Аннотация: Мемуары Арамиса - подлинная история Арамиса, рассказанная им самим
Мемуары Арамиса, Книга 9
Аннотация
Девятая книга фанфика "Мемуары Арамиса" рассказывает о событиях, которые произошли после того, как капитан д"Артаньян, который помешал Арамису подменить Короля Людовику XIV его братом-близнецом, Луи-Филиппом, раскаялся в этом поступке. Король арестовал суперинтенданта Никола Фуке, дело которого королевский суд разбирал три года, после чего приговорил его к изгнанию, но Король заменил этот приговор на пожизненное заключение. Всё это время д"Артаньян был вынужден исполнять обязанности тюремщика, после чего доставил под конвоем в карете Никола Фуке в крепость Пиньероль.
Вместо благодарности Короля за спасение и за верную службу, д"Артаньян получил распоряжение арестовать или уничтожить всех своих друзей - Атоса, Портоса, Арамиса и Рауля. Хитрый гасконец решил обмануть Короля, представив ему ложные свидетельства смертей этих своих друзей, но Король, предупреждённый Кольбером, не поверил этому и вместо этого арестовал д"Артаньяна, поместил его в Бастилию вместе с Арамисом и объявил им, что обоих ждёт голодная смерть в тюрьме. Находчивый д"Артаньян придумал и реализовал план спасения, но когда он узнал, что и Атос с Раулем находятся в Бастилии, он решил реализовать план Арамиса по подмене Короля его братом-близнецом. План удался блестяще, д"Артаньяном везёт Людовика в Пиньероль, где до этого содержался Луи-Филипп, но его преследуют четверо шпионов Кольбера. Один раз они уже покушались на его жизнь и на жизнь Людовика, поскольку Кольбер предполагал, что под маской скрывается Арамис. Как д"Артаньян поступит дальше и какие приключения ожидают главных героев романа, вы узнаете из девятой книги "Мемуаров Арамиса".
Приятного чтения!
Глава 362
Филипп, разумеется, понимал, что, заняв место Короля, он приобретет не только мать и брата, но и других членов семьи, включая супругу. Если обычное общение он представлял себе по прочитанным книгам, то общению с супругой его никто не обучал. Между тем, его брат Король хоть и был очень молод, но состоял в браке уже не первый год, кроме того, как было известно Филиппу, имел также любовницу - мадемуазель да Ла Вальер. Филиппу, чтобы избежать разоблачения, пришлось бы изображать одновременно и искушённого мужа, и опытного любовника, не являясь ни тем, ни другим. В отношении фаворитки Филипп дал себе обещание расстаться с ней как можно быстрей, поскольку она ему была не нужна, она была помехой, и к тому же она была опасна, ведь у неё с Людовиком могли быть какие-то условные слова, знаки, ритуалы, которых он не знал, это могло его выдать. Он желал расстаться с ней, по возможности, избежав даже единственного свидания. Он её не любил, поэтому не желал близости с ней. Да и с чего бы было ему её любить? Его сердце было занято другой! Расстаться было проще, чем изображать Людовика ещё и перед ней. Достаточно было лишь подыскать повод к расставанию, а это было далеко не самой большой проблемой среди возникших проблем общения с представительницами прекрасного пола. Достаточно было просто проявить недовольство по любому поводу и попросить Ла Вальер более не беспокоить его, остальное довершили бы придворные, которые были бы рады обрушиться на отставленную фаворитку. Она бы немедленно оказалась в монастыре, по своей ли воле, или против воли. Но с законной женой дело было сложнее. Расстаться с ней без весомой причины было невозможно, да и какие могли бы быть причины, если она уже родила наследника? Во время своей первой отчаянной попытки занять место брата он счастливо миновал встречи с супругой, сославшись на плохое настроение. Но так нельзя поступать вечно.
Он понимал, что оттягивать общение с супругой он может от силы несколько дней, если придумает причину или изобразит болезнь, этот срок может быть увеличен на несколько недель. Это ещё можно осуществить, не вызывая никаких подозрений, поскольку Людовик в последнее время не баловал Марию-Терезию своими визитами. Но если он изобразит болезнь, она будет проявлять к нему повышенное внимание и заботу, что также нежелательно. Впрочем, некоторую небольшую головную боль или лёгкое недомогание изобразить полезно, это сможет объяснить любые несоответствия его поведения поведению Людовика.
Поразмыслив, Филипп решил начать с дела, которое ему казалось более простым из этих двух, поэтому он отправился нанести визит Луизе с целью объявить ей о разрыве.
Поскольку Филипп уже знал и о месте, и об обычном времени, когда Людовик являлся к Луизе, он решил использовать этот способ свидания для того, чтобы объявить де Ла Вальер о своём решении прервать близкие отношения.
Он постучал тростью в двери мадемуазель точно таким же способом, которым накануне, не догадываясь о его присутствии в кустах аллеи, стучал в эти же двери этой же тростью Людовик.
- Добрый вечер, мадемуазель, - ответил Филипп. - В прошлый раз наша встреча не состоялась, и я вижу в этом знак судьбы.
- Ваше Величество, я чрезвычайно сожалею, что не была в состоянии скрасить ваше одиночество в тот вечер, о котором вы говорите, - произнесла Луиза покорно. - Я надеюсь, что сегодняшний вечер позволит мне загладить то неприятное впечатление, произведенное на вас, виновницей которого являюсь исключительно я сама, а также в этом виноваты мой непостоянный характер и некоторые неприятные известия, полученные мной накануне.
- Вы не должны винить себя ни в чём, сударыня, - возразил Филипп. - Вероятно, это Господь, управляющий нашей жизнью, даёт нам знак о том, что наша связь не одобряется им, - добавил он, пытаясь проложить логический мостик к необходимости расстаться как можно мягче.
- Божественный промысел, который связал наши судьбы в одну, не может осуждать Ваше Величество, поскольку в своём королевстве вы всегда правы, какое бы решение вы ни приняли в отношении того, кто заслуживает вашего внимания, когда и в какой степени, - ответила Луиза. - Что же касается осуждения моих поступков, я всё о себе знаю, и не ищу себе оправданий. Я лишь надеюсь, что в тот миг, когда Ваше Величество решит, что мадемуазель де Ла Вальер ему наскучила, я немедленно отравлюсь в монастырь и посвящу всю свою жизнь молитвам. Я буду молиться, прежде всего за вас, Ваше Величество, и если Всевышний найдёт в своём сердце также крупицу жалости ко мне, если он не простит, но хотя бы поймёт мои поступки, я буду считать себя счастливейшей из смертных. Если же он не простит и не поймёт, я с радостью приму ту судьбу, которую он мне изберет, и надеюсь перенести все кары, которые мне будут назначены как на земле, так и в ином мире.
Филипп впервые встретил такое самоотречение, которое ловко изобразила Луиза де Ла Вальер.
- Мадемуазель, вы не должны взваливать нашу общую вину перед Господом на себя одну! - сказал он. - Я не меньше вашего виноват в нашем отступничестве от одной из заповедей Господних и готов за это держать ответ на небесах.
- Ваше Величество, - горячо ответила Луиза, - я рада, что вы смотрите на нашу слабость с позиции нравственности и подчинюсь любому вашему распоряжению!
- Наша нежная дружба, полагаю, оскорбляет двух людей на земле, - продолжил Филипп. - Это, во-первых, Королева, во-вторых, её царственный брат, Король Испании. Если обиды Королевы - это дело семейное, то обиды Короля соседнего государства - это политическая проблема. А, кроме того, у вас ведь, кажется был жених?
- Королева, очевидно, имеет множество достоинств передо мной, Ваше Величество, и ваше решение вернуться к ней полностью и отдать своё сердце лишь ей одной я полностью принимаю и одобряю, - с покорностью произнесла Луиза.
- Ваша покорность пугает меня, сударыня! - воскликнул Филипп. - Вы ничего не сказали о вашем женихе. Собираетесь ли вы признать его права на вашу руку и сердце?
- Ваше Величество прекрасно осведомлены о том, что сердце моё отдано лишь вам, - со вздохом ответила Луиза. - То, что отдано одному мужчине навсегда, не может передаваться потом другому. И потом, ведь Господь благословил нашу любовь, подарив нам Шарля! Скоро ему исполнится год, и он сможет назвать начать говорить с вами! Разве это не чудо?
- Да, это, конечно, благословение Господне и чудо, -сказал Филипп, стараясь изобразить нежность и восторг, хотя испытывал лишь одну досаду.
"Что же делать с этим внебрачным ребёнком? - думал он. - Дитя королевских кровей должно быть узаконено, как в своё время мой дед Генрих IV узаконил многих своих детей! Но новых детей эта дама не родит!"
- Вы полагаете, что теперь ваш жених откажется от вас? - спросил Филипп.
- Он не сможет этого сделать лишь потому, что, к несчастью, того человека, которого вы упорно называете моим женихом, уже не может волновать вопрос о том, кому я отдала своё сердце, и он не сможет отказаться от меня, - ответила Луиза. - Мне искренне жаль, что Виконт де Бражелон погиб в сражении.
- Это большое горе! - воскликнул Филипп. - Вы, кажется, сильно огорчены, Луиза, следовательно, вы любили его!
- С моей стороны была всего лишь детская привязанность к человеку, который старался быть внимательным и изредка баловал меня некоторыми подарками, - возразила Луиза. - Разве это давало ему основания считаться моим женихом? Ничего подобного не имело места, он не делал мне официального предложения, а если бы сделал, я бы ему отказала, так как люблю только вас, и после расставания с вами я не буду принадлежать ни одному мужчине. Я удалюсь в монастырь, чтобы молить Господа простить нас с вами.
- Но вы скорбели о нём и отказали мне в свидании! - сказал Филипп, припомнив, что накануне Луиза не пустила Людовика к себе, а ему очень нужен был повод для ссоры, чтобы отдалить её от себя теперь же. - Мне кажется, вы скрываете свою скорбь, боясь вызвать мою ревность, но я не осудил бы вас, если бы вы даже проливали горючие слёзы о друге детства.
- У меня было много причин лить слёзы, Ваше Величество, - сказала де Ла Вальер. - Для того, чтобы сокрушаться о приятеле юности, погибшем на войне, слёз у меня уже не осталось. Мне было бы неприлично чрезмерно сокрушаться о гибели человека, который хотя и был мне товарищем в невинных развлечениях, как прогулка верхом, но он никогда не был ни женихом, ни возлюбленным. Я не поверяла ему своих сердечных тайн, мы не делились своими мечтами, не любовались закатом, взявшись за руку. Ничего такого не было между нами. Я не могу отвечать за то, что он вообразил себе обо мне, хотя это не мешает мне сожалеть о его потерянной жизни, как я сожалела бы о гибели любого дворянина, любого подданного Вашего Величества.
- Что ж, я разделяю вашу скорбь, сударыня, - искренне сказал Филипп.
- Вы припомнили мне этого мифического жениха для того, чтобы найти причину расстаться со мной? - спросила Ла Вальер. - Вы напрасно обращаете внимание на такие мелочи, как поиск причин для расставания. Вы - Король, ваша воля - закон для Королевства. Если вы желаете, чтобы я отдалилась, я это сделаю. Любое ваше решение я воспринимаю как приказ, как необходимость, и исполнение его почитаю высшим благом. Отвергая меня, Ваше Величество, вам не нужно подыскивать повод, и вам не нужно думать, что вы возвращаете меня человеку, которому я никогда не принадлежала, у которого никогда не появилось бы никаких прав на меня, и которому уже нет дел до земных треволнений. Позвольте же мне думать, что вы решили отвергнуть меня их чувства долга. Это будет мне лучшим утешением. Ваш долг вернуться к Королеве, и я принимаю его. Если же я чем-то не угодила чем-то Вашему Величеству, или, может быть, просто надоела, либо Ваше Величество почувствовали новый прилив любви к Королеве, или же обратили своё августейшее внимание на какую-то другую даму - любая из этих причин достаточна. Но даже если причин для вашего решения нет никаких, и вы приняли это решение вовсе без причин, я всё равно с благодарностью приму от Вашего Величества любой приказ. Прикажите же мне удалиться в монастырь. Прошу лишь позаботиться о нашем Шарле! Я знаю, что у него есть кормилица и будут воспитатели, я почти не вижу его, и уже вовсе не увижу после того, как удалюсь в монастырь, я была бы счастлива знать, что отвергая меня, вы не отвергните его, дитя нашей любви! Впрочем, он, как и я, в вашей власти, так что если вы отошлёте его куда-то и откажетесь от него, я не стану вас осуждать.
- Вы с ума сошли, сударыня! - в ужасе воскликнул Филипп. - Я не смогу обездолить дитя королевской крови! Он получит должную заботу и воспитание, он получит титул, соответствующий его королевской крови. Я дам ему своё имя, он будет называться Шарль де Бурбон.
- Вы уже сделали это, Ваше Величество, вы разве забыли? - напомнила Луиза.
Филипп вспомнил о своей судьбе, о злой судьбе принца, рождённого тайком, который всю жизнь провел в неволе, поскольку его царственные родители решили спрятать его от людей. Ребёнок Людовика, племянник Филиппа, не должен повторить его судьбу.
- Я имею в виду, что он получит земли, обеспечивающие ему титул герцога, но это чуть позже, когда подрастёт.
- Сударыня, ваш ребёнок получит всё, что только ему потребуется, я дам ему титул, и он будет жить счастливой жизнью, я вам это обещаю! - пылко воскликнул Филипп.
- О, не говорите так, Ваше Величество! - воскликнула Луиза. - Вы назвали его моим ребёнком, значит, вы не признаёте его своим! Это ужасно! Я должна уйти в монастырь, если вы отказываетесь от своего ребёнка! Откажитесь от меня тысячу раз, но не отказывайтесь от него, это невинное дитя не виновно в нашем грехе!
- Луиза, я всего лишь оговорился, - ответил Филипп, видя, как мучается Луиза. - Разумеется, это - наш общий ребенок.
Луиза заметила, что Филипп проявил какую-то сдержанность в своих чувствах к Шарлю, и поэтому решила, что не лишним будет изобразить восторг по тому случаю, что он пообещал сделать то, что уже и до этого много раз обещал, но почему-то, будто бы забыл об этому.
- Благодарю, Ваше Величество! Благодарю от всего сердца! - воскликнула Луиза, постаравшись изобразить восторг и благодарность, хотя испытывала на самом деле лишь недоумение.
Поэтому она встала на колени перед Филиппом, схватила его за руку и припала к его руке губами, после чего как бы невзначай прижала его руку к своей груди, там, где она была обнажена по моде того времени. Слёзы, которые эта девица легко могла вызывать, текли по её щекам и обжигали руку Филиппа. Филипп подумал, что Луиза преувеличила, когда сказала, что у неё уже не осталось слёз, но всё же он был непривычен к таким сценам, так что расчувствовался и растаял, поплыл.
- Сударыня, - проговорил он обескураженно. - Вы напрасно так терзаете себя. Я прошу вас успокоиться.
С этими словами Филипп ласково обнял Луизу за плечи. Луиза ответила на это объятие, обняв колени Филиппа и припадая головой к его коленям. Её белокурые волосы рассыпались по коленям Филиппа. Он ощутил сквозь свои тонкие шёлковые панталоны слёзы фаворитки на своих ногах.
Филипп почувствовал незнакомую доселе дрожь во всём теле, по спине его побежали приятные мурашки, аромат волос Луизы вскружил его голову. Он не в силах совладать со своим желанием, погрузил лицо в её волосы и запечатлел на лбу мадемуазель нежный юношеский поцелуй. Неведомая волна чувств окончательно захлестнула его существо, он почувствовал непреодолимое желание ласкать Луизу, ощутил, что это его желание не остаётся безответным и со стороны мадемуазель, после чего он прошептал:
- Луиза, я никогда не знал, что...
- Молчите, государь... - прошептала в ответ мадемуазель де Ла Вальер и запечатала уста Филиппа своими устами.
Филипп обнял Луизу, и голова его пошла кругом.
- Что же ты ждёшь, Луи, - прошептала Луиза ему в самое ухо. - Ты забыл, как это расстёгивается? Хорошо же, тогда я сама.
Глава 363
Трое всадников подъехали к трактиру Два Пистоля и спешились, отдавая коней подоспевшему конюху.
Один из всадников отстегнул от седла небольшой саквояж.
- Дидье, возьми сумку с голубями, - сказал этот всадник женским голосом.
- И зачем ты таскаешь с собой эту дрянь, Оливия? - спросил Дидье де Трабюсон, ибо это был он. - Голуби - это те же летающие крысы! Запах от него отвратительный, да ещё и корми его зерном! Отдать его нищим, они бы свернули бы ему шею, общипали и в котёл с кашей!
- Поговори мне ещё! - проворчала Оливия. - Самому бы тебе шею свернуть! Весь порох оставил в седельных сумках! Как ты ещё голову свою не оставил на конюшне, удивляюсь! Теперь вот без пороха, и пистолет остался один на троих! А проклятый д"Артаньян расхаживает живёхонек по твоей глупости! Он до тебя доберётся, помяни моё слово! Что бы ты без меня делал, рохля? Бери лучше сумки и проходи в трактир, и поторапливайся,
В предоставленной Оливии комнате она бросила на кровать мушкет и занялась голубями. Покормив и напоив каждого, она вернула их в саквояж, после чего подошла к столу с письменными принадлежностями. Не найдя достаточно тонкой бумаги, она извлекла из кармашка на саквояже требуемый ей листок и принялась писать следующий текст:
"Узник убит, де Лорти погиб в сражении. Преследуем капитана".
После этого Оливия достала одного из голубей, обмотала его лапку полоской с запиской, поверх записки намотала нитку в несколько слоёв, и, завязав нитку на узел, выпустила голубя в окно.
- Теперь господин Кольбер будет знать, как верно ты ему служишь, Дидье, - сказала она мужу. - И запомни, растяпа, что порох не следует оставлять в седельных сумках никогда, как и пистолеты. Надеюсь, этот случай научил тебя на всю оставшуюся жизнь.
- Если бы я был таким умным, как ты после того, как всё произошло! - проворчал Дидье, пропустив мимо ушей сравнение его с растяпой и рохлей.
- Очень смешно. - возразила Оливия. - Только я была умной не потом, а ровно тогда, когда это потребовалось. Недаром мой отец дослужился до майора, тогда как ты пока ещё только лишь капитан. Ну ничего, с моей помощью ты ещё, дай Бог, станешь полковником, а то и генералом!
- Да, моя козочка! - ответил Дидье. - Иди же ко мне!
- Спать! - отрезала Оливия и заняла койку у дверей.
Кольбер размышлял.
"У меня есть новости, которые можно доложить Его Величеству. Зачем? Что ж, проявить осведомлённость в делах, которые творятся в королевстве, всегда полезно. Его Величество будет мне благодарным за новости. Но правильно ли я поступлю? Я сообщу ему, что конвоируемый всадник убит нападавшими на него разбойниками, что капитан д"Артаньян чудом остался жив. Реакция Короля на эти новости может помочь мне разобраться со всем этим. А может и не помочь. Но всё это очень опасно! Предположим, я появлюсь сегодня с этой новостью. Я расскажу Королю об этом, а он спросит, откуда я это узнал. Рассказать ему о голубиной почте, приписать выдумку этого нового вида быстрой доставки сообщений себе? Что ж, за эту идею он, вероятно, похвалит меня, но не закрадётся ли в его сердце подозрение относительно меня? Он может спросить, каким образом рядом конвоем оказался мой человек, имеющий при себе голубя из Парижа? Он догадается, что я послал людей следить да перемещением конвоя, а ведь он запретил мне вмешиваться в эти дела! Это нехорошо. К тому же он может подозревать меня в том, что я направил не просто шпионов, а что это именно я дал им задание уничтожить узника! Нет, это очень опасно! Следует подождать, пока новости доберутся до Лувра обычным путём!"
По этой причине Кольбер ничего не стал докладывать Королю. Но его мучала неизвестность. Он желал узнать, что за узник был направлен в Пиньероль, и правильно ли он поступил, что распорядился убить его.
Кольбер принёс Королю на подпись бумаги по обычным рутинным делам и ни словом не обмолвился о новости, которую он узнал из голубиной почты.
Затем явился канцлер Сегье, чтобы поставить печати на подписанные указы.
- Поставьте печать ещё и на эти две бумаги, - сказал Филипп, подавая ещё два документа канцлеру.
- Что это за документы? - спросил Кольбер.
- Вас это не касается, Кольбер, - холодно ответил Филипп. - Возьмите у Сегье ваши документы, я вас более не задерживаю.
Кольбер, стараясь не подавать обиды, забрал свои бумаги и удалился.
- Сегье, велите принести мне из оружейной палаты две шпаги, - сказал Филипп.
- В оружейной палате хранятся только очень дорогие и знаменитые шпаги, Ваше Величество, - ответил Сегье. - Все они обладают большой ценностью, у каждой из них своя история. Какие именно шпаги следует доставить в ваш кабинет?
- Шпагу де Сюлли и шпагу де Тревиля, - сказал Филипп.
- Шпаги этих господ хранятся в семейных хранилищах их потомков, - ответил Сегье.
- В таком случае, принесите мне одну из шпаг Генриха IV и одну из шпаг Гастона Орлеанского, - ответил Филипп.
После ухода Кольбера и Сегье Филипп взял колокольчик и позвонил. Вошедшему секретарю он велел пригласить к нему лейтенанта д"Арленкура.
- Лейтенант, поезжайте в Бастилию и освободите графа де Ла Фер и виконта де Бражелона, - сказал Филипп. - Соответствующий приказ я подписал.
С этими словами Филипп протянул д"Арленкуру документ, в котором сержант прочитал следующее:
"Приказ Короля.
Лейтенанту королевских мушкетёров господину д"Арленкуру поручается освободить из Бастилии графа де Ла Фер и виконта де Бражелона. От имени Короля лейтенанту д"Арленкуру и маркизу де Безмо надлежит принести обоим узникам извинения. Возвратить им все вещи, отобранные при аресте, после чего с почётом привести их ко мне на приём.
Король Франции Людовик XIV".
- Этот приказ имеет силу патента лейтенанта мушкетеров, господин д"Арленкур, - добавил Филипп. - Что, как вы знаете, приравнивает вас к майору гвардейцев. На время вашего отсутствия командование королевскими мушкетерами передайте сержанту д"Эфине.
Д"Арленкур вытянулся во фрунт, щелкнул каблуками и вышел из кабинета Короля.
Через час Атос и Рауль в сопровождении д"Арленкура прибыли в Лувр и вошли в кабинет Короля.
- Маркиз! - сказал Филипп. - Между нами возникали некоторые недоразумения. Я полагаю, что лейтенант д"Арленкур уже принёс вам извинения от моего имени?
- Здесь нет маркиза, - ответил Атос. - Я - граф де Ла Фер.
- Вы отлично знаете, что вы - маркиз де Ла Фер, - возразил Филипп. - В ранге маркиза вы были посланником при дворе Карла I, согласно геральдическим записям вы - маркиз, но почему-то вы упорно называете себя графом.
- Графу запрещено именоваться маркизом, но маркизу не запрещено именоваться графом, - холодно ответил Атос. - Я не хотел смущать своим рангом своих друзей.
- Ну меня-то вы этим не смутите, - ответил Филипп. - Дело, которое я намереваюсь сделать, требует, чтобы вы вспомнили, что вы - маркиз. Итак, маркиз де Ла Фер, я приношу вам свои извинения и хотел бы помириться с вами.
- У меня нет никаких претензий и не может быть никаких обид на моего Короля, - сухо ответил Атос. - Высший закон в Королевстве - воля Короля. Я понимаю это. Если же я когда-то имел несчастье давать свои советы излишне эмоционально, то лишь под влиянием отцовских чувств, которые ещё не научился контролировать, поскольку живу в глуши и не привык сдерживать эмоции.
- Человек, который даёт советы, когда их у него не просит, всегда рискует быть отправленным туда, куда идти не собирался, - ответил Филипп. - Думаю, что моя молодость извиняет мои прежние поступки, но я одумался, и приношу вам и вашему сыну свои извинения.
- Вы слишком добры, Ваше Величество, извинения приняты, позвольте нам с Раулем отбыть в Блуа как можно быстрей, - по-прежнему холодно ответил Атос.
- Разумеется, маркиз, вы отбудете домой, так скоро, как только пожелаете, - ответил Филипп. - Вы, кажется, без шпаги, маркиз?
- Так случилось, что я без шпаги, Ваше Величество, - ответил Атос. - Место, откуда я прибыл, не из тех мест, в которых можно должным образом приготовиться к аудиенции у Вашего Величества.
- Это не порядок, маркиз, - сказал Филипп. - Между прочим, знаете ли вы, кому принадлежала эта шпага?
С этими словами Филипп указал на одну из шпаг, лежащую перед ним на невысоком столике.
- Эта шпага, как я вижу, могла принадлежать лишь чрезвычайно знатному вельможе, - сказал Атос. - Думаю, что не ошибусь, если предположу, что это - шпага вашего августейшего деда, Генриха IV.
- Вы правы, маркиз, - ответил Филипп. - Это - шпага моего августейшего деда, Генриха IV и она принадлежит мне по наследству от него, славного основателя новой династии Королей Франции Бурбонов. Эта шпага имеет особую цену, которая не исчерпывается стоимостью золота и драгоценных камней в её рукояти и дамасского клинка. Главная ценность этой шпаги - то, кому она принадлежала. Мой дед не раз держал её в руках. Я вручаю вам эту шпагу в награду за верную службу. Я запрещаю вам называться графом, отныне вы - маркиз и только маркиз де Ла Фер, верный рыцарь королевского дома Бурбонов.
Атос встал на одно колено, принял шпагу из рук Короля и молча поцеловал лезвие клинка. Рауль, следуя примеру отца, также стал на одно колено.
- Благодарю вас, Ваше Величество, - сказал Атос уже не так холодно, как прежде.
После этого Атос встал, а за ним встал также и Рауль.
- Вы поспешили, виконт, - сказал Филипп. - Прошу вас встаньте на одно колено.
Рауль повиновался. Филипп взял вторую шпагу в свои руки.
- Виконт, это - одна из парадных шпаг моего дяди, герцога Гастона Орлеанского, - сказал Филипп. - Я вручаю вам её. Будьте достойны чести её носить!
- Ваше Величество, я не могу принять её от вас, - возразил Рауль.
- Подождите, я ещё не всё сказал, - возразил Филипп. - Встаньте и выслушайте меня.
Рауль встал с колена, по-прежнему не желая взять шпагу из рук Филиппа.
- Вы полагаете, что у вас имеются причины ненавидеть меня, - сказал Филипп. - Но вы не разговаривали с Луизой де Ла Вальер относительно вашего будущего. Вы не спрашивали её, видит ли она это будущее в том, чтобы быть вашей супругой. Отчего же вы вообразили, что можете распоряжаться судьбой дамы, свободной и знатной, не спросив её согласия на это? Я разговаривал с ней о вас. Виконт, она не любит вас так, как любит супруга своего мужа, или как любит невеста своего жениха. Она видит в вас лишь друга детства, и не более того. Виконт, это весьма шаткое основание для того, чтобы строить семью на таком фундаменте. Быть может, вы любили её, но она никогда не считала себя вашей невестой. Ни до того момента, когда она впервые увидела меня, ни после этого. Поверьте мне, виконт, это не я коварно соблазнил её и я не воспользовался её наивностью или слабостью. Эта девушка открыла мне своё сердце, она сказала, что любит меня, тогда, когда я ещё и не помышлял о ней. Если я перед кем-то виноват, то лишь перед своей супругой, Королевой, в том, что не смог противостоять этой любви. Поверьте, её чувства ко мне были так сильны, да и сейчас ещё таковы, что ни один смертный не устоял бы. Я уступил её любви, она охватила меня всего и я, кажется и сейчас очарован ею. Это не каприз, это не мимолётное приключение, это - Судьба, моя и её, Судьба, противиться которой у нас двоих не хватило сил. Не надо винить меня в том, что она не стала вашей супругой, у неё было только две дороги - либо сразу в монастырь, либо познать счастье взаимной любви со мной. Она избрала первый, и она всё время не отрывает взгляда от второго пути. Если я лишу её своего внимания и любви, она на следующий же день отправится в монастырь, и никакая сила не извлечёт её оттуда. Она уже дважды убегала туда, но по её собственному признанию, делала это не от обиды на меня, а вследствие собственной набожности. Судьба не позволила ей стать моей супругой, но собственные её чувства не позволили ей оставаться холодной и безучастной ко мне, находясь поблизости от меня. Если вы хотели на ней жениться, не следовало позволять ей покидать Блуа, вам следовало жениться на ней ещё там, в глуши. Но, поверьте мне, она не любила вас, и едва ли, жалеет обо всём произошедшем. Признавая нашу связь грехом, она не имеет сил отказаться от неё, как, впрочем, и я. Если она бы сейчас могла выбирать между вами и мной, если бы она была сейчас той девицей, которая никогда не видела меня, то и в этом случае она не выбрала бы вас. Она выбрала бы монастырь. Примите же её выбор с достоинством.
- Даёте ли вы слово, Ваше Величество, что всё сказанное вами - чистая правда? - спросил Атос. - Простите меня, старика, Ваше Величество, я спрашиваю не из недоверия к Вам, но дело слишком важное, чтобы не взвешивать каждое ваше слово на весах правосудия.
- Всё, что я сказал, маркиз, - чистая правда, и я даю вам в этом не слово Короля, а слово дворянина, чему вы, полагаю, поверите больше, - ответил Филипп.
- Рауль, возьмите шпагу и поцелуйте руку Его Величества, - сказал Атос. - Мы с вами были не правы, и мы заслужили гнев Его Величества, но он не гневается, а прощает нас.
Рауль подчинился, он взял шпагу герцога Орлеанского и поцеловал руку Филиппу.
- В этом документе сказано, что я присваиваю виконтству де Бражелон статус графства, - сказал Филипп, передавая Раулю второй из двух документов, которые он приготовил сам, и на котором по его требованию канцлер Сегье поставил государственные печати. - Отныне больше нет виконта де Бражелон, а есть граф де Бражелон.
- Благодарю вас, Ваше Величество, - сказал Рауль, принимая бумагу.
- Я не требую от вас, маркиз де Ла Фер и граф де Бражелон, чтобы вы поступали ко мне на службу, но я не откажусь от ваших услуг, - сказал Филипп. - Но я прошу вас не принимать поспешных решений. Отправляйтесь в Блуа, отдохните, наберитесь сил после ошибочного пребывания в Бастилии. Прошу вас, забыть об этом инциденте. И не спешите с вашим решением. Если вы, маркиз, предпочтёте спокойную жизнь, вы заслужили её, я не осуждаю вас. Если же вы, граф де Бражелон, захотите служить вашему Королю и Отечеству, вы знаете, что путь для этого вам открыт. Всего доброго, господа, я вас больше не задерживаю.
Атос и Рауль поклонились и вышли.
"Что ж, если я сейчас и не помирился с ними, то во всяком случае я этим жестом я приобрёл ещё большее расположение капитана д"Артаньяна, - подумал Филипп. - Это - намного важнее!"
Глава 364
- Сын мой, что вы скажете насчёт всего произошедшего? - спросил Атос, когда они вышли из кабинета Короля, но ещё не успели покинуть Лувр.
- Для меня, отец, странно, что вы хотите услышать моё мнение, - ответил Рауль. - Я привык выслушивать ваше мнение, и если в нём содержится приказ, повиноваться. Единственный раз, когда я настоял на своём, кажется, доказал мне, что впредь во всём лучше слушать вас. Ведь вы оказались правы в отношении Луизы. Она мне не пара. И мне чрезвычайно стыдно, что в этом вопросе я не поверил вам, но вынужден был поверить Королю. Ведь для меня ваш авторитет намного выше!
- Вы поверили человеку, который лучше знает её сердце, Рауль, и это правильно, - ответил Атос. - Я хотел спросить ваше мнение насчёт наших дальнейших действий?
- Мне кажется, Король дал нам чёткие указания ехать в Блуа, - ответил Рауль. - Но если нам не следует подчиняться его решению, тогда я жду ваше решение, которому подчинюсь с радостью.
- А я желал бы, чтобы вы принимали решения самостоятельно, Рауль, поскольку после того, как мы оба с вами ошиблись, я не хотел бы в дальнейшем принимать важнейшие решения в вашей жизни за вас, - ответил Атос. - Я уже стар и скоро покину этот свет. Вы теперь граф, а после моей смерти станете маркизом де Ла Фер. На войне вы, кажется, весьма легко принимали самые опасные решения самостоятельно, так почему же вы не хотите делать это сейчас?
- Война - это война, я устал от слишком сильных страстей, которые старался заглушать опасностями и ненавистью к врагу, - ответил Рауль. - Но даже там самыми моими сильными страстями были воспоминания о Луизе. Теперь же я осознал, что это были воспоминания о женщине, которую я выдумал, поскольку они совсем не совпадают с чувствами той, которая существует в реальности. По этой же причине я понял, сколь наивными были мои мечты, сначала - составить счастье нам двоим через наш брак, затем - найти утешение в боях, и, наконец, в конце всего у меня осталась единственная мечта - погибнуть, чтобы навсегда заглушить в сердце любовь, которая не причиняла ничего, кроме боли.
- Это было бы крайне жестоко по отношению ко мне, Рауль, - сказал Атос. - Когда я узнал, что вы погибли, а всё говорило мне именно об этом, в ту же минуту я захотел умереть. Лишь счастливая случайность или, вернее, заботы нашего друга отвратили он нас с вами костлявую руку смерти.
- Мне кажется, отец, спрашивая меня о наших будущих действиях, вы уже имели какое-то решение? - спросил Рауль.
- Король не велел нам немедленно отправляться в Блуа, он сказал нам, что мы свободны, - уточнил Атос. - Блуа подождёт. Нам следует кое с кем повидаться здесь, в Париже.
- С господином д"Артаньяном? - спросил Рауль.
- Если бы д"Артаньян был в Париже, он поехал бы в Бастилию за нами, или, во всяком случае, встретил бы нас на выходе, - ответил Атос. - Прежде всего мы навестим госпожу де Шеврёз. Если во Франции происходит что-либо, заслуживающее внимания, она об этом знает. Кроме того, не забывайте, Рауль, что вы должны с почтением относиться к этой женщине, потому что об этом говорю вам я. Но не спрашивайте причин этого.
- Я с радостью подчиняюсь вашему приказу, граф, тем более что я и сам чувствую чрезвычайное расположение к этой почтенной даме, - ответил Рауль.
- Иного я и не ожидал от вас, сын мой. Тем более, что она проживает в Лувре, так что воспользуемся тем, что мы находимся здесь, и навестим её, - заключил Атос.
Когда-то супруга всесильного Шарля д"Альбера, герцога де Люиня теперь носила имя герцогини де Шеврёз. Её первый муж, герцог де Люинь, был человеком, впоследствии представившим и рекомендовавшим Людовику XIII малоизвестного тогда Ришельё, того самого, который стал впоследствии великим кардиналом и первым министром Франции. Герцогиня де Шеврёз, урожденная Мария де Роган, причастная к таким великим событиям, не переставала влиять на судьбу Французского королевства на протяжении всей своей жизни.
Интриговать её научил первый муж, герцог де Люинь, который так понравился Людовику, тогда ещё молодому дофину, что он выбрал его другом и наперсником во всех забавах. Этот красавец немедленно заметил обворожительную представительницу знатного рода де Роганов, которую в возрасте восемнадцати лет привез почти опальный, а некогда весьма влиятельный отец к королевскому двору чтобы она могла составить небольшое общество молодой супруге дофина, Анне Австрийской, отпрыску австрийского и испанского королевских домов. Герцог, в ту пору уже сорокалетний, немедленно сделал ей предложение. Супруги де Люинь сумели стать для царственной четы самыми желанными партнерами по всем затеям, которые предпринимал юный Людовик и его жена. Поговаривали, что вся четверка подчас спала под одним одеялом. После коварного удара Равальяка кинжалом, отнявшего жизнь славного короля Генриха IV, отца Людовика, последний стал называться Людовиком XIII, но долгое время оставался Королем лишь номинально. Фактически страной правила вдовствующая Королева Мария Медичи, её любовник Кончино Кончини, он же маршал д"Анкр и его уродливая супруга Леонора Галигай. Шарль де Люинь уговорил Людовика избавиться от ненавистных супругов Кончини и самому стать полноправным Королем. Юный Людовик распорядился убить фаворита матери маркиза Кончино Кончини на глазах собственной матери, вдовствующей Королевы, а супругу маркиза, Леонору Галигай велел казнить. Сослав собственную мать Королеву Марию Медичи в Блуа, Людовик окончательно утвердился в качестве суверена. После этого на герцога де Люиня как из рога изобилия посыпались милости в виде должностей и званий. И хотя де Люинь был негодным государственным деятелем, он оставался ближайшим другом Людовика XIII, тогда как Мария де Люинь сближалась с Анной Австрийской всё ближе и ближе, поговаривали даже об их любовных отношениях. Поскольку сам я также был долгое время довольно близок с Марией, я, казалось бы, должен был знать о том, правда это, или выдумки, но Мария никогда ничего не рассказывала на этот счёт, из чего я делаю вывод, что это правда, которую она желала сохранить на случай, если ей потребуется шантажировать свою бывшую подругу ещё и этим фактом. Следовательно, у неё были и доказательства этой связи. Впрочем, подчеркну, что это - всего лишь догадки.
Королева-мать, Екатерина Медичи, не смирилась тогда со своим уходом из большой политики и при помощи герцога д"Эпернона, бывшего миньона Генриха III, создателя королевской персональной охраны, состоящей из сорока пяти мушкетеров, собрала ополчение, которое направила против собственного сына, Людовика XIII, однако, единственное, чего ей удалось добиться, это того, что Король уступил под её руку Анже и Шинон, но запретил ей возвращаться в Париж. Тогда Королева-мать затеяла гражданскую войну, чем изрядно подпортила дела Короля. К счастью для Людовика XIII де Люинь представил ему в это время Ришельё, который великолепно разбирался в проблемах внутренней и внешней политики. Ришельё был тогда всего лишь епископом Люсонским, а с де Люинем его познакомил отец Жозеф, серый кардинал. Не без помощи Ришельё при Понт-де-Се Король нанёс своей матушке разгромное поражение, после чего тот же Ришельё послужил посланником мира между матерью и сыном.
Между тем, молодой фаворит Короля, Шарль де Люинь, постепенно стал самым влиятельным человеком во всей Франции, поскольку сам Людовик XIII весьма неохотно занимался государственными делами, фаворит же его придумывал всё новые развлечения для Короля, в которых, разумеется, участвовали не только суверен и его фаворит, но и их жены. Дружба Марии с Королевой окрепла настолько сильно, что даже когда Мария по неосторожности стала причиной выкидыша Королевы, подговорив её кататься с разбегу на скользком полу дворца, то и этот печальный эпизод не привёл к их разрыву, хотя Король был весьма разгневан на Марию де Люинь, так неудачно упавшую на его супругу. Этим сильнейшим влиянием на судьбу Франции Мария не ограничилась. Когда её супруг, герцог де Люинь, впал в немилость вследствие излишней заносчивости, и в скором времени скончался, то ли от болезни, то ли от огорчения, а, возможно, от какой-то третьей причины, его весёлая вдовушка недолго горевала, так что двое её детей, Людовик-Шарль и Анна-Мария, довольно быстро получили отчима в лице ровесника Шарля де Люиня, первого мужа Марии, Клода Лотарингского, герцога де Шевреза, сына того самого Генриха де Гиза, прозванного Меченным, который расправился с адмиралом де Колиньи и вдохновил Карла IX на предательскую расправу над гугенотами в Варфоломеевскую ночь 24 августа 1572 года, когда лишь чудом не погиб Генрих Наваррский, будущий Король Франции Генрих IV, отец Людовика XIII и дед Людовика XIV. С тех пор Мария стала называться герцогиней де Шеврёз, под этим именем она и вошла в историю и под ним же она возникает в моих мемуарах. Умение тонко интриговать, которое Мария приобрела от первого мужа, осталось её любимым и основным занятием, что объясняется её мнением, что вся королевская семья Франции - это лишь средство для того, чтобы составить счастье для Марии, которое она понимала, как власть, богатство и знатность.
Поначалу Мария очень тесно сошлась с Ришельё, ставленником её первого мужа. Она даже подбивала Анну Австрийскую к связи с ним за спиной Короля, однако, Королева испугалась, что Первый министр, и без того уже почти державший в своих руках всю Францию, использует её лишь как средство для ещё большего укрепления своей власти, либо путем усиления влияния через неё на Короля, либо дискредитируя её в глазах Короля с целью завоевания ещё большего доверия, уже не только в вопросах политики, но и в области семейных дел, что для Людовика XIII, было намного более важной сферой.
Когда же Ришельё стал торопить Марию с её посредническими делами, та выдумала опасную шутку, сообщив кардиналу, что Королева жаждет увидеть, как он танцует сарабанду, после чего уже не сможет противиться настойчивости кардинала. Действительно, в молодости Ришельё был отличным танцором, но подобные развлечения не вязались с его кардинальским титулом. Мария придумала для Анны развлечение, которое состояло в том, чтобы уговорить его исполнить горячий танец, отличающийся богатым ритмическим рисунком, что требует от танцора известной ловкости и раскованности. Для пущей эффектности представления Королева уговорила кардинала облачиться в соответствующий костюм танцора. Она сообщила кардиналу, что никто кроме неё его не увидит, а за ширмой прячутся лишь музыканты. Когда же Ришельё уже почти исполнил свой танец и ожидал награды в виде благосклонности Королевы, он услышал женский смех из-за ширмы. Тогда он стремительно подскочил к ширме и отодвинул её, обнаружив за ней не только музыкантов, но и герцогиню де Шеврёз в компании с братом Короля, с которым, между прочим, герцогиня де Шеврёз состояла в слишком уж близкой дружбе, далеко выходящей за рамки учтивой приветливости. С этих пор герцогиня де Шеврёз и кардинал де Ришельё стали заклятыми врагами, что не мешало им время от времени заключать союз для решения дел, в которых они оба были заинтересованы.
Так, например, как-то раз Ришельё узнал, насколько сильно потрясла Королеву выходка Бекингема, явившегося по случаю свадьбы герцога Орлеанского с принцессой Генриеттой, дочерью короля Карла Английского, которого теперь, после его смерти и после воцарения его сына, Карла II, называют Карлом I. Выходка герцога состояла в том, что явившись к Французскому двору в качестве посланника Карла I, с которым он также состоял в отношениях более чем дружеских, подобно тем, в каких состоял де Люинь с Людовиком XIII, герцог как бы невзначай задел нитку, которая удерживала тысячу жемчужин, усыпавших его парадный костюм. Жемчужины покатились по полу, придворные тут же бросились их собирать по всему залу, что создало изрядный переполох. В этот момент никто уже не смотрел ни на герцога, ни на Королеву, но Бекингем сделал вид, что ничего существенного не произошло и продолжал, не отрываясь, любоваться красотой Анны Австрийской, что не осталось незамеченным с её стороны. Когда же ему стали предлагать в горстях собранные с полу драгоценности, он лишь отмахнулся, сказав, что те, кто их собрал, могут оставить их себе. Богатый, красивый, щедрый и влюблённый в неё Бекингем не оставил её равнодушной. Узнав, насколько сильно эта выходка потрясла Анну, а также оценив внешность и блистательную роскошь английского посланника, Ришельё задумал с помощью герцогини дискредитировать Королеву, содействуя укреплению её неравнодушного отношения к Бекингему. Мария пылко принялась содействовать сближению Анны и герцога.
Глава 365
Через некоторое время во время прогулки по аллеям, Королева зашла с герцогом в лабиринт, сделанный из кустов лаврового листа, постриженных так, что кусты образовывали сплошные стены. В центре лабиринта была небольшая беседка, куда и вошли Королева и герцог. Придворные дамы несколько отстали от влюблённой парочки. Вдруг до их слуха донёсся крик Анны Австрийской, выражающий, по-видимому, испуг или недовольство, впрочем, возможно, что это был просто крик от неожиданности. Придворные бросились спасать Королеву и застали её в состоянии весьма смущенном, в её одежде они отметили некоторый беспорядок, как и в одежде герцога. Этот случай придворные болтуны не преминули рассказать Королю, присовокупляя к рассказу, по-видимому, весьма значительные речевые украшения, созданные из собственной фантазии и домыслов. Бекингем тотчас же был удалён из Франции по настоянию Людовика XIII.
Кардинал решил использовать этот эпизод для ещё большего охлаждения между Королем и Королевой, ради чего он просил Марию де Шеврёз содействовать установлению переписки между Анной и Бекингемом. Поначалу Мария подогревала чувства Анны исключительно по указанию Ришельё, однако, со временем уверившись, что Королева для неё является более надёжным гарантом карьерного роста, чем кардинал, полностью перешла на сторону своей подруги в этом вопросе, как и во всех последующих. Впрочем, это не помешало родному брату герцогини, герцогу Рошфору целиком встать на защиту интересов кардинала и вступить в борьбу против собственной сестры.
Я уже упоминал, как ценой неимоверных усилий д"Артаньяну, Атосу, Портосу и мне удалось спасти честь Королевы в пикантной истории с алмазными подвесками.
После этих событий очаровательная заговорщица отнюдь не угомонилась. Она решила свергнуть Ришельё и для этого была готова использовать все свои чары. Поначалу она хотела привлечь для этого на свою сторону меня, но я заявил, что ему, лицу духовному, не пристала борьба против главы французской католической церкви.
- Сударыня, для вас я готов почти на любое безумие, - ответил я ей тогда. - Я готов чинить препятствия тем делам, которые проворачивает Его Святейшество за спиной Его Величества, но я не готов проливать кровь священной особы, которая лишь на одну ступень ниже Папы Римского.
Тогда герцогиня попыталась уговорить меня привлечь для этих целей моих друзей, Атоса, Портоса и д"Артаньяна, на что я также ответил решительным отказом.
- Дайте мне лишь только их адреса, дорогой д"Эрбле, - сказала герцогиня. - Я сама с ними переговорю.
- В том-то и беда, что у меня нет их адресов, герцогиня! - солгал я. - Я понадеялся на свою память и не записал адреса своих друзей, но память меня подвела!
Тогда герцогиня завела другого любовника, графа де Шале, которого и подговорила на авантюру, имеющую целью физическое устранение Ришельё.
В планах герцогини было уничтожение не только кардинала, но и самого Людовика XIII, после чего предполагалось возвести на трон брата Короля, Гастона Орлеанского, укрепив его права на престол женитьбой на Анне Австрийской, которая должна была бы по замыслу герцогини овдоветь вследствие роковой случайности во время покушения. Для того, чтобы дю Шале согласился на эту авантюру, хитрая герцогиня убедила его, что покушение имеет целью защиту чести самой герцогини, поскольку коварный кардинал, якобы, задумал убить герцогиню за то, что она не соглашается стать его любовницей. Как известно, влюблённый в каждом готов видеть соперника, поэтому он с лёгкостью поверил герцогине и пошёл на этот смертельно опасный шаг. Наивный и болтливый дю Шале похвастался перед своим дядей, командором де Балансе, что в самое ближайшее время Ришельё уже не будет донимать французов своими налогами и новыми законами, поскольку его визит к принцу Гастону Орлеанскому будет последней поездкой кардинала куда-либо. Чувства гражданского долга у командора были намного более значительно развиты, чем родственные чувства к племяннику, поэтому он немедленно сообщил о планах племянника кардиналу, заговор был изобличен, а дю Шатле схвачен и казнён по обвинению в государственной измене. При этом кардинал простил не только членов королевской фамилии, но также и герцогиню де Шеврёз, сохраняя к ней удивительную снисходительность, которую, по-видимому, можно было объяснить лишь остатками признательности к семье де Люиня за помощь в успешном старте его карьеры. Были и такие, кто говорил, что снисходительность кардинала - это снисходительность к матери одного из своих детей. Король простил свою супругу, своего брата и герцогиню де Шеврёз, подругу молодости, но ничего не забыл.
Я могу приоткрыть завесу тайны всепрощения Короля в отношении герцогини. Разумеется, какую-то роль сыграло его прошлое увлечение ей, а также память о весёлых совместны посиделках вчетвером. Но главное в другом. Герцогиня играла на двух досках, на одной - за белых, на другой - за чёрных. Иными словами, часть тайн, к которым ей удалось прикоснуться, она раскрывала кардиналу, другую часть тайн, которые она узнавала о кардинале, она раскрывала Королеве. Можно сказать, что она сама изобрела эту вражду, сама выдумывала заговоры, и сама же помогала их разоблачить. Конечно, всё не столь уж примитивно, если бы она была уверена в том, что заговор будет удачным, она сохраняла бы верность заговорщикам, но заметив малейшую слабость в их намерениях или действиях, она обеспечивала себе отход на исходные позиции тем, что раскрывала, по меньшей мере, небольшую часть сведений. Так что кардинал полагал, что лучше иметь такую осведомительницу в позициях врага, нежели расправиться с ней и в следующий раз не знать, откуда ожидать удара. Этим и объясняется также и то, что ни один заговор против Ришельё никогда не увенчался успехом.
После смерти Ришельё и воцарения Мазарини в качестве первого министра и тайного супруга Анны Австрийской герцогиня чуть было не осталась не у дел. Но не такова она была, чтобы оставить попытки влияния на самых первых персон Франции. Создав вокруг себя кружок так называемых Высокомерных, она была инициатором заговора с целью свержения Мазарини, в котором участвовал также и герцог де Бофор и её кузен герцог де Рошфор, а также несколько принцев. Заговорщики попали в Бастилию, сама же герцогиня отделалась ссылкой в своё поместье в Тур на пять лет.
Тридцать шесть лет брака с герцогом Клодом де Шеврёз оставили герцогине ещё троих детей, титул и имя, под которым она и вошла в историю. Овдовев, герцогиня продолжала интриговать и участвовала в десятке заговоров, в одном из которых опиралась на безумно влюбленного в неё престарелого маркиза де Шатонефа, посвященного во все государственные дела на правах хранителя государственной печати. Все вовлеченные в заговор мужчины даже под пытками скрывали её участие, будучи влюблены в очаровательную герцогиню, чем она с успехом пользовалась. Так, например, маркизу де Шатонефу его влюблённость принесла более четырех лет тюрем, но в сравнении с судьбой дю Шатле это было не так уж плохо. Герцогиня интриговала с целью воцарения Гастона Орлеанского, если это не удавалось, она строила интриги по отторжению от Франции Лотарингии и прилегающих территорий, вступала в переписку с королевскими домами соседних государств, давала обещания от имени царственных персон и нарушала их от собственного имени.
Наконец, она решилась даже торговать различными сведениями, которые она получила вследствие своих интриг. Она не решилась торговать тайной Анны Австрийской, состоящей в существовании родного брата Короля, брата-близнеца, понимая, насколько это опасно. Для начала она решила использовать не столь убийственные тайны, а всего лишь сведения о незарегистрированных долгах Фуке. Сначала она попыталась продать документы, доказывающие этот долг, самому суперинтенданту финансов, но Фуке не был расположен платить шантажистам, и отказал, даже не вникая в суть предложения, в чем, вероятно, была его роковая ошибка. Потерпев поражение в этом предприятии, герцогиня решила продать эту тайну и изобличающие её письма тому, кто должен был бы заплатить за них ещё больше. Таким человеком был враг Фуке, Кольбер. К несчастью для герцогини, Кольбер был намного менее щедр, чем Фуке, поэтому сумму, за которую ей не удалось продать эти письма Фуке, герцогине пришлось уменьшить. Договорились по-родственному. Не удовлетворившись полученной суммой, она уговорила Кольбера устроить ей свидание с Королевой, на которую воздействовала намёком на тайну о рождении Филиппа, близнеца Людовика. Действуя как самая умелая шантажистка, герцогиня заявила, что эта тайна умрёт вместе с ней, после чего пожаловалась на денежные затруднения, не позволяющие ей привести в порядок и содержать на должном уровне её фамильный дворец. Королева, частично растроганная, частично напуганная, разумеется, оказала финансовую поддержку бывшей подруге.
Но герцогиня не удовлетворилась этой двойной финансовой поддержкой - от Кольбера и от Королевы. Она желала проживать в Лувре, вблизи Королевы, она должна была участвовать в политике, она должна была интриговать. Для герцогини де Шеврёз жизнь состояла в интригах, без интриг она свою жизнь не мыслила.
Ко всему прочему, герцогиня являлась матерью виконта де Бражелона, о чем она не так давно узнала от Атоса, поскольку, родив от случайной связи, не собиралась заботиться о своем незаконном ребенке, и поэтому удовольствовалась тем, что велела подбросить дитя его отцу.
Атос, воспринявший этого подкидыша как дар небес, воспитал Рауля и обеспечил его материально, оформив усыновление и переписав на его имя виконтство де Бражелон. Я уже довольно много внимания уделил этой даме по той причине, что она и на мою жизнь оказала существенное влияние, кое-где позитивное, кое-где негативное. Я уже объяснил, по какой причине я стал относиться к ней заметно хуже. Этой причиной было то, что она запретила мне считать моих детей моими детьми, а нашу общую дочь использовала для воздействия на мужчин, на которых её нынешняя красота, несколько пострадавшая от прожитых лет, уже не воздействовала так, как это было во времена её пылкой молодости. В конце концов она сделала нашу общую дочь любовницей этого негодного Поля де Гонди, которого я когда-то намеревался вызвать на дуэль и убить, чего всё-таки не сделал, поскольку Атос торопил меня поскорее спасать Карла I, о чём я сильно жалею.
К этой-то даме и направился Атос вместе с Раулем в надежде узнать новости о своих друзьях.
Глава 366
- Рауль, не стоит говорить герцогине о том, что Король сделал из вас графа, а меня просил впредь пользоваться моим наследственным званием маркиза, - сказал Атос. - Вы слышали от меня объяснения того, что я называюсь графом.
- Да, отец! - ответил Рауль. - Позвольте же и мне оставаться виконтом.
- Нет, это не вежливо по отношению к Его Величеству, да и не требуется по соображениям скромности. В кругу ваших друзей граф де Гиш, вы воевали непосредственно под командованием герцога де Бофора, вы были окружены не бедными мушкетёрами, а знатными грандами, и, я полагаю, так будет и впредь. Гордо называйтесь графом де Бражелоном, и, быть может, вы найдёте успокоение в мысли о том, что для честной девушки лучше быть супругой графа, чем фавориткой Короля. Но было бы разумнее вовсе не вспоминать об этой мадемуазель.
- Я уже забыл о ней, отец, - ответил Рауль. - Точнее, прошу простить, кажется, я невольно солгал вам. Сейчас я попытался осознать свои чувства к ней. Да, я был бы рад, если бы она пожалела, что предпочла мне то положение, в котором находится. Но я забыл надеяться на счастье с ней, и в этом отношении я не солгал.
-Хорошо, но мы уже подошли к комнатам герцогини, - сказал Атос. - Герцогиня никогда не запирает двери, но давайте постучим.
Атос решил посетить первую интриганку Франции, герцогиню де Шеврёз, в надежде разузнать что-нибудь о своих друзьях.
- Здравствуйте, граф, здравствуйте виконт, так вы, стало быть, живы? Я этому очень рада. - сказала герцогиня, хотя в её тоне не было слышно удивления по этому поводу. - Что ж, я также бесконечно рада тому, что вы посетили меня в моём скромном дворце.
Виконт подумал, что дворец герцогини едва ли следует описывать таким эпитетом, но смолчал.
- Но ведь вы, вероятно, вспомнили обо мне, поскольку вам нужно что-то от меня? - спросила герцогиня таким тоном, который не предполагал ответа на этот вопрос. - Поскольку единственное, что я могу вам предоставить, это совет или сведения, и поскольку граф - человек такого ума, что он не нуждается в советах какой-либо женщины, я полагаю, что вы пришли ко мне за какими-то сведениями. Спрашивайте.
- Целью нашей поездки, герцогиня, было узнать, не имеете ли вы каких-либо вестей о наших общих друзьях, но ваш вопрос заставляет меня просить вас поделиться с нами также и слухами о нашей собственной смерти. Что заставило вас думать, что мы уже не входим в число живых?
- Об этом говорят повсюду, но я не вникала в подробности, - отмахнулась герцогиня. - Стоит ли разбирать сведения, которые, как я вижу, оказались ложью? Что касается наших общих друзей, то таковых я не знаю, граф.
- Я говорю, по меньшей мере, о господине д"Эрбле, - ответил Атос. - Были времена, когда он входил в число если и не друзей, то уж во всяком случае не врагов Вашей Светлости.
- Ах, этот! - улыбнулась герцогиня. - Он давно уже не тот мушкетёр, которого я любила, и, самое главное, я уже давно не та белошвейка Мари Мишон, которую любил он.
- По-видимому, герцогиня, не только любовь, но и верность должны быть взаимными, или же о них не стоит говорить, - улыбнулся Атос. - Безусловно, господин д"Эрбле остался вашим другом, и для этого он вовсе не обязательно должен был оставаться тем, чем был мушкетёр, о котором вы говорите, для белошвейки, о которой вы также не забыли.
- Если бы он изменял мне со многими, я бы не обращала на это внимания, - ответила герцогиня, - но он слишком сильно увлёкся одной, а это уже невыносимо для женщины, которая на протяжении длительного времени сама была единственным его увлечением, даже в том случае, если она не ограничивала собственные увлечения этим мушкетёром.
- Я полагаю, мы можем простить господину д"Эрбле его маленькие слабости, - снисходительно ответил Атос.
- Слабостью можно было бы назвать увлечение какой-нибудь красавицей, которая в политике ровным счетом ничего не значит, - возразила герцогиня. - Увлечение такой женщиной, как Анна Женевьева де Бурбон-Конде герцогиня де Лонгвиль не может быть названо слабостью. Женщины из этого рода всегда были на самой стремнине политических процессов, и если и не творили историю Франции единолично, то уж во всяком случае не останавливались в стороне от них. Увлечение подобной женщиной это не слабость, а сила мужчины, если учесть, что и ответное увлечение, как вы его называете, со стороны герцогини де Лонгвиль, я должна признать, что Мари Мишон более не интересна мушкетёру Арамису. Сестра Принца Конде и Принца де Конти, супруга Генриха II де Лонгвиля, это важная фигура на шахматной доске Франции.
- Но ведь и вы, герцогиня, имеете весьма прямое отношение к этой ветви знатнейшего дворянского рода Франции! - возразил Атос.
- Вот именно поэтому я не могу ему простить такой измены, - ответила герцогиня, и теперь её голос не звучал как голос равнодушной усталой женщины, в нём была целая гамма чувств. - Ведь в её лице он попросту нашёл более молодую и более влиятельную копию герцогини де Шеврёз, более эффектную во всех отношениях, чем подлинная де Шеврёз, которой нынче являюсь я!
- Быть может это - всего лишь политический союз, - предположил Атос.
- Если от политических союзов родятся дети, господин граф, то такой союз уже не только политический, - горько усмехнулась герцогиня.
- Герцогиня де Лонгвиль состоит в браке, поэтому нет ничего удивительного, что она родила дитя, - сказал Атос таким тоном, что можно было подумать, что он верит своим словам.
- Именно потому, что герцогиня де Лонгвиль состоит в браке, я никак не могу предположить, что сын герцогини, именуемый Шарль-Парис, родился от законного мужа, - возразила герцогиня. - Скорее я уж поверю, что он зачат от какого-нибудь знакомого философа, хотя бы даже от герцога Франсуа де Ларошфуко.
Замечу к слову, что герцогиню де Шеврёз особенно бесило то, что Ларошфуко тоже в прошлом был её поклонником и другом, а теперь сделался любовником герцогини де Лонгвиль. Никакая женщина не скажет доброго слова о другой женщине, которая увела у неё целых двух любовников!
- Судя по всему, вы не поможете нам отыскать господина д"Эрбле, - сказал с сожалением Атос.
- Поверьте, что вам, граф, я помогла бы даже в этом, но я, действительно, не знаю, куда подевался этот ваш Арамис, - с грустью сказала герцогиня. - Последняя наша встреча прошла не в духе нежных воспоминаний двух старинных друзей. Я перестала интересоваться его перемещениями. Знаю лишь о том, что он собирался включить себя в число друзей Фуке, что не умно для человека таких достоинств и талантов, как д"Эрбле. При первом взгляде на Фуке можно предсказать его судьбу. С самого начала было ясно, что он будет карабкаться вверх до тех пор, пока не сорвётся вниз и не расшибётся в лепёшку. Такие люди не умеют останавливаться. Он не видел разумных границ своего величия, своей власти и славы. При этом он пытался изобразить остатки какого-то первобытного благородства, с которым в цивилизованном обществе просто невозможно выжить. Тем более, если благородство тебе не присуще по рождению, нет смысла пытаться его изображать. Уж если д"Эрбле связался с Фуке, он должен был понимать, что такая связь либо погубить его вместе с ним, либо ему придётся бросить его в последнюю минуту. Впрочем, Фуке уже арестован, осуждён и отправлен в Пиньероль, а д"Эрбле скрылся в Испанию. Кажется, его карьера епископа - не самая верхняя ступень, достигнутая им. Кардиналом он, конечно, не стал, но он занимает довольно высокое положение в Ордене Иезуитов. Я даже допускаю, что он его возглавляет. Кажется, в Испании он купил себе герцогское владение, так что теперь его имя - герцог д"Аламеда. Он сблизился с испанским двором, вероятно, метит на дипломатическую должность. Он придумал использовать голубей для связи со своими шпионами. Его люди повсюду. Кажется, это его люди спасли вас, граф, и вас, виконт? Жаль, что среди них нашёлся предатель, так что его благие намерения чуть было не стоили ему жизни. Кажется, вам довелось провести несколько дней в Бастилии? Я слышала, что туда же упекли и его самого, одновременно с вами, но через сутки Король привёз туда д"Артаньяна, после чего оба они покинули Бастилию всего лишь через час после того, как туда вошёл д"Артаньян. Воистину, этого человека не удержит никакая Бастилия! Ваш добрый д"Эрбле вновь отбыл за границу, но прилагает усилия для того, чтобы вытащить вас из Бастилии. Послезавтра он намеревался устроить штурм Бастилии, но он уже знает, что вас освободили, так что штурм отменён. Господи, что вы хотите от старой, отошедшей от дел герцогини? Я знаю лишь то, о чём говорят, то тут, то там. Так что извините, я не могу вам дать ровным счётом никаких сведений о ваших друзьях. Например, я совсем не знаю, что за узника повёз капитан д"Артаньян в Пиньероль с эскортом из двадцати мушкетёров. Этот человек менее значителен, чем Фуке, которого везли туда же в сопровождении пятидесяти мушкетёров, но, быть может, малый конвой назначен из соображений секретности? Во всяком случае, господин Кольбер предпринял своё маленькое расследование и секретно от Короля направил по следу д"Артаньяна четырёх своих людей. Нет, граф, у меня нет для вас никаких существенных сведений о ваших друзьях, простите за то, что я вас разочаровала.
- Даже если ваши сведения не точны, в чём я сомневаюсь, вы сообщили мне много важного, - ответил Атос. - Благодарю вас герцогиня и преклоняюсь перед вами и вашей осведомлённости. Его Величеству следует уволить всех своих шпионов и деньги, которые он на них тратит, платить вам одной. Это было бы выгодное вложение средств, ведь вы в курсе всех новостей!
- Ах, граф, самая большая новость на сегодняшний день это та, что виконт не погиб в вылазке, в которой пропал герцог де Бофор, и что вы не окончили жизнь самоубийством на следующие сутки, - произнесла герцогиня, и на этот раз Атос уловил в её голосе нотки радости. - Меня в настоящий момент больше всего занимает именно эта новость. Расскажите же мне не то, как вам удалось остаться в живых, это я знаю, а поведайте, как вам удалось убедить всех, что вы погибли.
- Я и сам этого не знаю, герцогиня, - ответил Атос, - но жизнь приучила меня не проявлять настойчивости в получении информации, без которой можно обойтись.
- Это означает, что вы не можете обойтись без информации о своих друзьях, граф? - спросила герцогиня. - Жаль, что вы не причисляете меня к своим друзьям.
- Герцогиня, для меня вы больше, чем друг, поверьте, ведь то, что вы сделали для меня, это больше, чем если бы вы всего лишь спасли мою жизнь! - сказал Атос и с нежностью посмотрел на Рауля. - Но в отношении информации о вас мне всегда важно знать, что вы в безопасности, а я это знаю, потому что Король никогда не обидит вас.
- Откуда такая уверенность? - спросила де Шеврёз со смехом.
- Вы предоставили Его Величеству такое множество поводов обидеть вас, герцогиня, что коли уж он не сделал этого до сих пор, можно быть уверенным, что он не сделает этого и в будущем, - ответил Атос.
- Ах, граф, все видят поводы обидеть меня, но никто не видит причины, по которым я должна чувствовать себя обиженной! - отмахнулась герцогиня. - Знаете ли вы, д"Артаньян вовсе не в восторге от поручений Короля? Вместо того, чтобы возглавлять свои две сотни мушкетёров, устраивая учения, дежурства и парады, он сначала выполнял обязанности тюремщика для Фуке, а после этого вот уже более месяца носится по всей Франции почти в одиночестве, выполняя какие-то неясные функции, связанные, по-видимому, со скрытными поездками, перевозкой государственных преступников и перестройкой замков для их содержания. Совсем недавно он появился в Париже на одни сутки, после чего вновь исчез в том же самом направлении, откуда прибыл. Уж не думает ли Король перенести столицу в Пиньероль? Что за блажь - вывозить самых опасных государственных преступников в замок, находящийся в опасной близости с границей Италии?
- Нам иногда сложно понять решения Королей, герцогиня, - сказал Атос. - Благодарю вас, герцогиня, за полезные сведения, не смею больше злоупотреблять вашим временем.
- Граф, я прошу вас оставить со мной виконта на некоторое время, - поспешно сказала герцогиня. - Мне необходимо поговорить с ним на те темы, на которые вы, по-видимому, не имели времени поговорить с ним.
- Не смею отказать вам в этой просьбе, герцогиня, - ответил граф с улыбкой. - Рауль, ты правильно делал, что отмалчивался, пока мы с герцогиней вели свою небольшую беседу, но побывать в обществе такой ослепительной дамы и не высказать своего восторга, это, по меньшей мере, невежливо. Помните, сын мой, что герцогиня - ваш верный друг, с ней вы можете быть предельно откровенны в любых вопросах. Однако, не злоупотребляйте её терпением и не говорите ей о достоинствах других женщин.
- Граф! Я не высказал своего восторга о красоте и уме герцогини только потому, что не смел перебивать вас, - сказал Рауль и его красноречивый взгляд подтвердил правоту его слов.
- Ах, милый юноша, ваш восторг может быть справедливым только при условии, если вы будете сравнивать меня с моими ровесницами, - ответила герцогиня, покрываясь румянцем от удовольствия. - Я убеждена, что вас окружают дамы намного привлекательнее пожилой герцогини, прожившей непростую жизнь.
- Мадам, ваша скромность лишь дополняет тот набор чудесных качеств, о котором я сказал, - галантно ответил Рауль.
- Не буду мешать вашей беседе, герцогиня, ещё раз благодарю за сведения, которые вы мне сообщили, - сказал Атос, после чего с нежностью поцеловал руку герцогини, которая тут же подставила ему и другую свою руку, получившую такой же поцелуй.
- Граф, вы заставляете меня думать, что, вероятно, я обращала своё внимание вовсе не на те предметы, на которых следовало бы сосредоточиться, - вздохнула герцогиня с кокетством. - Как часто мы, женщины, упускаем своё счастье, гоняясь за призраками, тогда как оно, быть может, состоит вовсе не в том, к чему мы стремимся, и оно, быть может, было не столь уж недоступным, как нам казалось!
- То же самое могут о себе подчас сказать некоторые мужчины, герцогиня, - ответил Атос, заглянув в глаза де Шеврёз.
"Был миг, когда я чуть было не подумал о том, что мог бы жениться на ней, - подумал Атос, покидая герцогиню. - Впрочем, это вздор!"
"Если и существует человек, с которым я могла бы быть счастлива безо всех этих многочисленных планов преобразования того, что всё равно так и не смогла улучшить, то, вероятно, этот человек должен быть во всём похож на графа де Ла Фер, - подумала герцогиня, глядя вслед уходящему Атосу. - Но ведь он всего лишь граф! Ах, если бы он был принцем!"
Глава 367
Сколько бы Филипп не оттягивал встречу tet-a-tet с Королевой, супругой Людовика XIV, то есть теперь с его супругой, которую ему предстояло убедить, что он и есть Людовик XIV, он понимал, что эта встреча неизбежна. Общение с Ла Вальер дало ему первый опыт интимной близости с женщиной, а также убедило его в том, что вовсе не обязательно любить ту, с которой вступаешь в близкие отношения. Здоровые инстинкты делают своё дело, в особенности, когда его визави молода и привлекательна, а ко всему прочему сама стремится к успеху интимной встречи.
Кроме того, Филипп открыл, что можно даже полюбить женщину, отношения с которой складываются наилучшим образом, а также осознал и то, что у Короля не могут плохо сложиться отношения с какой бы то ни было женщиной при дворе. Он обратил уже внимание на нескольких прелестных фрейлин, и увидел, что всего лишь благожелательный взгляд творит чудеса, а на лицах тех, кого он удостоил взгляда, он читал разрешение зайти в дружбе с ними сколь угодно далеко. В книгах о любви, которые он читал, мужчинам приходилось добиваться благосклонности своих возлюбленных самыми разнообразными жертвами. Но он не читал книг о любви Короля, поэтому жизнь внесла свои коррективы в его литературный романтический опыт.
Ситуация облегчалась тем, что Людовик XIV уже продемонстрировал всему двору, что предпочитает общество Ла Вальер обществу своей супруги, так что даже две или три встречи с Ла Вальер могли предшествовать его близкому свиданию с законной супругой Короля, что не вызвало бы никакого удивления и не стало бы причиной его разоблачения.
Кроме того, Филипп понял, что любого, кто посмел бы объявить его самозванцем, ждёт всеобщее презрение, подобные утверждения не получат поддержки, кроме, может быть, ситуации, если подобное подозрение закрадётся в ум слишком уж большого количества придворных, окружающих его, и если они решатся поделиться своими сомнениями. Такая ситуация была маловероятна, но следовало быть осторожным. Следовало разделять их и властвовать над ними.
Но он продолжал с дрожью в сердце думать о той, которая занимала все его помыслы, пока он томился в заключении. Он мечтал о том, чтобы хотя бы мельком вновь её увидеть, теперь же в его власти была возможность видеться с ней столько раз, сколько он захочет, в пределах разумного. Он не имел в виду плотскую любовь, но хотя бы возможность вновь увидеть её была поистине фантастической перспективой
Он узнал её имя. Катерина-Шарлотта де Грамон. Она была старшей дочерью Антуана III де Грамона и Франсуазы-Маргариты дю Плесси Шивре, племянницы кардинала Армана де Ришельё. Её старшим братом был Арман де Грамон, граф де Гиш, один из миньонов Филиппа Орлеанского, который, как я уже писал, был близок с его женой, принцессой Генриеттой Стюарт. Также он был другом виконта де Бражелона, которого Филипп нынче сделал графом де Бражелон.
Филипп узнал, что четыре года назад, в 1660 году Катерина Шарлотта вышла замуж за Луи Гримальди, второго герцога Валентинуа и наследника трона Монако, сына Эркюля Гримальди его супруги Аурелии Гримальди, в девичестве Спинола. В этом браке с разницей в год у Катерины-Шарлотты уже родилось пятеро детей: в январе 1661 года мальчик, названный Антуаном, в январе 1662 года две девочки-близняшки, Марий-Тереза-Шарлотта и Жанна-Мария, в мае 1663 года девочка Тереза Мария Аурелия и в июле 1664 года девочка Анна-Ипполита. Кажется, что Катерина-Шарлотта де Грамон была вполне счастлива в браке, так что Филиппу надлежало бы оставить все надежды на романтическое свидание с ней, хотя, как он видел на примере Людовика XIV, роль которого ему предстояло играть во всём, брак - вовсе не повод для того, чтобы не общаться самым теснейшим образом с прочими представителями противоположного пола. Если Король мог исполнять свои супружеские обязанности не только в отношении супруги, то почему же Княгиня Монако не могла бы поступать также? Вопрос лишь в том, любит ли она его? И любила ли тогда, когда он встречался с ней волей случая сначала в раннем детстве, а затем и в том возрасте, когда романтические чувства остаются в душе навечно?
Филипп решил познакомиться с ней теперь, когда он появился в Лувре в совершенно новом качестве, он не знал, следует ли открыться ей, или же предстать в виде Людовика? Открыться было бы опасно, но если бы она отдала свою любовь Королю Людовику XIV, это оскорбило бы Филиппа, его сердце твердило ему, что он должен добиться её любви под своим истинным именем, то есть он должен ей признаться, что он - не Людовик, а тот, кого она видела, и к кому, как ему показалось, не осталась равнодушной.
"О Катерине Шарлотте я подумаю после, - убеждал себя Филипп. - Я должен решиться зайти в спальню Королевы как Король и выйти из неё утром, как супруг, тогда мне уже не будет угрожать никакое разоблачение! Я обязан преодолеть свою робость, или я не достоин того головокружительного шанса, которое Судьба подарила мне вот уже второй раз в жизни. Я не должен повторять ошибки первого раза, я должен стать Королём, мне не нужны советчики, советники и опекуны, я - не марионетка, и мне не нужен кукловод! Я буду добрым приятелем д"Артаньяну, или лучше, я буду справедливым Королём и останусь по отношению к нему именно этим - тем, чем является добрый и справедливый Король по отношению к достойному капитану своих мушкетёров, ведь, кажется, и сам д"Артаньян не хочет ничего большего".
Женщина, которая не только принадлежит ему по праву того, чьё место он занял, но и которой он принадлежит как супруг по этому же самому праву, Мария-Терезия, Королева, должна быть покорена им так, будто он делает привычное дело. Она ничего не должна заподозрить.
Филипп назначил для себя этот день и постарался приготовиться к встрече как можно лучше. На всякий случай он приготовил путь к отступлению. Если встреча произойдёт не должным образом, можно будет сослаться на волнения в связи с международными событиями. Отношения с Испанией вновь обострились несмотря на то, что для их урегулирования в своё время и был заключен брак Людовика XIV с Марией-Терезией.
- Мадам, я прошу простить меня за то, что слишком часто пренебрегаю общением с вами, - сказал Филипп в один из вечеров, обращаясь к Королеве.
- Ваше Величество вправе поступать так, как считает нужным, - ответила Королева. - Я буду рада видеть вас на своей половине тогда, когда вы сочтёте необходимым.
- Необходимость - это не то понятие, которое должно регулировать встречи между супругами, - возразил Филипп, находя, что сам не верит тому, что говорит.
- В первые месяцы нашего брака, Ваше Величество, лишь острая необходимость выполнения других более срочных задач могла отвлечь вас от общения со мной после ужина, - со вздохом сказала Королева. - Теперь же лишь необходимость поддержания видимости благополучного брака вынуждает вас на эти встречи.
- Меня ничто не может вынуждать, я - Король Франции, и единственные предписания, которые для меня имеют значения, это предписания Божьи, - возразил Филипп. - Даже предписания Папы для меня имеют значение лишь постольку, поскольку я готов видеть в нём посланника Божьего.
- Именно эти предписания и указывают любому Королю Европы посещать свою супругу хотя бы иногда, - с грустью проговорила Королева. - И я рада этому, поскольку иначе, полагаю, я видела бы Ваше Величество ещё реже, чем вижу в настоящее время.