В наступившее 6714-е лето (ультрамартовское) от Сотворения мира во Владимире Залесском неспешно умирала молодая, хотя давно уже разбитая параличом, Великая княгиня Владимирская Марья, урожденная Чешская королевна Милослава. Шесть лет назад скончалась ее сестра [ПСРЛ, т. 15, с.290] - удельная княгиня Торжковская, жена Торопецкого (Смоленского) княжича, сведенного с Новгородского стола. Замужество той, когда-то, три десятилетия назад, виделось неизмеримо удачней... Вторая, девочкой приехавшая во Владимир вместе с Милославой, в замужестве нареченная Марфой, княжила в Козельске - выйдя за Мстислава-Пантелеймона из Черниговского княжеского дома, враждебного Владимирскому князю.
В новолетие 01 марта 1205 г. родители, вызвав из удела предпоследнего - младшего сына Святослава, номинального Новгородского князя, отослали от себя на престижный - престолонаследнический Новгородский удел княжича Константина (11.05.1185 - 02.02.1219), сына-первенца, высОко назначавшегося - окрещенного и нареченного этим цесарским именем (чуждым не только мирскому, но и христианскому именослову Рюриковичей ХII в.), оказавшегося однако далеким от матери. (На то, что отец сможет достойно распорядиться уделами взрослеющих, но пошедших в него безволием сыновей, ставших игрушками местечковых бояр, самостоятельно, русская царица не рассчитывала...)
Отдав это последнее распоряжение, на следующий день болящая приняла схиму. Летопись Ярослава, среднего сына княгини, воспроизводя дневниковые записи ее духовника, повествует: "В лето 6714. Марта въ 1 день посла великыи князь сына своего Костянтина на столъ Новугороду, а Святослава приведе къ собе. Того же месяця марта въ 2 день пострижеся велика княгини Всеволожаа въ черници и въ скиму въ монастыри святыя Богородиця, юже бе сама създала. И нарекоша имя еи Мария, въ тои же и крещена бысть прежде. И проводи ю великыи князь самъ съ слезами многами до монастыря, и сынъ его Георгии, и дщи его Всеслава Ростиславляя, яже бе приехала немощи ея видети, матери своея. Ту бысть епископъ Иоаннъ, и Симонъ-игуменъ - отець ея духовныи, и инии игумени вси и черньци, и черници, и весь народ, проводиша съ слезами многами. Зане бяшеть до всехъ добра и, бе из детска живущи, любяще правду и въздающи честь епископом, игуменомъ и черньцемъ, и попомъ, и любляше черноризици, подавающи имъ требование, бяшеть бо нищелюбиця и странноприимниця, печялныя и нужныя, и болныя, тех всех утешашеть, и подавашеть имъ требование. Месяця того же въ 19 день, на память святою мученику Хрусанфа и Дария, преставися великая княгини Всеволожаа, пребывши въ монастыри 18 днии, отнележе пострижеся, а въ болезни 8 лет. Наставшю же девятому лету, поиде к богови. И великому князю ту плачющюся над нею и не хотящю утешитися, и Юрью, сыну ея, тако же плачющю и не хотящю утешитися, зане бе любимъ ею..." [ПСРЛ, т. 41, с.126 (Архивский сборник, список 1460-х г.г.)]. Дальше ее, точно в текст, повторяет Похвала покойной, скопированная микулинским летописцем ХVI века из неизвестного нам источника (отсутствовав в его главном источнике - компединиуме Тверских князей, передаваемом Холмогорской летописью), включенная им в "Свод 1518 г.": "Того же лета месяца <марта> 2, на память святаго мученика Феодота, пострижеся великая княгины Всеволожа в черници и во схиму въ монастыри святыя Богородица, иже бе сама создала. И нарекоша имя ей Мария, въ то же имя крещена. И проводи ю великий князь самъ со слезами многими до монастыря и въ церковь святыя Богородица, и сынъ его Георгий, и дочь его Всеслава, яже бе приехала ко отцу и, матери своей немочи видети. Ту бо епискупъ Иван, и Симонъ, отецъ ея духовный, иные игумены и черньцы, и вси бояре и боярыни, черници изо всехъ монастырей и горожане. И плакахуся ей вси убозии, как кормилици, печальнии - заступници, темничнии - избавление <от волнения летописец сбился в роду ряда дополнений>, окованнии - разрешение, назии - одеяние, больные - посещение; вси плакахуся - неизреченныя ея доброты, бяше бо око слепымъ, ноги хромымъ, не требовати земныхъ ничтоже, будущихъ благъ желаше вся дни живота своего; бе бо изъ детска возраста во страсе Божие живяше, любяше правду, воздвизающе честь епискупъмъ и игуменомъ, черницамъ и прозвитеромъ, любя черноризицы, подоваше требование имъ, бяшо нищелюбива и странналюбива, печальные и больные вся утешаше. Того же месяца 19, на память св.мч.Орусала и Дарьи, преставишася великая княгиня Всеволожа, пребывши в монастыре 18 день постригшеся; а въсея болезни еа летъ 8, наставшу же 9-му лету, поиде къ Богови. Великому же князю плачущюся ту, бе бо ю излиха любя, Георгию, сыну ея, тако же плачющуся плачемъ великимъ, зане бе любимъ ея, и Володимеру, и Всеславу, Павлу - Смоленьскому епискупу и Михаилу - игумену Отроча его монастыря, зане бяста приехали отъ Смоленска отъ Мстислава молитца о извенении его, и Симону-игумену, отцу ея, и инемъ попомъ и игуменомъ, певшимъ, имъ <снова сбился летописец>, обычьные песни, опрятавше тело ея, вложиша во гробъ камень въ монастыри, у церкви святые Богородица, юже бе сама создала, и украси ю иконами и писаниемъ доброизвестно" (летописи Львовская 1560 и Тверская 1534 г.г.) [там же, т. 20, с.144; т. 15, с.302]. Взволнованность славословий затеняет фактическую недостоверность: по рождению княгиня была католичкой, время сохранило и ее языческий оберег. Но эмоциональный ритор, равнодушный к фактической стороне дела (но не предполагавший тиражировать Похвалу, пролежавшую в архивах три века), был свидетелем событий, близким великокняжеской семье. Его не заинтересовали фигуры Смоленского епископа и игумена Отроча монастыря, приехавших с княгиней Всеславой во Владимир, договариваться о мире Всеволода с Ростиславом Смоленским, которых назвали, сократив Похвалу(!), Радзивилловская и Лаврентьевская летописи [там же, т. 1, с.425] - летописи сыновей Марьи.
С этим свидетелем полемизирует рассказ утраченной великокняжеской (1216-1220 гг.) летописи Константина, старшего сына княгини, пытавшегося убедить великороссов, не проживавших во Владимире Залесском, что он прибыл из Новгорода 28 февраля, присутствовав при успении матери, что именно ему адресовались ее предсмертные наставления.
Во Владимире 14.04.1212 скончался сам Русский кесарь Всеволод Большое Гнездо - не добившись повиновения престолонаследника, сидевшего тогда в Ростове и отказавшегося прибыть в новую столицу Руси для настолования, не желая отдавать брату Юрию, как удел, древнюю столицу Суздальщины. Судьбу Вел.стола Владимирского решал срочно съехавшийся Земский собор - 1-й в истории России... Благодаря тому что полемичный рассказ утраченной летописи, разрезанный на части, полностью внесли в Никоновскую летопись, со спутанной последовательностью [там же, т. 10, с.с. 49-53], мы легко видим его вторичность перед Похвалой, видим, сколь мощным выглядело аргументом предсмертное напутствие умершей в 1205 году 1-й царицы, в развернувшейся в 1212 - 1220 гг. борьбе Всеволодовичей за великокняжеский венец. Летопись, ведшаяся княгиней, сопровождалась расширенной редакцией генеалогического справочника по всемирной истории - хронографа патриарха Никифора (об этом в конце статьи); он фрагментарно сохранился в списке ХV века в Никифоровском сборнике (до ХVIII в. хранившемся в Минском Свято-Духовом монастыре), включавшем 2-й список летописи Милославы. Их хранили вкупе (в Архивском сборнике есть выписка из этого же хронографа, невзирая на наличие в нем же Иудейского Хронографа 1262 г.), еще 2 века, пока в ХV в. хронограф не оказался разделен, передав выдержки начала - Никифоровскому сборнику, окончания - Архивскому [А.А.Шахматов "Обозрение русских летописных сводов...", 1938, с.120]. Но род Ростовских князей, потомков Константина, исчисляет свое родословие в Ростовском Летописчике (сохранился в рукописи 1280 г.), сопровождаемом лишь исходной - краткой редакцией Никифора. "Временник великих царств..." - учрежденный и редактировавшийся матерью и ее духовником Симоном, старший сын не получил даже в копии, ни в 1206 г., ни в 1216, когда Юрий и Ярослав Всеволодовичи были побеждены Константином и его союзниками, принужденные покинуть княжения и выдать (судя по остановке Переславльской и Радзивилловской летописей к 1215 г.) свои летописи победителю. Его - когда капитулировавший князь Юрий и епископ Симон отправились в Городецкую (Китежскую) почетную ссылку - укрыли и сберегли, как реликвию, наделенную мистической силой, подобно сочинениям Владимира Мономаха, случайно скопированным в середине (под 1095 г.) единственного списка: кодекса Лаврентия!
...Подувший 23 февраля ураган нес мерзлый песок в лицо русским солдатам. На 12-й день наступления - 24.02.1905 года фронт 1-й армии был прорван. И хоть 40 батальонов армии Куроки войдя в прорыв открыли фланг 80-ти батальонам армии Линевича, все мысли командующего направились к тому, чтоб "отступить в полном порядке". 25-го числа войска, подчиняясь бесславному приказу главнокомандующего Куропаткина, покатились с позиций под Мукденом на север. 27 февраля был оставлен Мукден, 01 марта Телин, лишь к 10 числу армия, преследуемая противником очень слабо, остановилась на Сыпингайских позициях.
А в апреле в Лондоне собрался 3-й съезд Социал-демократической партии.
А.А.Керсновский говорит: "В конце июня в Портсмуте открылись мирные переговоры ("честным маклером" на сей раз был Теодор Рузвельт), но военные действия продолжались. Если когда-либо России для дальнейшего ее великодержавного существования нужна была победа, то это, конечно, было летом 1905 года. Перейди Линевич всеми своими силами в наступление, он задавил бы японцев своей многочисленностью и качеством своих войск. Победа сразу же подняла бы в стране престиж династии, заметно и опасно ослабевший, беспорядки 1905 года не перешли бы в смуту, и Россия избавилась бы от гангрены Таврического дворца. С другой стороны, победа при Сыпингане раскрыла бы всему миру глаза на мощь России и силу ее армии, сумевшей так скоро оправиться от тяжкого поражения. Престиж России, как великой державы, поднялся бы высоко, и в июле 1914 года германский император не посмел бы послать ей заносчивый ультиматум. Перейди Линевич в наступление от Сыпигная - Россия не знала бы бедствий 1905 года, взрыва 1914-го и катастрофы 1917-го. ...Цусимская катастрофа произвела гнетущее впечатление, но значение ее могло быть сведено на нет победой при Сыпингане. Мирные же переговоры вместо того, чтобы стимулировать энергию перспективой позорного мира, лишь угашали слабую, дряблую волю русских военных деятелей упадочного периода. Деятели эти не сознавали, что от них зависит заменить позорный мир миром почетным, спасти Россию от надвигавшихся потрясений. 23 августа на борту "Мейфлауэра", президентской яхты, Витте и Талахара подписали мирный договор" [А.А.Керсновский "История Русской армии", 1992-1994, т. 3-й, с.с. 82-83]. Эпоха Русского самосознания, длившаяся 700 лет, завершилась.
***
Мы отметили [http://www.zrd.spb.ru/letter/2013/letter_0068.htm] то замечательное свойство, что привнесли в летописание хронисты 1160-х - 1170-х годов. Они возвратили в анналы черту бытового мировоззрения Древ.Руси, изгнанную из книжных текстов (любых, дошедших от эпохи, кроме летописных кон. ХII в.) православным монашеством, равно забытую и былинами - эпосом устным, - слова о молитвах, возносимых пращурами за героя повествования, перед престолом бога-Рода, - сняв ученую клевету (христианскую, масонскую и большевицкую) с Русского мировоззрения. Эти речения позволили понять характер древнеславянского богопочитания (противоположный иудео-христианскому, вообще авраамическому!), его достоинство и величавость, вопреки басням монахов-византийцев. Молитвы к Богу возносились не здравствующими богопочитателями (якобы, бьющими лбы пред вымазанными жертвенной кровью "идолами", как пытаются убедить нас спецслужбистские "исследователи язычества" днесь...) за усопших предков но наоборот! Здравствующий же задабривал управлявшую его жизнью и смертью русалку (валькирию) - надмирное существо, плохо понимаемым нами днесь образом соединяемое с телесной земной подругой, что, кажется, уловил лишь Н.А.Римский-Корсаков [см.: Р.Б.Жданович "Древности руссов. Где искать славянский Парфенон?", М., 2013, гл. 5, 7, 9].
Хронистами было возвращено достоинство Солнцу, русскому богу-Роду, поднесь ненавистному гоеборцам [см. "МММ под символом Свастики"\ http://samlib.ru/editors/z/zhdanowich_r_b/mmm.shtml].
Исследовав великокняжескую суздальскую летопись, представленную в летописях Лаврентьевской, Радзивилловской и Переславльской (Переславля Залесского), Ал.Ал-дрович Шахматов отметил особенность ее, наблюдаемую во всех списках: сдваивание рассказа из Переяслава Русского [ПСРЛ, т. 1, с.359 и дал.; т. 41, с.92 и дал.] - рассказанного переяславцем (говорящим так о себе и о своих), об одной и той же битве князя Михалка Юрьевича, звучащего под 1169 и, рассказывая по-иному, далее - под 1171 г. (лета 6677-е и 6679-е) [Шахматов, 1938, с.с. 50-52].
Половцы князя Тоглия пришли перезаключать договор с новым Вел.князем всея Руси - Глебом, сыном Юрия Долгорукого от 1-й жены (половчанки), посаженным на Золотой стол Киевский братом Андреем в 1169 году, заместо разбитого и низвергнутого Мстислава Изяславича (отец победителя в бесславной для суздальцев битве 1170 г. с новгородцами), но решили воспользоваться неурядицей, наставшей в междуцарствие, и пограбить вотчины Десятинной церкви, родовой усыпальницы Рюриковичей: "...слъıшав же кнѧзь Глѣбъ рѣчь кнѧзии Половецьскъıх̑ . въсхотѣ к нимъ ити на снем̑ . и рек̑ посломъ Половецьскъıмъ . иду к вам̑ . и думашеть з дружиною своєю ѡ томь . г которъıм̑ поидемъ передь . и здумаша преж̑ ити к Переӕславлю . блюда Переӕславлѧ . кнѧзь бо Переӕславьскъıи Глѣбовичь . Володимеръ . в то времѧ бѧшеть малъ ӕко . вı҃ . лѣт̑ . [и] иде Глѣбъ к Переӕславьскъıм̑ Половцем̑ . на снем̑ . а къ другъıм̑ Половцем̑ к Русьскъıм̑ посла река . пождѣте мене ту иду к Переӕславьлю оумирюсѧ с тѣми Половци . [и] приду к вам̑ на миръ . смиривъ же сѧ с Половци и подаривъ и . поѣха ѿ них̑ . Половци же възвратишасѧ ѡпѧть в Половцѣ . Глѣбъ же Гюргевичь поиде г Корсуньскъıм̑ Половцем̑ . с братомь своимъ Михалкомь . и с дружиною своєю . и бъıвшю єму на Перепетовьскомь поли . Половци же ти слъıшавше ѣхавша Глѣ|ба к Переӕславлю . и здумаша . се Глѣбъ ѣхалъ на ѡну сторону къ ѡнѣмъ Половцем̑ . а тамо ѥму пострѧти а к нам̑ не ѣхалъ . поидемъ за Къıєвъ возмемъ села . и поидемъ с полоном̑ в Половцѣ . и ѣхаша за Къıѥвъ воѥватъ . и приѣхаша к Полному къ ст҃ѣи Бц҃ѣ граду к десѧтиньному . и к Сѣмъıчю . и взѧша села безъ оутеча . с людми . с мужи и с женами . конѣ . и скотъı . и ѡвцѣ погнаша в Половцѣ . а Глѣбови кнѧзю воротившюсѧ ѿ Переӕславлѧ и хотѧщю ѥму на ѡну сторону Днѣпра . г Корсуню на снем̑ . к Половцем̑ . [и] бъıвшю ѥму на Перепетовьскомь поли бъıс̑ ѥму вѣсть ӕко не дождавъ Половци сонма ѣхали воєватъ . и воюють . Глѣбъ же се слъıшавъ хотѣ на нь сам̑ ити . Берендѣєве же ӕша за поводъ . рекуще кнѧже не ѣзди . тобѣ лѣпо ѣздити в велицѣ полку . єда совкупишисѧ с братьєю . а нъıнѣ пошли брата которого любо . и Берендѣєвъ нѣколико . Глѣбъ же посла брата своѥго Михалка . и с нимь Переӕславець . р҃ . а Берендѣєвъ полторъı . тъıсѧчи . Михалко же послушаньѥ створи братне . а друж[ин]ѣ ѥго не сущи с нимь . и не вѣдущимъ поѣзда кнѧзѧ своѥго борзо . Михалко же цѣловавъ брата своѥго Глѣба . и всю дружину братню . и иде по Половцих̑ . и переӕша Берендѣєве дорогу Половецьскую . и поидоша по них̑ с Михалкомъ . и наидоша сторожѣ Половечьскъıѣ . бѣ же ихъ числом̑ . т҃ . и ѡбьѣхавше ихъ без вѣсти [ѡвѣх] избиша и другъıӕ изъимаша . и почаша впрашати живъıхъ [изыманых] . много ли ваших̑ назади . и рѣша много єсть ӕко . з҃ . тъıсѧчь . наши же слъıшавше думаша ѡже дамъı симъ животъ а Половець много єсть назади . а нас̑ єсть мало . ѡже сѧ с ними начнем̑ бити то се нам̑ будуть первии ворози . и избїша ӕ всѣ . не оупустивше ни мужа . и поидоша по дорозѣ ихъ . воєвода же бѣ оу Михалка Володиславъ . | Ӕновъ брат̑ . и оусрѣтоша Половець идуща с полоном̑ . и бившесѧ ѡдолѣша имъ . самѣхъ избиша а полонъ свои ѿӕша . впрашаша же и тѣхъ много ли вашихъ назади єще . и рѣша топерво великъıи полкъ идеть . наши же Бь҃єю помощью . и ст҃ою Бц҃ею крѣплѧхусѧ . дождашасѧ того великого полку . и поѣхаша противу собѣ оуповающе на крс̑тъ чс̑тнъıи . бъıс̑ же оу поганъıх̑ и хотѧщю ѥму на ѡну сторону Днѣпра . г Корсуню на снем̑ . к Половцем̑ . [и] бъıвшю ѥму на Перепетовьскомь поли бъıс̑ ѥму вѣсть ӕко не дождавъ Половци сонма ѣхали воєватъ . и воюють . Глѣбъ же се слъıшавъ хотѣ на нь сам̑ ити . Берендѣєве же ӕша за поводъ . рекуще кнѧже не ѣзди . тобѣ лѣпо ѣздити в велицѣ полку . єда совкупишисѧ с братьєю . а нъıнѣ пошли брата которого любо . и Берендѣєвъ нѣколико . Глѣбъ же посла брата своѥго Михалка . и с нимь Переӕславець . р҃ . а Берендѣєвъ полторъı . тъıсѧчи . Михалко же послушаньѥ створи братне . а друж[ин]ѣ ѥго не сущи с нимь . и не вѣдущимъ поѣзда кнѧзѧ своѥго борзо . Михалко же цѣловавъ брата своѥго Глѣба . и всю дружину братню . и иде по Половцих̑ . и переӕша Берендѣєве дорогу Половецьскую . и поидоша по них̑ с Михалкомъ . и наидоша сторожѣ Половечьскъıѣ . бѣ же ихъ числом̑ . т҃ . и ѡбьѣхавше ихъ без вѣсти [ѡвѣх] избиша и другъıӕ изъимаша . и почаша впрашати живъıхъ [изыманых] . много ли ваших̑ назади . и рѣша много єсть ӕко . з҃ . тъıсѧчь . наши же слъıшавше думаша ѡже дамъı симъ животъ а Половець много єсть назади . а нас̑ єсть мало . ѡже сѧ с ними начнем̑ бити то се нам̑ будуть первии ворози . и избїша ӕ всѣ . не оупустивше ни мужа . и поидоша по дорозѣ ихъ . воєвода же бѣ оу Михалка Володиславъ . | Ӕновъ брат̑ . и оусрѣтоша Половець идуща с полоном̑ . и бившесѧ ѡдолѣша имъ . самѣхъ избиша а полонъ свои ѿӕша . впрашаша же и тѣхъ много ли вашихъ назади єще . и рѣша топерво великъıи полкъ идеть . наши же Бь҃єю помощью . и ст҃ою Бц҃ею крѣплѧхусѧ . дождашасѧ того великого полку . и поѣхаша противу собѣ оуповающе на крс̑тъ чс̑тнъıи . бъıс̑ же оу поганъıх̑ . ѳ҃ . сотъ копии . а оу Руси девѧносто копии . надѣюще же сѧ на силу погании поидоша . и наши противу имъ . Переӕславци же дерзи суще . поѣхаша напередъ с Михалкомъ . Берендѣєве же ӕша кнѧзѧ за поводъ . и не даша имъ ѣхати . рекуще не ѣздите въı напередъ . въı єсте нашь городъ . а мъı поидемъ напередъ стрѣлци . и снѧшасѧ ѡбои . и бъıс̑ сѣча зла . и потѧша стѧговника нашего . и челку стѧговую сторгоша стѧга . и смѧтошасѧ ѡбои бьючисѧ . Володиславъ же замъıсли стѧгъ взѧти Михалковъ и натъкнути на нь прилбицю . и собравшесѧ поткнуша на нь . стѧговника Половечьского потѧша . и Михалка кнѧзѧ оудариша ратнии . двѣма копьєма в стегно . а третьимь копьєм̑ в руку . но Бъ҃ ѡц҃а ѥго млтвою избави ѥго ѿ смр҃ти ӕкоже и преж̑ в луцѣ морѧ . и ӕкож̑ бьӕхутьсѧ крѣпко . и видѣвше Половци побѣгоша . и наши по них̑ погнаша . ѡвъı сѣкуще . ѡвъı ємьлюще . и ӕша ихъ руками полторъı тъıсѧчѣ . а прочии избиша. а кнѧзь ихъ Тоглии 1 оутече . и бъıс̑ помощь хрс̑та чс̑тнаго . и ст҃оє мт҃ре Бж҃ьи Десѧтиньноє Бц҃и . єӕже бѧхуть волости заӕли . да аще Бъ҃ не дасть въ ѡбиду чл҃вка проста . ѥда начнуть ѥго ѡбидѣти. аже своєѥ мт҃ре дому . и приде Михалко с Переӕславцї . и с Берендѣи г Къıѥву . побѣдивше Половци . хрс̑ьѧне же избавлени тоӕ работъı . полонении же възвратишасѧ ѡпѧт̑ в своӕ си . а | прочии вси хрс̑ьӕне прославиша Ба҃ и ст҃ую Бц҃ю . скорую . помощницю роду хрс̑ьӕньску " [ПСРЛ, т. 1, с.с. 359-361]. Честной крест и помощь святой матери Божьей спасали "простых человек", плененных инородческими союзниками князей. Но спасали не нарушением пространственно-временного континуума, а деяниями князя Михалка, сына византийской принцессы, за которого возносил молитву Богу (противополагаемому богу христианскому!) его покойный, не относимый летописцами к святым (как скажем Боголюбский), а, напротив, к многогрешным беззаконникам, отец, князь Юрий Владимирович Долгорукий.
Любовь и забота о Глебе и Михалке летописцем приписана тюрко-берендеям напрасно. Это - его отношение к князю, а не отношение княжеских послужильцев. Зная боевые возможности тяжко бронированной рыцарской рати руссов, легкоконные кочевники страшились, что переяславцы быстро "выжмут" коней, став бесполезными к времени сближения с многократно превосходящим врагом после перестрелки, к копейной сшибке. Потому они заботились, дабы в бою на дистанции, до опорожнения колчанов, тяжелая конница была в резерве, ударив на половцев, когда те уже не смогут - ни расстрелять атакующих, ни уклониться на усталых конях от таранного удара латников. Так и произошло, и сил верных половецких воинов хватило лишь на то, дабы прикрыть бегство хана, грудью встречая устремившихся на него русского князя и воеводу со знаменщиком. То, что рыцарская рать Переяславского княжества, усиленная кочевыми послужильцами, была способна на подобное разделение по родам оружия, подтверждаемое также примером битвы воинов Михалки на Белеховом поле в 1175 г. под Владимиром [см. "Из истории Самиздата..."\ http://samlib.ru/editors/z/zhdanowich_r_b/izistoriirusskogosamizdata.shtml, гл. 3-я], показывает что военное дело было поставлено на Руси в ХII в. гораздо выше, нежели в соседних странах, открывая происхождение тактических открытий чешских полководцев начала ХV в. [см. Г.Дельбрюк "История военного искусства", 1936, т. 3-й].
Особенность суздальских летописей присутствует и в южнорусской Ипатьевской летописи, где события сдвинуты на два года вперед [ПСРЛ, т. 2, с.558 и дал.]. Академик Шахматов полагал здесь ошибку, допущенную при сведении летописи Переяслава Русского, образовывавшейся компилированием двух переяславских летописцев: княжеского и епископского [Шахматов, 1938, с.с. 51-53]. Это объяснение не видится нам удачным: в обоих рассказах хронист называет языческую молитву за князя Михалка его пращуров [В.Л.Комарович "Культ Рода и земли в княжеской среде ХI-ХIII вв.", ТОДРЛ, т. 16, 1960, с.с. 87-89]. Судя по Повести временных лет (ПВЛ - летопись Печерского и Выдубицкого монастырей), по Новгородской I летописи Старшего извода (НПЛ - летопись Юрьевского монастыря), по Новгородской Карамзинской летописи (сохранившейся в митрополичьей выписке), летописцы-иноки подобных вольностей не допускали. В возможностях теоретизирования ученый был ограничен: в те времена не были известны старшая редакция Устюжской, младшая - Тверской летописи, Холмогорская летопись, Владимирский, Музейный, Ростовский Летописцы, летопись Сб. ?1596 Погодинского собрания, Сокращенные своды и многие иные ростово-суздальские источники в рукописях XV - XVII веков.
Ключом к правильному ответу послужила особенность второго рассказа, дальше, в рассказах о кампаниях 1174-1176 годов, повторяющаяся во всех летописях кроме Лаврентьевской.
В суздальской летописи, в 2-м рассказе о битве под Переяславом Русским, помещенном под лето 6679-е и гораздо более сдержанном если не язвительном в отношении Глеба, более сжатом и динамичном (и в тоже время конкретном, вместо этикетного "изымания" в самый напряженный момент повествования говорящем о вязании пленников), к отцовской молитве богу-Роду добавилась дедовская, было сокращено сообщение о спасении раненого князя Михалка (хотя трезвый совет воеводы Володислава сохранен), а к имени Михалка - механически, без стилистического согласования, приписывается имя младшего брата Всеволода. Вот этот рассказ: "Глѣбу кнѧзю Къıєвьскому . в то времѧ болну сущю . посла 6 брат̑ А своѥго Михалка с братом̑ своимъ Всеволодом̑ по Половцих̑ . Михалко же послушливъ съı . иде борзо по них̑ . и сгони ихъ за рѣкою Бо҃мь . с Берендѣи . и с Торкъı с воєводою своимъ Володиславомь . и наѣхаша дорогу ихъ . и поѣхаша по них̑ . и оусрѣтоша [ӕ] с полоном̑ . бишасѧ с ними . и наши Бь҃єю помощью . инѣхъ избиша . а другъıӕ извѧзаша . и рекоша имъ . много ли ваших назади . и рѣша мнози сут̑ . и реч̑ Володиславъ держим̑ колодникъı сѣ собѣ на смр҃ть . повели кнѧже сѣчи [ӕ] . и исѣкоша всѣ . поѣхаша по дорозѣ . и срѣтоша и паки . и сступишасѧ с ними битъ . и поможе Бъ҃ Михалку со Всеволодом̑ на поганъıӕ . [и] дѣднѧ и ѡтнѧ млт҃ва . и сбъıс̑сѧ в нед̑лю . самих̑ поганъıх̑ избиша . а другъıӕ изъимаша . а полонъ свои ѿӕша . . у҃ . чади . и пустиша ӕ во своӕ си . а сами възвратишасѧ в Къıєвъ . славѧще Ба҃ и ст҃ую Бц҃ю . и крс̑та чс̑тнаго" [ПСРЛ, т. 1, с.364]. Кроме напоминания читателям о болезни Глеба, Андреева ставленника - умершего на 2-й год княжения в Киеве [там же], и, как показало следствие Андрея Боголюбского, умершего от отравления (что опустила суздальская, хотя сообщила южнорусская летопись) [там же, т. 2, с.570], рассказ вменяет Михалке соратничество младшего брата Всеволода.
Такого не могло быть. Во-первых, поскольку Всеволоду было в 1169 году, после вокняжения в Киеве Глеба, 12 лет (первая статья говорит о тревоге Глеба за 12-летнего сына Владимира, сидевшего за стенами кремля и острога в Переяславе), во-вторых, потому что, при сотне переяславских дружинников, посланных на 7-тысячного противника при воеводе и взрослом князе, второго князя-подростка, бывшего в возрасте пажа, не требовалось вовсе. В третьих, как сообщает генеалогическое сочинение "Се князи русские", до 1176 г. Всеволод, высланный Андреем Юрьевичем с матерью (мачехой Боголюбского кесаря) и братьями Михалком и Мстиславом в Византию, оставался в Солуни, придя на Русь после смерти Михалка [там же, т. 3, с.468, т. 17, с.2; т. 16, с.311; "Очерки феодальной России", вып.11, с.217].
Важным мы считаем не то, что так говорит источник - вполне возможно, тенденциозный, заботящийся о создании алиби Всеволоду в событиях 1174 - 1175 годов [http://www.zrd.spb.ru/letter/2013/letter_0024.htm]. Суздальская летопись также блюдет его алиби, утверждая об аресте его севшими в Киеве Ростиславичами, перед убийством Андрея, - выдавая это за причину бесславного похода на Киев Суздальской рати в 1172 г. [ПСРЛ, т. 1, с.366]. Важно то, что приписка к повествованию о "мести", за убийство Андрея, его брата Михалка - имени Всеволода сделана так же механически, как к рассказу о битве под Переяславом, выдавая одну руку.
Исследование, открывшее шов в Радзивилловской и Переславльской летописях за 1205 годом [Н.И.Милютенко "Владимирский великокняжеский свод", ТОДРЛ, т. 48, 1993], открыло персону таинственного редактора великокняжеской летописи Юрьевичей, чьи приемы были переняты всеми летописями кроме Лаврентьевской: Вел.княгини Владимирской Марьи, урожденной Милославы Шварновны Чешской, жены Всеволода Большое Гнездо [Г.М.Прохоров "Древняя Русь как историко-культурный феномен", СПб., 2010, с.125]. Так нашло объяснение другое непонятное обстоятельство - наличие западных диалектизмов в восточно-великорусских Радзивилловской и Переславльской летописях, черт, сохранявшихся в канцелярии Чешской княжны.
***
Король Шварн - подобно родителю Ивана-царевича, героя сказки "Марья Моревна", выдал за русских княжичей трех (известных нам) дочерей. Удачным виделось замужество старшей, ставшей женою Ярослава - самого молодого жениха(!), Смоленского княжича, сына Владимира Псковского и внука св.Мстислава Храброго, тоже намечавшегося в Новгородские князья.
Милослава была предназначена лишь Всеволоду - безудельному княжичу, последнему сыну Юрия Долгорукого от второй жены, высланной с детьми на родину воцарившимся пасынком Андреем (тоже имевшим многочисленное потомство). Тогда никто не думал, что Марья Шварновна окажется Русской королевой, создав многочисленное "Гнездо" Владимирских князей, а старшая сестра ее завершит жизнь удельной княгиней скромного Торжка, похоронив единственного сына (+ 1197).
Младшая прибыла во Владимир Залесский девочкой, в свите сестры. В 1178 году Вел.князь Черниговский Святослав (сновидец в "Слове о полку Игореве"), торжествуя: приведя к власти над Великороссией юных, ничтожных клиентов, младших Юрьевичей, - женил сына Владимира, Новгородского князя, на осиротевшей дочери Михалка - Елене [ПСРЛ, т. 2, с.613]. В 1180 г. новый князь Низовской Руси - Всеволод покажет до поры скрываемую силу, вмешавшись в спор вассальных (номинально ему, фактически - Святославу) Рязанских князей, арестовав сидевшего наместником в Коломне Глеба Святославича. Опустошительные походы Святослава по Суздальской Руси окажутся безрезультатны, приведя лишь к сведению с новгородского стола наследника. Мир Ольговичей с Мономашичами в 1182 г. будет сопровождаться женитьбой освобожденного из неволи Глеба на дочери Рюрика Ростиславича Смоленского, а младшего черниговского княжича Мстислава Святославича на сестре Марии-Милославы, получившей при замужестве, - что практиковалось в те века, - новое имя Марфы. Это восточно-христианское имя (чуждое западной традиции, притом, что в тот век знатных латинянок на Руси не перекрещивали), оно, как и имена детей Шварновны-младшей, известны лишь из помянников Любечской, Спасо-Черниговской и Спасо-Елецкой церквей.
Мир не станет прочным. Памятник средневековой муромской книжности - "Сказание об Унженском кресте", чей протограф, как говорит авторское предисловие, был писан простонародным языком на малой харатье (дешевом пергаменте малого формата), т.е. очень давно - до распространения бумаги, нарек героинь-сестер Марией и Марфой, отметив непримиримый конфликт их мужей. Мстислав Святославич, вместе со старшим сыном Дмитрием, погибнут на Калке, второй сын - Андрей будет убит в ставке Батыя в 1245, имя внука Василия будет прославлено повестью об обороне Козельска в 1238 году. Биография младших сыновей Мстислава и Марфы - Ивана и Гавриила неизвестна. Вероятно, они также погибли в борьбе с завоевателями. Плано де Карпини пишет о прибытии в 1246 в Золотую Орду вдовы Андрея с его "младшим братом", отроком, упрашивавшими оставить им владения Батыя, насыщавшего чувство мести Козельским князьям - владетелям "злого города", приказав насильственно совокупить отрока с вдовой (нравы, явственно грозящие Украине теперь вновь...). Отец Андрея, Мстислав Святославич, женившийся в 1182 г. (т.е. повторное замужество его вдовы сомнительно), убит татарами в 1224 (1222?) году. В отроческом возрасте мог находиться лишь двоюродный брат убитого князя (предположительно - младший брат Мстислава Глебовича, павшего при защите Чернигова в 1239 г.), из чего следует, что Иван и Гавриил Мстиславичи погибли раньше, вероятно, вместе с семьями.
Но вопреки мстительной натуре азиатской расы, внуки Мстислава, дети павшего с отцом на Калке Дмитрия - великий князь Михаил (чья жена в честь его бабушки получит это имя - Марфа) и князь Федор Козельские не сложили оружие! Они займут в 2-й\2 ХIII века Черниговский стол [Р.А.Беспалов "Новое потомство" князя Михаила Черниговского по источникам XVI - XVII в.в.", "Проблемы славяноведения: Сборник научных статей и материалов", вып.13, Брянск, 2011].
Азиатские завоеватели будут в 1250-х годах изгнаны из Восточной Украины! Как и в 2013-2014 г., их прибежищем окажется Великороссия. В 1257 г. князь Рязанской земли (в 1252 выпущенный из монгольского плена на опустевший в 1237-1240 г.г. отеческий стол), описанной тогда каракорумскими численниками наряду с Суздальской, дал такую вот грамоту пришедшему из Чернигова бывш.наместнику Батыя (ум. 1252), хану-несторианину Ивану Шае: "Се аз, великий князь Олег Ингваревичь резанской: Пришел есте к нам на Резань ис Чернигова владетель черниговской Иван Шаин, а с ним есте многия люди ево, что есте был он посажен от Батыя на Чернигове владетелем; и аз, князь велики, ведая его Ивана Шаина породы ханска и воина добра, велел есте ему отвесть поле по реке Проне и до колодезе Чюрлокове со всяком угодье владети. А хто станет стирать, высылать к великому князю. А ся владельница даде 6000 семьсот шестьдесят вятой год бесповоротно" [А.И.Цепков "Рязанский край и соседние...", Рязань, 2010, т. 1, с.511]. О Батыевом же нашествии - будет сложена повесть, чьим кульминирующим эпизодом станет подвиг граждан Козельска - откликнувшихся на призыв епископа Залесской Руси, владыки Владимира-на-Клязьме Митрофана. Это повесть, уцелевшая благодаря внесению в Галицко-Волынскую летопись [ПСРЛ, т. 2, с.781] (с грубым фельетоном против рязанских князей, опровергнутым археологами) [там же, с.779], но точнее сохраненная в летописи Симеоновской 1495 года [там же, т. 18, с.59] - великорусской. Ее станут цитировать (довольно топорно, к слову) в 1376 году мних Лаврентий и епископ Дионисий Суздальский, компилируя для внесения в нижегородский летописный кодекс собственную повесть [см. Г.М.Прохоров "Повесть о Батыевом нашествии в Лаврентьевской летописи", ТОДРЛ, т. 28, 1974] - отсутствовавшую в подтатарском тверском протографе Лаврентьевской. Эти наблюдения мной излагаются в особой статье, интересной лишь для читающих летописи по первоисточникам ПСРЛ [http://www.zrd.spb.ru/letter/2012/letter_0030.htm].
Буйные фантазии современных кремлевских "черкесов" о кавказском происхождении Марьи Шварновны (http://yaranr.ru/content/view/116/31/), основываясь на путанице ее с Марией-осетинкой в одной из летописей - хар-рный пример невежества интернационалистов [см. http://samlib.ru/editors/z/zhdanowich_r_b/imjarusskogoboga-bolxshoj.shtml], разносимые по РФ средствами пропаганды, не имеют ничего общего с действительностью. Это - род политической педерастии Кремля, стремление отобрать у Славянского мира его репрезентативные имена, разрушив славянскую идентичность и заместив ее идентичностью левантийской (греко-мусульманской), размыть саму их репрезентативность (здесь явленную "безбожницей-феминисткой"), навязав Русской цивилизации чуждые кавказские обычаи - осуществляемое средствами государственной пропаганды! На Дунае стоит античный город Яссы, но черкесов и осетин среди его насельников нет уже много веков. Пояснение "Мария ясыня-Шварновна" - внесенное в летопись князей Кривоборских, потомков младшего сына княгини, исчерпывающе объясняет происхождение ее: дочери Северина Чешского, уроженки местности на речке Ясеница (имя чисто славянское).
В редактировавшемся Милославой генеалогическом сочинении, внесенном в тот же сборник (копией с него является сб. Погодинского собрания РНБ ? 1596) ["Очерки феодальной России", вып.11, с.с. 216-217], о ней говорится как о Марье Шварновне, дочери князя Чешского. В лето когда, якобы, Всеволод Юрьевич познакомился с нею в Тбилиси (http://gorets-media.ru/page/marija-jasskaja-knjaginja-russkaja), - согласно ею же, самою Владимирской княгинею редактировавшейся летописи - в 1169-1171 годах, княжич оказывается в Переяславе Русском. По другому, выдающему ее редакторскую руку - генеалогическому источнику "Се князи русские" ("Сказание о верных святых русских князьях"), в Фессалонике. Но отнюдь не в Тифлисе!
Предшествовавшая редакция летописи, сохраняемая летописью Лаврентьевской, вкупе с внимательным, выделенным киноварью некрологом Михалка Юрьевича, включила упоминание, что умер Владимирский князь в Городце Волжском - граде Великом Китеже: "В лѣт̑ . ҂s҃ . х҃ . п҃е . [6685 (1177)] Престависѧ блг҃овѣрнъıи . и хрс̑толюбивъıи кнѧзь Михалко . сн҃ъ Гюргевъ . внукъ Мономаха Володимера . В суб̑ту заходѧщю слн҃цю . июнѧ мс̑цѧ . въ . к҃ . дн҃ь Д. на памѧт̑ стаг̑ . ѡц҃а . Меѳодьӕ . И положиша и оу ст҃оє Бц҃и Золотоверхоє в Володимери . юже бѣ создалъ брат̑ ѥго Андрѣи . Володимерци же помѧнувше Ба҃ и крс̑тноѥ цѣлованьѥ . к великому кнѧзю Гюргю . въıшедше передъ Золотаӕ ворота . цѣловаша крс̑тъ . ко Всеволоду кнѧзюбрату Михалкову . и на дѣтехъ ѥго . посадиш и . на ѡтни и на дѣдин столѣ в Володимери . В то же лѣт̑ . приведоша Ростовци и болѧре . Мстислава Ростиславича из Новагорода . рекуще [ємү] поиди кнѧже к нам̑ . Михалка Бъ҃ поӕлъ на Волзѣ на Городци..." [ПСРЛ, т. 1, с.с. 380-381].
Это - летопись вдовы Михалка, княгини Февронии Суздальской (как мы полагаем, урожденной Муромской княжны). Окруженная почтением - судя по вниманию к ней князей и летописцев, прожив еще 25 лет, хотя вряд ли в согласии с новой королевой, она упокоилась не в Княгинином Богородице-Успенском монастыре Владимира, а в гробнице Богородице-Рождественского собора Суздаля. Передать Владимирский престол своим детям и внукам ей не удалось.
Долгожданное появление у Милославы, в кон. 1170-х - нач. 1180-х гг. непрерывно рожавшей дочерей, для батюшки-царя в 1185 году престолонаследника - возвысило положение Владимирской царицы, сделав весомой и авторитетной ее хронику. В Переяславе Русском, доменном княжестве потомков Юрия Долгорукого - где княжил Владимир Глебович, сын отравленного Глеба Киевского, хроники двух Владимирских королев - вдовствующей Февронии и царствующей Милославы, по-видимому, не имевшие строгой разбивки на погодные главы, объединялись в единую летопись.
Отмечаем сие обстоятельство сугубо и трегубо: обе великокняжеские летописи Владимиро-Суздальского царства велись тогда - в современном городе Переяславе-Хмельницком. Ибо протест Украинского народа против золотоордынских порядков, насаждаемых на Украине из Кремля [см. Ю.Т.Шутов "Приступить к ликвидации", СПб., 2000, с.67 и дал.], индуцирует в СМИ РФ "патриотическую" антиукраинскую кампанию - в разного рода листках "государства российского", содержащихся "изборскими" путинистическими клубами, - разжигая антиславянскую рознь, поносящими украинцев, противопоставляя их "народам России" (читай - неруси РФ). Слава Украине! Не российские войска надо вводить в Киев, а украинские в Москву!
Скоропостижная смерть в 1187 тяжко раненого в битве с азиатами в 1185 г. удельного князя Владимира Глебовича прервала летописание ("Слово о полку Игореве": "Се у Римъ кричатъ подъ саблями половецкыми, а Володимиръ подъ ранами, туга и тоска сыну Глебову"). Рабочие заготовки были объединены механически - с дублированием по-разному датировавшейся статьи 1169\1171 года. Судя по настроениям княжеского редактора [см. http://www.zrd.spb.ru/letter/2013/letter_0024.htm], он не особенно сочувствовал Суздальским князьям и не переусердствовал в работе.
Полагаю, ошибку в дате допустила юная и нетерпеливая, пришедшая на Русь в 1170-х годах Милослава. Остроту чувств Марьи Севериновны, 8 последних лет лежавшей в параличе, благодетельствуя духовенство но до последних 18 своих дней не принимая иночества - не допуская новой женитьбы мужа (чей холодный и невзрачный портрет, запечатленный в иконе св.патрона Дмитрия Солунского в Дмитровском соборе столицы, совершенно не производит впечатления...), - выдала эта забавная черта: нетерпеливо, без согласования чисел вносимые в летопись предшественницы, где рассказывалось о деяниях ее мужа, приписки с именем Всеволода...
Роспуск канцелярии Владимира Глебовича - потомка старших Юрьевичей, не оставившего наследника, привел к тому, что черновой экземпляр (без дат) летописи был унаследован Ярославной Новгород-Северской, двоюродной сестрой Переяславского князя; хронологическая сетка, по которой распределялись его известия, была выполнена с ошибкой, приняв верхнюю дату за правильную. Так родилась Ипатьевская летопись, бывшая летописью удельного Северского, а затем Великого Черниговского князя ["Энциклопедия Слова о полку Игореве", т. 3, с.148]. При образовании Киевского дуумвирата Игоря Святославича и Рюрика Ростиславича она пополнилась материалами летописи столичного тысяцкого Петра Бориславича - став Киевской летописью 1198 г. по Киево-Печерскому (Голицынскому) и Раскольничьему спискам. Заключаем это, вопреки академику Рыбакову [Б.А.Рыбаков "Русские летописцы и автор Слова о полку Игореве", М., 1972, ч. 2-я], поскольку двухлетний сбой, присутствующий в Ипатьевской летописи, обнаруживаем также в киевских летописях, цитировавшихся В.Н.Татищевым. Смерть в 1202 г. Игоря и низвержение в 1203 Рюрика, сопровождавшееся неслыханным разорением Киева, прервало работу над этой летописной редакцией.
Замужество Чешских принцесс объясняет появление в Богемских хрониках, повествовавших о борьбе Руси и Моравии в Х в. с игом хазар и хазарских послужильцев мадьяр, известий сокрытых летописями греков-Мономашичей, о матери Игоря Старого норвежской королевне Евфанде, чьим братом был Олег Вещий [см. А.Г.Кузьмин "Свержение Перуна", 1988, с.152], общих с таким известием Раскольничьей летописи [В.Н.Татищев Собр.соч., 1994, т. 1, с.110]. В 1199-1203 г.г. на Великом столе града Киева, чей тысяцкий Петр вел летопись [Рыбаков, ч. 3-я], сидел князь Ростиславич. Его сродником был Ярослав Торжковский; Мстислав Козельский, женатый на Марфе Севериновне, был сродником Игоря Святославича. Полагаем, "антисемитская" [см. Татищев, т. 2, с.с. 128-129] летопись не допущенная в историографию подручников греческого василевса, описывая род Игоря, Святослава и Владимира, д.б. заинтересовать Милославу Чешскую, к вопросам константинопольской субординации православных архонтов, как минимум, равнодушную...
Второй экземпляр Переяславской летописи переходил к единокровному брату Глеба Всеволоду - во Владимир Залесский, послужив основой столичного летописания, унаследованного Юрием (Радзивилловская летопись) и Ярославом (Летописец Переславля Суздальского) Всеволодовичами.
Копия с него, по-видимому, оставалась в распоряжении вдовствующей княгини Февронии Суздальской, продолжая великокняжеское летописание редакции Лаврентьевской и Симеоновской летописей, после смерти княгини Февронии оказавшись в Ростове и используясь для нужд ростовского летописания. Его судьба была счастливей, нежели утраченной летописи Константина Всеволодовича Ростовского.
С летописью Милославы было сложнее. Радзивилловская летопись, подобно Ипатьевской, чищена от языческих молитв пращуров. В них таковые сохранились лишь под 1171 в Радзивилловской (под 1169 и 1185 текст переправлен), 1169 и 1171 в Ипатьевской (рассказ 1185 в иной редакции). В статью 1171 г. по неким причинам редакторы одинаково посовестились вносить правку.
Переславльская летопись 1214 года включает, с одной стороны, дописывание имени Всеволода, с другой - весь комплект молитв к богу-Роду 1168 - 1193 годов (подобно Лаврентьевской). Это особенность ее протографа 1205 г., завершившегося со смертью княгини. Он использовался создателем Микулинской летописи ("Свода 1518 г."), и соответственно, в источнике тверского летописца - не важно, копией какого века с древнего оригинала он располагал - языческая молитва стояла под 1193 г. (сохранившись в этой статье Львовской и Тверской летописей).
Иначе говоря, Владимирская княгиня пользовалась обеими рукописями, "правоверной" и "языческой", не только фиксируя события, но продолжая редактировать сочинение. О ее редакторской работе, о принадлежности ее руке статьи 1171 г., видимо, было хорошо известно. Что мы можем сказать об ее исторической доктрине?
Во владимиро-суздальском храмостроительстве эпохи Всеволода происходят важные перемены. Зодчество было репрезентативным искусством - возводимые здания отражали определенную политическую, идеологическую и даже шире - духовную программу заказчика. Как убедительно показывает С.В.Заграевский, в византийском зодчестве ХII века сохранялось наследие иконоборчества: канонический запрет на объемные изображения (производная учения о "первородном грехе"). Его свидетельствуют новгородские по своей стилистике - приземистые, простые по формам, аскетичные церкви Юрия Долгорукого, чьи самоговорящие богатырские объемы обходят формальный запрет антропоморфной скульптуры. Ни с оными, ни с куртуазно-декадентным (в основе куртуазного искусства лежали платонистические идеи, востребованные ново-манихейскими сектантами - альбигойцами) низким рельефом изящных Покровской и Успенской церквей Андрея Боголюбского - ничего общего не имеет райски-пышный орнамент (Небо, спустившееся на Землю!), рельефные полотна и готическая устремленность ввысь построек эпохи Милославы: Дмитровского и Рождественского соборов во Владимире, Успенского в Ярославле. Как и наследника их - Георгиевского собора Святослава Всеволодовича, воздвигнутого в Юрьеве, последнего домонгольского собора Руси - ставшего "программой" для митрополита Петра (этнического русина), перенеся резиденцию в Москву, проектировавшего соборную Успенскую церковь по этому образцу (оплачивать орнаментировку, оказавшуюся не по средствам архиерейской казне, отказался скупой князь Калита)...
В 1193-1197, рассказывает летописец, Вел.князь Всеволод (в крещении Дмитрий) "создал прекрасную церковь св.мч.Димитрия на своем дворе и дивно ее украсил иконами и росписью" [Н.Н.Воронин "Памятники Владимиро-Суздальского зодчества", М.-Л., 1945, с.52]. Зодчество Всеволода Юрьевича и Юрия Всеволодовича запомнилось великороссам: в ХV веке, оформляя проезд новых укреплений Кремля, зодчий и подрядчик Василий Ермолин украсил его скульптурами св. Дмитрия Солунского и св. Георгия Победоносца, патронов Владимирских князей дотатарского времени.
Те восточные мотивы, что отразились в рельефе новых Владимирских церквей, не подтвердили гипотезы участия в строительстве мастеров с Востока (из Армении и т.д.). Выяснилось, картины Райской страны - не виртуальной, нематериальной (антиматериальной) "Святой Руси", но тварной Суздальской Великороссии - запечатлеваемые резьбой столичных святилищ, "снимались" самими мастерами, с предметов прикладного искусства - восточных тканей и посуды, хранившихся в казне Владимирских князей [П.А.Раппопорт "Зодчество Древней Руси", М., 1986, с.с. 135-136]. Орнаменты и образы были заимствованы с рисунков, чеканенных на "Закамском серебре", ввозившемся некогда обладателям пушных богатств - инородцам Сибири из Ирана, к тому времени - к ХIII веку уже 500 лет, как претворившемся в зарытые на Волге клады, давно выйдя из сакрального употребления (бывшего некогда для них единственным) [см. О.Н.Бадер, А.П.Смирнов "Серебро Закамское", М., 1954], поднявшись из земли с покорением края Андреем Боголюбским (о чем говорит "Казанский летописец", подтвержденный здесь искусствоведением) [ПСРЛ, т. 19, с.с. 12-13].
Это очень существенный момент. Ортодокс, учившийся по старым - еще не сожженным в 1930-х годах дореволюционным книгам, писал: "Манихейство и христианство равно признают в мире сочетание двух стихий: Света и Мрака. Но манихеи считают "мраком" материю и особенно плоть, а христиане видят в материальном мире творение Божие и благословляют чистые радости плоти, брак, веселие, любовь к родине... Несовместимость обоих мировоззрений очевидна, а борьба между ними не кончена и поныне" [Л.Н.Гумилев "Этногенез и биосфера Земли", Л., 1990, с.475]. Не правда ли, ныне, в 2000-х годах, после насаждения "российскими патриотами" "духовных скреп", сентенция звучит загадочно - выдавая хазарское происхождение апологетов оных?..
Раньше рассказы об этом непременно сопровождали сентенциями об "эксплуатации" трудящихся классов эксплуататорскими верхами, о них нередко вспоминают и ныне, когда речь заходит о критикуемых правителях, таких как Петр Великий (забывая при этом 99,9... %-ную германскую кровь Николая II и его азиатской камарильи) или, вот, Чешская княжна. Экономически это было бы абсолютно уместно, когда речь велась бы о еврейских и татарских принцессах России кон. ХХ - нач. ХХI века. Но это неправомерно, рассматривая ситуацию века ХII. Дело в том, что, в отличье от великих строек коммунизма и капитализма (где прибыль образуют "40 % рентабельности чистыми откатами на зарубежных счетах") [http://anticomprador.ru/publ/kuda_i_chto_zagrebajut_na_galerakh/5-1-0-974], в средневековом храмостроительстве основу образовывал квалифицированный - нерабский труд (в каком бы смысле, физическом либо денежном, капиталистическом, ни толковался здесь термин "рабство"), где навыки работников уникальны, экономическое и физическое принуждение их к усердию невозможно. Римское бетонное строительство эпохи рабовладельческого строя в Византии сменилось кирпичным, где доля неквалифицированного труда понижалась втрое, а квалифицированного повышалась вчетверо. Еще выше была она в репрезентативном - белокаменном Суздальском строительстве ХII - ХVI веков, где, возводя здания из подмосковного белого камня, строители сталкивались с рядом технологических сложностей (помимо труда, уходившего на декор). Русские строительные артели - обеспечившие индустриальный рывок эпохи Александра III (подавленные недобросовестным государственно-транснациональным регулированием при Николае II, окончательно уничтоженные большевиками в нач. 1920-х - освобождавшими дорогу для подобных российским ХХI века, государственно-монополистическим спекулятивным сообществам еврейских нэпманов и "хозяйственников"), имели предшественниками - суздальских строителей ХII века, чье зодчество не имело экономического назначения!
О.М.Иоанисян усматривает в технике рельефов Дмитровской церкви руку мастеров Южной Франции [Прохоров, 2010, с.122, прим.1]. Так мы открываем путь, привнесший в "Роман о Тристане и Изольде" заимствованный мотив опознания кровника по выщерблине на его оружии. Он перенесен механически, и наверняка - людьми, не привыкшими обращаться с оружием: скол на боевом (не реликварном) мече был должен оказаться незамедлительно зашлифованным и заполированным (либо клинок вовсе перековывался наново). Владимирским князьям служили осетинские послужильцы. В осетинском - нартовском сказании о мести Батраза ситуация мотивирована: узнав о смерти Хамыца, чей убийца оставил в висевшем на груди любовном амулете осколок клинка, сын отправляется на поиск кровника незамедлительно. В Валлийской легенде между 1-м и 2-м путешествиями Тристана проходит значительное время.
Был ли понятен смысл переносимых в камень тканных и чеканных узоров самим резчикам? Да, был. Характер применения персидских образов показывает, что резчики их символическое значение себе представляли [Л.А.Лелеков "Искусство Древней Руси в его связях с Востоком", "Древнерусское искусство...", М., 1975, с.81]. Лишь недавно было учеными раскрыто значение маздаяснийского образа большой пальметты: распахнутых крыльев, перехваченных лентою Митры, с трилистником, описываемым сердцем. Он обозначал "вечное возвращение" (как завуалировано говорит исследователь советской атеистической эпохи) - воскресение (плотское, как и положено чуждой спиритуализма, натуралистической арийской религии!). На Дмитровском соборе естественные узоры наносятся натуралистично. Аналоги живой природы не прообразуют единственно лишь этот символ, являющийся абстракцией. Символизируя жизнь вечную (отнюдь не "духовную"!) - символ наносился на абсидах, там, где в алтаре вершилось таинство пресуществления Даров!
Наряду с портретными изображениями Всеволода рельеф Дмитровского собора донес нам охотничью тератологическую сцену: атакующего орла, когтящего бегущего зайца - со странным, не заячьим ртом и копытами вместо заячьих лапок [Л.А.Лелеков "Искусство Древней Руси и Восток", М., 1978, илл.8]. Как ни покажется это странным, в средневековой системе аллегорий Деву Марию символизировал "Грипсос" - грифон, кошачий хищник с клювом и крыльями орла. Как разъясняли средневековые толковники, именно Деве-Богородице, възложив на Себя задачи бестелесного архангела-воеводы Михаила, суждено будет сразить Антихриста, при грядущем светопреставлении, по византийским суевериям намечавшемся на лето 7000-е от Сотв.м. (1492 г. от Р.Х.). "Акоже стоить Грипсос, тако и архангле Михаилъ, и свята Богородица <стоит> за миръ християнскы" [О.В.Белова "Славянский бестиарий", М., 2000, с.92], - поясняет "Физиолог" ХVI века (сербский перевод "Физиолога" византийской редакции V века, опубликованный И.В.Ягичем) [см. там же, с.с. 14-15, 299]. И на суздальских рельефах мы видим это, как Грифон, символизируемый своей "головной частью", когтит "лжезайца" (с клювом и копытами). Княгиня Мария Шварновна ставила себя высоко, сознавая свою власть как миссию!
Политические антивизантийские установки королевы Руси столь же определенно выдает полемический заголовок, отталкивавшийся от заголовка хронографа Константинопольского патриарха ("Временник великих царств, отколе кое царство пошло и Руское княжение") [Шахматов, 1938, с.121], присвоенный ею летописи. Он сохранен обоими списками летописи Переславльской - идущей от начатой в уделе Ярослава Всеволодовича, по черновому экземпляру летописи Милославы [Милютенко, с.57], не оставляя сомнений в самосознании Владимиро-Суздальских династов: "Летописец Русских царей". Установки были усвоены Суздальскими князьями, числившими себя царями - не зависимо от формального царского венчания 1547 г., как и династического в 1471 г., именно в те эпохи, когда они не признавали даннической зависимости от "царя" (ордынского хана) - до 1246 и после 1472 г.г.. Согласно церковной греческой идеологии, русские великие князья были лишь архонтами - "подручниками" константинопольских василевсов. Но не "римские" василевсы, а Русские цари - Вел.князья Рюрикова рода являлись "удерживающими", по воззрению Владимирской княгини!
В суздальском летописании прослеживаемо, как к середине 1180-х годов, когда родившая престолонаследника царица обрела новый статус, резко расширяется кругозор летописца, выборка фиксируемых событий обретает общерусский характер. В это же время в великорусскую летопись вносится Летописная повесть о походе князя Игоря - ядовито полемизирующая со "Словом о полку Игореве", видимо, успевшим за год обрести общерусскую популярность, взывая к содействию Всеволода Владимирского и попрекая его ранами племянника Владимира Глебовича. По сему "Слово..." - этот памятник черниговской литературы, и уделял столь пристальное внимание Владимиру Мономаху, деду Всеволода (филовизантийским литературоведением Путинлэнда принимаемое за искренние восхваления князей-греков). Летописная повесть была создана к 1188 году: в т.г. северские хронисты получили летопись Переяслава Русского и ознакомились с суздальским фельетоном, написав полемический летописный ответ (повесть о походе 1184 г. и об Игоревом походе 1185 г. в редакции Ипатьевской летописи). Так мы можем не только оценить возраст Всеволодовой княгини (о которой осенью 1181 г. сообщается, как родившей 4-ю дочь - Сбыславу), чьей подпирающей мужа (1157 г. рождения) энергичной руки еще не ощутимо в 1170-х, но и прочесть предельно злую сатиру, сложенную ее участием, отталкиваясь от хрестоматийных оборотов "Слова о полку Игореве": "Тогож̑ лѣт̑ . Здумаша Ѡлгови внуци на Половци . занеже бѧху не ходили . томь лѣт̑ . со всею кнѧзьѥю . но сами поидоша ѡ собѣ . рекуще мъı ѥсмъı ци не кнѧзи же . [поидем̑] А такъıже собѣ хвалъı добудем̑ . и снѧшасѧ оу Переӕславлѧ . Игорь съ двѣма сн҃ома . из Новагорода Сѣверьскаго . ис Трубѣча Всеволодъ . брата ѥго Ѡлговичь Ст҃ославъ из Ръıльска . и Черниговьскаӕ помочь . и внидоша в землю ихъ . Половьци же оуслъıшавше . поидоша рекуще брат̑ӕ наша избита и ѡц҃и наши . а друзии изъимани . а се нонѣ на нас̑ идут̑ . послашасѧ по всеи земли своєи . а сами поидоша к симъ . и ждаша дружинъı своєӕ . а си к ним̑ Б идуть к вежамъ ихъ . ѡни же не пустѧчи в вежѣ срѣтоша ихъ . а дружинъı не дождавъше и сступишасѧ . и побѣжени бъıвше Половци . и биша и до вежь . множество полона взѧша женъı и дѣти . и стоӕша на вежах̑ . г҃ . дн҃и . Веселѧсѧ . а рекуще брат̑ӕ наша ходили с Ст҃ославомъ великим̑ | кнѧзем̑ . и билисѧ с ними зрѧ на Переӕславль . а ѡни сами к ним̑ пришли а в землю ихъ не смѣли по них̑ ити . а мъı в земли их̑ ѥсмъı . и самѣхъ избили а женъı их̑ полоненъı . и дѣти оу насъ . а нонѣ поидемъ по них̑ за Донъ . и до концѧ избьємъ ихъ . ѡже нъı будет̑ ту побѣда . идем̑ по них̑ и луку морѧ . гдѣ же не ходили ни дѣди нашиа возмем̑ до конца свою славу и чть . а не вѣдуще Бж҃ьӕ строѥньӕ . а ѡстатокъ бьєнъıх̑ тѣх̑ . бѣжаша дружинѣ своєи . гдѣ бѧху переже вѣсть послали . и сказаша имъ свою погъıбель . ѡни же слъıшавше поидоша к ним̑ . а по друзи послашасѧ . и снѧшасѧ с ними стрѣлци и бишасѧ . г҃ . дн҃и . стрѣлци а копьи сѧ не снимали . а дружинъı ѡжидаючи . а к водѣ не дадуче имъ ити . и приспѣ к ним̑ дружина всѧ . многоє множство . наши же видѣвше ихъ оужасошасѧ . и величаньӕ своѥго ѿпадоша . не вѣдуще гл҃емаго пр҃ркмъ . нѣс̑ чл҃вку мдрс̑ти . ни єс̑ мужства . ни єс̑ думъı противу Гс̑ви . изнемогли бо сѧ бѧху безводьємь . и кони и сами в знои . и в тузѣ . и поступиша мало к водѣ . по . г҃ . дни бо не пустили бѧху ихъ к водѣ . Видѣвше ратнии үстремишасѧ на нь . и притиснуша и к водѣ . и бишасѧ с ними крѣпко . и бъıс̑ сѣча зла велми . друзии конѣ пустиша к ним̑ съсѣдше . и кони бо бѧху под̑ ними изнемогли . и побѣжени бъıша наши гнѣвом̑ Бж҃ьимъ . кнѧзи вси изъимани . бъıша . а болѧре и велможа и всѧ дружина избита . а другаӕ изъимана и та ӕзвена . и възвратишасѧ с побѣдою великою Половцї . а ѡ наших̑ не бъıс̑ кто и вѣсть принеса . за наше согрѣшеньє . гдѣ бо бѧше в нас̑ радос̑ . нонѣ же въздъıханьє и плачь распространисѧ . Iсаїӕ бо пр҃ркъ но Бъ҃ избави и . тако и сего Бъ҃ избави из руку поганъıх̑ . а ѡни вси держими бѧху твердо и стрегоми . и потвержаѥми многими желѣзъı и казньми" [ПСРЛ, т. 1, с.с. 398-401].
Средневековая пародия "стремилась не к дискредитации "выворачиваемого" объекта, а к его комическому удвоению" ["История французской литературы", 1986, с.39], - и мы видим здесь "удвоение" эпического текста. Летописная повесть так старательно повторяет обороты прославленного памятника, что Милослава Шварновна может считаться - первым известным автором русской литературной пародии!
Ею - еще в ХII веке - за 8 веков до века ХХ оказались дезавуированы русофобские басни А.Мазона и А.А.Зимина, Эдварда Кинана и Фаины Гринберг, оспаривавших древность "Слова о полку Игореве", именно она - показала нам, что уже тогда "Слово..." бытовало как общеизвестная книжная повесть, причем в составе, сходном современному. Его пролог "Сказание о емшане" - рассказывавшее о подвигах Владимира Мономаха и объяснявшее загадочный оборот "Слова...", что Сула больше не течет к Переяславу Русскому (якобы, по "Скзанию...", унесенная в котле Кончаком), оторвался от оригинала (сохранившись как пролог к Галицко-Волынскому Летописцу в списках Ипатьевской летописи, видимо, входившей в протографе в общий сборник со "Словом...") - под ударом фельетона Милославы в суздальской летописи.
Фельетон повторил схему "Слова...", и насмешке над Игорем и Всеволодом Святославичами, задумавшими достичь Дона, подобно Мономаху, предпослан эпический рассказ, о подвиге другого Владимира Переяславского - Владимира Глебовича, правнука Мономаха, несколько приукрасив его роль [см. ПСРЛ, т. 2, с.629 и дал.], противопоставивший его Северским князьям: "В то же лете бъ. Вложи и в срдъце княземъ Русскымъ - ходиша бо князи Русстии вси на Половци: Святославъ Всеволодичь, Рюрикъ Ростиславичь, Володимеръ Глебовичь, Святославичь Глебъ, Гюргевичь Глебъ Туровьскыи, Романовичь Мстиславъ, Давыдовчь Изяславъ, Всеволодъ Мстиславичь, и Галичьская помочь, и Володимерьская, и Лучьская. И по[и]доша к нимъ вкупе вси, и перешедше Уголъ-реку, 5 днеи искаша ихъ. Володимеръ же Глебовичь, внукъ Юргевъ, ездяше напереду в сторожихъ с Переяславци, и Берендеевъ было с нимь 2000 и 100.
Половци же, услышавшее - Русь уже пришли на них, - рады быша, надеющеся на силу, рекоша се: Богъ вдалъ еси князи Русския и полкы ихъ в руце наши, - устремишася на бои, не ведуще глеголамаго: Ко несть мужьства, ни есть думы противу Богови, - поидоша противу Володимеру, кличючи, яко пожрети хотяще.
Володимеръ, же Божьею помочью и святое Богородици, и деда своего святого <ошибка христианского цензора, дописками превращавшего языческие молитвы покойных отцов богу-Роду в молитвы ко Христу "святых отцов"; в Переславльской летописи правильно: "святою молитвою"> молитвою укрепляемъ, и отца своего, поиде противу им, спросилъся бяше у Святослава, рекъ: Моя волость пуста от Половець, пусти мя, отче-Святославе, напередъ с сторожи! Князи же Русстии не утягли бяху с Володимеромъ. Половци же, узревше полкъ Володимерь, крепко идущь на нихъ, побегоша - гоними гневомъ Божьимъ и святое Богородицы. Наши же погнаша - секуще и, 7 тысячь руками изъимаша ихъ, князии единехъ было Половьцьскыхъ 400 и 20, Кобяка руками яша, Ясолука, Барака, Тарга, Данила, Башкърта, Тарсука, Изу, Глеба Тирьевича, Ексня, Алака и Толгыя Давыдовча тести с сыномъ, Тятия с сыномъ, Кобякова тьсти Турундая. И поможе Богъ и святая Богородицы Володимеру, месяцы иуня въ 31 [дата ошибочна] лета 6693 в понеделник, на память святага Евдокима Новаго
" [там же, т. 1, с.396, см. прим.; т. 41, с.114].
Глядя на то, как, вплоть до 1217 г., молитвы пращуров перестают упоминаться летописью после 1193 года, а с 1217 (победа Константина) - стоят только в Лаврентьевской и Симеоновской летописях, мы заключаем, что летопись - велась собственной рукой Милославы. В основу летописи ее среднего сына, Ярослава Всеволодовича, из пиетета перед матерью, был положен продолженный до 1205 г. черновой список [Милютенко, с.57], "консервировавший" редакторскую работу материнской руки. Обнаружилось это благодаря открытию 2-го списка дошедшей редакции "Летописца Русских царей". В сборнике Н.П.Никифорова (1460-х), включившем его, оказался также списан хронограф Никифора Константинопольского, расширенный извлечениями из хроники Амартола и из ПВЛ, лакуны от которых остались в "Летописце..." [Шахматов, 1938, гл. 6-я]. "Между Летописцем русских царей и распространенной редакцией Никифорова летописца замечается тесная внутренняя связь: оба памятника составлялись одним лицом, подверглись общей редакции" [там же, с.121]. Мы открыли это лицо, вел.княгиню Марию Шварновну. ...В Никифоровском сборнике был списан и один из источников, использовавшихся составителями Архивского сборника, цитируемый расширенной редакцией Иудейского Хронографа 1262 г. - Историческая Палея. Другой источник суздальских историографов, краткая редакция Никифоровского хронографа, сохранилась (с русскими родословными приписками ростовских князей, потомков Константина Всеволодовича) в копии 1280 года - в сборнике Новгородской кормчей, списанные туда из княжеского ростовского хронографического сборника 1278 г.. Этот источник опубликован в приложениях в 1-м издании 1-го тома ПСРЛ [1846 г.]
После паралича княгини письмо перешло в ведение ее духовника, постриженика Киево-Печерского монастыря, Успенского архимандрита Симона, ортодокса, упоминания языческих молитв себе не позволявшего. Он сопровождал ее сына Юрия, избранного на княжение владимирцами, вступившего в борьбу со старшим братом Константином. И, соответственно, в летописи Юрия (Радзивилловской), и во Владимирском Летописце, чьи протографы сводились после смерти Милославы, а также в сохранившей летописание Юрия 1220-х - 1230-х годов Московской летописи, мы языческих молитв не находим, зато находим в Академическом списке Радзивилловской летописи ту же редакцию Никифорова хронографа [там же]. Летописание Константина, ведшееся оппозиционным ростово-суздальским боярством, хранило традицию Февронии Петровны Суздальской.
Что может быть атрибутировано Марье Шварновне, или хотя бы литераторам ее круга, как памятники мирской литературы, кроме летописей и "Временника Великих царств..."? Едва ли мы сможем на это ответить: светской литературы Древ.Руси, за немногими исключениями (Сказание об Армурисе, Повесть о Дигенисе), не сохранилось. Княгиня, как свидетельствует ее редакция рассказа о битве с половцами Михалка и Всеволода, отличалась умом конкретным и не сантиментальным. Такое отношение к своим героям характерно авторам балладного жанра (в чем-то стилистически даже более объективного, нежели былинный эпос) ["Эолова арфа", 1989, с.11]. Быть может, этой эпохе принадлежит баллада "Сестра и братья-разбойники" (как баллада, едва ли принадлежащая архаической древности, но записываемая в разных губерниях Великороссии и Украины, стало быть, сложенная еще в эпоху Киевской Руси).
Как низко ставила Чешская королевна - антагонистка архм.Тихона (Шавкунова), интеллектуалка своего времени, "веда Орева", как зовется Марья Севериновна в "Сказании о верных святых русcких князьях" (имя этого русcкого пращура, чьею ведою, вещей женою была княгиня, открыла нам лишь Влесова Книга) [Жданович, гл.5], византийское преемство, показывает простой факт. С именем ее оказалось связано сразу несколько летописей (полагаю, наряду называвшимися летописями и Киево-Печерским патериком, Нифонт и Симон сводили древнюю часть "Летописца 72 язык") [ПСРЛ, т. 23]. Масштаб летописных трудов ее канцелярии выдается тем, как на пространстве 1203-1205 гг., после кончины княгини, меняется стиль летоисчисления в большинстве низовских летописей [Милютенко, с.41]. Ею, возможно, были принесены на Русь такие сочинения латинской традиции, как жития свв.Вацлава и Людмилы Чешских, св.Венедикта Нурсийского, Римский патерик. Но она и не подумала сделать достоянием новой родины жития Кирилла и Мефодия - константинопольских посланцев, чья миссия развертывалась в Моравии.
Наверное и богословский тезис русских иерархов, Киево-Печерских идеологов, вслед за Иларионом отстаиваемый Нифонтом (мною полагаемым как автор "Иакимовской" летописи) [см. http://www.smip.spb.ru/news/2013/0062.htm] и Симоном - противопоставлявшими Новый завет Ветхому, не смог бы существовать в порабощенной ромеями стране, не будь политической поддержки иерархам. Оная поддержка спасала печерских иноков от судьбы епископа Федорца Ростовского (сестричича Петра Бориславича, выданного на расправу Боголюбским кесарем и замученного греческими архиереями в Киеве).
Адептов мифа о византийской образованности, как и о византийской ортодоксии тех веков, насаждаемого МП РПЦ, мы отсылаем к памфлетной летописной новелле о Федорце Ростовском, ставшей - исключая летопись Петра Бориславича и Рязанскую летопись (отражаемую в летописи Никоновской) - обязательной принадлежностью летописных кодексов Русской митрополии. Эта пашквиль исчерпывающе характеризует византийские басни РФ 3-го тыс. от Р.Х. Владимирская княгиня не противилась разухабистой лжи митрополита о владыке ростовцев (противников младших Юрьевичей) и его мздоимстве, но позаботилась, чтоб в летописи попал рассказ о симонии самого митрополита Никифора и его поставленцев [ПСРЛ, т. 1, с.с. 391-392]! ...Отсылая к повести о Федорце, внимание мы обращаем не столько даже на те пытки, коим подвергали обреченного смерти Федорца (и каковые приписывали ему самому) "просвещенные" греческие священнослужители в русской столице [см. там же, с.357 и дал.], сколько на титулование Сатанаилом врага рода человеческого. Так, с сохраняемым ангельским суффиксом, его титуловали связанные с Хазарией сектанты - павликиане и богомилы. Сектантство православных иерархов было хорошо известно князьям, почему, напр., в княжеском христианском именословце практически не использовалось имя Павла (к которому возводили свое происхождение ново-манихейские мироненавистнические секты), а епархиальные наставления, касавшиеся семейной жизни, игнорировались с полнейшим равнодушием [А.В.Назаренко "Зело неподобно правоверным...", "Вестник истории, литературы, искусства", т. 1, М., 2005]. Новым в политике Суздальских кесарей кон. ХII века, как мы видели, весьма далеких от ново-израильской ортодоксии Константинополя, стало активное вмешательство в кадровую политику митрополии, продвижение на епископские кафедры своих кандидатур. Результаты этого не заставили себя ждать.
Греческие епископы Русской епархии, мягко говоря, не следовали заветам православной агиографии, примеру мученических житий, привезенных на Русь и массово копировавшихся ими. Русский народ (его охристианившаяся часть), живший натуральной жизнью, проявлял к ним интерес лишь как к памятникам азиатски-страстной - по накалу страсти неслыханной для проникнутых величавым эпическим духом язычников, садо-мазохистической литературы (гетеросексуальной - натуральной по-язычески, откуда происходит преобладание в рукописях житий Варвары, Татьяны, Екатерины, Анастасии), откуда сам термин "мученик", вместо греческого мартирий: "свидетель". Да, именно так, греческая агиографическая литература служила на Руси жанру "христианской порнографии"!.. При нашествии же в 1237 г. еретиков - несториан и язычников, подобных язычникам агиографическим (очень далеким от исторических римлян), какими были татарские орды, византийские владыки - удирали с Руси. ...По сему, в частности, крайне сомнительно выглядят современные жития греков - мучеников за православную веру эпохи турецкого ига, ныне распространяемые в РФ их потомками и отечественными "иностранными агентами в рясах". Гораздо вероятней, они оказывались жертвами обычного уголовного османского судопроизводства, падкого на бакшиш тяждущихся сторон (как, к слову, и большинство русских "новомучеников", бывших жертвами ложных доносов церковной же "оппозиции", правой и левой; когда вожди обновленцев и живоцерковников умерли от старости, а ядро катакомбных христиан легализовал св.Иоанн (Максимович), "война компроматов", продуцировавшая репрессии, завершилась)!
"Как правило, они бросали свою паству на произвол судьбы и бежали при приближении врага в безопасные места. Пример подал глава русской церкви митрополит Иосиф, грек по национальности: он исчез накануне нашествия и больше на Руси не появлялся. Бежал неизвестно куда при приближении монголо-татарского войска и рязанский епископ. Летописец сообщил об этом факте очень туманно: А епископа уберег бог, отъехал прочь в тот год, когда рать Батыя оступила град. А вот где спасался от опасности ростовский епископ Кирилл, нам известно. Летописец сообщил, что он "избыл татар" на Белоозере, в далеком северном городе, защищенном непроходимыми лесами. Даже когда совсем неподалеку, на реке Сити, стало собираться великокняжеское войско, епископ Кирилл не приехал в лагерь, чтобы напутствовать его на бой, и появился на поле битвы только после отхода монголо-татар, чтобы похоронить павшего Юрия Всеволодовича. Остались в живых после Батыева погрома также епископы галицкий и перемышльский, хотя их города были разрушены до основания. Черниговский епископ Парфений, правда, остался в городе во время осады, но тоже не пострадал. По сообщению летописца, завоеватели увели его с собой, а затем с миром отпустили в Глухове" [В.В.Каргалов "Народ-богатырь", М., 1971, с.145] - пишет русский историк, в книге, вопреки детскому заголовку, являющейся добротным трудом, выпущенным "Воениздатом", цитируя источники, обыкновенно замалчиваемые в книгах, издаваемых "Наукой". Иначе говоря, епископа использовали в качестве "языка" (в отличье от советских диверсантов 1941-1945 годов монголы добросовестно сохранили разговорчивому "языку" жизнь)!
Исключение из этой статистики образуют владыки, назначавшиеся волей Владимирского князя: столичный владыка Митрофан и епископ доменного владения потомков Долгорукого, Переяслава Русского - Семен. В 1238 г. княживший в Переяславе Святослав Всеволодович был срочно вызван сюзереном с войском в Великороссию, приняв участие в битве на Сити, скрываясь после проигранного сражения в Новгороде. В начале 1239 г. монголы осадили Переяслав - остававшийся без войска и боярства, павший 03.03, что сохранила лишь краткая новгородская летопись (периферийная летопись Авраамки) [ПСРЛ, т. 16, с.51], - перед годовщиной падения 05.03.1238 Торжка, - и, по-видимому, оборонявшийся последним Переяславским епископом. "...Того же лета посла Батыи татарове, и взяша градъ Переяславль Рускыи, а епископа Семена убиша. ...Отъ того доныне безъ пяти летъ 300 летъ какъ тамо епископа нетъ, а и градъ безъ людеи" [там же, т. 15, с.370], - как пояснит летопись, - приравненный к "злому граду" Козельску. "Взяша градъ Переяславль и церковь архангела Михаила съкрушиша, и епископа Семена убиша, и люди вся сущая въ граде - овыхъ избиша, а иныхъ плениша, а съсуды церковныи златыя и сребреныя поимаша" [там же, т. 18, с.60].
***
Милославой Шварновной была возобновлена политическая доктрина Владимира Святославича и митр.Илариона Киевского - постулировавших Царское достоинство Русских династов, каганов Руси, доктрина, уничтоженная при их преемниках, погрузивших Русь во тьму византийского рабства. Не произойди этого, вероятно, рабство политическое - татарскому хану (союзнику греческого царя, представляемого на Руси константинопольским наместником - митрополитом), производное от рабства духовного, оказалось бы остающимся государственно-политическим фактом, намного позднее 1470-х годов! Не гречанке Софье Палеолог - как пытался убедить читателя С.Герберштейн и как доныне повторяют "православные патриоты", обязано Русское царство идеей независимости от Улуса, но Милославе Чешской. Царице, величие имени которой было забыто, не дожившей до татарского нашествия, чьи идеи, однако, пережили его и были живы - на протяжении семи веков. Пока - в веке ХХ - Русское Самодержьство не было повержено, а Русь превращена в безнациональную провинцию Коминтерна (ныне - Фининтерна).
В списках ПВЛ дошедших редакций 1113-1118 годов ощутимо сохранилось отражение полемики с Печерским монастырем Выдубицкого м-ря, которому передал летописание Владимир Мономах, завладев великокняжеским венцом. Рассказ о Киевском восстании 1113 года полноценно представлен ныне лишь цитатами Татищева из утраченной летописи Петра Бориславича (это одна из причин ненависти филосемитов, от Голубинского до Анисимова, к В.Н.Татищеву!). Летописи с "Повестью Временных лет" (ПВЛ) выдают непрерывную работу по сокращению оригинального рассказа. В великорусских редакциях об этом молчок [там же, т. 1, с.290; т. 20, с.108; т. 23, с.29; т. 30, с.57]. В южнорусской летописи, передаваемой Ипатьевской [там же, т. 2, с.278] и Московской (включившей летописание 2-го периода царствования св.Юрия Всеволодовича, после возвращения им Владимирского стола в 1220 г.) известия стоят, хотя и в сильном сокращении. Московская - передает их подробнее [там же, т. 25, с.27]. И в Никоновской - в летописи ХVI века (когда якобы "боролись с жидовством"), использовавшей Московскую века ХV, мы видим всё то же, дальнейшее сокращение этой новеллы, изъятие нетолерантных наименований и терминов [там же, т. 9, с.с. 143-144].
Судя по Эрмитажному списку Московской летописи 1479 г., по выборке статей Карамзинской I летописи, отразившей начало работы над новой редакцией суздальской летописи в 1180-х, редакторы располагали самим "черновиком" Повести Временных лет, отразившим процесс сведения в 1110-х из Временника 1094 г. и конфискованной Мономахом и переписанной летописи Печерского м-ря ["К 1130-летию раскрещиваия Руси..."\ http://samlib.ru/editors/z/zhdanowich_r_b/k1130-letijuraskreshiwanijarusihelxgi-hundingoboecnaukraine.shtml].
Он близок к редакции Лаврентьевской летописи.
В местах расхождений Лаврентьевской редакции с Радзивилловской, в Переславльской летописи мы наблюдаем лакуны, закрывающие до нескольких лет повествования ["Повесть Временных лет", СПб., 1996, с.с. 82-84, 87-88, 95-95, 112]. Видимо, в ходе работы над летописью, протографом которой была черновая рукопись Милославы Шварновны, восстанавливались исходные печерские чтения, изъятые цензорами Владимира Мономаха, трудившимися в фамильном монастыре Всеволодовичей - Михайловском Выдубицком.
Мы можем проследить работу владимирских великокняжеских текстологов и археографов по разночтениям. Чтения Владимирской - Радзивилловской летописи, отсутствующие в Лаврентьевской и Ипатьевской (передающих редакцию Мономахова протографа), приводятся в угловых скобках. Радзивилловская редакция подробней, напр., под летом 6587-м: "Приде Романъ с половци къ Воину. Всеволодъ же ста у Переяславля, и створи миръ с половци. И възвратися Романъ с половци въспять. <И> убиша и половци, месяца августа 2 день. Суть кости его и доселе <лежаче тамо>, сына Святославля, внука Ярославля. А ОлгА емше <козаре>, поточиша и за море, Цесарюграду" [там же, с.87]. Воин - это городок в Переяславской земле, в годы княжения Всеволода и Владимира Всеволодовича недоступный их противникам, и младшие братья убитого не могли похоронить останки Романа Красного. Это отметил летописец Святославичей (Черниговская летопись не дошла доныне), слова которого сокращала летопись Мономаха. Однако они были досюда восстановлены.
Сокращен был в Выдубицком монастыре рассказ об исцелении Феодосьевыми трудами инока Исаакия, стоящий в Лаврентьевской, сокращен - до потери смысла, реставрированный - в Радзивилловской [там же, с.с. 82-84]. Так же в "Речи философа": "...Рече Каин: Изидеве на поле, Авелю, - <и послушаше его Авель, и> яко изыдоста, въста Каинъ, и хотяше убити и, и не умяще, яко убити и" [там же, c.41]. "...В си же времяна родися Моисей въ жидехъ, <и реша волъсви египетьстии царю: Родился есть детище въ жидехъ>, аще хощетъ погубити Еюпетъ, ту абье повеле царь ражающаяся дети жидовьския въметати в реку" [там же, с.43]. В Радзивилловской летописи мы находим много известий о св.Ольге, изъятых из ПВЛ по списку Лаврентия [там же, с.с. 27-28]...
Тенденция редактора ХII века, производившего сокращения, помимо филохазарской и филэллинской, столь же прозрачна. "В лете 6596. Священна бысть церкы святаго Михаила манастыря Всеволожа митрополитомъ Иваномъ, а игуменьство тогда держащю того манастыря Лазъреви. <Того же лета иде Святополкъ из Новагорода к Турову жити. В се же лето умре Никонъ, игуменъ Печерскый. В се же лето възяша болгаре Муром.
В лето 6597. Священна бысть церкви Печерская> святыя Богородица манастыря Феодосьева Иоаномъ митрополитомъ, и Лукою, Белогородьскымъ епископомъ, Исаиемъ, Черниговьскымъ епископомъ, при благородьнемъ князи Всеволоде, державнемь Русьскыя земля, и чаду его, Володимере и Ростиславе, воеводьство держащю Киевьскыя тысяща Яневи, игуменьство держащю Иоану
" [там же, с.88]. Выдубицкий монастырь полемизирует с изымаемым, касавшимся престолонаследника (в ХI в. князь Новгорода) и писаным в Печерском монастыре (это видно, вплоть до различий в правописании).
Радзивилловская рассказывает о прихождении Олега Черниговского в Тмуторокань особым вводным предложением: "В лето 6602. Сотвори миръ Святополкъ с половцы, и поя собе жену дщерь Тугорканю, князя половецкаго" [там же, с.95]. Это - мир вокняжившегося Святополка с Тугорканом - объясняет дальнейшее, передаваемое одинаково: "Том же лете приде Олегъ с половци ис Тмуторокони, приде к Чернигову, Володимеръ же затворися в граде. Олегъ же приде к граду и пожже около града, и манастыре пожже. Володимеръ же створи миръ съ Олегомъ, и иде из града на столъ отень Переяславлю; а Олегъ вниде в град отца своего" [там же]. Князь-Изяславич пытался избавиться опеки сына Цесаревны, Мономаха, воспользовавшись половецкими связями двоюродного брата Олега. Но дружба Святополка с тестем не продлилась: "В лето 6603. Идоша половцы на Грькы с Девъгеневичемъ, воеваша по Гречьстей земли; и цесарь я Девгенича, и повеле и слепити. В то же лето придоша половци, <И>тларь и Кытанъ, к Володимеру на миръ. Приде <И>тларь в градъ Переяславль, а Кытанъ ста межи валома с вои; и вда Володимеръ Кытанови сына своего Святослава въ тали, а <И>тларь бысть въ граде с лепшею дружиною. В то же время бяше пришелъ Славята ис Кыева к Володимеру от Святополка <на некое орудие>. И начаша думати дружина Ратиборя съ княземъ Володимером о погубленьи <И>тларевы чади. Володимеру же - не хотящу сего створити, отвеща бо: Како се могу створити, роте с ними ходивъ? Отвещавше же дружина, рекоша Володимеру: Княже, нету в томъ греха, да они всегда к тобе ходячее роте, губять землю Русьскую и кровь христьянску проливаютъ беспрестани! И послуша Володимеръ, и в ту же нощь посла Володимеръ Славяту с неколикою дружиною и с торкы межи валы. И выкрадше первое Святослава, потомъ убиша Кытана и дружину его избиша" [там же, с.96].
Сохранился первичный рассказ во Владимирском Летописце (ВЛ) [ПСРЛ, т. 30, см. Предисловие]. Эта летопись основана на подборке материалов, частично скопированной в сб. ?1596 (копия 1580 г.) Погодинского собрания РНБ, в т.ч. протографичных к летописным статьям [О.Л.Новикова "Материалы для изучения русского летописания конца XV - 1-й\2 XVI в.", "Очерки феодальной России", вып.11, М.-СПб., 2007, с.154]. Один список хранился в роду Кривоборских (с грифом владельца, типа "хранить вечно") - князей Стародубских, потомков Ивана Всеволодовича, младшего сына Милославы Шварновны, рожденного ею, уже парализуемой. Второй список принадлежал Владимирскому Рождественскому монастырю, воздвигнутому Милославой.
Оная летопись вообще лучше хранит Киевский протограф 1100-х годов, напр.: "В лето 6605. ...И нача Владимеръ [Всеволодович] и Давыдъ и Олегъ [Ольговичи] подвизатися на Святополка, а Святополкъ хотя бежати ис Киева. Киане же не пустиша его, глаголя: Пошли ко братии о миру. И послаша Киане Всеволожью княгиню и митрополита Николу к Володимеру и Давыду и Олгу, глаголя: Не погубите Руския земли, своеи отчины и дедины! И умолен бысть Володимеръ, и братья его, княгинею Всеволожью и митрополитом Николою" [ПСРЛ, т. 30, с.53]. В Лаврентьевской "...княгиня" выпало [там же, т. 1, с.264].
ВЛ говорит: "Того же лета приидоша Тларь и Китан к Володимеру [Всеволодовичу] о миру. Тларь идее в Переяславль, а Китан ста меж волыма с вои. Владимеръ вда Катанови сына своего Святослава в тали. И бояре думаши князю о погублении ихъ. И посла Владимеръ Славяту, и выкрадше Святослава и убиша Китана и дружину его" [там же, т. 30, с.51]. Тларь - это именование половецкого хана в Лаврентьевской летописи. ВЛ передает краткий протограф именно ее редакции (редакции ПВЛ летописцев Карамзинской летописи). Редакторы - переложили на Святополка идею убиения ханов, поданную сыном Всеволода Ярославича. Но их, кроме уцелевшего и востребованного Милославой протографа, выдают и гордые(!) признания самого византийца Мономаха, чье "Поучение" внесено в Лаврентьевскую летопись (только в нее) ["Повесть Временных лет", с.103].
Где Феврония Суздальская вела летопись, доставшуюся Михалку Юрьевичу по наследству, как сыну Юрия Долгорукого, одного из наследников Мономаха, Милослава не поленилась организовать археографическую работу, разыскав ряд летописных материалов, некогда сокрытых Владимиром Мономахом и его византийскими придворными.
Чешской княжне "цареградские" обычаи православных не внушали почтения. И неблаговидные дела императорского родственника, мужнина деда, она безтрепетно огласила. Она же - частично устранила филохазарскую правку Печерской летописи ХI века, проведенную Мономахом, скрывавшим роль хазар в борьбе его и его отца с Черниговскими князьями. Уроженке Чехии, где в Пражском гетто торговали христианскими рабами, ей лучше православных жуликов и воров была ясна недопустимость отмывания в церкви работорговых сионистских денег.