В журнале "Байкал" Љ3 за 2011 год опубликован рассказ "Национальная борьба". На сайте газеты "Тайная власть" опубликован рассказ "Погоня". На сайте "Космоопера" опубликован рассказ "Оружие холода". 15 произведений находятся в электронной библиотеке "Нибру". 16 произведений опубликованы в литературном блоге фантастики (город Киев).

В московском интернет-издательстве Сканбук (раздел художественная литература) издана книга "Прыжок над Великой стеной". - книга о Чингисхане.

Произведение "Уловить неуловимое" опубликовано в литературном блоге фантастики "Фантастика и фантастическая литература", опубликовано в журнале "Самиздат", находится в электронной библиотеке "Нибру".

Жамбалов Баир Владимирович

Уловить неуловимое.

Я всегда ждал, выжидал и выходил ей навстречу. Вот так и сейчас.

Шёл медленно первый снег осени, кружась и падая, меняя всё в новый цвет.

Я стоял перед широким полем, ровным как стол, где далеко, далеко на

горизонте ровной чёрной линией обозначился лес, густой, непроходимый,

лес из елей, пихт, осин, берёз, кустарников. Но кромешная тьма наступающей

ночи скрывал такой горизонт. Я знал, что это ненадолго, ненадолго.

Так и есть. Я знал. Я ждал, выжидал, и вышла она мне навстречу, как я и

ожидал. Полная луна. Полная луна в просвете чёрных облаков.

Бледный свет луны озарил всё вокруг, и тьма, тьма кромешная отступила

назад. И унылость серого цвета воцарилась вокруг. Но взору открылся

необыкновенно прекрасный вид снежинок с серебристым отливом,

искрящихся, кружащихся медленно, плавно на фоне этого света полной

луны. Как сказка!

Я стоял на пригорке перед широким, ровным как стол, полем, где уже

обозначился впереди, при свете полной луны, горизонт, что был ровной

линией лес, непроходимый лес. Я пойду туда, пойду через поле. Я

буду ловить неуловимое.

Я был все эти годы одержим каким-то демоном. Я был фанат.

И это, наверное, точно определяло мою сущность. Достичь того, что

маячила передо мной путеводной звездой, что манил таким магнитом,

словно железную стружку.

Зачем это мне? Для чего? У каждого своё. И всё это определяет мозг. Но

душа ли?

Нет дыма без огня. Всё имеет свою предысторию. Когда же это началось?

Наверное, тогда, как я считаю, когда я начинал активно заниматься спортом,

выступать на различных соревнованиях. Физические данные были у меня

не то, что выдающимися, но вполне исправными и даже отличного уровня.

Так что на меня рассчитывали. И работоспособность, такое трудолюбие на

тренировках, так же было на должном уровне. Вроде бы ничто не мешало

мне выступить достойно на каком-нибудь соревновании. Но вот наступал

сам турнир и тут-то начиналось вот это самое: волнение, мандраж и, главное,

страх. Откуда он у меня брался? Выходил на поединок, на реальный бой, на

реальную схватку с противником, а у самого поджилки так и трясутся, ноги

как ватные. И всё. Проигрывал, проигрывал заведомо слабому противнику,

который был намного нахряпистее меня, у которого глаза так и горели

огнём. Какой же шквал критики обрушивался потом на меня? "Ты проиграл,

потому что струсил. Будь понаглее, будь позлее! Понимаешь!" - так и

надрывался тренер, обрушивая всю ярость на меня, готовый вот-вот убить.

Я лишь покорно кивал головой. "Представь, что он убил твою семью!" -

яростно шептал он мне в ухо, показывая пальцем на какого-нибудь

очередного соперника. И я покорно кивал головой. Старался быстро

представить это в гулкой атмосфере соревнований, но тщетно. "Да как

он может убить мою семью? Такой же пацан, как и я". - невольно

приходили такие мысли, мигом убивая, казалось бы, мой зловещий

настрой на противника. Но это оказалось лишь половиной моей беды.

Не все соперники были такими уж зверями, с таким уж дьявольским

настроем. И у них бывал мандраж. Но вот в таких, казалось бы, равных

условиях я умудрялся, по мнению тренера, проигрывать. Другая

половина беды заключалась в том, что во время поединка у меня как-то

напрочь исчезали навыки, сам набор техники, да и тактики, усвоенные,

казалось бы, отточённые на тренировках. Это тоже мешало моему

прогрессу в этом деле. Конечно, не всё было так уж плохо. Если

попадался заведомо слабый соперник, то я его расщёлкивал как

скорлупку, под самый орех. И всё же в моей юной спортивной

карьере возникли проблемы, весьма серьёзные проблемы, которые

я никак не мог решить.

Однажды к нам приехал родственник матери. Для чего не знаю, но

он заглянул ко мне в комнату, чего за ним никогда не наблюдалось.

В общем-то, я мало знал его. Родственник, да родственник, по материнской

линии и всего лишь. Заглянул, да заглянул. Но не только. Он стал при этом

рассматривать всё подряд. Такой тщедушный, такой невзрачный. Как только

таких земля носит? И было мне, с кем сравнивать. На стене у меня висели

цветные иллюстрации, откуда красовались статные атлеты и мастера

единоборств на вроде великих Арнольда Шварцнегера, Жана-Клода Ван Дама,

Чака Норриса и, конечно же, моего кумира Брюса Ли. А он-то как раз

рассматривал их иллюстрации.

- Это помогает? - вдруг ни с того ни сего спросил он.

- Что помогает? - спросил я вместо ответа недоуменно.

- А вот всё это? - кивком указал он на иллюстрации.

- В каком смысле?

- Да хотя бы в психологическом. Они своим видом должны укреплять

дух. Я так понимаю. И я думаю, что надо постоянно смотреть на них

и стараться быть похожим на них.

Я лишь пожал плечами. А он продолжил дальнейший осмотр моей

комнаты. Остановился на этот раз на компьютере.

- В Интернет заходишь? - продолжил он расспрос.

- Захожу.

- А что там тебя интересует?

- Многое.

- А конкретно?

- Информацию ищу для рефератов.

- А-а. Это правильно. А как у тебя с учёбой?

- За четверть две четвёрки.

- Как я полагаю, остальные пятёрки.

- Правильно полагаете.

Мне его расспросы начинали порядком надоедать, и потому ответил

я немного нагловато. Но он на это никакого внимания не обращал и

продолжал рассматривать комнату, остановившись на этот раз на

стеллаже с книгами.

- Книги читаешь?

- Читаю.

- Правильно. А то нынче всё компьютер да компьютер, кино всякое, музыка.

Тоже всякая. А книги - это хорошо, это правильно.

Я промолчал. Я действительно читал, и к чтению имел явное пристрастие.

Но и компьютер, и кино, и музыка для меня имели тоже такое же значение.

А он тем временем остановил свой любопытный взор на двухпудовке. Её

подарил мне друг отца, как говорится, на будущее.

- Однако тебе это пока рановато. Вырастешь, поднимешь. - говорил он

тихо-тихо.

- Конечно, подниму. - отвечал я немного с оттенком спесивости, желая как-то

покончить с этими расспросами.

Он и на этот раз ничего не заметил. А меня уже начинало это раздражать: вот

эти бесконечные, как мне казалось, расспросы, вот это рассматривание всего, и,

главное, его такой тихий голос, больше похожий на звук маленьких живых

существ. То ли дело голос моего тренера и других тренеров тоже. Он же

продолжал смотреть на двухпудовку как баран на новые ворота. "Кишка

тонка поднять". - подумал я с таким злорадством. И какое-то чувство,

может быть не брезгливости, но пренебрежения появилось у меня к

этому родственнику по материнской линии. А он продолжал оставаться на

этом же месте, будто прилип и продолжал разглядывать её словно музейный

экспонат. И на что сдалась ему двухпудовка?

- Как понимаю я, тебе это пока рановато поднимать... - наконец-то пришёл

он к этому выводу, который и так был очевиден.

- Ничего, скоро буду поднимать... - тут же я вставил слово с некоторым

оттенком превосходства.

А он продолжал разглядывать сей спортивный снаряд. "О-о, смотри,

смотри. Не поднимешь, пуп надорвёшь". - по инерции продолжали свой

хоровод усмешек, насмешек, такого ехидства мои мысли. Прошло некоторое

время вот такого разглядывания и дальше произошло то, что заставило меня

даже привскочить с места с невероятно расширенными глазами и с таким же

разинутым ртом. И было отчего!

Что было это? И как оно случилось? В мгновение ока он держал на

вытянутой вперёд, а не вверх, руке двухпудовку. И, главное, рука при этом не дрожала. Не

дрожала! Я знал в этом толк, разбирался, понимал это. Вот это да! Я был

удивлён - не то слово. Я был шокирован. Шокирован! Вот это да!

Это была неожиданность, полная неожиданность. Пренебрежение испарилось,

унеслось как дым на ветру, как будто и не было никогда. Я смотрел на

это неожиданное чудо безотрывно. А он продолжал вот так держать не

дрожащей рукой! И всё же при таком эмоциональном состоянии удивления от

внимания моего, от заострённого внимания на данный момент, не ускользнули,

так ярко выдвинувшиеся, толстые, словно литые из стали, сухожилия. И теперь

я примечал, знал, что под рубашкой его притаилось тренированное, очень

тренированное тело. Прошло время, и он бережно поставил её, двухпудовку

на палас, будто была она из редкого горного хрусталя. О, это было удивление

с моей стороны.

Он подошёл к столу, где его внимание привлекла почему-то монета с

достоинством в пять рублей. И этот его интерес был так же вне моего

понимания. А дальше произошло то, чего, возможно слышал, но никогда

не видел. Он взял монету и подбросил вверх, высоко, да так, что она завертелась

рёбрами, замельтешила, будто заискрилась яркими рёбрами в таком неистовом

вихре, и стала падать. Но на лету ловко он поймал её пальцами.

Спросят, что в этом такого? Да ничего. Так может каждый. Но вот

продолжение дальнейшего действия повергло меня в настоящий шок. И

было отчего!

Пальцы его сжимали монету как мощный пресс. И она под силой, под

такой невероятной силой, идущей из самых глубин духа в пальцы,

сгибалась, как будто была сделана из пластилина. О, реальность, как

наваждение! Но это было совсем не так, не так. Это была действительность,

и при том самая настоящая, как есть. Я только что стал свидетелем большого,

огромного, преогромнейшего чуда! И шок сдавил меня! И онемел язык! А он

тем временем бросил деформированную, сложенную пополам монету на стол,

и эта монета в таком виде для меня превосходила теперь своё достоинство в

пять рублей, намного превосходила, превращаясь в бесценный сувенир,

который можно показывать гостям, друзьям, знакомым. Но поверит ли кто?

Когда и кто увидит такое представление?! Я не стану пассатижами стараться

вернуть её в прежнее положение. Да и смогу ли я? И зачем? Бесценный

сувенир, превращённый из монеты с достоинством в пять рублей, как

неоспоримое свидетельство невероятной физической силы, исторгнувшуюся

из самых глубин человеческого духа.

Теперь-то я готов был внимать каждому его слову, взглядом ловить

каждое его движение. И он начал то, с чем пришёл. Но для начала зачем-то

вышел из комнаты. Спустя время он вернулся, но с каким-то пакетом. Что

находилось там внутри? Содержимое пакета не ввергло меня в шок, но

всё же привело в состояние удивления. И тоже было отчего. На столе

покоился человеческий мозг... . Конечно, не естественный, а такой

пластмассовый макет. Но зачем? Для чего? В очередной раз я задавал

себе вопрос, на что уже следовал ответ:

- Удивляешься? Да, это мозг, человеческий мозг. Вот здесь-то и зарыта

собака. Мозг, именно мозг. Вот где начало начал, вот где источник всего

и во всём. Он двигает нами, он правит. Но, ты должен знать это.

В ответ я лишь кивал головой, мол, проходили это мы на уроках анатомии.

- Так вот смотри. Вот это левое полушарие отвечает за логику, а вот это

правое полушарие за образное мышление... - продолжал он для меня свой

урок анатомии и физиологии. - А вот сзади, за полушариями, спрятался

мозжечок. Отвечает за равновесие каждого человека и заодно

координирует движение. Вот как раз для вас-то очень важно. Мозолистое

тело, передняя часть, два полушария, задний мозг, варолиев мост,

продолговатый мозг.

При этом перечислении он обстоятельно указывал местоположение

каждого обозначения. На таком его уроке я ещё раз, но более обстоятельно

познавал наш человеческий мозг.

- Забыл, совсем забыл. Вот это гипофиз. Так влияет на рост... - произносил

он это почему-то с такой интонацией неуважения к нему что ли, чем немного

опять же удивил меня, хотя к другим членам мозга был, лично по моему

мнению, очень учтив, и даже почтителен.

При этом он лишь коснулся сего обозначения, притаившегося внизу,

между двух полушарий.

- Вот тебе и макет нашего с тобой мозга. Всё ясненько, всё простенько.

Ну, конечно, извилины, извилины. Наверное, они обозначают количество

и качество нашего с тобой ума. Ну, да ладно. Конечно, я перечислил

далеко не все составляющие части нашего мозга. Но ведь ты же не студент

медицинского института или же биолого-химического факультета.

Я всё так же соглашался с ним. Вряд ли я собирался становиться

врачом, биологом, биохимиком. А он тем временем продолжал:

- Хорошо, что ты заходишь в Интернет, читаешь книги. Одним словом,

легче объяснять. Только мне кажется, с работой правого полушария, с

таким образным мышлением у тебя немного проблемы. Но попробую это

как-нибудь исправить. Хотя, я могу ошибаться, вполне могу ошибаться.

У читающего книги должно быть воображение и, при том, на хорошем

уровне, а то и на высшем, очень богатом на красочные ассоциации. Но

вот чтобы усилить нам с тобой эти ассоциации, нам надо бы съездить в

одно место. Так что, завтра я заеду к вам.

Я понимал, теперь понимал, что по просьбе моей матери он взялся за

меня. И если так, то это удалось ему в полной мере. Так и стояли перед

глазами его вытянутая рука с двухпудовкой; пальцы, сгибающие монету;

вот эта демонстрация человеческого мозга. Но вот куда поедем завтра?

И зачем? Почему? Оставив меня в таком неведении, словно окутавшись

какой-то тайной он, можно сказать, после первого такого урока, что

произвёл на меня должное, очень должное впечатление, удалился. И

всё это имело место для размышлений. Вот с такими думами я и заснул.

**********************************

Она вышла мне навстречу. В который раз. И обдала бледным светом

всё вокруг. Всё так же падал снег. Медленно, очень медленно, как бы

создавая сказку, сказку зимы. Но был это первый, непередаваемо

прекрасный первый снег осени. Он покрывал и покрывал ровное как

стол, поле серых трав, меняя и меняя всё в белый цвет. И эти снежинки

серебристых отливов, искрящиеся на бледном свету полной, огромной

луны, манили, создавали особенный фон. Я пойду, пойду через поле,

где покроются серые травы снегом, первым снегом осени. А там, за

этими снежинками, чёрной линией елей и пихт, осин и редких берёз

будет ждать меня лес под названием Шибирь.

На следующий день он заехал к нам. Обычно, как я знаю, он к нам

приезжал на роскошном "рено".

- Ну, давай, поехали. - резюмировал он просто и кратко.

Да и не надо было повторять. С утра я и думал только об этом, и

больше ни о чём. Собрались быстро. Я никогда не ездил с ним на его

"рено" и потому предвкушал эту поездку на такой красочной иномарке.

Сяду, осмотрюсь, и под музыку, желательно под музыку моего

поколения, помчусь, помчусь по улицам моего изумительного города,

где с утра до ночи, с ночи до утра горят огни рекламы и светятся

яркими цветами огромные экраны, приглашая, созывая, маня

незаманчиво, а то и настойчиво в края такого изобилия, где только

наслаждение и исполнение мечты, любой мечты. Улан-Удэ. Город

любимый и родной.

Когда мы вышли, возле подъезда его "рено" не оказалось. "Угнали" -

так и прыгнула во мне, в голове моей ужасная мысль.

- Пойдём на остановку. - предложил вот так просто мой родственник

по материнской линии.

- А Вы на чём приехали? - спрашивал я ошарашенный, всё ещё ведомый

Инерцией воображения о поездке в мягком, роскошном авто.

- Как на чём? На трамвае.

- На трамвае? - удивлённо спрашивал я, продолжая оставаться под

инерцией недавнего воображения.

- Но не на летающей же тарелке. - отвечал он мне с такой лёгкой

усмешкой, что воображение моё быстро испарилось.

В трамвае я сразу же поспешил занять место у окна. Но к удивлению

моему он почему-то пошёл в конец трамвая и встал у задних стёкол,

опершись о поручни. Невольно я встал со своего места и в недоумении

поплёлся туда, ибо мест свободных в трамвае хватало.

На задней площадке кроме нас двоих никого не было. Трамвай иногда

покачивало на поворотах, и это ощущалось сильно именно здесь, на

задней площадке трамвая. Ехали мы молча.

- Вот так и было это на задней площадке трамвая. - первым нарушил

тишину мой родственник.

- А что было? - тут же проявил я интерес потому, что он говорил, что

он делал, было для меня интересно, теперь интересно.

- Вот так же ехал я на трамвае, на задней площадке пятнадцать лет

назад. Тогда мне было за тридцать, далеко за тридцать, ближе к сорока.

Но я тогда был в отличной форме.

Я тут же как бы оценивающе посмотрел на него, на его тело, скрытое

под рубашкой, вспомнил вчерашнее чудо. Он и сейчас как боевой

механизм.

- Да, я был в форме. - продолжал он. - Функционалка что надо. Тогда,

как и сейчас, в трамвае народу было мало. На задней площадке кроме

меня никого не было. Так вот, на одной остановке вошёл один парень,

молодой, высокий, статный. Ну, вошёл, да вошёл. Он же, долго не

раздумывая, устремился сюда, на заднюю площадку. Так и поехали мы

дальше. "Спички есть у кого?" - громко спросил он, предположительно,

у пассажиров, сидящих на задних местах. И знаешь, я никогда не курил,

и не курю сейчас, да и тебе не советую. А тогда у меня, почему-то, в

кармане были спички. Откуда? Как? Но были. Видимо брал для каких-то

нужд, а потом забыл, и так они и остались в кармане. "Возьми парень". -

тут же протянул я ему спички. Он обернулся. Кажется, теперь он заметил

меня. Молча взял и прикурил. И тут до меня дошло, что курить в трамвае

нельзя. Видимо, во мне, прежде всего, сыграл инстинкт помочь кому-нибудь,

а уж потом включились мысли. "Да, ладно". - думаю я. Сам же предложил

спички, теперь-то чего. А он, этот парень молодой, прикурил и стал

возвращать спички. Я протянул ему руку ладонью верх. Но спичек там не

оказалось. Не дойдя нескольких сантиметров до пункта назначения, то есть

до моей ладони, спички упали на пол. Не надо было объяснять, не надо

было, потому что я понял сразу. Передо мной происходила демонстрация

наглости, но самой подлой наглости. Парень вместо благодарности уронил

спички перед моей ладонью преднамеренно. И вот эта подлая наглость, вот

эта гнилуха души продолжали свой торжественный танец. "Подними". -

говорит он мне властно, очень властно. Говорит громко, что пассажиры на

задних сидениях оглянулись. И до них тоже дошёл весь смысл вот этого

действия. Может быть, парню этого и надо было. Устроить вот такой

спектакль, где он главный герой. Ох, скудость, скудость ума. Куриные

мозги.

Трамвай качнуло на повороте. Он замолчал весь в приливе

воспоминаний. А мысли мои продолжали свой танец воображения.

Память вновь оживила ту картину, когда он на вытянутой руке держал

двухпудовку и при этом рука его не дрожала. Я видел вновь, как монета

сгибается под его пальцами. Да, я живо представлял продолжение. И всё же

я был в нетерпеливом ожидании рассказа того события, совсем неординарного

события. И продолжение не замедлило себя ждать:

- Пассажиры на задних сидениях оглянулись. Они втягивались в роль

зрителей. А этот молодой, высокий, статный парень, игравший в данный

момент главную партию, мне отводил роль такого простачка, которого он

утопит сейчас в самой грязной, вонючей луже. О-о, он был верхом на коне,

на самой вершине. И загнала его туда собственная, наивная глупость и

отсутствие опыта жизни. А он, этот опыт жизни ох как бывает нужен

человеку.

- Я понимаю. А дальше что? - несомненно согласившись с ним, я был весь

в ожидании.

- Мельком я успел заметить, что у пассажиров начинают появляться нотки

сочувствия ко мне. Но вмешиваться никто из них не собирался. Да и зачем.

Сойдут на своей остановке, и забудется этот мимолётный эпизод. Я же тем

временем аккуратно пальцами прихватил его пиджак, лацкан пиджака и

так же аккуратно придвинул его самодовольное лицо поближе. Он же

сначала ничего не успел понять, осмыслить, а чуть позже он удивился и

уже подумывал, что предпринять. Индюк думал, думал, да в суп попал.

Я смотрел. Глаза в глаза. Я тихо сказал: "Выходим на первой остановке.

Я найду место без свидетелей. Я оставлю тебя без глаз". Я говорил тихо,

тихо. Пассажиры не слышали, он слышал. До его куриных мозгов дошло,

сразу дошло то, что я сказал. Главный энергетический посыл, что исходил

от моих глаз, а точнее от моего мозга через глаза, нёс информацию

неотвратимости моего замысла. А это означало, несомненно означало то,

что он осуществится. Подкреплялось это словами, что сказал я голосом

тихим, но властным. Я не кричал, как кричат во многих случаях, а говорил

тихо и убеждённо. И это тоже был посыл моего мозга, но слуховой посыл.

Он, видимо, всегда хотел жить комфортно, уютно, удобно, даже чересчур,

и он как можно, стал цепляться за любую возможность, чтобы жить вот так

комфортно. В данные секунды он приобретал опыт жизни. О-о. Тут же

нашлись у него всякие слова извинения. "Иди быстро, иди. Бегом беги". -

говорил я тихо, тихо. Мой приказ он исполнил сразу. Быстрота была

хорошей. Он мигом проскочил в середину вагона, чтобы никогда больше

не видеть меня. А пассажиры очень удивились вот такой неожиданной

метаморфозе. Это я видел. Это я чувствовал.

Трамвай покачивало на поворотах, что сильно отдавалось в конце. Я

осматривал заднюю площадку, стараясь мысленно представить всё это.

Да, финал оказался для меня неожиданным. Я понимал, что эффект такой

был достигнут, прежде всего, нестандартностью поведения моего

родственника. Голос, тихий голос, и взгляд.

- Да всё так. Это был чисто психологический момент. - неожиданно,

словно угадав мои мысли, он прервал мои раздумья. - но был точно такой же

случай, но только в электричке. Кстати, в том же году. Конечно, спичек там и

помине не было. Но было то же самое отношение, такая же скудость ума,

такие же куриные мозги, и такой же мой психологический приём, проведённый

таким же способом, такими же словами, таким же взглядом глаза в глаза. Но я

объясню потом, уже приехали.

Я никогда не был в этом районе города. И всё же я узнал его. Да, это был

знаменитый квартал города, где никогда не будут гореть неоновые огни

рекламы, где никогда не выставят огромные экраны, где будет звучать музыка,

сиять улыбки, само движение, идти, бежать, стремительно взлетать всё те же

неугомонные силы вездесущей рекламы. Не будет здесь дышаться новизной,

прогрессом города. Здесь будет так, как было всегда, и десять лет назад,

и двадцать, и тридцать. Останутся доминировать всё те же серые цвета самих

улиц, самих домов. Это был квартал, где я никогда не был, но знал. Он

знаменит был, прежде всего, своей криминальностью. И отсюда, именно

отсюда, выходили отличные спортсмены, чемпионы по видам единоборств.

Быть может, я удивился, но понимал, что это входит в его

учебно-воспитательный план. Дать почувствовать мне сам воздух той

атмосферы, где рождаются чемпионы, мастера единоборств.

Так мы и шли среди серых, невзрачных, по большей части деревянных

домов, которых в народе называют бараками. И как-то уныло стало мне на

душе после пространства расцветающих, сияющих районов города.

- В детстве, в пору отрочества, я с родителями приехал из маленькой

деревни сюда. Конечно, сначала было разочарование, что переехали из

красивой сельской местности далеко не в самую лучшую часть города.

Вот на этих улицах и проходили мои первые университеты. И со

временем, знаешь, я стал патриотом, истинным патриотом, в данном

случае, этого квартала, нашего квартала, моего квартала. Много лет,

очень много лет я не был здесь. Надо, нужно посещать родные места.

Он говорил весь погружённый в некую ностальгию. И я слушал,

я смотрел, смотрел на него с благоговением, с уважением.

Мы подошли к какой-то закусочной, такой же невзрачной, как

и всё вокруг. Контингент посетителей вырисовывался отчётливо и

красочно своим изъяном координации естественного движения. При

этом от них изрыгались такие слова, которые не сыщешь в каких-либо

популярных словарях или в учебниках.

- Ты подожди здесь. Я подойду скоро. - и с такими словами он как-то быстро

скрылся, испарился за ближайший угол, оставив меня в одиночестве

любоваться достопримечательностями своего родного квартала.

Единственная такая достопримечательность, как эта закусочная, похоже,

всегда жила, дышала вот такой динамичной жизнью, каким предстала сейчас

перед моим взором. До респектабельности посетителей дорогих ресторанов

было, как до Луны пешком. Да и мысли такой здесь никогда не возникало.

Никогда. Как есть, так есть.

Недолго пришлось любоваться мне красотами местного края. Сам

воздух, само бытие данной местности живо напоминали мне, где я нахожусь.

И это напоминание вылилось в скором времени в виде голоса грубого,

вызывающе грубого, что раздался у меня за спиной: "Эй, добавь-ка сотню.

Не хватает". Резкий скачок сердца было ответной реакцией на эти звуки

явно угрожающего характера. Я так же резко обернулся. Передо мной

стоял шкет, примерно моего возраста. Но действительность оказывалась

в данный момент таковой, что был он не один. За его спиной ухмылялись

рожи таких же отъявленных сорванцов как он.

У меня не просили, с меня требовали деньги с угрозой, при малейшем

случае неповиновения, отобрать их. Такое происходило впервые в моей

биографии. То, что я онемел, я испугался, я задрожал как лист осиновый

на ветру, было очень близко к действительности. Но всё же мысль о том,

почему я должен отдавать своё какому-то неизвестному шкету, которого

видел впервые в жизни, взыграла, не утонула в пучине страха, а именно

взыграла, подняв моё достоинство из мутной лужи робости, трусости,

подчинения чужой воле, которое чуть было не разлилась по просторам

моей души. И возникла между нами некоторая полемика, в которой я

выразил своё явное нежелание расставаться с содержимым моего кошелька.

И понимал я сейчас, прекрасно понимал, что не это в первую очередь

заинтересовало их в постороннем, в чужаке их квартала.

Да, весь вид мой с головы до ног говорил, кричал, что я из

респектабельных краёв, из благоприятной, благоденствующей семьи.

Со мной никогда такого не было. Во мне в данный миг нарастала та

волна, которой добивался от меня тренер, но не мог добиться, так и

махнул рукой. Впервые передо мной стоял не противник, не соперник,

а враг. И впервые у меня отнимали. И впервые у меня заклокотала жажда

справедливости. И я знал, что тренировки, где закалялось моё тело и, в

какой-то мере, оттачивались сами движения, не прошли даром. И на

соревнованиях я выходил против ребят из этого квартала, где в большинстве

случаев проигрывал, но ведь и выигрывал. Всё это взыграло во мне. Но и не

только. И это я ощутил явственно, отчётливо. Недавний рассказ моего

родственника, что слушал я очень внимательно, который пронзил меня

насквозь, возымел таки действие.

Глаза в глаза. И увидел я в глазах этого шкета столько злости, кипящей

злости, что немного опешил. Этот явно станет преступником, а не

спортсменом, нормальным гражданином. Но что увидел он?

Было ли это загадкой? Но что-то переменилось в нём, на какие-то доли

секунды. Как уловил я это? Загадка. Загадка моей души, которая раньше меня

не особенно интересовала. Но я уловил эту перемену. В такой эмоционально

накалённый миг восприятие моё было заострено как никогда, словно тонкое

лезвие бритвы.

На меня не падал взгляд хищника на жертву. На меня смотрели так, как

смотрит враг на врага. И это было многое, если не всё.

Значит, он увидел что-то в глазах моих. Но что?

В этот заострённый до предела миг, в доли секунды узнал я, что глаза

мои передали то, что заклокотало, забурлило у меня где-то изнутри, из

каких-то далёких глубин, которых я не знал, не подозревал. Он увидел это

и переменился. В доли секунды. И этого хватило. И это был шанс, шанс

для меня.

- Один на один. Или тебе не катит. - и это говорил я, сын интеллигентных

родителей.

К тому же добавил я несколько хороших слов, не входящих ни в какие

популярные словари, ни в какие учебники. Откуда у меня это? Я сам себя

не узнавал. И вдруг, в такой нестандартный момент моей жизни мелькнула,

на миг мелькнула мысль, но засела прочно в моём мозгу, в моём сердце.

То был феномен его недавнего рассказа. Стоит захотеть и можно преодолеть,

всё преодолеть.

Не мог он отказаться от выхода один на один. Откажешься и в миг

потеряешь всякое уважение к себе в этом квартале. Но знал он, знал гадёныш,

что в случае проигрыша, они мне всё равно насуют по самую покрышку.

Встали в боевую стойку. Но ведь стоял передо мной далеко не тот, далеко

не из тех, кто противостоял мне на соревнованиях. То были бойцы, у которых

была мечта, у которых было стремление к лучшей, достойной жизни через

спорт, именно через спорт. То были лучшие парни этого квартала, а не то что

этот гадёныш, у которого поднимается дух только при численном

превосходстве. "Да я тебя отделаю сейчас в твоём же родном квартале, в

твоих же родных местах, на глазах твоих же друзей, таких же гадёнышей

как ты. А дальше будь, что будет. Пусть изобьют, отметелят толпой, но буду

стоять насмерть, драться, пока движется хоть один мускул". - целое выражение

мыслей, как выражение духа в этот заострённый миг, словно молнией пронёсся

в мозгу моём как щит, как меч.

Драка была короткой. Психологический настрой, чего так тщетно добивался

от меня на соревнованиях тренер, проявился во всей красе, во всём блеске.

И понимал я, впервые понимал, что в этом эмоциональном проявлении есть

красота. Своя особенная красота! Я дрался, как будто отработал свою лучшую

тренировку, где всё получалось в высшей гармонии, но почему-то шёл в

разлад с гармонией на соревнованиях. Как жаль, что это не финал какого-нибудь

турнира, а то быть бы мне чемпионом. Но понимал я всей сущностью своей,

что драка эта, что победа в ней важна мне, дорога мне любого финала любого

турнира. Это была победа не только над этим гадёнышем, это была победа над

собой, именно над собой, над прежним разломом души. Это было возрождение

нового духа. И это многое значило, если не всё.

Теперь же наставала минута, когда я буду жестоко избит толпой. Я слышал,

что такое избиение иногда доходило до смерти. Но во мне сейчас бурлила

такая эйфория души, затмившая рассудок, что я приготовился к драке против

всех не на жизнь, а на смерть.

Парни этого квартала, парни моего поколения молча посмотрели на своего

поверженного в честной драке товарища, молча посмотрели на меня, и молча

повернулись, и пошли своей дорогой. В глазах их не было какого-либо

восхищения от моего мастерства, ведь всё-таки я был, пусть начинающим, но

действующим атлетом единоборства. Нет, в глазах их было другое, совсем

другое, что заставило меня зауважать их, искренне зауважать их. В глазах их

я прочитал понимание справедливости. И в этом была истина! О, квартал! Вот

почему отсюда столько чемпионов!

Здесь ценили силу, по настоящему, по-мужски. Конечно, в любом стаде

заведётся хоть одна паршивая овца в виде этого гадёныша, который в дорожной

пыли только, только приходил в себя.

Не прошло и минуты, как появился мой родственник. Откуда пришёл? Но

мне показалось, что он никуда и не уходил. Истина была рядом.

Но не успели мы отойти на несколько шагов, как услышали голос за спиной

явно агрессивного тона: "Эй, куда пошли. Поговорить надо". Обернулся я

резко, но родственник мой не обернулся, хотя остановил свой ход. В нескольких

метрах от нас стоял молодой, но взрослый парень. Но поразил меня, сразу и

прежде всего, его размер, его габариты. Да, это был бугай, так бугай. Грубая

физическая сила, без всякого на то проявления, так и пёрла из него, говорила

за себя, кричала за себя во весь голос. И не надо было иметь намётанный

взгляд какого-нибудь опытного тренера, чтобы не убедиться в этом.

Зевак собралось много. Толпа любопытствующих образовалась тогда, когда я

выходил один на один. Всегда бывает так, а во времена массовой безработицы

тем более. Для них устраивалось бесплатное зрелище. Одно из них только что

устроил я. Но одно дело я, подросток, другое дело, когда такое устраивали

взрослые, и при том один из них далеко не в молодом, скорее в почтенном

возрасте.

Молодой против старого. Высоченный, здоровенный бугай против

тщедушного, можно сказать, пожилого человека среднего роста, но такого

уж миниатюрного по сравнению с оппонентом. Я только что

одержавший убедительную победу и находившийся на вершине эйфории,

стал понемногу беспокоиться. Но, всё же, любопытство брало верх над любым

волнением, ибо я знал возможности своего родственника. Но никто

из любопытствующей толпы, из вечной породы зевак, что была и будет во все

времена, не знал ничего про моего родственника.

- Да, это же он, помнишь, помнишь... - услышал я в этой толпе вот этот возглас,

несомненно относящийся к моему родственнику, именно к нему, ибо произнесено

было при этом его имя.

Взгляд свой я устремил в сторону этого возгласа. В толпе зевак образовалась

небольшая кучка мужиков более старшего возраста, чем все остальные. Его

узнали, его помнили, помнили. Но как? Ответ не замедлил сказаться.

- Вот сейчас будет... - как-то смачно приговаривал один мужичок, явно

предвкушая зрелище, по которому соскучился, которого давно не было и не

будет больше, которое по захватывающему сценарию своему стоит намного

выше остальных.

- Точно, точно... - поддакивал ему другой.

- Жалко этого парня, жалко... - продолжал третий.

- Молодой, молодой, неопытный. Не знает, куда встрял... - подытоживал

четвёртый.

Эта небольшая кучка возрастных мужиков уже заранее отдавала пальму

первенства моему родственнику. Видать, не один я знал возможности

моего родственника. Его знают, его помнят. Это меня обнадёживало. Но

всё же по настроению толпы было видно, что абсолютное большинство,

состоящее, в основном, из подростков, юношей и мужиков более молодого

возраста, придерживалось диаметрально противоположного мнения. Ну что ж,

другие времена, совсем другие времена.

От этих примечаний любопытство моё возросло в разы, так же как

возрастал и сам ажиотаж вокруг этого события, неординарного события.

Чем-то это стало напоминать мне древнеримский Колизей.

Стоял в боевой стойке этот здоровенный бугай, готовый порвать, разрушить,

растерзать, растоптать всё на своём пути. И пять метров разделяли его от цели,

которую он сейчас раздавит, будто яичную скорлупу. И этой целью, этой

мишенью был мой родственник.

И стоял, просто так стоял мой родственник, чуть приспущены веки, и

задумчивое лицо от дум, лишь ведомых ему, и не шелохнётся тело, застывшее

в молчании, как одинокое дерево посреди поля, огромного поля. И наступила

тишина. Но перед чем?

И приподнял он веки, и что видел я в глазах его, и что видели все в глазах

его, глубоких, бездонных, откуда слабым светом вырывался огонь чего-то, но

усиливался, усиливался, обжигая всё вокруг.

Что-то приближалось. Но что?

Чувствовал я, чувствовала толпа в этой обманчивой, затаившейся тишине.

Я никогда не видел такое, даже не припомню в фильмах.

Мой родственник повернулся быстро. Начало было, как старт лучших

спринтеров мира. В доли секунды он сократил, преодолел дистанцию в пять

метров, оказавшись перед соперником, перед этой высокой, здоровенной

целью, мишенью. Но это было только начало. А дальше было то, что

повергло меня и всю толпу в шок изумления. Он забежал на соперника, как

забегают по трапу самолёта. Ногой ступил на голову, на самую макушку и

оттолкнулся. Оттолкнулся и в воздухе сделал сальто.

Возглас изумления невольно прокатился над всей толпой.

Он находился, он стоял позади соперника, успев мгновенно развернуться

при приземлении. Это было начало поражения здоровенного бугая. Теперь

никто, никто в толпе не сомневался в этом. Все, буквально все почувствовали

приближение истины.

Стоило, наверное, стоило этому здоровенному бугаю отказаться от боя и

принести извинения мужику более старшего возраста. Но инерция мышления,

да и сама ставка на свою силу, грубую силу, данную от рождения, да и вдобавок

сам его куриный интеллект толкали его на продолжение боя. А ведь ему тоже

противостояла сила, сила сгибающая монету. Никто в толпе этого не знал кроме

меня. Но и не только сила. На глазах у всей толпы были продемонстрированы

невероятные резкость, быстрота и ловкость, что разом перевесили чашу весов

в одну сторону, с чем и было согласно абсолютное большинство, а точнее все.

Здоровенный бугай медленно, кажется, в каком-то недоумении развернулся

к сопернику, который вихрем проскочил, перескочил через него. Бой, небывалый,

неординарный, необыкновенный бой продолжался.

Что было дальше? Порыв ветра? Обдал холодом свежести и исчез. Проблеск

огненного блика во тьме? Блеснул сиянием во тьме и исчез. Мгновенное видение?

И исчез, и только загадка.

Работай камера, то она не "схватила" бы в кадр его молниеносный удар,

который был быстрее, стремительнее, чем 1/24 секунды. Начало было

фиксируемым, но продолжение исчезло из восприятия наших глаз. Но конец

проявился отчётливо. Ноги, точнее подошвы, оторвались немного от земли,

потому что сам их обладатель, этот здоровенный бугай взлетел чуть вверх по

наклонной. Затем он падал вниз спиной, как падает мешок картошки,

нечаянно обронённый с кузова грузовика. И упал он всей спиной, и

соприкоснулась задняя часть головы с землёй, углубляя последствия и так

уже сотрясённого мозга. И слышен был от падения этого гул низкого глухого

звука, воспроизводящие печаль, горе, страх.

Потом очевидцы переспрашивали друг друга: "Что же было?" И я позже

задавал такой вопрос. И он отвечал: "Это не был "полёт дикой утки", это

не был прыжок "боковое шассе" из арсенала каратэ. Хотя биомеханика всего

движения в чём-то аналогична. В кун-фу этот приём, этот удар соответствует

Тоби-гери. Это были "ножницы". Начало более медленное, но конец

стремительный, как "выстрел". Я понимаю, что заметить это трудно. Нужен

профессиональный глаз. Вытянутый носок, как в балете, пришёлся ему точно

в середину челюсти".

Здоровенный парень лежал молча, неподвижно, бесполезно. Обморочное

состояние с полной потерей сознания. Сотрясение вестибулярного аппарата.

Нарушение кровоснабжения головного мозга. Клетки его центральной нервной

системы не снабжались в данный момент кислородом. И наступило само

кислородное голодание и наступил механизм "ускользания" сердца из под

влияния блуждающего нерва.

Всё было бы хорошо. На этом закончилось бы всё. Но событие имело

дальнейший ход, продолжая развиваться и развиваться.

Где он был? Я не видел его в толпе, не заметил.

Он выступил вперёд. Глаза ненависти и зла устремились на моего

родственника.

- Против лома нет приёма. Думаешь, каратист и всё, сошло это.

Положу на месте. Лежать будешь. Не встанешь... - так изрыгал его рот,

за которым проблескивал, скорее, золотой зуб, сей настоящий факт,

который убедительно говорил за себя и от которого не уйти, бесполезно.

Настоящий факт, и при том очень убедительный, убедительнее нет,

заключался в том, что правая рука его сжимала пистолет.

Против лома нет приёма. Совершенно неверная поговорка. Нетренированному

человеку делать нечего и с ломом в своих нетренированных руках против

мастера единоборств, да и против штангиста тоже. Это, что обычному

человеку, далёкому от навыков опытного охотника, выходить с тем же

ломом против разъяренного медведя. Шансов выжить никаких.

Говоря про лом, этот незнакомец имел в виду свой пистолет, наведённый

точно против моего родственника. "Кольт уравнял всех". - такова была

поговорка бравых ковбоев Дикого Запада. И она, эта поговорка, была точной

до микрона, как сама истина.

В миг похолодело у меня в душе, похоронив всякую эйфорию, всякое

ощущение какой-либо победы. Грозная действительность предстала перед

нами во всей своей угрожающей стати, предстала в полной тишине.

После расправы с моим родственником это дело непременно перейдёт

ко мне. И это я понимал, прекрасно понимал, и потому моё сердце стучало

в бешеном ритме, и потому страх тисками сковал моё тело.

Незнакомец был не здоровенный бугай громадного роста, а такого

среднего телосложения, и притом не молодой. И в этом тоже была угроза,

своя угроза.

Мой родственник стоял спиной к тому, кто обращался к нему. И была

на лице его задумчивость, что отобразилась в глазах его глубоких, идущая

издалека.

*******************************************

Ковыль, лишь только ковыль. Трава полинялая, поросшая, встрепенулась,

колыхнулась на холодном ветру. Огромное поле, дикое поле. Тихое небо,

безрадостное небо серых облаков. Всё ли было так?

Последний ветер мрачного дня.

********************************************

Мог ли объяснить мне разум тогда?

Он повернулся медленно.

Я не чувствовал землю в этот миг. Она словно уходила из-под ног.

Всё превращалось в иное и становилось в каком-то подвешенном

состоянии: и деревья, и дома, и толпа, и само тело моё, и рассудок,

и вот эта реальность бытия. Реальность ли? А истина? Была ли она?

Это было далеко за границей реальности, по ту сторону её.

Он повернулся медленно.

Сплющенная пальцами монета по категории чуда стояла далеко позади,

являясь лишь сортом пониженного уровня.

Что было это?

Глаза его не источали легко читаемую злобу, ненависть. Было что-то в них

такое, неведомое, пожирающее незримым огнём всё вокруг. Энергия

неизвестно чего исторгалась оттуда, из глаз его, подчиняя, парализуя в

пространстве бытия. Но улавливал разум, и проблеск мысли был в том, что

направлено всё это против того, кто посмеет тронуть струны души

бесцеремонно и грубо, и даже с угрозой.

- Медленно положи на землю... - звук металла резал душу, словно лезвие

ножа по сковороде.

Но где находились мы? И был ли этот квартал убогих домов? Рябили волны,

и воздух был не тот, и не та реальность. Будто раздвинулись границы

запредельного. Но не всё, не всё было в этом. Неуютность души. Вот в чём

была главная причина, и потому хотелось покинуть это место, уйти, забыться.

Но каково было тому, на кого обратился взор, исторгающий невидимые

волны, таинственные лучи неведомой энергетики? Каково было ему, жалкому

и ничтожному? А он был таковым в данный миг. Секунды, минуту назад

бывший воплощением подлости и зла, наделённый определённой властью

с помощью этого пистолета, превращался в данный миг в некое подобие

гадкой лужи, такой вязкой слизи, что воняет отвратительно, что никогда не

прикоснёшься рукой. Таковым представал этот незнакомец, посмевший

наставить на него оружие, что превратилось теперь лишь в ненужный

предмет. Но где эти глаза, в которых легко читались ненависть и зло? Ужас,

панический ужас перед неизвестностью страшной и карающей вселился

вместо них.

И видели все, и знали, и запоминали. Незнакомец повиновался

незамедлительно. И оружие лежало на земле без угрозы, без пользы. Но

ведь кольт уравнял всех? И где же сейчас эта незыблемая поговорка

бравых ковбоев Дикого Запада?

Но вернулась реальность, та реальность, которую мы знали с рождения.

И понимал я, что сплющенная пальцами монета, точно как и двухпудовка

на вытянутой руке, являлись следствием, итогом невероятной физической

силы молекулярных составляющих мышц, мускулов, самого мяса, живого

мяса. Они выполняли приказ, поступающий от мозга, от глубин духа. Но

что же было недавно?

Когда прошло всё это, один из толпы выступил резко вперёд и нанёс

удар незнакомцу, напоминавшему сейчас неподвижного, безмолвного

истукана. И распластался он рядом со здоровенным бугаём, который

вследствие своего крепкого природного здоровья, приходил в себя. В

недоумении он оглядывался вокруг, пытаясь внять, понять, вернуться

вновь в этот мир. Не знал он, что пропустил такое, во что невозможно

поверить. Может, кто расскажет ему?

А незнакомец распластался в пыли. И я зауважал этот квартал убогих

домов, слывущий таким уж криминальным, что опасно сюда и соваться.

Да. Здесь понимали справедливость, придерживались её и уважали.

И были встречи пожилых мужиков, с детства гонявших мяч, игравших,

слонявшихся по этому неизменному кварталу всё тех же улиц и домов.

И стал я своим, и потому была радость в душе. И знал я, что это был урок,

что не забудешь никогда.

*****************************************

Я спустился вниз, в поле. Первый снег осени лишь только покрывал его.

Взгляд мой устремился на неё. Белый цвет крупных снежинок на фоне её

света выделялся отчётливо в темноте наступающей ночи. Я не щурился,

я смотрел спокойно, ибо она не испускала лучи, как дневное светило, дающее

жизнь.

В этом поле стоял я одиноко перед ней. Мы были один на один. Полная

луна и я. И лишь искры снежинок этой осени вставали между нами. Но ветер

не мешал нам, даря спокойствие и тишину.

Я делаю первый шаг через поле. Я пойду туда, где чёрной линией наметил

горизонт непроходимый лес густых кустарников, густых деревьев. Там дикая

яблоня, там дикая смородина, там боярышник. Ждут ли меня последние плоды

ушедшего лета? Я делаю первый шаг через поле. Я иду в Шибирь.

********************************************

Обратно мы ехали не на трамвае. Нет. Обратно мы ехали на "тойоте",

на роскошной "тойоте". Нас вызвались добросить до дома. Отнюдь не все

были бедными в этом, всё-таки, сером, бедном квартале. Многие выходцы

этого края являлись в данное время высокопоставленными чиновниками,

крутыми бизнесменами, а то и навороченными олигархами. Конечно,

выходцы из этого края были весьма уважаемыми людьми и по ту сторону

нашего повседневного мира, ибо каждый второй был в местах не столь

отдалённых, или же предстояло побывать, особенно из подрастающего

поколения. Они-то в этом краю почётом и уважением пользовались на

более высоком уровне, чем выше перечисленные господа. Ну, а чемпионы,

мастера единоборств и не только, но и из других видов спорта являлись

здесь предметом особой, особенной гордости. И что было удивительно

для меня, что такую же гордость они проявляли и за выходцев, ставших

весьма заметными в мире культуры, и, особенно, радовались за доктора

наук. В этом квартале знали своих, и если что, горой, всем кварталом

могли встать за своего.

Мой родственник был явно навеселе. Встреча с некоторыми друзьями

детства, оставшимися навсегда в этом квартале, была пышной. Даже

чересчур. В этих краях он был свой. И временами, нет, нет, да и

проскальзывала внутри сущности моей зависть. И думал я, почему

же я не отсюда.

В этих бараках этого квартала, построенных ещё на заре индустриального

подъёма нашего города, в эпоху строительства социализма, перед той Великой

войной, квартиры были сплошь коммунальными. Быть может, сейчас в наши

годы далеко не так, как было в военные, в послевоенные годы, но всё же дух

того коллективизма, дух братства продолжал таки витать в этом краю. В

нашем же респектабельном районе; где сам расцвет рекламы, где дома

ультрасовременного стиля; где сплошь евроокна; где соседи, живя бок о бок

на одной лестничной площадке, не знают друг друга, и не хотят знать, этого

духа, что помог выстоять, победить, этого духа взаимовыручки и братства

не было, им даже и не пахло. И как мне хотелось быть в эти минуты, когда

роскошная иномарка развозила нас по домам, выходцем из этого, всё-таки,

бедного, но изумительного края. Может быть, это было преувеличение, но

так тогда мне показалось.

На следующий день я поехал в гости к своему родственнику. Мне никогда

не доводилось бывать у него, хотя родители, бывало, ездили к нему в гости.

Хотя, однажды они брали меня с собой, но этого, в силу того возраста, в

котором я тогда пребывал, не помню.

Жил мой родственник в респектабельном районе. И дом был выстроен,

как подобает, в ультрасовременном стиле, что показывало ясно свою

принадлежность хозяевам хорошего достатка. И буквально все квартиры

с улицы украшали евроокна, как признак всего этого.

С домочадцами моего родственника, которые являлись и моими

родственниками, я был знаком. Встретили меня радушно, обильным

чаепитием. После чего он пригласил меня в отдельную комнату, которая

являлась, можно сказать, его кабинетом. О-о, это был просторный кабинет.

И в первую очередь посетителю бросались в глаза книжные полки,

заставленные сплошь от пола до потолка. В этом плане нас многое роднило,

и не только в плане генетическом, но и в духовном. Я, как и полагается

приверженцу книг, не только Интернета, тут же стал просматривать

названия, кое-где и перелистывать. Знакомство с незнакомыми книгами - это

тоже интересное занятие. Он смотрел на всё это положительно, даже радостно.

- Дети мои не интересуются этими книгами как ты. Надежда на внука... - как

бы проговорил он между делом.

Быть может, я долго разглядывал бы книги, если бы взору моему не

предстало другое, что заставило меня незамедлительно отвлечься от

прежнего занятия и переключиться целиком на это материальное

обстоятельство. А оно заслуживало столь пристального внимания к себе.

И удивляться ли мне в очередной раз, в который раз?

Я всё ещё находился под впечатлением вчерашнего события, которое

врежется в память очень остро и останется на всю жизнь. И вот такую

инерцию эмоционального состояния продолжили они, потому как были

они в двух экземплярах. О-о, вот это были экземпляры, далёкие, совсем

далёкие от обыкновенности.

Это были гири. "Ну и что такого?" - могут сказать про это. Можно сказать

вот так не увидев их, а их надо было видеть. Это были далеко не те гири,

что сразу всплывают в памяти, в сознании, далеко не те. И стоит мне

обрисовать их, как говорится, детально.

Это была двухпудовка, к которой металлическими проволоками были

привязаны гантели. Одна из них, такая сборная, весила тринадцать

килограммов, другая же, такая литая, цельная, весила шесть килограммов.

Всё это сборище составляло пятьдесят один килограммов.

- И сколько раз поднимаете? - спрашивал я с любопытством, прекрасно

осознавая, отдавая себе в этом отчёт, что всё это сборище поддаётся ему.

- Двадцать два раза толкал. Это рекорд. Давно это было, в молодости.

Другой бы, глядя на него, ни за что не поверил бы, но я не то, что верил,

я знал, потому что знал его реальную силу. И я живо представил это.

Другая гиря привела меня всё же в изумление большее, чем вся эта

сборная из двухпудовки и двух гантелей. На это надо было посмотреть.

Это было своего рода произведение искусства. Это были две двухпудовки,

соединённые не трубой, а сплошным металлическим стержнем. При этом

ручки от двухпудовок были срезаны сваркой, но всё равно вес такой

оригинальной гири составлял порядка шестидесяти четырёх килограммов.

Вот к ней-то я прикоснулся и с трудом, с большим трудом оторвал от

пола.

- И вы её тоже толкаете? - спрашивал я, еле отдышавшись от недавней,

непосильной работы.

- Толкал пять раз. Это тоже рекорд, и это тоже было в молодости.

И это я представил, и это я понимал. Но как всё это связывалось с его

телосложением.

- Что-то жарко в доме. Футболку надо одеть... - говорил он тем временем,

снимая рубашку.

Угадал ли он мои мысли? Но надо было смотреть на это тело. Аналогия

с телом, с торсом Брюса Ли напрашивалась сама собой. Боевой механизм

без единого грамма лишнего веса. Мясо, живое мясо дышало молодой

свежестью, готовое мгновенно среагировать на любой внешний раздражитель.

И это в его возрасте?

Но понимал я, понимал, что такой внешний фасад украшает и внутреннее

убранство, внутренняя отделка. Вчера я был свидетелем этого. И мне хотелось

узнать всё это. Не терпелось. Но я брал себя в руки и ждал, терпеливо ждал

раскрытия его тайны.

Быть может, спустя некоторое время, он начал издалека, не сразу, но и это

было важно. А начал он со своей библиотеки.

- Все обращают внимание сразу на книги, а потом на гири, приходят в

изумление, и просят тут же, здесь же поднять. И приходится толкать, как

говорится вещественно доказывать. Сегодня я не буду. Но по глазам твоим

вижу, что веришь. Ладно. Я хочу тебе про книги рассказать. Знаешь, авторы

многих этих книг в широком кругу совсем неизвестны, а вот в узком кругу,

где занимаются этим делом, где интересуются этим делом, они, люди весьма

уважаемые, с большим авторитетом. Ты сейчас думаешь, что за авторы, авторы

этих книг. Скажу сразу, это спортивная литература, а точнее теория и методика

в спорте высших достижений. Такие фамилии как Бернштейн, Верхошанский,

Николай Озолин, Эдвин Озолин, Бойко, Репин тебе о чём-нибудь говорят? Не

только они. Их много, очень много. Ты же любишь книги читать. Слышал про

них?

- Нет. В первый раз слышу... - помотал я головой в знак отрицания, но при этом

чувства стыда не испытывал, ибо их могли знать только в узких кругах.

- А вот зарубежные авторы Хилл, Уилт, Нёккер, Калева Ромпоти, Банистер,

Рендель, Тейлор, Синисало и многие, многие. Их тоже знают только люди этого

дела. Ты ведь про них ничего не слышал. Агата Кристи, Толкиен, Дуайт Роулинг,

Стивен Кинг. Все знают их, они у всех на виду.

- Никогда не слышал. Они тоже авторы про спорт высших достижений? - лишь

кивал головой в знак согласия и спрашивал по инерции.

- Когда тренируешься, ты должен знать, как тренироваться, ясно представлять,

что даёт то или иное упражнение и так далее. Ты должен знать многое, если не всё

по анатомии, физиологии, психологии. Да, психология, спортивная психология.

Один из самых известных представителей этого вида психологии Анатолий

Алексеев. Я конспектировал его работы. Вот тетради. Cмотри.

Внизу отдельными стопками располагались тетради. Среди всего этого множества

книг, они расположились неприметно на нижней крайней полке, в глаза не

бросались. Я тут же моментально прильнул к ним. Общие тетради. Сколько их?

Это был труд, труд накопления знаний, готовые помощники в этом деле.

Машинально вытащил одну из них. Из середины. И так же раскрыл её где-то на

середине. И ничего не мог понять. Хотя, понимал я, что это из теории и методики

тренировок. Он являлся для меня сейчас великим мастером. Но к этому добавлялось у меня, в

в моём представлении, и звание теоретика, и не исключение, звание тренера, тонко

знающего своё дело.

- А Вы работали тренером?

- Нет, я не работал тренером... - отрицал он свою причастность к этой прекрасной

профессии.

- А Вы...? - и тут же осёкся я, хотя внутри меня давно уже проживало вот это

здоровое чувство любопытства, которое я еле сдерживал в узде.

- Калымлю всяко-разно. Так что без денег не живу... - отвечал он расплывчато,

туманно, даже очень.

Утолил ли он моё любопытство или нет, но я решил впредь не спрашивать его

об этом. Какое моё дело. И так, похоже, я учусь у него многому. А сколько

предстоит? Я это предчувствовал. А он, как будто предугадав ход моих мыслей,

продолжал:

- На соревнованиях должен быть определённый настрой духа. Атлет должен

быть или в состоянии яростной сверхмобилизации, или в состоянии спокойной

боевой уверенности. Когда я говорю про состояние спокойной боевой уверенности,

то у тебя возникает сразу ассоциация с бравым ковбоем Дикого Запада. Стоит он

спокойно, очень спокойно, а потом резко, как молния, выхватывает кольт и разит

противников наповал.

- Да. А как Вы угадали? - опять удивился я.

- Ничего сложного нет. Почти у всех возникает такая ассоциация. Все мы смотрим

фильмы про ковбоев. А теперь я говорю про яростную сверхмобилизацию. У всех свои

ассоциации, но связанные только со злостью. Всё это так. Я же представляю себе

яркую картину в виде пантеры перед прыжком и при этом с горящими глазами,

а затем яростное нападение и такая же яростная расправа. Ну, а состояние

спокойной боевой уверенности я сопоставляю со змеёй перед моментом охоты.

Но к чему я это всё говорю? А говорю я к тому, что ты должен научиться владеть

психотехникой. Как думаешь?

- Я не умею этого. И про психотехнику слышу в первый раз. Но я хочу учиться.

Я хотел бы быть вашим учеником... - говорил я честно, и была у меня убеждённость,

которая, в общем-то, появилась уже вчера, после того события в его родном

квартале.

- А ты уже мой ученик. Так что слушай дальше и запоминай. Потом будешь

проделывать это... - тут же пояснил он мою роль, с чем я внутренне сразу же

согласился.

- Я сейчас кое-что скажу про актёрское искусство. Что ты думаешь по этому

поводу? Как это связать со спортом, с единоборством, с тренировками?

- Даже не знаю, что сказать... - недоумение и не знание, вероятно, вполне

выражались на моём лице.

- Ты видел, конечно, как выражают радость футболисты после забитого гола.

О-о. Полный артистизм, да и только. И у каждого своё. Но я расскажу тебе не

про этот артистизм, а про такой, что поможет готовиться к соревнованиям. К

этому методу прибегают сейчас, многие прибегают. Я уверен в этом. Так вот.

Многие признают, что актёрское искусство сделало большой прогресс

благодаря работам Константина Сергеевича Станиславского. Он, можно

сказать, придумал свою систему тренировок будущих артистов. Актёр

работает с воображением, играет, манипулирует с воображением, он

вживается в образ, в жизнь героя, видит, познаёт его внутреннюю сущность,

полностью вживается в него, полностью живёт его чувствами, его

переживаниями. Полное перевоплощение. Здесь мы видим пример

активнейшей работы правого полушария мозга. Левое полушарие мозга,

практичное, отвечающее за логику, в данном случае отдыхает. Я говорю

это к тому, что ты должен быть артистом на тренировке. В монгольской

национальной борьбе, в бурятской национальной борьбе победитель

исполняет танец орла. Ты это знаешь. Это отличный танец. Он имитирует

полёт орла. А орёл, как известно, птица рода хищников. Он - настоящий

царь неба степей. В парящем полёте он высматривает жертву посреди трав

степей. Летай как он, и высматривай жертву, и пусть этой жертвой в

повседневности будет предполагаемый соперник на соревнованиях.

Он прервал свою такую, как бы яростную эмоциональную речь. И в

наступившей тишине моё воображение внимательного слушателя по

инерции продолжали полёт орла на высоте, большой высоте, над

бескрайней степью, над травами зелени, над яркими полевыми цветами,

где притаилась жертва, и маленькое движение, и ринусь камнем вниз, и

когти мои вонзятся в упоении охотничьей страсти.

Наконец-то рассеялся туман воображения и оглянулся я кругом, на полки

книг, на тетради с конспектами, на необыкновенные гири, на него, моего

учителя. Но пауза продлилась недолго, ибо продолжал он дальше:

- Я не только конспектировал, но и делал вырезки из разных газет. Многим

из них много лет. Смотри. Вот это из "Советского спорта" от 30 июля 1988 года.

Рубрика "Звёзды спорта в гостях у "Советского спорта". И называется статья

"Майк Тайсон: жить и умереть на ринге". Прочитай там, где я обвёл.

Он подал мне уже видимо заранее приготовленную вырезку из газеты.

Была она не то, что пожелтевшая, но давнишняя, старая, в верхнем уголке

которой была проставлена та самая дата выпуска газеты. Это было интервью с

легендарным боксёром. И я стал читать то место, что было обведено ручкой с

красной пастой:

" - Я вырос в Бруклине, одном из самых бандитских кварталов Нью-Йорка...

- Вы помните свой первый выход на ринг?

- Да, это было подобно вспышке или удару молнии, или тому, как человек

влюбляется с первого раза...

...- Вы согласны с тем, что вас называют "убийцей" на ринге?

- Сложный вопрос. Я не стану торопиться ответить на него отрицательно.

Моя цель - и это правда - поработить противника, парализовать его волю,

мысль. Я его уничтожаю как личность. Про меня говорят, что я люблю делать

больно, что я жесток, что такова моя жизненная мораль. Но ведь я занимаюсь

делом, в котором принято делать друг другу больно! Не я придумал эту игру.

Бороться, чтобы выжить. Эту мораль - и никакую другую! - я прочно усвоил

в детстве на Роквэй авеню в Бруклине.

- Говорят, после первых ударов боксёр на ринге звереет. Жестокость в

профессиональном боксе - что это? Непреложный закон, необходимость?

- Правило игры. Если боксёр не знает этого правила, он не может бороться.

Помните замечательного боксёра Ховарда Дэвиса? Потрясающие данные,

уникальная техника, блистательная карьера. Но он не был готов умереть на

ринге, и поэтому он не был чемпионом мира. Поэтому он проиграл.

...- Деньги - что они принесли вместе с собой в вашу жизнь?

- Они помогли мне осуществить свои детские мечты, моё представление о

богатстве и немного о счастье. С помощью денег я построил себе новый дом

в Нью-Джерси. Я молод, богат. Разве это не здорово?! Но деньги не могут дать

чувство безопасности. Они не индульгенция и не пропуск в рай. Когда-нибудь

я умру и не смогу взять с собой в преисподнюю (почему в преисподнюю? Так

мне кажется) ни одного автомобиля, самого дешёвого, ни одной комнаты из

своего будущего дома. Я ничего не смогу взять с собой. Поэтому надо быть

уверенным прежде всего в самом себе. Я сам - моё богатство, а не деньги.

- Как вы представляете себя со стороны?

- Я вижу себя чемпионом всей планеты, самым сильным на Земле. Я - сын

человечества. Но я ещё и американец. А Штаты - это страна, которая

интересуется только людьми "номер один". Быть вторым здесь всё равно,

что быть сотым или тысячным. Поэтому я буду первым..."

О. Полонская.

(По материалам зарубежной печати).

С газетной фотографии смотрел на меня Майк Тайсон в боевой стойке.

- Да, громко сказано: "Я - сын человечества". - проговорил я всё же в

некоторой задумчивости, чем с какой-то подоплёкой иронии.

- Он был тогда молодым. Если не ошибаюсь, шёл ему тогда двадцать

третий год. Был он в самом пике боевой формы, на самой вершине успеха,

славы. Самый молодой чемпион мира в истории профессионального бокса.

Головокружение запросто сыграет свою роль. Вот и казалось ему тогда, что

он самый особенный человек на планете. Это потом у него были поражения,

даже жестокие поражения; это потом у него были скандалы, озвученные на

весь мир, по всем средствам массовой информации; это потом у него были

кризисы в финансовой сфере из-за бездумного транжиривания денег. Здесь,

на этой фотографии он молодой, успешный, не знающий, не подозревающий,

о таком своём будущем. И всё равно он - великий боксёр, у которого надо и

нужно учиться. Даже хотя бы для того, чтобы не повторять его ошибок.

Я знал про это и потому был согласен полностью с таким выводом.

- Мы будем смотреть его бои, анализировать. И не только. Мы будем

смотреть самые запоминающиеся схватки из вольной и греко-римской

борьбы, самбо, дзюдо, каратэ, кунгфу, из боя без правил. У меня записано это

и на плёнках, и на дисках.

И тут я обратил внимание на южнокорейский телевизор LG в углу.

За обилием книг и необыкновенным видом гирь я как-то не приметил

эту необходимую бытовую вещь.

В тумбе, в отведённом месте под телевизором, видеомагнитофон и

DVD - плейер. Была рядом и полка, которую замечал я сейчас. Рядами

располагались на ней видеокассеты, диски. Это была уже видеобиблиотека.

Мне предстояла серьёзная учёба.

*************************************

Огромное поле раскинулось впереди. Первые шаги одинокого путника.

Что делает он в безмолвии наступающей ночи, под бледным светом луны?

Как люблю я первый снег осени! Эти крупные снежинки, что кружат

медленное танго, перед тем, как изменить цвет увядания в ослепительную

белизну.

Я смотрю на неё сквозь искрящий свет снежинок. Она светит, светит, но

не греет. Согреет ли надежду она?

Огромное поле, через которое я буду идти и идти туда, где чёрной линией

обозначен ровный лес Шибирь.

Одинокий путник в безмолвии наступающей ночи, под бледным светом

полной луны.

******************************************

Можно ли было считать эти события какой-то отправной точкой в моей

жизни? И я считал и считаю, что это действительно так. Имел я полное

основание обозначить эти дни днями истинного перерождения. Нет. Внешне

ничего не изменилось. Всё так же я читал книги, заходил в Интернет, учился

на хорошем уровне, тренировался в той же секции, готовился к соревнованиям,

а затем и выступал на них. Но было бы неверно, если я говорю, что

тренировался в той же секции, готовился в той же атмосфере к соревнованиям.

Всё было неразличимо лишь с внешней стороны, ведь и раньше я отличался

трудолюбием на тренировках. Но пришло какое-то осмысление, больше взгляда

внутрь себя, чего раньше не было. Возможно, для своего возраста, когда, в

основном проявляются внешние стороны, для того чтобы укрепиться в этом

мире, порой жестоком мире, завладеть позициями, я, может быть рано,

слишком рано, но стал заглядывать внутрь себя. Завоевание выгодной

позиции, которому подвержен молодой организм, молодой разум, как-то

стало отходить на задний план, уступая место чему-то другому и, как кажется,

важному, очень важному для меня, именно для меня. А что до выгодной

позиции в глазах окружающих, то понимал я, что сама тренировка, да и

грядущие победы, о наступлении которых почему-то я уже не сомневался,

безусловно, ставила меня в выгодную позицию в этом внешнем мире.

И не надо было при этом иметь какой-то большой интеллектуальный или

духовный багаж для достижения такой позиции, ибо даже в начале нового

тысячелетия, в эпоху невиданного технического, технологического размаха,

на гигантской высоте науки накачанные мышцы, дух атлета, причастность

к единоборствам и, конечно же, успехи на этом поприще уже беспрекословно

и прямо бронировали эти самые позиции. Что ж, в этом плане, мы не далеко

ушли от кроманьонца, от человека пещер, да и от тех же легендарных,

фанатичных, кровожадных болельщиков древнеримского Колизея.

Всё это действительно бывшее у меня на первом месте, что уж скрывать-то,

отходило на второй план, уступив место, как теперь считал я, чему-то более

важному.

Я частенько стал наведываться к нему, родственнику по материнской линии,

теперь уже новому наставнику, учителю. Вместе просматривали видеозаписи,

затем анализировали, рассуждали. На дом давал он мне книги, такую определённую

литературу. И я учился, учился с параллельной, официальной учёбой. Но больше

всего я внимал, внимал его рассказам, которые я слушал и слушал, и впитывал,

и впитывал внутрь себя, как губка воду.

Вот и сегодня я в очередной раз слушал его, можно сказать, лекцию для студента.

- В спорте многое, в большинстве своём, многое зависит от хороших, отличных

физических данных: сила, выносливость, быстрота, гибкость, ловкость,

координация. У человека 640 мышц, 205 костей, длина капилляров равна около

100000 километров, то есть два с половиной раза огибает экватор. Быстрее всех

в молодом возрасте можно развивать гибкость. На второе место ставят силу, на

третье место выносливость, и только потом на четвёртое быстроту. Для

постановки гибкости могут уйти месяцы. Я уже после армии за три месяца

вот таких специальных упражнений сел на шпагат. И это после армии. А гибкость

гибкость считается уделом молодого организма. Силу можно развить, даже если

ты не наделён ею с рождения. После армии я купил себе гири весом двадцать

четыре килограмма, но не смог даже один раз... Удивляешься? А так оно и было.

Это потом, после хороших тренировок толкал её двести двадцать раз. Дальше не

захотел, а мог. Просто, смысл моей тренировки заключался совсем в другом, а это

было лишь дополнением. Выносливость по развитию поставлено на третье место.

Это не я ставлю, это ставит физиология. Годами тренировок можно поставить

отличную выносливость. Но как бывает жалко, когда тебя на дистанции обгоняет

парень, который и тренировался-то недавно, и это всего лишь потому, что

природа одарила его этой выносливостью. То же самое и с силой. Меня лично

природа ни силой, ни выносливостью не одарила. Всё это брал не штурмом,

конечно, а большим, большим трудом. В порядке выносливости я достиг того,

что мог без остановки бегать довольно таки приличное расстояние. Однажды

я ловил попутку до одного населённого пункта. Мне надо было на электричку,

а до ближайшей остановки идти через Уду, а мост тогда был разрушен, и его

только восстанавливали. Другой мост примерно через двадцать километров.

Можно переплыть реку, но во дворе осень, середина октября. Вот, вот и снег

пойдёт. Какое там переплыть. И посмотрел я на время, и прикинул - до

электрички полтора часа. Полчаса шёл по трассе и голосовал. Всегда везло,

а в тот день полная невезучесть в этом плане. Не знаю что и как, но как-то

мелькнула в мозгу одна такая шальная мысль и заставила. Я подчинился ей и

побежал. Мне тогда только, только исполнилось сорок лет. И я побежал.

Бежал, не обращая на попутки, что догоняли меня. И всё время подстёгивала

и подстёгивала меня одна мысль: "А смогу ли я в сорок лет добежать до той

станции, смогу ли успеть на электричку..." И я бежал. Взял один ритм и бежал.

А мысль в мозгу моём гнала и гнала. Я пробежал через тот мост и прибежал

на ту станцию. Прибежал и быстро восстановился. Я ждал электричку ещё

десять минут, и за всё это время я смотрел всю дистанцию, что составляла

всю ближайшую местность. Место старта было скрыто далеко за горизонтом.

И такая радость была на душе. Я всё это пробежал, я это сделал. А теперь

другой пример. Когда-то в молодости я, попеременно меняя, прыгал на

одной ноге в гору. В первое время бывало так, что голова кружилась, но

всё же я достигал назначенной точки. А потом шёл вниз с отёкшими ногами,

и качался из стороны в сторону. Должен был, обязательно должен был

сработать адаптационный механизм организма. И он сработал. Со временем

всё это стало даваться легко. Никогда меня не качало. И вот однажды я

предложил своему другу, легкоатлету, сильному бегуну на средние

дистанции это самое упражнение с прыжками на одной ноге с

попеременной сменой. И что думаешь? В самом начале друг мой отсёкся

и прекратил это дело. Знал я тогда, что выиграю в этом деле, и знал, что

это упражнение не входит в арсенал тренировок моего друга. У него

совсем другое. И всё же радостно было мне, что в этом компоненте

выносливости я оказался впереди. Ещё один мой друг, наблюдая по

телевизору за уставшими боксёрами в третьем раунде, а тогда, в

восьмидесятых годах двадцатого века были три раунда в любительском

боксе, сделал своё примечание: "Но неужели нельзя натренировать

выносливость на три раунда. Всего-то девять минут..." Как думаешь, он

прав?

Он спрашивал меня. Что мог я сказать, подросток, никогда никого не

тренировавший, а которого тренировали. Стоило задуматься, прикинуть.

И я прикинул. Просто ли, нет ли, но я высказал то, что я думал:

- Мне кажется, лыжник делает своё дело, и боксёр делает своё дело.

Ваш друг - бегун не смог конкурировать с Вами в прыжках на одной ноге

в гору, потому что у него своё. И как я понимаю, в беге он у Вас выиграет.

- Всё правильно. Молодец. Всё это так. Есть общая выносливость, и

есть специальная выносливость. В любом виде спорта сначала делают

общую выносливость, а лучше всего достигается она через бег, через

равномерный бег, через кросс. Так оно и есть. А потом уже на этой

базе, на этом фундаменте тренируется специальная выносливость.

Это когда боксёр по три раунда, по пять раундов, по десять, как можно,

наносит беспрерывные удары по мешку. И надо заметить, что боксёры

хорошо бегают на длинные дистанции. Это действительно факт. Вот тот

же лыжник, спокойно пробегающий пятьдесят километров и затрачивающий

на это чуть больше часа, в зависимости от рельефа, на ринге с трудом

будет выдерживать эти три раунда, которые когда-то были в любительском

боксе. Почему? А потому, что есть циклические виды спорта и ациклические.

К циклическим относятся бег на длинные дистанции, лыжные гонки, гребля,

велоспорт. Может, я не все назвал, но ты понял уже. В этих видах сам

неизменный цикл движений и потому там своя выносливость. Ациклические

виды спорта: тот же бокс, спортивная борьба, футбол, баскетбол, хоккей,

теннис. Я не все назвал. Там нет цикла, нет постоянства, повторения

движений. Это ситуационные виды спорта, где тебе непосредственно

противостоит соперник, и не только противостоит, он мешает, а в

единоборствах ещё делает тебе больно, что можешь отвалиться в глубокий

нокаут. И когда равные соперники, то преимущество получает тот, у кого

лучше вот эта специальная выносливость. А теперь опять вернёмся к

лыжам. Берём, к примеру, человека, который ни разу не вставал на лыжи.

Ему один километр покажется как сто километров для квалифицированного

лыжника. Представил?

Я не только представил, я знал, и знал это по себе. Не позавидуешь тому,

кто не дружен с лыжами. Со мной было такое. Но у меня на подходе стоял

другой вопрос:

- А почему быстрота по развитию стоит на последнем месте после гибкости,

силы, выносливости?

- Быстрота - это такая штука. Развить её, наверное, можно, но сложно. Это

качество дают, прежде всего, родители. Как понимаешь, это врождённый дар,

точно так же, как и ловкость. Но знаешь, об этом я расскажу потом. Я хотел

другое рассказать тебе, совсем другое. Это из психологии, это про мозг. Я

говорил про это, но, думаю, надо про это говорить, и не раз.

И это я готов был слушать с интересом. Она-то, вот эта психология, меня

и подводила частенько на соревнованиях.

- Каждое движение, всё же, идёт от мозга. Даже примитивным движением

дождевого червя управляет мозг. А что тогда говорить про движения человека?

"Джоконда" Леонардо да Винчи, статуя "Давид" Микеланджело, игра на скрипке

Паганини и многое, многое другое, но гениальное. Вот так и в спорте. Техника

Марадоны, Гретцки, Джордана и многих, многих других, но гениальных. Всё от

мозга. Конечно, отличная техника в спорте достигается через повторение и

повторение. Но не только. И вот тут-то помогает идеомоторная тренировка.

Всё от мозга. Давно было выявлено медициной, а современная наука

подтвердила это, когда выяснила одну истину. Когда головной мозг пребывает

в состоянии такой дремоты, такого полусонного состояния, то он обретает

острую восприимчивость к информации извне. Вот отсюда и появилась

такая практика, как гипнопедия - обучение во сне. Тот же иностранный язык

поддаётся легче при гипнопедии. И вот это тоже было привнесено в спорт.

Идеомоторика. Образное мышление о движении, о технике в данном виде

спорта, идёт от головного мозга в мышцы, чтобы они в бодром состоянии

выполняли приказ в точном соответствии с нужной амплитудой, с нужной

траекторией. Кубинские боксёры очень эффективно выполняют эту

идеомоторную тренировку. Боксёр закрывает глаза, расслабляется, полностью

отключается от внешнего мира. Он представляет работу над техникой; удары

по боксёрскому мешку, сам конкретный поединок: уходы, уклоны, защиту,

контратаку, преломление ситуации, добивание соперника. Всё это он проигрывает

в голове, чтобы потом в мышцах, в теле появился полный рефлекс, полный

автоматизм. Примеров отставленного эффекта идеомоторики много.

Основоположник самбо Харлампиев заболел перед турниром. Но он всё равно

готовился к нему. Он выиграл то соревнование и стал чемпионом Москвы. Люди

удивлялись, ведь у него долгое время был постельный режим. Но дело в том, что

он и лёжа готовился к турниру, ибо он мысленно проигрывал в голове каждый

аспект, каждый элемент воображаемой схватки. Лётчик Владимир Дыменко так же

после вынужденного перерыва восстанавливал профессиональную квалификацию.

Его полёт так же проецировал головной мозг. Пианист Исаак Михновский, в одно

время, оказавшись без пианино, когда он учился ещё в консерватории, на экзамене

великолепно сыграл "Времена года" Чайковского. Этот цикл пьес для фортепиано

он разучивал, как сказали бы сейчас, посредством идеомоторики.

Он рассказывал, и я старался включать своё воображение под каждый конкретный

пример. Я - человек, далёкий от классической музыки, тем более от пианино,

представлял, как мои пальцы перебирают клавиши. Но если я перебирал пальцами,

не зная конкретный предмет, не зная идеальный объект в виде этого произведения,

то представлял я себе, как проделывал это пианист Исаак Михновский. Представить

же себе конкретный поединок со знакомыми мне приёмами, со знакомой техникой

мне было легче, намного легче. И вот так я слушал и слушал.

- Сейчас на спорт очень сильно работает психология. Спортивная психология. Как

никогда. Это раньше, на заре спорта высших достижений, всё полагалось на внешнюю

сторону подготовленности, таких как потенциал силы, выносливости, гибкости,

быстроты, ловкости. Это сейчас стали частенько заглядывать внутрь себя. В нашей

стране много спортивных психологов высочайшей квалификации. Назову лишь

некоторых: Алексеев, Родионов, Гагаева, Сурков, Джингаров, Пуни... Стоит мне

назвать и зарубежных спортивных психологов, чтобы ты знал, что этим течением

подготовки атлетов охвачен весь мир, и что это - один из главных видов тренировки

во всём мире. Доктор Гослинг, Линдеманн Ханнес, Параносич, Лазаревич, Найдиффер,

Кретти, Ларс-Эрик Уннесталь... Но сейчас я расскажу об одной работе одного

спортивного психолога, нашего соотечественника. Я буду говорить о работе Анатолия

Алексеева. Идеовегетатика. Скорее всего, вот такое название, такой термин дал

именно он. Я так думаю. Так вот он называет идеовегетатику родной сестрой

идеомоторики. Если при идеомоторике мысли наши как бы переводятся в мышцы,

чтобы они выполняли правильное движение, то при идеовегетатике уже другое,

совершенно другое. Приведу один пример. Стрелковый вид спорта. Так вот, стрелок

при стрельбе по неподвижной мишени должен быть спокоен. И, наоборот, при стрельбе

по летящим тарелкам стрелок должен быть эмоционально возбуждён. То есть, здесь

мы видим умение, когда надо возбуждать себя, а когда нужно и успокоить себя. Здесь

налицо связь головного мозга не с мышцами, а с внутренними органами - сердечно

сосудистой системой, дыхательным аппаратом, эндокринными железами. И именно

головной мозг управляет эмоциями и внутренними органами. Можно создать

мысленный образ о замедленном ритме сокращений сердца, что даёт нам спокойствие.

Но надо знать при этом само сердце, его анатомическое строение, его физиологическую

работу. Анатолий Алексеев приводит такой пример: " Если у человека возникает приступ

стенокардии, когда наступает спазма коронарных сосудов, что питают мышцу сердца, то

надо мысленно научиться расширять эти сосуды. А чтобы управлять этим процессом,

опять же надо знать, как всё это устроено, и притом, точно, досконально знать. Так что

учебник по анатомии и физиологии человека должен стать настольной книгой. И выходит

так, что при успешном овладении идеовегетатикой можно психически регулировать

функцию печени, почек или желез внутренней секреции. А это означает, что можно стать

врачом самому себе. Понимаешь.

- Да, да. Я представляю это... - в который раз я кивал головой.

Воображаемый образ действия, когда человек мысленно управляет внутренними

органами, и если надо, исцеляет сам себя, возник и дал ход своему развитию.

- В вегетативной нервной системе есть два отдела с противоположным воздействием

на многие процессы в организме. Один отдел называется симпатический. Он активирует

такие функции организма, когда нужно человеку большой расход энергии и мобилизация

силы. Другой отдел - парасимпатический, наоборот успокаивает, восстанавливает

утраченную энергию. Днём преобладает деятельность симпатического отдела, а ночью

парасимпатического. Допустим, штангисту нужно поднять большой вес. Он должен

мобилизовать себя на невероятно повышенное физическое и психическое усилие, чтобы

справиться с заказанным весом. Для этого нужно резко повысить сам тонус этого

симпатического отдела вегетативной нервной системы. При таком обстоятельстве

Алексеев советует закрыть глаза и с помощью аутотренинга на несколько секунд

погружать себя в неглубокое дремотное состояние. А потом представить себе, что по

всему телу прокатилась волна бодрящего озноба, будто ты попал под холодный душ. Или

же представить такую ситуацию, что вызовет в тебе, в сущности твоей чувство бешеной,

могучей ярости. В арсенале атлета должен быть такой мысленный образ, что позволит

мгновенно повысить тонус симпатического отдела вегетатики. Понятно. Да. Надо и нужно

уметь сразу мобилизовать себя на предельное, а может быть, и на запредельное

психофизическое усилие. В твоём психическом арсенале должны быть несколько таких

мысленных образов и программ. Они вызовут у тебя нужную мобилизацию. Ты должен

уметь погружать себя в состояние дремоты в любых, даже в самых напряжённых

условиях турнира. И пусть никакие помехи, всё, что творится вокруг, не помешают тебе.

Всё, что говорил он, я перекладывал в мысленный образ, в воображение. Старался

представить себя в такой ситуации, оказаться в такой шкуре, про которую говорил

учитель. И руки мои, и ноги мои, равно как и тело, при этом немного вибрировали.

Неужели действовал этот пресловутый симпатический отдел? Но вот одно продолжало

занимать меня. Как же можно мобилизовать себя на запредельное психофизическое

усилие? И, похоже, учитель предугадал мои мысли, ибо он продолжил свой рассказ,

кажется, именно про это:

- На одной конференции в своём докладе известный шведский учёный, психолог

Унесталь приводил пример, связанный с одной женщиной, матерью. В какой-то момент

её жизни произошёл случай, наверное, самый важный и трагический. Она увидела, как

грузовик вот-вот наедет на её ребёнка. Какие мысли вонзились в её сердце? Она с

быстротой молнии рванулась к грузовику и подняла его. Волшебные силы откуда-то

появились у неё. Были свидетели этого невиданного, необыкновенного происшествия,

такого феноменального явления. И потом, уже когда это уникальное событие осталось

в прошлом, специалисты разных направлений, понимая, что в этот экстремальный миг

её жизни адреналин, как никогда, выплеснулся из надпочечников, предложили ей, уже в

спокойной обстановке повторить это. А она же не смогла и сдвинуть этот грузовик. И

вот само собой напрашивается вопрос. Тренируемо ли это состояние, как тело, как

мышцы?

Я мысленно представил, как эта женщина, мать кидается к машине и поднимает её.

У неё только одна мысль - спасти своего ребёнка, своё сокровище. Когда-то я стану

отцом и, наверное, у меня тоже появится такое чувство. Но это в будущем, которое

сокрыто от меня туманным горизонтом неизвестности. И в который раз, определённым

образом, удивляя меня, он как бы продолжил течение моих мыслей:

- Всё от мозга. Но он не стандартен. Нет двух одинаковых мозгов, как нет двух

одинаковых отпечатков пальцев по всей планете. Я говорю про идеальное выражение,

что исходит от анатомического мозга. Всё это - разное. Одна мать ради спасения

ребёнка может приподнять грузовик, другая же, наоборот, подкинуть беспомощного

ребёнка в какой-нибудь подъезд или же отказаться от него в самом роддоме. Вот

оно - идеальное выражение мозга. Но думаю я, что не только от мозга. Есть что-то

иное, и это мы называем душой. На всех языках планеты есть слово - душа. У всех

народов планеты есть понятие - душа, обозначение - дух. И думаю я, что есть самая

тесная связь между мозгом и душой, преобразуясь в единое целое, что подразумеваем

мы под символом личность. И нет двух одинаковых личностей, как двух одинаковых

ушей, как двух одинаковых зрачков. Наверное, про это говорить можно точно.

Приходилось читать мне о том, что американский учёный Мак-Дугал сумел взвесить

душу, и вес её составляет 22 грамма 400 миллиграммов. Издавна говорили, что при

наступлении смерти душа покидает тело, и оно, тело, при этом становится чуть легче.

Может быть, таким способом он измерил душу. Точно сказать не могу. У нас, у

приверженцев буддизма-ламаизма бытует мнение о том, что душа покидает человека

ещё при жизни. Она находится рядом с ним, рядом с его телом, связанная с ним лишь

тонкой нитью. В таком состоянии человеку остаётся недолго жить. Может недели,

может месяцы. Точного измерения на этот счёт нет. С человеком возможно, может

твориться что-то неладное. Но как распознать это? Но если как-то узнать это, то

можно обратиться в дацан, и вот тогда лама, с помощью особой молитвы, может

вернуть душу в тело. Это, конечно, большое, великое дело. И вот, как говорю я,

мозг и душа в комплексном взаимодействии составляют свой индивидуальный

критерий морали. Мы именуем это совестью. Воспитание человека по канонам

морали - это воспитание совести. Возможно, совесть - чувство врождённое.

Не знаю. Но бывает так, что она и вовсе отсутствует у человека, по крайней мере

находится в таком зачаточном состоянии. Всякое бывает. Для меня главное,

чтобы она у тебя была на высшем уровне по всем канонам и критериям морали.

А всё остальное приложится.

Когда говорил он, в моей памяти возник образ того незнакомца с наведённым

на него пистолетом. Но вот загадка всего происшествия продолжала занимать

мой разум. Я непременно спрошу про это. Но не менее, а может более интересно

было слушать от такого, я бы сказал, супербойца слышать вот такую проповедь

о морали, совести. Наверное, в этом плане ему не стоило беспокоиться за меня,

но всё же. И этим он становился ещё выше в моих глазах. "Эволюция человека

восходит к гуманности" - вдруг такая, совсем несвойственная подростку мысль,

осенила меня. И на миг удивился. И как почувствовал позже, не знаю как, но вот

такое открытие моё, кажется, не ускользнуло от его внимания, хотя бы потому, что

он улыбнулся. Вроде бы незаметно, но не уловить нельзя. Но, всё же, я был весь

внимание, и готов был слушать и слушать.

- Психика человека воспитуема, психика человека тренируема. Но возможна ли

контроль, подчинение воле в тот момент кульминации психики, когда слабая по

чисто физическим меркам женщина, спасая своего ребёнка, подняла грузовик?

Этот пример далеко не единственный. Такое происходит как-то в обход

сознательной воли, как-то в пылу, как-то в экстремальный момент ситуации,

и делается это как-то от сердца, где, по мнению, бытующем с давних, древних

времён, и находится душа, само выражение духа. Дух тоже воспитуем, тренируем.

Но чтобы сознательно попасть в струю такого психического момента, думаю, нужно

очень хорошо включить работу правого полушария, саму неистовую игру

воображения.

И воображение моё заиграло под воздействием рассказа, голоса его монотонного,

порой гипнотического. И было что представить, ибо в памяти моей яркими красками

бушевало то событие, что когда-то было в квартале нереспектабельном, но в чём-то

благородном. А тем временем монотонность продолжала своё гипнотическое

воздействие.

- Оптимальное боевое состояние. Несложный термин. Наверное, авторство я

приписал бы всё же Анатолию Алексееву. Конечно, возможно, до него и говорили

так, но думаю, что в своих работах он первым стал применять этот термин. Я

выучил наизусть некоторые строки из его работ специально для тебя. Вот

слушай: "Необходимо спокойно, не торопясь заглянуть в самого себя... Делать это

надо так. Взять чистый лист бумаги, карандаш или ручку и, выбрать какое-либо

тихое место, где никто не будет мешать. Затем хорошенько вспомнить своё самое

удачное выступление на соревновании и, не торопясь, как можно подробнее описать

все элементы своего физического и психического состояния в часы успеха.

Возможно, что самое хорошее состояние было пережито на тренировке. Тогда нужно

описать его. ...Психическая подготовка к соревнованиям - это ежедневная

систематическая, целенаправленная тренировка функций головного мозга, в первую

очередь с помощью слов и соответствующих словам мысленных образов... Давно

пора уяснить: если спортсмен хочет оставаться неуязвимым в плане психической

устойчивости в любых, особенно в тяжёлых, дистрессовых ситуациях, он обязан

научиться так же легко возбуждать и успокаивать свою нервную систему, свою

психику, как легко он умеет напрягать и расслаблять свои скелетные мышцы".

Мне было легко выучить эти строки, потому что я конспектировал работы Анатолия

Алексеева, по мере возможности старался применять всё это на практике.

Я смотрел на стопку общих тетрадей. Учитель мой старательно учился.

- А теперь я немного объясню тебе то, что случилось тогда в квартале моего

детства.

Я был весь внимание. Я был теперь всегда такой, когда он начинал что-нибудь

рассказывать. Ну, а если рассказ коснулся того случая, тем более. И так

любопытство распирало вовсю.

- Глаза - окно мозга. Смотрит мозг, не глаза. Глаза лишь посредство. Глаза как

связь, как передатчик передают изображение в перевёрнутом виде. Мозг

мгновенно ставит с головы на ноги. Но глаза. Какая окраска, какой свет горит

в них. Они могут блеснуть быстро и недобрым огнём. И станет неуютно на душе.

И всё это от мозга. Глаза могут выдать злые намерения, подлую душу, коварный

мозг. Глаза. Много лет я делаю вырезки из разных газет и журналов. За годы скопилось

их всё-таки много.

Он достал большую коробку, о наличии которой я вроде бы знал, но внимания такого

уж пристального, как вот к этим гирям, невольно манящим взгляд, не придавал. А

коробка, оказывается, тоже имела значение, и немалое, даже важное. Когда он

раскрыл её, то видны были там вырезки из разных газет и журналов, многим из

которых насчитывалось немалые лета, потому как выглядели некоторые из них

довольно таки пожелтевшими.

- Вот вырезка статьи Виталия Правдивцева из журнала "Эхо планеты". Он написал

её в конце прошлого века, в конце прошлого тысячелетия. Но это к слову. Там он

приводит интересные примеры, связанные с глазами. Я так же выучил их наизусть.

Вот одно его высказывание: "Механизм излучения из глаз ещё до конца не изучен, но

наука вплотную подошла к его объяснению. В 1962 году, во времена "научной оттепели",

Академия наук Украины выпустила интереснейшую книгу "Биологическая радиосвязь".

Посвящённая одному из самых запутанных вопросов биологии - передаче мысли на

расстоянии, она сразу же стала библиографической редкостью. Автор книги,

радиофизик Кажинский многие годы жизни посвятил исследованиям телепатии

и мысленному взаимодействию на расстоянии. Подтолкнуло его к исследованиям

знакомство со знаменитым дрессировщиком Владимиром Дуровым, который ещё

в 1880 году открыл, а в последующем до тонкости изучил способность животных

принимать мысленные приказы человека. И вот что характерно, решающее значение

в своих экспериментах Дуров придавал силе человеческого взгляда. Поистине

таинственна его власть. Особенно взгляда, направленного в глаза животного или,

как он говорил, "куда-то глубже глаз в мозг животного".

Меня удивляла, а то и поражала его память, которую в пору было назвать

феноменальной. И это тоже было одной из удивительных граней всей, такой

всё-таки таинственной, фигуры моего учителя. Но в данный момент я призадумался

уже над этим высказыванием Виталия Правдивцева, процитированного моим

учителем. Не в глаза, а в мозг животного. Стоило призадуматься над этим

определением. Но в глазах увидишь не мозг с его извилинами, полушариями, с его

серым веществом, а отображение, воспроизведение, может быть, не в материальном

плане, а нечто в таком идеальном плане, имеющем какое-то продолжение. И

поразился я такому размышлению, так неожиданно посетившему меня, ещё подростка.

А учитель продолжал:

- А вот теперь выдержка из другого места этой же статьи Правдивцева. "Да и как не

поверить в магическую силу взгляда, если это "суеверие" то и дело подтверждается

реальными событиями? "Магический взгляд" хорошо известен в мире животных.

Особенно среди змей. Французский естествоиспытатель Леволлан не раз имел

возможность убедиться в этом в джунглях Индии. Так, в одном случае его внимание

привлекло странное поведение пёстрого дятла. Сидя на дереве, он дико кричал

и корчился в судорогах. Причина выяснилась сразу: на расстоянии метра от него на

ветке расположилась довольно большая змея. Не двигаясь, она уставилась на птицу

своими сверкающими глазами. Неравный "поединок" закончился быстро: дятел

свалился с дерева мёртвым. При его осмотре не было обнаружено ни малейших

повреждений. Не раз Леволлан был свидетелем и того, как от змеиного взгляда

цепенели мыши и лягушки... Но однажды он и сам попал под действие такого взгляда.

Охотясь на болоте, он внезапно ощутил необычную дрожь во всём теле. Одновременно

он почувствовал, что его помимо воли тянет к месту, куда он идти совершенно не

собирался. Когда он приблизился к нему, то на расстоянии трёх метров от себя

обнаружил огромную змею, неотрывно смотрящую на него. Естествоиспытателю

стоило огромных усилий в полупарализованном состоянии поднять ружьё и

выстрелить в "гипнотизёршу". И только после этого загадочные чары развеялись..."

- Вы цитируете слово в слово? - спросил всё-таки я ошарашено.

- Да, полностью.

- Но, как?

- Скорее всего, это у меня врождённое. Но не такую память я стараюсь ставить тебе.

Совсем другое. Но это только начало. Потерпи немного и я тебе открою кое-что. Пока

не спрашивай.

- Хорошо.

Яркие краски джунглей Индии, в основном навеянных впечатлением от индийских

фильмов, живо представили мне картину противоборства человека со змеёй. Но не

успел я довершить это действие, полное мистической драмы и невероятной воли,

как он уже не цитировал отрывок, а начинал рассказ о чём-то своём, личном,

овеянном опытом прошлых лет:

- После чтения этой статьи я попытался понять магию взгляда. И понять глаза

змеи, именно глаза змеи.

- Но как? - в который раз спросил я удивлённо, но с каким-то предчувствием чего-то

нового для себя.

- Да как? Сначала просто. Тогда город наш посетил зооцирк. Зверинец, одним словом.

И я отправился туда. Смотрел на животных со всех концов земного шара: слон,

носорог, бегемот, крокодил, лев, ягуар, орангутанг... Всё интересно, конечно, но меня

влекло одно животное, огромное животное, таинственно неподражаемое в своей

угрозе, ради которого-то я и пришёл сюда. Этим вожделенным объектом моего

внимания был питон. Класс пресмыкающихся. Но какой?! И не огромный размер его,

не пёстрая чешуя его, не плавный изгиб движения привлекали в нём, а глаза. А он

за прочным непробиваемым стеклом, по большей части, спал. Но ничего. Я так и стоял

в ожидании. И дожидался, когда он приходил в движение. И тогда я старался

смотреть ему в глаза, в эти самые глаза, что гипнотизируют и притягивают жертву,

парализуя, уводя волю из-под сознания. И смотрел, потому что он и не прятал их.

Но ничего такого сверхъестественного я в них не видел. И было сожаление. Тусклые

глаза, лишённые всяких эмоций. И тогда я понял. Да всё просто. А что я хотел, чего

я ждал? Этот вид, который сам себя по научной, биологической классификации

относящий к классу приматов, который особенным образом выделился из всей

среды, от всех остальных обитателей планеты благодаря самой изощрённой работе

пресловутого серого вещества, просто, напросто лишил его, грозу джунглей, свободы.

У него был готовый завтрак, обед и ужин. Его лишили врождённого азарта охоты, что

был присущ всем его предкам миллионы и миллионы лет. Какой там огонь в глазах?!

Всё в этом мире потеряло для него смысл. Нет. Надо было искать встречи с

представителями его вида на воле.

На воле? Неужели он для этого ездил в Африку или в Индию? Может, в Южную

Америку? В жаркие края? Опасно должно быть. И я постарался представить это

должным образом. И в который раз он, словно угадывая ход моих мыслей, продолжил

дальше:

- Конечно же, нет. Я не собирался ехать в какие-нибудь далёкие жаркие края. У нас

и своих змей хватает, хотя и не в такой разновидности. И я стал вспоминать свои,

всё же, редкие встречи с местными змеями. Ужа я ни разу не видел, но вот гадюку

приходилось. В основном в детстве. При встрече мы, мальчишки ещё, их убивали.

Это было ещё в деревне, до переезда в город, в квартал, куда мы ездили недавно.

Одну гадюку, ещё живую, мы бросили в муравейник красно-бурых муравьёв. Они

тут же набросились на нежданного пришельца. Она же сначала извивалась от

множества укусов, а потом выпрямилась и стала как будто палка. И всё. Мы знали,

что она сделала защиту от укусов всех муравьёв. Но как? И тогда мы перенесли

гадюку на горячее пепелище костра. Вот тут-то она стала изгибаться вовсю. Здесь

ей не было спасения. Огонь, есть огонь. А однажды я увидел скрюченную гадюку

возле венцов сенника нашего дома. Тут же я заметил маленькую дыру под венцами.

Сначала страх охватил меня, но потом успокоился. Так мы и жили мирно, не мешая

друг другу, можно сказать, не один год под одной крышей. А вот как-то раз в лесу

мы убили одну гадюку. Была она какой-то интересной формы. Две выпуклые

окружности выделялись по длине её тела. Мы вспороли. И оказалось, что это

были мыши, не пережёванные, ещё не переваренные, возможно, час назад бывшие

ещё живыми. Тогда мы, пацаны, сильно не вдавались в детали охоты этой гадюки.

Знали, что она проглатывает их, мышей. И всё. А тут я, уже по прошествии многих

лет призадумался о всех деталях охоты той гадюки. И пришёл к выводу, что метод

охоты у неё был точно таким же, каким был у того змея, что на расстоянии убил

дятла, таким же, каким был у того удава, притягивавшим французского

естествоиспытателя Леволлана. Мышь - животное юркое, проворное, намного

подвижное, чем плавно ползучая змея. Только кошка, одна из самых проворных

животных на планете, является первейшим охотником на неё. Так предназначила

природа. Хотя, и других охотников хватает. Но гадюка? Скоростью и юркостью

она, мышь, намного превосходит её. Но в том-то и дело, что гадюка использует

приём воздействия на расстоянии.

Он сделал паузу. Глаза его были полузакрыты и нахмурен лоб. Какие

воспоминания посетили его?

- Только на воле, и скорее, в момент охоты они могут проявить силу своего

взгляда. Но как поймать этот момент? Невозможно. Однажды, во время

тренировочного кросса по дороге, что вела между лесом и полем, я чуть не

наступил на двух гадюк. Заметил их в последний миг. Они переползали дорогу.

Резко рванулось всё во мне. От такой неожиданности я подпрыгнул высоко

и молнией совершил спринтерский рывок. Но через несколько метров я

остановился и побежал обратно, побежал медленно. Они уползали в поле так,

как будто и не пробежал над ними человек. Здесь, в этот миг, было далеко до

момента охоты. После этого я стал искать встречи с любым представителем

этого рода в чём-то таинственных, но мерзких хищников. Искал я долго, но

тщетно, как будто иголку в стоге сена. Ни в поле, ни в степи, ни в лесу я их не

находил. Никакой я не натуралист. Так и бросил я это занятие, какое-то вроде бы

бессмысленное. И вот было это в июле, в жаркий, жаркий день. Я, приехав из

города, шёл с остановки через степь по узкой тропинке. Там был поворот.

Тропинка огибала такое место, где не росло ничего. Гиблое место, пространство

плохой энергии, что становится тяжёлой сама аура. Такие места встречаются

иногда. Не задумывался я тогда, и пошёл напрямик через это место проклятой

энергии. Почему бы не ходить напрямик? Ничего не растёт? Но ведь ходить-то

можно. Так я уже почти пересекал этот мёртвый островок посреди сочных

зелёных трав и пёстрых полевых цветов. И тут я почему-то замедлил шаг, или

что-то остановило. До конца гиблого места оставалось немного. Вот граница

между зеленью и мрачным подобием пустынной земли. Это я видел, когда глаза

мои не были устремлены лишь только вперёд и поверху. Склонив голову, лоб

немного вниз, взглядом своим я отметил, обратил внимание на эту границу. И на

этом стыке жизни и не жизни я встретил то, к чему когда-то стремился. Как

наваждение, как дьявольская ирреальность бытия. Возможно ли такое?

Не принадлежность самому себе. Как сон. Но не сон. А страшная реальность

действительности в состоянии изменённого сознания. Извне. И это случилось

со мной.

Взгляд моего учителя был устремлён куда-то в сторону. Рассказывал ли он

это мне, именно мне? И был ли он здесь? Увела память в тот день, в то место,

отторгающее от себя всё живое, в тот тихий островок проклятых энергий.

Тихий, монотонно тихий, завораживающий голос продолжил дальше само

течение реки памяти:

- Жарко палило тогда июльское солнце. От огненных лучей знойный воздух

степи вибрировал, создавал подобие волн. Но ко всему этому добавлялось

что-то ещё, другое. И источником вот такого было то, к чему я стремился

когда-то. О-о, это была дьявольская сцена. Не забыть такое никогда. Будто

испытание духа в аду.

Прикрыл чуть веки, весь устремлённый в тот отрезок ушедшего течения

времени, что бушевал сейчас пожаром в памяти, в самом раскалённом мозгу.

Яркость красок завитала незримо, наполняя невообразимым созерцанием

саму ауру настоящего бытия. И шло оно, всё это, оттуда, из прошлого.

- Страшилище это было свёрнуто в клубок. Но над всем этим возвышалось

неподвижно то, что называем головой змеи. Никогда я не видел такой толстой,

непомерно толстой, гадюки. И, хотя, продолжение было увязано в клубке, я

понимал, туманно понимал, что передо мной необыкновенный по редкости

экземпляр по самой длине размера, по мощи габарита. Но не только. Передо

мной представилась истина во всей своей жестокой ироничности. Я

находился в сфере момента охоты. И в этом жизненном спектакле мне

отводилась роль жертвы. Вот он - блеск истины! Её лезвие. Её остриё.

Но ведь стремился, же, я к этому? И отчего так стремительно забилось

сердце? Сделай усилие. Посмотри. Я так и сделал.

Даже тихий ветер не создал бы лёгкой ряби на ровной глади чистой

воды спокойного озера. Таким был воздух данного бытия. Но где-то бушевал

пожар и рвался цунами воспоминаний.

- Что было это? Я смотрел в немигающие глаза. И будто земля уходила

из-под ног. Но смотрел в глаза, и дальше вглубь. Вот оно - отражение

мозга вечного охотника, хладнокровного хищника, вселяющего ужас на того,

кто стал добычей. Но неужели я?! Этот приём был его оружием. И нещадно

палило июльское солнце. И явственно ощущал я пьянящий запах июльских

трав и цветов. В последний раз? И очевиден был сам момент, быть может,

необыкновенный, невероятный, свершившийся, но не до конца. На расстоянии

этого пространства мой мозг и мозг царя степей входили в соприкосновение.

И такой тонкой, упоительно тонкой становилась струна самой ауры

настоящего бытия. И звенела она, и была музыка особенная, чарующая,

манящая в тот миг того дня обжигающих лучей июльского солнца. Под

покровом завораживающе монотонного, но иногда с вплесками тихой эмоции,

голоса я чувствовал это, я знал это, я был там.

- Обдало меня некоторым ознобом в знойный июльский день, повеяло таким

холодом изнутри. Чужой мир, безжалостный и жестокий дыхнул на меня и как

будто старался увести с собой. Что же было это? Терпеливая, холодная

ярость. Змеиный мир, лишённый эмоций. И я смотрел, смотрел в глаза и

дальше, вглубь, в мозг. И даже в эти минуты острой кульминации между

жизнью и смертью я старался представить извилины, серое вещество и

то, что воспроизводит оно, преобразуя из материального в наэлектризованное,

волновое, энергетическое, неуловимое, идеальное, в саму истину порождения

мыслей. И не стояла в этот миг перед ним, царём степей, жертва, та самая

жертва, что всеми мыслями цепляется за жизнь, цепенея от ужаса, от

безысходности. То видел он, то чувствовал он мозг, пытающийся понять его

самого, почерпнуть его опыт, его видение, его осмысление, а, может, и душу.

И стоило это усилий, огромных усилий, вот так со страстью познания

смотреть в эти немигающие глаза, в окно жестокого разума. Тогда я в этом

ничуть не сомневался. Но был ли я готов отразить его натиск?

Напряглось его тело в том воспоминании того мига, где было всё тонко и

остро, как наконечник копья, как лезвие бритвы. Сама нестандартность, сама

необыкновенность, как натянутая тетива, как тонкая струна, что подкинет,

может, единственный раз в жизнь. Его величество случай.

- Развернулся клубок и удалился торжественно и медленно в июльские травы

степей. И оценил я размер и габарит. Бывает ли такое? Но ведь и среди людей

есть гиганты далеко за два метра. Аномалия чего-либо присуща природе.

Не увидел он во мне жертву. Было другое. Мы проникли в мир друг друга.

Вспоминал ли он меня, но я помню всегда.

******************************************************

Я смотрю на тебя. Посмотри на меня. Царица ночи. И бледный свет озаряет,

испускает лучи осмысления, не радует, как утренний восход солнца. Есть в

этом, ещё не в полночном, но накануне её, свете, далёком от радости и

оптимизма, свой смысл и предначертание, что по истине, по вере моей и

устремлённости то, во что поверил я, куда стремлюсь я, и не только. Я на

пути познания. И я стремлюсь. Поле, огромное поле, что предстоит мне пройти,

перейти. Одинокий путник под бледным светом полной луны.

********************************************************

Я всегда был прилежен на тренировках, равно как и в учёбе. С точностью

выполнял все установки тренера. Но вместе с тем у меня протекал длительный

тренировочный процесс, которому уделялось в нашей детско-спортивной

школе мало внимания. Всё было сосредоточено на внешней стороне. И,

наверное, в этом плане нас как-то можно было бы сравнить с заводским цехом,

где изготавливаются отличные качественные товары. А мой же учитель кроме

такой заводской обработки дополнительно работал, оттачивал, лепил, творил,

превращая в такой истинный шедевр, далёкий от какого-либо стандарта. И

творя, действительно творя, и, скорее всего, экспериментируя на мне, он всегда

говорил, что опирается, прежде всего, на работы, на знания учёных, теоретиков

спорта, сильнейших психологов, великих тренеров, и, конечно, на опыт самих

выдающихся чемпионов.

- Вот прочитай интервью Виктора Рыбакова, трёхкратного чемпиона Европы,

многократного чемпиона Советского Союза по боксу. Лично я ставлю его в

десятку самых техничных боксёров в истории мирового бокса... - говоря так,

учитель протянул однажды мне одну газету.

В руках держал я, уже пожелтевшую с годами, газету "Советский спорт"

восьмидесятых годов прошлого века. Тогда меня не то, что на свете, но и в

планах-то не было. Сами родители ходили в школу, ничего не зная, не

подозревая о будущем. Но для моего учителя были эти годы - годы молодости.

В газете было выделено и подчёркнуто интервью с боксёром, которого мой

учитель ставил в первую десятку самых техничных боксёров всех времён.

В интервью, несомненно, достойный такого признания представитель одного

из древнейших видов единоборства говорил о том, что после каждого

выигранного боя, когда он находился на вершине радостного эмоционального

подъёма, его тренер непременно приглашал в тренировочный зал поработать

на лапах. Получалось так, что его выдающаяся техника оттачивалась во время

благоприятного эмоционального настроения, когда радость победы ещё

бушевала в душе. И понимал я, прекрасно понимал, что в грустном, печальном

расположении духа не добиться прогресса в плане технической, тактической

подготовки. Такое явление теоретики, специалисты спорта высших достижений

называют эвстресс, благоприятный стресс, когда душа поёт и всё получается

на отлично. Так мне говорил учитель. И был я уверен, что великие творения

всех времён приходились на пик такого эмоционального подъёма.

- Вы, молодые, не видели его в бою. Многие, особенно те, кто мало интересуется

спортом, его и не знают. К сожалению сейчас много таких. А я видел, конечно, по

телевизору, но видел. У этого боксёра был такой неуловимый удар в печень. Я

не сомневаюсь, что у него и сейчас он работает безотказно. Коронный приём -

это на всю жизнь. Стоило ему в бою применить только один раз свою коронку и

всё. Бой на этом заканчивался. Просто глазом и не увидеть. Нужен был только

медленный видеоповтор. Ты сам знаешь, для чего я тебе дал прочитать это

интервью. Ну, а теперь вернёмся к Станиславскому.

Дома, в своей комнате я выполнял танец орла, непременного атрибута в

монгольской и бурятской национальной борьбе. С этим танцем я старался

максимально приблизиться к реющему полёту истинного орла, царя неба

степей. И включал я при этом специальную музыку, что усиливала моё

эмоциональное, внутреннее восприятие воображаемого танца жизни.

Методично, ритмично, но не навязчиво громко, а так, подчёркивая своё

присутствие, бил барабан. И время от времени вмешивалась музыка

Востока, исходящая от старинного хура. Всё пространство было во власти

этой пьянящей музыки, что вводила в особенный транс.

Под вечным куполом синего неба началась охота истинного царя. Лишь

проснулась с восходом красного солнца бескрайняя степь полевых цветов

и изумруда высоких трав, с чистой росой, как небо, как родник. И зоркий глаз

отметил то, что творится там, внизу, далеко внизу, посреди высоких трав.

Каждое движение. Он охотник. Нет несчастнее той жертвы, на которую падёт

его орлиный взор. И камнем ринется он вниз, в одном стремлении растерзать.

Ритм, бой барабана вгоняет и вгоняет меня в транс охотника, в транс воина.

Неистовый дух проснулся в плавном движении реющего полёта. Встречный

ветер обдаёт азартом великой охоты истинного царя небес. Степь под

властью твоей. Струны старинного хура рождают звуки погружения в

волшебный мир музыки ирреального бытия. Я там.

************************************************************

Поговори со мной, не молчи. Царица ночи ! Несметной силой владеешь

ты. Я иду. Ноги вязнут в первом осеннем снегу. Снежинки падают и

падают плавно кружась. А тишина не гнетёт, она завораживает. Но есть ли

кто во Вселенной, идущий, бредущий по первому снегу осени. Одинокий путник

в огромном поле, залитом бледным светом полной луны. Далеко впереди

горизонт под видом чёрного леса. Шибирь.

***********************************************************

Приближался турнир. Предыдущий я пропустил, сославшись на болезнь.

Не болел я, ни за что не болел. Мой учитель говорил, что этот турнир лучше

пропустить для подготовки к следующей. А ведь тот турнир был очень важным

в виду отбора на нём на более высокие по рангу соревнования. Но я не жалел,

ибо тренер вряд ли взял бы меня. Туда поехали лучшие.

Пауза между двумя этими турнирами затянулась. Но, может, это и было мне

на руку? Я тренировался добротно на официальной тренировке, но всё же

упорней тренировался дома, на дополнительной. Но это была сама неистовость

творчества.

Оба полушария мозга получали свою определённую нагрузку. Быть может,

тело отдыхало, получив изрядную долю тренированности на занятиях в

детско-юношеской спортивной школе. Но вряд ли. Каждая клеточка тела

следовала за сверхнаэлектризованными движениями обеих полушарий, за

таинственной энергетикой серого вещества.

Я научился вводить себя в дремотное, сноподобное состояние, и тогда

мозг и тело работали над техникой, а то и над тактикой. Левое полушарие

запоминало, закрепляло и оттачивало навыки технико-тактических действий.

Словом, шла поистине идеомоторная тренировка. После чего я начинал

следующую работу, отчего мой мозг попадал в другое состояние, как будто

после сна под холодный душ. Меня посещал эвстресс, конечно, нагнетаемый

силой воображения. Теперь вступало в свои права правое полушарие.

Благоприятный стресс, эвстресс, более всего подходил для воображения

победы в труднейшем поединке. И тогда я следовал опыту соотечественников -

трёхкратного чемпиона Европы по боксу и его наставника, что отрабатывали

технику сразу же после выигранного боя, когда радостные эмоции только и

бушевали в душе. Но это было у меня после моей игры воображения.

Отработав над технико-тактическими действиями, я приступал к работе

психологического настроя, самого психического, волевого проявления.

Учитель молча смотрел на эти мои действия, изредка лишь советуя, да

корректируя сам ход тренировки. Но, всё же, по большей части он молчал

и смотрел. А я же погружался в особый мир.

Оптимальное боевое состояние. Свирепость воина, как хищника. И кем

только я не становился мысленно, воображаемо - и орлом, царём неба степей;

и гепардом, в неистовом спринте погони за жертвой, газелью Томсона и других

же травоядных; и самим дьявольским проявлением истинно бойцовского пыла.

И тогда мозг мой бушевал, ярость клокотала, и каждая клеточка тела была как

кипящий котёл древесной смолы.

Метаморфоза была неизменной спутницей такой тренировки. Как чёрный

мрак исчезает с восходом солнца, так исчезали клокотавшие эмоции, и

наступала тишина, зловещая в чём-то тишина. Был ли я в этот миг тихой

гладью спокойного озера?

Гадюка под палящими лучами знойного июльского солнца. Неподвижность

каменного идола и само выражение утончённого спокойствия. "Я тогда

подумал, что мы - хозяева планеты, лишь благодаря разуму, изобретшему

разнообразные технические приспособления, что дают нам преимущество

над великими охотниками планеты. Но как можем быть бессильны мы,

оказываясь без них один на один с этими истинными хищниками планеты". -

говорил учитель, вспоминая ту встречу на границе мёртвого места и живой

степью под полуденным июльским солнцем, когда сам воздух вибрирует и

испускает реющие волны. "Не забыть никогда тот миг глаза в глаза, ту встречу

разных миров. Его мир был миром, холодным миром хладнокровного убийцы,

где всё подчинено логике великой охоты. Но мир этот оказался разумным,

разумным не в нашем обычном понимании, когда разум преображает биосферу

в ноосферу, преобразуя, развивая, творя цивилизацию. Нет, это было другое,

другой разум. И, кажется, он меня учил. Учил смотреть чужой мозг. Я так

думаю." - говорил учитель, погружаясь снова в тот неповторимый миг

неожиданной встречи, что взял оттуда что-то такое, что было недоступно

ему ранее. "Но неужели та встреча могла стать стартом тому явлению, что

случилось самым невообразимым образом в его родном квартале, и которому

я был свидетелем, и не только я. Мы все были на одной волне, в поле одной

энергетики, когда он на расстоянии обезоружил вооружённого противника". -

вот такой ответ на вопрос, который давно увесистым грузом висел в моей

голове, но я так и не задавал его, снял как бы само собой вопрос этот с

повестки дня. Истина восторжествовала? Так ли это?

А тем временем наступал очередной турнир.

**********************************************************

Луна, луна будь спутником одинокому путнику, бредущему через поле,

огромное поле. Снежинки, порхающие при бледном свете, создайте ту сказку,

волшебную, где достигну я цели и стану другим. Ещё далеко, но всё же ближе

чёрная линия горизонта. Шибирь.

**************************************************************

Была ли точным отражением зеркальная гладь спокойного озера? И знал ли

кто, что на дне закипает сама вода от бушующих страстей и сил подводного

вулкана? Гневная сила эмоций под кроткой личиной и пеленой отрешённости.

Таким был я в этот день турнира. Он был для меня особенным, хотя бы

потому, что пришёл на него мой учитель. И это создавало определённый фон.

Мысленно, в который раз, кричал я определённые слова, взятые из

практики древних воинов разных народов, всех континентов. Не раз на

тренировках моего учителя я входил в транс. Я следовал примеру воинов

воинственного африканского племени масаи, которые шептали наизусть

определённые фразы-заклинания. По завершении такого обряда они ложились

на землю. И тишина была их спутницей. Но мозговая активность продолжала

работу ушедших заклинаний. Проходило время, определённое время. И сотни

воинов в едином порыве вскакивали, и громким криком оглашали вокруг

имена героев, отважных воинов. То была природная, но настоящая работа по

системе Станиславского, про которого они никогда и не знали. Каждый воин

был в образе своего героя. Каждый воин поведёт себя как его кумир. И у меня

был свой пример, что стоял всегда перед глазами моими, когда мой учитель,

немыслимо вскрикнув, воспарив, а затем ногой оттолкнувшись от макушки

головы соперника, совершил сальто и приземлился позади него. И пример

этот вдохновлял меня и вёл в бой. Я был запрограммирован на своего

героя, был весь в образе кумира. Я купался в океане оптимального боевого

состояния.

Глаза в глаза. Учитель говорил: "Ты видел по телевизору, как

профессиональные боксёры сходятся друг с другом и смотрят глаза в глаза?

О-о! Это зрелище, это составная часть большого шоу современных

гладиаторов. Простому смертному лучше и не смотреть в эти глаза. Здесь

уже началось соревнование мозгов, свирепых мозгов. Глаза эти не хуже

нокаутирующих кулаков, а может и похлеще. А зрители? Зрители в восторге,

зрители в экстазе! Вот такое начало современных гладиаторов всегда

впечатляет. Но нужно ли тебе это? Я скажу тебе про то, что рассказывал.

Как посмотрела на меня тогда змея у границы мёртвой и живой земли?!

О-о! Посмотри в мозг, посмотри в его проявления, в его сущность, в его истину".

Этот юношеский турнир не был ареной современных гладиаторов, мастеров

единоборств высшего уровня. Не практиковались здесь такие взгляды глаза в

глаза, приводящие зрителей в экстаз ожидания боя. Не то было зрелище, не тот

был уровень. Ни с кем из моих юных соперников никто не проводил такую

идеомоторную, идеовегетативную тренировку, как проводил со мной мой

учитель. Но к тому же я неистово и радостно плескался в океане оптимального

боевого состояния.

Этот турнир становился открытием, можно сказать, одного юного дарования.

И я полностью подтверждал такое предположение в свой адрес.

Бои, схватки выигрывал убедительно. Тренер радовался, товарищи по

команде удивлялись, соперники недоумевали, зрители же были в восторге.

Но я то и дело вскидывал взгляд туда, где сидел неприметно один человек, не

проявлявший никаких эмоций. Но я догадывался, что творится у него в душе.

Впереди в моей весовой категории оставался лишь только финал.

Соперником моим являлся многократный чемпион.

*****************************************************************

Полная луна освещает путь одинокому путнику, бредущему томно и

медленно, но верно через поле. И ветра нет, и тем сказочнее реющий полёт

снежинок первого снега осени на бледном свету. И ближе, всё ближе чёрная

линия. Шибирь. Но стала ли ближе она, эта цель?

***************************************************************

Жаркое июльское солнце нещадно палит, обжигает всё вокруг. Раскалённый

воздух волнами реет, размывая очертания всего, что движется, что растёт.

Особенно вдали. Но резко его зрение и остро. И видит он человека,

ступающего мерно по мёртвой земле.

Он заметит, он увидит меня. И уйдут в даль густая зелень и яркие цвета

полевых цветов. И ужас вселится мгновенно, парализует и не уйдёт никогда.

Всё так, всё так. Было и будет. Поклонение и цепенеющий ужас. Иссякнут

силы, как иссохший источник. И нет пути назад, нет отступления для спасения

жизни. Ибо это мой закон. Всегда так, всегда, когда глаза его взглянули в глаза

оцепеневшей жертвы. Твой мозг, проявления его, мечты, желания, страсти -

всё моё. Я повелеваю. О-о. Моя жертва. Я взглянул в твои глаза, я взглянул

дальше их, я взглянул в самую глубь, я взглянул в твою душу. Я великий

охотник!

Все мои прежние победы, одержанные за счёт технико-тактических

действий, взлелеянных не только многократно повторяемыми, оттачиваемыми

упражнениями, но и идеомоторной, идеовегетативной тренировкой, были, всё

же, не то, чего ожидал, чего так хотел увидеть мой учитель. Конечно,

оптимальное боевое состояние моего духа и сопряжённые с этим волевые

устремления радовали, тешили его душу. Но сейчас, в данный миг я

демонстрировал то, чего он желал, чего он так жаждал на этом турнире.

Объявили начало боя. Обычно соперники сходятся для пожатия рук, и затем

начинается само действие, сопряжённое огромным всплеском эмоций, в

основном, нацеленных на подавление, на разрушение, уничтожение себе

подобного. Многократный чемпион сделал шаг навстречу и... упал на одно

колено, будто споткнулся. Но не встал мгновенно, в доли секунды. Секунда,

а может и две, и он на ногах. А слишком много, слишком. Вряд ли кто-то в

зале мог предположить что-либо из разряда неординарного, невероятного.

Просто парень нечаянно споткнулся. Может, перенапряжение, может,

волнение, может, какая-то усталость непредусмотренная. Хотя, все схватки

давались ему легко, ибо все они заканчивались досрочно в его пользу. Но

лишь один человек в зале был другого мнения. Я только мельком взглянул

на него, и увидел глаза, в которых заблистали озорные огоньки азарта. Он

кивнул слегка. Он знал, один из всех знал, что поединок предрешён. Самураи

говорили : "В бою побеждают глаза." Гадюка не уползала на этот раз в

заросли густых июльских трав, оставив человека раздумывать, размышлять,

анализировать. Змей довершил дело.

Великий айкидзин Тоити Кохэй, ученик великого Морихея Уэсибы говорил :

"Есть много людей, которые тренируют тело, но лишь немногие тренируют

свой мозг."

Финальный бой оказался для меня самым лёгким из всех предшествовавших

ему боёв, где я доказывал всё-таки, предъвлял упорство, волю, стремление к праву

победителя. Финальная схватка завершилась досрочно в мою пользу. Учитель

мой был доволен, что читалось легко по его глазам. Но не только.

Всё ли на этом? Закончен ли путь познания? Что затаил его мозг?

********************************************************************

Шибирь. Всё ближе чёрная линия ночного леса, затмившего собой горизонт.

Очертания каждой ели, пихты, берёзы, сибирской лиственницы смутно видны

в отображении бледного света полной луны. Рой искрящихся снежинок

покрывают белое поле. Ночь, светлая ночь. Лишь одинокий путник в этом

безветренном пространстве. Почему он здесь? Чего хочет он? Есть ли цель

у него, бредущего томно через поле, огромное поле?

Уловить неуловимое.

*************************************************************************

Приезд его в этот вечер был неожиданным для меня, но и радостным.

И всё же как-то странно забилось сердце.

- Я приехал по этому же делу... - как бы с ходу, без всякой раскачки, решил он

приступить к тому, чему, быть может, давно и решил.

По какому такому делу? Хотя, что спрашивать. Мы в последнее время тем

и занимались, что оттачивали психологическое мастерство бойца, вернее

атлета единоборств. Турнир был выигран блестяще, а в финале я сотворил

такое, что само действие главного не заметил никто, конечно, кроме него, а

вот продолжение было отчётливо у всех на виду. Многократного чемпиона

было не узнать тогда. Такую удивительную метаморфозу не мог объяснить

никто, и потому все сослались на моё изумительно возросшее мастерство.

В общем-то, было так. В общем. Но нюанс, главную тайну мою, такое

секретное оружие знал только мой учитель, потому как он и привил это

сверхъестество.

Сейчас же у него в руке был тот самый пакет, что он принёс тогда в

первый раз. "Неужели опять мозг?" - промелькнула мгновенно мысль и

затаилась в ожидании. "А может, другое?" - тут же накатила другая волна

и ушла, как бы освобождая место другим энергетическим посылам мозга,

которого уже одолевало любопытство.

- Да, опять мозг... - говоря так, он вытащил содержимое из пакета.

На столе торжественно покоился знакомый мне и всем остальным макет

человеческого головного мозга. Тогда он на этом макете указал и ясно

объяснил функции каждого члена этого уникального явления природы,

поставившего его владельца на вершину всей биосферы, создавшего

новый мир - ноосферу. Левое полушарие. Правое полушарие. Шестислойная

кора полушарий. Центры зрения и слуха, сосредоточенные в среднем мозге.

Средний отдел головного мозга, сосредоточенные из ножек мозга и

четверохолмия. Продолговатый мозг, мост, мозжечок, составляющие задний

отдел. Гипофиз. Тогда учитель так красочно описывал каждый объект, но

почему-то вот этого гипофиза коснулся небрежно, так прошёлся поверхностно

и закончил на этом. Почему он вспомнил это? Так и не понял. Да и для чего.

- Я приехал сегодня рассказать тебе про этот гипофиз... - он так и ошарашил

меня на этом месте.

Я и раньше допускал мысли, что учитель как-то часто угадывает мои мысли.

Может быть, увлечённый процессом психологической тренировки, я как-то

особо не заострял своё внимание на этом. Но сейчас? Стоило задуматься.

Это был феномен, ничем не уступающий тем чудесам, что проделывал он

раньше, изумляя и ввергая меня в шок. Телепатия, о которой я слышал, читал,

смотрел по телевизору, и которая считалась для меня предметом каким-то

далёким и посторонним, происходила, оказывается, со мной всегда и рядом,

когда на горизонте моей биографии чётко замаячила фигура моего нынешнего

учителя, ставшего для меня кумиром.

- Во всех энциклопедиях можно прочитать, что гипофиз, расположенный у

основания головного мозга, оказывает преимущественное влияние на рост,

развитие, обменные процессы, регулирует деятельность других желёз

внутренней секреции. Видишь. Я специально выучил это. Так что гипофиз

выполняет очень нужную работу. Ничего лишнего не бывает. Но может быть

так, что один какой-нибудь член организма так сильно выделяется из всех

окружающих, что становится доминирующим, особенно нужным применительно

к какой-нибудь профессии. Да хотя бы взять пальцы. Что можешь сказать про

них?

- Пальцы, как пальцы. Очень нужный элемент. Без них не кушать, не писать,

ни на компьютере, вообще без них ничего нельзя сделать... - отвечал я немного

разгорячённо.

- Всё правильно, всё так. Ни один член большой семьи, каковым является

человеческий организм, не бывает лишним. Например, для пианиста пальцы,

выполняющие приказы, идущие от определённого участка правого полушария

головного мозга, бесценны. Понимаешь, о чём говорю?

Кивком я лишь подтверждал своё согласие с ходом его мыслей.

- Этими пальцами нельзя обхватывать рукоять колуна и со всего размаху

колоть дрова, или же косить высокую траву на сено, одним словом, выполнять

любую физическую работу. Про гири, штангу, про единоборства я и не говорю.

В бытие нашем сложилось у всех мнение, что у пианиста пальцы очень нежные.

Нет. Они профессиональные исключительно в своей области, хотя бы потому

что они самые подвижные и выносливые, чем у кого-либо. В этом плане пальцы

пианиста дадут фору любому. Я всё это говорю потому, что начал рассказ про

гипофиз головного мозга. Ещё тогда я заметил по глазам твоим то, что не прошло

для тебя незаметно. И как понимаешь сейчас, я сделал тогда преднамеренно

вот такое безразличие. Да, гипофиз - очень важная штука, как и все остальные.

Нам нужен рост, нам нужно развитие, нам нужны обменные процессы,

регулирование желёз внутренней секреции. А вот теперь смотри. Внизу, вот

здесь, где-то у основания, между двух полушарий. Гипофиз - шишковидная

железа посреди эпитальных клеток.

Пример наглядности вырисовывался довольно отчётливо. Передо мной

предстал ясно этот небольшой член головного мозга. И мозг мой принялся

рассматривать, изучать его расположение, его внешнюю форму, его структуру.

И запоминать.

- Говорят, пишут, что мозг использует десять процентов от всего своего

потенциала. Иногда говорят, пишут про пятнадцать процентов, а то и

двадцать процентов. Но кто, где и как установил эти сто процентов всего

арсенала возможностей человеческого головного мозга? Он индивидуален

для каждого своей врождённой спецификой воспроизведения всей жизненной

деятельности, своей генетической предрасположенностью к высшей сути

биосферы - к разуму, интеллекту. Но правы, правы все они, говоря про разные

проценты, говоря, что человеческий мозг использует далеко не весь природный

потенциал. И это истина. Но если говорить про гипофиз, то некоторые учёные

предполагают в нём скрытый дар третьего глаза. При полном раскрытии его

потенциала и умелом использовании его для человека отпадёт вся нужда в

технической коммуникации. В первую очередь я имею в виду мобильную связь

телефонов, то есть сами мобильники. А это прямая, настоящая телепатия.

И не только. Здесь скрыты и другого рода проявления экстрасенсорики.

Не зря преследовала меня в последнее время смутная догадка о том, что

предстоит мне ещё что-то, и что не закончен на этом мой путь, да и не в этом

моё предназначение, а в другом, совсем в другом. Но в чём? И что-то

подсказывает мне, и что-то шепчет мне не понятая мной интуиция.

- Всё правильно. Единоборства - это очень важная, но одна сторона твоей

жизни. Всё дело в другом, совершенно в другом. И этот путь я помогу тебе

преодолеть, как и раньше. И мы вместе совершим этот рывок. И это будет

шаг, шаг новой эволюции.

- Но как? - и недоумение повисло в воздухе таким отражением всего моего

внутреннего состояния.

- Давно стараются изучить досконально мозг, говоря, что он не познан до

конца. А как же иначе? Главный феномен природы на планете, наложивший

на биосферу ноосферу, и связавший всё это в такой клубок, что теперь и не

размотать никогда. Феномен, который и не наблюдается во всём ближнем

космосе. И изучают его всё с внешней стороны. При помощи различных

датчиков, технических приспособлений окутывают голову, проводят

энцефалограмму, считывают активность мозга, сканируют его, наблюдают,

изучают. А чего только не проводили с мозгом умершего? Мёртвый мозг -

есть мёртвый мозг. Конечно, узнали его строение и каждому члену дали своё

определённое название. Теперь знают у кого какая функция, кто за что

отвечает. Это тебе не античный мир, не эпоха Возрождения средних веков,

не промышленная революция Нового времени. Это тебе Новейшая история,

тем более история компьютеров, транспьютеров, когда уже делаются попытки

создать искусственный разум. Конечно, многого достигли, проникая в мозг

с внешней стороны. Например, в середине двадцатого века, а точнее в 1950

году открыли дофамин - состояние радости, эйфории, центр удовольствия.

Он был всегда на особенном месте у мозга живого существа, но особенно он

развился у мозга существа, наделённого феноменом познающего разума, то

есть, у нас. Ладно, открыли, узнали точное местонахождение в двадцатом

веке. Но он был всегда. И тогда, когда человек впервые попробовал на вкус

забродившие плоды ягод и фруктов. А когда это было? Скорее всего, тогда,

когда были в ходу каменные орудия труда. А может и раньше. Человек,

выделяясь от всех в биосфере, отдаляясь от всех, старался теперь всё

время разнообразить своё меню. А как узнал он, как опьянел он в первый

раз, вот тогда и пошло, поехало. Он стал изготавливать этот источник

вожделения искусственно. Всё ради удовлетворения пресловутого

дофамина. А сейчас что? И вино, и табак, и наркотики. Конечно, искусство,

живопись, равно как и кино, и всё другое, тоже относится к удовлетворению

дофамина, но об этом я скажу чуть позднее. Называя вино, табак, наркотики,

я говорю про то, что это внешнее вмешательство в мозг, внешнее

стимулирование дофамина. Хорошее кино, хорошую музыку тоже можно

отнести к внешним раздражителям. И выходит так, что вся история

цивилизации сводилась к этому удовлетворению дофамина. А что наука?

Невольно напрашивается такой вопрос. Может быть, здесь есть доля

дофамина, но есть ещё что-то. И это интересно, я бы сказал: "Самое

интересное". Ведь это движитель прогресса. Свою теорию относительности

Альберт Эйнштейн извлёк изнутри. И все, все остальные тоже. Тот же

Архимед, тот же Пифагор. К чему я всё это говорю?

- Пока не знаю, что сказать. Я слушаю... - только и выдохнул я, как бы

немного отдышавшись от его такой долгой проповеди.

- Я говорю, что это всё внешне. Вот это изучение мозга. Мы лезем туда

с внешней стороны.

- А что, есть другой вход?

- Есть, конечно же, есть.

- Ну и... какой он?

- Мозг должен сам выцеплять непознанные участки и сам развивать их.

Он замолчал, и наступила тишина. Я призадумался. К чему всё это?

Подсознательный уровень, такая вот интуиция, всплывал наружу, принимая

вполне отчётливую форму сознания. Я на пороге нового пути. Но какого?

Это было пока неизвестностью, тайной завесой, за которую предстоит

заглянуть. И я был готов.

- Но как должен мозг выцепить свой же определённый, но непознанный

участок, и дать на служение сознанию? - задал он такой вопрос, явно

сплетавшийся с таким выражением феноменальности, как телепатия.

- Я толком понять не могу... - только так и приходилось отвечать, ибо я,

действительно научившийся у него многому, и не предполагал как.

- Когда я был маленьким, бабушка говорила мне: "Не спи при полной луне.

Она чиркнет тебя. Закрывай окно занавеской. Свет её может плохо

отразиться на тебе, а то может и убить". Про особенные качества луны

люди знают давно, и про неё сложены разные легенды, в основном зловещие.

Вот прочитай здесь про луну. Там где я подчеркнул... - говорил он каким-то

тихим тоном, будто готовил некий заговор против... Луны.

С такими словами особенного тона он протянул мне книгу "Сто великих

тайн" под редакцией Непомнящего и Низовского. Так у меня сложилось, что,

прежде чем прочитать что-то, я всегда смотрел на авторов. Видимо, это

во мне проявлялось тем непременным атрибутом, как для любого

начинающего книголюба.

"Луна очень часто "атакует" нас в дни полнолуния, когда Луна имеет

наибольшую силу притяжения, и лунный вампиризм способен довести до

смерти даже самый крепкий организм.

...При жизни человека Луна контролирует его поступки и действия.

Инспирации Луны способны пробуждать в человеке самые низменные

поступки, побуждая его на убийство и воровство, и в то же время могут

толкнуть человека на героический поступок, на пожертвование. Многие

повседневные дела совершаются под влиянием Луны.

...Замедление вращения Земли, вызываемое Луной, составляет 0,00164

секунды ежедневно, и это торможение длится уже несколько миллиардов

лет. Для нашей планеты, всё медленней и медленней вращающейся вокруг

своей оси, это торможение начинает представлять всё большую и большую

угрозу.

...Когда 200 миллионов лет назад на Земле обитали динозавры, земной год

составлял 385 дней, сутки 23 часа.

400 миллионов лет назад, когда первые растения только-только осваивали

земную сушу, год составлял 405 дней, а сутки длились 21 час 30 минут.

И чем старше становится Земля, тем длиннее становится день. Земля,

тормозимая Луной, всё медленнее вращается вокруг своей оси.

...В большинстве случаев Луна настигала своих жертв во время сна,

во время, когда все защитные функции организма сведены до минимума.

В полнолуние нередки головные боли и явления лунатизма".

Лунатизм - снохождение. Приходилось мне бывать свидетелем этого

неординарного явления. Одноклассник один страдал такой штукой, таким

таинственным явлением. Наблюдал я, да и не только я, вот этот лунатизм

во время турпохода, куда отправлялась сборная школы по туризму. Вот

там-то он и делал все эти невероятные вещи, наподобие хождения куда

попало и где попало. Тогда нам всем приходилось следить за ним. И

случались с ним все эти снохождения именно во время полнолуния.

Утром же он ничего и не помнил о таких своих похождениях. Но почему так?

- Приходилось смотреть мне по телевизору документальный фильм о

Луне. Ведутся иногда кое-какие дискуссии о населённости Луны всесильными

инопланетянами из дальнего космоса. И что она входит в сферу их

влияния, откуда удобнее всего изучать Солнечную систему, и, скорее всего,

нашу планету. Но это пока домыслы, хотя американской программе "Аполло"

приходилось встречаться с неизвестностью на Луне. Тайна, да и только.

Как мне хотелось бы узнать истину... - говорил он в конце про всё это с

каким-то сожалением от того, что доведётся ли ему когда-нибудь узнать ту

самую истину.

Я понимал его. Луна, Луна. Стоило призадуматься. Вечная спутница Земли

была каким-то атрибутом в этом новом пути.

- Всё так... - подтвердил мою догадку учитель.

- Но возможно ли это? - спросил я, всё ещё окутанный паутиной сомнения,

хотя вера в учителя была крепка.

- Ты имеешь в виду гипофиз?

- Да. Всё это.

- Возможно. Знаешь, когда-то на Земле жили бок о бок неандертальцы и

кроманьонцы. Считается, что мы, люди, продолжаем генетически линию

кроманьонцев, а вот неандертальцы взяли да и исчезли. Крокодилы,

намного древнейшие существа, живут, да ещё как живут. Да и многие,

намного старше нас, так же живут и размножаются. А они, наделённые

намного большим разумом, взяли вот так и исчезли с лица планеты.

- А почему?

- А потому, что появился в биосфере ещё один такой же вид -

кроманьонцы. Они были хитрыми, циничными, коварными, жестокими.

Они оказались более практичными. И они развили язык, артикуляцию

языка. А неандертальцы не смогли сделать этого. И особенность биосферы

нашей уникальной планеты оказалась таковой, что один более агрессивный

вид вытесняет, пожирает другой. Вот так случилось десятки и десятки

тысяч лет назад. Но я говорю это к тому, что у неандертальцев не развилась

вот эта артикуляция, потому что они обладали телепатией, улавливанием

мыслей себе подобных. Мы не знаем такой вид коммуникации, но вот мог

ли он оказаться в военных действиях более дееспособным, чем язык, когда

возможно одним словом обозначить наступление или отступление. Скорее

всего в боевых действиях язык оказывался более практичным, отстранённым

от какой-либо философии. Язык обозначал быстроту действия, быстроту

исполнения приказов, когда нельзя раздумывать, философствовать. Так и в

современном бою солдату достаточно лишь словесного приказа, чтобы он

начал бездумно, без всякой философии уничтожать всё на своём пути.

- Да, жалко неандертальцев... - как-то невольно вырвался вздох сожаления,

когда учитель взял немного паузу, вероятно, для того, чтобы дальше

продолжить нахлынувшее течение мыслей, что набежали сейчас, или были

приготовлены заранее.

- В газете "Аргументы и факты", которую я выписываю всегда, есть одна

интересная статья Савелия Кашницкого. Там приводится мнение автора

книги "Цивилизация психороботов" Леонтия Авилова. Вот прочитай... - и он

протянул мне газету, как я понимал, уже заранее приготовленную для меня.

..."Так вот, по мнению Авилова, неандертальцам, умевшим общаться

мысленно, не требовалась речь. Артикуляционный аппарат стал

развиваться только у кроманьонцев, жестокость и кровожадность

которых исключила телепатию: ведь невозможно одновременно убивать

и сопереживать жертве. Изобретение 12 тысяч лет назад лука со стрелами

привело homo sapiens к окончательной духовной деградации - он научился

убивать издалека. Свойственное людям милосердие и сочувствие скорее

наследие неандертальцев, с которыми кроманьонцы - перед полным

истреблением конкурентов - нередко скрещивались".

Статья заставляла задуматься.

- Я считал, что предки человека только кроманьонцы. Да хотя бы потому,

что видел документальные фильмы производства ВВС... - поделился я тут же

своим таким открытием, такими раздумьями с учителем.

- О-о, какие были времена! Да хоть на год окажись Шекспир на машине

времени в той доисторической эпохе, может быть, великого противостояния

двух кандидатов на пальму первенства в этой буйной биосфере планеты, то

он выдал бы не одну вещь, достойной "Ромео и Джульетты". Быть может,

вспыхивали такие страсти взаимного расположения между некоторыми

представителями этих двух непримиримых видов, захотевших стать

властелинами планеты. Кто знает. Но могло быть, могло, что что-то,

может, та же телепатия на генном уровне остаться от побеждённого

вида. Но это просто догадка и не больше.

- Да, кто его знает... - только и оставалось мне то ли согласиться, то ли

просто как-то выразить это, ибо какого-либо аргумента у меня просто

не было.

- Наука лезет в мозг только с внешней стороны. Энцефаллограмма,

электроды, компьютерная томография, сканирование. И извлечённый

мозг мертвеца изучает внешне. Но мёртвый мозг - это мёртвый мозг.

Мозг изучает мозг, но только с внешней стороны. И мозг же выдаёт

на гора великие шедевры музыки, живописи, литературы, архитектуры,

науки, техники, технологии. Но пробовал ли мозг работать с мозгом,

работать над совершенствованием себя? Я не имею в виду учёбу,

получение информации, знаний, их переработку. Я имею в виду другое.

И это другое - извлечение, использование спящих ресурсов мозга.

Понимаешь?

- Представляю... - коротко ответил я, ибо действительно представил

себе это.

- Сознание твоё должно детально, до самых мельчайших деталей,

изучить этот маленький гипофиз на этом макете. Изучив его внешне,

какие-то участки твоего мозга должны искать контакт с теми нейронами,

с теми элементами взаимного расположения, что скрылись в гипофизе.

Войти в контакт и найти нужную ниточку, нужный проводок для связи

с сознанием. Не только для связи, но и поставить на службу. А для

этого нам поможет полная луна.

- Полная луна? Да, хотя понимаю. Но как?

- Узнаешь потом?

- И если я сделаю всё так, как Вы говорите, извлеку и поставлю на

службу скрытые возможности гипофиза, то что, я стану первым таким

на планете?

- Нет.

- А уже есть такие?

- Нет. Ты будешь второй.

- А кто первый?

- Я.

***********************************************************

Луна, луна. Свет огромной луны бледно осветил огромное поле.

Нет никого в блуждающей ночи и лишь одинокий путник бредёт

бесцельно под падающим роем первого осеннего снега. Бесцельно ли?

А может он хочет уловить неуловимое?

Всё ближе и ближе ровная линия густого чёрного леса. Здесь всегда

бьёт родник. Он не замерзает. Он всегда живой. Шибирь.

****************************************************************

Удивлению моему не было предела. Но в который раз?

- И Вы можете читать чужие мысли? Вы на вроде Вольфа Мессинга? -

спросил я ошарашено, хотя была у меня подспудно какая-то смутная

догадка о чём-то подобном.

- Не совсем так. Вряд ли Вольф Мессинг мог читать чужие мысли, как

читают книгу. Это, скорее всего, было у него умение при настрое, особом

настрое, уловить вспышку чужой мысли. И, скорее всего, в этом была

продвинутость его гипофиза. А когда после его смерти изучали его, то

оказалось, что у него строение мозга такое же, как у всех обычных

людей. И удивлялись. А что удивляться. Так оно и должно было быть.

Ведь они изучали-то мёртвый мозг. Мёртвый мозг! Ладно. Изучают

живой мозг, ещё как изучают. Подключают электроды и всякое прочее.

Но ведь лезут-то они с внешней стороны. Ладно. В будущем нанороботы,

а оно так и будет, начнут шнырять туда сюда внутри мозга и передавать

информацию. Ну и что? Это опять техническая сторона решения вопроса.

Опять всё-таки внешне. Что увидят нанороботы в океане мозга? Ну,

допустим, определённое взаиморасположение элементов мозга. И что

это даст? Да, ничего. Потому что в человеке, как и в других живых

существах, но особенно в человеке, есть такое, что неподвластно никаким

подключённым электродам, никаким нанороботам.

Он сделал паузу. Я подметил давно такое его качество. Он всегда мог

сделать в каком-то таком месте паузу, чтобы я сам мог дальше осмыслить

его слова. И я старался. И сейчас тоже так же включился в этот процесс.

И стало что-то вырисовываться. И я понимал, что где-то я на правильном

пути. Но, всё же, не преминул опять, в который раз, найти ответ у него.

- Если Вы в какой-то мере телепат, то угадайте, о чём я подумал? - спросил

я то ли намеренно, с оттенком, может быть, какой-то наглости, то ли в

надежде проверить это, но, конечно же, узнать истину, если это истина,

всё же от него, как и всегда.

- На этот раз ты меня удивил. В твоём возрасте редко кто так задумается.

Всё правильно, всё правильно. Душа. Прав ли я, не прав, но здесь налицо

взаиморасположение души и мозга. Это неподвластно ни одному электроду,

ни одному нанороботу. И надо знать, и надо усвоить, что строение мозга

Леонардо да Винчи и того же дебила могут быть одинаковыми в анатомическом

смысле. Но рукой человека, рождающего на свет Джоконду, двигало особенное,

гениальное взаиморасположение мозга и духа. Вот в чём дело.

Да, он угадал мои мысли. Мне приходилось читать, что душа находится в

сердце. Неужели она находится в мозге?

- С древнейших времён человек задумывался о такой субстанции как душа.

И куда только он не располагал её, даже в пятки угодила она. И всё же

правильно то, что ты прочитал в книге. Она там, в сердце. Но руководит ли она

мозгом? Возможно, что так и есть. Я бы сказал, что мозг, как инструмент, а

скорее всего, как оружие. У школьника как лук и стрелы; у студента как ружьё,

у профессора как автомат Калашникова; а у Эйнштейна как водородная бомба.

Хотя, честно говоря, всё это сложно, очень сложно.

**********************************************************************

Всё ли так на этом свете? Всё ли должно было быть так? Таков ли мой путь?

В этом ли истина? А может, это судьба?

Посреди огромного поля всё так же томно бредёт одинокий путник под

бледным светом полной луны. И ноги всё глубже и глубже увязают в первом

осеннем снегу. И не прекращается таинственный, плавный танец серебристых

снежинок, творящих волшебную сказку в этой блуждающей ночи. И всё ближе

и ближе шибирь.

***********************************************************************

Предверие сумерек было тогда, когда мы выехали на его роскошном "рено"

в то место, которого я не знал. Но совсем сгустились они, когда мы выезжали

из города. Пока фиолетовые краски сумерек уступали черноте ночи. А там, на

горизонте, всплывала красная, как диск, огромный диск, луна. Наступала пора

полнолуния.

Роскошная европейская машина петляла по грунтовой дороге, явно не

предназначенной для неё. Но искусный водитель умело объезжал все рытвины,

ухабы и всякое прочее, что сопутствовало этой дороге, давно не накатанной,

не езжанной. Сосны, и только сосны сопровождали нас за окном, чьи ветви

иногда старались прикоснуться к стёклам такого невиданного здесь роскошного

"рено". Как бы говорили они: "Что тебе надо здесь? Твоё место там, в городе,

залитом огнями реклам, в ожидании бурной ночной жизни в отдельно взятом

месте." И тени от их лап возникали угрожающе и исчезали, уступая место

другим. Наконец-то назойливость сосен отступила и мы въехали в открытое

пространство.

Перед нами раскинулось поле, огромное поле. А там, за ним, горизонтом

раскинулся чёрный лес.

- Это шибирь. - говорил учитель, указывая в сторону леса.

Я знал по рассказу учителя, что когда-то приезжал в Бурятию известный

телеведущий, такой добрейший человек Николай Дроздов для съёмок

своей передачи "В мире животных". Говорил он тогда, что Сибирь от слова

"шибирь", что обозначает ровный густой лес, что выдвинулся от общего

леса и вклинился в долину, как бы разрезая её пополам. Здесь и пихты, и

сибирские лиственницы, и дикая смородина, а по краям боярышник,

берёзы, высокая ель. Чистые родники, дающие начало широким ручьям, -

неизменные спутники такого леса. Шибирь. А сколько таких долин?

- Взгляни на Луну. Вглядись. Она - твой спутник... - говорил он тихо, но

убеждённо, убеждённо в правильности выбранного решения, в правильности

выбранного пути. - Иди, как я учил. Иди в шибирь через это поле.

Тогда это было в первый раз. И я, ещё школьник, пошёл через это поле,

огромное поле. Я шёл, смотря то на луну, то оглядываясь по сторонам, то

вперёд, на дальний горизонт, что составлял ровной линией густой чёрный

лес. Не было страха. Он не посетил мой дух. Я был далеко не тот подросток,

когда вставал на путь, куда наставил мой учитель. Но всё же я оглянулся.

Он стоял там, далеко позади, вместе с роскошным "рено" сливаясь в одну

тёмную точку.

Сухие серые травы под бледным светом полной луны шелестели тихо.

Я шёл. Но не только. Я старался уловить неуловимое.

Всё было подчинено тому, чему учил учитель. Я, как можно, ковырял свой

мозг, я, как можно, лез в свой собственный мозг изнутри. На пластмассовом

макете человеческого головного мозга я до каждой линии, до каждой изогнутости,

вывернутости и загогулины изучил вот этот самый гипофиз. И вот теперь я

должен проникнуть в свой собственный гипофиз, в часть всего моего я, и

ключами, мозговыми ключами подвернуть, вывернуть то ли вправо, то ли

влево, и открыть неведомую дверь.

Я шёл по этому огромному полю, смотря, по большей возможности, на

полную луну. "Помоги луна. Помоги Луна..." - кричал мой мозг в надежде уловить

неуловимое.

Сознание - основание и двигатель развития цивилизации. Сознание проникает

вглубь океана и вырывается в космос. Всё во власти сознания: города с небоскрёбами;

прорывы в науке, технике, технологии; развлечения различных сортов; ухаживание

за цветами и животными, братьями меньшими; то же искусство и многое, многое

другое. Но мозг проявляет на поверхность, в космос бытия не только сознание,

но удерживает в глубине, покрытой тайной, способности, возможности, что

смогут вывести человека на другую, более высокую ступень эволюции. Но по

силам ли мне это?

Так я шёл и шёл через поле, огромное поле. Подул ветер, становясь всё сильнее

и сильнее. Было это каким-то знамением или нет, но было это неожиданно для меня.

Всё так быстротечно. Он, ветер, обволакивал и обволакивал меня каким-то

туманом, какой-то сферой, обдувал, но не причинял мне холод. Будто выветрилось

куда-то сознание. Но куда? Будто находился я в какой-то ирреальности бытия.

Всё ли было так? Всё ли это истина? И я шёл и шёл, может быть, под властью

полной луны. И старался всё так же мысленно обрисовывать каждый контур

гипофиза под бледным светом вечной спутницы Земли. Я искал контакт.

Шибирь в темноте ночи встретил меня молча. Был ветер, но было тихо.

Строгость высоких елей только подчёркивала это. И слышен был в этой тишине

мерный звук чистого родника. И только.

Но не только. Было ощущение, что я вернулся откуда-то из другого мира. Что

не переходил я это огромное поле. Что было это? Воздействие полной луны?

- Ну, и как? - спрашивал мой учитель, когда я пил воду чистого родника.

- Да не знаю. Будто я побывал где-то в другом месте. Но вроде бы никак.

- Не всё сразу, не всё. Будет много попыток, и мы будем делать это. Надейся

на луну.

*********************************************************************

Снежинки падают и падают, кружась в плавном завораживающем танце.

Мне нравится это время года, этот первый снег осени. Будто нахожусь я

в какой-то волшебной сказке, в какой-то северной сказке, и есть в этом что-то

от Скандинавии. Но ведь не был я там никогда. Я далеко оттуда, далеко. Может,

власть вечной спутницы Земли охватила меня, окружила, увела разум от

осознанности самого бытия, которым стало поле, огромное поле.

Смотрю на луну, полную луну. Смотрю на Луну. Нет, не светит она, не сама

издаёт этот бледный свет. Лишь отражение родной звезды. Но почему волки

воют на луну? Почему столько зловещих легенд про неё?

Все мы часть единого космоса. Единого ли? Укрывшись толстым слоем

атмосферы родной планеты, думаем мы, что укрылись от внешнего мира

надёжным панцирем. Не всё так, далеко не всё. Так и катимся, катимся с

планетой, с Галактикой по выдающимся, необъятным просторам Вселенной.

Всё ли взаимосвязано в мире этом? Всё ли служит единому началу и,

может, единому концу? Всё ли предопределено в этой загадке пространства-

времени? И достижима ли цель в моём пути? Или же плыть по течению

неведомой предопределённости? А может, достижение цели входит в

часть этой предопределённости? Где истина?

Я в пути. Луна поможет, а мозг мой постигнет изнутри. Лови сознание,

лови неуловимое. Раскрой всё то, что скрыто от тебя, что прячется от тебя,

что бежит от тебя. Нырни в глубины океана под названием мозг. Улови

неуловимое. О, сознание!

***********************************************************************

Близок чёрный лес в ночи, где я различаю контуры каждого дерева,

отражённые в бледном свете полной луны. Шибирь. И валит осенний снег,

меняя всё вокруг. И я меняю себя. В который раз. Но близка ли цель?

Был ли это я? И этот ли финиш в глубинах океана? Власть полной луны,

власть необъятного космоса? В этом ли реальность бытия? Может, это и

есть то, к чему я стремился? Восхождение истины?

- Ты встал на этот путь. Эволюция... - раздался внезапно ли, неожиданно ли

голос учителя, будто держал я возле уха мобильник и он заговорил, но ведь

нет у меня его.

- Неужели моё сознание достигло глубин моего мозга?

- Постижимо непостижимое, уловимо неуловимое. И это только начало.

Поле, огромное поле.

апрель - июль 2010г.

__________________________________________________________________________

Я, Жамбалов Баир Владимирович, родился 9 октября 1958 года в селе Дабата Заиграевского района республики Бурятия. В 1976 году окончил Заиграевскую среднюю школу. 1976 - 1978 годы служил в рядах Советской Армии. 1979 - 1984 годы учился в педагогическом институте на факультете иностранных языков. После окончания работал в школе учителем немецкого языка и физкультуры, по совместительству тренером по вольной борьбе от ДЮСШ.

В турпоходах в восьмидесятых, девяностых годах у ночного костра я рассказывал ученикам произведения отечественных и зарубежных фантастов. Когда же иссякал запас, то ученики просили, чтобы я придумывал сам. Приходилось тут же что-то придумывать и рассказывать. Так и встречали рассвет у ночного костра.

Некоторые эпизоды в произведении взял из своей жизни.