Можно конечно предположить, что ни о чем таком Панарин не думал.
И даже если еще о чем подумать, так он и вовсе решил бы сделать все не так, по другому, чтобы...
Чтобы после - начать все сначала.
У Всеволода Панарина так часто бывало.
Он даже если случалось ему подступаться к какой прибыли в делах (занимался Панарин коммерцией) все равно считал, что такая уж значимая прибыль ему не нужна. И вполне достаточно было бы ему какой ни какой десятины. Чтобы, значит, после - начать жить уже по другому. Думая не о том иметь то что есть, или что было, как бы не задумываясь о том, что могло бы быть. Потому как то что могло быть...
Ну, у Панарина как раз могло быть все то многое, что, быть может, он и хотел бы сам.
Притом что сам он предпочитал о многом как раз не говорить. И даже ведя речь о чем-то подобном, да еще как будто приближаясь к предмету беседы, он вдруг неожиданно уходил в тень. Причем иной раз настолько неожиданно прерывал разговор, что собеседник Панарина какую минуту-другую смотрел недоуменно тому вслед (после завершения разговора Панарин всегда уходил), потом в зависимости от стойкости нервной системы или ругался или забывал обо всем - и начинал заниматься своими делами.
И было некоторой загадкой то, что когда Панарин возвращался (через месяц, неделю, а то и год) - недавний собеседник его словно не держал какого зла. Ну или может быть как раз зло за это время забывалось. А Панарин... Всеволод Панарин всегда умел расположить к себе другого человека. И такая беседа, начавшись, становилась весьма и весьма полезной (для обоих), а может быть и даже любопытной. Тогда как если только предположить, что Всеволод был как раз при всех таких встречах себе на уме, то уже как бы и выходило, что в своей жизни о многом он знал - много больше остальных. Веря даже, что это станет возможным после определенных лет практики его жизни. Ведь даже сейчас, в свои двадцать семь, Панарин знал, что в жизни ему предстоит еще слишком многое, чтобы пока делать какие-то выводы. Ведь даже получалось так, что сама жизнь его только начиналась. Потому как в разный период происходит пора взросления. И иной раз восемнадцать бывает как одиннадцать, а сорок семь - как тридцать.
Всеволод Панарин занимался сельским хозяйством, работал в системе Агропромышленного комплекса, одно время даже выдвигался в депутаты, да как бы сначала та группа предпринимателей, от которой шел, он не справилась с возможностью начавшегося противостояния с серьезными партиями, а после независимые депутаты исторически исчезли, отчего получилось так, что Панарин с головой погрузился в работу; примерно тогда же он и стал предпринимателем, или как их называют в системе АПК - фермером.
Фермерствовал Панарин не долго. Он как-то быстро понял, что подобное в России еще долго будет набирать соответствующие обороты. А потому решил не испытывать судьбу, и перейти на работу в госструктуры. Тем более что туда его всегда как-то по особенному тянуло. Да и приглашали добрые люди.
А еще и испытывал Всеволод Леонидович какую-то неведомую тягу к общественной работе. А потому вскоре уже замечен был на работе в Ленобласти (жил Панарин во Всеволожске). Став работать ни много ни мало -- в аппарате губернатора (после, впрочем, уйдя с понижением, не в силах справляться со склоками, да мелкими междоусобными войнами).
Уже как неделю Панарин был безработный. Подобный статус его, впрочем, нисколько не смущал. А даже наоборот - давал кое-какие привилегии.
О последних, впрочем, Панарин говорить не любил. Да и вообще, был он весьма скромным человеком. А со временем стал и вовсе, как говорится, себе на уме. Притом что умом обладал изрядным. Разве только не умел воспользоваться им всегда, когда было нужно.
От того и получалось, что он больше терял, чем получал. Считая подобное положение все же временным, что и подтвердилось со временем, ибо как раз со временем в жизни Панарина все изменилось. И так стало возможно прежде всего оттого, что он стал совсем другим человеком. Все у него получалось, выходило, срасталось так, как до этого задумывал он. И тот, кто знал Панарина на протяжении разных лет его жизни (а еще лучше всех сразу), мог бы сказать, что он действительно здорово изменился. А став другим человеком - как бы подтянул под себя и свою жизнь. После чего жизнь эта платила Панарину исключительно добром и заботой. А он ей за это прощал мелкие слабости. Которые после недолгих размышлений Панарин решил оставить. Потому как считал, что хоть в малом обязан был себя поощрять. Тем более что давно он уже делал скидку другим людям. Считая, что не все способны выдерживать темп жизни. Отчего иногда задыхались люди в своих повседневных заботах. Стремясь, порой, к совсем уж невообразимому. И порой не в силах разобраться, кто же в этом был на самом деле повинен. И что уж точно,-- как они считали,-- не они сами.
Впрочем, так считали не все. С теми, кто считал иначе, Панарин через какое-то время (время тестирования стабильности их взглядов на жизнь) сближался. Понимая, что должен был делать он в жизни на кого-то ставку. Потому как оставаться всегда совсем одному было весьма и весьма нехорошо (считал он). Полагая... Да, впрочем, много чего Панарин полагал, считая, что это должно было быть так или этак. И судьбе, можно сказать, пришлось по душе цепочка размышлений Панарина. А он давно уже жил с ней в мире и в согласии. Предпочитая в первую очередь оставаться собой. Не думая о том, что произойдет, когда возникнут у него какие проблемы. Потому как проблем нахватался вдосталь. Но это было раньше. Тогда как теперь Всеволод жил совсем иной жизнью. И даже возвращение его в госструктуры было словно подтверждением подобного. А когда он все же стал депутатом, а со временем и перешел на работу сначала в областное, потом городское, а потом и федеральное правительство, это уже все восприняли как должное. Потому как так, наверное, и действительно должно быть. Если человек был хороший, да если он всегда стремился к чему-то большему, чем у него могло быть. Да и было. Ведь может и отличие Панарина от многих других как раз в том, что он: 1) никогда не довольствовался малым; 2) умел трезво оценивать свои силы, и все равно при случае поднимать планку чуть выше; словно бы вызывая этот случай. И стремясь работать в жизни с самоотдачей. Совсем не задумываясь о благах для себя, и всегда - и больше всего - думая о других.
2
Несмотря ни на что, с Всеволодом Панариным периодически происходили определенные метаморфозы, заставлявшие иной раз прекращать общаться с ним людей, до этого как будто иной раз даже через чур расположенных к такому общению. Причем как будто нельзя было говорить о существовании какой причины. Скорей всего все происходило весьма хаотично, да и вообще, по сути, непредсказуемо. Тогда как Панарин все равно пообещал себе во всем разобраться. И даже наметил определенные точки соприкосновения с людьми, с которыми уже как будто бы раннее разорвал отношения.
И тут оказалось, что все складывается весьма удачно. Конечно, было немного удивительно, но на самом деле никто из друзей (с которыми Панарин давно распрощался) на него не обижался. А то и даже кто-то из них (что было весьма удивительным для Панарина) даже проникся еще большим уважением к нему. Причем в том, что все чувства были искренни - Всеволод Леонидович не сомневался. Он вообще вдруг перестал в чем-либо сомневаться. И считал что то, что в его жизни еще не совсем так - то будет решено соответствующим образом. Причем, совсем как будто необязательно было верить ему в это, или не верить. То, что так получится - было как бы непреложным фактом сего жизненного обстоятельства. И даже получалось, что он об этом вполне додумался и раньше. Да вот видимо на каком-то этапе собственных размышлений упустил мысль. Хотя и теперь она возвратилась к нему. Да еще как будто с новыми подробностями да обстоятельствами. Отчего на душе Панарина разом стало светло и свободно. И он мог в своих размышлениях о жизни пойти еще дальше. Больше не опасаясь забрести туда, откуда не возвращаются...
Всеволод Панарин выглядел гораздо старше своих юных лет. В последнее время он стал несколько одутловат, но это было причиной развития в нем особого рода заболевания, о котором говорить он не любил, хотя и знал, что долго с этим не проживет, если не надеяться на чудо.
В чудеса, впрочем, Панарин не верил. Хотя и бессознательно ждал.
И уже видимо оказалось весьма характерно, что когда Панарин по настоянию одного из своих друзей, открывших частную клинику, прошел полное обследование, то у него никаких отклонений в норме здоровья не было обнаружено.
А он признался (как бы находясь на подъеме), что верил в это и раньше.
3
Рассказывая о Панарине, мы вполне могли бы заметить, что Всеволод Леонидович весьма откровенно любил говорить о себе сам. Причем наступало после этого у Панарина некоторое облегчение его душевного состояния. После чего он уже не так воспринимал жизнь. Хотя и хватало его совсем не на долго. После чего все начиналось сначала. И ему становилось невероятно грустно от того, что так он распоряжается своей жизнью.
Но с другой стороны - находил Всеволод во всем этом определенную закономерность. И как бы выходило так, что совсем необязательно ему было что-то искать да не находить. Потому как - как раз ясно было, что найти что-то, он оказывался не способен. А если предположить что искал,-- то лишь как бы для отвода глаз... Ибо хоть и важно что искал (поиск как бы символизирует стремление), но ведь не нашел...
Женщин он вообще то ли опасался (считая их слишком коварными особами), то ли просто когда-то решил для себя, что без них ему будет спокойней.
Причем не ходил даже к проституткам. Занимаясь любовью сам с собой...
Но периодически все словно взрывалось в душе Панарина. И тогда он как никогда хотел настоящей любви.
Настоящая любовь в его представлении сводилась к тому, чтобы спутница Всеволода не только всегда готова была исполнить любую его просьбу, но и чтобы сам Панарин при виде ее испытывал столь сильное сексуальное желание, чтобы хотел (и мог) он всегда и в любое время совершить с ней акт любви. А если и случались бы какие сбои - так большей частью или не по вине Всеволода, ну, или же, чтобы он нечто подобное не замечал. И если говорить начистоту - то если бы была такая девушка или женщина (возраст для Всеволода значения не имел) вдруг появилась бы рядом с Панариным - то наверняка он стал бы другим человеком. Ну, или что уж точно - взглянул бы на жизнь по иному.
Девушка такая нашлась. Причем как будто совсем случайно, и сначала была заказана Всеволодом в одном из секс-агентств, а после он влюбился в нее (почти сразу), и предложил руку и сердце. А она согласилась.
Жительница Украины Ксения Мережек была низкорослая и ширококостная девушка, двадцати трех лет, с горящими глазами, таинственной улыбкой, и что самое главное (что и покорило Панарина сразу и бесповоротно) - с ярко выраженным желанием подчиняться приказаниям мужчины.
Ксения уже как год жила в Санкт-Петербурге, и вполне согласна была поменять статус гастарбайтера на Питерскую прописку. Причем, если поначалу у Всеволода были какие сомнения (например, у него не раз возникала мысль, что его используют), то вскоре те отпали. И с Ксенией у него установилась устойчивая связь. И пусть основное в этом было сексуальное начало, но ведь, если разобраться, - не этого ли Всеволод все время подспудно искал. А найдя - боялся потерять.
Вскоре Ксения перебралась к Всеволоду в его двухкомнатную квартиру в Веселом поселке. Местечко так себе, но у Панарина вдруг возникло такое желание самореализоваться, что достаточно скоро он сумел заработать себе на комнату, и поменяв квартиру с доплатой - переехал в исторический центр города, поселившись на улице Пестеля, и теперь вечерами прогуливаясь с Ксенией вдоль реки Фонтанки, с заходом на Мойку или дефилируя по Невскому проспекту.
И можно было бы сказать, что жизнь у Всеволода нормализовалась, как вдруг он внезапно заболел и умер. Врачи констатировали смерть от перенапряжения. Что тоже бывает.