Её нога, закинутая на какой-то припаянный к стенке металлический ящик всё время соскальзывала и меня это отвлекало.
Наконец, я кончил, и, на ходу застёгиваясь, пошёл в вагон.
Она догнала меня на середине.
- Ничего не забыл?
Я остановился, и она ткнулась в меня. Вагон качало. Мерно били колёса в стыки. Она ладошкой потянула по лбу соскользнувшую на глаза вязаную шапочку и посмотрела на меня снизу вверх.
- Тебя как зовут?
- Не всё равно? - зло сказала она. - Плати давай.
Слишком много туши, всё щёки в чёрных мелких комочках. И помада... Я посмотрел на свой свитер. Точно, помада стёрлась о него, там, где она елозила губами. Яркая помада.
Я поднял было руку, чтобы почистить, но раздумал. Пофиг.
Вместо этого поднятой рукой отмахнулся от неё:
- Нет у меня денег.
- Стой!
Она попыталась силой повернуть меня к себе, мне стало смешно, и я повернулся сам.
- Чё лыбишься? - уверенности в её тоне уже не было.
Я представил себя на её месте, и мне даже стало её жалко.
- Не бойся, - сказал я. - Но денег у меня и правда нет.
Страх в её глазах исчез. И появилось что-то... что-то... Не знаю. Но что-то такое, что и привлекло меня к ней четверть часа назад.
- Я шум подниму, - она опять осмелела.
- Поднимай, - обвёл я рукой пустой вагон.
Она оглянулась.
Раздвижная дверь в тамбур была не закрыта и, в такт колыханию вагона ходила туда-сюда. Все сиденья тускло отсвечивали в неярком вагонном свете абсолютной пустотой.
Она повернулась ко мне. В её глазах опять появился страх.
- Мне нужны деньги, - просяще сказала она.
- Зачем? - задал я глупый вопрос.
- Билет купить, - ответ был не менее глупый.
- В электричке билеты не продают.
- Я на платформе.
Она неотрывно смотрела на меня, и я продолжал этот глупый разговор, чтобы она не отвела глаз. Я не хотел, чтобы она отводила глаза. Я всё пытался определить, что было в них такого, из-за чего я остался в поезде, а не выпрыгнул четверть часа тому назад, когда это ещё можно было сделать.
- Не успеешь, - сказал я.
- Сяду на следующую.
- Это последняя. Следующая утром.
Вагон дёрнуло, и он стал притормаживать.
- И скоро конечная, - сказал я.
Я подошёл к окну, резко дёрнул вниз скобу-ручку и, достав его из внутреннего кармана куртки, выбросил наружу.
Найдут, скорее всего. Но пусть побегают.
Надо было раньше. Но раньше я не знал, что останусь. Вернее, не знал, что это - конец.
Отвернувшись от окна, я опять наткнулся на её глаза. Они стали ещё больше. Хотя, казалось, куда ещё...
- Что это было? - понизив голос (зачем? ведь мы были одни), спросила она.
Я промолчал.
- Ты кто? - уже совсем шёпотом.
За окнами побежали огни вокзала. Всё.
Электричка резко затормозила, мы с ней схватились за одну и ту же ручку на спинке сиденья.
- Давай прощаться, - сказал я.
Она ничего не ответила.
Но мне и не нужно было, чтобы она отвечала. Мне нужно было попрощаться. На всём белом свете я мог проститься только с ней.
А четверть часа назад во всём белом свете не было никого, с кем я мог бы проститься.
А это тяжело.
Четвертак - слишком большой срок, чтобы уходить на него, ни с кем не прощаясь.
Тогда мне надо было бы прыгать - был бы шанс.
Но тогда не с кем было бы прощаться.
Я ещё раз посмотрел в её глаза. Долго. Чтобы запомнить.
Потом отвернулся и пошёл на выход. Электричка встала.
Впрочем, двери не открылись. Я так и предполагал.
Поэтому я просто стал ждать.
Она так и стояла на том месте, где мы с ней расстались. И смотрела, как мне надевали наручники, как, тесно обступив, выводили из вагона.
- За что его? - спросила она у офицера, проверявшего её документы.