Аннотация: Из комментариев: Сюжет здесь - дело не столь важное. Представьте, что вы рассматриваете абстрактную картину. А художник, допустим, помер в позапрошлом веке (тьфу, тьфу) и не спросишь у него, к чему он это всё намалевал. ВК 2017, Финал
Хардэдж
До 35 лет у меня было извращенное представление о мире.
Мне действительно казалось, что все люди на свете только и мечтают, что писать абстрактные картины и становятся юристами и врачами лишь потому, что не умеют рисовать.
Фрэнк Стелла
Это было возмутительное предложение. Возмутительное по своей сути и до нельзя обидное.
- Я правильно тебя поняла? Можешь не отвечать. Знаю, что правильно.
Мне хотелось развернуться и бежать, куда глаза глядят, только чтобы не разреветься на месте. Но на ближайшие пару километров тянулся пляж, пустынный осенний пляж, освещаемый тусклым светом фонарей и мерцанием одиноких звёзд, почтивших наше северное небо своим визитом. Самый романтический вечер в моей жизни заканчивался банально и пошло. Как можно мне предлагать такое?
- Всего лишь полгода. Больше не понадобится, - он говорит об этом, словно берёт тачку в аренду.
Меня покупают на шесть месяцев. Ненавижу бить людей по лицу.
- Что же не год, не два, не три? Или средства не позволяют?
- Времени нет, - Котя смотрит мне в глаза, перехватив мою ладонь, так и не достигнувшую своей цели.
Мы познакомились на выставке импрессионистов. Меня сначала немного смущала разница в возрасте, но стоило ему заговорить, все барьеры пропали. С Котей было легко и сразу на "ты". Он уверенно чувствовал себя в нашей университетской тусовке, и молодежный сленг в его исполнении звучал так естественно, что у меня ни разу не возникло мысли "пенсионер, а туда же". За импрессионистами последовал ренессанс, потом постмодерн, а напоследок оставался Фрэнк Стелла, которому я, грешным делом, пыталась подражать. Нет, конечно не белой эмалью на черном холсте, а с помощью графических программ, словно созданных для постижения тригонометрии в цвете.
- Удивительно, как "Серия волн" принадлежит тому же человеку, что и "Черные картины", - Котя стоял у меня за спиной напротив огромной репродукции в художественном зале.
- Это всего лишь точки схождения многочисленных линий, - отвечала я. - Ничего личного. И лишнего. Когда-нибудь я повешу такую картину себе на стену.
Знакомство наше с Котей длилось почти две недели, и он успел покорить меня тонким ощущением красок, какой-то неистовой жаждой жизни и способностью в каждой мелочи увидеть Вселенную. Вот как будто бы он вчера вдруг обнаружил этот мир и от удивления не может прийти в себя. А сегодня - море, звёзды, фонари, и так грубо всё испортить?
- Как ты думаешь, сколько мне лет? - спросил Котя, когда я успокоилась и прекратила попытки расцарапать ему физиономию.
Сказать, как есть? Пусть не мнит о себе, старый пень. Я сделала вид, что думаю. В глубине души шевельнулась неуместная жалость. Сбросила десятку.
- Ну...сорок два?
- Я паспорт покажу. А то ты не поверишь.
Поймав луч желтоглазого фонаря, Котя протянул мне "дубликат бесценного груза". Со стандартной фотокарточки на меня смотрел молодой мужик. Тридцатник от силы. Так и есть: судя по дате рождения ему двадцать шесть. Почти ровесник.
- Фотке два года. У меня год за двадцать. Необратимо и неизлечимо.
- Да ну.
- Не да ну, а синдром такой, довольно редкий.
Я машинально перелистнула страницы, также машинально отмечая: не судим, не женат. "Константин, отчество- фамилия". Тёзка? Родственник? Однофамилец? Из-под обложки паспорта мне в ладонь соскользнули другие снимки, пять штук. На них тот же человек. Почти тот же, с разницей в возрасте.
- Приходится часто фотографироваться. А то в аэропорту не узнают, не объяснять же им каждый раз.
- Бред, - неужели он думает, что я в это поверю?
- Ну вот сколько тебе сейчас? Двадцать два? Три? А представь, что через год - сорок. А ещё через год - шестьдесят.
- А потом? - я недоверчиво смотрела на Котю.
- А потом как повезёт. Старость, говорят, не радость.
- Глупая, дурацкая шутка. И вообще, шёл бы... шли бы вы, знаете, куда?
- Я, конечно же, пойду, но сначала послушай. Видишь ли, на Земле столько необычных мест, где я хочу побывать. Настолько красивых, что одному эту красоту не осилить. Нужно, чтобы рядом был кто-то, с кем бы можно было её разделить, иначе осознание её переполнит сердце и разорвёт его на части. Неужели тебе не хочется посмотреть весь мир? Не упускай такую возможность. Соглашайся.
Глаза у Коти зелёные с ярко-синим ободком вокруг зрачка. Сквозь линзы очков они кажутся выразительней и больше. Седая шевелюра ему даже идёт. Он похож на какого-то известного Голливудского актера.
- Почему я?
- Потому, что ты понимаешь. Ты ведь чувствуешь, какой болезненной может быть красота, какой испепеляющей, неподъёмной для одного? Ты ведь неспроста на всех выставках отираешься. И художества твои я видел в студенческом альманахе. Лабиринты безличной визуальности. Так ты это называешь? И ещё...
- Что ещё?
Если сейчас соврёт про любовь до гроба, развернусь и уйду. Пешком по песку до ближайшей магистрали. Но он кладёт мне на плечо руку, которая почему-то кажется очень тяжёлой, словно столетний дуб взвалил на меня свои могучие ветви.
- У меня нет времени искать.
Через неделю я оформила академ отпуск, и мы уехали в Италию. Я училась по запаху различать Каберне Совиньон и Шардоне. Котя выглядел счастливым и помолодевшим. Счастье ощущается тем острей, чем меньше времени на него отпущено. Судьба проявила к нам благосклонность, подарив не полгода, а почти год. Мы побывали в самых красивых и загадочных местах - от Тадж Махала до Геликарнаса, от пригородов Каира до устья реки Урумамбы. Сначала я не замечала перемен, задвинув тревогу куда-то вглубь. После первого инфаркта я переделала маршруты наших путешествий, вычеркнув все труднопроходимые места, горы, спуски, в общем всё, что опасно, вредно и противопоказано. После второго отменила африканское сафари, заменив его санаторием в Швейцарии. Давление, остеопороз, атеросклероз, кумадин, варфарин, корвалол, валокордин пятнадцать-двадцать трижды в день...
Запах этиловых масел пропитал все вокруг, проник под кожу, сквозь сетчатку глаз, в каждую клетку организма, пустил себя по венам, стал частью самой сути, постепенно заменяя её на что-то незнакомое, страшное и безжалостное.
- Ты можешь уйти. Мы договаривались на полгода. Деньги я тебе перевёл.
С высот Монт-Пелерина открывался ослепительный вид на покрытые снегом вершины Альпийских гор, у подножий которых стелился густой туман. Я развернула кресло против ветра, укутала Котю клетчатым пледом, мимоходом сжав холодную, искалеченную артритом ладонь. Засыпая, свернувшись калачиком в его ногах, словно кошка, чувствующая скорый уход хозяина, я боялась, что однажды утром он меня прогонит, оставшись наедине с той, против которой у меня не было ни единого шанса.
Я присматривалась к другим постояльцам элитной богадельни, ищя тинейджеров среди стариков и старух, прикованных болезнью Паркинсона к инвалидным креслам. Кто из них, вот так, как Котя, не успев даже пожить толком, умрёт от старости, не дотянув до тридцати? Заглядывала им в глаза, пытаясь найти ответ на вопрос: какой смысл в этом жалком существовании? Глупости. Смысл есть в любом существовании. На фоне непостижимой красоты он вырисовывается с геометрической точностью, практически не оставляя простора воображению.
Ближе к осени Котя перестал меня узнавать. Зато он больше не просил уйти, не напоминал о том, что свои обязательства мы друг перед другом выполнили, и я ему больше не нужна. Он молча улыбался мне беззубым впалым ртом, видимо, принимая за одну из сиделок. Я кормила его жидкой кашей с ложки, всё надеясь, что он вдруг услышит мой голос:
Котя. Котенька.
Он ненавидел фотографироваться, но у меня остался один снимок, еще с тех времен, когда мы путешествовали. Я снимала Ниагарский водопад с Канадской стороны. Котя попал в кадр случайно, но с ним пейзаж приобретал иной, особый смысл. Фотка потом обошла интернет и даже заняла высокое место в каком-то рейтинге. Старый человек, за спиной которого бушует стихия. Еще чуть-чуть - и сметёт. А он стоит и смотрит совсем в другую сторону.
Тогда у меня ещё было время не торопясь разглядывать мир в объектив камеры, пытаясь запечатлеть вечность навсегда.
Прах над Тихим океаном. Так он хотел.
Это было возмутительное предложение. Но Олега оно не смутило. Мы познакомились по Интернету и как-то сразу перешли к делу. И телу. Если наличие коммерческой стороны вопроса поначалу мешало мне, то уже очень скоро я привыкла. Олегу, видимо, даже и привыкать не пришлось. Профессионализм, порой, бывает врожденным, независящим от возраста.
Обо всём договорились сразу, заверив документ у нотариуса.
Потом мы уехали в Италию, начав своё путешествие с Римского Колизея, издалека похожего на гигантскую вставную челюсть.
Ни в коем случае нельзя возвращаться в те места, где был когда-то счастлив. Особенно, если был там счастлив с кем-то. Но мое желание остановить время, снова испытать что-то, что можно испытать лишь единожды, перешагнуло через логику и здравый смысл, потащив меня за собой, как снежная лавина тащит всё, что оказалось на ее пути, неумолимо погребая под собой.
- Слушай, зачем тебе цветные прямоугольники на стене?
- Это не прямоугольники. Это концентрические квадраты. Игра художественных форм.
- Ни фига себе живопись.
- Хардэдж. Оно не должно быть красивым. Оно должно быть понятным. Особенно тому, у кого нет времени вглядываться и искать во всем глубокий смысл.
- А по мне так геометрия какая-то.
Спорить с Олегом о том, как должно выглядеть искусство, не хотелось.
Я не знаю, как там у мужчин это происходит, когда женщина не нравится совершенно. Что чувствует молодой парень, прижимая к себе костлявое морщинистое тело, лаская обвисшую грудь, какие таблетки жрёт, чтобы, изображая жеребцеватость, не задохнуться от отвращения к себе, ко мне и ко всему этому миру.
У меня нет потребности делить с кем-то красоты Вселенной. Я просто не хочу быть одна. Ну, а если Олегу не повезёт, и у него тоже обнаружится редкий синдром - что ж, я оставляю ему достаточно на достойную старость, тем более, что она будет недолгой.