Жув Д Арк : другие произведения.

Брут

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Трагедия
  БРУТ
  
  
  
  Трагедия в отдельных сценах
  
  Действующие (и упоминаемые) лица
  
  Марк Юний Брут - сенатор, приемный сын покойного Квинта Сервилия Цепиона, впоследствии претор
  Сервилия - его мать
  Юния Старшая - его сестра
  Юния Секунда - его средняя сестра
  Юния Терция (Тертулла) - его младшая сестра
  Марк Порций Катон Младший - дядя Брута, сводный брат Сервилии
  Гай Юлий Цезарь - понтифик и триумвир, император, любовник Сервилии
  Марк Антоний - племянник (троюродный?) Цезаря
  Марк Тулий Цицерон - сенатор и философ, бывший диктатор
  Гней Помпей Великий - триумвир, император
  (Геминий - помощник Помпея, убийца отца Марка Юния Брута)
  (Децим Юний Силан - отчим Брута, второй муж Сервилии)
  Марк Лициний Красс - миллиардер, триумвир
  Марк Кальпурний Бибул - второй консул во время консульства Цезаря
  Помпея - вторая жена Цезаря, якобы родственница Гнея Помпея Великого
  Марк Петрей - сенатор
  Муция - жена Помпея, любовница Цезаря
  Публий Валумний - приятель Брута
  Стратон - приятель Брута и Публия Валумния
  Порция - дочь Катона, жена Бибула, платоническая любовь Брута
  Гай Октавий - внучатый племянник Цезаря, впоследствии Гай Юлий Цезарь Август (Октавиан).
  Октавия - сестра Гая Октавиана
  Децим Юний Брут
  Клодий, он же Клодион, бывший знатный гражданин, а ныне плебей, клиент Юлия Цезаря.
  Клавдия, его сестра, легкого нрава и поведения, в прошлом - жена Брута.
  
  
  
  КЛОДИЙ-КЛАВДИЙ И ЕГО СЕСТРА КЛАВДИЯ
  
  Действующие лица
  
  Клодий, он же Клодион, в прошлом Клавдий, бывший знатный гражданин, а ныне плебей, клиент Юлия Цезаря.
  Клавдия, его сестра, легкого нрава и поведения.
  
  
  КЛОДИЙ.
  Сестрица, перестала бы ты мучить
  Поэта-ипохондрика Катулла.
  Ведь он себе уж места не находит,
  Терзаясь от любви неразделенной!
  
  КЛАВДИЯ. Клодий! Перестань болтать пеонами и амфибрахиями, как какой-нибудь патриций! Говори по-человечески!
  КЛОДИЙ. Я говорю, что Катулл совсем высох от любви к тебе, сестрица, а ты будто нарочно распаляешь его страсть и издеваешься над ним. Тебе его не жаль?
  КЛАВДИЯ. А тебе какое дело до этого, братец? У меня есть законный муж - Марк Юний Брут. Если я захочу приласкать еще кого-то, то только уж не Катона!
  КЛОДИЙ. Да ведь он впадает в худший вид хандры: творческую диарею! Он наводнил своими стишками весь Рим.
  КЛАВДИЯ. Ты не любишь поэзию?
  КЛОДИЙ. Я не люблю скандалы, которые запланировал и устроил не я. От них никакого веселья, а зачинщиком все считают меня.
  КЛАВДИЯ. Не вижу связи между стихами Катулла и скандалами, которые устраиваешь ты или кто иной.
  КЛОДИЙ. Потому что твое сильное место отнюдь не голова, сестрица.
  КЛАВДИЯ. Это было оскорбление?
  КЛОДИЙ. Нет, комплимент твоим женским прелестям.
  КЛАВДИЯ. Оставь, братец, комплименты! И так уже весь Рим говорит, что мы сожительствовали.
  КЛОДИЙ. В инцесте нет ничего порочного, если не родятся дети. А рождение детей - это в принципе порочная практика, такое можно себе позволить лишь под старость, когда жизнь потеряла всякую привлекательность. Если сестрица хороша, почему бы и не приласкать ее? Этот вид развлечений нынче очень популярен. И вообще, весь Рим давно спит под одним одеялом. Неудивительно: сам Цезарь подает нам ободряющий пример. По простыням он пробрался к власти, в постелях он создает политические блоки, через женщин узнает и о готовящихся заговорах.
  КЛАВДИЯ. Братец, в тебе говорит уязвленное мужское достоинство.
  КЛОДИЙ. Согласись, это хотя бы говорит, что оно у меня есть. (В зал) Иным и уязвлять нечего.
  КЛАВДИЯ. Ты враждуешь с Цезарем с тех пор, как тебя застукали у его жены.
  КЛОДИЙ. Враждую? Чепуха! Мы - лучшие друзья! И потом, злиться должен в этом случае не я, а он. Кстати, откуда ты можешь знать, что я был именно у его жены, а не у чьей-нибудь другой? Ведь на празднике в честь великой богини в доме Цезаря собрались все знатные женщины Рима! К кому из них я пробирался, знаю только я и она! Да и то она может жестоко ошибаться на этот счет!
  КЛАВДИЯ. Там не должно было быть ни одного мужчины.
  КЛОДИЙ. Вот и чудно! Женщины без мужчин порой позволяют себе такое! Ты не представляешь, как остро такие собрания привлекательны для мужчин!
  КЛАВДИЯ. Теперь уже представляю, братец, коль скоро ты, переодевшись женщиной, проник туда.
  КЛОДИЙ. Никто бы и не догадался, если б не негодная служанка, поднявшая крик так некстати.
  КЛАВДИЯ. Некстати там был ты, а не служанка.
  КЛОДИЙ. Брось, сестрица! Я отлично повеселился.
  КЛАВДИЯ. А наказание?
  КЛАВДИЯ. Оно было довольно мягким и ничуть не отбило у меня желание проказничать и дальше.
  КЛАВДИЯ. Я никак не пойму смысла фразы, сказанной Цезарем.
  КЛОДИЙ. И никто не поймет. В этом - величие Цезаря. Он говорит такие фразы, которым можно приписать какой угодно смысл, в зависимости от обстоятельств.
  КЛАВДИЯ. И все же. Он сказал: "Жена Цезаря - вне подозрений". И многие решили, что он считает ее непричастной к твоим проказам.
  КЛОДИЙ. Да, но ведь он таки развелся с ней!
  КЛАВДИЯ. Вот это-то и странно.
  КЛОДИЙ. Ничего странного. Жена Цезаря должна быть вне подозрений - это второй смысл этой фразы. Должна быть! А если жена Цезаря оказалась недостойной этого высокого положения, то с ней надо развестись.
  КЛАВДИЯ. Но если он ее подозревал, то почему не дал ходу делу против тебя? Я не пойму: она должна быть вне подозрений, или была и есть вне подозрений?
  КЛОДИЙ. В этом-то вся шутка! Одной единственной фразой он объяснил и почему он не обвиняет жену, и почему расстается с ней. Ловкач! Он - мастер изъясняться двусмысленностями. Прямо второй Сократ!
  КОЛДИЯ. Разве Сократ изъяснялся двусмысленностями?
  КЛАВДИЯ. Откуда мне знать? Сократа считают умнейшим человеком, а он ничего не писал. Или наоборот, он ничего не писал, поэтому все считают его самым умным. Разве не двусмысленность?
  КЛАВДИЯ. А на самом деле, что Цезарь хотел сказать этой фразой?
  КЛОДИЙ. Кто знает? Или и то и другое, или ни того, ни другого, или что-то третье. Никто его не понял! Умнейший человек! На самом деле ему нужны были мои услуги на будущее, и более уже не нужна была прежняя жена, поскольку он запланировал более выгодный брак. Следовательно, ему необходимо было так обвинить жену, чтобы и не очернить себя, и не преследовать меня. Его великолепная фраза, поставила всех в тупик, и позволила ему действовать по своему усмотрению. Учитесь, демагоги всех времен! Этот человек достигнет всего, поскольку он умеет представить что угодно чем угодно.
  КЛАВДИЯ. Но только сомнительно, чтобы такому человеку, как Цезарь, был так уж необходим такой человек, как ты.
  КЛОДИЙ. Ты считаешь меня ничтожеством только лишь потому, что я твой брат. Это - ошибка многих женщин. Кроме того, ты презираешь меня только лишь потому, что познала меня как мужчину. Это ошибка всех женщин без исключения. Отрешись от этого и ты поймешь, как я велик.
  КЛАВДИЯ. Не очень-то велик, как я могла заметить.
  КЛОДИЙ. Величина мужского достоинства определяется не его органами, а его чувствами! Чувства мои велики и разносторонни.
  КЛАВДИЯ. И все они выпирают из одной стороны, и даже из одного места.
  КЛОДИЙ. А из тебя так и выпирают замашки римской волчицы.
  КЛАВДИЯ. Как ты посмел назвать меня шлюхой?
  КЛОДИЙ. Я назвал тебя волчицей.
  КЛАВДИЯ. Ты же знаешь, что означает это слово в Риме!
  КЛОДИЙ. Зато я пользуюсь литературным языком. Все знают, что основателей Рима, Ромула и Рема, выкормила волчица. Попробуй, скажи, что их выкормила шлюха, и тебя закопают заживо в землю. А скажи, что они вскормлены волчицей, и все с тобой согласятся. Даже на памятнике изваяли волчицу, а не шлюху. Впрочем, если бы изваяли шлюху, по каким признакам можно было бы понять, что она - шлюха? Другое дело волчица - посмотришь на неё, и сразу видишь, что волчица. То есть шлюха. Ведь настоящая волчица не выкормила бы их, а сожрала, это каждому понятно. Но насколько приятнее называть молочную мать основателей Рима волчицей, чем шлюхой, настолько же и безопасней! Хотя все понимают, что речь идет об одном и том же, в зависимости от выбранных слов ты станешь историком или преступником, лириком или циником. Вообще, КЛАВДИЯ, неверно выбранное орудие в бою не так опасно, как не правильно подобранное слово в присутствии сильных мира сего. Не столь важна правильность поступков, сколь правильность их толкования впоследствии. Если бы Спартак победил, он стал бы императором, но поскольку наш приятель Красс четвертовал его и всех его сподвижников, Спартака называют смутьяном. Слова, дорогая сестрица, важнее дел! Цезарь прекрасно умеет выбирать слова, именно поэтому он - Цезарь. Никто не понимает фразы "Жена Цезаря - вне подозрений", но все ее почтительно цитируют, и каждый вкладывает в нее самый благородный смысл. А ее можно истолковать и так и сяк, и этак. Молодчинка, Гай, он так овладел риторикой, что вскоре овладеет и всем Римом.
  КЛАВДИЯ. Один пример ничего не доказывает.
  КЛАВДИЯ. Примеров тьма. Как ты назовешь должность, которую занимал Цезарь при царе Вифинии Никомеде Четвертом? Дипломатический представитель Рима? Или царская наложница? Виночерпий или жена? Как ни назови, смысл один. Риму нужен был дипломатический представитель, чтобы Никомед был с нами дружен, а Никомеду нужна была наложница, не важно, какого пола. Цезарь великолепно совместил эти должности, с пользой для Рима, и с удовольствием для себя и для Никомеда.
  КЛАВДИЯ. Да уж. Недаром, я слышала, когда он в гневе крикнул, что оседлает весь сенат как жеребец кобылицу, кто-то из сенаторов возразил, что женщина не может взять мужчин таким способом.
  КЛОДИЙ. А знаешь, что он ответил? "Амазонки, однако, смогли!" И он считал свой ответ изящным. Вот в чем суть Цезаря: он предпочтет быть женщиной - победителем, чем мужчиной - проигравшим. В этом он берет пример со своего кумира Александра. Этот македонский царек покорил весь мир и не покорился ни одной женщине, потому что у него под руками всегда были юноши, выполняющие обязанности полководца днем и супружеские обязанности ночью. Стишки об Александре Цезарь твердит наизусть, словно это поэмы Гомера. Да и в Гомере он вызубрил описания не только батальных сцен, но и эротических тоже. Потому-то он и не рассердился на меня за то, что я переоделся женщиной. Видать, что и сам он способен на подобные проделки. К тому же я ему оказал до того и после этого случая так много разнообразных услуг, которые не купишь ни за какие деньги. Даже в плебеи ради него перешел, а мне ведь и патрицием жилось не плохо.
  КЛАВДИЯ. Только я так и не поняла, о каких услугах Цезарю ты тут говорил.
  КЛОДИЙ. Их множество и все они неоценимые. Ты же знаешь, что Цезарь пробрался в консулы на волне народной поддержки и вопреки недружелюбию сенаторов. По нашим законам, дорогая, сенат - лишь совещательный орган, а вся законодательная власть у народного собрания.
  КЛАВДИЯ. Это лишь на словах.
  КЛОДИЙ. Разумеется, но Цезарь этим воспользовался и на деле тоже. Когда сенат с ним был не согласен, он пригрозил собрать народное собрание и голосовать там спорные вопросы. А поскольку все понимают, что толпа его поддержит, сенат был вынужден согласиться со всеми требованиями Цезаря. Ведь намного приятнее продемонстрировать уступчивость, чем слабость. Принуждение также отличается от вынужденного согласия, как рабство в цепях от рабства со свободными руками.
  КЛАВДИЯ. Это всего лишь игры словами. Ну и при чем же тут ты?
  КЛОДИЙ. Пойми, дуреха. Если хочешь обуздать сенат, то посты народных трибунов не должны заниматься случайными людьми! Народный трибун может наложить вето на любое решение. Неприкосновенность трибуна охраняется законом.
  КЛАВДИЯ. Теперь я понимаю, зачем ты затеял этот фарс с усыновлением.
  КЛОДИЙ. Разумеется! Только плебей может занимать эту должность. А ведь я не плебей. Был. Поскольку меня усыновил плебей, то я теперь вполне могу претендовать на эту должность.
  КЛАВДИЯ. Претендовать-то сможешь, а вот выберут ли тебя, это вопрос.
  КЛОДИЙ. Никаких вопросов, поскольку этим займется сам Цезарь. Кого он пожелает видеть народным трибуном, того и выберут, то есть меня. Все оговорено. Я буду поддерживать Цезаря, а он будет поддерживать меня, вместе мы - сила!
  КЛАВДИЯ. Слон и мышонок! Несокрушимый блок!
  КЛОДИЙ. Напрасно иронизируешь! То, что не по зубам слону, зачастую вполне может одолеть с помощью мышонка. Мышонок подгрызет, что надо и где надо, а слону останется лишь наступить.
  КЛАВДИЯ. Вот она - римская демократия в действии!
  КЛОДИЙ. Демократия основана на предубеждении, что некомпетентные и неспособные к управлению люди, собравшись вместе, выработаю компетентное решение. Ерунда. В толпе люди лишь глупеют. Сумма многих глупостей не дает в итоге ум, она дает бесконечную глупость, глупость многократно умноженную. Если толпой не управлять, это будет уже не демократия, а безвластие. Демократия - это ветер. Поставь парус, и ты сможешь идти даже против ветра силой этого самого ветра. Демократия без агентов власть предержащих хуже оружия в руках безумца, хуже звериных ловушек, вырытых в случайных местах. Это - сила без цели, или, что много хуже - сила со случайно выбранными целями. Я предпочел бы заснуть в горящем доме, чем довериться демократии, которой не руководят такие политики, как Цезарь. К счастью, такого никогда и нигде не будет. Везде и всюду, где мнение народа имеет какое-нибудь значение, находятся люди, умеющие формировать это мнение и прекрасно им пользоваться в своих целях.
  КЛАВДИЯ. И ради этого ты записался в сыночки к девятнадцатилетнему плебею, которому в отцы годишься - и по возрасту, и по уму и по состоянию?
  КЛОДИЙ. Вот именно эти тонкости позволяют мне оставаться независимым от моего приемного папаши. А что тебя смущает? По нашим законам возраст приемного отца никак не регламентируется по отношению к приемному сыну. Так же как нет никакой разницы между приемными родителями и родными. Так что я теперь самый что ни на есть безродный плебей, и ничто не мешает мне быть выразителем чаяний народных масс.
  КЛАВДИЯ. Только уж от меня теперь держись подальше. Никто не заставит меня лечь в постель с плебеем, будь он даже мой собственный братец.
  КЛОДИЙ. Даже вот эти денежки?
  КЛАВДИЯ. Хм. Я сказала "никто не заставит", но я не говорила "ничто не заставит". Сколько тут?
  КЛОДИЙ. Вот ты уже и торгуешься с собственным братом. Говори после этого, что ты не волчица!
  КЛАВДИЯ. Ладно, я - волчица, как и все остальные римские женщины, но только учти, что это тебе обойдется намного дороже.
  КЛОДИЙ. Вот это - разговор. Держи все деньги, сестрица, это лишь маленький аванс. В них мы теперь не будем нуждаться.
  КЛАВДИЯ. Мой умница! Мой мышоночек!
  
   (Клодий обнимает Клодию и увлекает ее за сцену. КЛАВДИЯ взвизгивает и хохочет).
  
  
  СЕНАТ ПЕРЕД ПРИХОДОМ ЦЕЗАРЯ
  
  Действующие лица:
  Лентулл - консул
  Домиций Агенобарб - сенатор
  Марк Туллий Цицерон - сенатор, философ, ритор, бывший временный диктатор, обличенный званием "Отец отечества".
  Марк Фавоний - сенатор, друг Брута.
  Марк Юний Брут - сенатор
  Марк Порций Катон Младший - дядя Брута, сводный брат Сервилии
  Сенаторы - несколько десятков, изображающие несколько сотен, в том числе Кассий.
  
  ЛЕНТУЛЛ.
  
  Сенаторы! Грядет большое горе.
  С войсками в Рим стремится Юлий Цезарь.
  Не должен был провинций покидать он
  без нашего на то соизволенья,
  но Рубикон уже переступил он
  и вторгся за запретную границу,
  себя поставив этим вне закона.
  
  (Ропот в сенате)
  
  ЛЕНТУЛЛ. Опасность представляют легионы под властью непокорного смутьяна! Нам не собрать достаточного войска, мы Рим теперь не сможем отстоять. Поэтому Помпей нам предлагает покинуть Рим и с ним соединиться, затем собрать достаточные силы, чтоб обуздать зарвавшегося Гая.
  АГЕНОБАРБ. Вот результаты вашего потворства! Давно было пора его приструнить. Теперь же мы бежать должны с позором!
  ЛЕНТУЛЛ. Он замыслов своих не открывал нам и раньше был вполне благонадежным.
  АГЕНОБАРБ. "Благонадежно" к власти он стремился, и не скрывал он этих устремлений, на лбу лишь только не писал, пожалуй, что власти хочет он как можно больше.
  ЦИЦЕРОН. Сейчас не время обвинять друг друга, стоим мы на пороге потрясений, и если быть теперь войне гражданской, то не от разногласий среди граждан - от дерзости единственной персоны, утратившей и совесть и рассудок.
  ФАВОНИЙ. Но почему теперь мы отступаем? Сказал же Гней Помпей, как помним все мы, что стоит ему топнуть лишь ногою, и тут же соберутся легионы! Теперь на Рим идет с войсками Цезарь! И нечем Риму защитить себя. Так топни же, Помпей теперь, не мешкай! Нам легионы будут очень кстати! Найдется ли другой подобный повод величие Помпея проявить? За что ж его "Великим" называем?
  ЦИЦЕРОН. Фавоний, твою шутку оценили. Помпей, конечно, говорил красиво, но образность излишнюю не будем использовать теперь мы для насмешек. Не время обсуждать слова Помпея, куда опасней Цезаря дела.
  ЛЕНТУЛЛ. Нам поспешить желательно в Брундизий, где Гней Помпей с войсками ожидает. Недолгими должны быть наши сборы, поскольку Юлий Цезарь на подходе. Заканчиваем нынче заседанье, увидимся в дороге. На Брундизий!
  
  (Все расходятся, остаются Цицерон, Брут и Кассий).
  
  ЦИЦЕРОН, БРУТ, КАССИЙ
  
  Марк Юний Брут - сенатор
  Марк Тулий Цицерон - сенатор и философ
  Гай Кассий Лонгин - сенатор, шурин Брута.
  
  
  ЦИЦЕРОН. Печальных дней настала череда. Расколот Рим на две враждебных части. Нас покидает Гней Помпей Великий, и с войском к нам идет Гай Юлий Цезарь.
  БРУТ. Врагами называет Юлий Цезарь всех, кто с Помпеем нынче Рим покинет.
  КАССИЙ. Помпей же называет всех врагами, кто не покинет Рим как можно раньше.
  ЦИЦЕРОН. Друзья мои, пришла пора решаться, за кем и с кем держать дальнейший путь. И я, признаться, сам пути не вижу.
  БРУТ. Марк Туллий Цицерон! Такой политик, философ и разумный человек, как ты - и вдруг пути нам не укажешь? Кому ж его и знать, как не тебе?
  ЦИЦЕРОН. Марк Юний Брут! Катон, твой славный дядя, свой путь давно бескомпромиссно выбрал. Ссылаясь на законы и порядок, в любых делах он Цезарю противник. И хоть мы уважаем все Катона, нельзя сказать, что тут он беспристрастен. Есть много личных поводов для ссоры. Ты сам о них осведомлен изрядно. Тебе, Гай Кассий, также слышать больно то, что сказать сейчас я собираюсь. Но родственные чувства умолкают, коль речь должна идти о чести Рима. Ни в чем не упрекаю я Катона, наверное, он прав в своем решеньи, но не должны идти мы столь же слепо на поводу у личной неприязни. Ведь неприязнь толкнуть нас может в бездну.
  КАССИЙ. Катон мне не такой уж близкий родич. Люблю Катона я как гражданина, которому подобных редко сыщешь. Его авторитет давно незыблем, и лишь с твоим он, Марк, сопоставим.
  ЦИЦЕРОН. Спасибо, Кассий, за благое слово. Вернемся к теме. Кто? Помпей иль Цезарь?
  БРУТ. В такой альтернативе все ужасно. Нельзя ль так выбрать, чтоб ни с тем, ни с этим? Один готовит Риму тиранию, другой ее готовит Риму тоже, вопрос лишь в том, кто в Риме воцарится, а кто быть должен изгнан иль убит.
  КАССИЙ. Но быть ни с кем теперь намного хуже. Когда какой-то шаг ты совершаешь, пусть даже он не приведет к победе, по крайней мере, будешь знать, что сделал все, что по силам было совершить.
  ЦИЦЕРОН. Ты, Кассий, прав. Хотя, в иное время полезней было б быть ни с тем, ни с этим, когда Помпей и Цезарь враждовали. Когда-то я считал, что лучше дрязги: пусть ссорятся, грызутся как собаки. Объединились вместе три тирана - Красс, Цезарь и Помпей - одною кликой. Тогда всерьез я начал опасаться, что в Риме больше нет путей к свободе. Один лишь путь с тиранами бороться - все делать для того, чтоб их поссорить. Когда единству их конец настанет, тогда ростки свободы прорастут. Кто ж знал тогда, что есть такие ссоры, которые ведут к войне гражданской? И кто же знал, что этакие войны любой другой войны намного хуже? Когда мы воевали с Карфагеном, с Египтом, с Иудеей - с кем угодно - все было ясно, просто и понятно. Тут друг, там - враг, здесь - тыл, а там война. Хоть римляне в тех войнах погибали, но погибали также и враги. Притом, бывало, к счастью, и такое, когда врагов намного больше гибло. В таких мы побеждали часто войнах - гораздо чаще, нежели противник. В таких победах мы приобретали не только славу - земли и рабов, а также деньги, золото, продукты и много прочих ценных достояний. И даже проиграв в войне Парфянской, в границах мы сильнее укрепились. Но если Рим с самим собой враждует, приобретений в битвах быть не может, земли, рабов и денег не захватишь, лишишься лишь того, что прежде было. В такой войне победы быть не может. Уж лучше пусть тираны сговорятся, чем разорят весь Рим в войне друг с другом и Рима сыновей в бою положат - в жестоком и бессмысленном бою. Но примирить теперь их невозможно. Так значит, чтоб скорей войну закончить, и мы должны по здравом размышленьи примкнуть к одной из этих двух сторон. Помпей иль Цезарь? С тем идти, иль с этим? Свое уже я мнение составил, но прежде я хотел бы вас послушать.
  БРУТ. Ты знаешь, Цицерон, мои пристрастья. Гай Юлий Цезарь - друг моей семьи. Он с матерью моей изрядно дружен, и в этом - нечто большее, чем дружба. И знаешь ты, что Гней Помпей виновен в предательстве коварном и злодействе, по наущенью этого тирана убит был мой отец ударом в спину. Я вырос сиротой неотомщенным. От жажды мести кровь во мне вскипает. Легко понять, что если б по пристрастьям я принимал теперь свои решенья, мне следовало б к Цезарю примкнуть. Но отвергаю я свои обиды, когда заходит речь о благе Рима! Помпей сенатом был во всем поддержан, а Цезарь шел наперекор сенату. Возможно, силы меньше у Помпея, но больше у него законной власти. И если б нынче каждый римский воин не за корыстью шел, а за законом, остался б Цезарь тотчас же без войска. И, значит, выбор мой - идти с Помпеем.
  КАССИЙ. Я говорить, как Брут, не расположен, риторике я меньше обучался, но сердцем всем я нынче с ним согласен. К тому же и Катон сейчас с Помпеем. И весь сенат ушел за ним поспешно: так быстро все отъехали из Рима, что вся казна осталась без хозяев. Рим опустеет. Если и трибуны уйдут из Рима, в нем не будет власти, и Цезарь в Рим войдет как меч в подбрюшье.
  ЦИЦЕРОН. Тому назад уже лет двадцать с лишним заметил Рим беспечного гуляку, кудрявой головой пленял он женщин, а также острой и скабрезной шуткой. Племянник Гая Мария, Гай Цезарь, Корнелию себе он выбрал в жены. Но тесть его, Корнелий Луций Цинна, всесильный Цинна, всемогущий консул, карьере Гая не помог нисколько, поскольку непредвиденно скончался. Тогда вернулся в Рим с победой Сулла, в проскрипциях своих подверг гоненью врагов своих, и многих уничтожил. Легко попасть в проскрипции мог Цезарь. Тут впору бы с Корнелией расстаться. Но Юлий Цезарь проявил характер. Любил ли он Корнелию? Возможно. Но стал уже тогда он марианцем и делал ставку на поддержку черни. А, может быть, взыграла в Гае гордость. И понял Сулла, что за птица - Цезарь, к каким полетам он себя готовит. Сказал тогда о нем народу Сулла: "Сто Мариев таится в этом парне, так бойтесь же, когда они проснутся!" Тиран легко тирана разгадает. Был Сулла прав: Гай Цезарь - ужас Рима.
  БРУТ. Сказал Катон перед своим отъездом: "Убью себя, коль победит Гай Цезарь, а победит Помпей - уйду в изгнанье".
  ЦИЦЕРОН. Сказал бы я: "Под стать Амфиараю я нынче ради чести умираю", как этот древний сказочный герой и я готов пожертвовать собой, я также был готов бы выпить яд, но наши смерти Рим не защитят.
  КАССИЙ. К тому же раньше срока яд не пей, быть может, все же победит Помпей.
  БРУТ. Ничем не лучше будет этот выход. Припомните, как Куриона драму смотрели мы на играх Аполлона, и как сказал Дефил, великий трагик слова свои как будто бы к Помпею: "Да, ты велик, но только потому, что мы ничтожны!" - все рукоплескали. Сказал Дефил: "Законы попирая, ты видишь в том великую заслугу. Но знай: настанет день, и ты заплачешь!" Как будто было сказано Помпею. Все римляне прекрасно понимали, что заслужил Помпей слова такие.
  КАССИЙ. Их Цезарь заслужил ничуть не меньше.
  ЦИЦЕРОН. Помпей тогда не наказал Дефила, и Куриону с рук сошли намеки. А будь тогда диктатором Гай Цезарь - не поручился б я за жизнь Дефила. Припомить дело Веттия хотя бы. Подослан был к Помпею он убийцей, но оказалось: провокатор Веттий. Он показал на консула Бибула, а также на Катона, Куриона, и даже на тебя, Марк Юний Брут. Его признанья были смехотворны. Он утверждал, что в сговоре с Бибулом, и лично дал Бибул ему кинжал. Как будто в Риме нож достать так сложно, что только римский консул может лично диковинку такую раздобыть! Пытался Цезарь устранить Бибула, поскольку был ему он конкурентом. К тому же Веттий был клиентом Гая. К диктаторству стремленье очевидно у Цезаря и даже в поговорках. Как часто говорил, что за корону готов бы был и преступить закон.
  КАССИЙ. Тем более тогда примкнем к Помпею.
  БРУТ. На время смерть отца ему забуду.
  
  СЕНАТ С ПРИХОДОМ ЦЕЗАРЯ
  
  Действующие лица:
  Гай Юлий Цезарь - император (полководец, удостоившийся триумфа)
  Марк Антоний - полководец Цезаря и родственник
  Сенаторы - малая часть сената, оставшаяся после того, как большая часть их примкнула к Помпею и покинула Рим.
  
  ЦЕЗАРЬ. Отцы-сенаторы, приветствует вас Цезарь! Печальное сейчас настало время. Я вместе с вами горестно скорблю о гнусном поведении Помпея. Я не хотел особых полномочий, я лишь хотел законности и мира. Вы помните, была договоренность, что консульство Помпей на год получит. Но речь тогда не шла о диктатуре! Когда сказали мне войска оставить, явиться в Рим обычным гражданином, увидел я подвох не без причины в таком невыполнимом предложеньи. Триумвират сложился справедливый, в котором Гней Помпей, и Красс, и Цезарь имели одинаковую силу. Но Красс погиб, за Парфию сражаясь. Остались Гней Помпей и Юлий Цезарь. Вы видите, что положеньи этом коль Цезарь стать никем бы согласился, то Гней Помпей тогда б стал в Риме всем. Сенат он заменил бы и собранье, диктатором пожизненным он стал бы! Вам нужен ли пожизненный диктатор? Спасая Рим, не сдал я полномочий. И так уже творились тут бесчинства, трибуны беспримерно оскорблялись, изгнал из Рима Гней Помпей трибунов! Я предлагал всегда переговоры. С Помпеем примириться был готов я. Но полномочий сдать я не согласен. Помпей себя немало опозорил, себя поставил этим вне закона. Сенату я теперь же предлагаю совместное правление со мною. Но если это вам не подобает, и коль со мной сенат не согласится, мне это будет очень-очень горько. Тогда другого выхода не вижу, как управлять страною самолично.
  
  (Молчаливое замешательство в сенате)
  
  АНТОНИЙ. Мне кажется, что все довольно ясно. Сенаторы тебя, Гай Юлий, просят решать вопросы так, как ты считаешь, они с тобой заранее согласны.
  
  (Легкое покашливание отдельных сенаторов Цезарь прерывает жестом - поднятием руки)
  
  ЦЕЗАРЬ. Других, надеюсь, не услышу мнений? (Цезарь грозно обводит сенат взглядом, молчание). Молчание сената, полагаю, указывает нам, что все согласны с тем, что сказал от имени сената наш славный полководец Марк Антоний? Я рад, что не угрозой, а согласьем приходим мы к единому решенью. Расположились в Риме легионы, чтоб власть забрать, согласье мне не нужно, но я не отнимать ее хотел бы, а получить с согласия сената. Теперь же так оно и получилось. Благодарю за честь и за доверье. (Пауза, сенаторы сидят молча). Благодарю, сказал я! Все свободны.
  
  (Сенаторы поспешно уходят, Антоний сбрасывает статую Помпея с пьедестала, голова Помпея откалывается и катится к ногам Цезаря. Цезарь хохочет).
  
  ЦЕЗАРЬ. Напомни написать в моих записках, какие были прения в сенате, как выступали многие достойно, и как пришли к единому решенью.
  АНТОНИЙ. Ты много тратишь времени на это.
  ЦЕЗАРЬ. Записки эти очень много значат.
  АНТОНИЙ. С восторгом прочитают их потомки.
  ЦЕЗАРЬ. Не знаю, как с потомками, но эти, которые передо мной дрожали, они прочтут и сами же поверят, что было все как я пишу об этом, а не как память их о том расскажет. Себе порою люди меньше верят, чем тем, кто обличен над ними властью. Слова играют в жизни роль большую в делах, в которых сила не поможет. А сила помогает выиграть в споре, когда слова помочь тебе не могут. Соединивши силу со словами, мир можешь ты своею сделать вещью. Без боя города мы занимаем. Не только лишь войсками, Марк Антоний, победы Юлий Цезарь достигает. Я обещаю в Рим вернуть законность, заступником теперь я выступаю попранных прав народного трибуна. Сенаторы трибунов зажимали, не слушали избранников народных, хотя они - отдушина плебеям. Народный гнев родит порой броженье опаснее, чем заговор смутьянов. Трибунов надо выслушать с вниманьем, и мненье их учесть, насколько можно. И если даже мненье их противно тому, что замышляет император, то можно так расставить ударенья, что белое как будто выйдет черным, а черное покажется им белым. Когда в народе хочешь ты поддержки, то обещай простить долги плебеям. Ведь должников в стране намного больше, чем тех, кто деньги в долг дает с процентом. А если хочешь средств собрать побольше, то обещай что выколотишь деньги из тех, кто задолжал большие суммы. Ростовщиков получишь ты поддержку. Дадут и без процента даже деньги в надежде, что их прежние вложенья вернутся к ним с положенным процентом. А коль захочешь деньги и поддержку народа получить единым махом, в сенате говори ты о возврате сполна долгов и полного процента, в собраниях народных же, напротив, скажи, что будут прощены проценты. Никто тебя на слове не поймает: сенаторы на митинги не ходят, а плебс в сенат, ты знаешь, не пускают. Учись Антоний побеждать словами. Помпея мы изгнали без сражений, хоть главное сраженье предстоит нам, но Рим без боя нам теперь достался.
  АНТОНИЙ. Рим принимает Цезаря с восторгом.
  ЦЕЗАРЬ. Восторга я, признаться, не заметил. С Помпеем убежала половина, и Рим теперь, как вижу я, пустует.
  АНТОНИЙ. Остались в Риме лучшие из лучших.
  ЦЕЗАРЬ. Не лги себе и мне. Остались те лишь, кто недвижимость ценит больше жизни. Дома с собой забрать они не могут, не могут и оставить без присмотра. Кто смог - богатства обратили в деньги, а деньги унесли с собой в Брундизий.
  АНТОНИЙ. И деньги не забрали все. Я слышал, что римская казна осталась в Риме. Лентулл поспешно так удрал к Помпею, что даже деньги не успел он спрятать, а вывести их было невозможно, немало весят этакие средства.
  ЦЕЗАРЬ. Нам деньги эти очень будут кстати! Так поспешим туда скорей, Антоний, тем более, что это в двух шагах.
  
  (Антоний уходит)
  
  ЦЕЗАРЬ (поднимает голову статуи Помпея). Помпей, тебе осталось жить недолго! С чего решил, Помпей, что ты великий? Без постамента и без этой штуки ты даже ростом очень зауряден! А полководцем ты великим был бы лишь если б не родился Юлий Цезарь. Тебе уже в Италии нет места. И в Греции тебе, Помпей не скрыться.
  
  
   ЦЕЗАРЬ И АНТОНИЙ И МЕТЕЛЛ
  
  Гай Юлий Цезарь - диктатор
  Марк Антоний - полководец Цезаря
  Метелл - народный трибун.
  Воины и офицеры Цезаря
  
  (У входа в подземелье храма Сатурна)
  
  ЦЕЗАРЬ. Казна не заперта! (Говорит в воздух) Лентулл, спасибо! (Офицерам) Забрать казну, доставить все ко мне.
  
  (Офицеры пытаются проникнуть вхранилище казны, но вход преграждает народный трибун Метелл).
  
  МЕТЕЛЛ. Остановись, несчастный Юлий Цезарь! Хранятся здесь казенные богатства. Не дело частных лиц - казны касаться! Сенат лишь ей распоряжатся вправе! Иль волею народного собранья расходоваться могут эти средства. В отсутствии же их лишь консул может решать, куда направить эти деньги, а после дать отчет о том сенату.
  ЦЕЗАРЬ. Уйди, Метелл, освободи дорогу. Перед тобой стоит Гай Юлий Цезарь, но долго он стоять тут не намерен.
  МЕТЕЛЛ. Ты говоришь народному трибуну, чтоб он тебе не заслонял дорогу?! Припомни, Цезарь, чьею ты поддержкой высокого добился положенья! Не на народ ли Цезарь опирался? Не властью ли народного трибуна возвышен был в былые времена ты? Не ты ли обещал, что восстановишь во всех правах трибунов от народа? А что ж на деле? Ты со мною споришь и хочешь поступить не по закону!
  ЦЕЗАРЬ. Я много слов уже, Метелл, потратил, и тратить их я дольше не намерен. Коль ты так глуп, что на моей дороге посмел ты становиться, мне нет дела, что думаешь, и что сказать посмеешь. Я убеждать тебя не собираюсь. Поверь, Метелл, намного будет проще тебя убить и труп собакам бросить, чем убеждать, чтоб дал ты мне дорогу и понапрасну тратить красноречье. Вооружен, как видишь, Юлий Цезарь, оружье не нуждается в законах. Несчастный, знай, что мне намного легче убить тебя, чем говорить об этом. (Офицерам) Что? Долго мне тут ждать? Распоряженье мое вы получили? Выполняйте.
  
  (Офицеры грубо отталкивают Метелла и входят в хранилище).
  
  ЦЕЗАРЬ (разворачивает свиток с перечнем, говорит в сторону). Пятнадцать тысяч полновесных слитков - пойдет мне это золото на пользу! Удачно, что казна в таком порядке, перечтена и сложена рядами. И серебром тут тридцать тысяч слитков, и звонкой полновесною монетой сестерциев все тридцать миллионов. С таким подспорьем - и войну не выиграть? Готовься к смерти, враг мой Гней Помпей. К кому ж теперь за помощью пойдешь ты? Ведь в Парфии тебе теперь не скрыться! Твоя жена - вдова бедняги Красса, которого парфяне и убили, и сын ее погиб, сражаясь там же. Нет в Парфию тебе, Помпей, дороги! Быть может, ты помчишься в Иудею? Припомнят иудеи, кто ограбил святилище и осквернил святыню! Помпея не укроет Иудея! Куда ж ты побежишь? Уж не в Египет? Что ж, я тебя, Помпей, и там достану! Прощать я буду римских полководцев, которые ко мне примкнуть решатся, или хотя бы не примкнут к Помпею. Мои теперь разбухнут легионы, твои войска, Помпей, теперь растают!
  
  
  ЛАГЕРЬ ПОМПЕЯ
  
  Гней Помпей - император
  Лабиен - полководец Помпея
  Петрей - легат Помпея
  Афраний - легат Помпея
  Воины и офицеры Помпея
  
  (Афраний и Петрей сидят у костра с левой стороны сцены)
  
  АФРАНИЙ. Стоят войска без битвы в ожиданьи. Кончаются продукты и терпенье.
  ПЕТРЕЙ. Поэтому братаются солдаты и переходят в Цезарево войско.
  АФРАНИЙ. Вполне это теперь закономерно.
  ПЕТРЕЙ. Здесь нашим попустительством, Афраний, лазутчики из цезарева войска по лагерю свободно также ходят, как поварские слуги по базару! Как будто не Помпея это лагерь, а рынок гладиаторов при цирке.
  АФРАНИЙ. Ты прав, Петрей, но что же с этим сделать? Солдаты эти вместе, локоть к локтю, бывало воевали в зной и в слякоть, у общего костра еду варили и укрывались общим одеялом. Теперь одни воюют за Помпея, другие служат в Цезаревом войске. Никто из них не ведает причины, поссорившие этих полководцев, и подчиняясь только дисциплине они идут с оружьем друг на друга. Встречаются тайком они по-братски, и делятся невзгодами своими. Для ненависти нет у них причины. Своим солдатам Цезарь больше платит. Поэтому еще я удивляюсь, что не сбежало все Помпея войско и не примкнуло к Цезарю поспешно.
  ПЕТРЕЙ (раздраженно). А ты откуда ведаешь, Афраний, что больше, чем Помпей, им платит Цезарь?
  АФРАНИЙ (спокойно). Лазутчики солдатам сообщили, солдаты доложили офицерам, а офицеры говорят легатам. Мне странно, что об этом ты не слышал.
  ПЕТРЕЙ. Немедленно лазутчиков повесить!
  АФРАНИЙ. Сначала их бы надо изловить.
  ПЕТРЕЙ. Всех воинов нам надлежит к присяге повторной привести, пока не поздно.
  АФРАНИЙ. Боюсь, Петрей, и это не поможет, но сделать это надо непременно.
  
  (Входит Помпей)
  
  ПОМПЕЙ. Гладите-ка сюда, какие деньги у Цезаря негодника в ходу! Свой профиль он осмелился чеканить, и надпись на динарий сделал "Цезарь". Такого еще в Риме не бывало, чтоб был живой правитель на монете! Себя к богам он, видно, причисляет! (С омерзением бросает монету на землю). На крест распять такого бога стоит!
  ЛАБИЕН. Достаточно его убить в сраженьи.
  ПОМПЕЙ. Сам знаю я, что войско не допустит, чтоб Цезарь был как раб простой распят. Но помечтать об этом мне приятно.
  
  (Помпей уходит в левую сторону сцены)
  
  ЛАБИЕН. Мечтанья вслух не красят полководца.
  
  (Лабиен уходит за Помпеем, Афраний и Петрей о чем-то тихо разговаривают, с правой стороны входят Брут и Кассий и стоят с правой стороны сцены)
  
  БРУТ. Примкнули мы к Помпея легионам, чтоб с Цезарем безжалостно сражатсья. Hо больше отступлений, чем сражений! Как зайцы мы от Цезаря бежим. Прилично было б дать ему сраженье, Помпей же предпочел войну с осадой. Осаду Цезарь выиграет, пожалуй, ведь нам придется вскоре голодать. Солдат нельзя держать скотом домашним, солдату лучше быть всегда в сраженьи, не то он превращается в скотину, которой очень трудно управлять. Нужны тогда такие будут меры, которых я противник всей душою.
  КАССИЙ. Брожения в войсках и я заметил. И кое-что еще того похуже. Средь полководцев нет уже единства, Помпеем не довольны и они.
  БРУТ. Помпей составил списки, словно Сулла, своих врагов он вносит в эти списки, я, Кассий, эти списки мельком видел. В них не людей он вносит, а семейства! Уничтожать он в случае победы врагов решил гуртом, а не поштучно. Такого даже не было при Сулле, чтоб целым родом отправлять на казни. Я, Кассий, ужасаюсь, что же будет, коль победит в итоге Гней Помпей?
  КАССИЙ. И что же, Брут, теперь ты предлагаешь?
  БРУТ. Коль мы решили, что идем с Помпеем, пока он жив, его мы не оставим. Намерения - это ведь не дело, возможно, в деле будет он добрее! Быть может, в гневе списки он составил, но в милости их, может быть, порвет? Помпея побежденным мы видали, так сделаем же все теперь, друг Кассий, чтоб победителем Помпея сделать. Надеюсь я, что милостив он станет. Пойдем теперь к Афранию с Петреем, быть может, что-то новое услышим.
  
  (Брут и Кассий подходят к костру, у которого сидят Петрей и Афраний)
  
  БРУТ. Приветствуем Афрания с Петреем.
  КАССИЙ. Что нового услышим от легатов?
  ПЕТРЕЙ. Повторно надо привести к присяге солдатов всех.
  БРУТ. Полезное решенье!
  АФРАНИЙ. Еще Петрей решил цезарианцев, кто в лагерь к нам теперь проникли тайно, всех изловить и наказать примерно.
  КАССИЙ. Не выдадут их нам легионеры.
  БРУТ. Коль были здесь они - давно уж скрылись.
  ПЕТРЕЙ. Не войско здесь у нас, а сброд бандитов! Не вижу я ни капли дисципалины!
  БРУТ. Чего и ждать от нанятых плебеев? В войска теперь берут кого попало, и служат здесь они лишь ради платы, а то еще и ради грабежей. Служили раньше только ради чести, и каждый думал только о карьере. Тогда войска сенату подчинялись, а нынче командир - хозяин полный. Он платит им и позволяет грабить, и от него лишь их доход зависит. Сенату может угрожать войсками. Солдаты все - клиенты полководца. Вот потому и Цезарь смог с войсками прийти на Рим и угрожать сенату. А были бы войска из благородных, стояли бы сейчас за Рубиконом, и Цезарь бы их даже не заставил пойти на Рим наперекор сенату.
  АФРАНИЙ. Теории немного не уместны, когда стоишь ты лагерем с войсками. Я говорю сейчас о дисциплине, касается она и полководцев.
  БРУТ. Всегда уместно думать головою, коль нам природой голова дана. А дисциплину мы проявим в деле, сейчас и голова - не лишний орган.
  АФРАНИЙ. У войска голова - его начальник, а остальным не очень нужно думать.
  БРУТ. А если головы лишится войско?
  АФРАНИЙ. Об этом, Брут, и рассуждать не стоит!
  ПЕТРЕЙ. Не будь у нас начальника Помпея, войне бы этой тоже не бывать.
  АФРАНИЙ. Не будь, сказал бы, Цезаря над ними - вот это было бы гораздо лучше!
  КАССИЙ. Не будь их двух - других нашлось бы двое.
  БРУТ. Других пока, как видишь, не нашлось. А если б был один, то жили б в мире, хоть этот мир, быть может, был бы рабством.
  КАССИЙ. Любой из них бы был сильней сената.
  БРУТ. Вот видишь ли и ты теперь, Афраний, как любо рассуждать на эти темы! А ты сказал: одной главы довольно! Нет, мнений столько, сколько и голов.
  АФРАНИЙ. Вот потому и говорю я снова: для армии одной главы довольно, а двух голов в ней более чем слишком.
  БРУТ. Не буду спорить. Не пора ли спать?
  
  (Все расходятся).
  
  ЛАГЕРЬ ЦЕЗАРЯ
  
  Гай Юлий Цезарь - император
  Марк Антоний - полководец Цезаря
  Гай Октавий - внучатый племянник Цезаря
  Квинт Саллюстий Руф - командир девятого легиона.
  Воины и офицеры Цезаря
  Легионеры девятого легиона
  
  
  ЦЕЗАРЬ. Хоть молод очень ты, я рад, Октавий, что ты к походам Цезаря причастен. Учись войне, и извлекай уроки. Коль даже полководцем ты не станешь, в любых делах полезен этот опыт.
  АНТОНИЙ (с усмешкой). Хоть молодость - не сильный недостаток, с годами, я заметил, он проходит, но чтобы полководцем стать великим, нужны еще здоровье, воля, сила.
  ОКТАВИЙ (с жаром). Быть может нет здоровья или силы, но воли у меня для дела хватит! (гордо) Настойчивостью, волей и упорством я даже поделиться мог бы с кем-то.
  ЦЕЗАРЬ (весело). Отлично ты сказал! Ну, что, Антоний, уел тебя внучатый мой племянник? (серьезно) Надеюсь я, что перепалки эти не приведут к обидам или к ссоре. Вам нечего делить, ведь ты, Октавий, мне близок так, как если б мне был сыном, а ты, мой верный воин Марк Антоний, практически мое второе "я". Люби же, Марк, Октавия, как сына, на сына же не стоит обижаться.
  АНТОНИЙ. Я, Цезарь, предан всей душой, всецело, всем тем, кого укажет Юлий Цезарь.
  ЦЕЗАРЬ (раздраженно). Ты преданность свою припрячь покуда! Быть преданным обязан только мне ты. (Спохватившись, спокойно). Ведь преданность - сыновний долг, отцу же приличней быть советчиком для сына. Октавию наставником ты будешь, в отсутствии моем меня заменишь. (Тихо, одному Антонию) Не вечно ж мне таскать такого рохлю повсюду за собой. Он слаб здоровьем. Немного встряски все ж ему полезно. А то совсем военных дел не знает! (Громко) Очищен Пиренейский полуостров. Помпейский войск распущено не мало. Хотел еще я подчеркнуть, Октавий, умение прощать без компромиссов. Уж если я врагов своих прощаю, то я порой их даже награждаю, как если бы они в войсках служили не у врага, а под моим началом. Мои порою ропщут ветераны, но, видя, как потом мне верно служат те, кто еще вчера врагами были, они со мною полностью согласны. Своих врагов я отпускаю с миром. И даже если вновь вооружатся и на меня пойдут они войною - зато другие станут им врагами, а мне они зато друзьями будут. Предательство ведь каждому противно, великодушье каждому приятно. Мои растут в итоге легионы, войска Помпея тают повсеместно.
  ОКТАВИЙ. Науку эту, Цезарь, я запомню.
  ЦЕЗАРЬ. Запомни, молодец. Полезно это. А ты, Антоний, кажется не слушал?
  АНТОНИЙ. Помпея разобьем - я это слышал. Не сомневался, Цезарь, я в победе.
  ЦЕЗАРЬ (Октавию, тихо). Он прям как меч, и также неподатлив. Но мир немного посложнее тыквы, и в нем не все пути мечу доступны. (Громко Антонию). Антоний, созови теперь же митинг. У нас в войсках наметилось броженье, так я теперь же стану говорить.
  АНТОНИЙ (Офицерам). Собрать на митинг всех, и поживее.
  
  (Антоний и офицеры уходят)
  
  ЦЕЗАРЬ. У нас задержки с жалованьем вышли. Проблемы это вызвало большие. Запомни навсегда, дружок Октавий: сам голодай, а с войском расчитайся. Ведь ты деньгами покупаешь силу, которая тебе приносит деньги. Задержки в этом деле так опасны, что лучше бы их не было и вовсе. А если все же избежать не смог их, то действовать приходится словами, пообещать при этом надо втрое - тогда и подождут еще немного. А станешь обещать лишь то, что должно, ты этим лишь сильнее распалишь их. Такая жизнь. Запомни: полководец казнить солдат всегда имеет право, но не имеет права не платить им, поскольку смерть прощают полководцу, но нищету солдаты не прощают. Ты можешь быть жестоким, но не бедным. Солдат убитым быть имеет право, но не имеет права быть голодным.
  
  (За это время собираются офицеры и солдаты)
  
  ЦЕЗАРЬ. Сыны мои! Я знаю ваши нужды! Кампания изрядно затянулась. Но деньги и продукты на подходе, и я их ожидаю со дня на день. Дела у нас идут весьма успешно. Хотел я увеличить вашу плату и выдать вам в полуторном размере, но вы меня, признаться, огорчили...
  
  (Ропот в войсках)
  
  ЦЕЗАРЬ. Скажите мне, вы клятву приносили - ее вы, полагаю, не забыли - на время или до конца войны? Сказали ль вы тогда, что верность ваша недолгой будет и непостоянной, сказали ль вы, что мне на полдороги измены надо вашей ожидать? Иль ваша доблесть, преданность и честность - не ваше неотъемлемое свойство, а все это дано вам лишь на время?
  
  (Потрясающая тишина в войсках, все смотрят в землю)
  
  ЦЕЗАРЬ. Одной рукой держу в руках победу! Рассеяны Помпея легионы! Немного у него осталось войска. Да он уже практически в ловушке! И чем теперь я должен заниматься? Солдат своих прикажете мне нянчить? Не нянька я, а воин! Полагаю, никто меня здесь нянькой не считал? (Пауза). Я должен бы теперь вас в Рим отправить на обученье будничным ремеслам. (Презрительно, делая соответствующе жесты руками) Лепить кувшины, прочищать фонтаны, пропалывать посевы, рыть колодцы. Или играть на греческой свирели. Не знаю я, на что вы там сгодитесь.
  
  (Ропот в войсках)
  
  ЦЕЗАРЬ (Резко). Мне воины такие не нужны!
  
  (Тишина в войсках)
  
  ЦЕЗАРЬ. Девятый легион! Законы предков, надеюсь, вам достаточно известны? Что скажет Квинт Саллюстий?
  
  (Вперед выходит Квинт Саллюстий Руф)
  
  РУФ. Император! Я виноват, что легион девятый я удержать не смог в повиновеньи. Законы предков я, конечно, помню. Прошу во имя нашей прошлой службы не распускать девятый легион, прошу построить нас в одну линейку и каждого десятого казнить. Клянусь, что все оставшееся войско не опозорит честь свою и имя. Еще прошу как милости я, Цезарь, поставить в этот ряд меня десятым.
  
  (Тишина в войсках)
  
  ЦЕЗАРЬ. Спасибо, Руф. Твоя понятна просьба. Согласны ли с тобой легионеры?
  ЛЕГИОНЕРЫ (вразноголосицу, негромко). Согласны, Цезарь. С Руфом мы согласны.
  ЦЕЗАРЬ. Не слышу я единого ответа. (Громко) Хотите нынче в Рим вернуться?
  
  (Руф делает отмашку рукой для четкого ответа)
  
  ЛЕГИОНЕРЫ (хором, четко и слажено). Нет!
  ЦЕЗАРЬ (Громко). Согласны с Руфом вы?
  ЛЕГИОНЕРЫ (вразноголосицу, негромко). Согласны, Цезарь.
  ЦЕЗАРЬ. Не слышу я. Не воины, а бабы. (Громко). Согласны вы на предложенье Руфа?
  ЛЕГИОНЕРЫ (хором, четко и слажено, по отмашке Руфа). Да!
  ЦЕЗАРЬ. Согласны. Что ж. И я согласен тоже. Но все же это слишком много крови. Поступим так: зачинщиков мне выдать - я полагаю, их чуть больше сотни - построить в ряд, пересчитать порядком, и каждого десятого казнить. (Делает предостерегающий жест в сторону легионов). Мне вашего согласия не нужно. Казнить я мог без вашего согласья, спросил его я лишь как испытанье, вас миловать - мое святое право, а вам же остается только помнить, что доброта моя отнюдь не вечна. Мы нынче обойдемся малой кровью, но если будет вновь такое дело, ответите за это и за то. Зачинщиков построить на лужайке, всем остальным - занять свои места.
  
  (Руф делает отмашку рукой)
  
  ЛЕГИОНЕРЫ (хором). Да здравствует великий император!
  
  (Цезарь принебрежительно машет рукой и уходит).
  
  КЛАВДИЙ И ЕГО СЕСТРА
  
  Действующие лица:
  
  Клодий, он же Клодион, бывший знатный гражданин, а ныне плебей, клиент Юлия Цезаря.
  Клавдия, его сестра, легкого нрава и поведения.
  
  КЛОДИЙ. Смотри, сестрица, какой молодец наш Цезарь! Совсем недавно он был в глазах сената бунтовщиком, который перешел с войском через речушку Рубикон, то есть ворвался в свободный Рим с войсками, а теперь уже он, побывав на одиннадцать дней диктатором, добился своего избрания консулом вместе с Сервилием Исавриком! Да что и говорить, Исаврик - его приятель. У его отца Цезарь начинал военную службу в молодости, так что они будут действовать заодно. Даже народный трибун Метел не смог помешать ему: Цезарь забрал казну и храмовые сокровища, и все это переплавил в денарии с надписью "Цезарь"! Когда я был трибуном, эта должность кое-что значила. Не даром Цезарь так ценил меня. Ради этой должности я стал плебеем. А нынче что трибун, что уличный бродяга - разницы нет. Скоро в Риме установится лишь два сословия: Цезарь и все остальные. На днях твоего воздыхателя поэта Катулла кто-то вздумал угостить вином, сделанным в год консульства Бибула и Цезаря. Знаешь, что он ответил? Он сказал: "В консульство Цезаря то, а не в консульство Бибула было: в консульство Бибула, друг, не было впрямь ничего". Думаю я, что и Исаврик ничего не значит. (В зал) Люди его не запомнят, потому что ему ничего не будет позволено сделать. (Клодии) Это будет второе консульство Юлия и Цезаря.
  КЛАВДИЯ. И не боишься ты, братец, что Цезарь вырвет тебе язык?
  КЛОДИЙ. Запомни, глупышка: Цезарь простит мне, если я буду говорить то, что всем известно, лишь бы я молчал о том, что известно только мне и никому больше.
  КЛАВДИЯ. Что ж теперь Цезарь не примирится с Помпеем?
  КЛОДИЙ. Сенат предложил ему это! Но Исаврик воспротивился. Есть такое правило для государя: "Награждай лично, наказывай чужими руками". Так вот, в вопросах примиренья оно тоже действует сам. Такое же правило: "Лично призывай к миру, и пусть все прочие требуют войны". Тогда все жертвы спишешь на других, а сам войдешь в историю с прозванием "Великий", как Александр. Да и не пошел бы Помпей на мировую. У него в Македонии столько легионов! И не о нем речь! Я говорю о Цезаре. Он пришел в Рим бунтовщиком, а теперь он - легитимная власть. Воевать он с Помпеем может теперь не силой оружия, а просто разбросать листовки в лагере Помпея. Как поучительно! Частное лицо Цезарь пришел как бунтовщик с войсками в Рим против легитимного правителя Помпея. Помпей отступил, Цезарь взял сенат за глотку, и вот уже теперь легитимный правитель Цезарь усмиряет частное лицо и бунтовщика Помпея. Нам-то, беспринципным людям, это как с гуся вода. А каково всем этим рабам чести и достоинства - Цицерону, Бруту, Кассию и иже с ними!? По закону они должны были идти с Помпеем на Цезаря, а теперь по этому же закону они должны его предать! Как они мучаются, бедняги! Лучшего палача, чем их совесть и гражданский долг, и не нужно!
  КЛАВДИЯ. Ты иногда несносен, братец! Прямо кичишься своей прочностью и беспринципностью!
  КЛОДИЙ. Беспринципность, сестрица, самое необходимое качество человека, а на этапе перемен, когда демократия сменяется диктатурой, а диктатура красится под демократию - это свойство нужнее мозгов и сердца! Чтобы вовремя поддакнуть или подхихикнуть, надо иметь рефлексы на уровне позвоночника, по-настоящему подумать или почувствовать бывает просто некогда.
  КЛАВДИЯ. Так ты полагаешь, что Цезарь победит Помпея?
  КЛОДИЙ. Уже победил. Помпеи выдворен из Италии, потерял обе Испании, Сицилию, Сардинию, а Цезарь даже поражение в Африке представил победой с временным отступлением с занятой территории. Этот человек весьма находчив. Когда он, сходя с корабля, споткнулся и упал на землю, ропот прошел в войсках: плохая примета, Цезарь споткнулся. Он же не растерялся и заорал: "Африка, я держу тебя в своих руках! Ты моя!" Все подумали, что он специально упал, чтобы схватить африканскую землю. Когда разнесся слух, что в Африке только полководец по имени Сципион может одерживать победы - речь, кажется, шла о Сципионе Сирийском, - он отыскал среди своих рабов или клиентов какого-то замухрышку с этим же именем и назначил этого Сципиона формальным полководцем какого-то войскового соединения. В этом весь Цезарь. Если знамения или пророчества говорят против него, он их умудряется так вывернуть, что убеждает всех в том, что благоприятнее знамений или пророчеств и быть не может. Знаешь ли, слух о непобедимости - это вполне реальная военная сила. И эта сила воюет на стороне Цезаря в чине, как минимум, легата. А знаешь ли ты, что он способен так передвигаться с войсками, что слух о его приближении приходит позже самого Цезаря? Его ждут по суше, а он идет морем, его ожидают по морю, когда откроется сезон, а он приходит по суше. Его ждут слева, он приходит справа. Он может издать приказ у одного костра греться не более чем двум воинам. И никто ничего не понимает, но когда противник видит зарево от десятков тысяч костров, думая, что у каждого костра сидит не менее десяти-пятнадцати легионеров, его охватывает паника, и он поступает глупо, то есть именно так, как хочется Цезарю: либо бежит в страхе, либо уклоняется от сражений. В итоге если Помпей и мог победить Цезаря, он этого не делает по непонятным всем причинам. Но если дела складываются удачно для Цезаря, если у него появляется шанс победить своего врага, будь уверена, он его не упустит.
  КЛАВДИЯ. Умен твой Цезарь, это я знаю, но каждый раз открываю в нем все новые и новые черты гениальности.
  КЛОДИЙ. Я тоже. Ты знаешь, КЛАВДИЯ, ведь неприлично убитому воину иметь уродливые шрамы на лице как какому-нибудь гладиатору! Все легионеры при сражениях обычно стараются убить противника, а не изуродовать. Цезарь же отдал приказ: "Бейте в лицо!". Что бы ты думала? Молодые легионеры на стороне Помпея дрогнули и были разбиты, потому что такой подлости они не ожидали. Что же за посмертную маску пришлют потом матери или жене? Ведь она не узнает своего любимого! Умереть солдат не так боится, как боится позора. А с ложными понятиями о чести и позоре они становятся обладателями Ахиллесовой пяты. Цезарь вычислил ее и применил эти знания на практике. С первой минуты, как я услышал, что Цезарь пошел на Помпея, я уже знал, что Помпей погиб. Вопрос лишь во времени и в том, сколько еще римский солдат поляжет в этой войне. Но ни Помпея, ни Цезаря это не беспокоит.
  КЛАВДИЯ. Как ты мог знать заранее о победе Цезаря, если все силы были на стороне Помпея?
  КЛОДИЙ. Помпей умеет все, кроме одного - побеждать Цезаря. А именно это умение ему было необходимо. Даже когда Цезарь плыл на корабле, переодевшись частным лицом, и разразилась буря, капитан собирался повернуть назад, но Цезарь открылся капитану, воскликнув: "Смелее! Ты везешь Цезаря! Боги не позволят твоему кораблю утонуть, ибо у меня иное предназначение!". Самое удивительное, что капитан ему поверил. Да и любой поверил бы, потому что слухи о своем божественном предназначении Цезарь сам тщательно придумывает и распространяет с помощью таких, как я. Говорю тебе, КЛАВДИЯ, я нужен Цезарю ничуть не меньше, чем он мне. Верные полководцы служат ему лишь до тех пор, пока считают, что его начальствование им выгоднее, чем всех прочих. Кое-кто из них нет-нет, да и вздумает занять его место, или хотя бы просто место повыше. Нам же, плебеям, целиком зависящим от Цезаря, совершенно ясно, что никакой другой правитель не даст нам того, что дает Цезарь. Да никто иной нам просто не простит того, что мы служили Цезарю. Ничтожества, возведенные в сан исключительно волей монарха, помнят в любую минуту, что стоит исчезнуть этому монарху, и они снова обратятся в ничтожество, а вероятнее просто будут убиты осмелевшими врагами этого вождя. Если человек знатен, богат, умен, если он талантливый полководец или ритор, он считает, что его высокое положение само собой разумеется. Мало того, он еще может замыслить повысить свой статус при другом вожде. Ведь он - значительная фигура! От таких верности не жди. Уверен, что скоро Цезарь прогонит или уничтожит всю знать, а нами наполнит сенат. Да он уже это наполовину сделал, ведь две трети новоиспеченных сенаторов и римское гражданство получили лишь благодаря Цезарю. Это вожди и купцы с завоеванных территорий и бывшие клиенты и вольноотпущенники Цезаря. Это его люди, иначе говоря.
  КЛАВДИЯ. Что же ты не войдешь в сенат, если все так, как ты говоришь?
  КЛОДИЙ. Представь, стану я сенатором. Значит, буду значительной персоной. Через некоторое время Цезарь может лишить меня своего доверия. Пусть уж лучше уж я буду плебеем, которому безоговорочно доверяет первый человек в Риме, чем стану даже вторым человеком в Риме, но таким, которому Цезарь не верит, которого подозревает в измене. Поверь мне, судьбе такого человека не позавидуешь!
  КЛАВДИЯ. А твоей судьбе будто позавидуешь?
  КЛОДИЙ. Почему нет?
  КЛАВДИЯ. Да у тебя даже денег нет!
  КЛОДИЙ. А это что? Смотри!
  КЛАВДИЯ. Надо же! Монета с изображением Цезаря!
  КЛОДИЙ. У меня таких много, а если я захочу, то будет столько, сколько мне понадобится.
  КЛАВДИЯ. Так захоти!
  КЛОИДИЙ. Вот еще! Чтобы меня обворовали? Лучше в любой день брать из государственной казны столько, сколько надо на этот день, и не думать о завтрашнем дне, поскольку я уверен, что эти сундуки никогда не закроются от меня, чем забрать в один миг какую-то сумму, и потом всю жизнь дрожать, что в дом заберутся воры, или, того хуже, Цезарь подумает, что я в нем не нуждаюсь, и станет думать, как бы сделать так, чтобы и он во мне перестал нуждаться.
  КЛАВДИЯ. Так ты полагаешь, Помпей будет разбит?
  КЛОДИЙ. Если он и спасется, то армию не сохранит. И куда ему после этого бежать? В Египет? Но ведь там сейчас Птолемей Тринадцатый никак не поделит власть с его сестрой и женой Клеопатрой Седьмой. Эта династия установилась после завоевания Египта Александром Македонским. Александр подарил Египет своему полководцу Птолемею, и с той поры у них такая чехорда: дети фараона женятся друг на друге и совместно садятся на престол. Жуткая тирания. Даже если Помпей придет туда свободным, он станет там рабом. Верно сказал Софокл: "Кто направляется к тирану, того не жалует судьба, поскольку поздно или рана он превращается в его раба". Да и зачем им Помпей? Он потребует войск и денег, чтобы воевать с Цезарем! Они запросто могут решить выдать Помпея Цезарю.
  КЛАВДИЯ. Если ты такой умный, почему не подскажешь мне, как поступать? Цезарь теперь войдет в силу, Брута он простил и сделал любимчиком! Не вовремя я с ним развелась. А он и рад - женился на дочери Катона, да еще заявил, что никого, кроме этой своей ненаглядной Порции никогда и не любил! Она-то тоже хороша! С Бибулом развелась, и говорит, что этот брак был ошибкой. Все браки теперь устраиваются для того, чтобы составлять кланы, а кланы составляют для того, чтобы пролезть повыше во власть. Цезарь их всех этому научил. Вправду ты сказал, что весь Рим спит под одним одеялом. Никогда не поверю, что Брут женился на Порции по любви!
  КЛОДИЙ. Что ты знаешь про любовь, сестрица?
  КЛАВДИЯ. Но-но! Попрошу не оскорблять!
  КЛОДИЙ. Я тебя утешу вот этими портретами Цезаря, а ты меня утешь, ты знаешь как!
  КЛАВДИЯ. Пошли, мой красавчик! Жги!
  
  
  ЦЕЗАРЬ, ПТОЛЕМЕЙ, ПОТИНИЙ И АХИЛЛ
  
  Действующие лица:
  Гай Юлий Цезарь - проконсул, император, великий понтифик, диктатор.
  Птолемей XIII Дионис - царь Египта, муж и младший брат Клеопатры VII.
  Потиний - евнух Птолемея.
  Теодот - наставник Птолемея.
  Ахилл - полководец Птолемея.
  Агриппа - полководец Цезаря
  Офицеры Цезаря.
  Слуги.
  
  ЦЕЗАРЬ. Так вот каков наследник Птолемей?
  ТЕОДОТ. Египта царь, тринадцатый по счету из Птолемеев.
  ЦЕЗАРЬ. Номер неудачный. Кто остальные?
  ТЕОДОТ. Теодот, наставник, учитель малолетнего царя.
  ЦЕЗАРЬ. Посмотрим же, чему твой царь обучен. А прочие?
  ПОТИНИЙ. Потиний, царский евнух.
  ЦЕЗАРЬ. К тебе пока что больше нет вопросов. А ты?
  АХИЛЛ. Ахилл. Я - главный полководец.
  ЦЕЗАРЬ. Здесь главный - я. Я об Ахилле слышал. Гомер о нем писал, но ты - не он. Ну до чего тщеславны эти греки! Героями зовут кого попало. Как будто в мире нет других имен. А где царица ваша Клеопатра?
  ПТОЛЕМЕЙ. Моя сестра... Жена моя сбежала. В изгнании, отстранена от власти.
  ЦЕЗАРЬ. От власти здесь лишь Цезарь отстраняет, и только Цезарь власть здесь может дать. Об этом после. Где искать Помпея?
  ТЕОДОТ. Прими от Птолемея этот перстень и голову хозяина его.
  
  (Теодот дает знак, и слуги вносят поднос с забальзамированной головой Помпея).
  
  ЦЕЗАРЬ (вглядываясь в голову). Как он погиб? (С сомнением) Да точно ль это он? Бальзамы эти искажают внешность. (Радостно) Да, верно, это он, его черты! Приметы несомненные я вижу. (Рассеянно, с показным равнодушием) Так как же он погиб?
  ТЕОДОТ. Убит кинжалом.
  ЦЕЗАРЬ (резко и возбужденно). Кинжалом? Кем? Когда? Куда? Зачем?
  ТЕОДОТ. (робко) Септимий, римский воин ...
  ЦЕЗАРЬ. Римский воин? (все громче) В каком бою? И почему кинжалом? Бывает на кинжалах разве бой?
  ТЕОДОТ (осмелев). Без боя он убит... Ударом... (снова робко и тихо) В спину.
  ЦЕЗАРЬ (на повышенных тонах). Убит ударом в спину Гней Помпей? И римлянин удар нанес кинжалом?
  ТЕОДОТ (оправдываясь). В Египет он приехал нежеланным, незваным гостем был здесь Гней Помпей.
  ЦЕЗАРЬ (кивает головой - с иронией). И потому его убили в спину. Что ж армия?
  
  Теодот смущенно молчит.
  
  АХИЛЛ. Без армии он был. Она осталась там, за переправой. Царь Птолемей условия приезда такие выдвинул.
  ЦЕЗАРЬ (кивает понимающе). И так он был обманут, обезоружен и убит бесчестно. Такой конец едва ли мог предвидеть великий полководец Гней Попмей. (С показным пафосом). Потомки македонских полководцев! Как низко нынче пали, греки, вы! Достойны ли вы царствовать в Египте? И в Грецию вас впору не пускать бы! Сыны великой родины Гомера - кинжалом! В спину! Магнуса Помпея!
  ПОТИНИЙ (робко). Мы знали, что он Цезарю был враг. А мы послушны Цезарю и Риму.
  ЦЕЗАРЬ (гневно). Я не просил вас помощи такой! (Берет себя в руки и продолжает с грустью и показным величием). Не для того с Помпеем я сражался, чтоб он ударом в спину был убит. Был у него я прежде полководцем. А он у дяди моего учился искусству полководческому в деле. Меня он старше, но моим был зятем. От Юлии родить он мог мне внуков. Нет Юлии моей. Жестоки боги. Теперь же и Помпея больше нет. Мне не был никогда он верным другом, но не был он и полностью врагом. Прощай, Помпей. Теперь твои останки поедут в Рим для почестей последних. (Агриппе) Септимия - доставьте мне живым! Хоть для него ему быть лучше мертвым. (Тихо) А этих... (показывает на Ахилла, Теодота и Потиния) Позже... Только не сейчас... Не будем нынче ссориться мы с ними, позднее с ними сам я разберусь. (Птолемею) Скажи мне, Птолемей, с чего решил ты, что управлять Египтом можешь сам? По статусу с женой своей совместно ты должен править с разрешенья Рима. И долг отцовский должен оплатить, изрядную поставив Риму сумму. И поставлять зерно исправно должен.
  ПТОЛЕМЕЙ. Она меня не слушалась нисколько. (С визгом) Она меня хотела отравить!
  ЦЕЗАРЬ. И с этим разобраться мне придется. (В сторону, как бы самому себе) Я за Помпеем месяцами гнался, а вместо приза падаль получил. Поймет меня, наверное, охотник, когда его добычу из-под носа услужливый ему подстрелит егерь и шкуру на подносе принесет. Я б, может быть, помиловал Помпея, тогда б мечом он сам себя пронзил. А может быть... Да что ж теперь об этом... (Машет рукой и стремительно уходит со сцены).
  
  
  ЦЕЗАРЬ И КЛЕОПАТРА
  
  Действующие лица:
  Гай Юлий Цезарь - проконсул, император, великий понтифик, диктатор.
  Клеопатра VII - царица Египта.
  
  В комнату Цезаря входит Клеопатра и сбрасывает покрывало, которое некоторые переводчики ошибочно называют ковром.
  
  КЛЕОПАТРА. Приветствую тебя, великий Цезарь.
  ЦЕЗАРЬ. Приветствую царицу Клеопатру... (молча разглядывает ее).
  КЛЕОПАТРА. Меня ты изучаешь, Цезарь, взглядом? Поговорить не хочешь ты со мной?
  ЦЕЗАРЬ. Поговорим еще с тобой, успеем.
  КЛЕОПАТРА. Ну, если внешность для тебя важнее, быть может, Цезарь мне велит раздеться?
  ЦЕЗАРЬ. Царицу оскорблять я б не решился таким приказом... (смутившись, уточняет) Просьбою такой.
  КЛЕОПАТРА. Приказ дают царице только боги. Но просьбы могут высказать и люди. Ты ж - полубог, не меньше. Может статься, и богом вскоре станешь, Юлий Цезарь.
  ЦЕЗАРЬ. Я если б попросил тебя раздеться, что б ты сказала? Выполнила б просьбу?
  КЛЕОПАТРА. Сказала б: "Цезарь выслушай меня!" Красивых тел ты встретишь еще много. А умных женщин много ли ты видел?
  ЦЕЗАРЬ. Их видел несколько - не очень много. Так значит, ты себя считаешь умной?
  КЛЕОПАТРА. А разве умный - умным мнит себя? Нет, ум не в том, чтобы умом кичиться, а в том, чтоб слушать, мыслить, понимать, и соглашаться с умным предложеньем, чтоб глупое отвергнуть не колеблясь, и чтобы достоверно различать, что может славе послужить и пользе, а что ведет к погибели бесславной.
  ЦЕЗАРЬ. Ты отличать умеешь эти вещи?
  КЛЕОПАТРА. Получше, чем мой братец Птолемей.
  ЦЕЗАРЬ. В чем он не прав, скажи тогда, царица?
  КЛЕОПАТРА. Мне проще перечислить, в чем он прав. Он три поступка правильных лишь сделал: родился старшим сыном Птолемея, на мне женился, как и полагалось, и царский трон наследовал недавно. Но, впрочем, эти три его поступка предписаны судьбой и он не властен был поступить иначе в этом деле.
  ЦЕЗАРЬ (смеясь). Коль выбирал бы каждый, кем родиться, порядка было б мало на земле.
  КЛЕОПАТРА. Коль выбирал бы он такие вещи, себе б он выбрал что-нибудь похуже: судьба его умнее, чем он сам. А, впрочем, если б был лицом он частным, спокойно мог до старости б дожить.
  ЦЕЗАРЬ. А что же ему в этом помешает при статусе его царя Египта?
  КЛЕОПАТРА. Ты помешаешь, Цезарь. Ты и я.
  ЦЕЗАРЬ (смутившись). С чего бы вдруг?
  КЛЕОПАТРА. Поскольку он мешает величию, достойного тебя. Он хочет быть царем на самом деле, не понимая, что в Египте Цезарь - один теперь хозяин навсегда.
  ЦЕЗАРЬ. Один теперь хозяин нынче - Цезарь - в Египте? С этим ты согласна? А кто тогда - царица Клеопатра?
  КЛЕОПАТРА. Кто хочешь. (Подходит ближе к Цезарю и заглядывает ему в глаза) Кем ты хочешь, чтоб была я?
  ЦЕЗАРЬ (долго смотрит в глаза Клеопатре, потом натянуто смеется). Да мало ли чего хочу я! (Пауза) Я, быть может, захочу...
  КЛЕОПАТРА (перебивает). Согласна, Цезарь!
  ЦЕЗАРЬ (удивленно). Я ничего еще не попросил.
  КЛЕОПАТРА (рассеянно, игриво). Уверен? Неужели показалось?
  ЦЕЗАРЬ (нерешительно). Нет, я, конечно, мог бы ...
  КЛЕОПАТРА (поспешно). Да, мой Цезарь! Как только ты захочешь - в тот же миг.
  ЦЕЗАРЬ (задумчиво). А ты и впрямь умна.
  КЛЕОПАТРА. Тогда продолжим.
  ЦЕЗАРЬ (заинтересованно). Продолжим что?
  КЛЕОПАТРА. Рассматривать меня. Ты с этого хотел начать знакомство. Но с этого не стоит начинать. Когда в боях и тягостных походах мужчина, воин, долго находился, прельстится он красою встречных женщин, а после уж ума не разглядит. Но если... (Цезарь хочет что-то сказать, Клеопатра его торопливо перебивает, закрывая ему рот одним пальчиком) Подожди! Но если Цезарь во мне уже увидел... Человека. И если с мыслями моими он согласен... Что ж может быть препятствием к тому, чтоб посмотреть, какая я - нагая? Ведь хочешь ты сорвать с меня одежды? А, может быть, их хочешь постепенно с меня снимать? Иль срезать их ножом? Иль мне самой раздеться? Что ж молчишь ты?
  ЦЕЗАРЬ. Да.
  КЛЕОПАТРА (снимая верхнюю одежду и украшения). Так? Так мне продолжить? Что скажет Цезарь? (Снимает еще один предмет) Дальше?
  ЦЕЗАРЬ (сбрасывая тогу). Продолжай!
  
  (Занавес)
  
  КАТОН
  
  Действующие лица:
  Катон Младший - сенатор.
  Тит - вольноотпущенник Катона.
  
  (Катон сидит на ложе).
  
  КАТОН. Отныне в Риме больше нет свободы. Был Рим свободен, нынче ж тирания - ему удел. Так Рима больше нет. Еще не так давно дела решались в сенате и в собрании народном. Сенатом полководцы назначались. Сенат решал, быть миру иль сраженьям. Бюджет страны сенат делил и тратил. Порядок был известен и незыблем. Но появились в Риме братья Гракхи и стали обольщать они речами наивный, глупый плебс. Толпа в восторге рукоплескала Гракхам ежедневно. И с той поры все спорные вопросы на суд собранья стали выноситься. Толпу прельщая, эти демагоги всегда свои решенья проводили. И стал сенат придатком у собранья. И старший Гракх тираном воцарился. После него и младший Гракх таким же тираном был. Потом явился Сулла и тиранию тиранией сверг. У Суллы полководцем был Гай Марий. Боролись Марий с Суллой постоянно. Казнил сулланцев Марий точно так же, как Сулла марианцев истреблял. Как много истребили знатных римлян проскрипции и казни с этих пор! Рим захлебнулся кровью знатных римлян! А почему возникла тирания? Да потому, что в армию был доступ и черни и плебеем приоткрыт. Война была для знатных римлян долгом, а для плебеев стала авантюрой. В надежде богатеть от грабежей вступало в войско всякое отребье. А долю от награбленной добычи распределял, конечно, полководец. Смекнули быстро воины, в чем дело. Тому, кто платит подчиняясь всецело, они сенату стали не верны. Всесильными вдруг стали полководцы. Сенат же стал терять авторитет. Двух консулов в сенате выбирают на каждый год для управленья Римом. Так в консулы стремился Юлий Цезарь. У Красса Цезарь брал для зрелищ деньги, на деньги Красса подкупал плебеев, и привлекал их льстивыми речами. Став консулом, он правил самовластно, двух консулов собою заменял он. По окончанью срока консулата проконсулами консулы уходят. И каждому провинция дается. В провинциях бывает неспокойно. Тогда проконсул набирает войско. И это войско личной силой стало, которой можно угрожать сенату. В провинциях бывает неспокойно, когда проконсул правит там жестоко. И чем сильней в провинциях волненья, тем больше войско требует проконсул. Так в Галлии проконсул Юлий Цезарь, ведя войну, собрал большое войско. Другой проконсул был - Помпей Великий. Так появились в Риме два вояки, с войсками и с стремленьем к личной власти. Но с войском может пребывать проконсул в провинции, но не в пределах Рима. Однако пренебрег законом Цезарь, с войсками перешел он Рубикон, и тем себя поставил вне закона. Но что за дело Цезарю в законах! Ведь у него войска теперь имелись. Тирану, обладающему войском, законом служит собственное мненье. Помпей бы мог остановить тирана, но сам стремился стать Помпей тираном. К тому же воевал намного хуже. Сначала Цезарь с Крассом и Помпеем триумвират составили. Но вскоре погиб в войне парфянской Красс бесславно. Помпею Цезарь отдал дочку в жены. Не помогло и это - дочь в могиле, а Цезарь и Помпей стремятся к власти, и поделить ее никак не могут. В итоге Цезарь победил Помпея. (Грозит рукой как бы Цезарю) Его теперь ничто не остановит. В Египте он почти сравнялся с богом, войска свои пополнил новой силой, они ему теперь верны до гроба, поскольку платит он двойную цену, и разрешает вволю им пограбить. В стране теперь не пашут и не сеют, а все идут в войска, чтоб вволю грабить. Весь Рим дрожит от страха перед войском, а войско с каждым часом все сильнее, и новобранцев новых легионы должны кормить побитые соседи. (В отчаянии). Как опухоль империя раздулась, ничто его теперь не остановит... Сенат он увеличил на две трети, сенаторы теперь - его клиенты. Ему теперь они во всем послушны. (Устало). Ничто его теперь не остановит... (С пафосом) Так как теперь бороться мне с тираном? (Спокойно) Остался меч, он острый, словно бритва. Один остался путь борьбы Катону. Осталось умереть, и быть свободным - (радостно) свободным стать и Цезаря не знать.
  
  (Катон пронзает себя мечом, и падает без чувств. Входит Тит, вскрикивает, подхватывает Катона и уносит).
  
  ЦЕЗАРЬ И АНТОНИЙ
  
  Действующие лица:
  Гай Юлий Цезарь - проконсул, император, великий понтифик, диктатор.
  Марк Антоний - племянник Цезаря и полководец.
  Тит - вольноотпущенник Катона.
  Офицеры Цезаря.
  Слуги.
  
  
  ЦЕЗАРЬ. Так значит, мертв Катон?
  АНТОНИЙ. Так сообщил мне вот этот человек.
  ЦЕЗАРЬ. Ты кто таков?
  ТИТ. Я - Тит, вольноотпущенник Катона, слуга его, а раньше был рабом.
  ЦЕЗАРЬ. Как он погиб?
  ТИТ. Пронзил себя мечом он.
  ЦЕЗАРЬ (В ярости). Должны вы были меч его отнять!
  ТИТ. Мы отняли, но нас он пристыдил. Сказал, что так друзья не поступают, и слуги поступать так не должны. Когда ученый муж стремится к смерти, клиенты не должны ему мешать. Не ведают клиенты той причины и тех соображений, по которым решенье принимает этот муж. А потому не дело им помехой ему служить. Должны они облегчить, коль просит он, ему его уход.
  ЦЕЗАРЬ. Быть может, он в безумном лишь порыве на этот жест отчаянья решился! Быть может, поразмыслив, отказался б он с жизнью распроститься столь поспешно?
  ТИТ. Его спасти старались мы, но тщетно. Врачи ему повязки наложили. Но он, придя от притираний в чувство, стыдил нас непотребными словами. Он говорил, что человек имеет закончить жизнь незыблемое право, когда не хочет он её продолжить. И выбрать он имеет право лично тот способ, что считает самым лучшим, не сгоряча, а в здравом размышлении. Он говорил нам, что уход из жизни - его борьба и вклад в свободу Рима, и что в живых остаться для Катона намного хуже было б, чем погибнуть. Он умереть спешил, пока свободен, рабом жить ни секунды не хотел.
  ЦЕЗАРЬ. Катона вам не следовало слушать! Вы меч его должны были отнять.
  ТИТ. Мы так и поступили. Но хозяин, собравшись с силой, разорвал повязки, и раздирал он собственное тело, пока ему на то хватало сил. Спасти его при этаких раненьях и лучшие врачи бы не смогли.
  ЦЕЗАРЬ (озлобленно). Ты виноват пред Цезарем, несчастный, в том, что не спас Катона для него. (Делает жест, призывая стражника).
  ТИТ. Я пред Катоном чист! И с легким сердцем последую за ним его путем.
  
  Тит выхватывает короткий меч и закалывает себя.
  
  ЦЕЗАРЬ (презрительно). Пусть унесут подальше эту падаль. (Гневно) Похитил у меня Катон победу! (Возмущенно) Он не позволил (с ударением) мне его спасти! (С показным пафосом) Какое сердце биться перестало! (Нарочито горестно) Как будто я своей лишился части. (Чистосердечно) Мне жаль тебя, неистовый Катон. (Решительно) Но жизнь моя своим стремится ходом!
  
  Слуги уносят Тита. Офицеры Цезаря уходят.
  
  АНТОНИЙ. Угодно будет Цезарю устроить по Порцию Катону панихиду?
  ЦЕЗАРЬ. В уме ли ты, мой верный Марк Антоний? Он был моим врагом во всем при жизни, и после смерти им навек остался. Не принял он из рук моих прощенья, но примет он из рук моих позор. Пусть изготовят статую Катона, в ней приумножив все его изъяны. Над чучелом Катона пусть глумится толпа с такою яростною силой, как никогда никто бы не решился глумиться над Катоном, будь он жив. Врагам живым я покажу на деле, что быть моим врагом и после смерти - позорная и жалкая судьба.
  
  
  ЦЕЗАРЬ И СЕРВИЛИЯ
  
  Действующие лица:
  Гай Юлий Цезарь - проконсул, император, великий понтифик, диктатор.
  Сервилия - любовница Цезаря, сестра Катона и мать Брута и Юлии.
  
  ЦЕЗАРЬ. Сервилия, Катон меня расстроил.
  СЕРВИЛИЯ. Я знаю, Гай, мой брат Катон погиб.
  ЦЕЗАРЬ. Спасти себя Катон не дал мне шанса.
  СЕРВИЛИЯ. Я знаю, Цезарь, ты не виноват.
  ЦЕЗАРЬ (гневно). Твой брат всегда во всем со мною спорил!
  СЕРВИЛИЯ (утирая Цезарю лоб). Он был идеалист неисправимый. Во всем всегда витал он в облаках. Законов жизни знать он не хотел, и не считался с ними ни на йоту.
  ЦЕЗАРЬ (отталкивая Сервилию). Он отнял у меня триумф однажды. Вернулся я из Галлии с победой, в Рим не входя, я ожидал триумфа. И в эту пору подоспели сроки для выборов двух консулов сенатом. Претендовать на консульство я мог бы, лишь пребывая в Риме в это время. Но в Рим зайдя, лишился б я триумфа: триумф дается лишь при входе в Рим. Просил сенат я разрешить заочно претендовать на консульское место. Готов сенат был уступить мне в этом, был даже Цицерон уже согласен. Но братец твой помехой послужил. Взяв слово, говорил без передышки. Перебивать не принято в сенате. Так говорил Катон, покуда солнце за горизонтом полностью не скрылось.
  СЕРВИЛИЯ. С закатом солнца прекратились пренья?
  ЦЕЗАРЬ. С закатом прекращаются собранья, поскольку день окончен в эту пору.
  СЕРВИЛИЯ (кивает). И отказался Цезарь от триумфа, чтоб консулом иметь возможность стать!
  ЦЕЗАРЬ. Триумфов получу еще я много. Но Цезарь к пораженью не привык! Твой брат тогда своей добился цели.
  СЕРВИЛИЯ (примирительно). Теперь уж это ничего не значит.
  ЦЕЗАРЬ (неожиданно развеселившись). А знаешь, что за случай был с Катоном? Я говорил когда-то речь в сенате, мне принесли записку в это время, я пробежал её мгновенно взглядом, свернул и речь свою хотел продолжить (заразительно смеется). Катон решил, что письма деловые с какой-то важной новостью скрываю. Потребовал он развернуть записку и прочитать ее пред всем сенатом. Смутился я для виду, тем усилив его желанье огласить записку. Он вынудил тогда голосованьем заставить прочитать меня посланье. Тогда прочел я от тебя записку, что ты свободна будешь в этот вечер и ждешь меня на ужин с нетерпеньем. Как он негодовал! С его сестрицей встречается его заклятый недруг, и он - виной тому, что этот казус был оглашен на весь сенат публично.
  СЕРВИЛИЯ. Я, Цезарь, не стыжусь своей любви.
  ЦЕЗАРЬ. Твоей любви Катон всегда стыдился. Тогда в сердцах себя он бил по ляжкам, и пьяницей меня он обозвал.
  СЕРВИЛИЯ. Он сам порой любил чрезмерно выпить. А ты, мой Гай, коль пьешь, то пьешь так мало...
  ЦЕЗАРЬ. Давно я замечал такое свойство, приписывать другим те недостатки, которыми ты сам и обладаешь - такое очень часто встретишь в жизни. В трусливости всех трусы обвиняют, предатели коварство всюду видят, не верят негодяи в благородство, всех пьяницами пьяницы считают.
  СЕРВИЛИЯ. Я и сама не ладила с Катоном.
  ЦЕЗАРЬ. Однако отдала на воспитанье когда-то сына своего Катону!
  СЕРВИЛИЯ. Я, Цезарь, помнишь, рано овдовела. И без отца Марк Юний мой остался. А отчим Брутом занимался мало. Трех дочерей имея в новом браке, я не могла бы Марком заниматься, как занимался им тогда мой братец.
  ЦЕЗАРЬ. Духовным Бруту стал Катон отцом! Тебя любя, о Бруте я радею, но Брут меня совсем не понимает. Катону - сын, а мне он вечный враг.
  СЕРВИЛИЯ (страстно). Мой Цезарь! Брут не враг тебе, поверь мне! Он просто молод, страстен и горяч. Из рук твоих не хочет брать он власти, поскольку хочет сам всего достичь. И собственные часто достиженья приписывает он твоей опеке и потому их несколько стыдится. Свою он хочет сам судьбу вершить.
  ЦЕЗАРЬ. И в этом он не прав. Никто не сможет свою судьбу построить в одиночку. Разбег крутой на лестнице карьеры. И первые ступени так высоки, что в одиночку их не одолеть. И я порой, Сервилия, нуждаюсь в каких-то людях. Хоть не так и сильно. Теперь, когда нужны мне полководцы, писатели, философы, торговцы, я сам их своей волей создаю. Но в дни, когда я к власти подбирался, искал я дружбы, связей и поддержки, умел привлечь на сторону свою.
  СЕРВИЛИЯ. Ты, Цезарь, всюду действовал как бог.
  ЦЕЗАРЬ. Божественное я в себе и вправду порою ощущал. Когда б мне богом родиться довелось, я полагаю, я справился бы с миссией своей.
  СЕРВИЛИЯ. Не богохульствуй, Цезарь.
  ЦЕЗАРЬ. Нас не слышат.
  СЕРВИЛИЯ. А боги?
  ЦЕЗАРЬ. Боги? Даже если слышат, дела людские им не интересны. А даже если б боги и вмешались - то боги помогают только сильным, а слабым подставляют лишь подножку. Тому примеров в жизни видел много. Давно решил я быть сильнее прочих. Тогда и боги мне во всем помогут.
  СЕРВИЛИЯ. Довольно слов. Моя постель остыла. Согрей её, мой храбрый властелин.
  
  (Цезарь обнимает Сервилию, и они уходят).
  
  
  СЕРВИЛИЯ И БРУТ
  
  Действующие лица:
  Сервилия - любовница Цезаря, сестра Катона, мать Брута.
  Марк Юний Брут - претор, сын Сервилии.
  
  СЕРВИЛИЯ. Марк Юний, сын мой, чем ты опечален? Тебе бы нынче радоваться нужно. Сказать по чести, преторская должность, в твоих годах - не так уж это мало! Я знаю, ты заслуживаешь больше, но потерпи, и консулом ты станешь. К тебе Гай Юлий Цезарь благосклонен.
  БРУТ. Ах, матушка! Не в радость эта милость. Она ведь мне дана не за заслуги.
  СЕРВИЛИЯ. Нет, Цезарь справедлив. Не по заслугам не воздает он, Юний, никогда. Он без причин раба казнить не станет, а без заслуг и пса не приласкает.
  БРУТ. Вот истинно! Ласкает Цезарь псов, которые его покорно руки и ноги даже вылизать готовы!
  СЕРВИЛИЯ. Ну что ж ты говоришь такое, Юний! Ты рук и ног ему не целовал.
  БРУТ. Я вправду перед ним не пресмыкался. Зачем, когда он мать мою ласкает?! Практически живет с тобой, как муж!
  СЕРВИЛИЯ (резко). В сердечных я делах неподотчетна ни дочери, ни сыну, и ни брату, сама себе давно уж я хозяйка. Я двух мужей похоронила! В горе - неужто не могу иметь утехи?
  БРУТ. Прости меня... Ты делай, что захочешь, но не нужны мне милости тирана, полученные этими путями.
  СЕРВИЛИЯ. Твои дела всегда моими были. Ты все-таки мой сын, не забывай! Когда б не я, тебя б давно казнили!
  БРУТ. Как жаль, что не случилось это. Лучше б, честнее и почетней это б было, чем преторская должность, как подачка сынку своей любовницы...
  СЕРВИЛИЯ (резко). Не смей! (После паузы, спокойней). Как можешь говорить слова такие?
  БРУТ. Прости. Я не хотел тебя обидеть. Но ты меня не унижай заботой. Я - взрослый человек, иметь я должен, что заслужил лишь сам, чужих стараний плоды вкушать мне горько и постыдно.
  СЕРВИЛИЯ. Но разве я тебе чужая, Юний!
  БРУТ. Как я могу считать чужою мать? Но Цезарю ты тоже не чужая, а мне он много хуже, чем чужой.
  СЕРВИЛИЯ. Марк Юний Брут! К нему не справедлив ты. Он Риму нужен, как никто другой, лишь он один достигнуть может мира, и лишь при нем спокойствие настанет.
  БРУТ. Лишь он один сначала мир нарушил. Спокойствие при нем подобно смерти, он хочет заменить самим собою народ, трибунов, консулов, сенат, ну, словом всех, кто что-нибудь решает. А остальным положено, как стаду, идти на поводу за ним во всем. Спокойствие такое горше смерти!
  СЕРВИЛИЯ. Как можешь рассуждать, мой сын, о смерти, ее не испытав? Откуда знаешь, что что-то может быть ее ужасней?
  БРУТ. О смерти пишут многие мужи, известные ученостью своею.
  СЕРВИЛИЯ. А что ж они? Вернулись с того света? Откуда им известно может лучше об этой теме, чем известно прочим?
  БРУТ. Кому-то же должны мы в чем-то верить!
  СЕРВИЛИЯ. Вот именно! Так Цезарю поверь! Он говорит о том, что знает лучше. Зачем ему сенаторское мненье в вопросах, в коих он стоит над ними? Ты разве станешь спрашивать ребенка, еда какая для него полезней? Раба ты станешь спрашивать неужто, каким трудом ему сейчас заняться? В любых вопросах есть руководитель, руководить страной один лишь может. Тогда и войн гражданских не случится.
  БРУТ. Кода один страной руководит, себя он начинает мыслить богом, не признает тогда своих ошибок, повсюду видит заговор, крамолу, и весь народ врагами он считает! Не ты ли мне рассказывала в детстве, кем был мой предок Луций Юний Брут? С Тарквиния тиранством он боролся, и даже сыновей своих он старших не пощадил за помощь тирании. Не следует ли нам об этом помнить и быть достойным имени святого? Отец мой тоже Брутом был по крови, и будь он жив, с тираном бы боролся. Я тоже Брут, и быть я должен Брутом, и знаю я, что нынче это значит. В тебе же кровь Сервилия Агалы! Он тоже, ненавистного тирана когда-то свергнув, защитил свободу. Ты эту кровь и мне передала. Агалы кровь смешалась с кровью Брута, я эту кровь не смею опозорить принятием подачек от тирана. Твой брат Катон, который мне был дядей, вопросы эти верно понимал.
  СЕРВИЛИЯ. Марк Порций жил оторвано от жизни! И ней, поверь, он ничего не смыслил! И на меня он постоянно злился за то, что Гая Цезаря люблю. Кого любить - богов я не спросила, а брата не спросила бы тем паче! Я в Риме никого не вижу лучше, чем Цезарь! Нет других мужчин достойных. Не говорю я о тебе, Марк Юний, но сын ведь быть мужчиной мне не может.
  БРУТ. Спасибо хоть на этом добром слове, что не попал я в список недостойных. Я дорожу твоей любовью тоже, но мнение твое - не показатель. Скажу и я: люблю тебя я также, но ты не можешь быть моей женою. Я должен быть жены своей достоин. Она же - дочь Катона! Точно так же, как я, она на эти вещи смотрит.
  СЕРВИЛИЯ. Вот точно, что она тебя и ссорит и с Цезарем и с матерью твоею!
  БРУТ. Меня с тираном ссорит тирания, а с матерью лишь мать сама способна меня поссорить, если пожелает. Что ж удивляться? Сын во всем ребенком пожизненно для матери бывает. Меня считать ты можешь кем угодно, но я в вопросах чести непреклонен, а честь велит бороться с тиранией.
  СЕРВИЛИЯ. Да где же тиранию ты увидел?! У нас сейчас и мир и процветанье! Войны в помине нет. Одни триумфы. Не это ли назвать для Рима счастьем?
  БРУТ. Диктаторы уже бывали в Риме, и Цицерон ведь тоже был диктатор. Диктатором был Сулла и Гай Марий, и даже Гней Помпей когда-то тоже. Но скоротечность этих полномочий была всегда надежною защитой свободы, чести, Рима и сената. Кончаются когда-то полномочья, наступит возрождение свободы. Но Цезарь сделал шаг намного дальше, пожизненный теперь он стал диктатор! Теперь не ждите, римляне, свободы, она к вам никогда не возвратится!
  СЕРВИЛИЯ. Тебя я, Марк понять теперь хотела б, не нравится тебе персона эта, иль осуждаешь пост его почетный? Ты не приемлешь Цезаря как личность, тогда скажи, кто нам его заменит? Иль возражаешь против диктатуры и хочешь власть вернуть теперь сенату? Но ведь сенат назначил диктатуру, и Цезарь стал диктатором с согласья и по желанью большинства в сенате! Как сможешь ты теперь отдать сенату то, что сенат и сам уж отдал Гаю?
  БРУТ. Брал полномочья Цезарь постепенно. Сначала это было не заметно, но каждый раз, поднявшись на ступеньку, он делал новый шаг к вершине власти. Кто власть прибрал к рукам, ее остатки легко отнимет у других до крошки. Теперь осталось у сената власти не больше, чем у крикунов на рынке. Сказать они еще о чем-то могут, но ничего они уж не решают. Один теперь у Цезаря соперник - с самим собой ведет соревнованье, один другого дерзновенней планы он в гонке сам с собою составляет. Остановить его не смогут люди, теперь уж только боги иль судьба.
  СЕРВИЛИЯ. А если так, то - что ж об этом спорить? Как человек не может горы двигать, и как не может выпить океаны, так и с судьбой не может он бороться. Смирись и ты. Будь Цезарю послушен, и консулом довольно скоро станешь, четыре года ждать тебе осталось.
  БРУТ. Теперь и консул - только лишь приспешник, у Цезаря и он на побегушках.
  СЕРВИЛИЯ. Коль не дано тебе быть первым в Риме, утешься тем, что будешь ты второй. А вечной диктатуры не бывает. Пожизненная тоже ведь не вечна! Не вечен Цезарь. Ты его моложе. Живи себе и ожидай спокойно. Быть может, сам диктатором ты станешь.
  БРУТ. И это говорит теперь мне мать? Да я же против всякой диктатуры!
  СЕРВИЛИЯ. И это, Брут, поверь, довольно глупо!
  
  (Сервилия гордо уходит)
  
  БРУТ. Ну, что ты с ней теперь прикажешь делать? (После паузы). Да что я говорю! Не с ней! А с Римом! Что нынче делать с Римом, кто сказал бы?
  
  КЛАВДИЯ И ФУЛЬВИЯ
  
  Действующие лица:
  
  Клавдия, сестра Клодия-Клавдия.
  Фульвия, вдова Клодия-Клавдия
  
  ФУЛЬВИЯ. Твой братец Клавдий, так некстати умер. Я, Фульвия, теперь его вдова.
  КЛАВДИЯ. Фульвия, мне невыносим этот патетический тон. Говори как нормальные люди! Не забывай, что Клавдий переделался в Клодия и стал простым плебеем. Пообщавшись с ним, я сама стала плебейкой - не по положению, а по характеру. И тебе советую. Плебеи живут счастливее, потому что свои собственные судьбы не ставит в зависимость от судеб государства.
  ФУЛЬВИЯ. Я так не могу. Я хочу быть на вершине светской жизни.
  КЛАВДИЯ. Иными словами, всплыть на поверхность? Фу! Фульвия! Зачем тебе это?
  ФУЛЬВИЯ. Богатства, наряды, деньги без счета - я к этому привыкла.
  КЛАВДИЯ. Отвыкай.
  ФУЛЬВИЯ. Вот ты хвалила своего братца, какой он умный, что не берет у Цезаря больших денег сразу, а берет понемногу, но постоянно. Для него-то это, может быть, и было хорошо, а для меня, его наследницы, ой как плохо! Мне-то ведь Цезарь денег не дает.
  КЛАВДИЯ. Лишь от тебя это зависит. Захотела бы, так дал бы.
  ФУЛЬВИЯ. С какой стати?
  КЛАВДИЯ. У женщины есть один основной способ быть необходимой мужчине, и еще тысяча других дополнительных, но все они по сравнению с первым не значат ничего.
  ФУЛЬВИЯ. У Цезаря есть жена, есть, кроме того, царица Клеопатра, да и прочих женщин о берет кого захочет и когда захочет без счету.
  КЛАВДИЯ. Больше слухов, чем настоящей мужской страсти. Он ведь не молод. Погляди-ка! У него так до сих пор нет сына!
  ФУЛЬВИЯ. Говорят, что сын царицы Клеопатры, Цезарион, его сын.
  КЛАВДИЯ. Поверь мне, если б это было так, то Цезарь к нему бы относился совсем по-другому! Он не подтверждает этих слухов и не опровергает. Думаю, что проводить ночи в постели с женщиной не всегда означает "сделать ей сына". В этих делах помощники тут как тут. Взять того же Антония.
  ФУЛЬВИЯ (мечтательно). Не плохо бы такого красавчика взять! Мне он по душе.
  КЛАВДИЯ. Вот тебе и другой способ быть полезной Цезарю!
  ФУЛЬВИЯ. В чем же он состоит?
  КЛАВДИЯ. Обворожи Антония. А лучше жени его на себе. А с Цезарем подружись. Ему ведь не безынтересно, что думает о нем его ближайший помощник! Пусть Цезарь доверяет Антонию во всем, кроме тех дел, в которых он будет доверять тебе больше!
  ФУЛЬВИЯ. Это гениально!
  КЛАВДИЯ. Еще бы! Кстати, не верю я, что у братца не было накоплений. Это он для отвода глаз говорил. Денежки попросту припрятаны.
  ФУЛЬВИЯ. Но я нигде их не нашла.
  КЛАВДИЯ. Вместе поищем - найдем. Только, чур, делиться!
  ФУЛЬВИЯ. Конечно, дорогая!
  
  (Клавдия и Фульвия обнимаются, целуются).
  
  КЛАВДИЯ И ФУЛЬВИЯ
  
  Действующие лица:
  
  Фульвия, вдова Клодия-Клавдия
  Марк Антоний, полководец Цезаря.
  
  ФУЛЬВИЯ. Скажи, Антоний, как меня ты любишь?
  АНТОНИЙ. Настолько, что женился на тебе.
  ФУЛЬВИЯ. Женился? Что с того? Любовь при чем тут?
  АНТОНИЙ. При том, что без любви я б не женился.
  ФУЛЬВИЯ. Такой ответ мне скучен. Марк Антоний! Ты сделай мне в любви своей признанье!
  АНТОНИЙ (шутливо). Люблю тебя и в этом признаюсь.
  ФУЛЬВИЯ. Нет, все не то! Какая ж в этом тайна?
  АНТОНИЙ. В законном браке тайной и не пахнет. Хотелось если б тайн тебе побольше, любовницей тебе бы лучше стать.
  ФУЛЬВИЯ (шутливо). Ах, вот теперь в чему ты призываешь?
  АНТОНИЙ. Теперь уж нет! Забудь ты это слово. Любовницей теперь тебе не быть. Обязана теперь меня любить, и никого не потерплю другого.
  ФУЛЬВИЯ. Согласна. Только прежде, чем забуду, об это слове только пару фраз.
  АНТОНИЙ. О чем?
  ФУЛЬВИЯ. О Клеопатре. Был ли с нею другой мужчина, а не Юлий Цезарь?
  АНТОНИЙ (растерянно). Откуда же я знать могу об этом? А если бы, допустим, я и знал - то должен был забыть об этом тотчас. Такое знанье сокращает жизнь.
  ФУЛЬВИЯ. А может быть когда-то ты был с нею?
  АНТОНИЙ. Ну вот еще! С чего это решила?
  ФУЛЬВИЯ. Ты - молодой мужчина, и приятный, и остроумный, сильный и отважный. Ты, в общем, тот как раз, который нужен любой, кто только знает толк в мужчинах. В твоих объятьях было б Клеопатре сподручнее зачать Цезариона.
  АНТОНИЙ (испуганно смотрит, не спрятался ли где-нибудь шпион). Молчи! Сама не знаешь, что несешь ты!
  ФУЛЬВИЯ. Не бойся! Я заранее прощаю. Пусть даже ты - отец Цезариона. В конце концов, а мне-то что за дело? Уверена, что пасынка такого мне содержать, конечно, не придется.
  АНТОНИЙ. Молчи! Об этом и не заикайся!
  ФУЛЬВИЯ. Ты мне хотя бы мог сказать бы правду?
  АНТОНИЙ. Мне нечего об этом говорить. (Залу) В делах таких скажи супруге правду - всю жизнь потом проходишь в виноватых. Такую правду скажешь венценосцу, и жизнь в момент закончится твоя! (Фульвии). Ты Цезаря мужчиной не считаешь? В постели он помощников не держит. И не простил бы он такой услуги!
  ФУЛЬВИЯ. Трех жен сменил теперь Гай Юлий Цезарь, любовниц у него без счету было, но сына у него не получилось.
  АНТОНИЙ. Быть может, виноваты были жены!
  ФУЛЬВИЯ. Сервилия имеет все же сына, но сын ее - не Цезаря сынок. Усыновил бы он его иначе, с Сервилией живет душа он в душу. С Кальпурнией, наверное, развелся б, когда бы сын завелся от любовниц.
  АНТОНИЙ. Опасны эти речи. Брось их вовсе. Не нашего ума дела такие. И так мной нынче Цезарь не доволен. Наш брак с тобой взбесил его изрядно. Имел, возможно, собственные планы он на меня, а, может, на тебя.
  ФУЛЬВИЯ. Не бойся. Я смогу с ним подружиться.
  АНТОНИЙ. Не смей!
  ФУЛЬВИЯ (со смехом). Глупыш! Не то, что ты подумал.
  АНТОНИЙ. Меня теперь в Нарбон он вызывает, а также и Требония, и Брута.
  ФУЛЬВИЯ. Быть может, хочет там он вас возвысить?
  АНТОНИЙ. Ты вовсе Гая Цезаря не знаешь. Возвысить он себя лишь только хочет, а прочих возвышает, как ступени, чтобы по ним еще залезть повыше. А я ступенькой пройденной являюсь: на мне стоит обеими ногами. Он возвышать меня теперь не станет, а разве что захочет плюнуть сверху. Требоний, Брут - такие же ступеньки. Взобраться на сенат, надеть корону - такие цели Цезаря достойны. Мы - на пути его всего лишь камни. Какой вперед он пнет, какой назад - от прихоти теперь его зависит, а, может быть, от каверзных расчетов. Живу надеждой быть ему полезным! Давай теперь закроем эту тему. Я от жены в поход уеду скоро, так поспешим скорей теперь же в спальню, я объясню тебе, какие чувства питаю я к тебе, моя супруга!
  ФУЛЬВИЯ (залу). Мне ничего он так и не поведал, шпионка из меня не получилась. Мне толку нет от способа второго, и Цезаря умаслить нынче нечем. Придется нажимать на первый способ, чтоб подольститься к Цезаревой тени. По крайней мере, мой супруг приятен, богат, силен, и крепок и влюблен. (Антонию). Люби меня сильнее, Марк Антоний!
  
  ЦЕЗАРЬ И АНТОНИЙ
  
  Действующие лица:
  Гай Юлий Цезарь - проконсул, император, великий понтифик, диктатор.
  Марк Антоний - племянник Цезаря и полководец.
  Офицеры Цезаря.
  Слуги.
  
  
  ЦЕЗАРЬ. Считают все, что я убил Марцелла. Не сам, конечно, но моим приказом он якобы убит средь бела дня.
  АНТОНИЙ. Марцелл - никто в сравнении с тобою. Убит иль нет, что толку в этих спорах? Будь он тебе хоть малость не приятен - уже за это он достоин смерти.
  ЦЕЗАРЬ. Ты в этом прав, конечно, Марк Антоний. Но Рим покуда не привык так мыслить. Приходится быть милостивым часто. Порою это - сильная обуза - обязанность быть не собой, а кем-то. Марцелл мне был, конечно, не приятен. Его я упрекал неоднократно в какой-то незначительной беседе в кругу друзей и некоторых прочих... Но не давал таких распоряжений, что был Марцелл предательски убит. А если кто меня превратно понял...
  АНТОНИЙ. Вина на тех, кем был Марцелл убит. И не при чем тут вовсе Юлий Цезарь. Народ болтлив. Его не стоит слушать.
  ЦЕЗАРЬ. Поверь, Антоний, слушать его надо. А верить надо ль? Это, братец, вряд ли! Народ ведь глуп, болтлив и своенравен. Глаза его использую и уши, а ум его, Антоний, мне не нужен. Как трудно быть ответственным за многих! Еще трудней - ответственным за всех. Несведущим порой я претворяюсь, чтоб всех виновных не прощать так часто, как это мне хотелось бы, Антоний! Помпеевы я сжег все документы, об этом говорят все повсеместно. Начни я разбирать их беспристрастно, начни я всех врагов своих казнить - не избежать второй войны гражданской! А если буду скопом всех прощать, решат тогда, что слаб я и безволен. Где ж выход? Не читая все в огонь!
  АНТОНИЙ. Хороший выход, Цезарь, очень мудрый!
  ЦЕЗАРЬ. Ты говоришь, Антоний, чепуху. Правитель должен знать как можно больше о людях всех, кто с ним хоть как-то связан. И был бы я глупцом последним самым, когда бы сжег архивы, не читая.
  АНТОНИЙ. Тогда я ничего не понимаю.
  ЦЕЗАРЬ. Куда уж тебе Цезаря понять! Так слушай же, наивный Марк Антоний. Пергаменты и свитки подменил я, подмененное сжег демонстративно, а взятое ночами разобрал. И многое прочел я там такого, о чем мне знать, поверь, полезно очень. Ты мог бы, скажем, вырезать фигурку из дерева, иль статую воздвигнуть?
  АНТОНИЙ. В делах я этих неискусен, Цезарь.
  ЦЕЗАРЬ. А думаешь, что проще государство лепить из неоформившейся кучи?
  АНТОНИЙ. Я думаю - все Цезарю подвластно, а остальным и пробовать не стоит.
  ЦЕЗАРЬ. Ты прав. Но есть, кто думает иначе. Я Кассию и Бруту мало верю, но нынче дал им преторскую должность. Пускай они друг к другу поревнуют, быть может, и поссорятся. Тем лучше! Друзья это такие Цицерону, что с ними мне совсем не по пути. Но убивать их, сам ты понимаешь... Убьешь двоих - врагами станут сотни, и каждый возмутит еще по сотне, тогда уже их станет десять тысяч. Нет, пощажу я Кассия и Брута, пускай они поссорятся друг с другом, и пусть тогда народ увидит римский всю цену этим двум республиканцам. Тогда уж их не надо опасаться.
  АНТОНИЙ. Ты думаешь, они тебе опасны?
  ЦЕЗАРЬ. Ничуть. Я упреждаю их поступки. Я даже мысли должен упреждать. Припомни наших славных ветеранов! Какие им я почести устроил! Но возомнили эти мародеры, что наградил их мало Юлий Цезарь! Ну, что ж, награду многих я повысил. И этого им показалось мало. Тогда позвал я самых говорливых и им сказал, что их я так возвышу, что надо мною даже вознесутся и сверху станут на меня смотреть! Они, представь, нимало не смутились. Свое теперь имеют. Марк Антоний, не правда ли? И сверху вниз взирают на Цезаря, на Рим и на толпу?
  АНТОНИЙ. Их головы пришпилены к ограде довольно высоко, сказать по чести. Но снизу вверх смотреть на них приятней, чем им на нас глазницами пустыми.
  ЦЕЗАРЬ. Вот так-то! Надо чувствовать границу, где Цезарь - друг своим легионерам, а где он им начальник, император!
  АНТОНИЙ. Для нас всегда ты попросту был богом! И мне другие боги не нужны.
  ЦЕЗАРЬ (довольно). Не очень-то кричи об этом в Риме. На поле брани это допустимо, в Египте это даже выполнимо. Но Рим подвержен всякому броженью. Себя здесь мыслит каждая букашка имеющей какой-то значенье, и собственное выказавши мненье, желает, чтобы ей еще внимали! (Устало). Приходится считаться. С Клеопатрой я предпочел бы жить, а не с женой. Мне это нынче дорого далось бы. Повременить немного с этим надо.
  АТОНИЙ (с жаром). Ты, Цезарь, бог! Тебе людских законов, быть может, чтить не надо слишком строго? Наследника оставить должен Цезарь. Жену возьми себе, какую хочешь, а хочешь - двух возьми или десяток! Цари такое могут на востоке. Они теперь тебе почти как слуги! Что разрешают мелкому монарху, то может делать также император.
  ЦЕЗАРЬ (весело). Ты думаешь? Жениться мне на многих? Пожалуй, это было б остроумно! (Серьезно). Но, впрочем, взор! До этого ли нынче? Сначала об империи подумать, слепить ее по своему проекту, чтоб власть была не столько мне обузой, сколь инструментом нужным и полезным. (Весело). А там уж... Это было бы забавно! Двух жен иметь. (В зал) А то так не имею?! Но, впрочем, узаконить? ... Что ж! Полезно!
  
  
  
  
  ЦИЦЕРОН И ТИТ АТТИК
  
  Действующие лица:
  Марк Туллий Цицерон - сенатор и философ, бывший диктатор.
  Тит Аттик (Аттический, т.е. Афинский) - проконсул, друг Цицерона.
  
  АТТИК. Марк Туллий Цицерон! Твои посланья читаю я с великим наслажденьем. Переписать я их велел на свитки, оставлю их потомкам в назиданье.
  ЦИЦЕРОН. Тит Аттик, мне приятно очень слышать достойную оценку тех писаний, которые тебе я посылал.
  АТТИК. Достоинства писаний несомненны, когда их автор - Цицерон великий.
  ЦИЦЕРОН. Скажу без ложной скромности я, Аттик, когда спасал я Рим от Катилины, внимал сенат словам моим с восторгом. Назначен был диктатором я на год, и назван был отечества отцом.
  АТТИК. И помнит Рим, что за твои заслуги дано тебе по праву это имя.
  ЦИЦЕРОН. По праву, Аттик. Нынче же, как видишь, все титулы, что можно лишь измыслить, дает сенат в одни лишь только руки, и все венки он нынче возлагает на лысину одну, а ей всё мало. И то сказать, чтоб плешь прикрыть такую, и четырех венков никак не хватит.
  АТТИК. Ты в двух словах сказать, Марк Туллий, можешь то, что иной не скажет и в двух сотнях. Жаль, молодежь тебя читает мало!
  ЦИЦЕРОН. Читают все про Цезаря походы. В них автор себя "Цезарь" называет, и кажется, что их писал не Цезарь, а будто бы сторонний наблюдатель. Поэтому считают объективным все то, что он представил в лучшем виде. Вкруг Цезаря - бездарности и трусы, а Цезарь - мудр, талантлив и отважен. Не встретишь там имен легионеров, и полководцев Цезаря не встретишь, один лишь Цезарь, Цезарь, Цезарь, Цезарь!
  АТТИК. А я и не читал его, признаюсь.
  ЦИЦЕРОН. И не читай. Не трать напрасно время. Себя он перед всеми обеляет. Он пишет, как добился "замиренья", то бишь, смиренья галлов непокорных. Смирить их, разумеется, нелишне, но только я, Тит Аттик, не припомню, чтоб были они ранее не смирны. Их раздразнил, а после уничтожил, он это называет "замиреньем". А кое-то ведь был союзник Риму!
  АТТИК. Мне, Цицерон, нисколько их не жалко. Подумай: это дикари такие, штаны они носили, а не тоги. Косматыми назвали их не даром, они из шкур одежду шьют и обувь. (Говорит в зал). Ну, разве можно шить из шкур одежду? Штаны носить! Насколько ж это дико! (Говорит Цицерону). Ничуть не жаль, что их осталось мало. Убил их миллион Гай Юлий Цезарь, да хоть и два убил бы - что за дело? Мне римлян жаль, которые убиты в войне проклятой Цезаря с Помпеем!
  ЦИЦЕРОН. Я подпишусь под каждым словом, Аттик, с тобою в этом полностью согласен!
  АТТИК. Как вышло, Цицерон, что нынче мало сенаторы твои читают книги? Ведь в них вся суть свободы государства изложена и ясно, и глубоко! Тобой детально принципы развиты, которые лежать должны в основе решенья государственных вопросов! Казалось бы, о чем теперь и думать? Их заложить в основу государства - настанет благоденствие повсюду! На деле же один лишь только Цезарь вопросы все решает самолично. И выборы теперь у нас проходят как перекличка воинов в когорте. Сенаторы во всем ему покорны, осталось только выкликать их списком, чтоб каждый говорил: "Согласен, Цезарь!"
  ЦИЦЕРОН. Да, я писал о долге и о прочем, о том, как нужно строить государство, о старости писал я, Аттик, даже. (С пафосом). Да кто ж теперь читает Цицерона? (Презрительно). Теперь и вовсе мало кто читает, все нынче только слушают с восторгом, и одному оратору внимают. Ослепли все, а может, и оглохли. Рим отвергает трепетное слово и ум живой, и зрелое мышленье. Ему нужны одни лишь обещанья, хлеб, зрелища и женщины в постели. Все это Цезарь Риму предлагает, взамен у Рима он забрал свободу. Но, кажется, никто и не заметил. Свободу, Аттик, ведь в сундук не спрячешь, не съешь её, не выпьешь, не подаришь любовнице за трепетное тело. Им золото дороже, чем свобода, а Цезарь много золота награбил. Так Рим теперь ему целует ноги.
  АТТИК. Мне, Марк, хоть больно слушать эти речи, еще больнее ощущать в них правду. Теперь в сенате ты не выступаешь. Не рано ль ты ушел в литературу? В политику ты б мог еще вернуться.
  ЦИЦЕРОН (явно довольный словами Аттика). Не думаю, что я кому-то нужен. Я с Цезарем в разладе был серьезном, но позже, после гибели Помпея с ним примирились я, и Брут, и Кассий, и многие другие. Что же делать? Сторонником изгнанника быть можно, но мертвому не станешь подчиняться!
  АТТИК. Я думаю, что слово Цицерона на многое еще способно в Риме.
  ЦИЦЕРОН. Слова быть могут деятельной силой лишь в случае, когда их кто-то слышит. Коль глушит их оружия бряцанье, становятся слова напрасным звуком - и это, Тит, еще не так бы плохо. Не страшно, Тит, когда слова бессильны, а страшно, Тит, когда тирану служат. Ведь сила, затыкая правде глотку, лжи в то же время предлагает рупор. И ложь тогда уже зовется правдой, а правду называют преступленьем.
  АТТИК. Слова бы эти высечь на граните.
  ЦИЦЕРОН. Нет смысла, Аттик. Ведь любую правду так извратить всегда способны люди, что кривды она станет много хуже. Когда народ поставлен на колени, молчание сильней любого крика.
  АТТИК (с восторгом). Молчащий Цицерон! Вот это вызов всей тирании нынешнего века! (Резонно). Но это расточительство, Марк Туллий! Молчать способны многие другие. А Цицерон пусть лучше говорит.
  ЦИЦЕРОН. Ты думаешь?
  АТТИК. Я в этом, Марк, уверен. Когда бы за тебя я не боялся, то умолял тебя бы не молчать.
  ЦИЦЕРОН. Коль я молчу, то вовсе не из страха. Других причин довольно для молчанья. Ты переубедил меня, Тит Аттик! (С несколько преувеличенным пафосом) Молчать отныне Цицерон не станет!
  
  (Аттик обнимает Цицерона)
  
  
  ЦИЦЕРОН И КАССИЙ
  
  Действующие лица:
  Марк Туллий Цицерон - сенатор и философ, бывший диктатор.
  Гай Кассий Лонгин - претор по делам иноземцев, шурин Брута.
  
  
  КАССИЙ. Приветствую тебя, Марк Туллий славный!
  ЦИЦЕРОН. Я также рад тебя сегодня видеть. Да будут дни твои благословенны!
  КАССИЙ. Как после бурь сильнее светит солнце, так, Цицерон, спустя недели грусти, сегодня ты лучишься оптимизмом.
  ЦИЦЕРОН. Для этого есть веская причина! Себя я прежде сдерживал насильно, раздоры сеять новые боялся, с судьбою примерил себя и совесть, от дел укрылся я в литературе. (Грозно) Но ныне я надумал возродиться и словом острым стану я сражаться!
   КАССИЙ. Окончены все мыслимые войны, так с кем теперь сражаться? Где конфликты? Повсюду видим милое согласье.
  ЦИЦЕРОН (гневно). Согласие запуганного Рима с тираном, заковавшим его в цепи!
  КАССИЙ (примирительно). Я тоже перегибы замечаю в диктатора поступках и проектах. Но не настолько все, пожалуй, страшно, чтоб призывать к решительным сраженьям? (Тихо). Я с многим не согласен нынче тоже, но опасаюсь: не было бы хуже. Признайся, что сейчас уж то приятно, что в Риме примиренье наступило, Рим на две части нынче не разорван, войны гражданской нету и в помине.
  ЦЕЗАРЬ. Когда два пса за кость одну грызутся, конечно, это видеть не приятно, приятней ли тебе увидеть, Кассий, как пес один другого поедает и потому не слышно больше лая - лишь хруст костей, да сытое урчанье.
  КАССИЙ. Помпея Цезарь съел - нам что за дело?
  ЦИЦЕРОН. Ведь мы с тобою были помпеянцы!
  КАССИЙ. Помпея жаль. Но что теперь поделать?
  ЦИЦЕРОН (гневно). Помпея жаль? В уме ли ты, Гай Кассий? Тирана проигравшего жалея, тирану победившему ты служишь? Помпея жаль - как жаль бывает палки, которой ты хотел убить шакала, но палка пополам переломилась, а ты добычей стал незащищенной! Помпей - тиран такой же, как и Цезарь, он был его на йоту справедливей, мы вынуждены были с ним якшаться в надежде смутной - обуздать тирана, который был его на каплю хуже! Но оба были гибелью для Рима! Один был горем всем лишь в перспективе, другой реально нынче стал тираном. Помпея звали мы напрасно "Магнус", воителем великим был он вряд ли. Он скромен был во всем - но не в гордыне, мог есть простую пищу он с солдатом, мог спать на самом неудобном ложе, но властью бы ни с кем не поделился. На Рим они смотрели, как два тигра могли б смотреть на тушу антилопы. И каждый уступал одной лишь силе, сенат для них - как на той туше мухи. Помпея жаль? А он ведь Рим оставил без войска, без защиты, без опоры - на разграбленье и на надруганье чтоб уберечь себя и легионы. Но ничего не уберег в итоге. Простилась бы ему потеря Рима, когда бы он вернул его с победой. Но погубил он и себя и римлян. Помпея жаль? Не жаль его нисколько. Я прочитал проскрипции Помпея! Не имена в них были, а семейства! Казнить хотел он не врагов, а кланы. Помпея жаль? Ну, нет! Спасибо, боги, что он убит, и Римом он не правит! Текли бы нынче в Риме реки крови, когда б мечты Помпея воплотились! Но жаль мне, что Помпей не стал преградой для Цезаря, который нынче правит всем Римом, будто личным огородом: какой кочан захочет, тот и срежет! Что надлежит полоть, а что взлелеять - решает сам. И все ему послушны. Как жаль, что не погибли они оба! Тогда бы, может быть, нашлись бы силы, чтоб Рим вернуть к порядку и к закону.
  КАССИЙ (неуверенно). Закон сейчас не сильно соблюдают, но ведь сенат диктатора назначил. Диктатор - он и есть теперь "закон". Конечно, в этом много неудобства, но в том и смысл диктаторского права, чтоб заменять закон своею волей.
  ЦИЦЕРОН. Диктатор назначается на время! Диктатором я сам бывал когда-то! Мной заговор раскрыт был Катилины, и чтобы все сосредоточить силы на наказанье гнусных негодяев и защитить законность и порядок, права неординарные имел я. Но было это только лишь на время! А Цезарь нынче так вопрос поставил, что он теперь - пожизненный диктатор! Он четырьмя триумфами отмечен, и в том числе - над римлянами гнусной победы он снискал себе венок! Меня отцом отечества по праву сенат именовал за те заслуги, которые позволили избавить угрозу ненавистной тирании. Себе он это звание присвоил за то, что сам тираном стал для Рима. Не как защитник права и порядка, как победитель Рима и закона себя зовет отечества отцом он. От нас отворотились нынче боги! Я это говорю тебе, Гай Кассий, и это же скажу теперь любому, кто будет слушать слово Цицерона!
  КАССИЙ. Позволь обнять теперь тебя, Марк Туллий! Страстей и чувств во мне ты поднял бурю, но этой бурей я готов умыться, чтоб чище стать, и чтобы с новой силой отстаивать свободу и законность.
  
  (Цицерон и Кассий обнимаются, Цицерон уходит)
  
  КАССИЙ. Какой упрек в его словах я слышу! Ведь я бы мог стать тою самой палкой, которой усмирили бы шакала! Случайно ль разговор со мной затеял, иль душу мою прочитал как книгу? Ах, если б я прочесть твою мог душу, Марк Туллий Цицерон! Лишь боги знают, ты планами своими поделился, иль вызов бросил мне теперь с презреньем?
  
  КАССИЙ И ЮНИЯ
  
  Действующие лица:
  Гай Кассий Лонгин - претор по делам иноземцев, шурин Брута.
  Юния Тертулла - жена Кассия, сестра Брута.
  
  ЮНИЯ. Понравился ли, Гай, тебе наш ужин?
  КАССИЙ (рассеянно). Спасибо, Юния, все было очень вкусно. Меню было составлено на славу, скажи рабыням, что стряпню хвалю я.
  ЮНИЯ. Понравилась ли рыба?
  КАССИЙ. Рыба? Очень.
  ЮНИЯ. А белое вино?
  КАССИЙ. Вино отменно.
  ЮНИЯ. Теперь скажи мне, Кассий, что случилось.
  КАССИЙ. О чем ты? Все в порядке. Все отлично.
  ЮНИЯ. Сказал ты, что тебе по нраву рыба и белое вино назвал ты вкусным. Но ели нынче мы телячье мясо и красное вино затем мы пили. Не чувствуешь ты, Кассий, вкуса пищи. Так чем же ты настолько озабочен? Влюблен в другую женщину? Признайся! Простить готова охлажденье чувства. Могу простить минутное влеченье, но не смогу простить тебе обмана.
  КАССИЙ (берет Юнию за руку). Ну, что ты вдруг надумала такое? Я не влюблен, и все со мной в порядке.
  ЮНИЯ (в страхе). Наверное, тебе грозит опала? Изгнание? Иль кое-что похуже? Я разделю с тобой судьбу любую.
  КАССИЙ (смеясь). Ну, что ты! Нет, поверь мне, все спокойно.
  ЮНИЯ. Когда, мой Гай, тебя ничто не гложет, ни сердцу, ни карьере, ни свободе, ни жизни ничего не угрожает, то гложет тебя что-то изнутри? Откройся мне, скажи же, что случилось?
  КАССИЙ. С недавних пор я сам себе противен.
  ЮНИЯ (тихо). Я знаю это. От меня не скроешь. (Решительно) Не можешь ты быть Цезарю послушен. Ему, с которым воевал недавно. И милостей его ты не приемлешь.
  КАССИЙ. Мне милости его не лезут в горло! Меня, как пса, он прикормить желает, чтоб поступать со мною, как с собакой. Я усмирять себя пытался раньше, я думал: так ведь Риму будет лучше! Себя я тешил, что за Рим страдаю! Я гордость возлагал свою смиренно на жертвенный алтарь во имя Рима. Но отвергает Рим такие жертвы! Выходит, я способствую тирану.
  ЮНИЯ. Утешься тем, что сделал все, что мог, ты, а с чем не смог бороться, то ты принял, как надлежит богов принять решенье.
  КАССИЙ. Ах, если бы я все, что мог, то сделал! Насколько б меньше я теперь терзался! Я чувствую себя проклятьем Рима! Мне душу рвут максимы Цицерона, в его речах я справедливый слышу упрек себе за все, чего не сделал.
  ЮНИЯ. Гай Кассий! Что случилось, то случилось. Не понимаю, в чем же ты виновен?
  КАССИЙ. Когда свершились волею Олимпа, разгром Помпея и его отплытье, командовал я флотом при Фарсале. А Цезарь плыл в погоне за Помпеем на утлых челноках по Геллеспонту. Столкнулся он тогда с моей эскадрой. Я, кораблей имея семь десятков, мог сокрушить и потопить спокойно и Цезаря, и все его скорлупки. О, боги! Почему тогда я дрогнул! Я знал, что Цицерон и Брут сложили оружье и оставили Помпея. Они признали Цезаря победу. Я полагал, что это - воля Рока. Я покорился цезаревой воле. Он был в моих руках и беззащитен! Он обладал стремлением к победе, а я имел могущество и силу. (Гневно) Я мог его в два счета уничтожить! (Презрительно) Но я ему протягиваю руку, прошу принять мой флот и наши жизни! (Передразнивая сам себя) "И полководцем нашим быть по праву"! (С досадой) Какое на меня нашло затменье? Поддался я его очарованью, примеру Марка Брута с Цицероном?
  ЮНИЯ. Ты сделал то, что следовало сделать.
  КАССИЙ. Я сам себе тогда был господином! Я к рыбам мог его на дно отправить, иль заковать и в Рим ввести с позором. Фортуну я тогда держал за шею, но выпустил ее я малодушно.
  ЮНИЯ. Не оправдал надежд ты помпеянцев, но Цезарь, полагаю, благодарен тебе за жест во имя примиренья?
  КАССИЙ. Мне? Цезарь? Благодарен? Вздор! Нисколько! Не может должником ничьим быть Цезарь. Повел себя он так, как будто прочих возможностей я не имел ни капли. Мою покорность принял он как должно, как будто победил меня в сраженьи. Когда б он думал обо мне иначе, меня бы он тогда возненавидел. Быть чьим-то должником ему позорно.
  ЮНИЯ. Но, кажется, к тебе он благосклонен?
  КАССИЙ. На Парфию теперь пойдет походом. Туда и я ходил когда-то с Крассом! Красс не учел парфянских стрел и копий, он потерял там сына, легионы, знамена легионов, славу Рима, там честь свою и жизнь свою оставил. Бесславно этот кончился поход. И Рим тогда утешился одним лишь: повел себя я там разумней Красса, заметил я опасность наступленья, предупреждал и Красса о ловушке, и не пошел за ним я в мышеловку. Никто теперь парфян не знает лучше, чем знает их Гай Кассий, полководец, который спас себя и легионы. Но Цезарь без меня идти замыслил!
  ЮНИЯ. Ты - претор, ты не можешь Рим покинуть.
  КАССИЙ. Но претором меня ведь сделал Цезарь! Меня он приковал коварно к Риму, чтоб я не шел на Парфию сражаться. Как-будто говорит: (подражая Цезарю) "Зачем мне Кассий? Не для того ль, чтоб он меня покинул? Как Красса он оставил без поддержки!" (Гневно) Он мне бросает этим вызов чести! Я, видишь ли, спасая легионы, спас и себя! Недопустимо это! Я должен был спасти солдат и флаги, а жизнь свою я должен был окончить. Однажды отступивший полководец в глазах толпы всегда зовется трусом! А отступивший дважды - дважды жалок. Теперь мне лучший выход - меч в живот.
  ЮНИЯ (поспешно). Есть выход, Кассий, лучше и достойней! (Горячо) Всему виной, конечно, Юлий Цезарь. Поход парфянский был твоей победой. Весь Рим об этом нынче помнить должен. Что толку, если б все вы там погибли? Там Красс погиб и сын его, и войско, уже и это Риму очень больно. Когда б погиб там ты и твое войско, для Рима это было бы не легче. Идти в поход на Парфию ты должен. Кому ж еще идти, как не тебе? Несправедлив к тебе Гай Юлий Цезарь, он расценил твою ему покорность не как итог от зрелых размышлений, а, видимо, ошибочно. Так что же? Едва ли он тобой пренебрегает - ведь претором тебя он все же сделал! Ты полководец, Кассий! Ты - соперник! В тебе он видит силу и опасность. И помнит он, что он тебе обязан победою своей и униженьем. Он с Брутом вас старается рассорить, чтоб вами управлять потом, как хочет. А после - погубить поодиночке. Ты презирать теперь себя не должен! Бороться, Кассий! До конца! До смерти! Самоубийство воина не красит! Погибнуть воин может лишь в сраженьи! Возьми же меч! Врага теперь ты видишь? Убей его! И докажи, что жизнью своею дорожишь намного меньше, чем честью, славой, доблестью, свободой!
  КАССИЙ. Умру с мечом в руке!
  ЮНИЯ. Пустое, Кассий. Зачем же умирать? Убей тирана.
  КАССИЙ. Убить его теперь надежды мало. Его охрана не позволит это.
  ЮНИЯ. Охрану он, наверное, распустит. Ведь в Риме неприлично быть с охраной (презрительно подчеркивая титулы) "понтифику", "отечества отцу".
  КАССИЙ. Он на приличия давно не смотрит.
  ЮНИЯ. Нет, Кассий! Он - гордец, каких немного. Шепнуть лишь стоит - там и тут - повсюду, что Цезарь трусоват, что под охраной в отхожие места ходить он станет, и в спальне выставит в своей охрану. Изрядный есть у нас поэт-сатирик, Катулл, его всегда читает Цезарь. Ему не все равно, что тот напишет. Так пусть Катулл смеется над охраной! Уверена: охрану он распустит. Нельзя тирана победить в сраженьи, а высмеянным быть тиран боится. Составь проект: охрану увеличить и вынеси в сенат на обсужденье. Стишки Катулла также пусть расклеят. Посмотришь сам ты, как поступит Цезарь.
  КАССИЙ. Как ты умна, племянница Катона!
  ЮНИЯ. Стараюсь быть достойною тебя. А, кстати, как считаешь, Децим Юний помочь тебе не может в этом деле? Он - войска гладиаторов начальник. Его повсюду допускает Цезарь.
  КАССИЙ. Мне кажется, он верно служит Гаю.
  ЮНИЯ. И все же попытайся. Есть мотивы. Он тоже Брут, как братец мой Марк Юний, и Марку он всецело доверяет, а Марк обижен Цезарем немало! Хоть матушка дружна теперь с тираном, ее мы в этом все не одобряем. Поговори же с Децимом и с Марком.
  КАССИЙ. Поговорю! И завтра же! С рассветом! Не сможет Децим Брут не быть со мною, когда со мною будет Юний Брут! А братец твой не сможет быть не с нами! Он парень неплохой, я в нем уверен.
  ЮНИЯ. Ведь, как и я, племянник он Катона! Катон ему был больше, чем отец. Мы матерью воспитывались в детстве, и все ж Катона любим мы всем сердцем - и я, и две сестры мои. А Юний его едва ли не боготворил. А Цезарь - враг, который стал убийцей. Так в Бруте я ничуть не сомневаюсь, он Цезаря всем сердцем ненавидит. К тому же он на Порции женат, а Порция, ты помнишь, дочь Катона.
  КАССИЙ. Ну, значит, будет наш Марк Юний Брут! Мои клиенты пусть напишут письма с призывами к свержению тирана, они обращены пусть будут к Бруту. А будет Брут на нашей стороне - и Децима привлечь берусь легко я. А с Децима отрядом одолеем и Цезаря и всех его клиентов! (Весело). Так что у нас на ужин нынче было? Телятина? Распробовал я плохо. Пусть принесут еще! Вина! И сыра! Мне, кажется, вернулся аппетит.
  ЮНИЯ (игриво приподнимая тунику). А как находишь, Кассий, эту ножку?
  КАССИЙ (хватая Юнию за тунику). И с ней я нынче ночью потолкую!
  
  (Юния со смехом убегает).
  
  
  ЗАГОВОРЩИКИ
  
  Действующие лица:
  Гай Кассий Лонгин - претор по делам иноземцев.
  Марк Юний Брут - городской претор.
  
  
  КАССИЙ. Что скажем мы с тобою, Брут, в сенате, коль там и впрямь теперь Аврелий Кота, приправив речи льстивыми словами, о Цезаре свою затянет песню, предложит объявить его царем? Ведь и молчание прозвучит поддержкой!
  БРУТ. Я не пойду туда. Мне больно слышать... Отсутствие пусть прозвучит протестом.
  КАССИЙ. Отсутствие всегда звучит беззвучно. Безмолвные протесты бесполезны. Сейчас и крик не слушает никто!
  БРУТ. Но если бы никто в сенате не был...
  КАССИЙ. Никто? Ну что ты! Это невозможно! Ты знаешь сам, что там теперь за люди.
  БРУТ. И все же... Мы хотя бы не придем!
  КАССИЙ. Пустое! Да и это невозможно. Нельзя не приходить нам. Ты же знаешь! Долг преторов велит нам быть в сенате.
  БРУТ. Ну что ж, тогда протестовать я буду. Приход мой не понравится сенату, а Цезарю он встанет костью в горле.
  КАССИЙ. А знаешь ли, чем это обернется? Казнят тебя, и весь сенат поддержит, и проклянут тебя твои потомки.
  БРУТ. Отечество всегда дороже жизни, бесчестье, Кассий, много хуже смерти. Оценят по достоинству потомки слова мои, мотивы и поступки!
  КАССИЙ (обнимая Брута). Эх, если б только все так рассуждали!
  БРУТ. Но рассуждать иначе невозможно! И тем, кому досталось это счастье - быть гражданином доблестного Рима - как рассуждать еще, когда не так же?
  КАССИЙ. Досталось счастье? С некоторых пор сомнительное это очень счастье ...
  БРУТ. Как не болеть за Рим и за его свободу?
  КАССИЙ. Где видишь ты свободу Брут и в чем?
  БРУТ. Смерть за свободу - тоже вид свободы. Катон своим примером доказал: порою жизнь спасти не удается, но честь всегда зависит лишь от нас.
  КАССИЙ. Катон, твой дядя, Брут, был честных правил. (Пародийно, к залу) Но многим ли его пример - наука?
  БРУТ (Горестно). Увы... (Пародийно, к залу) Он уважать себя заставил, (серьезно) но Рим не спас.
  КАССИЙ. Увы, мой Брут! И все же. Из тех, кто также точно рассуждает, найти должны друзей мы в этом деле. Мы вместе можем многое исправить!
  БРУТ. Теперь таких людей в сенате мало. Расправился со всеми Юлий Цезарь, кого считал врагами или просто, кому не доверял он в полной мере. Иначе говоря, он уничтожил сенаторов едва ль не всех, что были. Осталась прежних маленькая горстка, а новые ему во всем послушны.
  КАССИЙ. Пол Рима полегло в войне гражданской, сенаторов убита половина.
  БРУТ. Сенаторов убито много больше, чем половина, много больше, Кассий.
  КАССИЙ. И мы едва спаслись с тобою, Брут!
  БРУТ. Поэтому сенат уже не прежний, за Цезаря стоит во всем горой он.
  КАССИЙ. Так ведь того и добивался Цезарь!
  БРУТ. Ввел дикарей в сенат четыре сотни, готовых поддержать его за это. А остальные попросту трусливы.
  КАССИЙ. Но люди чести есть и там, ты знаешь.
  БРУТ. И первый - это ты, мой шурин Кассий.
  КАССИЙ. Из нас двоих кто первый - знать бы только. Но не последние с тобой мы оба!
  БРУТ. Надеюсь. Кто ж еще? Ты знаешь, Кассий?
  КАССИЙ. Исписывает кто, ты полагаешь, все стены, кресла, лавки и сиденья, и постаменты предка твоего? Читал ты эти надписи, конечно? В них призывают Брута возвратиться! Зовут его к свержению тирана. Ты полагаешь, это плебс резвится? Но, впрочем, плебс - он тоже изменился, он нынче не доволен только хлебом, и зрелищами также не доволен, ведь без свободы горек хлеб как хина, и зрелища унылы без свободы!
  БРУТ. Так значит, Кассий, мы не одиноки?
  КАССИЙ. Расправившись с одним врагом, Гай Цезарь выискивает тут же десять новых. И даже те, кто был к нему лоялен, и не были еще его врагами, почувствовали на своих знакомых, своих друзьях и родственниках дальних, жестокую карающую руку. Врагами станут если не из мести, тогда из страха.
  БРУТ (горько усмехаясь) Цезарь милосерден. Врагов прощает он, лишив их силы.
  КАССИЙ. Как правило, посмертно.
  БРУТ (с жаром) Даже если б и не посмертно? Разве это лучше? Устал народ зависеть от тирана, не от закона, а от настроенья и милости державного владыки! Как прав был Марк Катон, что он не принял спасения его и милосердья! Все милости его - одна лишь поза. Каким она обманом оказалось! Как надругался б Цезарь над Катонном - он показал на чучеле из пакли.
  КАССИЙ. Что ж! Раз не смог казнить Катона Цезарь, казнил тогда его изображение! Вот это - милосердие тирана.
  БРУТ. Да будь оно хоть трижды не обманом, не в этом суть! Да разве же свобода зависимой быть может от тирана, от настроенья некоей персоны? Какая же тогда это свобода, когда она основана на этом - прощении для тех, кого невиновен, для тех, кого и не за что прощать?! Прощение ж дает при этом деспот, кто сам бы должен попросить прощенья! Но сила заменила здесь законы.
  КАССИЙ. Ты прав, как никогда, мой милый Брут! Но если же закон попрали силой, то надобна тогда другая сила, которая могла вернуть бы Риму закон, свободу, прежнее величье.
  БРУТ. Я умереть готов в борьбе за это!
  КАССИЙ. Не умереть, а победить должны мы. А умереть всегда еще успеем.
  БРУТ. И этот худший изо всех исходов прекрасен по сравнению с той жизнью, которую влачим теперь мы в страхе, к которой нас и Рим влечет тиран! Но можно ли уверовать в победу? Ведь Цезарь окружен такою свитой!
  КАССИЙ. Поможет нам одно лишь имя Брута! С тобой найдем сторонников мы много. На Децима я также полагаюсь.
  БРУТ (с сомнением). Едва ли согласится с этим Децим. Он Цезарю, мне кажется, не враг.
  КАССИЙ. В нем чести и порядочности хватит на то, чтоб понимать, что тирания для Рима хуже всяких прочих бедствий.
  БРУТ. Кто на коленях не стоял ни разу, тот зачастую даже и не мыслит, что это зло бывает неизбежным. Свободная не понимает птица, что чувствует пичужка в тесной клетке.
  КАССИЙ. Я к Дециму найду подход, поверь мне.
  БРУТ. Найдешь иль нет, а я уже решился! Коль победить мы Цезаря не сможем, то хоть умрем достойно ради Рима.
  
  
  БРУТ И ПОРЦИЯ
  
  Действующие лица:
  Марк Юний Брут - городской претор.
  Порция - его жена, дочь Катона Младшего.
  
  БРУТ. Ты не больна, жена моя?
  ПОРЦИЯ. Нисколько.
  БРУТ. Мне кажется, ты несколько бледна.
  ПОРЦИЯ. Мне Брут не доверяешь. Знать бы только, с которых пор и в чем моя вина?
  БРУТ. Ошиблась ты. Я просто утомился. Пора в постель. Я сам едва не сплю.
  ПОРЦИЯ. Ты от меня как в раковине скрылся. А я тебя так искренне люблю. Поверь мне, Брут, скрываешься напрасно, твое лицо мне ясно говорит, о том, что тебя гложет ежечасно, что все в тебе клокочет и бурлит. (Порция вытаскивает из-за пояса нож). Вот этот нож воткнётся глубоко. Хоть невелик, заточен он отлично. Мужчины кровь чужую льют легко, а женщины к своей крови привычны. Вот я его в бедро воткну на треть. (Порция вонзает нож в свое бедро). Я боль свою преодолеть сумею. Рожала я. Мне ль боли не стерпеть? Но недоверие стерпеть труднее. Обманывать меня - напрасный труд. Жалеть меня и вовсе нет резона. Припомни, что мой муж зовется Брут, и вспомни, пред тобою дочь Катона! Ты помощи моей не отвергай, к опасности безудержно шагая. Хоть в Тартар путь кратчайший пролагай - и я с тобой! До самой бездны края! Я, Брут, с тобой, до смерти, до конца. Жена и друг, служанка и весталка. Отмстить убийце моего отца - за это жизнь отдать совсем не жалко!
  
  (Брут обнимает Порцию)
  
  БРУТ. Ты, Порция, права! Готовим месть. За дядю и за Рим. И за свободу. За все, к чему нас призывает честь и кровь потомка доблестного рода.
  
  
  
  АРТЕМИДОР И ГЕКТОР
  
  14 марта 44 г. до н. э.
  
  Действующие лица:
  АРТЕМИДОР - греческий купец, получивший от Цезаря права гражданина Рима.
  ГЕКТОР - раб Артемидора.
  
  
  ГЕКТОР. Не болен ли хозяин?
  АРТЕМИДОР. Да, я болен, мой верный и не очень умный раб! Я, Гектор, вправду безнадежно болен, с тех пор, как я из Греции уехал.
  ГЕКТОР. Найти бы надо вам благое дело! Вы б верно излечились в тот же миг.
  АРТЕМИДОР. Что мелешь ты, болван! Какое дело? По-твоему, я - симулянт, бездельник? Ты думаешь, что вся моя торговля, которою я занимаюсь в Риме, неблагородна? Если б было так, то разве б даровал тогда мне Цезарь за все мои заслуги перед Римом гражданство римское? Ты, раб, глупец!
  ГЕКТОР. Простите глупого раба, хозяин! Я не имел в виду и близкой мысли! Но сказывал мне Сир, он - раб у Гая Лигария, который вам известен, что был его хозяин сильно болен, и при смерти его родные мнили, да только Брут пришел к нему Марк Юний, сказал, что он не во время хворает. Воскликнул Гай Лигарий Марку Бруту, что если Брут пришел с благою целью, и предложить ему он может дело, достойное Лигария и Брута, то он, Лигарий, выздоровеет тут же. Вскочил он с ложа быстро и проворно, для умирающего очень даже резво. Подумал я: вот вам такое б дело! Могло оно вас тут же излечить!
  АРТЕМИДОР. Ты говоришь, был болен Гай Лигарий, но излечился он, едва заслышав, о замысле, достойном Марка Брута? Да знаешь ли, чем славно имя Брута, что это имя означает в Риме?
  ГЕКТОР. Я знать не смею ни о чем подобном.
  АРТЕМИДОР. Когда б взошел на холм капитолийский, увидел бы ты статуи героев, и среди них есть Луций Юний Брут. Был в Риме некогда тиран Тарквиний, его убил когда-то Луций Юний. И с той поры прошло немало лет. А ныне Марка Юния считают потомком Брута самой младшей ветви, а старшей ветви вовсе быть не может, поскольку этот самый Брут тогда же, с тиранами борясь и с тиранией, не пожалел и собственных детей, замысливших вернуть на трон тиранов. А нынче в Риме то и дело слышно: "Куда пропал ты, Брут?" и "Брут, вернись!", да надписи на статуях повсюду такого ж пишут точно содержания. Смекаешь, что за замыслы у Брута, достойные наследника легенды?
  ГЕКТОР. Тарквиния убить? Но разве был он тогда же не убит?
  АРТЕМИДОР. Ты глуп, как пробка. Тарквинии всегда найдутся в мире, и множатся как плесень в мокрых досках! Везде, где власть, там зреет тирания. А власть - везде. Так тирания всюду свои ростки и пестует и множит. Нам дела нет до этого, мы - греки. Но с Цезарем и я дела имею. Меня он сделал гражданином Рима, а я за то ссужал его деньгами. Умри он нынче, кто вернет расходы, вложения в армейские поставки? Я много потерять могу на этом! Ему немедля напишу письмо я, а лучше - два письма, ведь так надежней! Одно ему вручить я попытаюсь, другое отнесешь ему домой.
  ГЕКТОР. Как скажете, хозяин. Но зачем же вам утруждаться так? Я и второе письмо ему способен отнести!
  АРТЕМИДОР. Ты - бестолочь! Достаточно любого. Я два письма пишу на всякий случай, коль вдруг с одним письмом заминка выйдет. Теперь ты понял?
  ГЕКТОР. Понял еще меньше, чем раньше, но надеюсь, что хозяин не сердится уж больше на меня?
  АРТЕМИДОР. Я не сержусь сегодня. Твоя глупость на пользу нынче мне. Коль дело выйдет, я отпущу тебя... Не то. Куплю я рабыню для себя, тебе - жену.
  ГЕКТОР. Спасибо, мой хозяин!
  АРТЕМИДОР. Ладно, хватит. Целуй мне руку и ступай отсюда, сейчас мне письма надо написать.
  ГЕКТОР. Позвать ли мне теперь сюда Геракла?
  АРТЕМИДОР. Нет. Секретарь не нужен. Эти письма я сам сейчас составлю, ты же, Гектор, отдашь письмо лишь в руки адресату, его прочесть лишь должен Юлий Цезарь, никто другой читать его не должен! Запомни: ни жене его, ни слугам, и ни рабам отдать письмо не смеешь, лишь Цезарю, и никому другому! Никто не знает об исходе дела. То, что сегодня означает подвиг, назавтра может стать и преступлением, караемым смертельным наказаньем. А если передать ему не сможешь, то лучше для тебя лишиться жизни, чем дать его кому-нибудь другому! Ты понял, раб?
  ГЕКТОР. Письмо дать лично в руки тому, кого зовут Гай Юлий Цезарь, а если нет - я съем тогда его. Письмо я съем, не Цезаря, конечно. Хозяин купит Гектору супругу. Ее любить я буду очень сильно, Детей она мне много нарожает. Я верно понял все?
  АРТЕМИДОР. Да-да, конечно, теперь же прочь пошел. (Гектор уходит). Порою глупость бывает тоже кое-чем полезна.
  
  
  МАРТОВСКИЕ ИДЫ
  
  15 марта 44 г. до н. э.
  
  ДОМ МАРКА ЮНИЯ БРУТА
  
  Действующие лица:
  Марк Юний Брут - городской претор.
  Порция - его жена.
  Марципор - их раб.
  
  ПОРЦИЯ. Марк, ты не спал всю ночь.
  БРУТ. Поверь, что не от страха.
  ПОРЦИЯ. Ты б этого мне мог не говорить. Бесстрашен ты, но я дрожу как лист. Мне боязно, как женщине любой всегда бывает боязно за мужа. А знай она, что он на смерть собрался - и отпускать бы не должна его. Но за меня ты, Брут, не беспокойся. Иди, и обо мне не думай, Марк. Я больше дочь Катона, чем жена, не женщина я, а соратник Брута. Позволь лишь мне отправить Марципора, узнать о том, как дело завершилось?
  БРУТ. Во время заседания сената не шлют рабов к сенаторам их жены. Пожалуй, это будет не умно.
  ПОРЦИЯ. Как скажешь, Марк.
  БРУТ. Но, впрочем... Если б только предлог достойный выдумать смогла ты. Любой предлог годится.
  ПОРЦИЯ. Ну, так я придумаю предлог на этот случай.
  БРУТ. Тогда, чтоб только ты не волновалась, согласен я на это посещенье. Теперь же, Порция, я должен уходить. Не провожай меня.
  ПОРЦИЯ. Да будут с вами боги!
  
  ДОМ ГАЯ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ
  
  Действующие лица:
  Гай Юлий Цезарь - пожизненный диктатор, великий понтифик (жрец Венеры), отец отечества.
  Кальпурния - его жена.
  Адонис - их раб.
  Децим Юний Брут
  
  КАЛЬПУРНИЯ (заботливо). Как ночью спал ты, Юлий, хорошо ли?
  ЦЕЗАРЬ (беспечно). Благодарю, Кальпурния, прекрасно. Как ты спала, жена?
  КАЛЬПУРНИЯ (с показной беспечностью). Прекрасно тоже.
  ЦЕЗАРЬ (весело). В сенате нынче будет трудный день.
  КАЛЬПУРНИЯ (отчаянно). Нет, не могу я лгать, и ты не лги мне. Ведь ты не спал всю ночь!
  ЦЕЗАРЬ (с притворством). С чего взяла ты?
  КАЛЬПУРНИЯ (твердо). Не спал ты, Гай. Ворочался сначала, а после встал, ходил по кабинету. (Понимающе) Наверное, писал еще ты что-то, а может, диктовал секретарю. (С упреком) Совсем себя не бережешь ты, Юлий.
  ЦЕЗАРЬ (раздраженно). С которых пор следить за мной ты стала?
  КАЛЬПУРНИЯ (беспечно). Я не спала. Мне стало очень душно. Хотела я заснуть - не получилось. Невольно за тобой следила, Цезарь.
  ЦЕЗАРЬ (примирительно). Ты знаешь, мне не надо много спать. Хватает мне и нескольких часов. (С показной заботой) Ты ж не спала напрасно.
  КАЛЬПУРНИЯ (страстно). Снедал тебя недуг, мой Юлий Цезарь! И потому не спал ты в эту ночь. Совсем себя не бережешь ты, Юлий, и отдыха себе ты не даешь!
  ЦЕЗАРЬ (с усмешкой). Коль сон не шел, так что ж сидеть как филин? (Значительно) Ведь дел всегда у Цезаря довольно. (Ласково) Тебе бы лучше б спать. Сейчас ложись.
  КАЛЬПУРНИЯ (с испугом). Не лягу и сейчас, боюсь забыться. (Стараясь взять себя в руки) Мне сон такой привиделся, что лучше не спать.
  ЦЕЗАРЬ (рассеянно). Вот новость. Что ж еще за сон?
  КАЛЬПУРНИЯ (робко). Мне снилось, что земля пошла волнами, трястись как море. (С ужасом) После наша крыша обрушилась на нас и придавила. Дышать мне нечем было, и воскликнуть я не могла - так мне сдавило грудь. (Спокойнее) Тут я проснулась. И заснуть уж после не в силах я была.
  ЦЕЗАРЬ (с досадой). Зачем же этот ты сон сейчас мне говоришь в дорогу? Накличешь ты теперь мне неудачу.
  КАЛЬПУРНИЯ (с недоумением). Какая может статься неудача? Сенат тебе во всем послушен, Гай. Три четверти сенаторов, не меньше, тобою были введены в сенат. Все должности даешь своею волей. Твоим словам во всем они послушны.
  ЦЕЗАРЬ (резко). Дела эти не бабьего ума!
  КАЛЬПУРНИЯ (покорно). Я в Цезаря дела влезать не смею. (С любопытством, смешанным с испугом) Но что за неудача может статься?
  ЦЕЗАРЬ (неохотно). На днях накаркал сдуру прорицатель. Спурина мне сказал, чтоб опасался, когда настанут мартовские иды.
  КАЛЬПУРНИЯ (с ужасом). Недоброе тебе он предсказал?!
  ЦЕЗАРЬ (беспечно). Да мало ли что высказал Спурина. Не верю предсказателям, ты знаешь.
  КАЛЬПУРНИЯ (в страхе). Но он тогда так точно предсказал, что с Юлией случится...
  ЦЕЗАРЬ (резко). Понапрасну!.. (Помедлив) Ты Юлию припомнила теперь... И без того, Кальпурния, мне тяжко. А Юлия... Она ведь так болела... Не надо быть провидцем, чтоб предвидеть, что Юлия... (горестно) Ах, доченька моя! (С досадой) День нынешний так начат неудачно, а тут еще о мертвых говорить...
  КАЛЬПУРНИЯ (нерешительно). Так говоришь, сказал тебе Спурина, что марта ид тебе... не пережить?
  ЦЕЗАРЬ (беззаботно). Плевать мне на него.
  КАЛЬПУРНИЯ (тревожно). Послушай, Юлий. (Неуверенно) Прошу тебя...
  ЦЕЗАРЬ. Что?
  КАЛЬПУРНИЯ (решительно). Не ходи в сенат.
  ЦЕЗАРЬ (нервно). Ну, вот еще.
  КАЛЬПУРНИЯ (безысходно). Я умоляю, Цезарь!
  ЦЕЗАРЬ (с досадой). Терпеть бы мне от женщин незадачи?! Всегда я жил, авгурам вопреки, не слушал ни оракулов, ни женщин. Свою судьбу надежней держит Цезарь в своих руках, чем Парки и Фортуна.
  КАЛЬПУРНИЯ. Но сон?
  ЦЕЗАРЬ. Послушай, я ведь тоже грезил. Сон Цезаря не предвещал несчастья. Мне снилось, что я к небесам вознесся, с Юпитером беседовал о жизни, амброзию вкушал я с ним из кубка, и мне он руку дружески пожал. Не это ль говорит, что нынче буду я почестями новыми обласкан? Сенат мне нынче выдаст царский титул, потребует такого Луций Кота. Я речь его прочел и ей доволен. Готовлюсь я к парфянскому походу. Сказали предсказатели когда-то, что победить парфян лишь царь сумеет. Так мне теперь дадут условный титул, чтоб увенчала наш поход победа. В пределах Рима я царем не буду, но буду за пределами его - так на руку играет суеверье.
  КАЛЬПУРНИЯ. Ведь ты итак хозяин полный в Риме.
  ЦЕЗАРЬ. Наследная династия надежней, чем голоса сената и народа. Я должен власть такою вещью сделать, чтоб смог ее в обход всех смут и мнений, кому решу - в наследство передать. Надежнее монархия для Рима, чем сонмища безмозглых болтунов. Кому же, как не мне, и знать об этом? Вруны легко толпу прельстить способны, я сам ее прельщал легко речами. Толпа - лишь сила, но отнюдь не разум. Монархию не сделаешь за сутки. Что ж, можно стать царем и постепенно. Сказал поэт когда-то очень верно: "Коль преступать закон - то ради трона, в иных делах он соблюдаться должен". Теперь дела я делаю такие, что цель любые оправдает средства, на трон уже одной ногой вступил я, меня никто теперь не остановит.
  КАЛЬПУРНИЯ (примирительно). Наверное, ты прав. А я, как дура, боюсь чего-то, а чего - не знаю. Свой сон ты мыслишь, Юлий, добрым знаком. Конечно, Гай, но только ... (робко) Знаешь, Юлий... Я думаю, что в разговор с богами живые не вступают... Только после...
  ЦЕЗАРЬ (резко). Молчи. Не надо говорить о смерти.
  КАЛЬПУРНИЯ (растерянно). Вот ты сказал...
  ЦЕЗАРЬ (с досадой). Проклятье! Как некстати! (задумчиво) А вдруг в своих прогнозах прав Спуринна?
  КАЛЬПУРНИЯ (умоляюще). Хотела б я, чтоб прав был Юлий Цезарь, и чтоб Спуринна был во всем не прав.
  ЦЕЗАРЬ (беспечно). Случайное стеченье обстоятельств... Истолковать приметы можно всяко.
  КАЛЬПУРНИЯ (решительно). Гай... Умоляю... Оставайся дома.
  ЦЕЗАРЬ (нерешительно). Ну, вот еще! Как можно в сны поверить?
  КАЛЬПУРНИЯ (отчаянно). Не весь тебе свой сон я рассказала.
  ЦЕЗАРЬ (внимательно). Ну, что еще за глупости приснились, из-за которых мне не быть в сенате?
  КАЛЬПУРНИЯ (оживленно). Я видела ужасный, Юлий, сон. (С ужасом) Мне виделось, что Цезарь был зарезан. (отрешенно) В крови своей лежал ты недвижим...
  ЦЕЗАРЬ (с раздражением). Уж это слишком для любого утра! (с показной веселостью) Достаточно наслушался я нынче.
  КАЛЬПУРНИЯ (с нежностью, кладя руку на плечо Цезарю). Гай... Умоляю... Оставайся дома.
  ЦЕЗАРЬ (нерешительно). Не знаю даже, что тебе сказать. Не к месту эти признаки дурные. Не тот сейчас момент, чтобы отступать, но и с судьбой играть - нужны границы. Пожалуй, лезть не нужно на рожон. (Хлопает в ладоши) Адонис!
  
  (Входит Адонис)
  
  АДОНИС (почтительно). Что велит великий Цезарь!
  ЦЕЗАРЬ (властно). Позвать сюда гадателей, авгуров! В полетах птиц знамения искать. (Тихо) Коль будут нежеланными знаменья, зарежут пусть павлина с петухом. На чем хотят они, пускай гадают, хоть матерей своих достанут печень, удачные знаменья мне желанны.
  (Адонис с поклоном уходит)
  
  ЦЕЗАРЬ (беззаботно). Кальпурния, увидишь, что знаменья мне предвестят удачи и победы. Отличный день, прекрасная погода, (подмигивая) прекрасно стать царем в такое время. Спала ли ты, Кальпурния, с царем? Сегодня же ты вкусишь царской ласки.
  
  (Входит Адонис)
  
  АДОНИС (почтительно). Префект и полководец Децим Юний...
  ЦЕЗАРЬ (радостно). А, Децим Брут! Вели ему войти.
  
  (Входит Децим Юний Брут)
  
  ДЕЦИМ. Приветствую ум, честь и совесть Рима, понтифика, диктатора...
  ЦЕЗАРЬ. Довольно. От этих слов я ощущаю давку. Не вынести мне сборища такого. Здесь только Цезарь и его жена. Дай руку мне, мой верный Децим Юний. Тебя как раз нам нынче не хватало. Ты нам поможешь разрешить наш спор.
  ДЕЦИМ. Приветствую я Цезаря супругу.
  КАЛЬПУРНИЯ. Тебя я рада видеть, Децим Брут.
  ЦЕЗАРЬ. Скажи, ты веришь, Децим, в предсказанья? И надо ль верить снам?
  ДЕЦИМ. Кто ж им не верит? Ведь наши души ночью могут видеть, что скрыто от телесной оболочки. Еще зависит - что и как увидеть. Увидеть рыбу средь пучины моря - к несчастью, а дельфина видеть - к счастью. А ту же рыбу на прилавке - к счастью, к несчастью видеть мертвого дельфина. О птицах также...
  ЦЕЗАРЬ. Это всем известно! Что означает... Видеться с богами?
  ДЕЦИМ. Урана плохо видеть и Цереру, но их полезно видеть земледельцам. Нептуна - морякам к удаче видеть, а горожанам лучше бы не видеть, землетрясенье это предвещает.
  ЦЕЗАРЬ. А если б я Юпитера увидел?
  ДЕЦИМ. К добру его увидеть власть имущим. Для Цезаря такие сны - к удаче.
  ЦЕЗАРЬ (весело). Ты слышала, Кальпурния? К удаче.
  КАЛЬПУОРНИЯ (безучастно). Иное говорят об этом греки.
  
  (Входит Адонис)
  
  ЦЕЗАРЬ (весело). Ну, что, Адонис, говорят Авгуры?
  АДОНИС (покорно). Вели меня казнить, великий Цезарь. Но добрых не получено знамений.
  ЦЕЗАРЬ (мрачно). Ступай.
  
  (Адонис с поклоном уходит)
  
  ЦЕЗАРЬ (сжимает голову руками). Опять круги перед глазами... Кальпурния, мне что-то нынче дурно. Прилягу я на несколько минут. (Ложится)
  КАЛЬПУРНИЯ. Прости нас, Децим, Цезарь нынче болен, не сможет он присутствовать в сенате.
  ЦЕЗАРЬ. Недолго полежу я только, Децим, ты подожди меня пока в саду.
  КАЛЬПУРНИЯ. Останься, Цезарь, дома, умоляю! Не бойся осуждения сената.
  ЦЕЗАРЬ. Чтоб я и вдруг сената испугался? Так нет же! Не пойду теперь в сенат!
  КАЛЬПУРНИЯ. Ты видишь, Децим, Цезарь занедужил.
  ДЕЦИМ. Впервые вижу, как недужит Цезарь! По счастью мы в поход с собой не брали ни жен, ни чародеев, ни авгуров. И сны припоминать мы не стремились, перед лицом врага! До них ли дело? Коль женам нашим снятся сны плохие, пусть лечат их врачи и приживалки, не жалко средств на женские мигрени, но времени мужчин на это жалко! Не бойся, Цезарь, мнения сената, но бойся, Цезарь, потерять себя. Кто нынче будет слушать твое мненье, коль ты его с гаданьями сверяешь, коль женских снов подвержено влиянью диктаторское царственное мненье?
  ЦЕЗАРЬ (резко вскакивая с постели). Вот этого мне нынче не хватало! Спасибо, Децим! Это - то, что нужно. Чтоб Цезарь выпустил из рук корону лишь потому, что курица иль утка недолжной формы вырастила печень? (Супруге) Ни слова больше. Тотчас же я еду. (Хлопает в ладоши). Адонис! Приготовь мои носилки!
  
  (Децим берет Цезаря под руку, и они выходят)
  
  КАЛЬПУРНИЯ. С какою легкостью порою вертят теми, кто хочет доказать, что непреклонен!
  
  Кальпурния уходит. Входит Адонис и Гектор, раб Артемидора.
  
  ГЕКТОР (с акцентом). Велел мой господин Артемидор отдать посланье это лично в руки.
  АДОНИС. Ты Цезаря не встретил по дороге?
  ГЕКТОР. Он был такою окружен толпою, что я не смог вручить ему посланье.
  АДОНИС. Я провожу тебя тогда на кухню. Ты там поешь и подождешь его. (В сторону). Мне нравится, что даже раб у грека прилично на латыни говорит. Неужто правда, что вожди у Галлов не свяжут на латыни и два слова? (Залу) Как можно быть настолько некультурным? Латынь не знать! Да мыслимое ль дело?
  ГЕКТОР. Как только это прочитает Цезарь, хозяин тут же мне супругу купит.
  АДОНИС (Залу). Похоже, он на Солнце перегрелся, видать, перестарался он с латынью.
  
  Адонис и Гектор уходят.
  
  
  СЕНАТ, МАРТОВСКИЕ ИДЫ
  
  Курия Помпея Великого
  В центре отдельный зал заседаний, где стоит статуя Помпея
  Пока туда не вошел Цезарь, этот зал остается пустым,
  сенаторы находится перед ним
  
  Действующие лица:
  Гай Юлий Цезарь - пожизненный диктатор, великий понтифик.
  Марк Юний Брут - сенатор и претор
  Марк Антоний - племянник Цезаря, консул
  Марк Тулий Цицерон - сенатор и философ, бывший диктатор
  Марк Кальпурний Бибул - второй консул во время консульства Цезаря
  Марк Петрей - сенатор
  Публий Валумний - приятель Брута
  Стратон - приятель Брута и Публия Валумния
  Децим Юний Брут
  Публий Сервилий Каска
  Требоний - сенатор, заговорщик.
  Гай Каска - брат Публия Сервилия Каски
  Попилий Ленат - пожилой сенатор, придерживающийся нейтралитета
  Домиций Луций (?) - сенатор
  Квинт Атий Лабиен - заговорщик, сын Тита Лабиена, бывшего легата Цезаря
  Артемидор из Книда
  Авгур - гадатель по внутренностям жертвенных птиц
  Публий Корнелий Долабелла - сенатор, будущий консул, назначенный Цезарем на время его предполагаемого отсутствия, бывший зять Цицерона.
  Базил - заговорщик, в прошлом умеренный цезарианец
  Другие заговорщики (всего 24 человека)
  Другие сенаторы (несколько сот, на сцене - не менее пятидесяти)
  Призрак Катона Младшего
  Рабы Цезаря (3 человека), а также раб-уборщик
  
  Сенаторы у входа в сенат
  
  ПЕТРЕЙ. Уж целый час ждут Цезаря в Сенате. Наверное, нет смысла больше ждать.
  ЦИЦЕРОН. Еще одна возможность всех унизить - он ни одной из них не упустил. Когда придет - упрека не услышит, и в будущем еще сильней унизит.
  ПЕТРЕЙ. Ведь ты ж не упрекнешь его, Марк Туллий?
  ЦИЦЕРОН. Я не согласен с ним по стольким пунктам, что говорить я б мог о том до ночи. Пренебреженье к правилам приличья - из всех его грехов, пожалуй, меньший.
  ПЕТРЕЙ. Ведь говорил ты с ним неоднократно, и даже иногда наедине?
  ЦИЦЕРОН. Но темы задавал при этом Цезарь. Мы говорили о литературе, и о грамматике и риторском искусстве. Прекрасен Цезарь был в своих сужденьях. Прекрасно было бы для Рима, если б философом он только оставался. С учением моим о государстве знаком он и его он отвергает. Считает Цезарь лучшею системой систему под названьем Юлий Цезарь. Все прочие системы вскоре станут лишь фоном к ней и клоунским придатком. Когда был Цезарь с Бибулом на пару, он под арест загнал его домашний и заменял собой тогда двоих он, и не было двух консулов над Римом, один тогда был консул - Юлий Цезарь. Сказал Катулл, мол, консулов-то двое, один, мол, Юлий, а другой, мол, Цезарь! А Бибула и не было в помине, и консульства его не состоялось. Но нынче кто о консулах и вспомнит! Ну, что такое нынче Марк Антоний? Ты скажешь - консул? Нет! Пустое место. Он Цезаря лишь тень - ничуть не больше. А что такое, скажем, Долабелла? На смену Гаю консулом он станет, покуда Цезарь в Парфии воюет? Да он - никто! Хоть был когда-то кем-то. Был зятем мне он. Я его любил бы, как сына, даже может и сильнее. Нет Туллии моей, но Долабеллу считаю я родным, скорбим мы оба. Но если был он истинно мне сыном, его бы я прилюдно нынче высек за то, что стал он цезаревой тенью. Скотом домашним стали все мужчины - прикармливает Цезарь их и доит, а если что не так, то и прирежет. Идиллия настала нынче в Риме! В деревне я такого насмотрелся. Там свиньи, гуси, куры и коровы пасутся вместе мирно, безмятежно, тучнеют от хозяйской жирной пищи, и мирно ждут, когда же их прирежут.
  ПЕТРЕЙ. Умен ты, Цицерон - не странно это. Мне странно, Цицерон, как ты бесстрашен.
  ЦИЦЕРОН. Меня от страха защищают годы. Я жизнь, Петрей, уже такую прожил, которой бы хватило на две жизни. Прожитых лет отнять никто не сможет. Жизнь будущую я ценю так мало, что с ней могу расстаться хоть теперь же. Мне дочь мою не воротят и боги, а прочее я не ценю нисколько. Ценил, пожалуй, римскую свободу. Да только где она теперь? Не вижу.
  
  (Домиций подходит к Каске и берет его за тогу)
  
  ДОМИЦИЙ. Приветствую тебя, Сервилий Каска!
  КАСКА. Тебя приветствую, Домиций Луций!
  ДОМИЦИЙ. Хитрец какой! Ты думал, я не знаю? А мне давно в деталях все известно!
  КАСКА. Известно что?
  ДОМИЦИЙ. Да брось, не притворяйся! Мне Брут уже открыл твои все тайны! Теперь уже и Цезарь тоже знает. (Каска тревожно оглядывается, потом подходит к Домицию ближе и заглядывает ему в глаза, Домиций смеется и грозит Каске пальцем). Как только удалось тебе так быстро разбогатеть, что метишь ты в эдилы?
  КАСКА (рассеянно). В эдилы мечу я? (спохватившись, с облегчением) Ах, да, конечно! (Каска пожимает плечами и разводит руками). Из этого не делаю я тайны.
  ДОМИЦИЙ (обиженно). Но я узнал об этом по секрету! (Продолжает заговорческим тоном) Спросил у Брута - чем встревожен Каска, и почему так нынче неспокоен? (Весело) Сказал он мне, что ты в эдилы метишь, поэтому слегка переживаешь. (С энтузиазмом) Напрасно, Каска! Цезарь согласится, коль средств уже достаточно имеешь.
  КАСКА (с показным энтузиазмом). Ну, что ж, коль Цезарь с этим согласится, тревожиться я далее не буду. (Спокойно, с облегчением) Ты чуть не напугал меня, Домиций, теперь же очень сильно успокоил. (Он похлопывает Домиция по плечу и мягко отстраняет от себя).
  
  (Каска подходит к Бруту и Кассию)
  
  КАСКА (Тихо, со смехом, указывая на Домиция). Случаются такие совпаденья, не разберешься с ходу - поседеешь!
  
  (К ним приближается Попилий Ленат)
  
  ЛЕНАТ (с театральным пафосом). Молю богов, чтоб нынче ж ваше дело закончилось с успехом непременным. Не медлите ж, ползут повсюду слухи, а вам они, конечно, не полезны! Задуманное сделать поспешите! Несет порою промедленье гибель! (Пританцовывая, уходит).
  БРУТ (тихо). Нас предали?
  КАССИЙ (тихо). Похоже...
  КАСКА (тихо). Что же делать?
  БРУТ (тихо). Резервных планов нет. Вперед и насмерть!
  КАССИЙ (тихо). Ты прав, теперь уж точно будь, что будет.
  БРУТ (обычным тоном). Ты слышишь шум? Похоже, это Цезарь.
  КАССИЙ. Да он. Я узнаю его носилки.
  
  (Брут, Кассий и Каска для виду расходятся на небольшое рассстояние, не теряя друг друга из виду, после чего обмениваются малоприметными знаками, Децим занимает Антония разговорами и отводит его к краю курии)
  
  ЦЕЗАРЬ. Ты здесь, Спуринна? Здравствуй, прорицатель.
  СПУРИННА. И я желаю здравствовать тебе, но боги могут мыслить по-другому.
  ЦЕЗАРЬ. Признайся, ты напрасно напророчил, что мартовских мне ид не пережить? Ты видишь - наступили иды марта? И я, как видишь, не мертвей тебя!
  СПУРИННА. Да, Цезарь, иды марта наступили, но ведь они пока что не прошли.
  ЦЕЗАРЬ. Упрямца этого не переспоришь.
  
  Просители подают Цезарю свитки с просьбами. Цезарь берет их и передает рабам-секретарям.
  
  ЦЕЗАРЬ (в сторону). Как много нынче поступает свитков, ходатайства, прошения, доносы - все в сторону, мне нынче не до них. Пусть с ними разберется Долабелла, его оставлю консулом на время, пока в парфянских войнах будет Цезарь. С Антонием пусть разгребают это. (Передает очередные свитки рабу-секретарю).
  АРТЕМИДОР (подает свиток). Вот этот свиток, Цезарь, ради Зевса, прочти немедля сам, он очень важен! Касается судьбы твоей он, Цезарь! И никому его не отдавай!
  ЦЕЗАРЬ (берет свиток, кивает, оставляет его в руке, говорит в сторону). Мне греческих теперь не доставало важнейших знатоков моей судьбы. Добавить их к пророчествам авгуров, и к карканью упрямого Спуринны, и к снам моей Кальпурнии досужей, куда как будет жизнь моя прелестна! (Удивленно) Антония не вижу я средь прочих.
  
  (К Бруту подбегает взволнованный Марципор)
  
  МАРЦИПОР (возбужденно). Хозяин!
  БРУТ. Прочь! Сейчас я слишком занят.
  МАРЦИПОР (возбужденно). Хозяин! Это важно!
  БРУТ. Прочь, негодник! Вне этих стен сейчас мне все неважно!
  МАРЦИПОР (возбужденно). Хозяин! Ваша Порция, супруга...!
  БРУТ. Коль не исчезнешь с глаз и не заткнешься, тебя велю я тотчас же прирезать!
  МАРЦИПОР (возбужденно). Прирежте, если будет вам угодно! Супруга ваша! Порция! Скончалась!
  БРУТ (вздрагивает и пристально смотрит на Марципора). Скончалась?! Если так... (Горестно) Скорбеть я буду. (Решительно) Но не сейчас. (Беззлобно, но твердо) Ступай же прочь, отсюда.
  
  (Другие сенаторы окружают Брута)
  
  ДОМИЦИЙ. Случилось что-то?
  ПЕТРЕЙ. Порция? Неужто?
  ЦИЦЕРОН. Не может быть! Ступай домой!
  КАССИЙ (кладет руку на плечо Бруту). Мужайся.
  ПЕТРЕЙ. А что случилось? Что такое?
  БРУТ (Кассию - решительно). К делу.
  
  (К Цезарю подходит Авгур)
  
  АВГУР. С приходом твоим курицу зарезав, по потрохам я сделал заключенье, что день сегодня...
  ЦЕЗАРЬ (нетерпеливо). Предстоит великий.
  АВГУР. Знаменья не вполне благоприятны.
  ЦЕЗАРЬ (пренебрежительно). Вполне иль не вполне - уже не важно.
  АВГУР (настойчиво). Сказал бы я: они весьма зловещи.
  ЦЕЗАРЬ (с усмешкой). Ну что еще там? Нет у птицы сердца? Иль начисто отсутствует печенка?
  АВГУР (значительно). В печенке не хватает важной доли.
  ЦЕЗАРЬ (нетерпеливо). Есть целое, не будем мелочиться, долей считать, и форме удивляться, не до подробностей, довольно основного.
  АВГУР (с удивлением и настойчиво). Припомни, что такое же знаменье случилось перед битвою под Мундой.
  ЦЕЗАРЬ. Под Мундой мы в итоге победили. Знаменье, значит, мне сулит победу.
  
  (Цезарь поспешно идет к своему креслу)
  
  АВГУР (растерянно). Когда победою считает Цезарь сраженье, где едва живым остался, я курицу готов признать павлином, а печень эту признаю я целой.
  
  (Авгур огорченно машет рукой и уходит).
  
  ЛЕНАТ (с театральным пафосом). Позволь поговорить с тобою, Цезарь! (приближается к Цезарю, берет его под руку, негромко говорит) Я знаю, что задумал Брут и Кассий. (Беспокойно поглядывает на Брута и Кассия, указывает на них рукой, продолжает говорить еще тише). Начнут просить за Цимберова брата. Чтоб ты его простил, как многих прочих, и в Рим чтоб разрешил ему вернуться. (Заносчиво) А там, глядишь, и младшему Помпею защитники пред Цезарем найдутся!
  ЦЕЗАРЬ (тихо). В делах любых мне не нужны советы, и в этаких делах - оно и вовсе. Сегодня ж я советов слышал столько, что хватит их с лихвой до самой смерти.
  
  Кассий, Каска, Брут и другие не слышат разговора Цезаря с Ленатом.
  
  КАССИЙ (шепотом). Смотри, как Цезарь шепчется с Ленатом!
  КАСКА (шепотом). Возможно нас сейчас же арестуют.
  КАССИЙ (тянет руку к кинжалу, спрятанному под тогой). Живым не дамся.
  
  (Каска повторяет жест Кассия. Брут делает успокаивающий жест ладонями вниз, Ленат отходит от Цезаря)
  
  БРУТ (тихо и спокойно). Действуем по плану. (Подает знак Требонию).
  
  (Требоний решительно подходит к Антонию).
  
  ТРЕБОНИЙ (Антонию негромко). Хотел тебя спросить о Клеопатре, она зовет сынка Цезарионом, у греков это имя означает... (Тише) Ты знаешь сам, сказать мне не удобно. Вопрос тут возникает об отцовстве ... (Дальше говорит что-то не слышно)
  
  (Требоний тычет пальцем на Антония, Антоний двусмысленно и гордо улыбается, Требоний вынуждает Антония отвернуться от центра событий и от Цезаря).
  
  ЦЕЗАРЬ (тихо, сам себе). Ну, где ж второй мой консул - Марк Антоний? Отвлекся разговором он некстати. Племянник мой внучатый, Гай Октавий, не променял бы болтовню на дело.
  
  (Цезарь смотрит в сторону Антония, немного медлит, после чего идет к центру курии, где устроен зал заседаний. Вслед за Цезарем в зал входят заговорщики, опережая всех остальных сенаторов).
  
  ЦЕЗАРЬ (похлопывает по ноге статую Помпея). Приветствую, зятек! Какой ты гордый! Твою велел я статую поставить, воздав тебе за прежние заслуги, а вины все твои простил я ныне, поскольку ты мне больше не опасен. (Садится в кресло) Мы в курии твоей собрались нынче. Так что ты нам теперь на это скажешь?
  
  (Цимбер стремительно подходит к Цезарю и падает на колени)
  
  ЦИМБЕР (притворно жалостливым голосом). Тебя за брата, Цезарь, Цимбер молит! Прости его и разреши вернуться!
  ЦЕЗАРЬ (раздраженно). Встань, Цимбер. Перестань молить за брата, другими нынче занят я делами!
  ЦИМБЕР (хватает Цезаря за тогу и тянет вниз). Молю тебя, яви же, Цезарь, милость!
  
  (Заговорщики окружают Цезаря кольцом)
  
  КАССИЙ (прикасается к Цезарю). Мы также просим, Цезарь!
  КАСКА (поглаживает Цезаря по плечам, проверяя наличие кольчуги). Просим все мы!
  ЛАБИЕН (проводя по груди Цезаря, проверяя отсутствие кольчуги) О милости мы, Цезарь, умоляем!
  ЦЕЗАРЬ (раздраженно). Вы что меня как мухи облепили! В базар не превращайте заседанье! Довольно, Цимбер! Ты сверх меры дерзок!
  
  (Каска наносит Цезарю кинжалом удар в район ключицы).
  
  ЦЕЗАРЬ (с удивлением, на высоких тонах, почти с визгом). В уме ль ты, Каска?! Как ты смел, предатель!?
  
  (Цезарь хватает Каску за горло и старается задушить. Все сенаторы, кроме заговорщиков в этот момент стоят как вкопанные, не промолвив ни слова, не делая попыток ни спасти Цезаря, ни спастись самим)
  
  ЦЕЗАРЬ (гневно). Я задушу тебя, предатель подлый!
  КАСКА (хрипя). На помощь, Гай! Брат, помоги скорее!
  
  (Кассий, Цимбер, Лабиен и другие заговорщики и с ними, наконец, и Гай Каска, наносят Цезарю удар за ударом)
  
  ЦЕЗАРЬ (выпускает Каску и хрипит еле слышно) Мерзавцы! Это заговор! На помощь!
  
  ТРЕБОНИЙ (громко, заглушая крики Цезаря, одновременно с ним). А ты, Антоний, на любовь счастливчик! Красавчика такого любят дамы! Хотел бы я, чтоб мне везло вполстолько!
  
  ЦЕЗАРЬ (получает от Кассия удар в лицо) Лицо! Глаза... Я ничего не вижу...
  
  (Брут протискивается и наносит Цезарю удар, Децим Брут тоже наносит свой удар, Цезарь на короткое время прозревает и узнает Децима Брута)
  
  ЦЕЗАРЬ (совсем тихо) Брут? Децим?... Ты?! Малыш... Тебе-то... Я...
  
  (Цезарь закрывает голову тогой и медленно под ударами оседает на пол)
  
  Из темноты появляется призрак Катона
  Заговорщики расступаются. На полу лежит окровавленное тело Цезаря, наподобие месива, голова накрыта тогой.
  
  ПРИЗРАК КАТОНА. Я за тобой пришел, Гай Юлий Цезарь.
  
  Из-за тела Цезаря медленно поднимается Цезарь в белых одеждах - призрак Цезаря. Никто кроме Катона его не видит, все остальные замирают или движутся очень медленно.
  
  ПРИЗРАК ЦЕЗАРЯ. О, Боги! Ты ли это, Марк Катон?
  ПРИЗРАК КАТОНА. Смотри же, что, безумец, ты наделал! Глаза тебе Катон на все откроет. Пол Рима полегло в войне гражданской, но новая война теперь начнется. Диктаторов над Римом будет много, но мирной жизни Риму не дождаться. Сенат унизил ты и уничтожил. Народное собранье существует, но нет уже народного правленья. Виновен в этом ты, Гай Юлий Цезарь. И смерть твоя не служит искупленьем.
  ПРИЗРАК ЦЕЗАРЯ. Не верю!
  ПРИЗРАК КАТОНА (исчезая в глубине сцены). Это, Цезарь, уж не важно.
  
  (Наступает темнота. Потом вновь возникает освещение, призрака Цезаря больше нет. Застывшие сенаторы начинают постепенно двигаться.
  Марк Юний Брут серьезно ранен в руку Кассием, другие заговорщики тоже в крови - Цезаря и своей)
  
  
  БРУТ (Поднимает кинжал здоровой рукой, большинство сенаторов содрогается в ужасе, слышны вздохи). Мир!
  ДОМИЦИЙ (шепотом, который отчетливо слышен в общей тишине). Что сказал он?
  ЛЕНАТ (шепотом). Мира хочет.
  КАССИЙ. Республика!
  КАСКА. Сенат!
  БРУТ. И Цицерон!
  ДОМИЦИЙ (шепотом). При чем тут Цицерон? Его зарежут?
  ЛЕНАТ (шепотом). В диктаторы его теперь поставят?
  
  (В зал заседаний медленно входит Антоний.)
  
  ДОМИЦИЙ (шепотом). Антоний. Консул.
  ЛЕНАТ (шепотом). Тоже он замешан?
  АНТОНИЙ (с недоумением). Что тут случилось? Что такое с вами? (пауза) А Цезарь где?
  
  (Сенаторы в ужасе разбегаются, кроме, Антония и Цицерона и заговорщиков).
  
  ЦИЦЕРОН (после паузы). Похоже, что убит.
  АНТОНИЙ. (пятясь, обращается к Бруту) Меня вы... Тоже?
  БРУТ (кидает кинжал на пол). Кончена работа.
  
  (Антоний нагибается к кинжалу, но другие заговорщики свои кинжалы не бросают, и Антоний, поправив складки тоги, распрямляется и, пятясь, отступает уходит).
  
  БРУТ. Теперь сенат решать вопросы должен.
  КАССИЙ. Сената нет. Все разошлись.
  КАСКА. Сбежали.
  БРУТ. И нам здесь оставаться не пристало.
  ТРЕБОНИЙ. Куда ж идти?
  БРУТ. Пойдемте в Капитолий. Там статуи стоят тираноборцев. Нет лучше места для переговоров. А если нас убить теперь решатся, там умереть всего почетней будет.
  
  (Озираясь по сторонам, подходит Фавоний)
  
  ФАВОНИЙ. Я поздравляю вас с большой победой!
  КАССИЙ. Ну, вот она - поддержка от сената.
  БРУТ. Тот самый непреклонный наш Фавоний, что яро осуждал тираноборство, и с осужденьем Брута и Агалы два месяца назад писал доклады?
  ФАВОНИЙ. Глупец не тот, кто делает ошибки, а тот, кто признавать их не умеет. Мудрец свои ошибки распознает скорее, чем укажут их другие.
  БРУТ. Тогда, конечно, ты мудрец, Фавоний!
  КАССИЙ. Умерь свою иронию, Марк Юний, поддержка нам сейчас нужна любая.
  БРУТ. Я не хотел тебе грубить, Фавоний... О Порции сейчас я беспокоюсь. Не мудрено мне быть не в настроеньи.
  КАССИЙ. Мы все теперь возбуждены не в меру. Такой уж день. Тебе ж всех тяжелее.
  
   (Сначала нерешительно, затем решительней подходит Долабелла)
  
  ДОЛАБЕЛЛА. Как консул и как гражданин, с восторгом, приветствую я вас и поздравляю! Меня одно лишь только удручает, что не был с вами я важнейшем деле. (Опасливо смотрит на труп Цезаря) В тирана грудь и я бы с наслажденьем вонзил клинок, свободу защищая.
  БРУТ. Не думал я, что даже Долабелла участвовать готов был в нашем деле. Тирана власть тебя ли тяготила? Ведь консулом тебя тиран назначил!
  ДОЛАБЕЛЛА. Ты знаешь, я был зятем Цицерона, хоть Туллию мы нашу потеряли, я с тестем сохранил большую дружбу. Во многом наши мысли очень сходны.
  КАССИЙ. А я тебя считал цезарианцем.
  ДОЛАБЕЛЛА. И вас цезарианцами я мыслил. Мы притворялись все при тирании. Но наконец-то все теперь свободны!
  БРУТ (задумчиво). Ты, значит, наш поступок одобряешь?
  ДОЛАБЕЛЛА. Я мысленно во всем всегда был с вами!
  КАССИЙ. Ну, что же, это будет очень кстати!
  ДОЛАБЕЛЛА (оглядываясь). Но нам опасен будет Марк Антоний. Зачем его вы также не убили? У Децима ведь гвардия такая, что можно было б всех цезарианцев немедленно убить иль взять под стражу. Антоний среди них опасный самый. Власть надо брать решительно и быстро!
  БРУТ. Но мы взять власть ни капли не стремились.
  ДОЛАБЕЛЛА. Брут, Кассий, Каска, Децим! Что я слышу? Вы власть к рукам прибрать не собирались? Но в чем же план ваш? Что же вы хотите?
  БРУТ. Свободы только. Нет другого плана, как только устранить с пути тирана.
  ДОЛАБЕЛЛА. Что ни случилось, я во всем - ваш друг!
  ДЕЦИМ (Фавонию тихо). В особенности - Кассия супруге.
  ДОЛАБЕЛЛА. Сплотить единомышленников надо.
  БРУТ. Нам блоки не нужны, нужно единство.
  СТРАТОН. Где больше одного, там есть и блоки, бокал воды - и тот неоднороден, и в воздухе находим мы вкрапленья. Сенат всегда из блоков состоит. Тебе мы благодарны, Долабелла, что к нам ты в трудный час с добром явился.
  БРУТ. Пойдемте же теперь мы в Капитолий.
  
  (Входит Публий Лентул Спинтер с кинжалом на поясе).
  
  ПУБЛИЙ (поправляя кинжал). Какой удачный был сегодня день!
  ДЕЦИМ (Стратону тихо). Как быстро он достал кинжал такой же. И кровью он успел его испачкать.
  СТРАТОН (Дециму тихо). Наверное, зарезал петуха.
  
  (Заговорщики уходят).
  
  ПУБЛИЙ. Деталь одежды иногда важнее, чем образ мыслей, круг друзей, богатство. Кинжал в крови сейчас на пике моды.
  
  (Публий гордо уходит. Заходит раб-уборщик).
  
  РАБ. Недолго как сегодня заседали! (Смотрит на тело) И как успели насорить! ... Ужасно! (Уходит).
  
  (Входят три раба, неловко подхватывают тело Цезаря, его рука безжизненно волочится по полу)
  
  УПУЩЕННАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ
  
  Капитолий
  
  Статуи греческих тираноборцев, а также римских Брута и Агалы
  
  Действующие лица:
  Марк Юний Брут - сенатор и претор
  Публий Валумний - приятель Брута
  Стратон - приятель Брута и Публия Валумния
  Децим Юний Брут
  Публий Сервилий Каска
  Требоний - сенатор, заговорщик.
  Гай Каска - брат Публия Сервилия Каски
  Квинт Атий Лабиен - заговорщик, сын Тита Лабиена, бывшего легата Цезаря
  Другие заговорщики (всего 24 человека)
  
  БРУТ. Как это место возвышает душу!
  СТРАТОН. Здесь статуи героев славных Рима. Не место это красит человека, а люди место сделали святым. Людей святыми сделали поступки - борьба святая за свободу Рима.
  БРУТ. Здесь Луций Юний Брут, мой предок славный, с Сервилием Агалой и с другими, кто защищал свободу от тиранов!
  КАССИЙ. Теперь им всем придется потесниться, здесь скоро наши статуи поставят.
  БРУТ. Ну, что ж, коль так случится, в самом деле, так значит, Рим оценит нашу жертву, и, значит, снова будет он свободным. Выходит, наша жертва не напрасна. Но, впрочем, где ж Фавоний с Долабеллой? Сбежали по дороге в Капитолий.
  СТРАТОН. Нам следовало все же дело кончить.
  ТРЕБОНИЙ. Тиран убит. Какое ж еще дело?
  ДЕЦИМ. Тиран, пока не назван он тираном, законом защищен от покушенья. А мы тогда - банальные убийцы.
  КАССИЙ. Ты, прав, Стратон! Убить тирана мало, развенчан должен быть тирана образ.
  СТРАТОН. Дух Цезаря опасней человека. Должны мы победить цезарианство, сенат признать его тираном должен.
  КАСКА. Мне кажется, что каждому понятно, каким тираном был Гай Юлий Цезарь.
  СТРАТОН. Еще б понятней стало это Риму, когда бы труп тирана протащили по улицам и закоулкам Рима и в Тибр его швырнули без почтенья.
  БРУТ. Я этого противник непреклонный. Свободе не нужны такие меры. Во благо Рима рисковал я жизнью, а мерзостью не стану заниматься.
  СТРАТОН. Но не ликует Рим! Тиран повержен! Сенат молчит, толпа не рукоплещет... А мы как тривиальные убийцы укрытья ищем. От кого? От плебса? От всадников? Сената? Популяров? Все потому, что сделано полдела.
  ТРЕБОНИЙ. Капитолийский холм нам стал приютом, а может быть - тюрьмой?
  СТТРАТОН. Уже спасибо, что он пока не стал нам лобным
  местом. Рим не ликует, он сейчас растерян, коль за собой его не поведем мы, другие поведут его на нас.
  БРУТ. Нужны ль вожди свободному народу? Свой путь народ свободно изберет. Рим не ликует? Дайте только время! Сейчас всего лишь сброшены оковы. Еще не насладился в полной мере, Рим обновленный собственной свободой.
  КАССИЙ. Возможно, Брут, не все свободней стали? Известно ведь: свобода для кого-то всегда дается чьей-то несвободой. Была свобода Цезарю, конечно, для всех других отсутствием свободы.
  ТРЕБОНИЙ. А ныне, чтобы Риму дать свободу, Мы совершили дерзкое убийство. Возможно ли насилие сильнее - понтифика убить в
  священном месте?
  ДЕЦИМ. Священное, поскольку в нем гадали! Гадателей так
  расплодилось много, что нет уж не святого места в Риме.
  СТРАТОН. Тирана труп попрать - велят законы! Нам этим делом следует заняться.
  БРУТ. Нет! Трупу мстить - ни смысла нет, ни чести. Так далеко мы не заходим в мести. Пора отбросить силу и кинжалы. Оружьем можно ставить на колени, поднять колен - оружие не нужно.
  ДЕЦИМ. Свободный путь ведет к свободе редко.
  БРУТ. Тому виной - бесчестные трибуны, людское легковерье и тираны. Тиран повергнут, так чего ж бояться?
  СТРАТОН. Людского легковерья и трибунов.
  КАССИЙ. Антоний все же остается в силе, излишне много он имеет власти! С ним Долабелла консулом на пару. Особенно опасен нам Антоний: пойдет по трупам Цезаря дорогой.
  БРУТ. Возможно, что не так уж плох Антоний? При Цезаре не все ли притворялись? Свобода всех раскроет в лучшем свете.
  КАССИЙ. Племянник может хуже стать, чем дядя, воспользовавшись Цезаря правами, но, не имея Цезаревой воли, ума его и цельности натуры. Когда б страною править стал Антоний, то Цезаря б вернуть мы пожелали: страшней всевластья жесткого тирана всесилье недостойного безумца. Он - пьяница, развратник, себялюбец. Коль власть теперь он укрепит оружьем, то Рим сначала обберет до нитки, а после подомнет как новый Цезарь, но выгод от него вы не дождетесь, какие Риму Цезарь приносил...
  БРУТ. Какие ж это выгоды для Рима, по-твоему, принес Гай Юлий Цезарь?
  КАССИЙ. Империи границы он расширил, а также над Египтом непокорным он закрепил победу Рима прочно.
  БРУТ. Победой над царицею Египта, которую своей он сделал шлюхой? Такой ценой он покорил Египет!
  КАССИЙ. Египет - хлеб и прочие ресурсы. И, кстати, римлян многие доходы. Охотнее простят порою люди убийство брата, чем потерю денег. Какой ценой Египет взят - не важно! Для римлян важно лишь, какие цены на хлеб и хлопок будут нынче в Риме. И если Рим Египет потеряет, не сохранить нам головы с тобою.
  БРУТ. Какие, Кассий, слышу разговоры! Не пожалел ли ты о нашем деле?
  КАССИЙ. Я не о деле нашем сожалею, о том я нынче, Брут, скорблю с тоскою, что сделали всего лишь мы пол дела! Напрасно не зарезан Марк Антоний. Хоть Цезарь был тираном, безусловно, он положил конец гражданским войнам. Антоний может стать таким тираном, который войны новые затеет! Не будет ни раздач народу хлеба, ни новых завоеванных провинций, но главное, не будет и согласья. Убить тирана было лишь полдела, убить должны мы были тиранию, остался у тирана продолжатель и он напрасно пощажен был нами.
  БРУТ. Противник я напрасного убийства. Один лишь Цезарь был тираном Рима, его лишь кровь должна была пролиться. Мы сделали лишь то, что полагалось, не сделав ничего, что было б лишним.
  КАССИЙ. Хоть мыслей я твоих не разделяю, с тобою, шурин, буду до конца.
  БРУТ. Конец далек, мы только лишь в начале прекрасной жизни в обновленном Риме. Надеюсь тут увидеть Цицерона.
  БАЗИЛ. Мне раб принес короткую записку, в ней пишет Цицерон: "Рад. Поздравляю. Слежу за всем и жду вестей. Марк Туллий".
  БРУТ. Тут слишком мало или слишком много. Когда была написана записка? И почему он сам к нам не приходит?
  БАЗИЛ. И сам хотел бы знать я, что ответить. Когда бы речь тут шла о нашем деле, писал бы он не мне скорей, а Бруту. Туманность этой маленькой записки дипломатичность автора являет.
  БРУТ. От Цицерона большего я жду.
  СТРАТОН. Победу мы еще не одержали, иначе с нами был бы Цицерон.
  БРУТ. А если б Цицерон сейчас был с нами, то это означало бы победу.
  
  (Входит Цицерон).
  
  ЦИЦЕРОН. Так вот где сокрушители тирана! Меня вы нынче дважды удивили. Сначала - тем, что сделали в сенате, а после тем, что самоустранились.
  ДЕЦИМ. Сенаторы так быстро удалились, что сделать ничего мы не успели.
  БРУТ. Мы сделали сегодня основное, пора уже сенату что-то сделать.
  ЦИЦЕРОН. Сенаторы свои спасали жизни.
  СТРАТОН. Им вовсе ничего не угрожало.
  ЦИЦЕРОН. Оставим это. В чем же ваши планы?
  БРУТ. Мы в этом доверяем Цицерону.
  ЦИЦЕРОН. Когда б вы доверяли Цицерону, заранее б с ним дело обсудили.
  БРУТ. Тобой мы рисковать не захотели.
  ЦИЦЕРОН. Ну что же - не помог я вам телесно, помочь теперь готов умом и словом. Сенаторов созвать теперь же нужно. Антония от власти отрешите. И изложите им свою программу.
  БРУТ (упрямо). Программы нет.
  ЦИЦЕРОН (раздраженно). Придумайте немедля! (спокойно). Толпе нужны программы, обещанья и выгоды конкретные, и пользы. Без этого толпы не привлечете. А без поддержки не видать успеха. Вот для начала лозунг: "Примиренье". Хотя оно и не вполне разумно. Разумнее - Антония прирезать. Теперь уж поздно. Значит - "Примиренье".
  БРУТ. Прекрасный лозунг.
  ЦИЦЕРОН. Это уж не мало. Признать посмертно Цезаря тираном.
  БРУТ. Мы думали об этом.
  ЦИЦЕРОН (резко). Думать - мало! Должны другие точно также думать. Для этого найти подходы надо, и речь построить в правильном порядке!
   БРУТ. Теперь уже не так уж это важно.
  ЦИЦЕРОН. Как раз теперь нет ничего важнее. Отрезали вы голову у гидры, три новых могут вырасти в том месте, коль дело не доделать так, как надо. Ведь действуют сейчас его законы, и ставленники Цезаря повсюду. Он на пять лет вакансии заполнил, назначены им консулы, эдилы, потнифики, легаты, магистраты, проконсулы, трибуны и авгуры. И эту сеть кинжалом не разрезать! А расплести - задача не из легких. Велел послать уже я за сенатом, ты ж, Брут, продумай речь получше. Да, кстати! Я о Порции проведал. Она жива, и с нею все в порядке. Негодный раб напутал, видно, что-то.
  БРУТ (радостно). Спасибо, Цицерон! За все спасибо!
  ЦИЦЕРОН (одобрительно кивает). Готовь же речь. "Свобода!", "Примиренье!" ... "Законность!" ... Впрочем, Цезаря законы - что с ними делать? Вот вопрос не праздный! Я тоже кое-что уже обдумал... (Сжимает кулак и грозит им в пустоту). Скажу сенату... (поднимает кулак вверх). Слово... (Разжимает кулак и протягивает руку с раскрытой ладонью вверх) Цицерона.
  
  (Цицерон уходит).
  
  БРУТ (с подъемом). Ну, разве он, скажите, не прекрасен?
  СТРАТОН (деловито). Он прав. Марк Юний Брут, продумай речь.
  
  (Входит Антоний).
  
  АНТОНИЙ. Едва не начались волненья в Риме! Теперь уж все спокойно. Я добился. (Подчеркнуто на слове "консул") Как консул я предпринял все, что надо. Успел и документы опечатать, они хранились в доме у ... тирана.
  ДЕЦИМ (со смехом). И Марк Антоний правильное слово употребляет нынче в разговорах!
  АНТОНИЙ (спокойно). Не вижу в этом ничего смешного. А впрочем, что ж теперь не посмеяться (совершенно естественно смеется). Теперь всего важнее - примиренье. (Антоний протягивает руку для пожатия Бруту, Кассию, Дециму, но они делают вид, что не замечают этого жеста, тогда Антоний торопливо хватает руку Цицерона и пожимает ее, Цицерон этого как бы не замечает). Как консул Рима, представитель власти, я говорю, что все теперь в порядке.
  СТРАТОН (понимающе). Как консул! Вот в чем дело, Марк Антоний! Я понял. Опечатал документы? А с ними, разумеется, наличность? Ее уже успел ты перепрятать? Седьмая часть того, чем Рим владеет считалась личной собственностью Гая. Теперь же, полагаю, эти деньги в казну твою уже откочевали? А мы неспешно речи обсуждаем.
  АНТОН (смущенно). Решал я все вопросы совокупно. (Уверенней) Важней всего, конечно, документы. Командование армиями тоже. И деньги, впрочем, - важная забота. Но вам теперь заботиться не надо, я все уже давно решил вопросы.
  БРУТ. Ты, вижу, время не терял, Антоний.
  АНТОНИЙ. Теперь уже его не упущу я. Беспечности во мне - как ни бывало. (С вызовом смотрит Бруту в лицо) Я нынче видел цену за беспечность.
  
  (Входят Сенаторы).
  
  БРУТ (спокойно). Сенат решит, чего кто ныне стоит.
  СТРАТОН (тихо Бруту). Свобода, примиренье и законность.
  
  (Брут кивает и обнимает Стратона.)
  
  СЕНАТ В КАПИТОЛИИ
  
  15 марта там же, те же и сенаторы
  Действующие лица:
  Марк Юний Брут - сенатор и претор
  Марк Антоний - племянник Цезаря, консул
  Марк Эмилий Лепид - начальник конницы
  Марк Тулий Цицерон - сенатор и философ, бывший диктатор
  Марк Кальпурний Бибул - второй консул во время консульства Цезаря
  Марк Петрей - сенатор
  Публий Валумний - приятель Брута
  Стратон - приятель Брута и Публия Валумния
  Децим Юний Брут
  Публий Сервилий Каска
  Требоний - сенатор, заговорщик.
  Гай Каска - брат Публия Сервилия Каски
  Попилий Ленат - пожилой сенатор, придерживающийся нейтралитета
  Домиций Луций - сенатор
  Квинт Атий Лабиен - заговорщик, сын Тита Лабиена, бывшего легата Цезаря
  Публий Корнелий Долабелла - сенатор, будущий консул, назначенный Цезарем на время его предполагаемого отсутствия, бывший зять Цицерона.
  Базил - заговорщик, в прошлом умеренный цезарианец
  Другие заговорщики (всего 24 человека)
  Другие сенаторы (несколько сот, на сцене - не менее пятидесяти)
  
  БРУТ (выходит в середину, как на трибуну). Сограждане! Конец настал тирану! Законность, примиренье и свобода, теперь возобладают с новой силой. Конец времен, когда лишал лишь Цезарь, кто пост какой займет в какое время. Голосованье нынче возродится, и выборы не будут больше фарсом. И ваши голоса теперь направит не страх или расчет, а голос сердца. Никто не скупит и не запугает сенаторов, эдилов и трибунов. Не будет нарушений прав, порядков и сроков исполненья полномочий. Прощенье всем, кто Цезарем наказан. Свобода, примиренье и законность. (Брут возвращается на свое место).
  
  (Сенаторы негромко переговариваются, слышен гул, но нет общего мнения).
  
  ЦИЦЕРОН. Наш Брут всегда был очень лаконичен. (Брут пожимает плечами, сенаторы кивают, поднимается гул, Цицерон поднимает руку и гул смолкает). Все помнят о Сервилии Агале. (Цицерон указывает на статую Агалы). Под мышкой он пронес клинок смертельный, чтоб заколоть коварного тирана. Был Спурий Мелий ненавидим всеми, поскольку к личной власти он стремился. Его коварно заколол Сервилий, но мы его коварным не считаем. Коварство, безусловно, допустимо, коль нет другого способа бороться с тираном, отнимающим свободу! Мы чтим теперь Спервилия Агалу (кланяется статуе), а Спурия, конечно, проклинаем. (Ропот одобрения, Цицерон указывает на статую Луция Юния Брута). Припомнить тут уместно также Брута, Тарквиниев он свергнул ненавистных. Припомните, что жил когда-то в Риме сенатор Спуррий Кассий Вецеллин. Он предложил принять закон о землях, который плебсу очень был угоден, из этого сенаторы решили, что хочет он единоличной власти и плебса покупает голоса таким для плебса выгодным законом. Объявлен Спуррий Кассий вне закона, он был затем безжалостно казнен. Тираном Спуррий не был ни минуты! Одно только стремление в тираны - ему в вину поставлено, и все же вина эта весомая настолько, что смерть он, безусловно, заслужил. Насколько ж больше виноват пред вами, тот, кто реально сделался тираном?! Поправ права законные сената, самим собой он заменил сенат! Закон гласит, что высшей властью в Риме является народное собранье. Сенат стоит одной ступенью ниже. Два консула на каждый год правленья сенатом избираются свободно. Не может больше года править консул, и подотчетны консулы сенату. Забыли вы прекрасные законы? Решал вопросы все один лишь Цезарь! И если Цезарь консула назначил, сенату оставалось согласиться. Своих клиентов консулами делал, и правил ими как ему хотелось. (Слышен ропот одобрения Цицерона среди сенаторов). Мы спасены от этой тирании. За это мы, конечно, благодарны! Спасибо скажем Кассию и Бруту, Стратону, Каске, Дециму и Цинне, и всем, кто поддержал их в этом деле! (Сенаторы выражают одобрение).
  ФАВОНИЙ. Ты говоришь, вернется власть сенату? А кто ее вернет? Брут, Кассий, Децим? А, может, Бибул или Марк Антоний? А, может быть, Корнелий Долабелла?
  ЦИЦЕРОН. Отнять свободу может кто-то лично, вернуть ее должны теперь вы сами. Берите же свободу в свои руки.
  ФАВОНИЙ. И где ж она? Я вижу только воздух. Что должен брать я? Говоришь: "Берите!" (Фавоний вытягивает вперед руку с открытой ладонью). Рука моя не сделалась полнее! (Сенаторы одобрительно смеются). Сказав "Берите!", нужно что-то дать. (Слышен ропот еще большего одобрения среди сенаторов).
  БРУТ (выступает вперед). Всего себя готов отдать вам, братья. Сверх этого - что можно предложить? В сравненьи со свободой деньги - мусор.
  
  (Брут вынимает из кошелька деньги и презрительно бросает их на пол, кое-кто из сенаторов спешит их поднять).
  
  КАССИЙ (тихо Бруту). Что за позор - швырять сенату деньги?
  БРУТ (тихо Кассию). Я не сенату их швырял, а на пол, чтоб показать, что деньги - это мусор.
  ЦИЦЕРОН (выходя на середину). Ты прав, Марк Юний Брут! Сегодня - праздник! Тиран жестокий сброшен с нашей шеи! Предайтесь же, сограждане, веселью! (Достает кошелек и вытряхивает его содержимое на пол). Ура свободе! Радуйтесь, друзья!
  
  (Все заговорщики по примеру Цицерона кидают деньги на землю, остальные сенаторы, кроме Антония и Лепида, подбирают деньги. Лепид делает движение, чтобы поднять деньги, Анотний удерживает Лепида за локоть, достает увесистый кошелек и вручает Лепиду, берет его под руку и уводит с собой. Когда деньги кончаются, все сенаторы, кроме заговорщиков и Цицерона, расходятся).
  
  ЦИЦЕРОН (презрительно). Высокие мотивы мало значат в сравнении со звонкою монетой.
  БРУТ. Так Цезарь покупал за деньги дружбу, и превращал ее в ступени к трону.
  ЦИЦЕРОН. Используйте полезный этот метод.
  БРУТ. Но мы ведь не стремимся к тирании!
  ЦИЦЕРОН. Быть могут цели разными, но средства вполне при этом могут совпадать.
  БРУТ. Как грустно, что вести народ к свободе советуешь мне методом тирана. Казалось мне, сенат нам благодарен, но вижу я, что все это не так. Купить деньгами проще и надежней, чем подбирать слова, идеи, мысли.
  ЦИЦЕРОН. Сенат был вам от страха благодарен, не верь ему, он подл, коварен, лжив! Есть много тех, кто метит в государи! Повержен Цезарь, но Антоний жив! Взгляни же, Брут, теперь на вещи трезво! Не жди, пока войска введёт Лепид! Антония давно пора прирезать! Для дела! Не из мелочных обид! Берите ж власть, и твёрдою рукою страною начинайте управлять! Иначе здесь заварится такое, что в триста лет потом не расхлебать!
  БРУТ. Не узнаю сейчас я Цицерона. Насилье, подкуп не пристали нам. Пусть все идет как должно, по закону. Расставится все по своим местам. Антоний - консул, он тираном не был. И защищает жизнь его закон.
  ЦИЦЕРОН. Он даст народу зрелища и хлеба, и возведет его народ на трон. Ты выпестуешь нового тирана, тебя убьет он поздно или рано.
  БРУТ. Что ж, коль тираном станет Марк Антоний, и на него кинжал наточит Брут. До этих пор никто его не тронет, и с этим спорить дальше - лишний труд.
  ЦИЦЕРОН. Нельзя смотреть, как вырастает щука, и ждать, пока тебе откусит руку. Ты действуешь Фортуне на потеху, и этот путь не приведет к успеху. У власти есть всегда свои методы: войска, финансы, мнение народа, посты и дружба, браки, назначенья. Их нужно применять без исключенья. Извилисты политика пути, но все же их приходится пройти.
  БРУТ. Метода эта мне не подойдет. Пусть все решит закон, сенат, народ.
  ЦИЦЕРОН. Поймешь и ты потом, когда-нибудь: позиция такая туповата. Клинки вонзая в цезареву грудь, спросили вы согласия сената?
  БРУТ. При Цезаре Рим загнан был в тупик, теперь же можно силу дать закону. Не будет больше подкупов, интриг, а будут речи, мнения, резоны. В истории бывало, что кинжалы свободу государствам возвращали, но не было еще таких народов, чтоб их в оковах привели к свободе.
  ЦИЦЕРОН. Кто о цепях сказал? Две ветви власти, два претора, во власть скорее влазьте. Иначе Долабелла и Антоний возьмут ее без всяких церемоний. Ведь вы сейчас бездействием своим теряете сенат, народ и Рим.
  БРУТ. О действиях сказал ты? Превосходно! Достаточно мы сделали сегодня!
  ЦИЦЕРОН. Сегодня утром - да, но день потерян. Антоний утром очень был растерян. Но посетил он Цезаря жену, изъял бумаги Гая и казну. "Коль преступать закон - то ради трона!" - Так Юлий Цезарь часто говорил. Свободен трон. На этот путь вступил Антоний. Значит, нет ему закона.
  БРУТ. Ну, значит, не окончена борьба. Что ж сделать, если такова судьба? И если битва развернется тут, виновен будет кто-то, но не Брут!
  ЦИЦЕРОН. В такой борьбе опасно проиграть. Кто проиграл, тех станут презирать. Ты будешь изгнан, проклят, нелюбим! Куда тогда пойдешь с своей гордыней?
  БРУТ. Где нет свободы, там для нас чужбина. Где можно жить свободным - там и Рим.
  
  
  РЕСПУБЛИКАНЦЫ
  
  16 марта 44 г. до н. э.
  
  Действующие лица:
  См выше
  
  
  КАССИЙ. Теряем время, Брут, а Марк Антоний казною овладел и, полагаю, на подкупы использует ее.
  БРУТ. За деньги не продаст никто свободу, казны не хватит подкупить народ.
  КАССИЙ. Лишь покажи ты золото народу, он за тобой бездумно поползет.
  БРУТ. Народ умом, возможно, не богат. Но мало значит мнение народа теперь, когда решает все сенат. В сенате же республиканство в моде.
  КАССИЙ. В сенате тоже тугодумов много. Не надо задавать им, Брут, загадок. Зачем ты крикнул имя Цицерона? Мне кажется, никто не понял смысла твоих чрезмерно кратких лаконизмов.
  БРУТ. Как не понять? Ведь Цицерон - наш символ! Он - совесть, честь, законность, благородство! Республика и Цицерон едины! Нет смысла разъяснять такое имя. Мы с ним так часто спорили о многом, но отношусь к нему всегда с любовью, и на него с почтением взираю. (Залу) Припомните о деле Катилины! (Кассию). Найдутся ли такие, кто не помнит, как заговор задумал Катилина. (Залу) Хотел он стать диктатором всесильным. Он группу заговорщиков составил, поджечь со всех сторон хотели Рим. Сенаторов собрались всех зарезать, расправиться со всей законной властью, открыть ворота варварам и галлам, им гордый Рим отдать на разграбленье. Весь Рим тогда в крови бы был затоплен. Но Цицерон не дал беде свершиться. Он заговор раскрыл, добыв улики и доказал виновность негодяев. Признались заговорщики, увидев собственноручно писаные письма, скрепленные печатями их перстней. Хоть было заговорщиков немало, лишь пятеро изобличенных было. Был Цицерон диктатором в то время. Собрав сенат, ему он предоставил решать судьбу изменников негодных. (Кассию). Мог Цицерон казнить виновных многих! Но только тех, чьи вины несомненны, предал суду наш славный Цицерон! Пять негодяев казнено, а прочих сослали или попросту простили. Цена, конечно, эта справедлива за то, чтоб сохранить законность в Риме. Был пощажен подосланный убийца, нацеливший свой нож на Цицерона. Жизнь Цицерона Цицерон не ценит настолько сильно, чтоб казнить убийцу! Рим спас тогда он от великой крови, отечества отцом его назвали единодушным мнением сената. Такое ж точно званье Цезарь вырвал давленьем на сенат своею силой. Заслуги Цицерона и Катона в нем вызывали яростную ревность. Старался их обоих он унизить, преследовал, чтоб сокрушить навеки. Катон не дался цезаревой власти, он в царстве мертвых от него укрылся. А цезарев приспешник жалкий Клодий на Цицерона гневно ополчился, потребовал привлечь его к ответу за то, мол, что казнили беззаконно изобличенных пятерых злодеев. "Суда над ними не было!" - сказал он - "Поэтому все, дескать, незаконно". На Цезаря он в этом опирался - и своего добился он, негодник! Был осужден и изгнан наш Марк Туллий, а дом его разграблен и разрушен. О, нравы! О, испорченные души! Того, кого же сами возносили, и титулом почетным награждали, за то же позже гневно осудили и наказали не в пример жестоко! По счастью Рим опомнился от дури, и ум сенаторов пришел в порядок. Ведь всем сенатом приговор вершили, а Цицерон был виноват в том только, что дело это передал сенату! Он возвращен, оправдан и обласкан, в правах своих всецело восстановлен. В сенате мир порядок и согласье. А подлый Клодий только усмехнулся и с Цезарем опять заплел интриги. Ведь путь прямой был Цезарю не ведом: интреги, подкуп, заговор, обманы, шантаж, угрозы, примененье силы - вот Цезаря любимое оружье, что на своих же собственных сограждан обрушивал он, не моргнув и глазом! Подумайте лишь только! Цицерону в вину поставили пять смертных казней! А Цезарю, чтобы казнить кого-то достаточно лишь бровью повести. Зачем ему суды и приговоры? Он и сената слушаться не станет! Все это всем доподлинно известно. Ты говоришь: "Что значит Цицерон?" Да разве ж, Кассий, это не понятно?
  КАССИЙ. Мой милый Брут! Тебя не узнаю я. Ты говоришь такие монологи! Куда же лаконизм твой подевался? И перед кем ты нынче силы тратишь? Здесь все с тобой и без того согласны. Когда б сказал ты речь вчера такую - сейчас бы нас носили на руках! Что толку агитировать согласных? И что ж молчать пред теми, кто в раздумье?
  БРУТ. Я говорил с тобой сейчас, как с другом, перед тобою раскрывал я душу. Зачем же пред толпою распинаться? Я думаю: они - не дураки! Нельзя давить на мнение народа. Народ свободен должен быть в решеньях!
  КАССИЙ. Ах, как ты ошибаешься, Марк Юний! Народ - всего лишь чистая табличка. Что ты напишешь, то она содержит. Сама ж она не пишет ничего. Коль ты не будешь сеять зерна мыслей, покроется бурьяном мыслей вредных, которые в него враги насеют. Врагом народа станешь ты, Марк Юний! А станешь обрабатывать и холить, податлив станет он, тебе послушен, и сможешь направлять ты эту силу туда, куда захочешь произвольно.
  БРУТ. Как много в этом пошлого цинизма! И в этом нет ни на волос свободы!
  КАССИЙ. Но это - жизнь!
  БРУТ. Плевать на жизнь такую. Прельщать народ обманом мне противно. И не легко: народ наш тугодумный. Он не проглотит с ходу мысли умной.
  КАССИЙ. Что ж? Поднимать народное сознанье - не это ли достойная задача для честных граждан доблестного Рима?
  БРУТ. И Цезарем стать новым для народа? Нет, Кассий, я такого не желаю! Свобода действие требует свободы мышления и совести, иначе не будет ни того, и ни другого.
  КАССИЙ. Народная свобода, как вода: расплещется, коль не нальешь куда-то. А власть - сосуд. Ты с нею без труда легко любого сделаешь солдатом.
  
  
  РЕУСПУБЛИКАНЦЫ ПРОТИВ ЦЕЗАРИАНЦЕВ
  
  16 марта 44 г. до н. э., Сенат
  
  Действующие лица:
  Те же сенаторы
  Луций Корнелий Цинна - сенатор, претор.
  Антоний - консул
  Долабелла - консул
  
  ДОЛАБЕЛЛА. Отцы-сенаторы! Сегодня в новом свете нам предстают вчерашние событья. Вчера мы пребывали с вами в шоке и мало что решить тогда могли бы. Учесть прошу, что в происшедшем деле задействованы важные персоны. Их взгляды были выслушаны нами. В их аргументах мы находим нечто, что нас заставить может нынче думать о деле всем глубоко, всесторонне. Нам выводы поспешные опасны. Поэтому прошу вас всех подумать, и высказаться всем об этом деле.
  
  (Гомон в сенате)
  
  АНТОНИЙ. Как консул я теперь к вам обращаюсь. Мы провели вчера переговоры. Нам не нужны теперь ни беспорядки, ни яростные споры, ни сраженья. Все, что нам нужно - это примиренье, чтоб, двигаясь теперь в законном русле, к бескризисному следовать правленью.
  ПЕТРЕЙ (с места). Пусть кто-нибудь из них теперь нам скажет, чего хотят они, что будет дальше!
  БРУТ. Друзья мои! (Ропот в зале). Сограждане! Вниманье! (Тишина). Мы ничего, поверьте, не хотим. Хотели Рим избавить от тирана. Теперь нам больше нечего желать. Одна осталась просьба: примиренье. Нам нечего делить! Тиран повержен! Никто свободу вашу не отнимет. Вернемся же к законам прежним, добрым, дающим нам свободу и законность.
  1-й СЕНАТОР. Он прав!
  2-й СЕНАТОР. Да, прав!
  3-й СЕНАТОР. Да будет примиренье!
  4-й СЕНАТОР. Отныне мир!
  5-й СЕНАТОР. Да здравствует Свобода!
  ДОЛАБЕЛЛА. Свобода нынче снова воссияла. Признаюсь, что я сам теперь жалею, что не был с теми, кто принес свободу. Теперь она у нас навечно будет!
  
  (Радостные возгласы в сенате, гул одобрения).
  
  ЦИННА (яростно). Так будь же нынче проклят, Юлий Цезарь! (Некоторые в сенате рукоплещут). Я благодарен вам, друзья, безмерно, что от тирана нас освободили! (С энтузиазмом). Он нас низвел до уровня животных! Какими ж мы при нем скотами были! Мы осознать боялись свое место, боялись даже мы о том помыслить, как низко пали все мы пред тираном! (Гул одобрения среди сенаторов). Свобода всем и каждому желанна. (С возрастающим энтузиазмом). Но лишь тогда, когда ее лишишься, а после обретешь - тогда лишь только ты осознаешь, что это за счастье - свободным быть, и не бояться жизни! И пить ее, захлебываясь счастьем! А мы ее отдали за подачки! За должности, за деньги, и из страха. А вот они ее нам возвратили! А сами мы? Чего же мы молчали? Боялись потерять посты и деньги? Вот чем купил нас гадкий Юлий Цезарь! Я проклинаю преторское званье, которым он прельстил меня недавно. Будь прокляты красивые одежды, которые согласно с этим званьем ношу я как подачку от тирана. Прельщенные на жалкие подачки, мы в клетки добровольно залезаем! (Рвет на себе тогу претора). Я буду лучше частным гражданином, свободным, не подкупленным и честным. Законным свое званье не считаю, поскольку я назначен был тираном!
  
  (Гул в зале)
  
  ДОЛАБЕЛЛА (тихо Антонию). Ну, это он загнул довольно круто!
  АНТОНИЙ (тихо Долабелле). Согласен! Цинна тут перестарался. Не хочешь ты быть претором - не будь, уйди спокойно тихо и без шуму. Но мы-то не хотим посты оставить!
  ДОЛАБЕЛЛА (тихо Антонию). Надеюсь, до такого не дойдет!
  АНТОНИЙ (тихо Долабелле). Однако ж, это будет нам на пользу. Сыграем мы на этом и посмотрим, за кем теперь сенаторы пойдут! (Громко сенату). Затронут здесь важнейший из вопросов! Мы все теперь согласны примириться. На чем нам примириться - вот вопрос! На том ли, что тиран был Юлий Цезарь (гул в зале), и, значит, не законны назначенья на все посты, которые раздал он, (гул возрастает), а также незаконны все раздачи земли и денег нашим ветеранам! (Гул и ропот нарастает сильнее). Мы ветеранов разве не обидим, отняв у них награды, деньги, земли?
  1-й СЕНАТОР. Отнять? Зачем!
  2-й СЕНАТОР. С какой же это стати?
  3-й СЕНАТОР. А должности при чем тут?
  4-й СЕНАТОР. Не согласны!
  5-й СЕНАТОР. Я свою должность заработал кровью! И никому ее я не отдам!
  1-й СЕНАТОР. А я - трудом, заметьте, и не малым!
  2-й СЕНАТОР. Мы должности заслуженно имеем!
  3-й СЕНАТОР. Гай Юлий Цезарь был ума большого! Он человек великий был и мудрый! И должности давал не с панталыку! Заслужены они на честной службе!
  4-й СЕНАТОР. Эй, Цинна, ты чего еще удумал? Быть претором не хочешь - и не надо! Желающие сыщутся на должность! А мы своих постов не окупили, и сроки им пока еще не вышли.
  1-й СЕНАТОР. И кто это сказал, что Юлий Цезарь для Рима был тираном и злодеем? Он убивал? А мне какое дело? Мы живы все! Так, значит, не убиты. За тех, кого казнил Гай Юлий Цезарь, пусть мертвые ему предъявят счет.
  2-й СЕНАТОР. А сами его будто не убили? Как можно называть его убийцей тем, кто убил его, а сами живы?
  3-й СЕНАТОР. И что такое значит тирания? Конкретно в чем она была, скажите?
  4-й СЕНАТОР. Я должности оставить не намерен! Я за нее могу любую глотку порвать своими дряхлыми зубами! Хоть я не молод, сил на это хватит!
  АНТОНИЙ (радостно и громко). К тому же Цезарь расширял границы, и привозил нам золото с провинций! (Ропот негодования в сенате). Но если назван будет он тираном, мы заклеймить должны его деянья, и отменить теперь его законы, и возвратить полученные деньги, (нарастающий гул негодования в сенате) а варварам вернуть теперь их земли (громкое негодование в сенате), у ветеранов отобрать наделы (яростное негодование, Антоний перекрикивает толпу). Ну, словом, в русло прежнее вернуться, как предложили Кассий, Брут и Цинна!
  ДОЛАБЕЛЛА. Спокойствие, сенаторы! Не надо нам превращать собрание в базар.
  (Гул постепенно смолкает).
  
  АНТОНИЙ (громко). Коль мы решим, что Цезарь был тираном, встает еще и вот какой вопрос. Сенат тогда был избран незаконно! (Взрыв негодования в сенате, Антоний перекрикивает шум). Мне жаль, друзья, но мы тогда, к несчастью, должны сенат, конечно, распустить.
  1-й СЕНАТОР. Нет, этому не быть!
  2-й СЕНАТОР. Чего удумал!
  3-й СЕНАТОР. Ведь Рим тогда останется без власти!
  4-й СЕНАТОР. Ну, это дудки!
  5-й СЕНАТОР. На-кось! Не дождешься!
  АНТОНИЙ (громко). Я к этому отнюдь не призываю! (Сенаторы постепенно успокаиваются). Я говорю лишь - если вы решите! Решайте же, что Цезарь был тираном, слагайте полномочия сената, верните деньги, звания, награды, у ветеранов отнимите земли... Но если же тираном Цезарь не был - тогда, конечно, этого не надо! (Гул одобрения). Зачем же отменять его решенья, коль Цезарь был правителем законным? Тогда мы просто нынче продолжаем его программу выполнять по плану. Кто был намечен Цезарем в эдилы, кто в преторы, кто в консулы - по срокам - те назначенья могут состояться, поскольку (раздельно, четко, гипнотически) Цезарь был законной властью.
  1-й СЕНАТОР. Законной властью - кто бы сомневался!
  2-й СЕНАТОР. Ведь мы же за него голосовали!
  3-й СЕНАТОР. А что в той власти было незаконным?
  4-й СЕНАТОР. В его делах законно все настолько, что и комар там носу не подточит!
  5-й СЕНАТОР. Мы сами все являемся примером, что Цезарь лишь достойным дал награды и лишь достойных на посты назначил!
  ЦИЦЕРОН. Послушайте. Я вижу, в этом деле намереньям благим помехой стали конкретные ущербы и потери. (Гул в сенате). Мне кажется, я укажу вам способ, чтоб, не впадая в крайность никакую, достойно разрешить все эти споры. (Гул утихает). Мы все сейчас, конечно, понимаем, что наш сенат законен, несомненно. Мы не хотим до основанья рушить все, что сложилось, так или иначе. Признав тираном Цезаря, должны мы его законы также уничтожить (гул в сенате), я говорю "должны", но мы не будем! (Гул смолкает). Иначе говоря, мы можем тотчас законности печать придать решеньям, когда за них опять проголосуем. Но это мы свершим теперь свободно, не поддаваясь Цезаря давленью. В итоге сохраним посты и званья, но воздадим тирану по заслугам.
  1-й СЕНАТОР. Он дело говорит.
  2-й СЕНАТОР. Да, как же, дело! А выберут ли нас теперь повторно?
  3-й СЕНАТОР. Была охота рисковать! Ну, нет уж!
  4-й СЕНАТОР. На самотек пускать? Нет, дудки! Не согласен!
  ДОЛАБЕЛЛА. Я нынче консул. Марк Антоний - тоже. Наш срок еще к концу не подошел. Досрочные нам выборы нужны ли? Не вижу в этом смысла я ни капли. Кем был Гай Цезарь - это уж не важно. Теперь он стал никем. А мы-то живы!
  1-й СЕНАТОР. К тому же эти выборы, пожалуй, потребуют немало новых средств!
  2-й СЕНАТОР. И сколько будет поводов к волненьям!
  3-й СЕНАТОР. Избавьте нас от этаких решений!
  4-й СЕНАТОР. Как поглупел, однако же, Марк Тулий!
  5-й СЕНАТОР. Не проще ли закрыть теперь же пренья? Да кто сказал вам, что тиран был Цезарь? С чего бы нам посты свои сдавать? Я никаких причин к тому не вижу.
  АНТОНИЙ (поспешно). Давайте же тогда голосовать! Считаем ли мы Цезаря тираном, согласны ль отменить все назначенья, вернуть посты, награды и наделы?
  ЦИЦЕРОН. Еще другой есть выход. Если только решим, что он тираном был не вечно, а, начиная с некоторой даты, с события или его поступка, которое открыло в нем тирана, тогда законными считать мы можем все назначенья, сделанные раньше. И только с этой даты мы отменим его решенья, выплаты, законы...
  1-й СЕНАТОР. Довольно вздор нести!
  2-й СЕНАТОР. Устали слушать!
  3-й СЕНАТОР. Заладили они, как попугаи - "тиран, тиран" - да в чем же тирания?
  4-й СЕНАТОР. Пора кончать! Уж я проголодался.
  5-й СЕНАТОР. Я тоже тирании не заметил.
  4-й СЕНАТОР. Мне тиранией скоро будет голод. Так много споров - а поесть когда же?
  АНТОНИЙ. Еще хочу сказать. По завещанью оставил Цезарь капитал солидный, оговорил сенаторам он долю, друзьям своим, а также ветераном. Не малые, скажу, друзья, вам деньги! (Радостный гул в сенате). Но если он тираном будет признан (гул в зале), утратит силу это завещанье. В казну тогда пойдет его наследство.
  1-й СЕНАТОР. Я вам скажу: правителя такого еще бы поискать! Как он - не сыщешь! Он добрым был всегда и благородным.
  2-й СЕНАТОР. И я к нему испытывал влеченье!
  3-й СЕНАТОР. Меня своим назвал он как-то другом. Как думаешь, оставил мне наследство? Я думаю, хоть сколько-то оставил. Ведь другом не зовут кого попало.
  БРУТ. Он "другом" называл, кто с ним ровесник, кто старше, говорил тому "отец", кто младше, говорил "сынок" и "детка". Всего лишь обращенье. Не питал он ни дружеской, ни родственной приязни.
  3-й СЕНАТОР. А я так знаю, звал он так не многих!
  4-й СЕНАТОР. Меня он тоже другом называл.
  5-й СЕНАТОР. Меня отцом назвал он раз пятнадцать. Я был ему, конечно, кое-чем. Не кем попало - это несомненно! Совета даже у меня спросил он. Не помню уж, в каком конкретно деле, а, может, даже, было и не раз! Да, правда, я теперь припоминаю, общался он со мной довольно часто.
  1-й СЕНАТОР. Казна его достаточно большая. Друзей он не обидел в завещаньи.
  2-й СЕНАТОР. Уверен, что и обо мне есть строчка!
  3-й СЕНАТОР. Хотя бы и полстрочки - лишь бы с цифрой.
  АНТОНИЙ. Так что ж мы голосуем?
  1-й СЕНАТОР. Что тут думать? Не надо и вопроса поднимать! Пусть те, кто говорили о тиране, сначала нам представят аргументы!
  2-й СЕНАТОР. Без доказательств то - пустая склока!
  3-й СЕНАТОР. Пусть будут рады тем уже хотя бы, что за убийство их судить не будут.
  4-й СЕНАТОР. Ты думаешь, не будут? А напрасно!
  5-й СЕНАТОР (скорбно). Наш Цезарь был великим человеком!
  ДОЛАБЕЛЛА. Ты говоришь! А я об этом знаю! Его ведь так всегда не понимали! Он был велик! А как был чист душою! Антоний, расскажи!
  АНТОНИЙ. Великий Цезарь! Я много слов сказать о нем хотел бы. Но не сейчас. Мне горло спазмы сжали. (Говорит с трудом, изображает рыдание). Мужчине не пристали слезы скорби. Но этот случай так незауряден, что извиняет скорбь мою и горесть. (Спокойно). Для похорон я подготовлю речь, а нынче всем пора бы расходиться.
  
  (Сенаторы постепенно расходятся)
  
   АНТОНИЙ (Долабелле). И вправду голод подступает к горлу. На ужин нынче будет вепрь отменный и критское вино, а также раки, форель, треска, медовые лепешки... Ну, словом, все, что только пожелаешь. Пойдем ко мне - поужинаем славно. Лепида надо нам позвать с собою. Он конницей командует - не шутка! (Громко) Лепид! У нас к тебе еще есть дело.
  БРУТ (Цицерону). Пошли теперь дела другого толка. Свобода, честь и совесть позабыты, они теперь остались не у дел.
  ЦИЦЕРОН. Я говорил тебе: народ податлив. Не поведешь его ты к миру силой, другие подтолкнут его к войне.
  БРУТ. Ты думаешь - война?
  ЦИЦЕРОН. Я это знаю. Что стоило Антония зарезать? Теперь же кровь рекою заструится.
  БРУТ. Но не виновен был тогда Антоний!
  ЦИЦЕРОН. Теперь виновен?
  БРУТ. Если и виновен, то лишь теперь. А прежде был он чист.
  ЦИЦЕРОН. Что ж. Чистыми вы сохранили руки. А Рим теперь вы обрекли на муки.
  БРУТ. Меня ты обвиняешь?
  ЦИЦЕРОН. Нет. Нисколько! Я лишь скорблю о том, что совершилось. Не вправе обвинять вас Цицерон. Вы поступили так, как было должно. Коль кто и виноват - людская сущность. Свободу продают легко за деньги. А ведь ее и жизнью не купить. И скольким поколениям придется нелегкий этот выбор совершать - ценою жизни счастье покупать, иль брать лишь то, что и само дается?
  
  
  
  ЦЕЗАРИАНЦЫ ПРОТИВ РЕУСПУБЛИКАНЦЕВ
  
  17 марта 44 г. до н. э., Сенат
  
  Место действия: площадь у входа в сенат.
  Действующие лица:
  
  Марк Антоний - консул
  Телохранители, стражники
  Плебеи
  (Затем появляется) Марк Юний Брут - сенатор и претор
  
  (Антоний вальяжной походкой выходит из здания сената в сопровождении телохранителей).
  
  1-й ПЛЕБЕЙ. Свобода!
  2-й ПЛЕБЕЙ. Демократия!
  3-й ПЛЕБЕЙ. Законность!
  1-й ПЛЕБЕЙ. Да здравствует Марк Юний Брут и Кассий!
  2-й ПЛЕБЕЙ. А также Децим, Цинна, оба Каски!
  АНТОНИЙ (Капризно). Народ! Угомонитесь, в самом деле. Ну, что за шум, как будто на базаре? Сточили языком уже все зубы, хваля убийц на каждом перекрестке.
  1-й ПЛЕБЕЙ. А ты, Антоний, жив еще покуда?
  2-й ПЛЕБЕЙ. Я думаю, что это ненадолго.
  
  (Антоний распахивает тунику и показывает кольчугу).
  
  АНТОНИЙ. Я сделал в свете новых обстоятельств разумные коррекции в одежде.
  3-й ПЛЕБЕЙ. Вот это - своевременная мера!
  1-й ПЛЕБЕЙ. А горло-то кольчугой не прикроешь!
  2-й ПЛЕБЕЙ. Закроешь горло, так заколют в ухо, иль в глаз вонзят клинок по рукоятку!
  1-й ПЛЕБЕЙ. Надень кольчугу на глаза и уши!
  АНТОНИЙ (хохоча). Надел бы, чтоб не видеть и не слышать болванов этих дерзкие намеки. Ну что еще вы скажете, кретины? Уже вам крови новой захотелось? Увидите. Недолго ждать осталось.
  1-й ПЛЕБЕЙ. Мне нравится, что он не рассердился.
  2-й ПЛЕБЕЙ. А ты - отличный парень, Марк Антоний!
  3-й ПЛЕБЕЙ. И впрямь кретины вы! "Отличный парень"? Хоть капельку имейте уваженья! Забыли, что Антоний - консул Рима? Вам стражники сейчас напомнят это!
  АНТОНИЙ. Пустое. Будто нет другого дела - хватать ополоумевших плебеев, за глупые слова казнить болванов. Гуляйте. И болтайте, что хотите. Свобода нынче. Полная свобода. Для всех свобода. (Тихо, стражникам). Пару дней еще. Хватайте тихо только самых шумных, а остальные сами замолчат. (Громко) Болтайте всласть! До вас мне дела нету. Свобода нынче.
  1-й ПЛЕБЕЙ. Молодец, Антоний!
  2-й ПЛЕБЕЙ. Удачно, что он жив. Могло быть хуже. Могли б его не пощадить убийцы!
  3-й ПЛЕБЕЙ. Но странно, что сошло им с рук убийство!
  АНТОНИЙ (Тихо). Отлично! Вот и правильное слово. Преступники. Убийцы. Это верно. А то заладили себе "Свобода!" Ждите! Сейчас ее дадут вам на подносе! Других забот патриции не знают, как только дать плебеям вольной жизни! (Громко плебеям). Сошло им с рук? Ну, это лишь на время. (Многозначительно смотрит в глаза третьему плебею). Ответит каждый за свои поступки.
  3-й ПЛЕБЕЙ (Испуганно). Вот я и говорю: нужна законность. (Заискивая) Не плохо бы призвать убийц к ответу.
  АНТОНИЙ (Тихо третьему плебею, многозначительно). К ответу призовем. Дай только время. (Громко). Мы все сейчас весьма стремимся к миру. (С ударением на слово "поклялись"). Мы поклялись не нарушать согласья. И наши клятвы нерушимы будут. Ведь клятвам Марк Антоний знает цену. (С иронией). Хотя и клятвам цены не стабильны. Иные нарушают так легко их, как будто это и не клятвы вовсе, а так себе - пустое воркованье, каким селянок парни соблазняют. Иные принесут, пожалуй, клятву - служить, допустим, верою и правдой - а после и кинжалы в ход пускают, тому, кому клялись быть верным вечно, воткнут его под ребра или в горло. Ведь клятва - это так, пустое слово! Сказал, забыл, подумаешь - проблема! (Третьему плебею в упор). Бывают и такие, братец, люди, что клятвы моментально забывают. Вот я б тебе поклялся дать свободу, а после б выпустил кишки кинжалом. Понравились бы вам такие клятвы?
  3-й ПЛЕБЕЙ (Испуганно). Мне кажется, что клятвы нужно свято блюсти, а нарушать их не годится. Я, может быть, чего-то недопонял, но про кишки мне тема не приятна.
  АНТОНИЙ (Отталкивает 3-го плебея). Ступай! И всем скажи, что Марк Антоний своей ни в чем не нарушает клятвы. А Брут, скажи, своим не верен клятвам. Иль не согласен с этим?
  3-й ПЛЕБЕЙ (Поспешно). Я согласен! Конечно, Брут свои нарушил клятвы, ведь Цезарю он присягал на верность?
  АНТОНИЙ. Конечно, присягал! Неоднократно.
  3-й ПЛЕБЕЙ. Ну, значит, его клятвам веры нет.
  АНТОНИЙ. Так и скажи, что Брут - клятвопреступник.
  
  (Появляется Брут)
  
  БРУТ. Антоний! А не ты ль о мире клялся?
  АНТОНИЙ. А я, как видишь, мир не нарушаю.
  БРУТ. Не ты ли призывал сейчас к раздору, клеймил меня перед лицом плебеев?
  АНТОНИЙ. Сказал лишь то, что есть, ни словом больше. Ведь присягал ты Цезарю на верность?
  БРУТ. Когда дается клятва с принужденьем, когда ее не принести не можешь, тогда уж это и не клятва вовсе, а силою исторгнутое слово. Не сердце порождает эту клятву - поставленная на колени гордость. Такая клятва не имеет силы.
  АНТОНИЙ. А разве вашей жизни угрожали? Представь, что этой клятвы вы б не дали - казнили бы тебя тогда, Марк Юний?
  БРУТ. Не знаю. Может статься, и казнили б. Ведь Цезарь силой всех привел к присяге, не спрашивал при этом нашей воли.
  АНТОНИЙ. Вас обстоятельства заставили! Ну, как же! А вы им подчинились! Я растроган! Когда должник заемщику клянется вернуть свой долг и сверх того проценты, не обстоятельства ль его тогда толкают такую клятву приносить смиренно? Безденежье - тиран, и непреклонный! Он принуждает к клятвам очень сильно. Послушаю тебя теперь, Марк Юний, и думаю, что будет справедливо сказать, что не имеют силы клятвы, которые дают под гнетом долга! (Иронично) Простим давайте всех, кто денег должен, ведь клятвы их даны по принужденью! (Яростно) Вас за язык никто рукой не дергал! Что сказано, то надлежит исполнить. А кто своей не знает клятве цену, тот и не знает цену слову "честь"!
  БРУТ. Нет чести выше, чем служить отчизне! Я жизнь отдать готов на благо Рима. И благо Рима - высшее мерило для совести, достоинства и чести. И внешне неприглядные поступки, коль сделаны на благо государства, приобретают высшее значенье и доблести отмечены печатью. Но даже то, что благородно внешне, когда оно вредит твоей отчизне, бесчестно, недостойно и преступно. Ничтожны клятвы, данные тирану. Ни клятвы, ни закон не защищают тирана, посягнувшего на право свободных граждан жить в свободном мире и соблюдать законность и порядок.
  АНТОНИЙ. Ты говорить красиво, Брут, умеешь. Но клятва все же остается клятвой. Ведь и врагам дают порою клятвы! И их, мой Брут, приходится держаться! Иначе в них нет смысла никакого. Когда-то Ганнибал отправил десять плененных им патрициев из Рима за выкупом, взяв с них при этом клятву вернуться, если выкуп не отправят. Они к стыду всех римлян не вернулись. Сенат их осудил. Ты это знаешь. И даже хитреца того, проныру, который притворился, что оставил какую-то неважную вещицу, за ней вернулся в лагерь Ганнибала, ну а потом, уйдя уже повторно, считал себя свободным он от клятвы! Все эти недостойные уловки, сенат, как помнишь, осудил, не так ли? Увертки эти впору были б грекам, но римлянам такое не пристало! Уж если ты о чем-нибудь поклялся, будь верным духу клятвы, а не фразе, и не ищи словесных в ней уловок! Вот как сенат смотрел на это дело! А ты мне говоришь о принужденьи! Не клялся бы тогда! Ушел в изгнанье, свой заговор готовил бы оттуда.
  БРУТ. Возможностей таких я не имел бы. И заговор бы стал неисполнимым.
  АНТОНИЙ. И что ж с того? Зато ты был бы честен!
  БРУТ. Я был бы честным трупом.
  АНТОНИЙ. Ну, так что же? А нынче ты - бесчестный победитель. Но победитель, Брут, ты лишь на время, зато бесчестным стал ты навсегда. В минуту, когда смерть твоя настанет, бесчестным трупом станет Юний Брут. А мог бы стать ты, Юний, честным трупом.
  БРУТ. Не рано ли о трупах говорить? Я уступить тебе могу, Антоний, проторенную Цезарем дорогу, и даже дам тебе монеток пару, чтоб заплатил за перевоз Харону.
  АНТОНИЙ. Прибереги их для себя, Марк Юний! Они тебе понадобятся скоро.
  
  
  
  НАКАЛ СТРАСТЕЙ В СЕНАТЕ
  
  17 марта 44 г. до н. э., Сенат
  
  Место действия: сенат.
  Действующие лица:
  
  Луций Пизон - душеприказчик Цезаря
  Луций Корнелий Цинна - сенатор, претор.
  Марк Юний Брут - сенатор и претор
  Марк Антоний - консул
  Марк Эмилий Лепид - начальник конницы
  Марк Тулий Цицерон - сенатор
  Тит Аттик - друг Цицерона
  Марк Петрей - сенатор
  Публий Валумний - приятель Брута
  Стратон - приятель Брута и Публия Валумния
  Децим Юний Брут
  Публий Сервилий Каска
  Требоний - сенатор, заговорщик.
  Гай Каска - брат Публия Сервилия Каски
  Попилий Ленат - пожилой сенатор, придерживающийся нейтралитета
  Домиций Луций - сенатор
  Квинт Атий Лабиен - заговорщик
  Публий Корнелий Долабелла - консул, бывший зять Цицерона.
  Базил - заговорщик
  Другие заговорщики
  Другие сенаторы
  
  (Сенаторы собираются в сенате, на Цинне вновь преторская тога).
  
  АНТОНИЙ. Не ты ль с себя вчера, Корнелий Цинна, срывал публично преторскую тогу и проклинал подачку от тирана? Сегодня ты, гляжу, одет как претор! Раскаялся уже в словах вчерашних?
  ЦИННА. Не знаю, что сейчас творится в Риме, но вижу, что порядка больше нет: волнения достигли главных улиц. Оружие плебеи в руки взяли. Пройти нельзя по Риму безопасно. Не будь одет я в преторскую тогу, я б мог лишиться жизни! Но по счастью пока еще оберегает тога от нападений возбужденной черни.
  АНТОНИЙ. От черни тога, вправду, защищает. В сенате это - слабая защита. Не доверяйся ей, Корнелий Цинна, среди отцов-сенаторов достойных! Здесь должности и званья мало значат, и жизнь они не в силах защитить.
  ЦИЦЕРОН. Оставь свои нападки и намеки, о деле надо говорить, Антоний.
  АНТОНИЙ. Ну, что ж, поговорим тогда о деле. Для похорон назначить надо время, оговорить все тонкости обряда. Затем нужна огласка завещанья. Пусть огласит его душеприказчик, забрав его у девственных весталок. Послушают все Луция Пизона.
  ПИЗОН. Ну, что же, если мне дадите слово...
  ЛАБИЕН. Пожалуй, это будет неуместно. И так народ чрезмерно возбудился. Не привело бы это к новым жертвам.
  ПИЗОН. Как можно завещаньем пренебречь? Его прочесть при всех необходимо.
  ЦИЦЕРОН. Но это будет означать, что воля последняя посмертная священна. И это выполнять ее обяжет! Вчера лишь отменить мы собирались прижизненные Цезаря решенья! Неужто будем мы теперь послушны последней воле павшего тирана?
  АНТОНИЙ. Ты что-то, Цицерон, сейчас напутал. Никто не говорит о тирании. Сенат вопрос так никогда не ставил. Его мы даже не голосовали, поскольку не было на то причин. Мы лишь убийц простить договорились.
  БРУТ. Ты лжешь, Антоний! Был вопрос поставлен! Убийцами нас называть не смеешь. Мы Рим освободили от тирана!
  АНТОНИЙ (с показной скукой). Уж третий день одна и та же песня. Закрыт вчера вопрос о тирании. Никто тираном Гая не считает. Он похоронен должен быть достойно. Конечно, с оглашеньем завещанья.
  ЦИЦЕРОН. Антоний, берегись! Куда ты клонишь?
  АНТОНИЙ. Я лишь хочу, чтоб было все по чести.
  КАССИЙ. Покойного ругать не допустимо, молчать при этом тоже не прилично, хвалить его - так, значит, и одобрить, а это очень пагубно для Рима.
  АНТОНИЙ. Не вижу в этом пагубы ни капли.
  БРУТ. Ты просишь невозможного, Антоний. Ведь похороны превратятся в митинг. Надеешься преемником стать Гаю? Примерить хочешь цезареву тогу? В тираны метишь? Хочешь новой смуты?
  АНТОНИЙ. Великий муж достоин уваженья. Быть может, Рим ему не благодарен, сенаторы пренебрегают долгом - по крайней мере, есть вдова у Гая, внучатые племянники, их трое: Квинт Педий, Гай Октавий и Пинарий. Они имеют право попрощаться?
  ЦИЦЕРОН. Я слышал, что в отъезде Гай Октавий. Вдове едва ль нужна теперь помпезность. И Педию с Пинарием навряд ли нужна теперь вся эта камарилья. Недвижимость они итак получат, почет же по наследству не дается. Как частное лицо, без лишней помпы - и этого с него вполне довольно. Тиран не заслужил такого даже. Не вижу для помпезностей причину.
  АНТОНИЙ. Солдаты, что прошли огонь и воду, и холод и жару, и сушь пустыни, они имеют право попрощаться достойно с полководцем, их водившим? Я, кажется, прошу не так уж много?!
  СТРАТОН. Неправильно в народе истолкуют обычные прощальные обряды. Некстати делать Цезаря героем, опасно говорить лишь о заслугах. Спасенье наше - в правильной оценке, но это не совестно с панихидой.
  ПИЗОН. Твердите тут, что - кстати, что - не кстати. Как будто смерть бывает где-то кстати! Насильственная, или от болезни, желанной эта гостья не бывает. Последняя всегда священна воля. Мне Цезарь огласить ее доверил, и я его доверье оправдаю. Клянусь я вам, что завещанье вскрою и оглашу, во что бы то ни стало!
  БРУТ. Как претор, запрещаю это делать!
  КАССИЙ. И я как претор это запрещаю.
  ПИЗОН. Не признаю я в этом вашей власти. Вас преторами назначал Гай Цезарь. Коль воли вы его не признаете, забудьте, что вы преторами были.
  КАССИЙ (Тихо Бруту). Теперь ты видишь, Брут, ошибку нашу? Тиран не сброшен в Тибр, и жив Антоний. Посмертный хочет ореол тирана использовать Антоний в своих целях, и вот, глядишь, воскреснет тирания! За что же мы тогда с тобой боролись?
  БРУТ (Тихо Кассию). Не все еще потеряно, надеюсь.
  СТРАТОН (Тихо Пизону). Надеешься урвать себе кусочек неправедно нажитого богатства? Казной распоряжался Юлий Цезарь как собственным имением своим. Расследовать детально это надо, украденное возвратить народу. Возможно, и твои, Пизон, богатства в казну должны частично возвратиться. И как бы не случилось вдруг такое, что многое потрачено уже, и долг превысить может состоянье.
  ПИЗОН (Гневно, громко). Меня сейчас тут запугать пытались. Те, у кого в крови по локоть руки, законного правителя убийцы, меня подозревают в воровстве! Я не боюсь проверок и судилищ! Я из казны не взял себе ни драхмы! Я никого не убивал кинжалом. Одни из вас убили за идею, другие продают себя за деньги. Для вас законность Цезаревых действий зависит от последствий в ваших судьбах. Вы, чтоб оставить званья и подачки, признаете законным что угодно, вы кошку назовете жеребенком. Мне в это дело вмешиваться мерзко. Зовите, чем хотите, что угодно. Великий император и потнифик своим доверьем оказал мне честь. И я теперь - его душеприказчик. И мне, клянусь, никто не помешает в устройстве похорон, его достойных. И тот из вас, кто этого боится, меня кинжалом только остановит. Вам только этот способ остается. Кольчугу я в сенат не надеваю. Никто не спросит с мертвого Пизона неисполненье Цезаревой воли, живой Пизон ее исполнит точно, и если не убьете вы Пизона, то похороны Цезаря свершатся, и Цезаря последнее желанье прилюдно оглашу я честь по чести.
  АНТОНИЙ (Тихо, в зал). Как славно, что душить идеалистов не только негодяи помогают! (Громко). Я думаю, что споры затянулись. Как можно быть с Пизоном не согласным?
  ЦИЦЕРОН. Себе копает сам Пизон могилу, и нас с собой в могилу эту тянет. Тиран живой оставил нас в покое, посмертной будет нас тиранить волей. Он будет раздавать посмертно деньги, которые при жизни отнял силой у римского народа незаконно!
  АТТИК (Тихо Цицерону). Марк Туллий, нам приходится смириться. Последний акт безумной этой драмы народ желает досмотреть детально. Был Цезарь пастухом баранам этим, хотят бараны с пастухом проститься с бараньим пониманием о чести - себя освежевать и под приправой на стол поставить поминальным блюдом. При жизни из него творили бога, посмертно он и вправду богом станет.
  ЦИЦЕРОН (Тихо Аттику). Посмертным богом стать намного проще: свидетелей достаточно лишь пары, которые бы подтвердили чудо. Здесь не сенаторы - одни торговцы. Им заплати достойную лишь цену - они тебе, в чем хочешь, поклянутся.
  
  
  ЗАВЕЩАНИЕ ЦЕЗАРЯ
  
  
  Место действия: Дом Антония
  Действующие лица:
  
  Луций Пизон - душеприказчик Цезаря
  Марк Антоний
  Луций Пинарий - внучатый племянник Цезаря
  Квинт Педий - внучатый племянник Цезаря
  Прочие
  
  АНТОНИЙ. Да, Брут сегодня, точно был в ударе! Какую речь он говорил плебеям! Его послушать - Цезарь был злодеем, которому в подметки не годятся, ни Марий, ни Помпей, ни даже Сулла, Тарквинии - младенцы с ним в сравненьи. Толпа ему весьма рукоплескала. Они теперь геройскою походкой по городу расхаживают гордо. Пожалуй, что и памятник при жизни поставить себе каждый скоро сможет. Ну, ничего, я тоже не мальчишка. Молчать и я не буду. Мы посмотрим, за кем еще пойдет народ в итоге. Да что народ? Плевать мне на плебеев! За кем пойдут войска - вот суть вопроса. А остальное - мелкие нюансы. Ну, что ж, Пизон, откроем завещанье.
  ПИЗОН (Открывает завещание). В сентябрьские иды Цезарь пишет, что трех людей наследниками видит.
  АНТОНИЙ. И кто же первый?
  ПИЗОН. Первый - Гай Октавий. Три четверти всего ему оставил Гай Юлий Цезарь собственною волей. Внучатого племянника посмертно усыновить желал бы Юлий Цезарь. С наследством вместе переходит имя и все права, как если б был он сыном.
  АНТОНИЙ. Три четверти? Не слишком ли? Ведь это...
  ПИЗОН. Так сказано вот в этом документе.
  АНТОНИЙ. Оставшаяся четверть поступает?..
  ПИЗОН. Другим его племянникам внучатым.
  АНТОНИЙ. Пинарию и Педию?
  ПИЗОН. Да. Этим племянникам оставил в равных долях, в итоге - по одной восьмой наследства.
  АНТОНИЙ. Ну, это тоже - не плохие доли. Но денег ведь оставил Цезарь мало! В недвижимости все. А денег нету.
  ПИНАРИЙ. Как нету?
  АНТОНИЙ. Помолчи пока, Пинарий. Пизон, прошу тебя, читай, что дальше?
  ПОЗИОН. Наследники второй ступени дальше. Коль кто-то из троих погибнет раньше, наследство получают эти люди. И Децим Брут здесь упомянут также.
  АНТОНИЙ. Поскольку, к счастью, живы трое первых, второй ступени нечем поживиться.
  ПИЗОН. Но все же их прочту.
  АНТОНИЙ. Конечно. Позже. Недвижимость кому оставил Цезарь?
  ПИЗОН. Сады близ Тибра отданы народу. Еще указаны раздачи денег. Всем римским гражданам по равной доле, по триста золотых.
  АНТОНИЙ. Вот это мило! Не знаю, где лежит вся эта сумма, но римляне должны быть благодарны хотя бы за намеренье такое.
  ПИЗОН. Здесь сказано, что Цезаря наследство к моменту составленья завещанья ...
  АНТОНИЙ. Не надо говорить сейчас о цифрах. Нам надо все пересчитать подробно. Здесь документ, которому полгода. Конечно, устарели эти цифры.
  ПИЗОН. Насколько понимаю я, Антоний, не стал беднее Цезарь за полгода. Пожалуй, что он стал еще богаче.
  АНТОНИЙ. Обсудим это, я сказал, позднее.
  ПИЗОН. Октавия необходимо вызвать, чтоб он вступил в законное наследство.
  АНТОНИЙ. Он далеко сейчас, давно в отъезде. Приедет, и, конечно, все обсудим.
  ПИЗОН. Раздачи денег...
  АНТОНИЙ. С этим тоже позже. Что там еще?
  ПИЗОН. Раздачи ветеранам.
  АНТОНИЙ. Ну, это тоже денег требует.
  ПИЗОН. Конечно.
  АНТОНИЙ. И это тоже мы обсудим позже. Теперь же мы займемся погребеньем.
  ПИЗОН. Казна его, насколько понимаю, тобой была изъята...
  АНТОНИЙ. Все свободны!
  ПИЗОН. Пришла пора отдать ее владельцам.
  АНТОНИЙ. Пизон! Ты слышал? Я сказал: "Свободны!". Мне нужно речь надгробную готовить. Ступай теперь и не мешай мне думать.
  ПИЗОН. И все же я хотел бы...
  АНТОНИЙ. Позже! Позже. Ступай, а я займусь надгробной речью.
  
  (Пизон не довольный уходит).
  
  ЗАГОРОДНЫЙ ДОМ БРУТА
  
  Марк Юний Брут
  Порция, его жена
  
  ПОРЦИЯ. Встревожен ты, мой Марк.
  БРУТ. Да. Дело плохо.
  ПОРЦИЯ. Скажи мне, Брут, что плохо, и насколько?
  БРУТ. Так плохо, что и хуже не бывает. Антоний возмутил коварно толпы. Актерство в нем сказалось в полной мере. Обставлено все было в лучшем виде. Пизон доставил Цезаря на форум, принес его торжественно и чинно в гробу слоновой кости с покрывалом из пурпура и с золотым шитьем. Пред гробом положили ту одежду, в которой он в сенате был...
  ПОРЦИЯ. Зарезан? Кровавые одежды - это вызов. Но в этом я беды большой не вижу.
  БРУТ. Бой барабанов, громкий и ритмичный сопутствовал всей этой мрачной сцене. Солдаты в такт мечами ударяли, и звон щитов стал музыкой последней, которую его услышит тело. Потом его перенесли на ростры. Разжалобит способна эта сцена какое хочешь каменное сердце. Толпа заголосила от рыданий. Вдруг наступила тишина. Антоний на возвышенье вышел пред толпою и произнес надгробный панегирик. Перечислял он титулы и званья, все должности, победы и заслуги. Прочел постановление сената о том, что Цезарь признан гражданином, о том, что он по праву был увенчан, отечества отцом был также назван. Практически, он назван был священным. Затем прочел он текст присяжной клятвы, которую сам Цезарь и придумал, в которой присягавший обязался быть верным, защищать ценою жизни отечества отца, коль будет нужно. Он каялся, что выполнить не смог он, не защитил его ценою жизни - того, кому он также присягал. И бил себя он в грудь, и сокрушался, что наказать не может за убийство, поскольку, мол, сенат решил, чтоб миром все кончилось, и объявил прощенье.
  ПОРЦИЯ. Прощенье! Тем, кто бился за свободу! Вам не прощенье нужно - благодарность! И этого, скажу я, будет мало! Сенату наградить достойно нечем героев, что решились на поступок, который Рим спасал от тирании!
  БРУТ. Давно уж речь такая не ведется, сенат забыл, что Цезарь был тираном, и речь велась теперь лишь о прощеньи. В сенате это было лишь обидно, на форуме уже опасно стало. Прощенье стало слишком эфемерным, а обвиненье - яростным и лживым. Так вывернуть сумел все Марк Антоний, что мы теперь уж не тираноборцы, а подлые предатели, убийцы.
  ПОРЦИЯ. Надеюсь, что народ был не согласен?
  БРУТ. Народ глотать готов любое блюдо, приправленное сильными страстями. Скажи ему: "Ату! Хватай бандитов!" - народ сперва их схватит, растерзает, а после только, может, станет думать, бандиты ль это были, или жертвы.
  ПОРЦИЯ. Мне, Марк, становится теперь так жутко...
  БРУТ. Тебе еще не все порассказал я. Антоний перечислил все победы, и говорил о них он нарочито. Затем сказал, что жизнь свою отдал бы, чтоб только жив остался Юлий Цезарь.
  ПОРЦИЯ. Все это - театральные эффекты.
  БРУТ. Конечно, но об этом кто же знает? Антоний голосил, как поросенок, которого пытаются зарезать. Потом заговорил он о раздачах, которые оставил в завещаньи для граждан Рима и для ветеранов, для воинов своих Гай Юлий Цезарь. Он называл немыслимые суммы и обещал их выдать непременно. Хоть знают все, что он казну присвоил, и вряд ли он расстанется с деньгами. Но плебс ведь и не ведает об этом. У них глаза блестели как монеты. Растроганные этаким посулом, они заголосили втрое громче. В огонь кидали женщины одежды, бросали амулеты, украшенья, щиты свои сжигали ветераны, костер чадил от буйволовой кожи. Потом народ разграбил и разрушил дома, в которых есть республиканцы. Наш дом, похоже, тоже пострадает. Как хорошо, что мы ушли оттуда! Толпа, желаньем мести возбудившись, увидела цезарианца Цинну. Тут кто-то крикнул: "Бейте, это Цинна!". Толпа его мгновенно растерзала. Им было имя Цинны ненавистно. Хоть это был совсем не Луций Цинна, а родственник его какой-то дальний. Успел он перед смертью это крикнуть, да ведь его никто уже не слушал. Когда ошибку эту осознали, тогда досталось и убийцам Цинны. Толпа такая тем уже опасна, что жажда убивать в ней так пылает, сильнее страха, и сильней рассудка. Им лишь бы гнев сорвать на ком придется.
  ПОРЦИЯ. Тогда скажу Юпитеру спасибо, что ты живым, мой Брут, домой вернулся!
  БРУТ. Ты, Порция, живого видишь Брута? Но Брута больше нет в живых, поверь мне! Я вижу без прикрас, что будет дальше. Тиран повержен - новый вырастает. Толпа теперь Антония возвысит. Наследует он Цезарю в тиранстве. Гражданская война опять начнется. Для Брута больше в Риме нету места. Убьют теперь и Кассия, и Брута, Стратона и Валумния, и Каску, и Децима и всех тираноборцев. И набело историю напишут, где проклянут и с грязью нас смешают.
  ПОРЦИЯ. Но ты ведь, Брут, не сдашься?
  БРУТ. Нет, не сдамся! Мы будем до конца теперь бороться. Антонию войну я объявляю. Я, помнишь, раньше умереть стремился, окончить жизнь хотел самоубийством. Была надежда возвратить свободу. Не много ль лучше - умереть сражаясь?
  ПОРЦИЯ. И я хочу такой же точно смерти!
  БРУТ. Нет, Порция, постой... Оставь свой пафос. Я не хочу такого окончанья. Хоть мы идем на смерть, я понимаю, что этот путь - не самый лучший способ бороться за свободу и за счастье.
  ПОРЦИЯ. Какой же лучше путь?
  БРУТ. Пока не знаю. Но верю я, что путь другой найдется. Не нами, может быть, но кем-то... Позже. Не может счастья принести убийство. Убийство - самый неприглядный выход из тупика, где выхода нет вовсе ... Но погоди! Что, Порция я вижу?
  ПОРЦИЯ. Что видишь ты, мой Брут?
  БРУТ. Ведь это... Цезарь?!
  
  (Входит призрак Цезаря - бледный, в бесцветных одеждах, Порция, не глядя на него, медленно отходит в сторону)
  
  ПРИЗРАК ЦЕЗАРЯ. Да, Брут, как видишь, я. Ты не ошибся.
  БРУТ. Ты жив? Иль я убит?
  ПРИЗРАК. Ни то, ни это. Твоей душе открылся мир загробный. Случается такое пред смертью.
  БРУТ. Так, значит, я умру.
  ПРИЗРАК. Еще не скоро. Но пара лет - практически ничто.
  БРУТ (С ударением на слово "теперь"). Зачем же ты ко мне теперь явился?
  ПРИЗРАК. Комедия, как видишь, затянулась. Ты проиграл, мой бедный Юний Брут. И мне тебя немного даже жалко.
  БРУТ. Я проиграл? А ты?
  ПРИЗРАК. Я победил. Монархию я создавал и создал. Хотел создать династию - свершится. Единовластье станет популярным, поскольку оно сильно упрощает проблему управления народом. А называть его, как хочешь, можешь. Хоть демократией, хоть диктатурой масс. Но главное, чтоб был один начальник, над всеми главный и на все способный. Я научился этому в Египте. Конечно, лучше, чтоб он звался Богом. Я к этому шагал неотвратимо. Вы Цезаря убили, но система теперь сама раскручиваться будет. И даже, Брут, поверишь ли, не знаю, мое влиянье сильно так сказалось, что мой пример и боги оценили. С республикой покончат и они. Не будет многобожья на Олимпе. Останется единый бог.
  БРУТ. Юпитер?
  ПРИЗРАК. Забудь об этом слове. Ведь у Бога одно лишь имя может быть.
  БРУТ. Какое?
  ПРИЗРАК (усмехаясь). Какое? Разумеется, лишь "Бог". Нет Бога кроме Бога. Понимаешь? Такое мненье скоро утвердится. А кто виновен в этом? Юлий Цезарь. Вначале было только имя "Цезарь", теперь же, "Цезарь" - это пост высокий. Свое я имя переделал в титул. Твое же прозвучит теперь проклятьем.
  БРУТ. И где же справедливость?
  ПРИЗРАК. Справедливость? Ты где отрыл, Марк Юний, это слово? (В зал) Эй, вы! Да, все вы там, за этой сценой! Вы тоже справедливости хотите? Забудьте это слово. В мире нету, и не было, и вряд ли будет позже ни слова, ни понятия такого. С чего решили, что она должна быть? Есть только пожирание друг друга. А "справедливость" - это только повод, чтоб заколоть соседа или брата. Причины же - совсем в другом таятся. Нажива, слава, деньги, власть, влиянье - вот это поважнее аргументы!
  БРУТ. Как хорошо, что только я и слышу жестокие теории такие. Как хорошо, что Порция не слышит.
  ПОРЦИЯ. Не слышит что? Ты с кем сейчас, Марк Юний, так горячо, так возбужденно спорил?
  БРУТ. Всего лишь со своим воображеньем.
  
  (Брут идет к Порции прямо через Призрака, Призрак не хочет сторониться, но Брут не обращает на него внимания, и, наконец, Призрак отходит вглубь сцены, Брут подходит к Порции, обнимает ее).
  (Входит Антоний).
  
  АНТОНИЙ. Я знал, что вы скрываетесь на вилле. И это, в общем, верное решенье.
  БРУТ. Антоний, ты пришел незваным гостем.
  АНТОНИЙ. Ты, Брут, незваным будешь в Риме. За Цезаря я обещал не мстить вам, но берегись быть в чем-то виноватым! Тебе вину любую я припомню. Вот мой совет: езжай-ка ты подальше.
  
  (Входит Центурион).
  
  ЦЕНТУРИОН. Антоний, сообщение из Рима.
  АНТОНИЙ. Что в нем?
  ЦЕНТУРИОН. К тебе - Октавия посланье.
  АНТОНИЙ. А ну-ка дай сюда. (Вскрывает свиток, читает). "Гай Юлий Цезарь к тебе, Антоний, пишет это слово..." Вот это новость! Новый Юлий Цезарь! Он имя взял себе по завещанью. Ну, что ж, хоть это будет непривычно, скажу я даже, несколько смешно, но в этом праве есть своя законность. Что ж дальше? (Пробегает глазами текст). Отчитаться должен в средствах я перед ним? С какой же это стати? И возвратить три четверти наследства? Щенок! Он забывает: я - Антоний! (Рвет послание). Ну, погоди, расправлюсь я с тобою.
  (Вбегает легионер и передает сверток центуриону, центурион бегло смотрит на него и передает Антонию).
  
  ЦЕНТУРИОН. Еще Лепид письмо тебе отправил.
  АТОНИЙ. Лепид? А ну-ка дай. О чем он пишет? "Приехавший внезапно Гай Октавий потребовал три четверти наследства. Не дожидаясь выдачи всех денег, усыновление он закрепил законом, теперь зовет себя он Юлий Цезарь. Велел раздать он деньги ветеранам, из собственных своих семейных средств. Войска теперь его зовут кумиром и за него стоят они горою. Октавий стал весьма серьезной силой, с ним не считаться будет очень трудно". Как быстро заварилась эта каша!
  БРУТ. Как много претендентов на тиранство! Сожрали бы теперь они друг друга.
  АНТОНИЙ. С Октавием мы как-нибудь поладим. А для начала мы съедим тебя.
  
  
  (Призрак Цезаря выходит из глубины сцены и обращается к зрителям, показывая на Брута).
  
  ПРИЗРАК. "Не может счастья принести убийство. Убийство - самый неприглядный выход из тупика, где выхода нет вовсе".
  
  (Занавес).
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"