Серое, как ни крути, небо, дождь, мрак, промозглый воздух под зонтом со сломанной спицей, грязная вода из-под колес стекает по пальто... "В Париже такого не бывает!" - думает зло Полина Марковна, стряхивая грязь.
Каждый день Полина Марковна возвращается с работы часов пяти, и почти всегда вокруг это: грязь, дождь, ущелье Вознесенского проспекта, небо, напоминающее половую тряпку, неопределимы время года или время дня, и усталость, вечная усталость... И болят ноги, язвы ноют, сапог режет прикрытые лишь тонким бинтом раны...
Проталкиваясь через мокрых прохожих, пожилая женщина ругается про себя, потому жизнь ее раздражает. Она мечтает о Париже, но на что поедешь? Полина Марковна - рядовой стоматолог в рядовой клинике, с рядовой зарплатой... мизерной пенсией...
Сегодня причиной плохого настроения Полины Марковны стал великолепный путеводитель по Версалю, глянцевый, с яркими, словно выходящими из страницы фотографиями. Вернее, не сам путеводитель, а цена его. Восемь долларов, восемь долларов!..
Полина Марковна, надо сказать, не прекраснодушно мечтала, опершись о подушку: "Ах, Париж!" Нет, она копила, зная, что придет день -- и она пройдет по городу свой мечты. Она обязательно съездит в Париж -- прекрасный город, где нет ни серости, ни дождя, ни родственников...
О, этот город! Любовь и боль моя! Красота и грязь, простор, вода и ветер, ветер среди колонн и решеток... Святой Петербург, сумрачна душа твоя, но манит и притягивает неброский узор ее, завораживает, как строгая правильность нитей и кругов паутины, где взблеснет иногда на солнце капля росы, словно детская слеза...
В расстроенных чувствах вернулась домой Полина Марковна, и настроение ее не улучшилось. В темном коридоре споткнулась она о черную собаку. В кухне из немытых кастрюль пялились на нее тараканы и нагло шевелили усами. Опять сестра не убралась! А невестка ее -- слов нет! -- целыми днями сидит дома. Хоть бы раз посуду помыла!
--Неряха! -- крикнула вслед Полина Марковна, выключая воду. -- Никогда за собой не помоешь!
Теперь невестка целый вечер не появится на кухне, можно спокойно приготовить ужин. Но мысль о глянцевых страницах не позволяла отвлечься на готовку. Поэтому женщина сполоснула чашку риса, положила серую крупу в кастрюльку, залила водой, поставила на газ и удалилась в свою комнату, не забыв хлопнуть дверью, - чтобы все помнили о ее настроении.
Полина Марковна подошла к окну задернуть занавеску. На улице бушевала стихия; ветер рвал в клочья прутья воды, рычал и кидался на фонари; блеклые желто-розовые пятна дергались и мигали в водяном аду. Старушка сплюнула и отгородилась от ненавистной погоды желтыми шторами.
Комната была уютной и всячески напоминала ракушку, где живет очень запасливый моллюск. Одну стену занимала стенка светлого дерева, заполненная добром так, что отваливались дверцы, приоткрывая кокетливо вещи, вещи, вещи... одежду, ткани, книги, посуду, сувениры... Когда-то Полина Марковна хорошо заработала -- в Африке, и после долго удовлетворяла страсть к красивым вещам, пока не начались кризисы, один за одним...
Во всю другую стену висел ковер. Когда-то роскошный, давно уж утратил он лоск и блеск, трепет ворсинок не пробегал от сквозняка по разноцветной шкуре, да и цвета давно слились в бурую с прозеленью поверхность.
Дверь в комнату открывалась не до конца: упиралась в шкаф без дверцы, их которого кучей вываливалось все.
Рядом солидно занимал место рояль. На нем покоились телевизор и другие вещи, ненужные, но приятные сердцу стяжателя.
Под ковром распластался безногий диван, на диване распласталась хозяйка.
Середину комнаты занимал стол, середину стола занимали вещи...
Но вот наконец глянцевое чудо извлечено на желтый свет электрических двух лампочек без абажура, положено на колени и бережно оглажено.
"Окно в Париж", -- вздыхает Полина Марковна и погружается душой в дивный мир золота, великолепия, пышности, роскоши...
Полину Марковну еще год назад предостерегали: могут быть язвы, -- предлагали операцию... Нет, нельзя было: двести долларов почти за операцию, невозможно мечту потратить, нет, никак, ни за что!.. В прошлый месяц ей удалось в тайник еще две бумажки. Двадцать пять долларов! Так много!
Переход клиники, где работала Полина Марковна, на дополнительные услуги, эти выезды на предприятия, которые добавляли узлов на ногах и раздражали до расстройств печени, до повышения белка в моче, приносили, тем не менее, деньги. В девяностых Полина Марковна рассчитывала, страдая, что с зарплаты в шестьсот рублей мечта ее исполнится лет через десять, годам к семидесяти. А теперь мечта приближалась с невероятной скоростью, уже стояла на горизонте, да что там, куда ближе, почти в руках!.. Самая дешевая поездка -- на автобусе за двести пятьдесят долларов, Татьянина дочь недавно только вернулась. Получается, какой-нибудь месяц-другой -- и...
И это пугало. Такого не может быть, не может и не бывает. Что-нибудь, дрожала Полина Марковна, что-нибудь да испортит все, и останусь я умирать в этом мерзком и мокром городе, сером, как половая тряпка. Склизкая, сгнившая под ванной, выкинутая на днях с гримасой отвращения на лице. Двумя пальцами за кончик -- и в ведро...
Вот и испортило, посыпая сульфаниламидом и перевязывая широким бинтом язвы, злилась Полина Марковна. Похоже, все же инфекция. Нога покраснела, болит который день, рана гноится... Без операции не обойтись. Или?.. Засыпать, замазать, забинтовать!
Как врач она видела -- само не заживет.
Но отказаться от мечты, когда она сама так и идет в руки, доверчиво кося фиолетовым глазом?
Ни за что! Она поедет совсем скоро! Чтобы не было стыдно за прожитые годы.
Но вдруг -- заражение, воспаление, гангрена, ампутация? Общее заражение крови -- какой уж тут Париж, только и останется, что гроб в алом бархате заказать. С оркестром.
Полина Марковна кряхтя поднялась с дивана и полезла в шкаф. Перебирала медикаменты и мысли. Вот она делает операцию... а дальше? Татьяна говорила, что этот автобусный тур собираются отменить со следующего года. Останутся дорогие поездки, по полтысяче и больше, на которые ей уж не успеть накопить даже с выездами, которые ведь оплачиваются совсем иначе. Это вам не шестьсот рублей в месяц!
Печальные размышления требовали утешения. Полина Марковна достала из тайника доллары и перебирала их, представляя шпили Нотр-Дама. Как давно начала она копить? Первая бумажка легла в эту коробочку три года назад. Не каждый месяц удавалось добавить следующую зелененькую!..
От окна дуло; форточка приоткрылась и из нее сочился мокрый холодный воздух, надо бы закрыть...
Квартира дрогнула: входная дверь впечаталась в косяк и сотрясла все. Пришел Сереженька, опять пьяный. Как бы не начал опять денег просить.
С кухни донесся характерный тяжелый звук: сын грузом упал на стул около телефона. Зазвенела, падая, пепельница: широкая актерская натура требовала позы. Рука туда, рука сюда, ногу выдвинуть, голову откинуть... Полина Марковна знала все его позы, к счастью, их было немного в личном репертуаре сыночка. На сцене -- да, но дома... Ужасающее однообразие.
А что делать? Актер - та же обезьяна...
--Опять в доме бардак! -- разнесся зычный козлетон. -- Опять в кухне не пройти! Все загадили! Уроды!..
Полина Марковна хотела было закрыться в комнате, сделать телевизор как можно громче и спрятаться за его звуком. Положила деньги на подоконник за цветочный горшок, дернула дверцу шкафа, чтобы спрятать обратно, -- ручка осталась в руках.
Кинув золотистую железяку, Полина Марковна схватилась за дверь. Вечная щель между дверью и косяком, которая обычно позволяла вести скрытое наблюдение за врагом (сестрой и ее семьей), теперь могла помешать укрыться.
Обоняние затронул горелый дух. "Рис!" И Полина Марковна побежала на кухню, бросив дверь.
Сергей был пьян сильнее, чем показалось матери по голосу; он грудой лежал на стуле, уронив голову на локти.
--Мать... -- мутно проговорил Евсеев, пытаясь свести два глаза в одну точку. - Мать... Меня никто не понимает... А я мог быть великим актером...
Полина Марковна полотенцем подхватила чадящую кастрюльку, высыпала высохший рис в дуршлаг, посуду со сгоревшими остатками сунула под кран.
--Мать... -- языком, не помещающимся во рту, ворочал великий актер. -- Сам Додин мне завидовал...
Полина Марковна поставила чайник, вздохнула, посмотрела на пьяного в зюзю сына. Двадцать семь лет -- и что? Из театра выгнали, работает на заводе штамповщиком майонеза, зарплату пропивает в первую же неделю, денег матери не дает, конечно же, ни на еду, ни на квартиру, питался у нее же... "Как бы не начал денег просить", - подумала Полина Марковна и стала заваривать успокаивающий состав. Выпьет Сергей и заснет, а там посмотрим.
Может, все же положить накопленное в банк? Но нет, нет государству доверия, особенно в денежных вопросах, особенно после страшных девяностых. Это государство!.. И этот город, этот мерзкий город... Вот Париж - это город. Мощеные улочки, бульвары, кафешечки, дворцы и соборы, садики и сады, везде чисто и светло, и нигде, никто не говорит по-русски!
--Гады! -- он трахнул кулаком по столу, только чашки зазвенели. -- Прекрасную новую дубленку!
--Подожди, что ты несешь, -- не поняла мать. -- У тебя не было никакой дубленки.
--Нет, была, -- упорствовал Сергей, с трудом держа голову. -- Дорогая, с мехом... за двести баксов...
--Да не было у тебя никакой дубленки, -- ворковала, приближаясь осторожно, мать, -- никакой дубленки никогда не было, на вот лучше выпей отварчику, сразу полегчает...
--Да! -- вдруг взвыл Сергей, сильным взмахом отметая мать с ее отваром. -- Да, у меня никогда не было дубленки! Ты ни разу в жизни не купила мне дорогую вещь! Ты, родная мать! Ты никогда мне ничего не покупала!! Ты никогда меня не понимала!
--Что ты несешь, что ты несешь! - взвизгнула Полина Марковна и, бросив горячую кружку, двинулась задним ходом в комнату.
--Ты не любишь меня! - неслось вслед. -- Ты мне не мать!!!
Полина Марковна сражалась с дверью. Закрыться, лечь на диван, включить телевизор на полную громкость -- и остальное ее не касается, пусть эти вызывают милицию, если хотят, она им это припомнит, а сейчас ее здесь нет. И деньги перепрятать...
--Мать!! -- дверь, не пискнув, отдалась, и Евсеев впал в комнату. -- Мать! Дай мне денег на новую дубленку! Ты должна мне денег! Докажи, что ты меня любишь!
--Я тебе должна? -- вздрогнула Полина Марковна и спрятала руку за спину. -- Иди спать, Сереженька, спать! У меня нет ничего.
--Мать! Я знаю, у тебя есть двести долларов, я видел! Дай мне, я куплю себе новую зимнюю куртку!..
Полина Марковна, не делая резких движений, отходила за стол. Может, удастся незаметно положить бумажки за штору, чтобы сын не заметил. Когда он увидел доллары? Опять, что ли, копался в комнате, пока ее не было? Правильно она решила деньги перепрятать, правильно, только не вовремя...
--Ма-а-ать! -- взревел Сергей так, что женщина вздрогнула. -- Дай денег!
--Ничего у меня нет, и вообще иди спать, тебе завтра на работу. К тому же у тебя недавно была зарплата, вот и купи себе куртку, я-то тут при чем... -- испуганным голосом повизгивала старушка, передвигаясь к окну.
--Ты моя мать! -- не отступал сын. -- Денег!
Он нависал над матерью, огромный, страшный, с перекошенным красным лицом и черными безумными глазами.
--И что я, теперь до старости буду тебя нянчить?! У тебя зарплата в пять раз больше моей, я тебя кормлю, а ты хоть бы раз на квартиру дал, все пропил уже, сколько же это будет продолжаться, иди отсюда давай, иди, ложись спать, а то завтра не встанешь... Ну иди, иди...
Сергей был ее оружием в борьбе с сестрой, обычно Ангелине Марковне доставались все эти сцены. Но когда пьяная его морда нацелилась на нее самое, Полина Марковна испугалась.
--Ну иди, иди давай, -- гнала она его, всегда такого послушного. -- Поговорим завтра, когда ты выспишься, отдохнешь, на свежую голову...
Рукой старушка, делая вид, что поправляет занавеску, пыталась спрятать деньги за тем же цветочным горшком.
--Денег!!! -- взвыл Евсеев и прыгнул на мать. -- Или выброшу!
Он схватил за горло пожилую женщину одной рукой, другой дернул занавеску.
--Помогите! -- завопила Полина Марковна, которой показалось, что сын увидел деньги. -- Спасите, убивают!
...Лопнуло стекло и просыпалось на асфальт; вскинув руки и цепляясь за воздух, исчезла Полина Марковна, ветер кинул вслед горсть бумаги...
Впрочем, все это сны, навеянные дьяволом. Прибежал племянник, начал оттаскивать Сергея, из кухни послышался срывающийся голос невестки, "алло, милиция", Евсеев оглянулся, отмахнулся от брата, зыркнул пьяным глазом -- и сбежал.
Назавтра он опять ничего не помнил.
Полина Марковна выпила сама успокаивающий отвар, перепрятала деньги в диван и легла сверху...
Думаю, мечта несчастной пожилой женщины исполнилась. Наверное даже, у нее появилась новая мечта -- Италия. Старушке хорошо, потому что, хоть дома все по-прежнему, она твердо знает, что сможет съездить туда, где солнце, маслины, благостные холмы и развалины Колизея.. Нога не болит, и по ночам снятся чистые мостовые Парижа.. И пусть за окном бесится серое небо... О этот город, чугунные слезы, любовь и боль моя!..