- Аркадий Петрович?.. Ну, наконец-то, я до вас дозвонился!..
"Странно, - удивился Аркадий Петрович, - теперь все почему-то начинают деловой разговор именно с этой фразы, своеобразный бонтон, а я почти всегда дома".
- С вами говорит композитор, председатель Василеостровского союза композиторов, почетный доктор Купчинского института новых музыкальных технологий, действительный член Санкт-Петербургской академии культуры...
"И когда это успело нарасти столько союзов и академий?.." - подумал Аркадий Петрович и, не удержавшись, задумчиво протянул:
- И где это...
-Это бывший Институт культуры имени Крупской.
-А я чем могу быть полезен? - несколько осадил ретивого коня Аркадий Петрович.
-Видите ли, я звоню по просьбе директора одной музыкальной школы, я у них там веду сольфеджио. Нам нужен педагог по классу гитары. Вы как, не против?
"Фу ты, черт, так бы сразу и сказал, а то композитор, академия...",- раздраженно подумал про себя Аркадий Петрович и задумчиво протянул:
-Ну, смотря какие условия...
-А что вы имеете в виду? Условия обычные, как во всякой музыкальной школе.
-Я имею в виду разряд и, соответственно, оклад.
-Ну, я эти вопросы не решаю... - академик несколько сник.
-Тогда пусть мне позвонит тот, кто решает эти вопросы. Сами понимаете...
-Ну, этим всем занимается лично директор Сюзанна Владимировна, не знаю, как она сможет ли вам позвонить.
"И откуда у них у всех теперь столько этой величественной позы, - задумался Аркадий Петрович. - Директору уже сложно позвонить рядовому педагогу, это может сделать только такой же педагог, а тот в свою очередь представляется академиком... Лучше бы подумали о том, что самый дорогой педагог музыки у нас за месяц получает меньше, чем самая дешевая проститутка за ночь и встали бы по этому поводу в позу, так сказать, взявшись за руки".
-А, в принципе, значит, вы не против, могли бы взять класс?
-В принципе, мог.
-Ну, хорошо, я так и передам, а уж она там пусть сама решает. Всего доброго, - довольно сухо закончил академик.
"Теперь они будут обзванивать других гитаристов, а мне позвонят только в том случае, если никого другого не найдут, такова уж моя судьба... - задумался Аркадий Петрович. - И почему я раньше не преподавал? Ведь в свое время такие хорошие места предлагали. Ну, куда там... Скакать по концертам было выгоднее и проще. Ну, вот и допрыгался... Коллеги-то оказались умней. Педагогика теперь как-то еще кормит, а концерты... Слишком уж много развелось исполнителей. И везде они лезут и лезут. Худсовета на них нету...
Музыкальная школа... Смотри-ка, класс гитары теперь есть во всех школах. Когда я начинал, был только в одной и то для взрослых. Теперь на гитаре, как на скрипке и на фано, будь любезен: закончи школу, потом училище, потом консерваторию. Теперь и там есть класс. В мое время не было. Потом постарайся стать лауреатом, конкурсов теперь навалом. В мое время был один раз в семь лет, где гитаристам давали два места. На одном прокатился - на второй не попадаешь по возрасту. Теперь гитаристов много. Когда я поступил в Ленконцерт, было двое, имеющих филармоническую ставку, я третий. Теперь лауреатов больше. А в те времена было четверо на всю страну. А страна была почти в два раза больше.
Теперь гитаристов много, и играют они в техническом отношении намного лучше, чем мы в свое время. А вот того особого ореола, каковой был у гитары раньше, теперь в помине нет, - продолжал размышлять Аркадий Петрович. - Наверное, потому что нет уже, собственно, феномена классической гитары. Зато есть школа. Говаривают уже о какой-то петербургской школе. Правда, чем она отличается от московской или киевской, никто не уточняет. Просто хорошая школа стала мерилом достоинств исполнителя. Теперь если хвалят гитариста, то говорят: "О! У него настоящая школа!"
А раньше был феномен гитары. И из всех феноменов самый большой феномен - Андрес Сеговия, нечто величественное и легендарное, сродни Паганини. И когда хвалили гитариста, то говорили: "Ну, он у нас прямо Сеговия!"
А интересно, какую школу имел основоположник современной гитарной школы? Заглянем-ка в энциклопедию... Так, том номер четыре... "Сеговия Андрес Торрес... Научился игре на гитаре самостоятельно. Дебютировал в 15-летнем возрасте в Гранаде. После гастролей в странах Европы, Сев. и Юж. Америки и Азии получил мировую известность..." Так что же получается, что оксфордский академик не только музыкальной академии, а даже и школы не кончал... А ну-ка посмотрим заодно и Паганини, благо в этом же томе... Так... Ну, он немногим большее образование имел "...Некоторое время занимался у Дж.Косты первого скрипача собора Сан-Лоренцо. В возрасте 11 лет выступил с самостоят. концертом в Генуе..." И так далее... Больше об обучении ни слова".
Аркадий Петрович поставил энциклопедию на полку. Ему почему-то припомнился разговор за кулисами на одном из концертов. Певица, нанося жирный слой помады на губы, величественно вещала: "И вообще искусством имеют право заниматься только люди, имеющие высшее специальное образование". На что почтенный мастер художественного слова слегка возразил: "Как сказать... Вот был такой купец Алексеев. Создал МХАТ и стал Станиславским".
Случайно взгляд Аркадия Петровича задержался на учебнике гармонии. И опять он вспомнил, что в свое время педагоги говорили, что вся наука гармония возникла из анализа музыки великих композиторов, и в первую очередь, И.С.Баха. "Да, но ни Бах, ни Моцарт в руках не держали ни этого, ни ему подобного учебников, - подумал он. - Так что же это получается, что все или почти все, что так или иначе стало впоследствии школой, создано неучами?! А школа только учит повторять достижения выдающихся предшественников? Вот недавно мастеркласс показывали. Сидит профессор за одним роялем, студент за другим. Профессор играет фрагмент - студент повторяет. Профессор поправляет: "Нет, не так, а вот так", - и снова играет...
Не мудрено, что эта тупая и примитивная эстрада все захватила. Там хоть и ограниченные и наглые, а в какой-то мере личности, каждая из которых абсолютно уверена, что весь белый свет переживает вместе с ней ее так называемую любовь. Хоть там все и вокруг эрогенных зон, зато, как говорится, от чистого сердца. И более того, там все в полном соответствии с учением К.С.Станиславского: искусство (в данном случае это эрогенная зона) в ней, а тут, наоборот - он в искусстве со своей филигранной школой. Вот и получатся, что сценическая разновидность проститутки убеждена в своей правоте, а человек, говорящий от имени Баха и Моцарта, нет...
Да... - продолжал размышлять Аркадий Петрович. - Получается, что убежденная личность, каковой бы она не была, сильнее самой правильной школы. А современная школа подавляет личность. И больно уж она длинная: собственно школа, потом училище, потом консерватория... Никто из создателей великой музыки не проходил столько ступеней.
Музыкальная школа... Я то знаю, что она теперь ничем не отличается от спортивной. Задача у педагога одна - лауреат детского конкурса. Сделал лауреата - тебе чины и награды, и все довольны. В том числе и родители детей, с которыми ты занимался спустя рукава, поскольку они не были кандидатами в лауреаты. Ну, как же!.. Мы учимся у педагога, который делает лауреатов. В училище все то же самое, только конкурс посерьезнее - юношеский. И в консерватории то же самое, но конкурс уже самый высший - международный...
А не кажется ли вам всем, господа, что несколько десятков людей, для которых настоящая музыка станет, с одной стороны, убеждением, а с другой, утешением и лекарством - намного дороже одного лауреата? Тем более что в наши дни он ничего нового в исполнительстве не открывает. Потому что все открытия в музыке совершались только на фоне массового любительского музицирования.
Опять-таки как не помянуть при этом ненавистную эстраду. Сколько шпаны по подвалам открывают для себя ля-минор с до-мажором. Примитивно, зато творчески подходят к предмету, лично "открывают велосипед". А на их фоне, как грибы, плодятся "профессионалы", всякие там Чижи и компании.
* * *
-Здравствуйте, Аркадий Петрович! Вас беспокоит директор музыкальной школы Погосян Сюзанна Владимировна.
-Здравствуйте, Сюзанна Владимировна, очень рад.
"Надо же, позвонила, - подумал Аркадий Петрович. - Два дня прошло от звонка "академика". Все точно: искали других, да не нашли. Будем торговаться. Надо преподавать, надо..."
-Видите ли, Аркадий Петрович, у нас в школе произошла неприятность: я вынуждена была уволить преподавателя гитары, и теперь класс остался без педагога.
-А что он такого натворил?
-Во-первых, он все время опаздывал на занятия, а во вторых, за три года, что он вел класс, так ни один ученик ничего и не сыграл толком на экзамене.
-Да что вы говорите? А как его фамилия?.. К сожалению, не знаю такого. С одной стороны, Сюзанна Владимировна, сейчас на гитару в основном идут такие дебилы... Гитарой ведь теперь что называется?.. Ничего общего с гитарой не имеющее. А с другой, за три года можно было бы и с ними что-то сделать.
-Вот именно. И поэтому я решила обратиться к вам, поскольку вас мне рекомендовали как очень опытного педагога.
-Вообще-то я больше исполнитель, но преподавать тоже люблю. Я вообще люблю все, что связано с гитарой.
-Вот и очень хорошо. Нам именно такой преподаватель и нужен. Надеюсь, вам у нас понравится. Занятия, значит, у вас будут по понедельникам и четвергам...
-Но, Сюзанна Владимировна, есть один нюанс... Вы по какому разряду меня сможете тарифицировать, и сколько это будет в рублях?
-А какой у вас педстаж?
-Видите ли, официальный стаж у меня только исполнительский, но я считаю, что он в принципе дороже, чем педагогический, если примерно из двадцати человек, заканчивающих училище, в мое время в лучшем случае один становился исполнителем, а все остальные - педагогами.
-Да, но... А вы значит, училище закончили, то есть у вас среднее специальное...
-Есть и высшее, но не специальное.
-А какое?
-Горный институт. Была и такая страница в моей биографии.
-Не знаю, не знаю... А почему вы в консерваторию не поступили?
-Ой, Сюзанна Владимировна! Когда там, наконец, открыли класс, мне было уже тридцать пять лет, и в артистических кругах меня хорошо знали и никаких документов не спрашивали.
-Не знаю, право, что делать с вашим Горным институтом, вот если бы Институт культуры на худой конец...
-А вот в Театральный институт меня брали с этим дипломом, когда им понадобился преподаватель гитары в свое время, сказали, что высшее образование у нас не дифференцируется.
-А сейчас вы там преподаете?
-Нет, к сожалению. Тогда же пришлось отказаться. Это было давно, я тогда еще учился заочно в училище, и мне начальство Ленконцерта отказало в справке на совмещение. Это, наверное, самая большая ошибка в моей жизни была...
Последнюю фразу Аркадий Петрович произнес тихо, как бы для себя, и при этом подумал: "Им всем тогда не давало покоя, что гитарист в то время мог взять все, что только в силах был унести. Взятку надо было давать, теперь это ясно..."
-Вот видите, Аркадий Петрович, закон есть закон. А вы хотите, чтобы я ...
-Так, извините, все это было почти двадцать лет назад. А теперь мы живем в условиях свободы и рыночной экономики.
-Ну, экономика, может быть, и живет в условиях свободы, а у нас, извините, школа государственная.
-В таком случае, как вы считаете с позиций представителя государства - что дороже: педстаж или талант и знание предмета?
-Ну, это, Аркадий Петрович, вопрос риторический. А я должна во всем отчитываться перед Управлением культуры. А там все по букве закона: образование, педстаж... А общий стаж у вас какой, и где вы работали?
-Солист-инструменталист филармонического отдела Ленконцерта, впоследствии переименованного в Камерную филармонию, непрерывный стаж - двадцать один год.
-А там у вас какой разряд был?
-Не помню, кажется, четырнадцатый.
-Да... По седьмому, восьмому вы, конечно, не пойдете.
-Естественно, Сюзанна Владимировна, ни в коем случае, только по исполнительскому.
-Ну, хорошо, я попытаюсь что-нибудь сделать. Подходите завтра, принесите мне справку о разряде, оба диплома, трудовую книжку, потом срочно надо сделать флюорографию...
"Ничего не пойму... - подумал Аркадий Петрович, попрощавшись и положив трубку, - у нас, в конце концов, демократия или диктатура? С утра до ночи из всех дыр кричат, что мол, наконец-то, мы обрели свободу. А где она эта свобода? Все, как было двадцать лет назад, так и осталось. Нет, вот проститутки, те обрели свободу, а преподаватели музыки до сих пор почему-то не могут. Все по старым формулярам: "Ваш диплом, ваш педстаж..."
Ему припомнилась байка про адмирала Крузенштерна. Пришел как-то к нему в каюту бездарный офицер и подал прошение о присвоении ему досрочно следующего чина. "А на основании каких особых заслуг вы считаете себя достойным досрочного повышения?" - поинтересовался адмирал. "Ну как, на основании того, что я совершил с вами кругосветное путешествие", - отрапортовал тот. На что адмирал ответил: "Видите у меня в каюте сундук? Он уже три кругосветных путешествия совершил со мной, а так сундуком и остался".
Нет, уважаемая Сюзанна Владимировна, если вы у нас такой ответственный государственный работник, то не кажется ли вам правильнее, собрать ведущих педагогов и предложить Аркадию Петровичу показать, как он владеет инструментом, или придти к нему на урок и посидеть в уголке, а потом пригласить его к себе и сказать ему сколько, по вашему мнению, он стоит? Или вам и вашему государству нужны только сундуки с педстажами?
Она, видите ли, Управления культуры боится. А вообще, чем теперь занимается это Управление культуры, и кому оно нужно?! Теперь, когда нет никакой государственной идеологии, чем это интересно оно управляет? С таким же успехом можно создать Управление северо-западной розой ветров или Управление течением реки Невы!.. Вот потому-то и сидим, уважаемые коллеги, в таком дерьме, что все деньги на культуру оседают в Управлениях и Комитетах. А вот у проституток, у них нету ни Министерства проституции, ни Управления. Отчасти и поэтому они получают за ночь больше, чем мы за месяц.
* * *
"Ну что... Школа, как школа, - подумал Аркадий Петрович, оглядывая помещение, - где тут у нас что?.."
-Вы, насколько я понимаю, Аркадий Петрович? - неожиданно подскочил и протянул руку пожилой мужчина невысокого роста. - Здравствуйте, меня зовут Егор Николаевич, я зав. отделом народных инструментов.
-Очень приятно, здравствуйте, - одновременно с рукопожатием поклонился Аркадий Петрович. После чего выпрямился и, устремив взгляд куда-то вдаль, добавил:
-Позвольте вам заметить, Егор Николаевич, что гитара - инструмент классический, хотя в тоже время и бесспорно народный, но в высшем значении этого слова.
-Ну, у нас, как и везде, гитара в рамках отдела народных инструментов, - несколько раздраженно отреагировал зав. Отделом. - Так что по всем вопросам, которые у вас могут возникнуть в процессе работы, лучше обращаться непосредственно ко мне, а не к директору. Вот ваш класс.
-Ну, ну... А, простите, почему здесь баяны стоят?
-Ну, вы же будете заниматься по понедельникам и четвергам, а по остальным дням здесь баянистка занимается. А вот это мой класс. Как видите, мы с вами по соседству...
При этом он почему-то лукаво улыбнулся. Класс был раз в пять больше предлагаемой ему каморки, к тому же наполовину заваленной баянами в футлярах.
-Простите, а вы, Егор Николаевич, что ведете?
-Тоже баян. Вот смотрите: у нас есть три школьных гитары, вот они стоят в футлярах. Делали на заказ на фабрике Луначарского. Можете использовать в работе.
-Здорово!.. А почему гитары хранятся в вашем классе? Давайте их перенесем в мой, а баяны сюда.
-Это еще зачем? Тут и так места не хватает, когда оркестр собирается. А вам ничего не стоит зайти и взять. А теперь пойдемте - я познакомлю вас с вашими учениками. Так, а ты иди в класс, садись и занимайся - бросил он на ходу какому-то мальчику.
Они пришли в небольшой актовый зальчик: справа на сцене стояли рояли, слева на стульях сидели его будущие ученики и их мамаши. Аркадий Петрович тот час прикинул, что пришли не все. Это его несколько раздосадовало, тем более, что по телефону он настоятельно просил собрать непременно всех.
- Так, кто тут у нас?.. Ботов - вижу, Мартынов... - бросал из стороны в сторону ястребиный взгляд Егор Николаевич. - Самохина... Так, Самохина, а где твоя квитанция?.. - параллельно он перебирал в руке какие-то бумажки. - Ага, вот она, едем дальше. Дятлов... Нету Дятлова?.. И квитанции тоже нет, запомним... Магарычев... А твоя где квитанция? Если в понедельник квитанции не будет, я тебя не допущу до занятий. Так, кто тут еще?..
- А вот, извините, мы за декабрь заплатили полностью, а школа нам не додала двух занятий, - вдруг сорвалась с места полная и довольно вульгарная дама. - И кто в данном случае что должен делать?
-Ну, занятий не было по уважительной причине: от нас ушел педагог, - нехотя ответил Егор Николаевич.
-Все равно как-то не солидно получается, мы платим деньги.
-Ладно... - на сей раз Егор Николаевич, перебирая бумажки, сделал вид, что не расслышал ее реплики. - Вроде все остальные квитанции на месте. Значит так: расписание остается прежним...
-Извините, у меня вопрос, - поднялась с места еще одна дама. - Вот мы в расписании идем первыми, а педагог все время опаздывает и недодает нам часов. Нельзя ли нам с кем-нибудь поменяться?
-Так, тот педагог ушел. Именно по той причине, что он опаздывал. Теперь у вас будет новый педагог по специальности - Аркадий Петрович, вот он стоит рядом со мной. Аркадий Петрович, значит, я вам перепишу расписание, журнал возьмете в учительской, ключ на вахте... Вот собственно и все. Или вы еще что-то хотите добавить от себя?
-А как же! Именно для этого я и просил всех собраться, - сказал Аркадий Петрович, оглядывая аудиторию поверх голов с легкой артистической улыбкой. Затем он перевел взгляд на Егора Николаевича, и несколько удивился, что тот, вместо того чтобы идти к своему ученику, разложил на рояле какие-то бумаги и, бросая время от времени в зал свой ястребиный взор, стал что-то в них отмечать.
-Ну, не знаю как вы, а я считаю, что вам несколько повезло, - начал Аркадий Петрович свою речь. - Потому что в нашем городе ну... Уже пять гитаристов, пожалуй, могут состязаться со мной в уровне владения инструментом. Каждый из нас, естественно, считает, что он самый лучший, но тем не менее... Есть правда один, который всех опередил, но он уже, кажется, в Москве. Это я говорю о технической стороне, а что касается художественной, то это, сами понимаете, вопрос сложный и щепетильный. Вот тут на всякий случай принес показать...
С этими словами он достал из своей сумки и развернул афишу, в центре которой был помещен его портрет с гитарой и большими красными буквами напечатано: "Аркадий Исаков (гитара)".
-Обратите внимание, - сказал он, - вот тут сверху написано: "Ленинградская Камерная филармония". Так вот, когда у нас был Ленинград - такую афишу не каждый мог напечатать, кто захотел. Есть и еще одна...
Он развернул вторую. Буквы там были поменьше и фамилий две.
-Это я играл недавно концерт с симфоническим оркестром композитора Родриго.
И, заворачивая афиши, он добавил тихо, как бы самому себе:
-Играл, правда, неважно... Но у нас, кто и неважно играл, несколько человек в стране.
И снова устремив взгляд поверх голов, он решительно произнес:
-Так что, думаю, для того, чтобы преподавать в начальной школе, у меня достаточно квалификации, - и он перевел взгляд на Егора Николаевича.
-Вы, Аркадий Петрович, покороче, если можно. Люди - после работы, устали... - тот нервно забарабанил пальцами по крышке рояля.
-Хорошо, постараюсь. Самое главное, на что я хочу обратить ваше внимание, - продолжил Аркадий Петрович, - что музыкальная школа - это не общеобразовательная, где вы обязаны учиться, с вытекающими отсюда взаимоотношениями между педагогом и учениками. Здесь мы учимся получать удовольствие и доставлять удовольствие другим. Поэтому взаимоотношения между учеником и педагогом должны быть самыми доверительными. Особенно важно это при той методике, которая принята у нас, а именно, когда педагог на уроке только объясняет и показывает ученику, что и как ему следует делать, а, так сказать черновую работу, ученик выполняет дома. Эта методика рассчитана на людей, увлеченных и способных самостоятельно заниматься.
К сожалению, современные дети, перегруженные обилием ненужной информации и бездарной общеобразовательной школой, не всегда оказываются на это способны. Поэтому внимание родителей, в первую очередь, должно быть направлено на то, чтобы дети ежедневно не менее часа сидели с инструментом, и обеспечить им для этого соответствующие условия. И вот за этим, уважаемые родители, вы должны следить, а не за тем, сколько минут недодал или передал педагог, - и он строго посмотрел на обеих мамаш. После чего добавил:
- Если, конечно, вы хотите, чтобы ваши дети чему-то научились. И учтите, что если ученик дома много занимается, и мне, чтобы направить его в нужную сторону необходимо больше времени, чем отведено в расписании, я буду заниматься с ним дольше. Но если ученик дома ничего не делал, я отправлю его обратно домой. А я, по тому как он играет мне на уроке, всегда отличу, занимался он дома, да у него не получается, или он просто ничего не делал. И обманывать меня бесполезно.
-Нет уж, Аркадий Петрович, вы старайтесь придерживаться расписания, люди все-таки деньги платят, - неожиданно встрял Егор Николаевич.
-По поводу денег...- Аркадий Петрович саркастически улыбнулся. - Вы, вообще-то, отдаете себе отчет в том, что за месяц платите меньше, чем в Европе один урок стоит? Я уж не говорю о Японии...
-Да, а зарплата у нас тоже не как в Европе...- заерзали на своих местах мамаши.
-Это верно, - согласился Аркадий Петрович. - Но только, когда вы приходите в магазин за продуктами, вас не спрашивают, какая у вас зарплата. И платите вы примерно столько же теперь, сколько и в Европе это стоит.
Но, если честно... - он снова переменил тон на ласково-поучительный. - Я люблю детей и люблю преподавать. Поэтому, когда ученик не приходит на занятие или приходит неподготовленным, он меня этим очень обижает. И еще: я приветствую, если кто-то из родителей присутствует на моем занятии с их ребенком и своими глазами видит, что и как я делаю. И вообще любой, кто любопытствует или сомневается в правильности моего преподавания, может присутствовать на моих занятиях и потом высказать мне свое мнение, - при этих словах он снова посмотрел на Егора Николаевича.
-Ну, вы как, все закончили? - тот явно уже был раздражен тем, что говорит Аркадий Петрович. - Значит, вот вам расписание - там все указано. Первым идет Ботов в тринадцать сорок пять, будьте любезны - без опозданий, у нас с этим строго. И далее по сорок пять минут, чтобы ни у кого не было претензий. И еще: аккуратнее заполняйте журнал, ваш предшественник и это забывал делать.
-По поводу журнала... - прежним невозмутимым тоном, каким он обычно отвечал на записки со сцены, продолжил Аркадий Петрович. - Если ученик заболел, или по каким-то другим причинам не может быть на занятии, то накануне он должен позвонить мне, лично, по телефону и предупредить об этом. Запишите телефон... И вообще, звонить мне можно когда угодно и сколько угодно. Чем больше ученик интересуется предметом, тем мне приятнее. Но если я пришел в школу, значит пришли все.
И опять он посмотрел на Егора Николаевича, так как знал, что и все педагоги отмечают в журнале отсутствующих, как присутствующих, поскольку за каждое "эн-бе" педагогу по закону положено только 50% и без того мизерной оплаты, но все это делают, как бы тайком и озираясь, а он решил заявить об этом открыто.
-Ну, все, Аркадий Петрович, заканчивайте. Вы слишком много говорите. Лучше скажите, что ученики должны подготовить к первому занятию.
-На первое занятие, значит, приносите все, что у вас есть: все ноты - что вы там проходили без меня, а так же нотную тетрадь, ручку и карандаш. И постарайтесь наилучшим образом подготовить то, что вы играете наизусть. Ну, вот и все, пожалуй. Какие будут вопросы?
-А карандаш для чего?
-Чтобы делать отметки в печатных нотах.
"Ну что... - подумал Аркадий Петрович, возвращаясь домой. - Напонтовал по полной программе", - и мысленно усмехнулся, поскольку был он по сути своей в первую очередь артистом и чувствовал поэтому себя в этом самом "Аркадии Петровиче" примерно так же, как боксер чувствует себя во фраке на приеме. Потому что все, кто его знали, называли его не иначе, как "наш Аркаша", расплываясь при этом в добродушной улыбке. Да и сам он при первом удобном случае говорил всем: "Называйте меня просто Аркадием - у нас артистов так принято, мы и умираем Сашами да Мишами".
Но последнее время он все чаще стал обращать внимание, что в условиях так называемой "свободы" понты стали цениться куда больше бесшабашного добродушия. Но, самое главное, он убедился, что только поставленные в самом начале условия, может, как-то еще и будут выполняться, но надеяться на то, что тебя оценят по твоим трудам впоследствии - бессмысленно и бесполезно. Кто-кто, а он прошел в этом плане хорошую школу.
* * *
Всю жизнь Аркаша благоговел перед классикой, причем настолько, что это даже мешало ему в исполнительстве, так как начисто лишало необходимой в этом деле самоуверенности. Шли годы и десятилетия, а он, работая над классическими произведениями, только постоянно ловил себя на мысли, что вот только сейчас, наконец, он и начинает понимать, как надо их исполнять, а раньше и вовсе не следовало бы этого делать.
Но была область, в которой он нашел-таки "искусство в себе". Он сочинял аранжировки к песням Окуджавы, Визбора, Галича и других, которых тоже считал классиками. Аранжировки эти, являясь по функции аккомпанементом, представляли собой законченные гитарные этюды, оригинальные по гармоническому решению и весьма сложные технически. В них Аркаша методом музыкальной драматургии и стилистики выявлял, как ему казалось, философскую глубину этих произведений, с единственной благородной целью: доказать всем, что эти песни отнюдь не музыкальный примитив и намного лучше эстрадной пошлости. А всех он тогда считал умными и алчущими правды.
Началось все с того, что работавший с ним в одном отделе мастер художественного слова Давид Пустовой предложил ему сделать совместную композицию по произведениям Булата Окуджавы. Аркаша с радостью согласился, потому что в личном плане Пустовой ему нравился, так как был человеком скромным и остроумным. А в творческом, он подумал, что "на бесптичье и ж... - соловей".
Композиция, которую Пустовой почему-то называл спектаклем, стала пользоваться большим успехом, можно сказать максимальным, каковой был возможен в епархии филармонического отдела Ленконцерта.
Правда, когда Пустовой, одержимый жанром "театра одного актера", старательно обыгрывал паузы между произведениями ( "дырки от бубликов" - как называл их Аркаша), он заметно проигрывал в глазах публики. Но когда он только пел песни, смысла которых, правда, он начисто не понимал и поэтому просто вовремя раскрывал рот под Аркашину музыку, успех был намного большим.
Публика, которая к великому Аркашиному разочарованию, оказалась-таки дурой, расточала свои комплименты исключительно одному Пустовому со словами: "И кто бы мог подумать, что Окуджаву может петь не только он сам". А все, что он - Аркаша придумал воспринималось ею, как само собой разумеющееся и должное.
Аркашу начинало это сильно раздражать, тем более еще и потому, что сколько они ни выступали на центральных площадках в городе, сколько ни колесили по гастролям, никто из молодых начинающих исполнителей не предлагал ему заняться с ним тем же, дабы пойти в этом плане дальше Пустового. Тогда он еще не знал, что для молодых исполнителей давно уже "искусство в себе" было только цитатой из Станиславского, а Пустовой, хоть и высоко поднялся на его плечах, но все же не настолько, чтобы им захотелось ему подражать.
Когда Аркаша стал задумываться над тем, не расстаться ли ему с Пустовым полюбовно и не ограничить ли себя, как прежде, только гитарной музыкой, тот неожиданно предложил сделать с ним еще одну композицию по произведениям Александра Галича. В стране грянула, так называемая "перестройка" и это стало можно. Аркашу это его намерение очень удивило, потому что главной психологической особенностью характера Пустового было то, что он никогда ни в чем не имел своего мнения, он попросту не знал что это такое. И если ему по ходу концерта нужно было что-то сказать от себя, то мастер художественного слова не мог толком связать двух слов. "Вот нас всю жизнь учили... А мы во все это верили..." - как-то неестественно взвизгивал он, отчаянно размахивая при этом руками.
-Додик, ну сам посуди, какой из тебя Галич? - пытался урезонить партнера Аркаша.
-Ну, какой из меня Галич - не тебе решать, а от тебя мне нужны твои аранжировки. - огрызался Пустовой, после чего начинал буквально преследовать Аркашу, расписывая какие блага может сулить им эта программа в условиях надвигающейся свободы.
В свою очередь Аркашу распирало любопытство: - А сможет ли он найти музыкальное решение этого, столь непохожего на Окуджаву автора. И в конце концов он сочинил целые инструментальные баллады, в коих он приводил цитаты из всем известных, как ему казалось, классических произведений, которые он подбирал и разрабатывал в соответствии с драматургией текста по канве мелодий песен.
-Ну, теперь уже Пустовому придется поработать над исполнением, - подумал Аркаша - поскольку в противном случае он будет иметь бледный вид под такую музыку.
Но вместо этого Пустовой, еще более одержимый жанром "театра одного актера", стал раскрывать свой рот и выкрикивать слова уже когда ему вздумается, основательно перевирая при этом все мелодии.
Если публика песни Окуджавы еще как-то знала в авторском исполнении, то Галича она слышала впервые от Пустового. Аркашина музыка поэтому воспринималась ею, как авторский оригинал, и Пустовой, забравшись на этот раз ему уже на голову, приподнялся в ее глазах еще выше.
В филармоническом же отделе Ленконцерта Аркаше, которого теперь невозможно было достать из под Пустового на лекции-концерты о гитаре, приклеили ярлык аккомпаниатора Пустового, а вся гитарная музыка перешла в ведение недавно пришедшего молодого солиста Миши Козухевича.
Пустовой, чувствуя, что Аркаша вот-вот с ним расстанется, стал буквально подносить ему гитару и помогать надевать ботинки перед очередным концертом. Но в то же время упорно не желал печатать его имя в афише такими же буквами, как свое, ссылаясь на то, что наборщик этого не поймет. Отношения между ними стали обостряться.
Тем временем в условиях так называемой "свободы", благодаря беспрерывной пропаганде порнографической вакханалии, по сравнению с которой прежняя примитивная эстрада казалась прямо-таки пределом совершенства, всеми средствами массовой информации и, полезшей изо всех дыр на малые площадки кухонной самодеятельности, от недавнего монополиста Ленконцерта с его передовым филармоническим отделом осталась разве что одна бухгалтерия в полном составе, да административный аппарат. Причем директоров стало еще больше. Все они, получая солидные по сравнению с артистами оклады, выпускали от силы десять концертов в месяц на площадках, временно отбитых у кухонной самодеятельности.
На одном из таких концертов, когда Пустовой, как всегда размахивая руками, заявил, что Окуджава, в общем-то, песен не писал, а писал стихи, которые напевал, Аркаша возразил ему сказав, что он, как специалист, считает, что Окуджава писал именно песни, и что все песни, ставшие впоследствии народными, были написаны примерно такими же личностями, как и Окуджава.
Пустовой, который не мог отстоять свою точку зрения, поскольку никогда не имел собственного мнения, да и точка эта была не его, а выдернутая из чьей-то рецензии двадцатилетней давности, тот час эмоционально взорвался на глазах изумленной публики, в составе нескольких, ничего не понимающих бабок. Тогда Аркаша поклонился и ушел со сцены.
Прослышавший от возмущенных бабок про инцидент на концерте худрук теперь уже Камерной филармонии Алексей Павлович Коблонский, которого Аркаша когда-то называл Лешей, начал орать на него, мол, какое право он имел говорить со сцены, когда этого нет в официальном сценарии. На что Аркаша заметил, что и того, что говорил Пустовой про Окуджаву, тоже нет в официальном сценарии. Тогда Коблонский, опять-таки не найдясь, что ответить, громко стукнул кулаком по столу и заорал: "Вон!"
Не смотря на то, что секретарь долго отказывалась давать ему бумагу для заявления, намекая на то, что Коблонский уже достаточно наварил денег, сдавая помещения бывшего Ленконцерта в аренду представителям коммерческих структур для проведения мероприятий в ночное время, и скоро отбывает за границу, он все же гордо ушел из организации, в которой проработал более двадцати лет.
Некоторое время после этого Аркаша еще работал в театре "Ваганты".
Началось все опять-таки с того, что на заре, так называемой "перестройки" он познакомился с некой Нонной Мещеряковой. Поначалу он просто хотел приударить за пикантной женщиной, но как только та поведала ему, что не против заняться с ним интерпретацией его любимых авторов, он тот час отбросил в сторону свои сексуальные поползновения и стал творить.
-Понимаешь, Ноночка, классика потому и классика, что на самом деле в ней все просто, не примитивно, а просто, - вдохновенно назидал он. - Вот обрати внимание, как развивается мелодия: сначала унисон и опевание унисона - "Наполним музыкой сердца", затем секунда и опевание секунды - "Устроим праздники из буден", поступенный ход и новый унисон с новым опеванием на терции - "Своих мучителей забудем", и наконец кварта - "Найдем любимейшую дверь"... Все гимны, Ноночка, начинаются так или иначе с кварты. И тут мы все время идем к этой торжественности. Но для этого надо внутри себя четко знать каждый звук. Давай начинай... "Наполним му..." - одно "эм", Ноночка, согласные задерживают выдох и тем самым обеспечивают целостность фразы.
Ноночка явно ничего не понимала, но слушала его, раскрыв рот. Потом она пропадала, потом опять случайно забегала... И он снова и снова капал ей на мозги, как надо петь "Наполним музыкой сердца". Данные у нее были прекрасные, но она абсолютно не знала, что такое работать. Тем не менее, за три года случайных наскоков ему все же удалось несколько снивелировать вопиющую вульгарность, с которой она пела до него, подражая при этом всем эстрадным дурам одновременно. И однажды она сказала, что с ним непременно хочет познакомиться ее муж Гриша.
-Ну, наконец-то, Аркадий, - самым дружеским образом тряс его руку Гриша.
- Нонна столько рассказывала мне про вас. А, впрочем, давай на "ты". В конце концов, мы - шестидесятники. Мы все любим бардов, мы воспитаны на Окуджаве. Короче. У меня скоро, дай бог, будет свой театр, пока есть только труппа, и нам позарез нужен музыкальный спектакль. Что бы ты мог посоветовать? Конечно, много обещать не могу, мы еще только начинаем, сам понимаешь. Я тоже работаю почти на одном энтузиазме, как и ты. На таких людях, как мы, все и держится. Но в будущем, теперь, когда настала, наконец, свобода творчества, сам понимаешь, нас ждут большие перспективы.
Гриша Аркадию очень понравился, не смотря на то, что он начисто был лишен музыкального слуха и полностью этого не осознавал. Аркадий, потормошив своих друзей коллекционеров, вскоре состряпал для Мещеряковой композицию из песен разных авторов, написанных от первого женского лица, и принялся за их аранжировку. Тут Аркадий вспомнил про "театр одного актера", которым был так одержим Пустовой, и решил тоже осуществить этот принцип, но с той лишь разницей, что обыгрывать не "дырки от бубликов", а сами "бублики", то есть песни, как актерские перевоплощения в различные женские образы.
Гриша, положив Аркадию какой-то символический оклад, сам режиссировать, а точнее подписываться под его Аркадия "режиссурой" не стал, и не смотря на бедность, пригласил еще молодого режиссера Голородова. Голородов, который оказался весьма толковым режиссером, с большим уважением отнесся к исполнительским принципам, выдвигаемым Аркадием. И за полгода они вдвоем кое-как объездили фурию Мещерякову и родился спектакль "Никогда я не буду Парижанкой", название которого придумал Гриша, а все остальное Аркадий. После чего Голородов куда-то уехал, так и не получив обещанных Гришей денег, а спектаклем стал руководить сам Гриша.
Мещерякова была женщиной в полном смысле этого слова. При абсолютном отсутствии логического начала на эмоциональном уровне ее чувственное нутро в равной степени возбуждало, как начальственное положение своего мужа, так и вдохновенная правда Аркадия.
Гриша почему-то начал ревновать к этой правде. И если спектакль проходил очень хорошо на сцене, то Грише явно становилось не по себе. Он тотчас назначал репетиции, на которых подобно Пустовому начинал режиссировать "дырки от бубликов". После Гришиных "режиссерских находок" очередной спектакль проходил уже гораздо хуже. Гриша успокаивался, а Мещерякова, подобно побитой кошке, некоторое время внимала вдохновенной правде Аркадия и на очередном спектакле старалась выполнить уже его установки. Спектакль снова проходил более удачно. И тогда опять появлялся Гриша со словами: "Ну, вот теперь, наконец, настало время серьезно заняться "Парижанкой" и с новым энтузиазмом брался за "дырки".
В условиях так называемой "свободы" Гриша, после того, как ему удалось захватить помещение некоего подросткового клуба "Июль" и присвоить театру "Ваганты" звание государственного, как-то неожиданно обернулся этаким театральным князьком Григорием Александровичем, который не смотря на то, что начисто был лишен музыкального слуха отечески назидательно стал указывать Аркадию, как ему следует играть, под подобострастные взоры костюмеров и помрежей. Одновременно с этим он выпустил новую афишу "Парижанки" в которой, кроме огромного портрета Мещеряковой и соответствующего всеподавляющего титра, была еще целая куча фамилий, среди которых он и себя помянул дважды, а где-то в самом низу, рядом с "билеты продаются в кассе", после всех помрежей и художников по костюмам, самым мелким шрифтом было написано, что принимает участие и он - А.Исаков.
Аркадию, который по праву считал себя автором сценария, равноправным партнером и в какой-то степени режиссером, все это очень не понравилось. И хотя он и считал Мещерякову своим детищем, и, поэтому многое ей снисходительно прощал, здесь самым решительным образом заявил, что с такой афишей он с ней работать не будет.
Некоторое время Нонна и Гриша хитрили, сваливая то на наборщика, то на бутафора, то друг на друга. И тогда Аркадий, придя на очередной спектакль, рядом с этой афишей повесил свою ленконцертовскую, и потребовал от Мещеряковой соло во втором отделении. Мещерякова, к тому времени уже самозабвенно вжившаяся в роль великой примадонны, хотя и не играла в Гришиных балаганах ни одной главной роли, презрительно бросила: "А ты разве умеешь?" Тут уже Аркадий не выдержал, и со словами -"Ты что, сука, забыла?!."- громко ударил кулаком по гримерному столику.
Естественно, что после этого, отыграв прощальный спектакль, на котором, кстати, его соло прошло лучше всего, он навсегда ушел и из театра.
"И все потому, - подумал Аркадий Петрович - что я вовремя не ставил условий. Не понтовал, не делал себя... Я думал, что искусство, которое сидит во мне, сидит и в них, коль скоро они этим занимаются. Надо только подсказать, как его оттуда доставать. Дурак, я с этой своей правдой всю жизнь пытался воспитывать взрослых людей, а воспитывать можно только детей.
Может быть поэтому, судьба, которая была ко мне столь щедра и снисходительна, когда я мало чего знал и умел, оказалась столь беспощадна теперь, когда я многое знаю и умею. Может быть для того, чтобы я навсегда похоронил это тщеславное "искусство в себе" и за оставшееся мне время воспитал хоть нескольких себе подобных. А те, в свою очередь, воспитают еще нескольких. И, глядишь, какая-то правда на земле все же останется. А вся эта публика, которой мне так теперь не хватает... Правильно сказал писатель из фильма Тарковского "Сталкер": "Они только жрут".
* * *
-Так, это кто у нас?
Маленький мальчик, который кажется меньше своей сравнительно небольшой по размерам гитары, нерешительно входит в класс.
-Костя...- тоненьким голосом протягивает он.
-А, Костя Ботов? Есть такой. Давай я помогу тебе распаковаться.
-Спасибо, я сам, - он некоторое время возится, вынимая из чехла маленькую серийную гитарку, после чего находит в классе две скамеечки: одну самую низкую, а вторую, наоборот, самую высокую и садится на стул, поставив левую ногу на высокую, а правую на низкую.
-Молодец, Костик, правильно сел. А я то все думал - для кого эта маленькая скамеечка? Ну давай - показывай: что ты умеешь.
-Гамму?.. - Нерешительно тянет он.
-Ну, можешь гамму для начала. Дай-ка я потрогаю: ручки у тебя не холодные?.. Нормальные ручки.
-А можно я лучше сразу мелодию сыграю? А то гамма у меня не очень получается.
-Еще лучше. Как пьеса называется?
-Не помню. Кажется, русская народная песня.
-Ну, давай.
Маленький Костик для того, чтобы увидеть левую руку, наклоняется вперед и кладет подбородок на обечайку. Некоторое время он примеряется, и, наконец, вспомнив, какими пальцами начинать, делает первое отчаянное усилие. При этом, как только палец касается струны, его почти парализует судорога так, что на маленькой детской ручке становятся отчетливо видны волокна. Наверное, лучник, натягивая тетиву, меньше напрягается, чем этот ребенок, пытаясь извлечь звуки. Но, не смотря на все это, Костик героически форсирует звук за звуком. Аркадию Петровичу постепенно становится не по себе от сострадания, и он, наконец, не выдерживает:
-Погоди, погоди, Костик, так играть нельзя. Ты очень сильно напрягаешься. Дай-ка мне свою гитару, я заодно ее подстрою... А ну-ка, Костик, вытяни мне вперед правую ручку. Так. А теперь растопырь пальчики, просто вот так максимально раскрой ладошку. Не надо напрягаться. А теперь собери пальчики в кулак. Так, большой пальчик сверху. Не жми кулачок. Теперь резко выбрасывай пальчики обратно туда в пространство... А теперь сюда в кулачок. Так. Давай теперь: туда, сюда, раз, раз, раз... Не напрягайся, лучше улыбнись. Молодец. Смотри на ручку, как двигаются пальчики оттуда сюда и запоминай. Так... Растопырь пальчики... А теперь точно также, но только медленно, медленно веди их в кулачок... Смотри на ручку и улыбайся. Стоп. А теперь в этом положении вот так "поморгай" ими: так, так, так... Запоминай ощущение.
Вот это движение, Костик, и есть то, каким мы извлекаем звук на гитаре. Движение пальчика, как бы из бесконечного пространства сюда в конечное положение. А струна находится ровно посередине. Кстати, и диапазон гитары - это тоже точная середина музыкального диапазона вообще. В этом заключается большой символический смысл, как, впрочем, и во всем, что связано с гитарой...
-Что?..
-Ничего, Костик, это я так, немного задумался. Давай еще раз. Так, так... А теперь попробуй то же самое каждым пальчиком отдельно: пальчиком "и".., пальчиком "эм".., пальчиком "а".., а теперь пальчиком "пэ"... Молодец. А теперь бери гитару и попробуй дернуть точно таким же движением пальчиком "и", вот этим пальчиком, третью струну. Так, спокойно. Если не получится - ничего страшного. Ты только сделай правильное движение и попади при этом на струну...
Костик делает, как и прежде отчаянное движение и его пальчик тот час схватывает судорога. Аркадий Петрович откинулся на спинку стула и слегка прикрыл глаза:
- Погоди, Костик, "Чапай думать будет"... Так, давай мне свою тетрадь. Что тут у тебя?.. Так, ясно... Он взял ручку и открыл чистую страницу... Вот, Костик, давай: где эта нотка?.. Правильно. Вторым пальчиком ее. Да не дави сильно и так звучать будет. А вторая нотка - у нас открытая струна. Вот и давай пальчиком "пэ" толкай четвертую струну туда... А пальчиком "и" третью сюда обратно. Как на качелях: туда - сюда... Так, уже лучше. Где у нас следующие нотки? Открытые струны, правильно. Правой ручкой то же самое: туда, сюда... Повтори: сначала то, а потом это. Так. Теперь то же самое наизусть.
Дверь в класс неожиданно приоткрылась, и на пороге показался мальчик, лет десяти тоже с гитарой. Аркадий Петрович посмотрел в расписание.
-Это кто, Мартынов?.. Посиди там немного, мы сейчас заканчиваем.
-Вот, Костик, я написал тебе в тетрадку задание печатными буквами.
Прочти, все ли понятно... Ну, тогда, давай, занимайся.
-Проходи, Мартынов. Тебя как зовут?.. Дима, очень приятно. Садись, Дима, как тебе удобнее, и покажи, на что ты способен.
-Вот, Аркадий Петрович, я все ноты принес, как вы велели.
-Молодец, так... "Хрестоматия, 3-5 классы детских музыкальных школ"... А ты в каком числишься?
-Здесь?.. Во втором.
-Интересно... И что ты отсюда играешь?
-Вот эту, и еще эту, а из этого сборника - вот эту.
-Ну, и с чего тебе удобнее начать?
-Да мне все равно, давайте с этой... А можно по нотам?
-А что, наизусть ничего не играешь?
-Да нет, как-то...
-Ну, давай по нотам.
То, что услышал Аркадий Петрович, превзошло все мыслимые ожидания. В исполнении не было даже никакого намека на музыку, а была сплошная каша из всевозможного рода "запинок" и "спотыков", среди которых иногда проскальзывали отдельные звуки. Ученик сначала пропускал отдельные доли, а потом стал промахивать целыми тактами. Однако это его ничуть не смущало, и он продолжал чесать дальше.
-Стоп, стоп, - не выдержал, наконец, Аркадий Петрович. - Ты что мне играешь?
-Как что?.. Вот, я здесь где-то остановился, - и он ткнул пальцем в ноты.
-А до этого ты хочешь сказать, что все сыграл?
-Ну, так... - он мило улыбнулся. - Конечно, ошибался немного.
-Нет, Дима, ты не немного ошибался, а много. И ты больше, пожалуйста, никому никогда такую игру не показывай. Эта вещь тебе явно сложна. Давай-ка вот эту, она попроще.
-А, эту... - он заглянул в ноты и пошел чесать точно таким же образом.
-Нет, так дело не пойдет. Это тебе тоже сложно. Покажи-ка какие там у тебя еще ноты имеются...
-Ну, вот этот сборник... Но по нему я ничего не помню. Это в прошлом году было, - он презрительно пожал плечами и снисходительно посмотрел на сборник.
-Вот, давай мне его. Так: "...1-2 классы детских музыкальных школ". А ну-ка, Дима, давай разбери мне начало вот этой пьесы. Не торопись, повтори первые три восьмых. Дальше. Нет, сразу от того места, на котором ты остановился. Так... Теперь сыграй все вместе. Теперь следующие два такта. Ну, что там у тебя не получается? Еще раз, а я посмотрю на левую руку.
А, все ясно. Ты, Дима, неправильно прижимаешь струны левой рукой. Такое впечатление, будто ты думаешь, что лады это клавиши рояля или аккордеона. Ты давишь на них изо всей силы, а звук все равно получается нечистый. Отвлекись от гитары. Вот тебе карандаш. Возьми его двумя пальцами. Теперь возьми другими двумя пальцами. Теперь возьми его тремя пальцами. Теперь четырьмя. Обрати внимание: ты всегда берешь его с большим пальцем. Теперь: держи карандаш двумя пальцами. Скажи: много усилия требуется тебе для того чтобы удержать его?.. Не много. Ровно столько же усилия, а может быть даже меньше необходимо для того, чтобы прижать струну к порожку. Но для этого струну в нужном месте необходимо именно взять, точно так же, как ты берешь карандаш.
Так, этот палец у нас здесь, а этот здесь. Бери гриф, как только что брал карандаш, этими пальцами. Так, отпусти... Снова возьми... Опять отпусти... Возьми. А теперь сыграй правой рукой. Ну, как?.. То-то! Бери ручку, записывай задание.
-Да я и так запомню.
-Пиши, пиши. Чтобы потом не было: "А вы этого не говорили". Значит так: учить сразу наизусть небольшими отрывками, в скобках: по два такта, как на уроке. Первые три слова подчеркни. При этом все играть значительно медленнее, чем хотелось бы, но ровно, не позволяя себе ошибаться. Последние три слова тоже подчеркни. Все понял? Ну, пока тогда, занимайся.
-А это кто у нас? И почему без гитары?
-А что, разве Костя гитару не оставил? Он был сегодня?
-Погоди, это маленький Костя?
-Да мой брат.
-А, так ты у нас Ботов старший - Аркадий Петрович заглянул в расписание - Ваня, так тебя зовут? А что, похожи с братом. Посмотри, вот какая-то гитара. Она?.. Ну, тогда давай: садись, сыграй что-нибудь.
Ване на вид лет восемь, девять, но заметна некоторая взрослая деловитость и самоуверенность. "Ну, понятно, - подумал Аркадий Петрович - старший брат".
-Сначала я "Цыганочку" сыграю - заявляет он, открыто и уверенно глядя перед собой.
-Ну что ж, порадуй.
Так же, не глядя на гриф, он начинает перебирать известный всем гармонический квадрат в ля-миноре, безо всяких даже самых простейших мелодических украшений. Повторив его три раза подряд, он начинает играть то же самое аккордами. При этом заметно, что он, в отличие от предыдущих учеников, испытывает при этом большое удовольствие.
-Ну, хорошо...- задумчиво протянул Аркадий Петрович. - И кто же это сочинил тебе такую "Цыганочку"?
-Игорь Алексеевич, - гордо отвечает он.
-Это тот, кто преподавал специальность до меня?
-Да, - и в глазах его появляется грусть и некоторая неприязнь к новому педагогу.
-Ну ладно... А еще что-нибудь играешь?
-Еще: русскую народную песню.
-Ну, давай.
Трактовка простейшей народной мелодии в художественном отношении была так же бездарна, как и только что исполненная "цыганочка": где - голая мелодия, а где - самым нелепым образом - тот же стандартный аккорд. Но в техническом отношении немного сложнее. И поэтому Ваня, который и до этого играл тихим зажатым звуком, тут и вовсе его потерял. Тем не менее, играл он все с той же самоотдачей, и закончив, с гордым вызовом посмотрел на нового учителя.
-Так... - снова задумчиво протянул Аркадий Петрович. - А этой пьесы у тебя есть ноты?.. Ну-ка покажи. В.Калинин... Никогда не слыхал такой фамилии. Ничего себе, сколько наворотил...
-Ну что я могу сказать тебе, Ваня... - Аркадий Петрович внимательно посмотрел на ученика. - Ты в общеобразовательной школе, в каком классе учишься?
-Это в простой? - Он удивленно посмотрел на учителя - В третьем.
-А по чтению или по литературе, не знаю как там у вас теперь называется, вы что проходите?
-Ну, сейчас Чехова читаем.
-А до этого что читали?
-До этого Толстого.
-А Пушкина, Лермонтова читали?
-Читали... - удивление его растет.
-Вот видишь, Ваня, читать мы учимся на Пушкине, на Лермонтове, на Толстом, на Чехове. Мы не учимся читать на тех писателях в кавычках, которыми сейчас завалены все прилавки, на всяких там "звездных войнах" и прочей макулатуре. Потому что на них, разве что, уже умея читать, можно разучиться правильно говорить, это можно, а вот научиться читать никак нельзя. Научиться читать можно только на классике. Так же, как в свою очередь говорить мы учимся на слове "мама", а не на слове "порнография".
-А что это такое? - спрашивая, он почему-то лукаво улыбнулся, видать знал уже это слово.
-Это я так, извини, погорячился. Так вот, - Аркадий Петрович строго и одновременно ласково посмотрел на него. - Я сторонник того, чтобы и музыке нам учиться на классике, дабы воспитывать в себе, кроме всего прочего, хороший вкус.
-А вам что, не нравятся русские народные песни?
-Нет, почему, очень нравятся. Но не в таком изложении. Русская песня - это, в первую очередь, выдержанная полифония, то есть многоголосие. Ну, в простейшем детском варианте это должен быть хотя бы элемент двухголосия, а не так что одна мелодия, а к ней что придется.
-А вот Игорю Алексеевичу нравятся русские песни, - он снова с вызовом посмотрел на Аркадия Петровича, явно пропустив мимо ушей то, что тот только что сказал.
Аркадий Петрович еще строже посмотрел на ученика.
- Мне, Ваня, очень нравится, что ты с таким почтением относишься к своему прежнему учителю. Более того, мне очень нравится, что ты любишь русские народные песни. И вообще, Ваня, я вижу: ты у нас крепкий русский орешек, -Аркадий Петрович слегка улыбнулся, воодушевляясь. - И мне это, Ваня, тоже нравится. Так вот и я тебе скажу по-русски. Знаешь такую поговорку: "Новая метла по-новому метет", понял?
Ваня слегка насупился, но потом улыбнулся и спросил: