощения. Он просто не мог допустить, чтобы кто-то должен был простить его. Потому что Баринов не мог простить себя сам. А это было уже то непреодолимое вето, которое теперь накладывало отпечаток на всю жизнь его. Превращая эту жизнь в настоящую трагедию. И боль. Боль израненной души, которой, совсем не было прощения.
И в какой-то момент отчаяние настолько захлестнуло Баринова, что он нашел единственный способ, который мог хоть как-то искупить вину.
И чем больше Баринов думал об этом, тем больше он понимал (тем лучше он понимал), - что в этом и есть избавление от страданий.
Но даже и сейчас он понял, что в первую очередь думает не о каком-то искуплении (хоть это предусматривалось само собой), - а об избавлении от боли, от мук, от мук совести.
И это еще больше укрепило Баринова в том, что он должен был поступить именно так.
Потому как не было прощения таким людям как он.
Так же как и не было у них права на существование. Права на жизнь. Потому что этой жизни - они не заслуживали...