Жан-Поль мчался в шикарной машине по современной автомагистрали, окруженной с обеих сторон густым лесом в пестром осеннем убранстве. Глупый шершень бился в боковое стекло, пытаясь вылететь наружу, и Жан-Поль подумал было прихлопнуть его, но ему представилось мерзкое пятно на стекле и он передумал. Нажав на кнопку, он опустил стекло и шершень улетел прочь.
Начинало смеркаться. Встречные машины слепили фарами и раздражали красивого и богатого, иначе говоря, состоявшегося человека средних лет, носившего к тому же звучное имя Жан-Поль Дюпре д'Арвиль. Жан-Поль мигал светом фар, но далеко не каждый водитель встречных авто переключал даже после такой настойчивой просьбы дальний свет на ближний. Особенно неприятно было, когда шоссе поворачивало влево. На некоторое время Жан-Поль был ослеплен встречными огнями и не мог разглядеть не то, чтобы шоссе, но даже стоящих по его краям деревьев. Приходилось ориентироваться по задним огням машин, идущих впереди.
- Чтоб они все пропали! - выругался Жан-Поль.
Когда шоссе в очередной раз резко повернуло налево, встречная полоса оказалась совершенно свободной. Это было приятной неожиданностью. Так совпало, что и попутные машины как-то рассосались, передние скрылись из виду, а задние еще не вынырнули из-за поворота. Можно было подумать, что на шоссе и вовсе не осталось ни одной машины. От этой мысли стало жутковато. 'Ерунда, - подумал Жан-Поль, - устал сегодня, вот и лезет в голову всякая ерунда'. Он вдруг ощутил, что потянуло холодом. Лес перестал казаться таким красивым и приветливым. Впрочем, в машине было тепло. Пошел град, и пришлось включить дворник. Его размеренный ход внес приятное разнообразие в зияющую пустоту ощущения зябкости, которая вдруг возникла где-то в самой глубине души Жан-Поля. 'Нервы, - подумал он, - Сейчас приеду, приму теплую ванну, выпью бокальчик Шардоне, может быть поймаю по ТВ что-нибудь ненавязчивое, тихое, спокойное. Никого сегодня не жду, можно расслабиться. Жена на курорте, так что я себе сам хозяин'.
Почему-то не появлялись больше встречные машины. И задние так и не появились из-за поворота. Примерно полчаса Жан-Поль ехал по абсолютно пустому шоссе. 'Черт знает, что такое!' - выругался он про себя. Это уже становилось неприятным.
Город оказался абсолютно пуст, хотя светофоры работали, витрины магазинов были освещены как обычно, и в домах кое-где горел свет. Ни одного прохожего, ни одного постового, никого. Только один нищий невозмутимо рылся в мусорном баке. Он подумал было окликнуть его, но нищий был так отвратителен, что он передумал. Этот нищий был по-видимому, старик, вида был наимерзейшего, со свисающей слюной или чем-то там еще. Кроме того, он, вероятно, завшивел. От него к тому же так воняло, что даже из окна автомобиля Жан-Поль ощущал этот запах гниющего тела, грязи, застоялой мочи и кала. Его просто передернуло от мысли об общении с этим мерзким человеком: ни один филантроп не снизошел бы до разговора с этой вершиной человеческого падения.
Поставив машину в гараж, Жан-Поль, не в силах понять причину столь внезапного исчезновения рода людского, стремглав поднялся в дом и схватил телефон. Ни один из известных номеров не отвечал. Везде - длинные гудки. Даже по междугородней линии. Он, кажется, сейчас обрадовался бы даже коротким гудкам. Хоть какой-то признак жизни, хоть одна линия была бы занята! Он набирал номера уже не задумываясь, первые попавшиеся сочетания, какие только могли придти в голову - везде длинные гудки.
Отшвырнув телефонную трубку, Жан-Поль подбежал к телевизору. Ни по одному каналу ничего не показывали. Только один из кабельных каналов выдал табличку с надписью 'Извините, у нас технический перерыв'.
'Я болен', - подумал Жан-Поль. Наверное, это какое-то психическое расстройство. Надо расслабиться, отдохнуть. Поесть, выспаться. Завтра все пройдет.
Он попытался поесть, но аппетит куда-то пропал. Силой запихнул в себя что-то съедобное, принял двойную дозу снотворного и часа через полтора провалился в сон прямо на диване, не раздеваясь.
На следующий день люди не появились. Он не понимал, что с ним происходит, раздражался, молился, проклинал, рыдал и истерично смеялся, несколько раз возобновлял попытки дозвониться до людей по телефону, то вдруг выходил на улицу, заходил в магазины, бары, отели.
Во второй половине дня он уже мечтал найти этого бедолагу нищего, но его и след простыл.
Ночь не оставила его в покое, а лишь увеличила страхи, и для того, чтобы заснуть, опять пришлось прибегнуть к помощи снотворного.
На следующий день он бил витрины, заходил в офисы и другие здания, куда ни за что не пошел бы, будь в городе люди. Он мог брать в магазинах и зданиях все, что ему заблагорассудится, но ничего этого ему не было нужно. Ему были нужны люди.
Свой любимый автомобиль он бросил. Ему не хотелось никуда ехать. Он, конечно, мог бы куда-то поехать. Даже очень далеко он мог бы поехать, ведь при необходимости, он, скорее всего, мог бы заправить авто, потому что заправки были с виду исправны.
Но он боялся других городов. Этот город, его родной, стал ему чужим и страшным, а остальные города теперь казались воплощением ужаса.
Самое ужасное было в них то, что там - он в этом был уверен - никого не было. В этом городе был этот отвратительный нищий, и поэтому город был не так страшен. Надо было только найти его. Его можно отмыть, его можно окультурить, а даже если и нельзя - черт с ним! С ним, по крайней мере, можно общаться. Можно предложить ему что-нибудь выпить, чтобы от него не так сильно воняло мочой. Может быть, запах алкоголя перебьет хоть капельку этот мерзкий запах мочи и кала.
Три с лишним недели Жан-Поль был один на всем белом свете. Он был хозяином планеты, но он не был даже хозяином своей собственной жизни, ибо то, что с ним случилось, было страшно, непонятно, ужасно!
В середине четвертой недели он нашел, наконец, нищего. Он окликнул его, нищий оглянулся и ударился в бега. Жан-Поль умолял его не убегать. Он просил остановиться. Он бы догнал его, конечно, в поле или на дороге, но в городе - нищий свернул куда-то в подворотню и бесследно исчез.
После этого Жан-Поль вынес еще одну неделю полного одиночества.
Он придумал имя этому нищему. Почему-то ему пришло в голову, что его зовут Эдд. Такое странное, чужое имя - не известно почему - ему больше всего подходило. Даже и не французское вовсе. Он не думал об этом. Он просто ходил и умолял: 'Эдди, чертов мерзавец, где ты? Умоляю, не прячься!'
Он писал крупно белой краской на асфальте 'Эдди, поговори со мной!' и 'Эдди, не прячься!' и прочее и прочее.
Он потерял счет времени. Никого не было в этом мире, хотя электричество почему-то оставалось. Продукты питания портились, но консервов и того, что лежало в морозильниках и холодильниках хватит на тысячу веков Жан-Поля. Почему Эдди рылся в помойке? Разве нельзя по-человечески поесть в магазине? От ресторанов мало толку, потому что в них никто не готовит еду, но в продуктовых магазинах еда доступна и сохраняла еще свои нормальные свойства. Не было уже свежего хлеба, ну да не хлебом же единым жив человек!
Жан-Поль представлял, как он помоет Эдди в своей ванной, они подберут ему костюм от Кардена, и будут пить Кальвадос и рассуждать об этой жизни. Жизнь не казалось такой уж страшной, если в городе Жан-Поль был не один, а их было двое.
Эдди нигде не было. Но Жан-Поль не терял надежды.
Когда через четыре месяца он нашел нищего, тот был еще втрое более отвратителен, чем ранее, если только это было бы возможно. Он уже не убегал. Он преспокойно сидел на краю мусорного бака и рылся в какой-то ворвани.
- Эдди, милый, не убегай, ладно? Послушай, я не сделаю тебе ничего плохого! Только не убегай.
Эдди, или как его там звали, равнодушно посмотрел на Жан-Поля и продолжал свои исследования отбросов.
- Ну, хорошо, ты молчи, если не хочешь говорить, только не убегай. Пожалуйста! Эдди, ты мне нужен!
Нищий был невозмутим.
- Послушай, Эдди, пойдем ко мне! Примешь ванну, посидим, поболтаем: Покурим. - сам Жан-Поль не курил, но чувствовал, что если это поможет ему сблизиться с Эдди, то он готов на эту жертву.
Эдди молчал. Слабый отблеск заинтересованности мелькнул на мгновение на его лице и бесследно исчез.
'Я буду терпелив, я приручу его к себе, я сделаю из него друга, не оставаться же мне одному в этом страшном, жестоком, неуютном мире, черт подери!'
- Эдди, - сказал Жан-Поль, - послушай, чертов Эдди, ты мне нужен. Я умоляю тебя, я прошу, пошли со мной. Я хочу быть с тобой. Я хочу быть твоим другом. Не оставляй меня, Эдди, милый! Черт тебя дери, Эдди, я - твой друг! Я за тебя жизнь отдам, потому что одному мне впору свихнуться на этом свете. Только мысль о том, что ты тоже есть в этом городе, поддерживала меня все это время. Эдди, подонок, я люблю тебя, чертов нищий! Только не молчи! Хотя бы не убегай.
- Послушай, Жан-Поль - произнес вдруг Эдди глубоким бархатным баритоном. - Ты ведь сам этого хотел. Разве это не твои слова: 'Чтоб они все пропали!'? Вот они и пропали. Я сделал тебе эту любезность, просто чтобы посмотреть, что ты будешь делать.
- Ты? Ты сделал?
- Что тебя удивляет, Жан-Поль?
- Ты - нищий?
- Разве я просил у тебя милостыню? С чего ты решил, что я - нищий?
- Ты возишься в помойке, от тебя воняет за версту! Ты выглядишь жалким и ничтожным! Ты - нищий, а кто же еще! Вдобавок еще и сумасшедший нищий, раз считаешь, что можешь по своему желанию убирать людей.
- Куда же они в таком случае пропали?
- Я не знаю. Но не может быть, чтобы ты их убрал!
- У тебя есть другие объяснения происходящего?
- Нет, но я тебе не верю.
- Знаешь, Жан-Поль, я ведь и не прошу тебя верить мне. Ты хотел со мной говорить, ты умалял меня, я разговариваю. Ты не веришь - это твое дело. Что же ты тогда стоишь тут? Иди по своим делам. Я тебя не задерживаю.
- Но, Эдди! Не сердись! Пусть все будет, как ты говоришь, хорошо, ты убрал всех, я верю. Хотя я не понимаю, как тебе это удалось. И откуда ты знаешь, что я такое сказал. Кто ты? Зачем ты так поступаешь?
- Жан-Поль, я поступаю так, как мне заблагорассудится. К счастью для вас, людей, я не часто прислушиваюсь к вашим просьбам. Деревья, что шуршат листвой и просят о дожде или о ветре, часто гораздо больше заслуживают того, чтобы быть выслушанными, чем вы, люди.
- Почему ты говоришь о людях 'вы'? Разве ты - не человек?
- Ты шутник, Жан-Поль. Я не человек, конечно. Мне нет до вас дела. Вы погрязли во вражде и в ненависти, вы убиваете не для того, чтобы насытиться, а по низменным интересам, но чаще - вовсе без всякого проку для себя. Ты не хуже других, Жан-Поль, но ты и не лучше их. Ты обычный, такой как и все вы, человек, не способный любить свою жену, работу, страну, планету, природу, пользующийся всем, что я вам дал и не уважающий ничего и никого. Я не ставлю целью исправить вас, ибо исправлять - значит переделывать. А я свои творенья не переделываю. Новые, они будут не те, что были. Идеальных планет я наделал множество. Эта - производственный брак. Я прихожу сюда только к своим любимцам - крысам и тараканам. Это - лучшее, что есть на этой планете. Они хороши. На других планетах их нет. Заны попросили меня избавить их планету от тараканов и крыс. Это была их единственная просьба за три миллиона лет. Я выполнил ее, хотя мне было не приятно, что они не оценили мои детища. Дзельбы просили меня убрать клещей, но терпимо относились к крысам и тараканам. Их просьбу я тоже выполнил. Кванам не понравились скорпионы, Друмсам - ядовитые змеи, Глёнкам - болезнетворные вирусы, Зурмы опасались слонов, Крембры - лошадей, и так далее и так далее. Единственное достоинство Землян состоит в том, что ни один вид животных, насекомых, болезнетворных бацилл или вирусов они не просили меня истребить. Они сами истребляют животных, а в остальном принимают мир таким, каков он есть. Но они надоели мне просьбами о богатстве, о славе, о сохранности материальных благ и их дальнейшем приобретении. Они умоляют меня заботиться о том, о чем могут позаботиться сами, и ни разу не попросили того, ради чего достойно было бы отвлекать меня от моих дум. Я люблю Землю. Я обожаю посещать её, я развлекаюсь, наблюдая за тараканами, крысами, змеями, скорпионами и прочими отверженными творениями - за всеми теми, которых хотя бы кто-то не оценил в других мирах. Ты, Жан-Поль, мне не интересен. Я выполнил твою просьбу просто подобно тому, как ты иногда выпускаешь на волю шершня, бьющегося о стекло твоего автомобиля. Он имеет острое желание улететь, тебе наплевать на его желание, ты можешь убить его, а можешь выпустить, смотря по тому, что тебе придет в голову. Мне пришло в голову удовлетворить твою просьбу. Не докучай же мне больше.