Ему казалось, что в этой жизни он еще действительно способен на многое.
Как бы не так! Судьба словно насмехаясь, бросала его в жар новых трудностей. А потом...
А потом видимо устала и она. Задумавшись, как это ему удается из всего выходить не только чистым и незапятнанным даже каким людским подозрением, но еще и что-то уносить с собой. Нужного ему. Того, что в дальнейшей жизни если и не могло пригодиться (не может же там пригодиться все), то по крайней мере, наличие подобного было очень даже неплохо. Совсем неплохо.
Омерзительным типом был Хвалевский. Фамилия подобралась ему под стать. Ну, или он,--как, бывало, признавался в пьяном угаре,--выстроил свою жизнь в соответствии с фамилией.
Как бы то ни было, Антон Игоревич видимо когда-то понял, что ему не надо ничего менять (возможность что-то изменить периодически возникает у каждого), и решил продолжать идти к новым вершинам.
Ну, то что он к ним стремился, это как бы было понятно и так. А вот продолжать идти - всегда было несколько сложнее.
Что же касалось Хвалевского, так для него никогда и никаких сложностей не было. Самым удивительнейшим образом находил он выход даже из самых грязных, по восприятию действительности, ситуаций. Причем каким-то образом ему удавалось разрешать различные вопросы личного характера, возникающие при этом, и базирующиеся, в иных случаях, на невозможности принятия всего что происходило - целиком и полностью. Ну, то есть, он принимал это все как-то сразу и без угрызений совести. Даже иной раз словно не замечая, что наступал на горло совести. И рассчитывая, что ему ничего от такого отношения к жизни не будет. Не будет плохого. В этой жизни. В той, которая была. И от которой на самом деле он, иной раз, самым мучительнейшим образом скрывался. Падая в пропасть собственного безумия. И нисколько не рассчитывая, что наступит когда-либо необходимость отдавать долги за происходящее с ним.
Антон Игоревич был удивительной личностью. В прошлом учитель истории в школе, Хвалевский со временем не только оставил школу, но и стал вовсе -- как бы это сказали его бывшие коллеги -- валять дурака.
А на самом деле Хвалевский разработал ряд методик адаптации к жизни для всех категорий граждан (сначала появилась методика для детей школьного возраста; но потом Хвалевский ее значительно расширил, что-то отбросил, где-то добавил, и получилась весьма сносная на первый взгляд система). Причем, если бы посмотрел ее, конечно, какой специалист - он сказал бы что система так себе. Но ведь Хвалевский знал, что это только на первый взгляд "так себе". Что в том и величие его творения, что смысл его раскрывается позже. Когда кажется, что уже о чем-то подобном и забыл. И когда перед тобой возникают какие-то иные - жизненные - задачи. И вот когда они возникают - тут-то как раз и самое то. Ну то есть, то что надо. А Антон Игоревич мог быть доволен собой. Доволен, что так у него все получилось самым великолепнейшим образом. И ведь даже не надо было ходить за примерами. Из бывшего учителя средних классов совсем скоро Хвалевский превратился в преуспевающего бизнесмена (это слово, впрочем, он не любил, инстинктивно приравнивая бизнесменов к мошенникам). Который весьма выгодно продавал...
Впрочем, сам себе Хвалевский мог бы признаться, что на самом деле свою разработку он продал случайно. Какой-то великий филантроп (и по совместительству мошенник) Запада обратил внимание на работу Хвалевского (часть работы), которая была размещена в интернете. Списавшись с ним, он получил работу целиком, и быстро смекнул, что это может принести определенный доход. Если, конечно, грамотно все представить массам; и до этих самых масс вообще донести информацию.
Меценат (он же филантроп, он же жулик и мошенник, замаливавший благотворительностью свои грехи) попросил Хвалевского...
Впрочем, то о чем он его попросил, уже было не существенно, и совсем не важно для того, что произошло позже. А позже вдруг оказалось, что по методике разработанной Хвалевским стали защищаться дипломные работы и даже диссертации (как минимум два таких случая было известно по диссертациям, и три - по дипломам), какой-то западный университет дал ему почетную докторскую степень, а еще один вуз - пригласил читать лекции. Причем - в статусе профессора.
Жизнь Антона Игоревич моментально преобразилась. Через время он уже чуть ли не окончательно освоился на Западе, лишь изредка выбираясь на родину, да и то, во всех его встречах с бывшими коллегами в лице его читалось исключительное недоумение по поводу того, что они тут сидят на задворках жизни, и не берут пример с него.
На удивление, брать пример с него никто из бывших знакомых (которые теперь от такого знакомства открещивались) не собирался. А кто-то даже о том сказал ему в лицо. Чем видимо здорово вверг Хвалевского в серьезные размышления по поводу происходящего. Но если это и было, то только в начале. Потому что, согласно его же методике - из любой ситуации всегда был выход. Тем более что, основываясь на соответствующем пункте разработанной им программы адаптации - этот выход с легкостью можно было найти. Да и даже как-то особенно не искать. Выход лежал на поверхности (это согласно все той же программе Хвалевского), и проблема людей, что они попросту смотрят мимо; этого выхода (и ответа на вопрос) не замечая.
Учитывая, что Хвалевскому в последнее время действительно все удавалось, вполне можно было ему и поверить. Но странным образом нашелся пункт, который, разрабатывая свою теорию, Хвалевский не предусмотрел. И, согласно этому пункту...
Ну в общем, он не учел, что от него могут отвернутся люди (которые его знали давно).
И об этом в его теории действительно было ни слова.
Но поразмыслив, Хвалевский понял, что тут-то как раз никакой ошибки и не было. И все что происходило - было самым удивительным образом оправданно.
А все дело в том, что согласно своей теории, человек, использующий ее (в данном случае сам Хвалевский) переходил как бы на следующий этап развития. И вполне логично, что помимо того, что изменялось его сознание,-- изменялось восприятие мира (через призму изменившегося сознания). Ну и как бы следующим этапом - изменялся сам человек. Потому-то и те, кто был до этого с ним рядом - просто не узнавали его новые мысли, поступки, желания... Ну и конечно же новое восприятие к жизни такого человека (которого раньше им казалось, что они хорошо знали) становилась для них загадкой. Причем исходя из того что разрешить подобную загадку они не стремились, загадка оказывалась как бы и вовсе не разрешаемой.
И подумать бы тогда, что-то сопоставить, да... Нет. Ни на что подобное эти люди оказались неспособны. И уже получалось, что на свою бывшую родину Хвалевский больше как бы особо и не стремился.
Проходило время. Закрепившись в новом для себя статусе (в т.ч. и социальном), Антон Хвалевский все же неким образом чувствовал, что до конца его творческий потенциал не реализован. Да,-- благодаря собственным разработкам он перешел на другой (новый) уровень развития. Да,-- он стал относиться к себе намного лучше, чем раньше кто-то даже об этом мог подумать. Да,-- в его жизни обрисовалась вполне яркая перспектива. И он ее даже мог достигнуть. Но...
Но при этом было одно "но", которое многое как бы перевешивало; отклоняя его назад; да и вообще, способствуя уже как бы чему-то не очень хорошему.
Ну, начнем с того, что сам Хвалевский вдруг самым неожиданнейшим образом стал подвергать сомнению сделанные когда-то разработки. И по сути, если бы не вмешательство Благодетеля (который теперь неотступно следовал за ним; и даже если он не было в зоне видимости - все был равно рядом), который сказал, что ждал возникновения подобных мыслей у товарища Хвалевского (западный бизнесмен отчего-то звал его - сначала Хвалевский думал в шутку, оказалось всерьез - товарищем). И что специально для этого даже подготовил соответствующую разъяснительную записку. Которую тут же извлек из внутреннего кармана пиджака (ходил Благодетель в джинсах и пиджаке; роста был незначительного; весь какой-то щуплый и ужимистый, и чем-то походил на черта), и протянул было Хвалевскому, да тут же одернул руку, сказав что-то про то, что не сделал дубликат, и в общем, стал читать сам.
Хвалевский давно уже приучил себя не замечать странности Благодетеля (звали Благодетеля мистер Смит; впрочем, зная Хвалевского, можно было допустить, что на самом деле звали Благодетеля и не так, а просто сам Хвалевский вдруг по каким-то причинам решил называть его мистер Смит; а если он что-то решил, то как минимум какой-то период времени выполнял недавно решенное). И даже можно было предположить, что у Хвалевского не раз промелькнуло желание слегка поддать мистеру Смиту (ростом Антон Игоревич на добрые полторы головы превосходит того в росте; хотя был также худ, как и тот). Но он все же видимо опасался. Все-таки мистер Смит по отношению к Хвалевскому все равно оставался Благодетелем. И при случае...
Ну, в общем, Хвалевский никогда бы не стал рисковать, и даже как-то выражать свое отношение к мистеру Смиту. Его отношение к нему было традиционно ровным и всегда одинаково почитаемым. Хотя сам мистер Смит все же видимо видел своего подопечного насквозь; и оттого его немного побаивался.
Мистер Смит закончил читать, Хвалевский, прослушав, согласно кивнул головой, и добавил, что он и впредь готов выполнять волю своего Благодетеля. И недавние сомнения просит списать на минутную слабость, которая более никогда не повторится.
--Вы не поняли,--улыбнулся мистер Смит.--Я совсем не стремлюсь загонять вас в какие-то рамки...
--Зато я стремлюсь,--перебил его Хвалевский, чем видимо мистера Смита сильно озадачил. Потому что тот замолчал, и стал поглядывать на своего протеже даже несколько настороженно.
--В чем-то проблема?--искренне спросил Хвалевский.--Считаете, что что-либо происходит не так? Или что я излишне...
Договорить мистер Смит ему не дал. А сделал какое-то неуловимое движение, в результате чего Хвалевского отбросило чуть ли не на метр, да он еще и упав, больно ударился спиной об стену.
--Вы что это?--удивился он, только тут осознав, что мистер Смит каким-то образом ударил его на скачке боковым ударом в челюсть. Причем видимо бил не кулаком, а ладошкой. В ином случае сейчас бы у него помимо спины болела бы еще и челюсть... (в детстве Хвалевский ходил в секцию бокса, и хоть особых разрядов не получил, но какое-то представление имел). И он бы весьма удивился, узнав, что в отличие от него, мистер Смит когда-то выигрывал престижный в Соединенных Штатах турнир "Золотые перчатки" (что-то на вроде чемпиона США по любительскому боксу). Но он этого не знал. Хвалиться в отличие от Хвалевского мистер Смит не любил. К тому же было ему 67 лет. И этот возраст, по его мнению, предусматривал некую степенность.
Хотя иногда он и позволял реагировать себе вот таким образом. Но это было скорее исключением, чем нормой.
Прошло еще какое-то время. Следовало заметить, что время в данном случае шло независимо от каких-либо стремлений к тому Антона Игоревича. И даже можно было предположить, что сам он к подобному относился как бы... ну как бы и никак. Словно положась на нечто неопределенно-допустимое в собственных измышлениях касательно всего происходящего с ним. А уж тем более - происходящего в последнее время. Когда Хвалевский многое неким загадочным для себя образом воспринимал совсем даже не так, как раньше. И даже можно предположить, несколько не так, как это будет воспринимать даже в недалеком будущем.
Впрочем, о будущем Антон Игоревич пока предпочитал не загадывать. Оно и так было соблазнительно желанным для него. А события, он знал, могли вообще измениться в любой момент. Причем в любую сторону. Хотя пока они изменялись только в положительную.
Прошло время, и Хвалевский удивительным образом мог признать, что попал под всякую зависимость со стороны своего Благодетеля. Благодетелем при этом он его звать перестал. И мистером Смитом перестал. А звал теперь Босс. Просто Босс. Тем самым как бы признавая его статус, и свою всяческую зависимость от него. Потому как ведь и действительно была эта зависимость. Мистер Смит (мы уж пока будем называть его так) как-то (видимо преследуя при этом что-то свое) вдруг показал Хвалевскому его место. И место оказалось это у Антона Игоревича очень даже непритязательным. Ибо его в одночасье (и словно бы ни за что; впрочем, он не спорил, зная, что причину при необходимости можно найти всегда; также как и обосновать любые действия) турнули из вузов. Потом из страны. И Хвалевский уже чуть было не очутился вновь в родных пенатах (подумывая, видимо, проситься обратно в школу), как самым чудодейственным образом он вспомнил про собственную теорию (некогда им разработанную), и как раз согласно ей...
Ну, там главным пунктом было то, что выход был в любой ситуации. Так вот, благодаря этой теории, Хвалевский как-то быстро вернул расположение Благодетеля (которого вновь стал называть мистер Смит; и уже нисколько не придуриваясь), и даже обрел некий новый, следующий, статус.
Словно подтверждение - резко возросший рейтинг Хвалевского. Получение им ряда западных премий (в первую очередь от англоязычных стран). Да и вообще, можно было признать, что все в его жизни нормализовалось, и стало даже хорошо. А кто-то из неудачников и сказал бы, что отлично.
Но неудачников Хвалевский чурался (по просьбе, кстати, мистера Смита, озвученной еще когда-то давно). А все кто его сейчас окружал - испытывали к нему исключительное уважение. И вообще, Антона Игоревича окружал исключительный почет.
А еще ему хотелось продолжать жить. И даже - пока это было только на уровне мысли - разрешить вопрос, зачем же ему все-таки помогал его Благодетель. Ведь должен же тот был преследовать какую-то цель. Должен, непременно должен,--рассуждал Хвалевский.
А потом Благодетель внезапно умер. Причем это оказалось столь неожиданно для Хвалевского, что он не только растерялся, но и достаточно длительное время пребывал в некой прострации. Когда готов был забыть себя, свое предназначение, да и вообще - что-либо ему необходимое.
Впрочем, из прострации Хвалевский вскоре вышел. Тем более что в жизни его после смерти Благодетеля ничего не изменилось. Да наверное уже и не могло. Потому что он значительно с тех пор дополнил собственную теорию. А согласно ей в его жизни и вообще теперь всегда должно быть только хорошо. Только хорошо...