Солнце светилось обжигающим ливнем, но не прикасалось ко мне ни каплей. Я ощущал лишь ветер, да промозглую сырость высушенного асфальта. На мне, распластанном и холодном, шел человек. Ему было мало. Солнца, жизни, которая крутила его ветром на флигеле. Ему было мало себя. Он всегда это говорил, глядя себе под ноги. Под ногами сквозил я, рассекал асфальт и помогал ему сосредоточится, окутывая взгляд пеленой. Не читая мысли, я его чувствовал.
Поглощая разбросанные по земле окурки, мечтал о том, что ему казалось не выносимым - о жизни. Жизнь была где то рядом; позволяя касаться ее, держалась отчужденно и сухо.
А он все шел. Шел, не понимая своего счастья быть с солнцем на равных правах. Трава, деревья, дома, предметы к которым он мог прикоснуться были частью этого счастливого мира.
Конечно, я был не один. Но все кого я видел, были практически бесчувственны, не пытались ничего изменить, свыклись с судьбой. "Судьбу", кстати, придумали такие же как он, безвольные и трусливые. Они хотели, что бы кто-то им помог. Жизнь не совсем "бремя"- это ступень для рывка; для последнего.
Он хотел покоя, или полной жизни - он не знал этого сам. Ему просто было мало.
Счастливый, не чувствовал никогда хоть толики безмерной точки быть марионеткой привязанной и бесцельно мечущемуся существу.
Приходя домой он садился на стул и подолгу смотрел на часы. Я был где то рядом и чувствовал, что с ним происходит. Ему доставляло удовольствие созерцание этого механизма смерти. Часами смотря на циферблат, не замечая ничего вокруг, он что-то ждал. Все это время меня интересовало одно, - боится ли это существо смерти или может быть ее приветствует? Тогда почему не торопит? Боится боли? Замкнутый круг из боли и страха в его глазах; на дне или уже нет? Я ждал. Даже предвкушение перемены дарует небывалую легкость. Чувствовал как на холодной, почти мертвой плоскости растут крылья. Мягкие, пушистые перья, крепкие сухожилия, наполненные
верой - ради этого стоит существовать, бороться и ждать. Я боролся: с безразличием, что присуще всем нам изначально, с холодом, сидящим во мне. Я не проигрывал им, а это уже победа, тень ее (вот же парадокс) маячила все ближе и тоже чего-то ждала. Меня уже невозможно было остановить.
ОН.
-К черту! К черту! Весь хлам к черту! И чего на ночь глядя потащило на помойку? Ненавижу это бессмысленное барахло; под рукой, а ничего не найдешь!
"Собаки поджали хвосты
Сказали, что я им брат" -
промычал я.
Тварей было порядка десяти голов. Все жались кучей у соседнего бака, не решаясь подойти. Изредка повизгивали и налетали друг на друга. Странно смешивается порой любовь и ненависть, а если эти чувства вызывают собаки, то это вообще край. Забросив за переполненный контейнер пакет, я быстро повернулся и пошел обратно. За спиной послышались радостные завывания. Представил, как эти голодные твари будут в исступлении рвать пакеты в поисках хоть чего-то съестного, жаться друг о друга облезлыми боками и захлебываться слюной. Пора уходить.
Комната 4 на 4 больше не напоминала свалку: чисто выбеленные стены с единственным черным пятном - печатная подпись "жить - значит умирать", доставшаяся еще от прежних хозяев. Окно также с белыми шторами. Стул, стол, сваленные в углу книги. И конечно, часы, часы, часы.
Я не ел уже два дня, мне некогда. Я чего-то жду. Чувствую, оно рядом. Я начинаю забывать каждый гребаный день моей прожитой жизни! Чем-то пустым и скучным тянутся они мимо меня, не цепляя за себя ничем. Ищу жизнь, но не могу ее найти. Или ищу не там, или ее нет, а все это сплошной миф, бред и горячка. Где-то пропадаю, когда смотрю на часы...
Что я? Где я? Где все мы?,,,
Очнулся и сел в угол комнаты.
День. Ночь. День. Ночь. День. Ночь. День. Ночь.
И только сухой, надтреснутый голос, звеня в потолке:
Стрелкой секундной ковыряя рану
Разрывая ее края.
Жег книги. Полуобгоревшие листы теперь танцуют по комнате, крошатся сухие и мнутся. Поджег себя, заметил не сразу. Высунул обгоревшую кисть за окно и остужал ветром. Села ворона; села черная! Распахнула крылья и глядит, сверкает в меня!
Что-то сверкает во мне.
ОНИ.
- Знаешь, каждый раз, когда я поглощаю в себе его взгляд, я чувствую себя довольно странно.
- Как. Как. Как. Как. Как...
- Как будто он внутри нас, и каждый раз , делая все большее усилие отрывает взгляд. Да, я незнаю куда мы идем, чего ждем. Мне становится страшно. Во снах я вижу стекло, покрытое сеточкой трещин; из меня выходит... Не знаю... То, что сидит внутри нас... Оно пугает нас.
Я.
Я собрал последние силы и попытался выбраться наверх. Сначала с трудом, отдавая ИМ силы, вышел из начерченных рамок. Поднялся на две ступеньки, и вправо. Начал скользить на стену. Шершавая, измазанная в зеленый стена помогла зацепиться. Облокотился об нее в полной рост и отдышался. Оставленные пролеты подъезда, заволокло туманом, в нем можно было увидеть перекошенные от боли лица. Тени переплетались, открывали в слепом безумии дыры ртов и тянулись ко мне. Ступени пропадали одна за одной, поглощаясь этой массой, а я все шел. Все происходило в малой толике моей вечности. Вечности, которая была уже только моей. Они забрали последние силы.
Очнулся сидящим на стуле. В руках (в моих руках!) были часы.
- Ты пришел к нам, значит больше не принадлежишь той вечности. Мы знаем, что заставило отказаться. Из всех звуков, которые могли бы быть в абсолютно белой, бесконечной комнате, я слышал только один голос. Часовая стрелка постепенно продолжала свой бег.
- Ты стал сильней. Ты стал сильней. Ты стал сильней,- это был новый голос.
- Да, ты стал сильней того, другого. Тебя больше нет на том берегу, где время течет бесконечно, а форма лишь дань бремени слабых; на берегу где тьма.
Ты стал одной из жертв времени, равный среди слабых. Того, которого чувствовал, заставил быть вечным, впрочем, он этого, наверное, все же хотел.
- Мы отпускаем. Мы отпускаем. Мы...
Они остановились.
ОН.
Мне было странно. Черт возьми! Такое чувство, что я лежу на полу, но вижу все вокруг на 360 градусов. Холодно. Да, на дворе конечно ноябрь, но не до такой же степени! Встать. Не получилось. Я лежу у окна, а на мне, черт возьми, стоит человек! Да это же я! Со второго раза тот же результат. Он...я... посмотрел на меня и улыбнулся,- ну вот, я исполнил наши мечты.
Взял в руки мои любимые часы и выбросил их в окно, они покатились по островку снега в грязь. Он был счастлив! Откуда только я это знаю?
Безразлично поприветствовала тень от стула. Я начал понимать. Он действительно исполнил наши мечты. Я навсегда, или до того времени, когда осмелюсь вырваться и все изменить. А пока тишина и покой.
Я.
Холодная, синяя ткань неба пыталась, как будто отодвинуться от все еще теплых лиц; расколотая бело-голубыми рельефами скрывалась в дали. Ее пытались остановить облетевшие деревья, они тянули к ней тонкие пальцы и жалобно скулили, изо всех сил отрывались от лоскутьев снега наброшенных на мерзлую землю.
Я тоже прощался. Мне было жаль. Мне было жаль того, что никогда не вернется назад вместе с весной, того, кому никогда не увидеть солнце. Мне его жаль. Как жаль и тех, кто все еще ТАМ, по ту сторону.
Я посмотрел под ноги, помахал своей тени, она помахала в ответ. Попытался улыбнуться обветренными губами тому, кто уже ТАМ, он промолчал, не ответил.