По черным углям изредка промелькивали красные язычки и тут же пропадали. Фаддейка, озабочено хмуря брови, откатил подальше крупную головню. Потыкал в костер палкой.
- Рано еще, - остановил его отец.
Фаддейка все-таки покрутил носом, прежде чем убрать палку.
Откашлялся дед, недовольный, что перебили.
- Ну вот, стали замечать люди, что одна сестра все желтеет и тощает, а другая будто кровью с молоком наливается. Главное, как полнолунье пройдет, только краше становится.
- Оборотень, - припечатал Фаддейка.
- Не, ведьма, - протянул Семен с другой стороны костровища.
Вейка, поежившись, оглянулся через плечо. Черная степь упиралась в густой частокол леса, и над деревьями висела луна, надутая и крутобокая. Стреноженные лошади бродили в высокой траве, то исчезая в тени, то появляясь. Махнула беззвучно птица в густо-синем небе, и кто-то позвал ее из рощицы: "Уху, уху". Противным таким голосом.
- Дрейфишь? - толкнул в бок Фаддейка.
- Вот еще! - фыркнул Вейка, не желая признавать, что захолодело под ложечкой. Ведь не про дальние края, а про здешние места дед Назар рассказывает, все как есть было.
- Младшая, даром что тощая, зато характером золотая. Вот и позарился на нее Арсений, на старшую-раскрасавицу даже не глянул. Повел невесту по бабкам. Те воск лили, в темечко дули, да все бестолку. Родители Арсения, ясно, отговаривали: детей не родит, работница плохая - по жаре задыхается, по морозу простужается. Неизвестно, сладилось бы у них или нет, но кто-то надоумил: старшую извести надо. Она, ведьма, из сестры жизнь тянет.
Дед кхекнул, пошевелил седыми бровями и парень заткнулся.
- Арсений грех на душу взять побоялся: ведьма или нет, клейма на ней не стоит, да и невеста как бы потом на него смотрела? Убийцу-то родной сестры? Вот и задумал он отыскать Псов.
- Зачем? - удивился Семка. - Если в силу вошла, уже все, поздно.
- Так Псов же, бестолочь, не л-рея. Чтобы они подтвердили. Тогда ведьму деревенский сход порешит, как по закону положено.
Вейка снова оглянулся. Каурый жеребец вышел из тени и тряхнул головой. Почудилось на миг - сидит у него на спине кто-то в черном. Даже морозом продрало.
- Во дурак! - шепнул Фаддейка. - С Псами говорить, а?
- Уехал Арсений. А в поселке все хуже: то скотина падет, то птица со дворов пропадать начнет, то собаки взбесятся. По весне же здесь, у реки, - Назар ткнул рукой на тот берег, - как оттаяло, нашли тела. Двое парней, из пришлых. Одному горло порвали, а другой вовсе без головы. Отгрызли.
- Ну уж, сразу отгрызли! - усомнился Семен. - Разбойники постарались. Лихие тут места были.
Назар усмехнулся.
- А ты сплавай на ту сторону, как раз ночка подходящая, лунная. Постой на бережку возле ивняка. Только штаны не замарай. Подойдет к тебе навь, холодом пахнет, тленом запахнет. Подойдет и начнет твою голову щупать, проверять, его иль чужая.
Вейка поглубже втянулся в штормовку - прикосновение ветра к затылку показалось ледяным, точно потрогал кто мертвыми пальцами.
- Вон, у бабки Егорьи сводная сестра была. Ух девка, говорят! С женатым закрутила, а по сеновалам-то прятаться ненадежно. Ну, и придумала на том бережку встретиться, мол, никто не помешает, - дед запыхал в усы, так он смеялся. - К следующему вечеру нашли ее. В лесу под кустом сидела. На всю жизнь дурочкой осталась, каждой тени шарахалась. Ну как, поплывешь?
Семен шмыгнул носом.
- Делать мне нечего.
- Тогда замолкни. Ну вот, а в ту же весну, как начала старостиха огород копать, нашла в нем череп. Чистенький, вываренный, и внутри змея дохлая. Увидела, да как замычит! Через неделю ребеночка скинула. Староста и примолк. А ведь хотел уже сход собирать.
- Точно, ведьма, - припечатал Семен.
- На следующее лето вернулся Арсений. Немножко опоздал: невесту его как раз схоронили. Пока гроб в церкви стоял, мертвой лицо платочком прикрывали. Родители говорили, мол, сомлела девка на покосе, упала неудачно. Конечно, нашлись любопытные, сунулись, а у той глаз нету.
У костра помолчали. Вейка хотел снова посмотреть за спину, но не решился.
- Псов-то парень нашел?
- Про то рассказать не успел, сгинул. А ведьма, как Арсений пропал, только пуще в силу вошла, никто ей перечить не смел.
Фаддейкин отец выкатил из углей картофелину, стукнул пальцем по черной шкурке.
- Доспела? - спросил дед Назар.
- Чуток еще.
- Ну, тогда доскажу. Полгода прошло, вряд ли больше, и приехали в поселок Псы. Жеребцы высокие, откормленные. А всадники бледные, с глазами ледяными. Вроде и на людей похоже, а все одно - нежить. И не навь они, и не призраки, и не души неупоконные, и не умертвия, а то, чему у людей и названия нет. Первым ехал высокой и статный, по черной рубахе серебром узоры вышиты, серебром пояс проклепан, а на поясе меч, какими наши прапрапрадеды воевали. По правую его руку держался парень неприметный, в черной куртке да черных штанах. По лицу вроде молод, но седина в волосах. Захлопали ставни, попрятался народ, и только одна женщина стояла у Псов на дороге. Мать Арсения. А как подъехали Псы, глянула она и закричала.
Дед замолчал, и Фаддейка недовольно завозился.
- Говорили потом: обозналась, мало ли что с горя почудится. Да только никогда она больше в церкви за сына своего не просила.
- А ведьма?
- Что ведьма? Видели люди, как шла она в окружение всадников в поле, да не своей волей шла, а точно на канате ее тащили - за горло хваталась и хрипела. Что уж там было, никто не знает. Остался круг в траве вытоптан, а в кругу том тело. Видно, сильно корежило ведьму перед смертью: зубы оскалены, пальцы в кровь ободраны. Там на опушке ее и прикопали, - дед повел рукой в сторону далекого леса, и Вейка стиснул зубы, чтобы не икнуть.
- Нет там никакой могилы, - решился возразить Семка.
- Конечно, нет, ее сразу с землей сравняли. На следующий год травой заросла, не найдешь. Вот вроде и кончилось все, а зарок с тех пор в поселке: мальчиков Арсениями не называть.
Фаддейкин отец потянулся к костру и начал выкатывать клубни.
- Дед, - спросил Семен, - а ты сам-то Псов видел?
- Много будешь знать... Пацаны, кто за водой?
Фаддейка противно засмеялся, показывая пальцем:
- Он не пойдет, он перетрусил.
- Я? - рассердился Вейка, вставая.
- На косу ступай, - махнул Назар. - Там почище.
Вейка сделал три шага - и темнота накрыла с головой, только метелки ковыля сединой отливают. Посмотрел на тот берег: ивняк качается под ветром, полощет ветки. Движутся тени, а, может, и правда кто стоит безголовый.
Густая трава под ногами поредела и сменилась песком, остывшим к ночи. Холодила ступни. Мурашки побежали вверх по ногам и заставили подобраться живот под футболкой.
На косе светлее - в воде отражаются лунные блики, серебриться песок. Вейка задрал голову: небо нависало над головой тяжелое от звезд. Вот одна сорвалась и покатилась, быстро-быстро. Обмирая от страха и собственной дерзости, Вейка шевельнул губами:
- Хочу увидеть Псов!
Канула за горизонт звезда, ударилась о землю, и рябь пошла по реке, сминая отражение неба.
****
Его провели в большой кабинет на первом этаже. Окна выходили на внутренний двор, но все равно были зашторены. Горели лампы - очень ярко, не оставляя места теням. Остро пахло валерианой.
Вдоль дальней, узкой, стены стояло пятеро. Матвей окинул их взглядом. Кажется, проблем не будет: запуганные, тихие. У того, что постарше, разбита губа. Матвей поморщился. Впрочем, это не его дело.
За спиной шуршали голоса. Резко щелкнул затвор фотоаппарата.
- Так, я не понял, - повернулся Матвей к сопровождающим, - зачем мне свита? Господин офицер, вполне достаточно вас и пары охранников. Что здесь делают остальные? Покиньте помещение. Журналисты - в первую очередь.
- Я представляю муниципалитет, - веско сказал мужчина в дорогом костюме.
- Да хоть господа бога.
- В мои обязанности...
- Не входит контролировать работу л-рея.
Мужчина возразил ровным голосом:
- Вы находитесь в городе...
- Который и так далее, и так далее, - скучно закончил Матвей. - Я слышал это неоднократно. Будьте любезны, закройте дверь с той стороны. Или уйду я.
У представителя муниципалитета дернулось лицо.
- Вас наверняка предупреждали, что у меня отвратительный характер, - улыбнулся ему Матвей.
Юджин посмотрел укоризненно.
Народу в комнате поубавилось.
Матвей еще подождал, засунув большие пальцы в карманы джинсов и покачиваясь с носков на пятки. Жарко. Хорошо бы вечером искупаться. Речку они проезжали - на пологом песчаном берегу возились с лодкой пацаны, выше по течению виднелась заводь с мостками.
- Бочку варенья и пачку печенья, - пробормотал Матвей. - Спасибо, ничего, все нормально.
Он взял ближайшего меченного за руку. Б-р-р. Кожа холодная и влажная, как у лягушки. Всего-то погодник, а дрейфит, точно ему завтра под ликвидацию. Матвей брезгливо вытер пальцы о джинсы.
Следующий. Засвербело в носу, и колючий шарик покатился вдоль позвоночника. "Как же они меня достали!" - с тоской подумал Матвей, вглядываясь парню в глаза. Ну, конечно, скоро завершится инициация. Слюна во рту стала кисловатой, с металлическим привкусом крови.
- Матвей, - вдруг прошептал парень. - Ты меня не помнишь?
Старая уловка: ах, спаси меня, я твой брат - сын племянницы троюродного дяди. Матвей мазнул небрежным взглядом по лицу и шагнул дальше.
- Вейка!
Удивленный, Матвей остановился. Повернулся снова к проклятому. Его ровесник, крепкий, широкоплечий. Жесткие волосы торчат ежиком. Приплюснутый нос. На переносице белый шрам со следами скобок - знакомый. Ямочка на подбородке.
Бывший одноклассник. Приятель. Лучший вратарь поселка Фаддей Раймиров.
- Откуда ты здесь?
- Мы переехали недавно, - зачастил Фаддей. - Отца сюда на завод позвали, он же мастер. А так все в поселке. Тетка твоя нормально, как тебя забрали, ей дом помогли отремонтировать, и вообще.
Было странно видеть его таким. Обычно Фаддей не суетился и ронял слова снисходительно.
- Мы поговорим потом, - сказал Матвей, отворачиваясь. Ему нужно работать.
Итак, погодник, оборотень, пара вампиров и слухач. Хреново, но могло быть и хуже.
"Хочу на речку", - снова подумал Матвей. Жарко. Раскалился от ярких ламп воздух.
Когда уходил, запнулся на пороге: взгляд Фаддея сверлил ему спину.
Сдержать обещание получилось только к вечеру. Солнце провалилось за горизонт, но в душных кабинетах по прежнему невозможно было дышать. Лопасти вентилятора бесцельно гоняли горячие потоки. Обвисли в коридорах липкие бумажки с мушиными трупиками. Охранник, что сидел перед решетчатой дверью, то и дело вытирал платком лысину.
Здесь, в коридорном тупике, было еще и влажно - за стеной располагались душевые. Слышно было, как бьется в кафельный пол вода.
- Открывайте, - приказал Матвей, останавливаясь перед дверью под шестым номером.
Лучше бы он пошел на реку, в самом деле. Зря в это ввязывается.
Охранник загремел ключом. Щелкнуло в замке.
- Можете идти, - сказал Матвей раньше, чем охранник потянулся к ручке.
- Но...
- Идите, я сказал! - повысил голос.
Охранник утопал. Наверное, будет звонить с поста и жаловаться. Зря.
- Ну, здравствуй.
Матвей остановился на пороге.
Бывший одноклассник быстрым, гибким движением сел на кровати и моргнул - свет из коридора бил ему в лицо.
- Извини, раньше не получилось, - объяснил Матвей. - Меня задержали... интересными разговорами.
Он прикрыл за собой дверь. Стало темно, но возникло странное ощущение, что его видят. Хлопнул ладонью по выключателю.
Фаддей уже стоял у окна.
В комнате был только один стул, на него Матвей и уселся, развернув спинкой вперед и утвердив кулаки на деревянной планке.
- Ты знаешь, кто ты, - сказал утвердительно.
Фаддей кивнул.
- А знаешь, чего хочет ваш муниципалитет?
- Мести.
Матвей с усмешкой качнул головой.
- Романтично, но неверно. Месть - это личное. А тут политика и деньги. Им нужна показательная расправа над оборотнем. А еще лучше, над несколькими.
Быстрый взгляд исподлобья, Фаддей прикусил губу.
- Поймали же не всех, так? - продолжил Матвей. - У тебя есть наставник или даже наставники, в одиночку инициация идет медленнее. Сдай их, и я помогу тебе.
- Поможешь?
- Сниму проклятие. Если ты боишься репрессий потом, то зря. Муниципалитет умоется - я не обязан предоставлять им информацию по отработанным меченным. Никто не узнает, что с тобой было.
Фаддей вспрыгнул на узкий подоконник и подобрал одну ногу. Матвей бы в такой позе навернулся, а этот ничего, сидит.
- Мой учитель ни в чем не виноват, почему я должен его сдавать?
- У вас семнадцать убитых.
- Это сделали другие, те, кого уже поймали! А он их не трогал! В лесах и без того хорошая охота. Лучше, чем в городе.
- Оборотень себя не контролирует.
- Неправда! Нужно просто уйти подальше, и все.
- Ну да, если там не будет грибников или туристов.
- Есть леса, в которые не заходят люди. Ты не понимаешь... Там пахнет по-другому, там все другое. Другой мир, честный: твои зубы против его зубов. Если ты сильнее, победишь. Только так, а не у кого денег больше или дружки в полиции. Там свобода! Там нечего делать людям! Пусть не приходят!
- И кто им это запретит? Вы?
- Да! Я не понимаю, почему человек - венец творения? Слабое тело, плохая реакция, отвратительный нюх. Сидит какой-нибудь жирный в кабинете и смотрит на тебя, как на вошь. А чем он лучше?
- Фаддей...
- Если его так легко убить, то почему?! Почему людям можно жить, а нам нельзя? Если мой род сильнее, лучше, честнее. Вы нас убиваете, а нам нельзя защищаться? Но эволюцию не остановить!
- Фаддей!
Тот осекся. Скорчился на подоконнике, подтянув и вторую ногу.
- Очень интересные рассуждения.
Матвей потер запястье сквозь кожаный наручень. От привкуса крови во рту подташнивало.
- Я только не понял, ты хочешь или нет, чтобы я снял проклятие?
Фаддей ответил очень тихо:
- Я боюсь в резервацию. Это в клетку. Я тут уже... не могу, а там совсем сдохну.
- И что ты предлагаешь? Конкретно.
- Ты можешь только сделать вид? Ну, что снял, и меня отпустят!
Матвей прикрыл глаза. Его больше полутора часов прессовали члены муниципалитета, добиваясь, чтобы он выдал оборотня. Его уговаривала мать одного из погибших мальчишек - иссохшаяся женщина в черном платке. Ему чуть не набил морду сержант, у которого задрали дочь.
Он готов был рискнуть - взять всех пятерых, хотя при одной мысли об этом леденел затылок и уже сейчас тянуло блевать. Рискнуть ради Фаддея.
Какой же он дурак!
Матвей кулаками оттолкнулся от стула и пошел к двери.
- Вейка!
Дверь распахнулась и ударилась об стену.
- Да пошел ты! - обернулся из коридора Матвей. - Знаешь что? Нет, ты не поедешь в резервацию. Хрен тебе, а не плановая охота на зайчишек. Я сниму проклятие. Даже если потом на неделю раньше сдохну, все равно сниму. Поживи человеком, ты, блин, венец эволюции! Посмотрим, как это у тебя получится.
У Фаддея подергивалась верхняя губа.
- Мстишь? За что?! Ты же сам не человек!
Матвея скрутило от отвращения, и он яростно вдавил кнопку, вызывая охранника.
****
Берег, поросший выгоревшей травой и вялыми, спекшимися ромашками. Круто обрывается - бежишь, и мелкие камешки скользят из-под ног. Ветер набухает от влаги, хлещет по лицу, точно мокрая простыня. Раскалившаяся на солнце галька обжигает подошвы. Озеро - до самого горизонта. Волны, гривастые от пены...
Ник раздраженно тряхнул головой. Это мучило, чесалось, как подживающая рана, которую хочется разодрать ногтями.
За окном таял снег. Ноздреватые остатки сугробов лежали под тополями, и на них наступала черная, исходящая паром земля. Прыгала галка, выковыривая еще не проснувшихся божьих коровок. За ажурной решеткой ограды виднелась сияющая витрина аптеки. Солнце резало глаза, и Ник отвернулся.
- Согласно лемме о внешнем угле треугольника, внешний угол треугольника больше любого его угла, с ним несмежного, - скрипел Циркуль, царапая доску мелом. Острые локти, обтянутые мундиром, резко протыкали воздух. - Из чего делаем вывод...
Ник бездумно водил ручкой по последней странице тетради. Штрихи превратились в буквы, буквы сложились в слово: "Белхе". Ерунда какая-то.
Солнце добралось до гипсового герба и высветило муху, заблудившуюся между колосьями. Полусонная, она еле перебирала лапами.
Оглянулся Циркуль, посмотрел на класс из-за блестящих стекол очков.
- Зареченский, у вас какие-то вопросы?
- Нет.
- Отвечать по форме!
Пришлось подняться. Ник отчеканил, глядя Циркулю в лицо:
- У меня нет вопросов, господин преподаватель.
- Садитесь.
Ник со стуком опустил крышку парты. Влажные ладони оставили след на полированном дереве. Душно. Он раздраженно повел шеей - мундирное сукно натирало. "К черту!" - подумал, расстегивая верхнюю пуговицу. Почему они должны париться в этой робе? "Детки" давно сменили тяжелую зимнюю форму на весеннюю.
На задней парте тихонько шелестели карты - Гвоздь с Карасем резались в "дупль". На первых рядах внимали математику, старательно переписывая формулы. Ник окинул взглядом испещренную символами доску и презрительно дернул уголком губ: это же элементарно, не стоит тратить время.
- Что и требовалось доказать! - воскликнул Циркуль. Ударил мелом в доску - и над его головой влепился в стену комочек жеваной бумаги.
Муха косо полетела к окну, заваливаясь на повороте. "Снаряд", задержавшись на мгновение в изгибе колоса, сполз с герба и шлепнулся на преподавательскую плешь.
Циркуль метнулся между рядами, раздраженно махнул "деткам":
- Вы! Можете садиться! Остальным стоять!
- А че сразу мы? - заблажил Карась.
- Молчать!
Теперь солнце било Нику в лицо, заставляя жмуриться. Слышно было, как скрипит туфлями математик, пробираясь между партами. Боль нарастала медленно. Казалось, в середину лба давит железный палец.
- Вы должны благословлять возможность учиться в одном из лучших заведений страны! Быть благодарными и стараться изо всех, чтобы пытаться соответствовать высоким стандартам нашей гимназии. Ваших же мозгов хватает только на идиотские выходки. Вам дали шанс...
Когда-то Ника начинало трясти при этих словах, сейчас же он равнодушно слизнул пот, выступивший над губой.
- Зареченский! - Циркуль остановился перед ним. - Что за расхлябанность? Немедленно застегнитесь! Проявите хоть каплю уважения к учебному заведению.
Что же он так орет, точно кулаком по мозгам.
Ник сердито втиснул пуговицу в петлю. Воротник мундира сдавил горло.
- Ваше поведение в последнее время возмутительно. Вы распустились, Зареченский! Вы стали непозволительно дерзки! Не удивлюсь, если эта выходка...
- Моя! - перебил Ник.
Циркуль осекся. В глазах за стеклами очков - недоумение.
- Я это сделал! И что дальше? Балл по поведению снимете? Уже боюсь.
Плевать. Ну, в самом деле!
- Зареченский! Немедленно извинитесь!
Ник усмехнулся.
Циркуль круто развернулся и зашагал к столу. С треском открылся шкаф - закачался стоящий на нем гипсовый цилиндр. Появилась тетрадь в темно-синем переплете.
За спиной Грошик шумно втянул воздух сквозь зубы.
Математик писал долго, заполняя страницу убористым почерком. Поднял голову, сверкнул на Ника очками.
- После уроков - к завучу!
- Да пожалуйста!
Вот черт...
Ударил звонок и сразу же потонул в выплеснувшемуся в коридор шуме.
- Можете идти, - разрешил Циркуль.
В рекреации гулко звучали голоса, покачивались от сквозняка шторы и хлопали флаги - гимназический и федерации. Портреты членов парламентов отбрасывали на потолок и стены блики.
Ник свернул под лестницу, в старый туалет.
Окна тут были открыты, но все равно пахло дымом - вперемешку с оттаявшей землей и набухающими почками. Солнечный луч косо перерезал пол и ломался об кафельную стену. На подоконнике устроились Гвоздь с Карасем. Гвоздь курил нахально, не скрываясь. Карась прятал бычок в кулаке.
Ник расстегнул мундир и наклонился к раковине. Поймал губами струю воды - холодную, с железистым привкусом.
Боль медленно отпускала.
- Эй, Немой! - махнул Гвоздь.
Ник подошел неспешно и пихнул в бок Карася, чтобы тот пододвинулся. Тоже уселся на подоконник.
За решеткой - руку протяни, достанешь, - высилась кирпичная стена, полускрытая тополиными ветками. По краю ее торчали медные пики в разводах патины. Из-за стены глухо доносился уличный шум.
- Че, на волю охота? - подмигнул Гвоздь.
Ник потрогал кирпич - нагрелся на солнце.
...Теплый камень с оглаженными прибоям боками, липкие от арбузного сока пальцы...
Вот что это? Откуда? Ник тряхнул головой.
Гвоздь выкинул окурок в щель между забором и стеной.
- Что-то ты, Немой, к весне борзеть стал. - Голос его звучал равнодушно, но выдавали глаза - блеснули злым любопытством.
- А тебе не все ли равно, Гвоздик? - пробормотал Ник.
- Пока ты не лезешь на мою территорию - однописсуарственно. Так что хамей, но не зарывайся. Понял?
- Вполне.
- Вот и умница. А теперь колись, нахрена концерт? Это ж не ты сделал.
- Почему? Сам говоришь, оборзел.
- Не в твоем стиле.
Ник приподнял брови, демонстрируя удивление.
- Охота за другого к Упырю идти? - не отставал Гвоздь.
- Почему за другого? У меня был выбор. Мог промолчать.
- Выбор, - Гвоздь сплюнул за окно. - Был бы у меня выбор, я бы Упыря...
Он выругался.
- Боюсь, с физиологической точки зрения это не возможно, - заметил Ник. - Хотя... Ut desint vires, tamen est laudanda valuntas.
- Чего? - удивился Карась.
- Пусть не хватает сил, но желание все же похвально.
Гвоздь хмыкнул.
- А не хочешь узнать, кто это сделал? - предложил он. - Морду начистишь, все утешение.
- Да мне пофиг.
Карась спрыгнул с подоконника и повел острым носиком.
- А вы слышали, чего говорят? - спросил он. - Когда Упырь был маленьким вонючим Упыреньком, к нему Псы приходили. Печать поставили, а с л-реем повезло.
- Больше слушай! Кто бы его потом в гимназию допустил!
- По закону все освобожденные от проклятия... - начал Ник.
Гвоздь закашлял-заперхал.
- Наивный ты, Зареченский! У кого тот закон!
- Вот именно.
Помолчали.
Ник снова потрогал стену, но больше ничего не вспоминалось.
- Ладно, я пошел.
- Удачи, - пожелал в спину Гвоздь.
Коридоры опустели, и только из малышовой рекреации доносились голоса - там начиналась продленка. В окно было видно, как отчаливают со стоянок автомобили, унося в прохладных, кондиционированных салонах "деток".
Перед дверью Ник задержался. В отполированной табличке отразилось его лицо с сердито закушенной губой. Это же смешно - бояться завуча! Но он боится.
Одернул мундир, провел пальцем по медным пуговицам.
- Разрешите, господин Церевский?
В кабинете полумрак - шторы наполовину задернуты, окно закрывает разросшийся куст акации. Упырю хватило одного взгляда, чтобы засечь мундир дешевого сукна и интернатскую нашивку на плече.
- Так-так, - протянул завуч. И резко, как хлыстом щелкнул: - Фамилия!
- Зареченский. Восьмая параллель. Класс "бэ".
Упырь выдернул из стопки тетрадей ту, в которой писал Циркуль. Зашелестели страницы.
- Подойди ближе.
Нос у завуча дергался, точно Упырь принюхивался, и запах ему нравилось.
Громко тикали часы. Минутная стрелка двигалась рывками. У Ника зачесалась шея, натертая жестким воротником мундира, но он не шелохнулся.
Упырь поднял голову. Захотелось провести ладонью по лицу, смазывая липкий взгляд. Показалось вдруг, что ерунда, которую нес Карась, совсем не ерунда. Была печать! Откуда-то же Упырь