Его я увидела совершенно случайно. Тогда-то я удивилась, еще как, а теперь понимаю: удивительно, что я вообще его заметила, ведь такого урода невозможно даже вообразить. Его не описать, потому что он противен, мерзок, гадок, он просто-напросто до полусмерти жуток.
Поначалу я боялась называть его уродом: обычно люди сильно переживают из-за внешности. Но он любит повторять: 'Я не человек'. Сейчас я не могу назвать его иначе.
Странно, как я смогла его разглядеть. Ведь люди видят только то, что ожидают увидеть. А чтобы разглядеть такое, надо иметь болезненную манию мизантропии. Это он потом сказал - про ожидание. 'Я невидимка, - пояснил. - Я так уродлив, что нельзя даже предположить возможность моего существования. Меня не видят, проходят мимо'.
Я увидела его тогда, потому что он стоял спиной. Оперся о стол и читал мой дневник. Странно увидеть у себя в комнате чужого мужчину, которого в дом не пускала. За таким занятием! Да и сейчас он топчется у меня за спиной, распространяя запах грязных носков, и посмеивается, читая скрюченные буквы под дрожащей рукой: они ему близки.
Когда я увидела его, читающего заветную тетрадь, я закричала. Он обернулся...
И тут мне пришлось сделать выбор - смириться с существованием такого урода или же принять внезапное исчезновение человека. Сознание скорее готово было проигнорировать, отказаться увидеть, и тогда он, быть может, так и не появился бы в моей жизни. Теперь я жалею, что не смогла именно так и поступить, потому что такого... прости.
И урод стал видимым. Впервые за много лет, как он потом сказал. 'Жизнь полна несовпадений и нелепостей, а люди не замечают. Иначе им пришлось бы напрячь мозги. Или где там у них находится думалка? Мало увидеть, надо принять'.
Часто смеется, но никогда не улыбается. Это злой смех, злорадный, насмешливый, жалкий, горький - никогда веселый. Я уверена, что он страдает от уродства. Он хихикает, прочитав эту фразу. 'Я давно не уродлив, я невидим', - сказал.
Это, что ли, не страдаешь? Ты заменил для себя уродство невидимостью, так и не смог принять его, потому что оно огромно и страшно. Ты ведь человек, такой же, как те, которых ненавидишь.
'Я смеюсь над ними!'. Лучше бы смеялся над собой.
Думаю, он боится людей. 'Я - это свято. Я не человек. Я урод'. Ну да.
Я вообще многое стала замечать после встречи с ним, даже стала задумываться. Я думала так: если люди видят только то, что ожидают увидеть, а ожидают они увидеть то же, что видели, потому что ожидали их родители и так далее... Значит, мир - это массовая галлюцинация? 'Конечно, - издевался он, - сделала открытие!' Но если я увидела тебя, значит, мой взгляд изменился? Почему я не вижу перемен? Он зло ржал, впокатуху, хватаясь тощими ручонками за впалый животик.
Он почти поселился у меня. Знаете, это неудобно. У меня муж, мама... Жизнь, простите, личная... Но урода так никто и не увидел. Я все думала: почему? Чем я такая исключительная, что вижу его?
А он мог стоять рядом и подмигивать. Комментировать. Трогать руками мое голое тело, проводить по плечам, бокам скрюченными иссушенными ладошками, шершавыми, как наждачка. Меня передергивало от отвращения, а муж думал, что это он меня так возбуждает, дурак. И сейчас урод читает у меня из-за плеча. 'Разве это не кайф? Сама бы ты ни за что не решилась на групповуху. Я только помогаю реализовать твои скрытые желания. Я знаю, что женщины любят разнообразие в сексе. А что за разнообразие с твоим болваном?' Откуда ты-то знаешь? У тебя ведь никогда не было женщин? 'Ну и что? Зато насмотрелся и наслушался много. Помню, одна семейная пара...'
Он постоянно рассказывает истории, такие же уродливые, как он сам. Кто как кого убил, изнасиловал, обманул, обокрал, кому испортил жизнь, кого довел до самоубийства; про аварии, пьянство, наркотики и наркоманов... И всему был свидетель. Ну неужели ни разу не встретились тебе любовь, нежность, сочувствие, жалость...
'Ненавижу жалость!' - визгливо, скрипучим своим фальцетом закричал он. Как будто осколком чашки ведут по стеклу...
Я не сразу догадалась, почему его истории таковы. Конечно, он их видел. Ничего удивительного, он же тоже человек.
Урод прочитал, похихикал и задумался. 'Я не человек, --- сказал он. - Я урод'. Вот именно.
Он прожил у меня почти год. Не скажу, что раньше у меня была самая счастливая жизнь, великая любовь и все такое. Обычные, как у всех.
'Посмотри, как грязен твой дом, - брезгливо передвигал он складки по колбасе своего носа. - Убрала бы, что ли?' После того как муж ужинал и заваливался в комнате в продавленное кресло смотреть телевизор, я кормила урода. Насмешливо глядя на меня, ковыряясь в тарелке, он цедил: 'Ты же работаешь не меньше, а потом еще кормишь этого лентяя. Болван тебя недостоин. Он даже не сказал тебе спасибо за вкусный ужин - кстати, котлета пережарена, - а потом валяется и смотрит телек. Ну не урод ли? Дурак тебя замучает. Доведет до нервного истощения. Тебе надо поискать другого мужа. Покрасивше, поинтереснее, побогаче...'
После ужина он сидел, наблюдая, как я мою посуду, и рассуждал. 'Почему вдруг в прошедшем времени?' Это опять он читает из-за плеча, а ведь знает, что я мне это не нравится. Его не волнует. 'Все человеческое мне чуждо, - повторяет он. - Если людей не волную я, почему я должен надрывать себе за них сердце? Ты же видишь, какие они, - нравственные уроды. Все, все до единого. Даже дети. Особенно дети. Их жестокость беспредельна. Их надо отстреливать. Умные люди были спартанцы, жаль, мало младенцев скинули. Гадость редкая'.
А, сердце все-таки есть?
Нет, он не рассуждает, он утверждает. Я не знаю, сколько ему лет, подозреваю, что он молод. Но так уродлив, что я боюсь вглядываться в его лицо.
Насмехается над моей мамой, надо мной, над тем, что я делаю, что люблю. Или любила? Сейчас я не уверена, что люблю хоть что-то: все вокруг стало грязным, мерзким, противным... Вероятно, я люблю свои воспоминания.
Он читает и смеется: 'Наконец-то ты видишь мир правильно'. Что ж, может быть. 'Зачем ты все это пишешь?' 'Какая тебе разница', - дрожащей рукой вывожу я, а он читает и гадко хихикает: 'Раньше ты не была раздражительной'. Конечно, кто спорит.
Урод не понимает, зачем эти слова. Человек ведь не может увидеть того, чего не ожидает.
'Я не человек!' - разозлился он и ушел. И хорошо, теперь я могу написать, почему я это делаю. Хотя и так все понятно. Супруг у меня, конечно, моральный урод, сама я дура и растяпа, мама моя старая трясущаяся маразматичка, дом - хлев, работа - шоу уродцев, я уже это вижу... Слишком отчетливо я это вижу. Слишком отчетливо... Человек видит только то, что ожидает увидеть, боже, как я устала от этих слов! Раньше у меня была нормальная жизнь. Работа, дом, мама, муж... Пусть он не принц, пусть любовь была так себе, любвишка, - но ведь была? Ведь была же?! Урод, ты ненавидишь жалость. Правильно, я тоже. Потому что жалость появляется, когда больше ничего нельзя сделать. Все-таки ты человек, хоть и уродливый, а потому прости меня, что не смогла - ты ведь и не просил, не мог, не знал - а я-то, я-то знала, я ведь могла любить! Что это, неужели действительно такая нынче жизнь страшная, что все хорошее проходит сквозь сердце, оставляя уродов? Я, конечно, не спорю, человеку рай никогда не светит, разве что на небе, да и не точно еще, я никогда не закрывала глаза на то, что жизнь не сахар и все в ней бывает, но чтобы такое уродство? Стоит ли ради него жить? Я думаю -- не стоит. Прости, Сашик, меня, глупую, прости, что не сберегла любви даже маленькой, простой, человеческой, прости, мама, милый мой, дорогой человек, прости, а главное, прости ты меня, Господи, пусть никогда не верила я в тебя, пусть тебя нет, но так хочется верить, что есть, есть что-то кроме... что-нибудь другое, а не уродство. Прости.