Мог наоборот - задуматься над тем, что только что произошло; и как бы исходя из этого - предположить что-то дальше; уже как бы просчитывая характер своего поведения в дальнейшем. Чтобы придти (как бы следующим этапом) к новому заключению. И уже исходя от этого - добраться по истины.
Скорей всего, чего-то подобного пока не получилось бы. Ну, хотя бы просто потому, что то, к чему стремился Никольский, еще до сих пор не приняло какую-то окончательную форму у него в голове. А потому уже получалось так, что, несмотря на его желание - как раз сейчас чего-то достичь было бы слишком рано. Попросту рано. Потому как не успевал он улавливать суть мгновения. И то, что могло при других условиях вместиться в мгновение - или растягивалось в его случае неимоверно, или же проходило столь быстро, что он не успевал догнать да осознать его.
И в итоге как бы получалось, что все выглядело до невозможности запутанно, да и вообще - весьма и весьма туманно.
Пьер Никольский (Петр.. его звали Петр... Пьер он стал называть себя после двадцати лет. Сейчас ему было тридцать) был высокого роста, крепко скроенный молодой человек. Который любил многое в этой жизни просто потому, что располагал соответствующими возможностями веселиться. Правда, где он работал -- сведения были весьма противоречивы; но можно предположить, что зарплата или доход выходили у него много больше среднестатистических условных единиц. А потому Пьер (он и действительно представлялся как Пьер) ездил на вполне неплохой иномарке (джип "Грант Чероки"), два-три раза в год вырывался на недельку на средиземноморские курорты. Снимал большую квартиру на Мойке (жил он в Санкт-Петербурге). Да и вообще, судя по всему, был доволен жизнью.
Вот только жить предпочитал не так, как было заведено вокруг. А потому даже когда находился Петр Никольский в компании - все равно как бы оставался один. Чему нисколько не печалился, а даже может быть и радовался. Как способен, например, радоваться человек, находящийся на своей "волне" (со своими мыслями), и нисколько не стремящийся изменить собственную жизнь, предполагая что как раз она у него движется в заданном ритме-направлении. И менять, собственно, ничего не нужно.
Как бы не так! Пьер никому не говорил, но иногда наваливалось на него нечто, одновременно напоминающее тоску -- и самое большое горе. После чего он, совсем не рассчитывая избавиться от этого - предпочитал уединение; для того чтобы какое-то время находиться наедине со своими мыслями-страданиями (новые мысли приносили страдания). А потом неожиданно его "отпускало". И все как бы становилось на свои места. До следующего раза.
Решился как-то Петр Никольский совершить нечто, что могло бы навсегда избавить его от печали да кручины. И все было бы хорошо, да все идеи, которые приходили к нему, как бы крутились вокруг необходимости непременных собственных изменений. А если предположить, что подобное было сделать не так просто,-- то как бы и оказывалось, что ища спасение в чем-либо - Пьер чуть ли не тут же понимал бесперспективность чего-то подобного. А значит уже как бы оказывалось, что все происходит если не совсем зря, то, что уж точно - почти зря.
--Ну а раз так,--рассудил он, то значит окажется, что если о многом и можно было рассуждать, то вдаваться в какую конкретику не стоило. Потому как запутал бы он тем самым себя до невероятности. И что вышло бы после этого - был бы весьма и весьма серьезный вопрос.
Но Петр не унывал. Он как бы с недавних пор вообще разучился унывать. И предрешая собственную жизнь поступками, оказывавшими весьма позитивное влияние на его душу -верил, что осталось еще немного, и он окончательно разберется со всем тем, что его мучило доселе.
Вот, например, любил Петр женщин. Да не абы каких, а женщин, в глазах которых была острота, а во всем внешнем облике -- особая изюминка. Женщин с красивым телом и чистой душой. Без обмана, как говорится.
Размышления о подобных женщинах чаще всего заканчивались ничем. Причем, Петр уже готов был преодолеть врожденную стеснительность дабы познакомиться и -- если потребуется (а он считал, что непременно потребуется) - овладеть такой женщиной. Они ведь,-- рассуждал Петр, имея в виду женщин,-- любят сильных мужчин. А был ли Петр сильным? Наверное, был. Причем где-то в потаенных уголках души скрывалась еще большая сила, которую он пока попросту опасался выпускать наружу. Словно боясь - что не удержит себя, дав волю чувствам.
И хотя чувства эти почти целиком и полностью зиждились на сексуальной энергии, он тем не менее был не склонен как-то принижать значения подобного фактора в жизни как его так и кого другого.
--Общество конечно,--говорил себе Петр,--расставляет ловушки, подавляя подобные желания. Но и при этом Никольский понимал устрашающую силу этих желаний. Отдавая отчет, что до поры до времени скрываясь -все равно (при благоприятных условиях) найдет выход.
И все же, во всем поведении Пьера Никольского было больше чего-то отталкивающе-прекрасного, чем и на самом деле искреннего стремления со стороны кого-либо хоть как-то заполучить этого человека. Заговорив - пожелать развить тему беседу. Быть может встретиться вновь - дабы хоть как-то закрепить в памяти такого человека - себя.
Подобное было мало кому нужно. Причем совсем грустно было бы считать, что виноват во всем сам Никольский. Точнее - он и был виноват. Ну, или скорее - ошибался. И ошибался как раз в том, что попросту, как говориться, влез не в свой вагон, а то и эшелон. Ведь можно только предположить, как было бы прекрасно, общайся Петя Никольский со своим кругом, а то и с теми, кто по своему интеллектуальному развитию (вернее - недостатку оного) был ниже.
И наоборот - к чему стремиться к нем, кто волей жизненных обстоятельств живет в ином мире. И только из-за приходи своей желает, чтобы этот мир пересекался с миром его. Как бы не так... Те люди понимали это сами. Петр Никольский понял много позже. А осознав...
Осознав - Петр Вельяминович Никольский повел себя прямо противоположно тому, что можно было предположить - получи кто другой подобную информацию.
И даже получалось так, что он сам решил влезть в тот круг, где до недавнего времени чувствовал себя изгоем. Да вот вопрос - что одними деньгами тут вопрос как бы не решить. Требовались знания, если хотите (сам Петр не хотел) соответствующее образование. А у Петра...
И вдруг вспомнил Петр, что у него-то как раз были такие и знания и образования. Просто из своей - прорывавшейся наружу - шизоидности он попросту не мог (не умел) достойным образом всем этим воспользоваться. И даже выходило так, что Петр по-новому (даже неожиданно для себя) воспринял окружающий мир.
И получилось у него, что он стал вдруг - и только теперь он осознал все это - "в своей тарелке".
И это образное выражение как бы негласно и все время сопровождало с тех пор Петра Никольского. Да и сам он понял, что совсем необязательно сдаваться раньше времени. А всегда лучше - продолжать борьбу.
И хоть большей частью борьба была все больше метафизической, за ней - чувствовал Никольский - скрывалась определенная правда. Причем как раз вера в такую правду словно дополнительно укрепила Петра Никольского. И он стал после этого... Он стал после этого совсем другим человеком.
И понравился самому себе. Что было, наверное, самое главное...