Над берегом моря негромко прокатывался рокот прибоя.
- Неприятное место, - сказал Матвей, закуривая.
Мы стояли на опушке густого хвойного леса и смотрели на дюны. Внизу, по-над берегом прилепилась деревушка поморов - два десятка изб, деревянная церковка, пристань с тремя длинными лодками-карбасами. Бледное северное солнце тонуло в мокрой вате облаков, и длинные молочные языки тумана протянулись к холмам, превратили село в парящий над берегом островок. Красиво и жутковато. В сыром воздухе разлился густой запах водорослей; проведя по губам языком, я ощутил привкус соли.
- Тихо здесь, - Матвей уронил окурок в песок, - но как же тоскливо...
Мы зашагали вниз по склону холма. Я достал диктофон:
- Группа четыре, сектор зеленый С-451, первый день. В пределах локации один населенный пункт - рыбацкая деревня на берегу Белого моря к западу от устья Северной Двины, координаты девятнадцать-сорок... выглядит убого и уныло.
- Осмотримся быстренько и домой, - добавил Матвей.
Записываясь в экспедицию, я мечтал взглянуть на поморские деревни, разбросанные по всему русскому северу почти до Баренцева моря. Прочные бревенчатые срубы, выложенные камнем колодцы, мастерски вырезанные наличники. Скотина ухожена, гривастые умненькие лошади всхрапывают у коновязей. Большие беспалубные лодки - шнеки - качаются на волнах у причалов. Здесь, на самом краю славянского мира, жили здоровые крепкие женщины и мужчины, потомки переселенцев из новгородских земель. Мы с Матвеем Нестеровым не без удовольствия отправлялись в ежедневный поиск по этому мглистому краю, но его уютное однообразие уже успело наскучить.
Деревня встретила угрюмой тишиной. Над единственной улицей растеклась тонкая пенка тумана. Покосившиеся избы за коротенькими плетнями неприветливо смотрели на нас крошечными черными глазками окон.
- Эпидемия, быть может? - тихо спросил Матвей.
В канаве у дороги копошилось нечто маленькое, лохматое.
Мы осторожно приблизились и увидели ребенка лет четырех. Грязная изорванная рубашонка, на шее - шнурок с деревянным амулетом. Серые глаза на перепачканном лице с ужасом уставились на нас. Я присвистнул, заметив ползающих по свалявшимся кудрям мальчика насекомых.
- Тата, тата, чужане! - малыш бросился в ближайшую избу.
- Постой, чертенок!
Невысокая изба напоминала сарай. Я осторожно приоткрыл скрипучую дверь и шагнул в сени. Под ногой громыхнула деревянная бадья. Вместо стекол в маленьких окнах белела пленка бычьего пузыря, оттого внутри домика царил полумрак. Давно я не обонял такого дивного коктейля ароматов - застарелый пот, плесень, подгнившие объедки, кислый запах перегара... Я щелкнул выключателем фонарика, и желтый круг света упал на пол. Мальчишка испуганно посверкивал глазенками с печки. Деревянный стол, скамья... в миске на столе горкой лежали заячьи ребрышки.
- Разве сегодня скоромный день? - Матвей шумно дышал у меня над ухом.
- Это еще ничего не доказывает, - неуверенно ответил я.
Луч фонарика затанцевал по углам избы в поиске икон. Пусто.
Непроизвольно ладонь моя легла на кобуру станнера.
- Ну? - обрадовался Матвей.
- А как же церковь? - не сдавался я, - церковь ты видел?
Вернулись на улицу, жмурясь на белый свет. Тонкая, вытянутая к небу луковица храмового купола темнела на фоне сырого неба - в конце улицы, над обрывом. Медленно мы зашагали к церкви. Тишина и запущенность действовали угнетающе. Сам воздух в деревне казался застоявшимся, болезненно затхлым, будто дыхание умирающей старухи. Краем глаза я уловил движение справа и замер.
- Что ты, Ратко?
На стежке меж двумя плетнями покачивались серо-зеленые стебельки лисохвоста.
- Ничего. Показалось.
Мы вышли на площадь перед церковью и остановились, в изумлении разглядывая храм. Простое деревянное здание было выстроено в северном стиле. Аккуратный сруб о четырех углах, вытянутая башенка с искусно вырезанным куполом, воскрешающим в памяти Кижи. Какая-то страшная сила изуродовала церковку - деревянные стены хранили следы сокрушительных ударов, купол наклонился, словно пизанская башня. Обращенная к морю стена превратилась в труху - в черных провалах снопами торчала серая щепа. Тут давно не проводились службы, понял я, заметив растущую у входа траву. Двери заколочены балками крест-накрест.
- Ратко, - глухо сказал Матвей, - если здесь не то, что мы ищем, я - индус...
Я облизнул пересохшие губы.
- Похоже ты прав, братец.
Из млечного сумрака спланировала большая птица с человеческим лицом, уселась на крышу церкви. Ее гладкие бурые перья лоснились от жира. Тварь деловито потопталась по кровле, усаживаясь поудобней, и старое дерево заскрипело под ее весом. Я очнулся первым:
- Где камера?
- Сейчас, - растерянно пробормотал мой товарищ и принялся шарить по карманам куртки. Птица сердито смотрела на нас желтыми, как облепиха, глазами. Внезапно она открыла рот и закричала сердитым контральто - ничего человеческого не было в этом вопле. Матвей невольно попятился и обернулся - это спасло наши жизни.
- Берегись!
Что-то темное мелькнуло в поле периферического зрения. Не раздумывая, я метнулся в сторону, чувствуя, как воздух передо мной завибрировал - выстрел Матвея чуть не угодил мне в лицо. Станнер сам прыгнул в руку. Тяжелый топор с хрустом и звоном вошел в стену церкви в каких-то сантиметрах от моего носа, брызнули щепки. Я охнул от боли, трижды выпалил наугад.
Поймали нас, как котят, осознал я - и тут же пришло спокойствие. Я поправил сбившиеся очки, положил станнер на колено, через прицел оглядывая площадь перед церковью. В двух шагах от меня, неподвижно глядя в небо, раскинулся на земле огромный детина в кожаных черных бахилах (кто-то из нас все же попал в цель). Рядом седобородый старик навалился на Матвея, сжимая пальцами его горло. Матвей хрипел. А через площадь бежали четверо мужчин с дубьем в руках.
Птица с человечьим лицом снова закричала - страшно, протяжно - и взмахнув орлиными крыльями, взмыла в небо.
Я поймал в перекрестье прицела первого из нападавших.
Глаза у старика были глубокие, черные, словно шарики дегтя, утонувшего в паутине морщин. На видео-уроках по истории медицины я наблюдал умирающих наркоманов - у них были похожие глаза. Я долго удерживал его взгляд, пытаясь понять, что за человек передо мной. Ненависть сочилась из-под его век, как горючие слезы.
- Это волхв, - сказал я, - потрясающе.
- О да, просто сказка, - проворчал Матвей, массируя исцарапанную шею.
Он расхаживал по площади, разглядывая неподвижно лежащих людей. Троих я успел подстрелить, еще один убежал. Все остальное население деревни, больше не скрываясь, улепетывало через дюны к лесу.
Повезло. Попади топор на палец левее, лежали бы мы сейчас в какой-нибудь яме, остывая, равнодушные к исторической науке.
- Нужно уходить отсюда.
- Уходить? - удивился Матвей.
- Да. И так наделали дел.
- Они же сами на нас напали!
- Нам следовало вести себя осторожнее. Мы знали об опасности.
Нестеров недовольно крякнул:
- И ты даже не допросишь его?
Я покосился на старика. Тот стоял на коленях, погруженный в транс. Растрепанные седые волосы достигали спины, а длинной косматой бороде позавидовал бы Хоттабыч. Одежда его являла собой измазанное грязью рубище.
- Мы сделали главное, братец. Теперь нам известно - где-то в этом секторе схрон. Остальное сделают Ковальчук и его парни.
- Зачем ждать Ковальчука? - Не унимался Матвей. - Мы можем все узнать сейчас.
С моря налетел порыв холодного ветра, разогнал остатки тумана. Под обрывом рядами катились черные угрюмые волны, похожие на мои мысли. Согласно инструкции, я как старший группы, обязан немедленно вернуться в лес, найти капсулу и стартовать домой. Мы с Матвеем не боевики какие-нибудь, и наше оружие только парализует на время... но как же силен соблазн! В конце концов, ради чего мы столько месяцев блуждали по болотам и лесам? Имеем право хотя бы узнать, что нашли.
Детина в черных бахилах шевельнулся, захрипел.
- Ну? Что решаешь, Ратко? - спросил Матвей.
- Давай сам, - кивнул я.
Нестеров подкинул в ладони золотую монету, ловко закрутил ее на кончике пальца. Старик немедленно впился взглядом в ее мерцание. Матвей заговорил непривычно ясным, глубоким голосом, в точности копируя окающее, цекающее местное наречие.
- Как тя звать, оцець?
Дед нерешительно пожевал губами, глядя на монету.
- Завид... Северьянов...
Морщины на сером лице разгладились, старик соскальзывал глубже в транс. Его голос звучал хрипло и глухо, словно из-под земли.
- Цюешь мя-от, Завид?
'Слышишь ли меня, Завид?' - понял я. Поморский диалект, или 'говоря', как ее здесь называют, кажется понятным, но временами смысл ускользает от меня. С местными всегда контактирует Нестеров.
- Цюю тя дородно...
- Пошто уходить-то нас хотели, Завид? - с укоризной спросил мой товарищ.
- М-м-м... ох... - старик вздрогнул. - Чужане... Чужан поганых привечаць не можно... Чужанин - тать ноцьной, вабно поглядыват, да как шшур о нас ползат, вражина подлай, убивець веры нашой...
- Все ясно, - оборвал я, - пусть расскажет, где он у них тут прячется.
- Оцець, цюешь мя-от? - спокойным, размеренным голосом продолжал допрос Нестеров. Золотой кругляш на кончике его пальца завращался быстрее.
- Цюю тя дородно... спусти-ко ты мя... анде, смертно страшно тут...
- Скоро, Завид. Скоро. Цюешь, не чужане мы-от, а волхвы полуденные. Поклоницце пришли тому, кто у поморов схоронился. А?
Лицо старика просветлело, рот вытянулся:
- О то добро, волхвы... О то добро...
- Малташь мя, Завид Северьянов?
- Малтаю...
Признал за своих, с облегчением понял я.
Уже все четверо парализованных мужиков шевелились, приходя в себя. Детина в черных бахилах вытаращился на меня набухшими кровью глазами, шарил рукой вокруг в поисках камня. Раненый бык. А Матвей уже ласково шептал старику:
- Темнеет, - остановил я Матвея, - не стоит идти туда ночью. Завтра.
Лагерь разбили в дюнах, в стороне от деревни. Волхву удалось убедить мужичков-язычников, что мы свои, но те все равно смотрели на нас с подозрением и страхом. Зато сам Завид стал шелковым, принес свежей рыбы, оленьи шкуры на ночь, собрал костерок. Церкву поставили пришлые люди с Вятки, сообщил он, хехекая. Но в скорости уже кормили чужане собой беломорских рыб. Разберем на дрова, будьте спокойны. Убор (схрон), как нам удалось понять, был недалеко от капища, его старик обещал показать утром. Матвей вполголоса переводил мне его лопотание: малтать - понимать, порато - очень, дородно - хорошо, достаточно. Мое внимание ускользало. Я думал о древнем существе, дремлющем где-то неподалеку в схроне. Силы его подточены, он уже не тот, что полтысячи лет назад, когда идолы в его честь стояли по всей славянской земле - но все же наверняка опасен. Уполз на самый край обитаемого мира, скрылся от глаз, столько веков сидел тихо-мирно - однако нельзя ему совсем без людей, без жизненной энергии; люди, в конце концов, и выдают таких как он.
Завид суетливо уковылял зачем-то в деревню, мы остались вдвоем.
- Не верится, что этот миляга чуть не задушил меня днем, - усмехнулся Матвей, закуривая.
- Гипноз. Он еще не скоро придет в себя.
Спусти-ко ты мя... анде, смертно страшно тут - вспомнилось. В трансе у человека падают все психологические блоки, из подсознания потоком вырывается спрятанная там мерзость и словно сель обрушивается на мозг. Что же такое жуткое скрыто у старика в душе?
Над морем сгустилась короткая летняя ночь. Во мраке шуршали о камни волны, от воды тянуло влажным холодом. Я поднял голову и долго в задумчивости смотрел на бриллиантовые россыпи над головой. Закрыть глаза, подняться к небу... раствориться в его прохладной звенящей красоте... Но где-то совсем рядом - может быть за той дюной - на дне темной норы ворочается в дреме нечто страшное и древнее, как сама смерть, пришлое, чужое... голодное.
- Как думаешь, кого мы нашли?
Я пожал плечами:
- Скоро узнаем.
Даждьбог и Велес сожжены, мысленно вычеркивал я. Мокошь закована в цепи и покоится глубоко в полоцких болотах. Род четыре дня уходил по Уральским горам, пытался укрыться в скалах, но его отследили с воздуха и сожгли лазером.
- А если сам...
- Сам-то? - я подышал на стекла очков, неторопливо протер их краешком платка, - говорят, его прибили еще тогда, при Владимире Красном Солнышке. Четыре века назад - по местному времени. А впрочем, не знаю, братец. Но вряд ли - ведь такая сила как-нибудь да проявила бы себя.
Лицо Матвея в свете костра казалось кровавым.
- Ненавижу этих тварей, - сказал он непривычно серьезно, - сколько же зла их именем творилось.
- Время такое, - я достал термос, налил в крышку горячего зеленого чая, - люди были жестоки.
- Не люди, - покачал головой Матвей, - люди просто послушные орудия и жертвы одновременно. Вспомни поморские деревни, через которые мы шли. Нет, это не люди - они. Натурально упыри. Целые века людоедства, темноты, грязи, жестокости. Ратко, почему мы не можем нырнуть глубже в прошлое и перебить их в тот день, когда они пришли на Землю?
Я покачал головой, отхлебнул ароматного кофе.
- Нельзя, братец. Люди должны были сами от них отказаться. Иначе вся история могла пойти по-другому.
Мы помолчали, глядя на звезды. Нестеров очень молод, ему только семнадцать, мне больше на целых три года. Внешне спокойный и невозмутимый - Матвей в действительности порывист и открыт, душа нараспашку. Такие, как он, весь мир видят черно-белым. Здесь мы - там враги, с шашкой на коня - и в атаку. Наш человек, одним словом!
Звезды тепло мерцали на бархате неба - прекрасные и манящие.
- Что будешь делать, когда закончим с этими тварями?
- Не знаю. Думал побывать на мирах Золотого Пояса.
- Хорошо бы. Но лететь не меньше года в один конец.
- Это да...
Матвей вскочил на ноги, нервно прошелся вдоль линии прибоя. Его острые плечи на фоне звездного неба напоминали сложенные крылья.
- Не мельтеши, - сказал я. - Тебе в любом случае запрещено лезть в драку. Твое дело переводить.
- Перевожу - не торможу, - улыбнулся он, - но мы ведь все вместе одно дело делаем, Ратко. И если надо - я не струшу. Помнишь тогда, в Китае?
При воспоминании о 'тогда в Китае' я невольно поежился.
- Я не говорю, что ты струсишь. Но зачем рисковать? Есть спецгруппа ликвидаторов, а мы свою задачу выполнили.
- Да неужели ты думаешь, он будет сидеть здесь, и ждать, пока мы за ним вернемся! - горячо воскликнул Нестеров, - мы уже наследили тут, как медведи в малиннике.
- Ах ты, дьявол, - я тоже вскочил на ноги, - попался же мне напарничек. А из чего ты стрелять в него собрался? Станнер ему как комариный укус!
- Можно сделать гранату из аккумулятора.
С рогаткой на тигра. Я выругался сквозь зубы.
- Вспомни, Ковальчук показывал, - не унимался Матвей, - ножом пробивай крышку, бери серный шнур от фонарика, обматывай, поджигай конец...
- И тебе отрывает голову.
- Ратко, пока мы с тобой туда и обратно будем во времени носиться, да еще группу собирать, старец очухается и найдет способ нашего красавца предупредить. И мы не можем еще раз прилететь сюда пораньше - это чревато парадоксами.
Я лихорадочно искал возражения, и вдруг понял - а ведь мой младший товарищ прав. И странное дело, я почувствовал даже облегчение.
- Ну хорошо. - Вздохнул я устало. - В твоих словах есть резон, братец. Но риск...
- Ратко, такого шанса может больше не быть. Никогда.
Наш спор прервало появление волхва. К губам его прилипла угодливая улыбка. Сейчас он верит нам, как себе, а спустя сутки возненавидит.
- Медку-от вам принес, гости любезные, - Завид поставил на камни кувшин и три чарки. Матвей заставил деда выпить первым, и, убедившись, что питье не опасно, разлил мед по кружкам. Мы сидели у огня, потягивая самодельную кисленькую брагу, и словно натянутая струна звенела между мной и Нестеровым - незаконченный спор.
- Што про татар-то слыхать? - поинтересовался Завид.
- Побил татар князь московский Дмитрий на реке Дон, - угрюмо сказал я, - В прошлом году. Да только татары снова придут.
Старик понял без перевода, однако мой тон смутил его. Долго мы сидели молча, и звездный горох катился по иссиня-черному куполу неба над головами. Мерно шуршали волны, пахло прелым брусом, дымом костра, робким спокойствием усталой земли. Какая-то тень скользила над берегом во мраке. Я припомнил омерзительную птицу с человеческим лицом и потянулся за станнером. Матвей заметил, что я напрягся, и словно невзначай обошел костер. Теперь между нами и лесом был огонь.
Завид вскочил на ноги:
- Белько! Ты пошто там хоронисся? Иди сюды, малятко. Иди, баской.
По песчаной спине дюны в круг света соскользнул юноша, почти мальчик. Его волосы были белыми, как пенька, лицо холодное, бледное. Альбинос, с удивлением понял я. В отличие от старика парнишка был одет аккуратно, в чистую крестьянскую рубаху и штаны, на ногах - новые кожаные бахилы. Белько медленно опустился на бревно рядом с дедом и безучастным взглядом уставился на нас.
Не люблю сюсюканья. Матвей чиркнул зажигалкой, закурил. Белько механически отхлебнул из чашки и не моргая смотрел на дымящую табачную палочку в пальцах Нестерова.
- Немовля ён у мя, - жалостливо сообщил Завид.
От холодного взгляда Белько мне стало не по себе. Я встретился с парнишкой глазами и попытался ввести его в транс. Сквозь тихое потрескивание костра я слышал подобострастное лопотанье волхва и шум волн. Белько не отводил глаз. В его взгляде не было ни страха, ни злобы - вообще никаких эмоций. Черт его принес, с легким раздражением подумал я.
- Во досюлишны-от веки, во которы-то давно шнылеты, - старик, душа нашей странной компании, принялся за длинную малопонятную сказку, - унёсло во пылко морьско голомё коць с поморья...
Золотая монета на кончике моего указательного пальца крутилась волчком (Завид покосился на нее с ужасом - вот нормальная реакция). Белько равнодушно скользнул по монетке взглядом и снова уставился на мое лицо. Холодный ручеек предчувствия побежал по моей спине. Мальчишка не поддавался, я не мог его контролировать. Значит, мысленно выдохнул я, остается станнер как последнее средство.
Я отвел глаза.
Схоронившийся неподалеку древний бог знает об опасности, исходящей от нас, он старается не оставлять следов. Но небольших эманаций силы он избежать не может. Так и возникает вокруг него странный, причудливый мир, маленькая биосфера, в которой навещает людей птица с красивым женским лицом, играют на лунных полянах призрачные девы, рождаются в обычных семьях странные дети с пустым взглядом и нечеловеческой психикой. По таким признакам мы, разведчики, и находим схрон, но эти существа опасны, они защищают врага, шпионят для него. Мстят за него.
- Оставьте нас, - велел я, - надо ложиться. Ночь коротка.
Заросший соснами берег уступами спускался к бухте. Здесь, среди покрытых тиной валунов, тихо плескали прозрачные волны. Я обернулся - деревня осталась далеко слева, покосившийся купол церкви отсюда казался сделанным из спичек. Небо скрыли низко летящие облака.
- Неприятное место, - Матвей с сигаретой в зубах задумчиво смотрел на буро-песчаный пляж, покрытый обломками дерева и мертвыми чайками.
- Сюды, сюды, - старик тянул его вниз, поминутно оглядываясь и моргая влюбленными черными глазками.
Капище открылось внезапно - сосны расступились и мы оказались на поляне, с трех сторон окаймленной лесом, с четвертой - морем. Высокий, как телеграфный столб, искусно вырезанный из дерева идол грозно уставился круглыми бельмами на пришельцев. Он высился в центре трех кругов с возрастающим диаметром, выложенных из гладкого, обточенного морем камня. Повсюду виднелись белые трубки костей: следы жертвоприношений.
- Все-таки Перун, - присвистнул Матвей.
- Камеру доставай, братец, - сипло сказал я.
Наш проводник простерся ниц перед кумиром, что-то бессвязно бормоча. Серебряный шарик видеокамеры выпорхнул из Матеева рюкзака, словно стрекоза повис над головами.
- Группа четыре, сектор зеленый С-451, второй день, - надиктовал я, сдерживая дрожь в голосе, - условный квадрат четыре-шесть. Предположительно обнаружение объекта 'Альфа'. Повторяю, обнаружен 'Альфа'!
Ах, жаль нельзя кинуть связь через века, порадовать Ковальчука уже сейчас. Невероятная, сказочная удача! Предположительно - это я из осторожности. Конечно же, сам Перун. Именно мы нашли его, я и Нестеров. Столько месяцев изматывающей работы, и вот он результат, наконец.
Матвей стоял на коленях над рюкзаком.
- Что у тебя там?
- Все хорошо, - преувеличенно бодро ответил он.
Я сделал шаг вперед и увидел.
- Ты сошел с ума, Мотя.
- Об одном прошу тебя, Ратко - подержи деда в сторонке. Он может все испортить.
- Братец, ты ведешь себя непрофессионально.
- Извини, дружище. Сам мне потом спасибо скажешь.
Он ловко откусил кончиками ножниц серную нитку фонарика, аккуратно вставил в заранее извлеченный из станнера аккумулятор. Теперь в руке его была бомба огромной разрушительной силы.
- Матвей, давай вместе еще раз все обсудим, - без надежды сказал я, - ты же простой переводчик...
- Не стоит недооценивать меня, Ратко.
Я огляделся. Старик, ничего не подозревая, бил поклоны. Над ухом пчелкой зудела видеокамера. Что же, значит - это произойдет здесь, на пустынном берегу. Хорошие декорации для драматической развязки. Жаль, нет зрителей, чтобы оценить.
- Да ты не сможешь его призвать, - внезапно сообразил я, - кричи - не кричи, он спит себе где-нибудь на глубине и тебя не услышит.
Матвей медленно пятился к берегу, искоса поглядывая на гладкие загривки волн.
- Не станешь же ты глушить его, как рыбу динамитом, - я рассмеялся.
Нестеров бережно поставил аккумулятор - серебряную свечу в тонкой обмотке фитиля - на камни. Пустой и бесполезный теперь станнер раскачивался на его бедре, ударяя стволом по колену. О, знай я тогда, с чем мы сейчас столкнемся - нашел бы способ остановить Матвея. В конце концов, применил бы силу.
Он щедро плеснул на идола жидкостью для розжига дров, чиркнул зажигалкой.
Кумир вспыхнул в миг - снизу доверху.
За спиной у меня взревел таежным медведем волхв. Предсказуемая реакция. Я вынужден был навалиться на него, и многое пропустил. Когда мне удалось скрутить рычащего старца, вода в бухте уже кипела.
Идол пылал. Матвей замер на покрытых мокрой тиной камнях над линией прибоя, невозмутимый и спокойный, с бомбой в руке. Небо над головой быстро, неуловимо темнело, словно поднявшийся от капища черный дым пропитывал тучи. По кронам деревьев прокатилась упругая волна воздуха, и низенькие северные сосны застонали, раскачиваясь - они будто пытались вырвать корни из расщелин и бежать прочь.
Перун шел на берег.
Из мутной ряби показалось огромное плечо, покрытое сетями водорослей. Полузадушенный волхв заблеял козленком. Земля застонала - где-то под морем перекатывались гигантские чугунные шары. Затем из волн с шумом выпросталась исполинская рука и с плеском ударила по воде, мутный вал покатился к берегу. Похоже, ему больно, с удовлетворением отметил я. Из бурлящей бездны медленно поднималось огромное, круглое, жуткое - и вот неописуемое черное лицо, изрезанное шрамами, похожее на истерзанную морем скалу, проступило над брызгами.
- Подожди, не бросай! - перекрикнул я рев пучины, - пусть хоть немного запишется на видео! Нестеров, слышишь меня?
Волхв рывком вывернулся из моих объятий и побежал вверх по склону - я даже не обратил на него внимания. Матвей ждал на берегу, маленький и неподвижный на фоне растущего из волн исполина. Черт побери - он не просто огромен, он невероятен... Матвей растерянно посмотрел на меня - и слабо улыбнулся. Что же мы наделали, идиоты, с грустью подумал я. Однако бежать уже поздно, остается драться или погибнуть.
- Подтверждаю обнаружение объекта 'Альфа', - проговорил я в диктофон, - класс мощности по визуальной оценке - высший. Ситуация экстремальная, принято решение уничтожить. Вот такие дела, братцы.
С треском рвались зеленые канаты водорослей. Древний бог уже поднимался на ноги со своего ложа, и потоки воды с гулом падали вниз; ураганный порыв налетел на горящего идола, и пламя загудело, разгораясь. Длинные темные волосы Матвея развевались в воздухе, на мгновение он повернулся в профиль - и я снова заметил улыбку.
- Визуально высота объекта около сорока метров. Движется замедленно, рывками - возможно анабиотический шок. Уровень жизнеспособности высокий - не будет преувеличением сказать, братцы, что этот упырь мог бы протянуть еще хоть тысячу лет...
Чудовище взревело - меня вжало в землю. Перун увидел нас и сделал первый шаг вперед. В сгустившихся сумерках он походил на ожившую гору.
- Бросай.
Матвей чиркнул зажигалкой и поднес огонек к фитилю. Порыв ветра погасил пламя. Матвей закрыл бомбу спиной от летящих с моря брызг и снова пытался зажечь импровизированный бикфордов шнур. Исполин приближался, его ноги поднимали высокие волны. Я уложил в нагрудный карман очки, тщательно застегнул его.
- Бросай же, братец!
Матвей прикурил от фитиля, резко взмахнул рукой, и фиолетовый воздух рассекла серебристая искра - по высокой дуге точно в голову чудовища. Секунда канула в вечность, другая... исполин заметил приближающийся огонек фитиля и замер в недоумении.
- Ну же, давай, - шептал я.
Косматая тень ухнула сверху на летящую в лицо демона бомбу - ап, и вот уже наш фитилек сверкает бенгальским огнем где-то в стороне. Мелькнули широкие крылья, над ними - неестественно красивое человеческое лицо. Жертвуя собой, птица уносила бомбу в море. Откуда она взялась? У твари было мгновение или два до взрыва. Ох, и надает нам Ковальчук за нарушение инструкции, успел подумать я - и тут мир взлетел на воздух.
Пылающий деревянный идол вонзился в скалу над моей головой - жар угольев охватил мое тело, куртка вспыхнула - но в следующее мгновение накатила соленая стена воды, и я задержал дыхание. Когда вода схлынула, я обнаружил себя на скале, под ветками поваленной взрывом сосны. Оглушенный, вымокший до нитки, задохнувшийся - я не выпустил диктофон. Уши заложило; словно сквозь подушку слышался бешеный рев чудовища. Скалы задрожали от новых ударов. Он прошел совсем близко!
Шаги, от которых колебалась земля, удалялись прочь, и я, пошатываясь, выбрался из своего убежища. Нацепил на нос очки, огляделся. Что-то белело под ногами. Это была длинная борода на голове Завида. Метрах в пяти выше на скалах черной грудой повисло тело. Не повезло дедушке. Да, похоже - камера погибла, растерянно подумал я. В сумерках я двигался наобум и не замечал Матвея, пока он не схватил меня за полу куртки.
Матвей что-то кричал, но слова звучали глухо, и я не понимал их смысла.
- Ты как, братец? - спросил я.
Он лежал на том месте, где раньше стоял идол. Нижняя часть тела Матвея выглядела как-то странно. Он все что-то пытался сказать мне, указывая в сторону.
- Что? - переспросил я, - куда он пошел?
А куда, действительно? Мысли путались. Над заливом, там, где не достала волна, горели деревья. Море, покрытое щепой, походило на свежесваренный суп. Издалека донесся рев чудовища. К деревне он пошел, вот куда.
- Дай-ка, - я вырвал из пальцев Матвея зажигалку.
И побежал.
Он шел по пляжу к деревне, оставляя глубокие следы в песке. Какая бы сила не омрачала дневной свет - теперь она явно слабела, и я хорошо видел высокий мрачный силуэт в легком тумане над берегом.
Я остановился отдышаться, опустился на колени на тропе, протоптанной от деревни к капищу. Вытряхнул из станнера аккумулятор (мелькнула мысль - теперь мы беззащитны), тонким лезвием швейцарского ножа пробил крышку. В воздухе поплыл сладковатый химический запах. Ковальчук считает, что серьезное оружие нам, разведчикам, ни к чему - достаточно парализатора. Вот попадет лазерный аннигилятор в руки какому-нибудь Тамерлану - и переписывай историю...
Внизу, на берегу, разыгрывалась драма. Чудовище одним махом взобралось на холм, где стояла деревня, и гневно, обиженно заревело. Я бил себя по карманам в поисках фонарика. Наш красавец хочет излить свою ярость на жителей села, что так долго хранили его покой - что же, в этом есть некоторая философская глубина... Серная нитка провода-фитиля обрезала мне руку, я облизнул окровавленный палец.
Теперь я двигался осторожно, обходя камни и выступающие из земли корни. Я держал бомбу на вытянутой руке, подальше от себя - понимаю, глупо. Наш красавец ревел в тумане, как раненый тираннозавр. С грохотом обрушилась церковь, недоломанная в ходе прошлого его визита в деревню. Уши, наконец, разложило - и я слышал перепуганные крики женщин. Ну где же ты, чушка, я уже рядом, покажись...
Я оступился и стремительно съехал по склону холма прямо на площадь. Мимо бежали люди. На меня налетела столетняя бабка, закутанная в тряпье. Ее крючковатый нос густо покрывали бородавки.
Я отшатнулся, вытер залитые потом глаза. И тотчас из облака древесной трухи над поваленной церковью выступило лицо.
Красавец как будто ждал меня. Он шагнул через облако пыли навстречу, и земля покачнулась. Тень пала на мои глаза, исполинский силуэт закрыл небо. Смрад гнилой плоти удушливой волной катился перед монстром. Между черными колоннами ног раскачивался неожиданно тонкий член, похожий на сонного удава. Обаятельный мужчина, ничего не скажешь... Грязные ямы на месте глаз - в них с шелестом извивались покрытые тиной насекомые размером с собаку; да, мой приятель давно потерял глаза, но он обладает и иным зрением.
- Хейл, братец! - сипло сказал я, поджигая фитиль.
Перун поднял руку, толстую, как бочка, потянулся вперед, ко мне - все происходило медленно, словно в полузабытьи. В наступившей тишине я слышал мягкий рокот волн под обрывом.
Бомба взмыла в воздух - я повторил бросок Матвея: по высокой дуге за шиворот чудовищу; одна секунда, другая... Тварь не обратила внимания на бомбу - она тянулась ко мне! Времени убежать или отпрыгнуть не оставалось...
...Я рассчитал правильно. Когда полыхнула вспышка и в уши вновь больно ударила тугая сила, торс чудовища прикрыл меня от взрывной волны.
Древняя тварь умирала.
Разорванное пополам огромное тело облепили веселые огненные чертики, и черный дым столбом вознесся к небу. В реве и треске пламени мне слышались голоса бесчисленных людей, принесенных в жертву демону за тысячу лет - миллионы невинных душ, заключенных в страшном аду, и только сейчас получивших упокоение. Каково это, сотни лет провести в кошмарном рабстве? Наверное, мы в своем далеком сверкающем будущем могли бы оставить попрятавшихся демонов в покое - если бы не эти несчастные, заточенные в своем посмертии. Я стоял над обрывом, сложив на груди руки, и перед взором моим проносились дремучие времена: волхвы, выбирающие самых красивых юношей и девушек для жертвоприношений; плывущие по Днепру и Волге плоты, на которых в огне метались обнаженные люди, прикованные к столбам. Реки потемнели от крови, и высокие тени поднимались в тумане, и ревел над капищами чудовищный голос, требовал новые и новые жертвы...
Через час от тела остался только пепел. Деревня опустела. Над берегом висела угольная хмарь, медленно оседавшая в море.
Лес полон шорохов. Я медленно бреду по едва заметной тропе среди сосен и начинающего желтеть орешника, мои руки стерты до крови веревкой, сплетенной из лыка. На веревке - грубо связанная волокуша с Матвеем на ней. Он стонет каждый раз, когда его переломанные ноги натыкаются на корень, а натыкаются они часто. В висках болезненно колотится пульс, и очень хочется пить - нам обоим.
Третий день мы бредем через лес, и я с тоской начинаю понимать - заблудились. Путь от капсулы до деревни в день прибытия отнял у нас три часа быстрого хода. Конечно, оставлять ее так далеко от точки поисков небезопасно - но еще опаснее инструкция считает бросать капсулы вблизи от населенных пунктов, где их могли обнаружить и привести в негодность местные.
Я привалился спиной к дереву. От влажной земли поднимался запах прелой хвои.
- Воды, - шепотом попросил Матвей.
Его лицо приобрело землистый оттенок, длинные волосы спутались, на подбородке проступила щетина. Думаю, я выглядел не лучше.
- Хейл, Ратко... пить...
Я встряхнул флягу, осторожно влил в губы товарища глоток.
- Все пока. Потерпи, дружище.
- Ратко... мы с тобой... идиоты...
- Да что ты. Открыл Америку.
Я откинулся назад, тяжело дыша. Не могу больше. Надо отдохнуть... Тяжелее всего не дорога через лес с этим жутким грузом, а сознание того, что не знаешь куда идти, и от безысходности наматываешь круги среди вековых сосен; и хорошо еще, что не встретился крупный хищник - у тебя не осталось даже ножа, чтобы защитить себя.
Невдалеке дрогнула ветка. Вот и хищник. Он появился неслышно, и замер среди веток орешника, бессмысленно глядя на меня своими бесцветными глазами. Юноша-альбинос, похожий на туповатого робота. Губы его неестественно красны, вымазаны кровью - похоже, недавно ел.
- Иди отсюда, - меня затрясло, и я сделал над собой усилие, чтобы не показать этого, - нечего тебе за нами ходить. Пошел обратно, в деревню!
Но он никуда не уйдет. Он слишком долго следовал за нами, дожидаясь пока я выбьюсь из сил, и что это там блестит в последних лучах угасающего вечернего солнца - разве не длинный и кривой охотничий нож в его руке?
Меняю тактику.
- Белько, - вспомнил я имя, - Белько, ладно, иди поближе, поговорим. Как мужчина с мужчиной. Я знаю много интересного.
Его не волнует 'интересное'. Он знает, что я блефую, и блефую ужасно неловко. Силы еще неравны, он пока не рискует приближаться ко мне. Пока.
- Пить, - умоляет Матвей.
И я подхватываю волокушу, и снова иду через лес - на сей раз забираю чуть левее. Слепое предчувствие толкает меня: в этот конкретный миг мне кажется, что наша капсула осталась там. В кронах деревьев жалобно, испуганно кричит птица. Я оглядываюсь - белое бесстрастное лицо по-прежнему висит в темноте, на том же месте. Спешить ему некуда - наш глубокий след можно разглядеть даже ночью, при свете луны.
И наступает ночь, и луна заливает чащу своим странным сиянием. Матвей стонет и просит пить, я отдаю ему последний глоток. Кидаю пустую флягу во тьму, она исчезает бесшумно, проглоченная лесом. На ветке над головой мохнатый филин бесстрашно таращит на меня золотые буркала, огромный, как кабан - я взмахиваю рукой, он лишь сдвигается немного в сторону, даже не пытаясь улететь. Пахнет гнилым деревом. В бирюзовой от лунного света траве играют крошечные духи - навки, они серебристо смеются и перебегают с места на место, указывая друг другу на меня. Мне уже все равно.
Наконец я нахожу невысокий холм на поляне. Здесь попытаюсь заночевать. До деревьев с десяток шагов - есть надежда, что я успею заметить нашего преследователя, если он решит напасть сегодня. Рыжий огонек диктофона тлеет в темноте, и Луна прячется за верхушки елей.
- День шестой... координаты неизвестны... нас преследует полоумный язычник с ножом... Нестерову все хуже...
Рыжий огонек гаснет - батарея выдохлась.
Стена деревьев в искорках лунного света так красива...
- Тамо далеко, - медленно, сипло начинаю я, - далеко од мора... Тамо jе село моjе, тамо jе Србиjа... Тамо jе село моjе, тамо jе... Србиjа.
Лес молча слушает песню. Все живое замерло, даже ветер прекратил шелестеть в кронах. Млечный Путь полыхает в разрывах облаков - бесчисленные костры энтропии.
- Тамо далеко, где цвета лимун жут... Тамо jе српскоj воjсци... jедини био пут...
И вот я пою уже во сне, привалившись к бесчувственному Матвею.
Белько нападает под утро, когда сон особенно крепок. Его выдает дыханье - возбужденное дыханье зверя, изготовившегося к убийству. Не успев толком проснуться, я наугад взмахиваю дубиной - мимо! В тот же миг резкая боль пронзает правое бедро, и я кричу в голос - все-ж-таки он достал меня. Лежу на спине, выставив перед собой дубинку, и слушаю быстро удаляющиеся тихие шаги. Он не издал ни звука.
Следующий день проходит будто в тумане. Я перевязал бедро оторванным рукавом куртки, но кровь все равно сочится сквозь материю. Язык распух от сухости во рту. Ну почему нам не попадется на пути хотя бы крошечный ручеек? Желудок сжимается при мысли о воде. Интересно, что пьет этот белобрысый дьяволенок там, позади? Он-то выглядит бодро.
С трудом переваливаем через холм. Матвей больше не стонет и не просит пить. Я прикладываю ухо к его губам - дыханье очень слабое. Сколько ему осталось? За весь день у меня во рту было всего несколько ягод и орехов. Жаль, нас не учили выживать в лесу с кровопотерей и полумертвым товарищем на закорках.
С восхода солнца до золотистого вечернего света мы прошли едва ли пару километров. Обессиленный, я падаю на опушке очередной полянки и долго тяжело дышу, сжимая в ладонях пучки травы. Сейчас Белько может просто подойти со своим ножичком и у меня не будет сил даже прикрыть лицо.
Похоже, конец.
Я поднимаю голову и сквозь темные круги вижу его. Он стоит среди высокой травы в лучах солнца - тонкий беловолосый подросток в чистенькой крестьянской рубашке, ребенок с лицом убийцы - стоит и смотрит на что-то в стороне; его идиотское лицо цвета известки все также безучастно. Куда он уставился?
В дальнем конце поляны высится наша капсула - овальная металлическая кабина, привет из будущего - похожая на серебряное яйцо, отложенное курицей-великаном среди изумрудной осоки. Солнечные зайцы пляшут по ее обшивке.
Какой-то странный звук, среднее между всхлипом и рычанием, вырывается из моего горла. Матвей, зову я. Матвей, мы дошли. Белько поворачивается ко мне. Я поднимаюсь ему навстречу.
- Даже не думай, братец, - говорю, - эта штука убьет тебя, стоит мне только сказать слово.
Он сразу же понимает, что я лгу. Вынимает из-за пазухи нож, и медленно идет ко мне через луг. Над его сияющей в солнечных лучах головой кувыркаются бабочки.
Откуда только взялись силы? Я подхватываю под мышки Нестерова и почти бегом направляюсь к капсуле. Раненное бедро горит от боли, но эта боль только придает злости.