За окном что-то строят - уже не первый месяц, но смотреть на это интереснее, чем работать. С сигаретой в зубах он облокачивается на подоконник и созерцает окрестности. Его карие глаза устроены в точности как у миллиардов других людей. Десять раз в минуту срабатывает защитная система: мозг подает сигнал, сокращаются миниатюрные мышцы, веки опускаются и возвращаются на место... он моргает.
Хлопок: веко упало и поднялось. Другой... третий... и каждый раз привычная ко всему сетчатка записывает одно и то же - краны, балки, вагончики. Однако в промежутках, десять раз в минуту, его разум погружается во тьму, где лишь иногда пляшут смутные блики - память о неярком осеннем солнце.
Сигарета докурена. Последний взгляд на городскую скуку, хлопок век...
И тогда он замечает...
Глаза широко открыты. Перед ним всё те же краны и вагончики... но что-то изменилось в нём самом. Какая-то картинка будоражит его мозг, не даёт покоя - расплывчатое нечто, возникшее по ту сторону век. Вот оно, совсем близко, на краешке памяти, но поймать его не просто... И он моргает, моргает, моргает, видя с каждым разом всё больше, всё чётче, стараясь рассмотреть...а когда это ему удаётся, бросается вон из кабинета.
...Он несётся по коридору - опрокидывая мебель, натыкаясь на сослуживцев, вереща как недорезанная свинья. Кто-то его останавливает. Он глупо таращится на людей, выстукивает зрачками азбуку Морзе и шепчет - громко, шипящей скороговоркой: "Я вижу их! Вижу! Вижу!.."
...Мгновение кошмара, хлопок - и вот опять вокруг него стены постылого офиса, пиджаки и юбки, дурацкие вопросы... Но было ведь что-то и до них... Это хочется вырезать из мозга и выбросить в бак на первом этаже... что-то бледное... холодное...
...Он моргает и видитснова. Тут его уже не могут удержать...
...Хлопок!.. - и под ним серая лестница, по которой он за шесть лет сделал столько ненужных шагов вверх и вниз. Сейчас она мчится вперегонки с его обезумевшим телом, откуда-то напрыгивают повороты и площадки. Надо бежать, бежать, бежать, чтобы не дать глазам закрыться, не впустить ту черноту... но веки неумолимо падают...
...и он опять в пустоте, где тускло мерцают чьи-то бледные щёки... пара за парой подплывают они сквозь холодное ничто к нему, недвижимому, а между ними...
...Хлопок! Изумлённые лица охранников - те вскакивают, чтобы схватить его, но он оказывается проворнее, он уже на улице... Он должен быть быстрее ветра, молнии, самого света, потому что только так можно обмануть эти складки кожи, что падают, как лезвия гильотин... Обогнать, перехитрить веки! Двадцать секунд, тридцать, сорок! Ларьки, деревья, столбы, машины!..
...И темнота... Короткое затмение, один лишь миг... но и его довольно, чтобы придвинулись ближе белые, как молоко, губы...
...А ноги оказались бесполезны без головы-поводыря, и теперь их хозяин катается по грязному асфальту. Он отчаянно цепляется взглядом за камешки, окурки, фантики, коричневые ботинки и рыжие туфли, пытаясь усилием воли удержать всё это в чумных ямах, что зовутся обычно глазами... Но верхние веки, как им и предназначено искони, сползают к нижним...
...а белые губы раздвигаются, и за ними нет языка. Но человек знает: будет поцелуй, и не один, потому что где-то рядом бледнеют другие тела, жаждущие его...
...Глаза открываются. Над ним склонились прохожие. Им и противно, и сладко глядеть, как он силится влажными пальцами удержать распухшие веки. Но некстати потекли слёзы... пальцы соскальзывают...
... белые губы размыкаются шире, загадочно кривятся, и сквозь улыбку видны другие губы, и щёки, и тонкие белесые тела... ничего, кроме них и пустоты...
...Левой рукой он нащупывает в кармане пиджака перочинный ножичек. Тот будто выпархивает из ладони: его сочли опасным. Тогда он вспоминает о нестриженных ногтях - и под жуткие вопли зевак уничтожает наконец адские врата, которые кто-то устроил у него на лице...
...Он смеётся. Десять, двадцать, тридцать секунд перед ним лишь неясный свет, который заменит отныне все краски и формы. Сорок, пятьдесят, шестьдесят - он слышит топот вокруг себя, но счастлив, что не видит этих ног, что небо стало пятном... Семьдесят секунд...
Смех обращается в визг, потому что уходит зрение, а с ним и разум проваливается во мрак...
Люди, бегущие по пыльному асфальту, прочь от тела в корчах, не знают, что где-то далеко, по ту сторону век, оно сочетается странным браком.