Аннотация: Влюбляться в кошку-оборотня - затея так себе. Никогда точно не скажешь которая из их личин с тобой честна. Но как быть, если кошка-оборотень полюбила тебя в ответ?
Когда приходит пора меняться, зелёный лес сбрасывает пожелтевшие листья и, развесив голые ветви, терпеливо ждёт наступления весны. Но люди больше похожи на теплолюбивые, вековечно-зелёные кедровые деревья. Дай им только волю, как в мире не останется больше ни осени, ни зимы, ни даже и весны. Одно лишь бесконечное жаркое лето будет тянуться из года в год.
I
- Эй, Фьёл, ты чего там размечтался?
Охотник встрепенулся. Взглянув на следы ещё один раз, Фьёл поднялся с колен и обернулся к своему спутнику. Тот вопросительно смотрел на него, возвышаясь на краю поросшего осиновым молодняком оврага.
- Ну, куда дальше-то?
- Стадо похоже в ту сторону ушло, - Фьёл указал вглубь сырого, полускрытого предрассветной дымкой леса. Он снял с плеча тисовый лук и пошёл по примеченному следу.
- Вот это другое дело, братец. Теперь я узнаю первого охотника не деревне! - Трир весело скатился на дно оврага и принялся догонять своего брата. - А то стоял на месте как заворожённый, точно муравьиную невесту себе нашёл.
- Как будто она мне нужна, - буркнул Фьёл.
Трир остановился и оглядел на то место, которое так сильно заинтересовало его братца. Ничего необычного там действительно не оказалось.
- Эх, и как у него только хватило мозгов бросить вызов тебе? Я сам ничего тут кроме смятой травы не вижу, а ты, охотник, след подобрал.
- Ты про Олафа-то? - отозвался Фьёл ему в ответ. - Это он всё перед Галкой своей покрасоваться хочет. Ну да ничего. У него есть всего пара дней, чтобы поймать добычу получше моей. А как начнут праздновать Солнцеворот, тогда и посмотрим кто из нас двоих охотник лучше.
- А сам-то ещё ничего не поймал, - весело подмигнул Трир своему братцу. - Кстати, с этим вашем спором ничего не случится, если он узнает, что я тебе помогаю?
- Ты-то? Помогаешь мне? Э-не, брат, девок ты кадрить горазд, а как доходит до охоты - всё что было у папаши перекочевало ко мне.
- Но-но-но Я все-таки на два года старше тебя!
- Ну что же, старший брат, тогда давай и проверим чему за эти лишние два года ты у папаши научился? - Фьёл кивнул на примятый оленями подлесок. - Разделимся, и посмотрим, кто первый их нагонит?
- Идёт. - Трир протянул брату выпрямившуюся дощечкой ладонь. - Что это получается, если я выиграю, то мне себя лучшим охотником объявлять?
- Если хочешь тягаться вместе с Олафом со мною - валяй! - весело ответил ему Фьёл и пожал его руку. - Только смотри в медвежью берлогу не забреди, охотник.
Трир только насмешливо шмыгнул носом в ответ. Он пошёл вперёд по оленьему следу и скоро скрылся в сыром от тумана подлеске. Пару минут Фьёл наблюдал за ним с самодовольной ухмылкой, пока тот совсем не растворился в предрассветной дымке. Охотник развернулся и уверенным шагом побрёл в противоположную сторону. Вскоре в море тумана показалась скривившаяся треугольником заросшая мхом здоровая коряга, и от неё Фьёл стал ориентироваться дальше по старым зарубкам на стволах, оставленных для себя же в пару лет тому назад.
"Что тебе, братец, что Олафу - вам обоим до меня расти да расти," - подумал он, пожав плечами.
На километры вокруг стояла мглистая предрассветная тишина. Высоко над головой шелестели кроны деревьев, где-то вдали заухал было филин, и тут же замолк. Цепкий кустарник наперебой с молодой порослью то и дело хватался за предплечья, но охотник продолжал своё планомерное продвижение. В этой части леса ему всегда везло на крупную дичь. Многие деревенские охотники не осмеливались заходить так глубоко, опасаясь гнева Лесного Духа, но Фьёлу этот дух, казалось, только благоволил: вместо его немилости, юноша раз за разом возвращался из лесных глубин с полными руками добычи.
Пока его брат шёл по оленьему следу, Фьёл пошёл напрямик к знакомой опушке, на которой частенько паслись целые стада. Подходя к ней, он замедлил свой шаг и снял с плеча верный тисовый лук - своего неразлучного спутника, который сопровождал Фьёла с тех самых пор, как он доказал своё охотничье превосходство. Густые заросли терновника поднимались от лесного поддона словно бесконечная стена. Свежий предрассветный бриз колыхал макушки осин. Белёсые стволы скрипели и пошатывались, подпевая ветру, что резвился в их кронах. Отодвинув очередную ветвь кустарника, Фьёл остановился на месте и замер. Его сердце рванулось из груди от радости и забилось втрое сильней. Оленьего стада на опушке не оказалось, но на их месте, приветствуя первые рассветные лучи, прямо посреди поляны разлеглась огромная пепельно-белая пантера.
"Всё также прекрасна..." - пронеслось у него в голове воспоминание о том, как он нашёл её здесь в первый раз. Охотник медлил. Разум подсказывал ему, что прямо перед ним, на этой поляне находится прямой билет к победе - самый прекрасный мех, который ему только доводилось видеть - идеальный трофей. Но сердце ныло и умоляло белую кошку пощадить. Он потянулся было к колчану, но снова остановился, очарованный её нечеловеческой красотой.
На её белоснежной, сотканной словно из нитей лунного серебра шёрстке янтарными искорками плясали первые лучи рассвета. Её холка равномерно вздымалась, вторя неспешному дыханию, а кончик хвоста, столь же изящный, сколь и его обладательница, ритмично подёргивался туда-сюда, отмеряя диковинный ритм. Сам лес вокруг, казалось, был без ума от своей гостьи. Каждая травинка, что тяготилась капелькой росы, тянулась вверх, желая поймать на себе взгляд её нефритовых глаз. Осины почтительно клонили свои кроны, только бы не загородить ей светлевший горизонт, а косматые орешники, толпившиеся по краям опушки, будто бы вперевалку радовались тому, что гостья приняла их дар. Её кошачью шею оплетал венок из тонких дубовых веток и ярких сапфиров-васильков - великолепное дикое колье.
Дикая кошка была неотразима.
Ничего, что юноше довелось увидеть за свою двадцатилетнюю жизнь, не могло сравниться с этой неукрощённой красотой. Даже длиннохвостые ирбисы и остроухие рыси, в чьих грациозных движениях он прежде находил вершину охотничьего мастерства, казались бы самыми обычными домашними котами в присутствии этой странницы из дальних земель.
Дрожащими от волнения пальцами Фьёл достал из колчана стрелу, неловко взвёл её натянул тетиву. Сердце по-прежнему ныло о пощаде. Кошка встрепенула ушами и повернула голову на шебуршание в кустах. На мгновение взгляд её апатитово-зелёных, почти звериных глаз встретился с его собственным, и этого короткого мгновения Фьёлу хватило, чтобы пасть жертвой её чарам.
- До чего же прекрасная... - невольно прошептал он.
Услыхав человеческий голос, кошка вскочила на все четыре лапы и стала суматошно вглядываться в скрывавший охотника орешник. Дубовый венок дрогнул на её шее. Кошачьи уши прижались было к голове, но тут же поднялись обратно торчком, выискивая источник звука. Острые когти вытянулись из своих укрытий, однако её лапы - как и сама дикая кошка - никак не могли решить к чему же им следует готовиться, и, разбежавшись по сторонам, оставили её в позе одинаково непригодной ни для молниеносного отступления, ни для свирепого прыжка вперёд.
- Нет-нет, погоди, я не хочу с тобой ссорится, - сказал вдруг Фьёл, отчего-то уверенный, что кошка поймёт его. - Я знаю, ты иногда приходишь сюда, и я просто хотел...
"И чего же я хотел? Побыть вдвоём, посмотреть на рассвет?.." - съязвил он самому себе, но и этой мысли он так и не закончил. Утопая в её бездонных, зелёных как сама жизнь апатитовых глазах, Фьёл вдруг обнаружил в них такую горесть, которой бы хватило, чтобы затмить собой весь белый свет. Отчего столь прекрасное существо могло быть таким несчастным? Кошка не могла ответить ему. Она вообще не могла говорить. "Но если б она только была бы человеком!.."
Если бы она и впрямь оказалась человеком, тогда Фьёл подошёл бы к ней, обнял её, прижал к своей груди и не выпускал из объятий, пока бы ей не полегчало. Он заверил бы её, что всё, о чём она тревожилась, теперь осталось позади. Теперь, когда он рядом... Но вместо того, он стоял как истукан, замерев на месте, а кошка продолжала смотреть на него через свои почти звериные глаза. Никто не решался сделать первый шаг.
Вдруг что-то стукнулось о носок его сапога, и в один миг окружающий мир вернулся в его затуманенное сознание. Лёгкий ветерок колыхал высокую траву; деревья скрипели белёсыми стволами; первые лучи летнего солнца плясали на их могучих кронах. Остроконечная стрела лежала на земле, выскочив из его дрожащих потных пальцев.
Фьёл опомнился.
Твёрдым, отточенным движением он достал из колчана вторую стрелу и по новой натянул тетиву, но этой секундной заминки пантере хватило чтобы обернуться прочь и бесследно раствориться среди густого подлеска, оставив после себя один лишь разорванный васильковый венок.
Фьёл вернул стрелу в колчан и стукнул кулаком по осиновому стволу от досады.
- Вот я дурак то! Такую добычу упустил!..
Он остался стоять на месте, в полной нерешительности что делать дальше.
Его старший брат, всё это время следовавший оленьим следом, вскоре присоединился к нему и вывел молодого охотника из оцепенения. Трир не видал ни кошки, ни оленьего стада, которое, по-видимому, ночью заглянуло на опушку и теперь ушло куда-то глубже в лес.
- Э, братец! А выследить твою эту добычу и вправду не так уж и просто.
Фьёл ничего не ответил. От подбиравшегося к горлу стыда ему не хотелось никогда и никому рассказывать об этой странной встрече, и он молча побрёл за старшим братом.
Чем глубже они заходили, тем больше и больше стройный осиновый молодняк уступал место раскосым вековечным дубам. Утренние лучи, пробиваясь сквозь их ветвистые кроны, обретали какой-то совершенно необыкновенный золотистый отлив, и весь просыпа?вшийся подлесок обретал благодаря им чудно?й волшебный вид. Бурая, местами исцарапанная широкими когтями кора великанов радостно блистала, приветствуя поднимавшееся солнце. Дрозды весело посвистывали на лету; издалека доносилось едва слышное журчание воды, а дублёные охотничьи сапоги, не зная усталости, шаг за шагом забирались всё дальше в лес. На этот раз Трир шёл впереди, а младший брат только следовал за ним. Он вертел головой, как дурак, по сторонам, ожидая за каждым деревом обнаружить следившие за ними украдкой апатитовые глаза, или пару торчавших поверх подлеска острых ушей, или же не поспевший за спрятавшейся кошкой кончик её белоснежного хвоста. Он больше не мог думать здраво.
Вскоре охотники добрались до каменистого ручья, который делил лес своим руслом на две части. На этот берег и тот. Трир перебрался на ту сторону резво перепрыгивая с одного проволглого булыжника на другой. Фьёл, следуя за ним, пару раз потерял равновесие, едва не нырнув в бурную ледяную воду.
- Отсюда, старики говорят, начинаются земли Лесного Духа, - указал Трир на тёмную дубраву, поднимавшуюся тенистой стеной. - Ну что, охотник, куда дальше?
Фьёл остановился и огляделся по сторонам в поисках новых следов. У него больше не получалось сконцентрироваться. Осиновая поросль расступалась вокруг пойма, образуя посреди леса широкую каменистую ложбину. Утреннее солнце поднималось над кронами и своими ясными тёплыми лучами разгоняло оставшуюся ещё кое-где ночную дымку. Фьёл метался из одной стороны в другую, не в силах подобрать след.
- Э! Да ты, братец, точно влюбиться успел!
- А знаешь что, Трир? Раз ты уж взялся, то и теперь тебе вести нас.
Старший брат только пожал плечами. Он несколько раз прошёлся вверх-вниз по каменистому руслу, и спустя пару минут подозвал к себе Фьёла. Вскоре они оба уже шли по отчётливой звериной тропе, ведущей глубже в лес от водопоя.
Далеко идти не пришлось. Они перелезли через несколько поваленных коряг, и вскоре подошли к здоровенному, накренившемуся и наполовину выкорчеванному дубу. Среди его оголённых корней виднелась чья-то уводящая в чрево земли огромная тёмная нора.
- Так-так-так. Ну и что же тут у нас?.. - эхом отозвались в ней слова Трира.
"Может ли это быть логово..." - стоило Фьёлу только вспомнить о белой кошке, как за их спинами, из подлеска донеслось быстро приближавшееся шебуршание. Фьёл ощутил себя добычей, угодившей в засаду к хищнику.
Они обернулись.
В нескольких шагах позади них, стояла та самая белая пантера и, не сводя с Фьёла встревоженных глаз, совершенно по-человечески мотала своей кошачьей головой из одной стороны в другую. Трир попятился назад и торопливо потянулся к висящему на поясе кинжалу. Фьёл остановил его.
- Постой, постой. Мне кажется это совершенно не обычный зверь...
Трир покосился на своего брата. Тот не шутил. Фьёл присел на одно колено и поравнялся взглядом с дикой кошкой, будто это была его старая знакомая. Трир посмотрел на пантеру, потом снова на своего брата. Потом снова на кошку и снова на Фьёла.
- Тоже мне... Нашёл в кого влюбиться...
Фьёла же больше не интересовало ничего, кроме их неожиданной гостьи.
- Что же ты, всё-таки следила за нами? Ты привела нас к своему жилищу?
Но кошка продолжала по-человечески мотать головой.
- Что-то не так? Ты хочешь предупредить нас о чём-то?
Пантера кивнула. Она ухватила Фьёла за рукав и попыталась оттащить его от норы. Трир снова потянулся к кинжалу.
Вдруг за их спинами раздался глухой медвежий рёв. Охотники вздрогнули. Кошка выпустила из зубов рукав и в три прыжка скрылась среди подлеска белой молнией.
- А знаешь, Фьёл, она ведь права: хватит с нас охоты на сегодня.
- Бежим!
...
Добравшись до окраины леса вперёд охотников, белая кошка обернулась человеком и, непрестанно оглядываясь назад, побрела в деревню беспокойным шагом. Она не меньше Фьёла металась между двух огней. Если кто-то раскроет её секрет - не миновать беде, но васильковый венок, который она переминала в руках, так приятно напоминал об этой встрече.
"До чего же прекрасна..." - шёпотом повторила она его слова.
II
Традиции - это дань чему-то ушедшему. Представления, устои и привычки когда-то казавшиеся незыблемыми, но со временем утратившие свою былую роль и своё былое значение, сохранив один только строгий ритуал, а в следствии того зачастую становящиеся препятствием на пути к развитию, обновлению, перерождению. По одной из традиций, дошедших с незапамятных времён, первым в новый дом на новоселье положено пускать кота: когда-то считали, что тот способен замолвить за домочадцев словечко перед потусторонними силами. Многие в деревне, в которую вернулись после неудавшейся охоты братья, до сих пор помнили эту традицию, а другие прибегали к ней. Однако в действительности она давно уже стала излишней, благодаря стараниям Круга Друидов, волхвам которого удалось подчинить своей воле домовых духов.
За Домовыми, последовали духи пламени, желавшие найти себе пригретое местечко подле домашних очагов, духи плодородия, которые и без того уже приглядывали за полями и лугами, а за ними и многие, многие другие духи, желавшие получить чего-нибудь для себя от союза с волхвами. Их потусторонняя помощь принесла всему краю процветание, но к огромному недовольству волхвов, не каждый дух оказался уступчив.
Лесные духи от мала до велика упорно противостояли попыткам Круга подчинить себя. Проходили века, и скоро они остались единственными, над кем осталась неподвластна сила волхвов. Сколько своих знаний друиды не прикладывали, сколько своих сил и времени не тратили, никто так и не смог понять, чего же именно жаждали лесные духи, а следовательно, не могли заключить с ними союз и подчинить их.
Лесные глубины стали более неинтересны для Круга Друидов, и только редкие охотники осмеливались на свой страх и риск забредать в неведомые глуши.
К полудню Фьёл вернулся домой, сбросил с ног промоченные сапоги, повесил в налучи лук и улёгся передохнуть после сумасшедшего побега по лесу от медведя. Очень скоро он осознал, что все его мысли больше не могут найти себе места. Случайная встреча с белой пантерой, а главное его робость перед ней, задели Фьёла больше, чем он готов был в том себе признаться. Даже непроданые шкуры и шкурки, висевшие по стенам его холостяцкого жилища, которые Фьёл изредка оставлял себе в качестве трофея, и которые в тяжёлые дни напоминали ему, что есть в его жизни занятие, в котором он был по-настоящему хорош, теперь не радовали его.
Ничего не могло сравниться с её серебряной шёрсткой.
Сколько Фьёл не слышал историй от своего наставника и папаши-охотника, о таком прекрасном существе ни в одной из них не было даже и намёка. Фьёл не мог точно сказать был ли это обычный зверь необычайной красоты, нашедший путь в их обыденные леса, или же как всю дорогу твердил ему Трир - воплощение Лесного духа. И эта неопределённость не давала ему покоя.
Фьёлу не хотелось идти выспрашивать о ней у волхвов, но другого выхода он не видел.
К тому же отыскать друидов было несложно. Их дома с выбеленными стенами и черепичными крышами занимали всю верхнюю часть деревеньки, упрямо карабкавшейся от речных низин вверх по холму. На вершине холма, уже почти на предгорьях, стоял незыблемый полухрам-полупещера из неотёсанных, отполированных ветром и временем камней - чертоги друидов, в которых волхвы держали свой Совет. Подле него расстилалось широкое плато, вымощенное мхом и булыжником - городская площадь, заполнявшаяся во время праздников деревенским народом от края до края. На ней, как и на улицах вокруг, маячило несколько человек, подготавливавших деревню к празднованию Солнцеворота.
Фьёл обходил один дом за другим, но все волхвы почему-то отсутствовали, и домовые духи, оставшись за хозяев, точно сорвавшиеся с цепи сторожевые собаки гнали юношу прочь. Охотник потратил четверть часа, бродя от одной двери к другой, прежде чем нашёлся дом, в котором его приняли.
В дверях, отворивши на его стук, стояла молодая, симпатичная лицом девушка в простом голубом платьице, непроницаемой свиткой спускавшимся до колен. Одинокая прядь её мышиных русых волос отбилась от остальных и тонкой трещиной разошлась по её чистому лицу, но девушка тут же прибрала её к остальным. Она казалась удивлённой. Она признала гостя, но совершенно не ждала его появления. Фьёл тоже прекрасно знал кто перед ним стоит и точно так же не ожидал этой встречи.
Как же! Станет он повторять участь своего старшего и по-прежнему-холостого братца!
- Здравствуйте, - вынужденно процедил он сквозь зубы. - Хелен, если не ошибаюсь? А вы и впрямь хорошеете с каждой неделей точно так, как описывает каждый влюблённый в вас мальчишка в округе.
Хелен сердечно улыбнулась ему в ответ. Вдруг, совершенно неожиданно, она подскочила на месте, и протянула Фьёлу свою тонкую девичью ручонку.
- Дайте же мне свою руку! - потребовала она наполовину серьёзно, наполовину шутя.
- Что!? Зачем вам?
- Я всего лишь собираюсь прочесть по ней вашу судьбу.
- Нет уж, спасибо. Свою судьбу я кую для себя сам. Да и волхвы, я не думал, что занимаются гаданиями.
- А мы и не гадаем, - рассмеялась она, - но для вас я обязательно сделаю исключение.
- Может как-нибудь другой раз, - увёртливо отвечал Фьёл. - Я к вам вообще-то по делу. Ваша матушка, настоящий друид, наверняка сможет мне ответить. Позовёте её?
Хелен развела в стороны руками.
- Чего не могу, того не могу. Но проходите, я не могу отпустить вас с пустыми руками. Я всё же её ученица, - сказала она и скрылась в глубине дома.
Фьёл последовал за ней, нерешительно переступив порог.
Убранство друидского дома, после небрежной холостяцкой жизни в собственной хате, казалось юноше непривычным. Куда бы он не взглянул, всё было убрано, опрятно и чисто. На окнах весели аккуратно пошитые васильковые занавески, под ногами лежал простой, но радовавший глаз длинный табачно-зелёный ковёр. По черепичным горшкам разных форм и размеров, что были расставлены по подоконникам, подвешены высоко под потолком или мирно стояли у стен, росла самая разнообразная зелень, начиная с привычной ромашки, зверобоя и мяты, заканчивая совершенно чудными растениями, которых охотник даже никогда прежде не видел. Хелен провела его в большую светлую гостиную, и уселась в одно из стоявших перед неразожжённым камином кресел.
- Присаживайся и мы начнём, -сказала она, гостеприимным жестом указывая Фьёлу на второе.
- Ваша матушка, я посмотрю, куда-то отлучилась?
- Да, и, к сожалению, не вернётся допоздна. Но расскажите мне о вашем деле, и тогда мы попробуем решить его! - сказала она и улыбнулась. - Хотя нет. Не говорите. Лучше дайте мне вашу руку, и я сама вам всё расскажу.
Вскоре, очерчивая впадины на его ладони, Хелен заиграла по мозолистой коже своими тонкими белыми пальчиками.
- В вашем прошлом я вижу встречу, которой вы никак не ожидали, и которая озадачила вас, - пропела Хелен. Фьёл невольно кивнул, подтвердив её догадки, и тут же сглотнул от волнения. - И теперь вы пришли к моей матушке, чтобы... Хмм... Вы ведь охотник. Должно быть чтобы расспросить её о каком-то животном! Может быть о большом и буром?
- О духе, вообще-то, - спешно прервал её Фьёл, сквозь силу улыбаясь в ответ.
"Трир что ли успел по старой дружбе успел рассказать ей о сегодняшних похождениях? - подумал он. - А говорил, что целый год с ней даже и словом не обмолвился..."
- О духе? - переспросила его Хелен. - Дело принимает интересный оборот. И что же за дух вас заинтересовал?
- Дикий. В деревне говорят, будто бы он бродит по лесам.
Услышав это имя девушка встревожилась и встрепенула головой.
- Дикий? Одичавший? Нет, не может быть. Должно быть вы ошиблись. Эти духи давно уже никого не беспокоили.
Фьёл вяло извинился, и поправил себя. Он не видел между ними той разницы, которую находила между этими двумя молодая девушка. Для охотника все они были друидским промыслом, но молодую девушку же эта тема явно интересовала куда сильней. Она выпустила его руку и, резво жестикулируя, стала объяснять юноше как давным-давно Одичавшие духи были лишены Кругом друидов своих тел и изгнаны в дикие глуши, откуда и получили своё теперешнее имя. Лесной же Дух был хорошим. Он охранял диких зверей, и вообще весь лес.
- Да, верно, верно, - начав терять терпение Фьёл вернул отвлёкшегося друида к первоначальной теме. - Я имел ввиду именно Лесного Духа.
- В таком случае я хочу от вас узнать, как же случилось, что духом, который всем своим существом заботится о лесных зверях, заинтересовался не кто-нибудь, а Фьёл, слывущий лучшим охотником на деревне?
Юноша стиснул губы, только бы не показать той глупой самодовольной улыбки, которая всегда появлялась на его лице, когда люди, особенно самому ему едва знакомые, узнавали его по этому прозвищу. Он явился не для того, чтобы слушать похвалы.
В этот раз всё было иначе. С самой их встречи, воспоминание о белой кошке не покидало его мыслей, как их не покидали и упрёки в том, что он - тот кто гордо звал себя лучшим охотником в деревне - потерял самообладание и позволил ей улизнуть из под носа. С другой стороны, если бы эта кошка возьми и окажись не просто обычным животным с драгоценной прекрасной шкурой, но вместо того воплощением лесного духа, тогда ему бы проще было эту оплошность принять. Поэтому - в чем он пытался себя убедить - поэтому ему и захотелось разузнать о Лесном Духе побольше.
Хелен вопросительно смотрела на него, терпеливо дожидаясь ответа на свой вопрос.
- Почему я-то спрашиваю о духе? - повторил он, пытаясь придумать на ходу что-нибудь убедительное. - Видите, как всё вышло, мы с приятелем поспорили - мой славный лук, между прочим, на кону - кто из нас двоих лучший охотник. И чтобы доказать ему, я должен поймать добычу, стоящую своего прозвища. Выследить, поймать или подстрелить для меня-то не проблема, поверьте, но вот народ шепчется будто приняв звериное обличие где-то среди дубрав бродит этот ваш Лесной Дух. Мне бы не очень бы хотелось навести на него свой лук и наверняка вызвать его гнев на всю нашу деревушку. - Он остановился, переводя дух, и ещё раз взглянул на молодого друида. - Не могли бы вы рассказать всё что знаете о его воплощениях?
Девушка не могла скрывать улыбки, пока слушала его. Когда Фьёл наконец закончил тараторить, она ненадолго задумалась и начала было пересказывать какое-то из приданий о встрече с лесным духом. Фьёл её нетерпеливо перебил.
- Вы должно быть неправильно поняли. Я только хочу знать в каких зверей он может превратиться.
Хелен покорно улыбнулась и принялась перечислять зверей, один за другим загибая тонкие пальцы. Чаще других, Лесной Дух принимал обличие крупных животных: медведей, оленей, лосей; реже - живности поменьше, такой как волки, лисы, совы... Но о белой пантере она не упомянула ни разу. Тогда Фьёл решился задать самый главный, вертевшийся всё это время у него в голове вопрос:
- Скажите, а эти ваши духи любят играться с человеческими сердцами?
- Чт... Что?
- Если бы, предположим, Лесному Духу захотелось сделать с человеком что-нибудь плохое, этот дух мог бы околдовать его?
- Плохое? - переспросила девушка.
- Да, именно так. - подтвердил Фьёл.
Хелен стыдливо отвела свой взгляд. Этот вопрос, казалось, совершенно расстроил её настроение и расположение духа. Она ужалась в кресле, собрав свои тонкие мягкие руки на груди, отчего теперь казалась ещё меньше и хрупче, чем была прежде. Одинокая прядь мышиных волос выбилась от остальных и разошлась тёмной трещиной по её миловидному лицу.
- Я не могу ответить вам этот вопрос. Я не знаю. Я правда не знаю. Никто, если честно, не знает, чего желает Лесной Дух или на что он способен. Но если вы зайдёте завтра ... завтра утром! то я могу расспросить об этом у матушки. Возможно она вам сможет подсказать.
Юноша возвращаться не собирался. Напротив, он желал поскорее отсюда убраться, прежде чем ватага женишков, которую приписывал молодому друиду Трир, не выстроилась перед её крыльцом ровным строем. Хозяйка предложила Фьёлу остаться на чай, на что получила решительный отказ. Она проводила охотника до дверей, но стоило тому шагнуть через порог, как она собралась с решимостью и остановила его, робко схватив его ладонь в свои подрагивающие тёплые ручонки.
- Скажите, а если бы вы ... - начала было она, но тут же прикусила язык, и выпустила его руку.
- Спрашивайте, не стесняйтесь, - ответил ей охотник.
Молодой друид только испуганно взглянула на него и сразу же отвела глаза.
- Ну и ладно, - пожал плечами Фьёл, - тогда я пойду.
Хелен усилием воли собрала решимость в кулак.
- Постойте! Скажите, а вам ... а вам нравятся животные? - выговорила она.
- Животные? - охотник усмехнулся. - Да, конечно, мне нравятся животные. В особенности те, кто делает себя лёгкой добычей и те, за чью шкуру платят золотом, а не серебром! - рассмеялся он, окаймив свою ироничную, показавшуюся ему вполне забавной шутку хищной ухмылкой.
Добрая и ранимая девушка не нашла в этом ничего смешного. Её бледно-белая ручонка сама собою сжалась в кулак, да так сильно, что костяшки пальцев побелели вдвое сильней. Другой рукой она поправила отбившуюся мышиную прядь, и холодно пожелала гостю всего наилучшего.
"Друиды! - усмехнулся Фьёл про себя, когда шёл по палисаду, полному черепичных горшков, к калитке. - Всё бы им о зверье да цветочках заботиться".
III
Этой ночью Фьёл снова пошёл в лес, чтобы разобраться с неясным, наполовину приятным, наполовину угнетающим чувством, которое не давало ему покоя целый день. Осторожно пробираясь сквозь стену терновника, он нашёл белоснежную пантеру на том же месте, где нашёл повстречал её утром. Дух или нет, она величественно разлеглась на краю опушки, перекрестив свои сложенные одна на другую мягкие лапы. Краем глаза она разглядывала древнего, мирно пасущегося в её присутствии огромного лося. Сохатый великан, опустив голову, безмятежно дрейфовал посреди поляны, не интересуясь ничем, кроме себя самого да высоких стеблей травы, которые служили ему то ли кормом, то ли лакомством. Пара его исполинских, похожих на две ветвистые липы рогов покачивалась из одной стороны в другую, будто ветер гулял в них, как в древесных кронах. Но никакого ветра не было, и перебираясь к новому островку травы, костяные ветви неспешно следовали на новое место вслед за своих хозяином. Эти рога, несомненно, стали бы идеальным трофеем чтобы утереть нос Олафу, вот только нападать на мирное существо, находившееся под опекой Лесного Духа, Фьёлу вовсе не хотелось. К тому же свой верный охотничий лук он оставил в налучах дома.
На этот раз он явился сюда вовсе не за трофеем.
В руках он трепал сухую, покрытую острыми терновыми шипами хворостинку, которую он сам того не заметив успел сорвать где-то по пути. Теперь этот тонкий колкий прутик был единственным напоминанием о существовании обычного, знакомого и понятного ему мира. Потому что в присутствии белой пантеры всё вокруг казалось исполненным волшебства, всё казалось возможным, и всё - казалось - могло из грёз стать явью, стоило ей только того пожелать.
Поборов неожиданно вернувшуюся робость, Фьёл шагнул вперёд, показавшись из кустарника. Сохатый великан оторвался от сочной луговой травы и, подняв голову, внимательно осмотрел охотника с головы до пят. По-видимому, он также ничему больше не удивлялся, а потому, не найдя в незваном госте ничего необычного или сколько-либо интересного, вернулся к своему прежнему занятию. Белая пантера напротив, только завидев охотника, сразу подскочила на все четыре лапы, и, низко пригнув голову к лесному поддону, сжалась тугой пружиной, готовая предупредить любой шаг охотника.
"Друг, или враг?" - говорила её оборонительная поза.
- Нет, погодите. Постойте, - неловко произнёс Фьёл, - я не хочу причинить вам зла. Вот, смотрите, - он протянул ей свою терновую шпажку, - это моё единственное оружие. Я пришёл только поговорить.
Кошка медленно обошла его кругом, наполовину скрывая тело в густой траве, после чего убедилась что он не лгал и заметно расслабилась. В её апатитовых глазах блеснула искорка интереса: "И чего же привело тебя сюда?"
- Я... Понимаете, думал, что найду вас здесь, и вы действительно здесь оказались. Вы ведь Лесной Дух? - промямлил Фьёл. Дикая кошка молчала в ответ. Лесной Дух не говорил на человеческом языке. - Вы очень, очень красивая. Я разбираюсь в мехах, можете мне поверить, прекрасней вашего я никогда в жизни не видел...
Фьёл остановился. "И о чём я только щебечу". Он сделал глубокий вдох и, собрав волю в кулак, начал по новой.
- Я пришёл сюда, чтобы потребовать обратно своё сердце! - процедил он заранее заготовленную фразу. - Я - лучший охотник в деревне. Я изловил немало дичи. И если вы не вернёте моё сердце по-хорошему, то я ведь могу и убить вас! Но этого делать я не хочу, а вы, наверняка, не хотите умирать. Так что...
Кошка стояла в оцепенении, широко раскрыв свои почти звериные, апатитовые глаза и виновато поджав распушившийся хвост. Стоило ей понять, чего желал от неё охотник, как она снова принялась жалобно мотать кошачьей головой из стороны в сторону, не сводя с охотника глаз. Фьёл же твёрдо стоял на своём, сжимая в побагровевшем кулаке терновую шпажку. Кровь стучала у него в висках, а весь мир вокруг сжался до одного белоснежного зеленоглазого существа, которое одно могло даровать свободу его сердцу.
- Я повторяю. Верните его по-хорошему, иначе мне придётся вернуть его силой.
Белая кошка не могла ему ответить. Она ничего не могла сделать, кроме как виновато поджав уши пытаться убедить его в собственной невиновности, в надежде, что охотник поймёт её без слов. Но Фьёл не поддавался. Кошка испуганно отвела прочь свой взгляд, и в следующую секунду белой молнией растворилась среди зарослей орешника.
- Так я и думал! - про себя выругался Фьёл. - Нечего было сюда ходить...
Он сложил руки на груди и начал осматриваться сторонам, вглядываясь в прикрытый иссиня-чёрными тенями подлесок. Белой кошки нигде не было видно. Вдруг что-то тёплое и сырое потекло струйкой по его запястью. Он с удивлением разжал окровавленную ладонь, только сейчас обратив внимание на колкую боль. Терновая шпажка, которую он всё это время держал в накрепко сжатом кулаке, впилась своими острыми шипами глубоко под кожу и пропорола ладонь в нескольких местах. Стоило ему разжать кулак, как алая кровь тонким ручейком начала струиться из раны.
- Да что ж я делаю со своей жизнью-то! - снова выругался он, и принялся на ходу перематывать окровавленную ладонь лоскутом рубахи. - Нужно просто выкинуть эту чертовку из головы, да и дело с концом!
IV
Следующий день пронёсся для Фьёла как в пьяном угаре. Белая кошка не отпускала его сердце, не давала ни покоя мыслям, ни отдыха его голове. Её сверкающие апатитовые глаза чудились ему за каждым углом и сердце томилось, ожидая их следующей встречи. Но разум подсказывал, что в деревне появиться она не может, и это её отсутствие всё сильнее и сильнее сводило юношу с ума.
Он блефовал, сказав ей, что может разобраться по-плохому. По правде сказать, у него не поднялась бы рука лишить столь прекрасное существо жизни. И словно напоминание тому, вторя сердечной боли, свербела и порванная ладонь. Фьёл промывал её, вернувшись из лесу, но несмотря на это, уже с утра она стала сильно гноиться. Теперь нельзя было даже просто сжать ладонь без колкой жгучей боли, а натянуть тетиву или держать ей что-нибудь не получалось и подавно. И с этой-то раной он должен был "разбираться с кошкой по-плохому" ...
Фьёл больше не находил себе места, и принялся бесцельно метаться по деревне. Он поднялся на площадь, которую уже во всю готовили к Солнцевороту, и с полчаса приглядывался, как работящий народ расставлял по кругу шесты, развешивал яркие ленты и флажки, подготавливал ремесленные прилавки и таскал откуда-то хворост для большого кострища в самом центре площади. Это шумное, ни на секунду не останавливавшееся движение народа быстро ему наскучило. Он зашёл по привычке в старый отчий дом, которым теперь со своей женой хозяйничал Рагнар, старший из трёх братьев, но не пробыл в гостях и пятнадцати минут. Потом было собрался идти на охоту, но тут же передумал, вдруг вспомнив про жгучую боль в руке. Ничего на белом свете не могло успокоить его, пока дикой кошки не было рядом. А рядом её быть не могло. Даже когда он снова пошёл в лес на знакомую опушку и с замиранием сердца пробрался через цепкий кустарник, ни самой белой кошки, ни её сохатого компаньона он там не нашёл.
"Если бы она там и была, - вдруг подумалось ему, - то после вчерашнего, она теперь точно не отважилась бы попадаться на глаза."
Измотанному и не находившему себе покоя, Фьёлу ничего больше не оставалось, кроме как возвращаться в деревню, запереться дома, чтобы скрыться от источника своих волнений, и насильно унимать всякое воспоминание о белой кошке, пока та наконец не перестанет его тревожить.
В каком состоянии и обнаружил его Трир.
Он распахнул входную дверь и осмотрелся внутри.
- Эгей, братец, ну ты чего? Я тут стучась, а ты и в ус не дуешь, да ещё с открытыми дверями сидишь.
Фьёл сидел на лавке, а всем телом лежал на косолапом столе мордой вниз, даже не думая ответить.
- Рагнар говорил ты на охоту днём ходил? Неужель твоя поцеловаться разрешила?
- Уйди, Трир. Мне сейчас не до твоих дурацких шуток, - пробубнил охотник, поднимаясь.
- Ууу, всё ясно. Не разрешила. - Трир обратил внимание на перебинтованную ладонь. - А это что, на руке?
- Это? - Фьёл попытался сжать ладонь в кулак, но сразу же отпрянул из-за резкой боли. - Да вот, как видишь, Олафу фору даю. Слишком уж хороший охотник я был с обеими руками.
- Дело дрянь, братец, - вдруг рассмеялся Трир. - Значит не просто не разрешила, так ещё и полоснула от немилости!?
- Кончай дурака валять. Вчера в лесу зацепился. А сегодня её там вообще не было...
- Неужели? Вроде вчера у тебя вроде все руки остались целы.
- Не веришь? На вот, посмотри, - Фьёл размотал повязку, и показал печальную картину. - Видишь, уже гноиться начала. Вчера в ночное ходил. Там и зацепился. Сам. Зацепился, - процедил он сквозь зубы.
- И как ты теперь с таким омлетом на руке будешь охотиться? Или позволишь своему приятелю взять верх?
Фьёл оскалился и поморщил лоб.
- Проваливай! Уйди. Сейчас я ни о тебе, ни об Олафе, ни о ком! и думать не хочу! - Он исподлобья посмотрел на своего брата. - Напиться хочу! Чтобы ничего в голове больше не осталось.
- А знаешь, это можно организовать! Собственно зачем я сюда и явился. Олаф в кабак тебя зовёт. Нынче он щедрый. Говорит - всё за его счёт. Идёшь?
Фьёлу не нужно было повторять дважды.
Весь вечер они втроём провели в кабаке, налягая на брагу. Другие постояльцы усаживались и уходили, садились за соседние столы и дивились преображённому облику корчмы, над которым вчера весь день трудился хозяин, но Фьёл не обращал на других внимания. Он просто хотел напиться до беспамятства. Олаф не пропускал ни единого шанса подтрунить над своим приятелем-охотником. По его словам, ничего не могло перещеголять того кабана с бивнями толщиною в кулак и свиною раскосою мордою, которого он заарканил и прихлопнул этим утром. "Отлично, отлично! Тогда завтра к полудню я принесу тебе медвежью шкуру! - прохрипел ему Фьёл, подливая себе в чарку. - Или вместо медведя отдам свой лучший лук, вместе со своим прозвищем..."
- И знаешь, Олаф, ты можешь поверить моему братцу, когда он говорит, что знает, где эту медвежью шкуру отыскать! - загоготал Трир.
Когда все трое изрядно охмелели, Олаф, как это обычно с ним бывало, из неотёсанного мужлана превратился в скомороха, неспособного больше удерживать в себе своих шуточек и выходок, насколько бы неподходящими и дурными они не оказались. Он то и дело орал невпопад очередную вдруг вспомнившуюся песню, один раз едва не завязал драку, а потом принялся подыскивать своему холостому приятелю невесту.
Трир ему охотно в этом деле помогал.
- Может вон та, дочь кузнеца?
Трир посмотрел на соседний стол и одобрительно завивал. -
Нет, ну ты глянь, братец, какова! Разом кубок опорожнила. Вот это будет жена так жена! Будешь с ней жить да не тужить. А только понадобится по дому чего сделать, стол там передвинуть или гвоздь в стену забить - она тут как тут.
- Э-не! Наш Фьёл ведь охотник не только до лесного зверья, но и до дивчин. Ему подавай только самое лучшее. Вон, например, вот ту вон зеленоглазую красавицу, - указал Олаф на только что вошедшую девушку, обёрнутую в узкое голубое платье, спускавшееся до колен непроницаемой свиткой. Она подошла к стойке и начала беседовать о чем-то с корчмарём. - Только глянь, только глянь! Походка как у козочки. А личико румяное ... Ухх, какова дивчина!
Фьёл, Трир, и половина кабака оглянулись на неё. Даже Домовой, признав в своих чертогах друида, робко притих, наблюдая что же будет дальше. Фьёл пригнулся за столом, только бы она ненароком не заметила его.
- Ты что ж, не знаешь кто она такая?
- Нет, приятель, эта баба - гиблое дело... - покачал головой Трир, спешно отводя свой взгляд.
- Ну а что? На вид - баба как баба. Чего нос воротить?
- Хелен это. Друидская дочь и первая невеста на деревне. Сколько выпил, чтобы забыть такое. Вот только сколько бы парней к ней не захаживало - всё понапрасну. Вот у него можешь спросить, - Фьёл ткнул своего старшего брата. - Тот за нею прошлую осень волочился.
- Да. Было дело, было дело, - подхватил Трир, - и до сих пор мурашки по коже... С виду вроде баба как баба: морда румяная, никому дурного слова не скажет, да кокетничает с тобой как сам дьявол. Вот только дребедень всё это! - он ударил кулаком по столу. - В маске она на людях ходит, потому и тихая очень. Но в тихом омуте, как говорится...
- Мы вон с Галкой тоже не сразу сошлись, - стал перечить ему Олаф. - Полно тебе, бабу чёртом звать.
Трир отхлебнул браги, и, переведя дух, продолжил.
- Ухаживаешь за ней, да вроде и ничего девчина: вежлива, опрятна, с подружками водится да танцует неплохо. Но вот как увидишь её под маской, так мурашки по коже. Спросишь прямо что от тебя прячет - сразу краснеет, отводит взгляд, да переводит тему. Черти у неё на душе водятся. Я как это понял, так сразу сбежал от неё, едва оставшись при своей шкуре. И вам обоим якшаться не советую. Только хуже будет.
- Нет, ну а что? Наш Фьёл против лесного зверья никогда не пасовал, так и чертовку эту обуздает в два счёта.
- Да иди ты... - огрызнулся Фьёл.
- А вот и пойду. И пойду! Сейчас я тебе, Фьёл, всё устрою. Смотри!
Олаф поднялся из-за стола и неуклюже побрёл к стойке, стараясь никого при этом не задеть заплетавшимися ногами.
- Чур меня! Мне и одного раза хватило, - встряхнул головой Трир и, поднявшись вслед за Олафом, поспешил к дверям.
- Здра-а-а-авствуйте, красавица, а вы как раз тот чёрт, которого я искал! - Олаф подошёл к стойке и обратился к девушке со всей галантностью, что только мог позволить себе пьянчуга. - Постойте же, постойте, выслушайте меня, куда вы заспешили? Вот, посмотрите туда, - он указал на Фьёла покачивающейся рукой, - за тем столом сидит мой друг со своим братцем. О, а куда это братец успел подеваться? Ну да неважно. Главное что он - лучший холостяк, которых свет только видывал, а ещё он - он лучший охотник на деревне, (только, между нами, это не на долго).
Хелен с тревогой теребила краешек своего голубого платья, выжидая пока пъянчуга на отпустит её,, но Олаф всё продолжал и продолжал, не стесняясь привирать, для красного словца.
- Как только вы вошли в эти двери своей плывущей походкой, сердце его выскочило из груди. Он влюбился в вас! Вот прямо так, взял и влюбился. И теперь только вы одна можете ему помочь. Только взгляните на него своими сверкающими глазками. Без вас он ведь совсем зачахнет. А как он на медведя?-то будет охотиться, если совсем зачахнет? Правильно - никак! И всё на том, он зачахнет и перестанет быть лучшим охотником на деревне. Погодите, погодите же! Только посмотрите на него, какой он молодчина! О! Он допил кувшин. Эй, корчмарь, ещё браги на двоих!
Фьёл наблюдал за всем происходящим с расстояния своей, стоящей в дальнем углу лавки. Он видел, как Хелен отстранённо нахохлилась, точно птица, оказавшаяся вдруг на морозе, когда его пьяный приятель подошёл к ней, и как продолжая выслушивать его бессвязную речь она всё больше и больше вытягивалась, расправляя плечи, как-бы возвышаясь над ним и надо всеми его мелочными словами. Как она поправила вплетённую в свои мышиные волосы белую ленту, и как, наконец сдалась своему бойкому подвыпившему собеседнику и оглянулась на Фьёла. Во взгляде её диковато-зелёных, по-щенячьи о чем-то умолявших глаз, ему вновь почудилась та дикая кошка, которую он, заливая брагой, упорно пытался прогнать из своей головы.
Принесённый Олафом свежий кувшин Фьёл вылакал в одиночку, после чего Олаф заплатил за ещё один, последний, и они долго по-братски передавали его из рук в руки, отпивая прямо из горла. Когда они оба, покачиваясь из стороны в сторону, вышли из кабака, на улице стояла глухая ночь. Ни об охоте, ни об их споре не могло быть больше и речи, но оно и к лучшему: белая чертовка наконец ушла из его головы, унеся с собой из всю тоску, и до утра больше не возвращалась.
V
Закончив свои дела с корчмарём, остаток вечера Хель продолжала деловито носиться от одного двора к другому. Как и остальные друиды, девушка помогала готовить деревню к предстоявшему накануне празднованию Солнцестояния. Нужно было проверить готовы ли ленты для украшения холма, договориться с песенниками, договориться с корчмарём о нескольких бочонках сладкого мёду, в конце концов нужно было почистить и погладить собственный сарафан, чтобы было в чём выйти гулять. Хель без остатка отдавала этим делам все свои силы, только бы не оставаться наедине с самой собой.
Нечто личное тревожило её уже второй день подряд. Думать об этом Хель не имела права, однако сколько бы она не пыталась выкинуть этого из головы, как сильно не старалась этого остановить и заглушить, тёплое чувство возвращалось снова и снова. Перед глазами всплывало покрасневшее от смущения лицо молодого охотника, и Хель невольно улыбалась ему в ответ.
К вечеру, когда все дела, что молодой друид взвалила на свои плечи, подошли к концу, Хель вернулась домой. Домовой дух, застав её на пороге, нашептал ей вести себя потише: хозяйка дремала в кресле перед догоравшим камином. Хельна носочках подошла к своей матушке и заботливо укрыла её тёплым пледом. Сама она устроилась во втором кресле и долго смотрела на догоравшие угольки. Если бы матушка вдруг проснулась, и спросила, о чём в этот момент она задумалась, Хель бы покраснела от стыда и спешно отвела свой взгляд. Как бы она не доверяла матушке, в этот раз она просто не смогла бы рассказать ей правду.
Она никому не могла открыть того, что сейчас творилось у неё на душе.
А, между тем, всё более и более суматошные мысли начинали клубиться у неё в голове. То её бросало в холод, и начинало казаться что её секрет вот-вот раскроется из-за того, что она позволила себя однажды (и даже дважды!) увидеть, и что вся деревня узнает с кем по соседству всё это время они прожили. То кровь вдруг снова приливала к щекам, и всё вокруг становилось жарким, и снова возвращалось то раскованное ощущение свободы, которое всегда сопутствовало её тайным побегам из деревни в кошачьей шкуре. Вдруг её посетила показавшаяся поначалу невозможной мысль, которая обещала подарить самое светлое и тёплое чувство, что Хель довелось когда-либо испытать:
"Что случилось бы тогда, в лесу ранним утром, если бы встретив Фьёла я обернулась бы обратно человеком. Рассказала бы ему всю правду. Принял бы он меня такой какая я есть... или?.. или всё же..." - Хель протяжно вздохнула и сжала свою бледную ручонку в кулак, отчего костяшки побелели ещё сильней. Она знала ответ на этот вопрос. Сколько бы она его не задавала, ответ всегда оставался одним. Поэтому она и убежала прочь.
Хель поднялась с кресла и низко опустив голову пошла к себе в комнату. Маячивший у неё перед глазами охотник следовал за ней по пятам.
Когда на той, освещённой первыми лучами зари лесной опушке, он впервые увидал её звериное обличье, Фьёл не испугался. Он не попытался отогнать её как дикого зверя, и даже не поспешил язвительно заметить сколь сильно её пепельная шкура режет глаз среди сочной лесной зелени. Совершенно напротив. Он назвал это кошачье обличье добрым словом. Назвал прекрасной. Но знай, кто стоял перед ним на самом деле, он никогда бы не проронил подобных слов.
"Оборотень" - вот единственное слово, которым она сама себя называла.
Чего прекрасного могло быть в запретном и позорном облике зверя? Все, кого она знала, все, кого она любила, только и хотели от неё, что навсегда оставаться человеком. А то, другое обличье было её проклятьем. Пороком, избавиться от которого никак не получалось. Однако после встречи с Фьёлом, где-то внутри появился тёплый, ни на секунду не угасавший огонь.
"Может ли кто-то любить это кошачье обличие?" - задала она волновавший до боли вопрос, и это пламя разгорелось втрое сильней. Но сухой и колкий ответ не заставил себя ждать. Охотник приял её за Лесного Духа, и когда они повстречались во второй раз, он уже не был к ней так милостив. "Знай он, кто стоял перед ним на самом деле..."
Хель легла на кровать и с головой спряталась под одеялом.
"Нет, нет. Ничего хорошего в этом позорном обличье нет..."
Время близилось к полуночи. В домах тушили свет, а недозрелая луна изо всех своих растущих сил пробивалась сквозь синеватую пелену, которая медленно поднималась от речных низин. По улицам стояла тишина. Сварливые собаки уже улеглись, а ночные птицы только начали отходить от своей дневной дрёмы, беззвучно носясь туда-сюда в поисках позднего завтрака. Уморённые работой жители давно спали по своим домам или уже ложились, одну за другой туша свечи и лучины. Только один человек, наперекор отдыхавшему миру, без устали перебирал по пыльной дороге своими одеревеневшими ногами. Он покосился на плетень, скрипнул калиткой и, миновав полный черепичных горшков палисад, взошёл на крыльцо и постучался в дверь.
Хель вздрогнула от волнения и на цыпочках подошла к окну, с осторожностью высматривая своего незваного гостя. Настойчивый стук в дверь снова пронёсся по дому, матушка поднялась с кресла перед остывавшим камином и поспешила открывать. На пороге стоял старик в зелёной рясе с блиставшим в тусклом лунном свете перстнем на руке. Это был глава волхвов - Верховный Друид, - и домовой дух, признав своего создателя, гулко заскрежетал по стенам, приветствуя того в своих чертогах.
Матушка отворила дверь.
- Что-то не так с приготовлениями, Старейший? - взволнованно спросила она.
- Нет, празднество здесь не при чем, к великому для обоих нас сожалению. Однако этот разговор не потерпит чужих ушей. Разрешите войти? - поспешно ответил ей старик и, оставив в прихожей накидку, прошёл в большую комнату, освещённую одними лишь плясавшими на тлеющих углях язычками пламени.
"Не потерпит чужих ушей." - буркнул он себе под нос и, властно сжав ладонь в кулак, стукнул кистью по деревянному косяку. Рубин на его перстне неестественно блеснул, Домовой вдруг всхлипнул, из последних сил цепляясь за половицы, и тут же затих. Теперь никто больше не мог подслушать их разговора, кроме Хель, прятавшейся за дверным проёмом в соседней комнате.
Удовлетворённый результатом старец взглянул на хозяйку.
- Несколько особенно зорких глаз твердят, - продолжил он, - твердят будто видели то, чего видеть никогда были не должны: будто бы крупная как волк и белая как горный снег кошка выбиралась в леса под покровом ночи и утром пробиралась обратно в деревню, - проропотал он, прищурив узкие глаза. - Она снова принялась за старое?
- Что вы, Старейший. Вам известно, что моя дочь знает об опасности. Люди должно быть ошибаются, - поспешила заверить его матушка.
Хель отчётливо слышала каждое его слово. Холодок пробежал по её спине, стоило старцу упомянуть о свидетелях. "Что же я натворила!" - самые разные опасения суматошно замелькали в её голове. "Что же они с нами сделают? Изгонят из деревни?" - подумала было она, и тут же нашла для себя этому подтверждение: "Да кому эту нужно - если все узнают - жить по соседству с такой мерзостью! По соседству с оборотнем."
Всю свою жизнь Хель прожила в страхе перед этим днём: когда все в округе узнают о том чудовище, что всё это время скрывалось среди них. Оборачиваться зверем ей было настрого запрещено, но, несмотря на все запреты, несмотря на собственное обещание, данное Кругу, несмотря даже на то, что себя она за это - вплоть до ненависти - сама себя презирала; как бы сильно она не крепилась, чтобы удержаться от соблазна, ничего не могло изменить её двуликой натуры. Одного лишь раза, когда впервые обнаружив в себе эту странную способность, она приняла нечеловечий облик и убежала бороздить раздолье бесконечных лесов, какому-то Одичавшему духу хватило, чтобы воспользоваться внезапно подвернувшейся уязвимостью. Чтобы навечно приковать себя к человеческой душе. С тех самых пор, в тайне ото всех, она раз за разом продолжала убегать прочь от деревенских глаз лишь только для того, чтобы обратившись кошкой, в уединении лесной глуши на несколько часов побыть - как ей казалось - самою собой.
Она ничего не могла с собой поделать. Не могла бросить превращения, и вместе с тем не могла прекратить стыдиться себя и презирать собственную девичью безвольность. Она не могла никому открыться и излить терзавшие её душу волнения и страхи. Вместо того, когда кто-нибудь спрашивал её о желаниях, надеждах или мечтах, она только тупила свой взор, отвечала что-то невпопад и как можно скорее старалась сменить тему, только бы никто не прознал её секрета.
Но теперь, когда её секрет грозился быть раскрыт, а весть о её проступке донеслась до того самого человека, которому давным-давно она клялась никогда впредь зверем не оборачиваться, ей не?чего было сказать, чтобы оправдать перед ним свой проступок. Всё, что было в её силах, это поникнуть головой, из последних сил сдерживать рвавшиеся наружу слёзы и ожидать грядущего наказания.
Старец велел позвать её. Она вошла, не смея поднимать своего взора, и, предвидя его колкие расспросы, без промедления во всём созналась. Верховный Друид нахмурил седые брови и сурово посмотрел на девушку, качая головой.
- Тебе запрещено было принимать форму зверя, дитя. И как младшему друиду, тебе должно быть предельно ясно какой опасности ты себя подвергаешь. Только вспомни, что случилось с твоим отцом. Неужели ты хочешь, чтобы подобное повторилось с тобою?
- Но я клянусь! Я ни за что не позволю зверю взять надо мной контроль! - с отчаянием в голосе прохрипела Хель.
Верховный Друид был непреклонен.
- Дело вовсе не в том, с твоего дозволения произойдёт это или без. С тех самых пор, как презренные Одичавшие духи были лишены своих тел, они беспрестанно пытаются заполучить себе новые, и не упустят ни единой возможности, стоит таковой подвернуться. Стоит одному из них взять над тобою верх, как он никогда тебя больше не отпустит. Обратного пути по этой дороге не будет!
Хель покорно молчала, потупив взор. Ей было слишком страшно, чтобы признаться старцу в том, что то, о чем он говорил, уже с ней произошло. Что зверь уже был её частью, причём был дольше, чем она себя помнила.
Старец переглянулся с её матушкой и немного помягчал.
- Как с тобою поступать мы решим на первом же после Солнцеворота вече. А пока, - он с отцовским вздохом потрепал её по дрожавшему плечу, - радуйся белому свету, радуйся грядущему торжеству, радуйся каждому дню, что ты провела свободной, пока у тебя есть ещё время. Но внемли моим словам: никто кроме тебя самой не может посадить тебя в эту клетку. Не давай духам ни единого шанса обрести над тобою контроль, и всё будет хорошо.
Хель подняла свои искривлённые раскаянием горькие апатитовые глаза.
- Да, да, конечно. Я обещаю... Я никогда не стану ... такой ... Такой как отец, - едва удалось у неё выдавить сквозь горький ком в горле.Она заверяла в этом старика ровно настолько же, насколько хотела убедить себя саму.
Верховный Друид не намерен был дольше оставаться их гостем. Властным жестом запястья он освободил Домового духа и вышел, захлопнув за собою дверь. Обретя желанную свободу, Домовой тоскливо заскрежетал ставнями ему в след. Хель не обращала на эти звуки никакого внимания. Не в силах больше сдерживать слёзы, она накрепко обняла матушку иразразилась рыданиями у неё на плече.
- Всё будет хорошо, - поглаживая свою дочь по спине начала повторять та.
VI
Следующий день был самым длинным днём в году - днём солнцестояния - Солнцеворотом, в честь которого на холме, на мощёной площади перед каменными чертогами, постепенно сходился ряженый деревенский народ. Солнце этим пасмурным утром совсем обленилось, и только бы не огорчать своими блёклыми, унылыми лучами чествовавших его людей, с самого утра застлало небо непроницаемым серым покрывалом.
Погода была знойной и душной, точно опустившееся небо прижало к земле всю царившую вокруг летнюю жару. Ветра почти не было, косые столбы дыма неспешно поднимались от кострищ и терялись где-то в высоте среди серого неба. Однако дружная ватага облаков не обращала на стоявший штиль никакого внимания. Плотными строями, не зная отдыха они маршировали куда-то вдаль и скрывалась за горизонтом. Вместе с ватагой облаков не обращал на царящую вокруг жару и деревенский народ, который показывался из своих хат и спешил к холму на гуляния.
По деревне пахло свежими берёзовыми листочками, луговой мятой, васильком и какой-то ещё дикой травой, которую девки вплетали в пёстрые праздничные венки. Пахло дымом да коптящейся телятиной. Пахло накрахмаленной одеждой. Мужики разводили костры, хотя через эти костры никто пока и не прыгал: все ждали благословения Пламенного Духа, который в этот раз запаздывал. Бабы тут да там кружились хороводами, ребятня просила у родителей денег на леденцы и пряники, девки кто помладше собирались вокруг костров, плели венки и гадали; те, кто постарше - вместе со всей остальной холостой молодёжью наряжались в свои лучшие расшитые наряды, и, разделившись на два противоположных кружка, красовались друг перед другом кто во что горазд.
Фьёла, как молодого и по-прежнему холостого молодца ожидали видеть в одном таком наполовину уже собравшемся кружку, которым уже во всю заправлял Олаф. С самого утра весёлый и успевший уже раскраснеться, он с нетерпением всем говорил, что его приятель вот-вот уже явится, и тогда всё решится. В ответ все перенимали ту довольную улыбку, которая не покидала его лица, и кивали в ответ, хотя никто пока толком и не знал что это было за "всё" и почему оно должно было решиться.
Самому? же молодому охотнику, грядущий день не предвещал ничего, кроме головной боли. Фьёл поднялся с кровати наконец-то протрезвев. Мир вокруг непрестанно кружился и покачивался, точно корабельная палуба, оправлявшаяся после отгремевшего шторма. Рваная рана на руке свербела ещё сильнее чем он помнил, а во рту неприятно горчило после попойки в прошлую ночь. Однако мысли в этот момент оставались на удивление чисты. Фьёл взглянул на висевшие на стене налучи и тут же с силой ударил здоро?вым кулаком по стене. Трескавшаяся на печи штукатурка вздрогнула и с шумом шлёпнулась на пол. Домовой дух затрещал углами от недовольства. Несмотря на похмелье, Фьёл отчётливо ощущал всё происходящее вокруг, и точно так же отчётливо осознавал, в какой положение он себя поставил.
К назначенному сроку ему - тому, кто гордо называл себя лучшим деревенским охотником - нечего было показать. А из-за колкой боли, что въелась в его правую ладонь после полуночного визита в лес, теперь он не мог сделать даже отчаянной попытки защитить своё имя. Олафу просто нечего было показать.
"А ведь всё эта белая кошка виновата! - жужжало и роилось в его голове. - Это всё она вскружила тебе, молодцу, голову и не позволила заниматься своим промыслом!"
Фьёл поднялся на ноги и умылся чистой водой из кувшина подле кровати. Немного погодя он поднёс кувшин к губам, и жадными глотками опустошил его, чтобы заодно прочистить и голову. Неприятные мысли о кошке не спешили отходить, по одной простой причине. Они не были неправдой.
Столько сил было потрачено, чтобы добиться уважения старших братьев, потом вечно чем-то недовольного наставника, а потом расположения деревенских. Сколько времени он провёл в лесу один, оттачивая охотничье мастерство. А сколько стрел он выпустил, потерял или сломал, прежде чем рука его не приноровилась метить точно в цель. С детства ему хотелось, чтобы люди услышали о нём, чтобы его узнавали на улицах и ставили в пример другим. И только его начали признавать, только он начал привыкать к невеликой, но всё же какой-никакой славе, только он начал думать, что дело уже в кармане, как это всё вдруг пошло коту под хвост!
Фьёл усмехнулся: "Не коту, а Кошке..."
Сегодняшний день не предвещал ему ничего, кроме головной боли. Нужно было куда-то идти, объясняться перед всеми, да ещё и отдавать Олафу отличный лук, который он проспорил вместе со своим именем.
"А ведь ещё нужно бы придумать какое-нибудь оправдание. Не рассказывать же правду всем на смех..."
VII
Для друидов, день солнцестояния значил много разных вещей. Это был день, когда следуя традиции, они по-прежнему старались задобрить духов, чтобы осенью собрать богатый урожай, но одновременно с этим, это был и день, в который они не скрывали своего тщеславия от одержанной над неидеальным миром победы, подчинив духов своей воле. Это был день расписанный по часам, подготовка к которому требовала колоссальной работы, но вместе с этим это был и день, когда они позволяли вече отдохнуть от любых, не связанных с празднованием дел и просто наслаждались торжеством вместе со всеми деревенскими.
Для Хель, это всегда был тот единственный день в году, когда она могла выкинуть из головы любые беспокойства, и просто выйти гулять на площадь вместе со всеми деревенскими. Веселиться до упаду без задней мысли. На этот раз Солнцеворот не сулил для неё ничего хорошего. Хель проснулась ещё ранним утром, застав за окном белёсую предрассветную пелену, и тех пор она почти не покидала своей комнаты. Свернувшись обессиленным комком на кровати, девушка горевала над своей незавидной участью, которую на следующий день должен будет решить Совет. Она страшилась самого худшего: что Совет единогласно решит изгнать её из деревни.
Но окружающий мир не разделял её тоски. К полудню, прикрытое покрывалом серых облаков небо начало проясняться. Застенчивыми лучами, солнышко заглянуло в ней в окно, и, отражаясь в висевшем против кровати зеркале, заплясало стайкой солнечных зайчиков по выбеленному потолку.
С улицы то и дело доносились радостные крики проносящейся мимо ребятни, мерный говор торопящихся на площадь взрослых или просто тихое шебуршание накрахмаленной одежды. Каждые полчаса под окном непременно поскрипывала калитка, и кто-нибудь из её друзей, какой-то незнакомый парень или мальчонка, непременно приходили проведать её. Это вырывало девушку из унылых размышлений, пускай только и на время. Она поднималась, шла в прихожую и, едва приоткрывая дверь, чтобы не показать своего заплаканного лица, сухо отвечала что занята и что присоединится позже, когда закончит с одним очень важным делом.
Но никакого дела у неё не было, и возвращаясь в свою комнату, она снова сворачивалась на кровати бессильным комком, прижав колени к груди, наедине с самой собой продолжая горевать о своей участи.
Во второй половине дня ей начало легчать. Слёзы закончились, а плакать без них совершенно не хотелось. Настроение, вторя глядевшему в окно краешку неба, начало проясняться. Мысли об ожидавшем завтра суде мало-помалу расходились, слёзы подсыхали, красные разводы вокруг глаз начинали исчезать. Скоро можно было и показаться на людях.
Она поднялась с кровати и глянула в зеркало. По ту сторону зеркальной глади, на кровати сидела Хелен и пристально смотрела на неё заплаканными глазами. Хелен не пристало сидеть без дела и жалеть себя. Как младшего друида, её отсутствие на празднике уже непременно заметили и могли сочти за неуважение к традициям, что потом непременно припомнилось бы на суде. Кроме того, Хелен не должна была чего-то скрывать, должна была быть весёлой и приветливой с деревенскими, а друидам помогать по мере сил, о чём бы те её не попросили. Никому не было дела до того, что творилось у неё внутри.
Хотя это и к лучшему.
Девушка и сама была рада, что никто не разглядывал её сквозь увеличительное стекло. А искусство не выпускать свои переживания наружу - скрывать свою личину под слоем приветливой и весёлой человечьей маски - она успела оточить до совершенства. Она настолько привыкла это делать, что и сама порой забывала, где заканчивалась та непроницаемая маска и начиналось само её живое существо.
Когда Хелен наконец выбралась из дому на крыльцо, жаркое пурпурное солнце догорало над горизонтом, наслаждаясь последними часами, оставшимися от самого длинного дня в году. Она вдохнула полной грудью и уверенными шагами поспешила присоединиться к гулявшим на холме. Деревенский народ, что встречался ей по пути, улыбался, завидев молодого друида. Они любовались её нарядным расшитым сарафаном да хорошеньким нарумяненным лицом.