Пустырников родился и вырос на постсоветском пространстве. Можно даже сказать, что он предвзято относился ко всему, что связывало его с Родиной.
Проживал он в Москве. Словно бы намеренно никуда не выезжая из столицы. Просто потому что ему там нравилось.
Но вот если начинался какой разговор, где затрагивалась тема Родины, Великтон Романович Пустырников уверенно стоял на своем. Отстаивая свою точку зрения, и словно не замечая другую. А если находился кто-то упрямый, пытавшийся переубедить Пустырникова, то Великтон Романович сердился. И даже иной раз впадал в бешенство. Тогда как в обычной жизни это был человек спокойный. И даже можно сказать - немного заискивающий перед другими. Причем, совсем как будто не нуждался Великтон Романович на самом деле в каких-то защитниках. Он вообще был немного престранной личностью. Но если разобраться, то ведь каждому свое. И Великтон Романович не раз просил (после начала спора) оставить его в покое. Видимо подразумевая под покоем - не спорить, и признать его правоту. Потому как если его действительно оставляли в покое, Великтон Романович начинал все по новой. И, по сути, остановить его можно было, только оглушив,--как пошутил как-то один знакомый Пустырникова. Великтону Романовичу донесли об этих словах. И с тем знакомым он больше не общался.
Вообще, в выборе друзей Великтон Романович проявлял крайнюю непоследовательность. Он, например, мог начинать считать лучшим другом человека, общаться с которым раньше перестал, и даже раструбил об этом кому ни попадя (из общих знакомых), чтобы, видимо, сжечь тогда за собой мосты. И когда подобное случалось, а прежний знакомый даже немного косил на него взгляд (косил взгляд или точил зуб,--это уже было в зависимости от предварительной активности Пустырникова в деле распространения слухов, порочащих прежнего знакомого), Великтон Романович вдруг внезапно шел на попятную. И будь у такого знакомого какой сбой в психике - этот сбой при виде подобного поворота в общении с ним Пустырникова (недавнего врага, как этого человека уже заверили) только усилился бы, а то и вовсе - привел бы к каким более заметным последствиям.
Но все обходилось. Пустырников теперь источал исключительное благодушие. И радость в общении. Списывая мимоходом наговоры на зависть недобрых людей.
Вопрос - был ли сам Пустырников добрым? Кто-то считал, что был. Продолжал быть, несмотря на серость души и убогость мысли. Большинство же считало, что о Великтоне Романовиче вообще можно было бы не думать, если бы тот был простым человеком. А так как недавно Пустырникова назначили мэром небольшого провинциального городка (в совсем маленьком уезде, ну то есть небольшой области), то вроде как теперь, считали те кто знал Пустырникова, о нем при случае (если бы не нашлось других тем) можно было бы и поговорить. Хотя, по сути, говорить особо нечего. Разве что заинтересоваться, как вязались его прежние слова о синониме Москвы и Родины, и уверенном нежелании замечать жизнь дальше Садового кольца... Ну да метаморфозы, которые дает власть, выделывает с человеком и не такие коленца... К тому же Пустырников так рьяно взялся за выполнение новых обязанностей, что вроде как и совестно стало через время кому-то в чем-то подозревать Великтона Романовича, да тем более чему-то удивляться. Хотя, как говорили тут же появившиеся оппоненты Пустырникова, удивляться в таких случаях всегда есть чему.
И при этом Великтон Романович все равно, несмотря на множество комплексов, затаившихся после его назначения на новую должность, решил, что он теперь уж точно должен непременно измениться. Точнее - начать меняться. Тогда как, произойдут ли на самом деле такие изменения, об этом Пустырников не знал. Но верил в себя от души. И считал, что если он того действительно захочет - сможет добиться многого.
--А то и всего,--сказал сам себе Великтон Романович, и от осознания приобщения к чему-то великому и дорогому, у него выступили слезы умиления. Умиления за себя; за то, что он такой хороший.
Впрочем, как было на самом деле, Пустырников не знал. Но после получения столь ответственной должности, решил соответствовать представлениям о себе.
2
Великтона Романовича иной раз доставали вполне серьезные вопросы окружающей реальности. От незначительной части из них ему, конечно, удавалось избавляться. Но он знал, что на какую-то часть таких вопросов непременно должен был знать ответ. Вернее - найти ответы на те или иные, мучившие его, вопросы.
Причем, это только на первый взгляд вопросы могли иметь какую-то сложную подоплеку. На самом деле Великтон Романович верил, что если внимательно подойти к разрешению любого вопроса, то тот уже не покажется таким сложным. А то и начнет выделяться противоречивый характер подобного вопроса. И все потому, что у Пустырникова, как знал Пустырников, всегда мог иметься в запасе иной вариант (хотя бы один) разрешения вопроса,--в противоположность ответу, который, как он угадывал, был у задавшего вопрос.
Но Великтон Романович не шел на компромисс с собой. Он вообще (особенно это проявилось после его назначения на должность) стал словно бы намеренно противиться навязыванию общепринятых стандартов и правил. Чем, по сути, обрел новых врагов. Хотя и кого-то из врагов старых - обратил в результате этого если не в друзей, то, как минимум, в тех, кто сочувствовал ему. Потому как они, как считал Пустырников, вероятно разобрались в том, что был за человек Великтон Романович, и после этого стали относиться к нему по-другому.
"По-другому" --- означало не так, как раньше. Но ведь Пустырников понял, что так, как было раньше,-- так ему было уже не интересно. Не интересно еще и потому, что привык идти он к поставленным целям. А если принять во внимание, что многие от него ждали игры по правилам - такие правила становились Великтону Романовичу ненавистны. Он даже подумывал сложить с себя полномочия мэра, да решил, что надо наоборот -- больше верить в себя.
И вот как раз эта вера его в какой-то мере и спасала и выручала, помогая другими глазами смотреть на окружающий мир, да и вообще, в какой-то мере подчинять этот мир себе. Своему порядку, своему взгляду на жизнь. И это нисколько не противоречило вере в себя Великтона Романовича Пустырникова. Ведь с недавних пор он именно такую веру ставил во главу угла. А значит... А значит все, что у него теперь получалось - получалось согласно этой вере. Или - согласно новой установке его жизни. И он был этому, в общем-то, этому рад.