Примечания к "Одиссее крота"

 I

 Вечер. Февраль. За окном завалы
 снега. Разум склоняет не первым едва ли
 имя Гомера. Пейзаж в окне
 дворников с мётлами ждёт, как Троя
 сотни лет под курганом лопаты героя
 тихо ждала, посвятив войне

 годы впустую. Вещей природа
 такова, что нельзя, взбаламутивши воду,
 выйти сухим из неё. И Вам,
 Титу Лукрецию, чью обиду
 можно первой ступенью считать к суициду,
 небезызвестно сие. Червям,

 впрочем, плевать, кто и как гарниром
 стал. И мякоть, прилипшая к Вашим шарнирам,
 тоже, Вергилий, досталась им,
 вся перед ставкой впотьмах чернея
 очной - мякоть, явившая миру Энея
 славного подвигов ряд. Засим,

 пользуясь у аэробов спросом,
 плоть есть нечто такое, что к метаморфозам
 склонность имеет. И лишь скелет,
 Публий Овидий, скучать без дела
 остаётся, у коего шансов на тело
 впредь не предвидится, то есть нет.

 Действуя, роешь себе же яму
 (и бездействуя - тоже), согласно Хайяму,
 некогда певшему о зрачках
 самых пленительных глаз, в каменья
 обращённых веками. Секрет в силе зренья.
 Как говорится, протри в очках

 стёкла. Эй, Вы, Алигьери Данте,
 ад и рай описавший в деталях! Уж Вам-то
 точно известно, куда, смежив
 очи, мы все попадаем дружно.
 Ибо Вы проверяли. И больше не нужно
 слов. Ибо всё остальное - миф.

 Грех жаться правдой такому дяде.
 Расскажите-ка лучше о том, бога ради,
 где Вы, Шекспир? Иным словом, быть
 или не быть? Вы же, Вильям, сами
 обозначили эту дилемму, с усами
 будучи, явно забыв их сбрить...

 II 

 Полночь. Февраль. Сигареты с фильтром.
 Кресло. Письменный стол. На столе - Джонни Мильтон.
 Как Вам икается, мистер Джон,
 за пресловутым тоннелем? Адом
 или раем Вы там наслаждаетесь, рядом
 с теми, кто был, как и Вы, сражён

 смертью? Чертовски узнать охота,
 повстречался ль сиятельству Вашему Гёте,
 немец великий? Прошу, одним
 словом, привет передать объекту.
 Спросит, кто отправитель, скажите, мол, некто
 Фауст, воспетый никем иным,

 как адресатом. А Вы, Джордж Гордон
 Байрон, знали ли Вы, что, увы, натюрмортом
 станете в самом конце пути?
 Думаю, знали. И Ваши песни
 из 'Чайльд Гарольда' данную мысль, хоть ты тресни,
 лишь подтверждают, как ни крути.

 Вяземский, Вы пережили многих
 из поэтов. И что же? В пределах Вы строгих
 небытия. Ни друзей, ни бед.
 Там, под землёю, и от халата
 ни клочка не осталось. Во всём виновато
 время, и только. На пистолет

 видимо, зря, Александр Пушкин,
 бедный, Вы, понадеялись, будто игрушку
 оный в трясущейся длани сжав.
 Дар-то напрасный! И Вас, мой гений,
 к сожаленью, не стало. Онегин Евгений
 Ленского выжил. Но был не прав

 тот, кто всадил в потроха Вам плюмбум...
 Ну а Вы, Баратынский, какого Колумба,
 в жизни умом находясь былой,
 силам своим изменили, чуждый
 обольщений? И Вы, искушённый без нужды
 смертью, отправились с глаз долой.

 Очередь Эдгара По. Похоже,
 сколь его ни оттягивай, близится всё же
 время, когда из-за тёмных штор
 с важным является видом ворон,
 что на страждущих клал, извиняюсь, 'с прибором',
 знай себе каркая: "Nevermore!".

 Лермонтов, Вы-то зачем, ей-богу,
 расстаравшись, так рано пришли к эпилогу?
 Смерть - это грань, за которой нет
 больше ни слов, ни согласных в слове.
 Умерев, ни свести, скажем, 'галочкой' брови,
 ни улыбнуться нельзя. Поэт

 русских степей, месье Бунин, дело
 в Вашем случае дрянь. Вы достигли предела
 жизни своей, поумерив прыть.
 Так что, не будут дрова в камине
 тёмном Вами затоплены больше отныне
 с давней мечтой, наконец, купить

 пса. Северянин, отныне дамским
 вечно слыть Вам негодником. Здесь и шампанским
 вряд ли отделаться можно. В их
 обществе, Игорь, для Вас - "загробном",
 ценят то, в рамках рода, что твёрдым способно
 быть в нужный час между двух своих.

 Вы были мудрым, Сергей Есенин.
 Увядание это когда нам отмерен
 срок, богом данный. Когда в висок
 не человек, но его подобье,
 некто в чёрном стучится, чей взгляд исподлобья
 злой сверлит наш сквозь дверной глазок.

 Скверно. И смерть - та ещё паскуда
 непреклонная. Можно туда, но оттуда -
 вряд ли, Самойлов Давид. Причём,
 должно заметить, не свет над мраком
 торжествует в итоге, что мыслится всяким,
 смерть констатирующим, врачом...

 III 

 Утро. Февраль. Крепкий сон отбросив
 от себя рефлекторно, последним, Иосиф
 Бродский, представим-ка февралю
 Вас как поэта, кто "Ты!.." в подушку
 одичало мычал, разумея подружку
 юности из "Ниоткуда с лю...".

Май 2008