Погода стоит того. Тех эпитетов, что щедро отпускают в ее адрес белые и пушистые петербуржцы с мокрыми ногами. Кто-то сосредоточенно пытается выстоять против напора ветра и снега, кто-то высоко вздымает ботинки, в тщетной надежде не промочить, кто-то догадался захватить зонтик и теперь шагает, улыбаясь, а кто-то просто шагает улыбаясь. Глаза залеплены, и весь мир кажется утопленным в мокром снегу.
Еще вчера, прогуливаясь вдоль канала в компании сморщенного воздыхателя, привнесшего в мою жизнь больничного вида розанчик, я ворошила носком ботинка тонкий слой шуршащих листьев и думала: на выходных поеду в Пушкин смотреть золотую осень. Еще вчера деревья только начинали желтеть! Еще сегодня они не пожелтели! Но они уже в снегу, и снег все падает, падает...
Кажется, пора нашу питерскую погоду продавать в бутылках. Какой-нибудь заезжий турист из теплокровных привозит домой такой сувенир: "Погода петербургская. Начало октября 2002 года". Рассаживает вокруг стола любопытствующих родных и друзей, читает напевно: "...багряный, золотой..." и пробку свинчивает, как с шампанского. И - тучи снега, облепляет вечерние платья и смокинги, ветер треплет прически, и никакой лак не спасает.
Погода петербургская, зарегистрированная торговая марка. Cлоган: "Наши погоды вас удивят". Простенько и со вкусом.
Плакала золотая осень.
Одно утешение - больничный розанчик превратился за ночь, что бушевала снежная буря, в огромную розу.
Познание второе, иррациональное.
Абсурд рождается в ...столкновении
между призванием человека
и неразумным молчанием мира.
иф о Сизифе,
А. Камю.
Все мы имеем право на существование, все трое: роза, я и эта погода. Самое смешное, что мы все равно есть, даже если вдруг кто-то запретит нам это делать. Если, конечно, никто не возьмет на себя труд воплотить в жизнь этот запрет. Никто и пальцем не пошевелит. Всем все равно. Собственно, поэтому оно у нас и есть, это право: потому что никто не дает себе труда даже задуматься, имеем ли мы его или только присвоили себе самовластно? И даже если и так, то никто не почешется оторвать свой зад, чтобы нам помешать пользоваться сомнительным правом в свое удовольствие, в удовольствие. Появились мы примерно в одно и то же время: сегодня утром.
Родилась роза ночью, но появилась лишь утром. Вчера это был больничного вида розанчик, внесенный в мою жизнь сморщенным поклонником, с мощным черенком, с листьями, без шипов. Это роза? Не смешите, губы мои не смешите, они любят смеяться, но сегодня болят, пусть отдохнут, пусть удовлетворятся кривой усмешкой существа, сознающего абсурдность своего бытия. Ночью из розанчика родилась роза. Прекрасная, огромная роза, без страсти, но уверенно удовлетворяющаяся эстетическому чувству. Нежно-розоватая, как мои губы, нет, посветлее, губы, о, эти губы, они жаждут обниматься с другими, мужскими, они тоже имеют право, но я им его не отдам. Под зовущие стоны снежной бури в ночи умер розанчик и родилась роза. Хотя должно было быть наоборот: родами розанчика умерла роза. Но иррациональность мира, слава ей, не допустила.
Буря родилась еще с вечера, начиналась снежинками редкими. Роясь, они обрастали друг другом, плодились и размножались, как кошки, как белые кролики с красными глазами фонарей, оседая на рвущиеся к небу губы мостов. Росла и женственнела буря, стервенея, как женщина, обрастая сплетнями, слухами, толками, образами, снежная канитель, загуляла с ветром, отдаваясь ему целиком, в полную власть. Ветер бросал и кидался сверху, крутил, изнемогая, и снова, и снова, и снова, словно словами, бросался снежными нежными ласками.
Я родилась давно, но к утру я была готова к встрече с правами, только не знала об этом, пока не проснулась. Итак, я открываю глаза и встречаюсь с глазами другими: большими, белыми, розоватыми, существующими от меня независимо, но в тесной связи. Мы встретились, как торопливые прохожие на перекрестке, лбами столкнувшись, узнали о чьем-то существовании, случайно глаза подняв и губами издав удивленные извините, ах, эти губы, и они существуют! Абсурдность была на лице, сидела, рассевшись, давила на губы, о, где же другие, такие же розоватые, как нежные ладошечки розы, как много ладошечек розы, топорщась, молили безмолвно. Чтобы избыть духоту, открыла в бурю окно. Вот мы и встретились, поведав друг другу страшную тайну: мы есть. И никто помешать нам не в силах, впрочем, было б желание, нет, его нет, а мы все равно остаемся, ах, эти губы без смысла и цели!