Жу Вд Арк : другие произведения.

И Они Учат Нас Жить!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Гротескная сказка по мотивам миниатюр и других произведений.
  
  
  сценарий
  
  Гротескно-ироническая трагикомедия
  о вмешательстве богов в человеческую жизнь
  в форме сборника киноминиатюр
  
  ПОЯСНЕНИЯ
  
  Божественное начало, Автор, Творец и так далее - один и тот же актер. Лысоват, с усами, без бороды, высокий и худой (типаж Ильи Оленникова). Одет по-современному. На голове нимб. На коленях - компьютер Ноутбук. Движения плавные, вид величественный.
  Критик, Сатана - один актер. Полноват, ниже ростом. С бородкой клинышком, без усов (типаж Юрия Стоянова). Одет в спортивную форму. Постоянно занимается на каких-нибудь тренажерах, либо мажется дезодорантами, пьет баночное пиво, или жуёт жевательную резинку. Чаще всего делает это всё одновременно.
  В других главных ролях также преимущественно актеры одни и те же, минимальным общим числом.
  
  ВЕЧНЫЙ ШУТ
  ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
  
  На черном фоне качаются на качелях Автор и Критик. У Автора значок 'Автор', у Критика - надпись на футболке 'Критик'.
  
  Автор: Хаос. Надоело. Хочется творить. (Открывает ноутбук).
  Критик: Дозрел!
  Автор: Что ты имеешь в виду?
  Критик: Давно пора.
  Автор: Я только что решился, а ты говоришь, давно? Можно подумать, что ты ждал этого от меня.
  Критик: Я ждал целую вечность.
  Автор: Глупости. Вечности не было! (Захлопывает ноутбук).
  Критик: А что было?
  Автор: Ничего. У меня ничего не было.
  Критик: А у меня?
  Автор: Тем более. Я ещё ничего не создал, а ты уже критикуешь.
  Критик: Я ещё ничего не критиковал, а ты уже протестуешь.
  Автор: Хватит!
  Критик: Давно пора.
  Автор: Хватит хаоса.
  Критик: А разве бывает что-то иное?
  Автор. Да. Слово. Моё слово. Путь оно будет.
  Критик: Ничего значительного. Ничего нового. Ничего удивительного.
  Автор: Вначале было слово. Вот оно.
  Критик: На каком языке?
  Автор: На моем.
  Критик: И на моём тоже, я же тебя понимаю.
  Автор: Я тебя ещё не придумал.
  Критик: С кем же ты споришь?
  Автор: С самим собой.
  Критик: У тебя раздвоение личности?
  Автор: Двух личностей нет. Ты ещё не доказал, что ты - личность. Личность здесь только одна.
  Критик: И это ты, конечно же! А ты это уже доказал? Чем?
  Автор: Я намереваюсь творить.
  Критик: Для кого? Для себя? Зачем?
  Автор: Без этого скучно.
  Критик: А с каких это пор творчество для себя стало заслугой перед другими?
  Автор: Всегда так только и было и всегда только так и будет.
  Критик: Всегда? Ты всегда только намереваешься!
  Автор: Ты мешаешь. Исчезни.
  (Критик исчезает).
  Автор: Так-то лучше.
  (пауза)
  Автор: Вначале было слово.
  (пауза)
  Автор: К кому оно было обращено?
  (пауза)
  Автор: Критик, появись.
  (Критик появляется)
  Автор: Да будет свет.
  Критик: Чубайс! (пожимает плечами).
  Автор: А ну-ка не ругайся. Не нравится? Да будет тьма.
  Критик (шепотом): Тем более Чубайс! (кривит губы, но никто этого не видит).
  Автор (не слышит критика): Что ты молчишь? Где ты? Что ты делаешь? Да будет свет.
  (Критик делает непристойные движения - показывает язык, кривляется)
  Автор: Тьфу ты! Да будет тьма.
  (Критик заходит за спину автора)
  Автор: Да будет свет. Где ты? Как неудобно искать в хаосе! Да будет твердь и да будет море и да будет небо!
  (Критик падает вниз)
  Автор: И да будем мы на тверди.
  (Автор тоже падает вниз)
  Автор: Да не будем мы падать!
  (Критик и автор повисают в воздухе)
  Автор: Да будет твердь небесная и мы на ней.
  (Появляется сплошная твердь)
  Автор: Ничего не видно. Да будет твердь небесная прозрачна.
  (Оба стоят на тверди небесной прозрачной)
  Критик: Ну?
  Автор: И это хорошо.
  Критик: Хватит на сегодня уже.
  Автор: Пожалуй:
  Критик: Слава богу!
  Автор: А вот это - правильно.
  (Критик беззвучно смеётся)
  Автор: Да будет тьма.
  Критик: Зачем?
  Автор: Так спать удобнее.
  Критик: Но я ещё не хочу спать.
  Автор: Творец не снисходит до желаний публики. Ты - публика. Мне нет до тебя дела.
  
  ДЕНЬ ВТОРОЙ
  Критик спит, Автор просыпается.
  Автор: Да будет свет.
  Критик: Я ещё не выспался.
  Автор: Так тебе и надо. Да будет вечно так. Да будет свет сменять тьму.
  Критик: А спать когда?
  Автор: Когда тьма сменит день.
  Критик: И да будет свет, когда хочется проснуться, и да будет тьма, когда хочется спать!
  Автор: Нет, так не годится!
  Критик: Годится! Годится!
  Автор: Нет! Не да будет так. Да не будет так. Да так не будет! Да будет свет, когда ещё хочется спать, и да будет тьма, когда ещё не хочется спать!
  Критик: Всё испортил, испортил всё!!!
  Автор: И возрадовался я.
  Критик: А я?
  Автор: А тебя ещё нет.
  Критик: Вот же я!
  Автор: Да не будет тебя.
  (Критик исчезает)
  Автор: Так-то лучше. Критикам пол работы не показывают.
  (пауза)
  Автор: Нет, я так не могу. Тихо как-то. Слишком скучно. Да будет там внизу хоть что-нибудь. : Появилось? Я же спрашиваю! Что? Не кому ответить? Да будет Критик.
  Критик: Ничего не появилось.
  Автор: Почему?
  Критик: А бог его знает.
  Автор: Нет, я не знаю.
  Критик: Ну, а коли ты не знаешь, то кому ещё знать, что там должно появиться?
  Автор: Путь появится трава и деревья.
  Критик: А что это?
  Автор: Это что-нибудь хорошее, что уже было.
  Критик: Плагиат.
  Автор: Путь тогда это будет что-нибудь хорошее, чего не было.
  Критик: Чуждо, не понятно, не возможно!
  Автор: А что возможно?
  Критик: Шут его знает.
  Автор: Ага! Значит ты! Ты знаешь! Ну, тогда марш выполнять! Пусть оно : это : Да будет!
  Критик: Что да будет?
  Автор: Сам знаешь, что! Трава!
  Критик: А какая она?
  Автор: Да хоть какая. Пусть да будет.
  Критик: Такая что ли?
  Автор: Больно маленькая какая-то:
  Критик: Мы же на небе. Мы далеко. Вот она и кажется маленькой.
  Автор: Пусть будет побольше.
  Критик: Невозможно. То, что есть, уже назвали травой.
  Автор: Пусть ещё тогда что-нибудь да будет. Побольше.
  Критик: Деревья что ли?
  Автор: Ну, хотя бы.
  Критик: А какие они?
  Автор: Не зли меня.
  Критик: Почему?
  Автор: Сотру.
  Критик. Было такое уже.
  Автор: Да будут деревья и да будут они больше травы.
  Критик: А для чего это всё?
  Автор: Да будет тьма.
  Критик: Я ещё не хочу спать.
  Автор: Так и полагается.
  Критик: Не справедливо!
  
  ДЕНЬ ТРЕТИЙ
  Критик спит, Автор просыпается.
  Автор: Да будет свет.
  Критик: Я не выспался.
  Автор: Так и должно быть.
  Критик: Не целесообразно!
  Автор: Что мне теперь каждый раз самому обо всем заботиться? Да будут светила. И да будут они включаться, когда ему ещё хочется спать, и да будут они выключаться, когда ему ещё не хочется спать.
  Критик: Я в ловушке. Придется научиться видеть в темноте.
  Автор: Не поможет.
  Критик: Почему?
  Автор: Я ещё что-нибудь придумаю.
  Критик: Зачем?
  Автор: Потому что я - автор.
  Критик: И долго?
  Автор: Не знаю.
  Критик: А мне-то каково?
  Автор: Мне нет дела до публики. Я - Автор.
  Критик: А вот ты скажи тогда:
  Автор: Да будет тьма!
  Критик: Так не годится!
  
  ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
  Критик спит, Автор просыпается.
  Автор: Светило, работай! Да будет свет.
  Критик: Я не выспался.
  Автор: Да будут звери и птицы, и рыбы.
  Критик: И мухи и комары, и змеи, и черви, и пауки, и клопы, и клещи, и крысы, и тараканы, много тараканов и крыс!
  Автор: Ладно, пусть будут. Должны же мои звери и рыбы и птицы чем-то питаться.
  Критик: И пусть мои змеи и комары, и черви, и клещи и клопы питаются твоими зверями и птицами.
  Автор: Как ты мне надоел!
  Критик: И пусть тобой они питаются.
  Автор: Нет!
  Критик: Почему?
  (Автор убивает комара на щеке)
  Автор: Хватит! Мне это не нравится.
  Критик: Творец! Ты убиваешь свои создания!
  Автор: Потому что они плохо себя ведут.
  Критик: Они пред тобой постоять не могут за себя. Дай им язык. Пусть они обратятся в тебе со своими проблемами.
  Автор: Нет. Я хозяин своим творениям. Не я для них, а они для меня.
  Критик: Вот это сказал! Надо бы это запомнить.
  Автор: Светило! Спать пора!
  Критик: Я ещё не хочу спать!
  Автор: Да будет тьма.
  Критик: Бессовестно! Бессердечно! Долго ещё будет продолжаться твой беспредел?
  Автор: Пока не закончится твоё шутовство.
  Критик: Значит - вечно.
  
  ДЕНЬ ПЯТЫЙ
  Критик спит, Автор просыпается.
  Автор: Да будет свет. Светило, работай! Ты что из меня Петуха хочешь сделать? Само помни свои обязанности.
  Критик: Опять я не выспался.
  Автор: Сегодня будет не до сна. Сегодня я буду лепить человека. По образу своему и подобию.
  Критик: Была охота руки марать. Сначала создай водопровод с горячей водой.
  Автор: Кажется, воды я создал предостаточно.
  Критик: Перестарался, да. Но она холодная.
  Автор: Где - как.
  Критик: Большей частью.
  Автор: И это хорошо. Освежает.
  Критик: Мёрзну. Не люблю холод.
  Автор: Покройся шерстью.
  Критик: (покрывается шерстью кое-где) Мне не нравится.
  Автор: Мне это приятно. Так и оставайся.
  Критик: Вечно он меня обижает, и пожаловаться некому.
  Автор: Дай мне чего-нибудь липкого.
  Критик: Да сколько угодно. Это подойдёт?
  Автор: Что это?
  Критик: Мне откуда знать, чего ты насоздавал.
  Автор: Мне может не хватить.
  Критик: Пусть всегда этого на земле будет в избытке.
  Автор: Что это?
  Критик: Шут его знает.
  Автор: Шит? Хм. Так и назовем.
  Критик: Я сказал 'шут'.
  Автор: Это ты - шут. Всё! Хватит. Не мешай мне лепить.
  Критик: Зеркало принести?
  Автор: Обойдусь. А что это?
  Критик: Это - я.
  Автор: Тебя мне не надо. Я буду лепить по своему образу и подобию.
  Критик: А компанию ему?
  Автор: Компанию?
  Критик: Ну да. Как мы с тобой.
  Автор: Это, значит, чтобы ему было на кого сердиться?
  Критик: Ну, хотя бы.
  Автор: Тогда по твоему подобию. Сам лепи.
  Критик. Вот, пожалуйста (подает надувную куклу женщины).
  Автор: Почему ты слепил раньше меня?
  Критик: Я не тратил время на подробности.
  Автор: В этих подробностях много смысла.
  Критик: Какого?
  Автор: Много будешь знать - скоро состаришься.
  Критик: И чем это мне грозит?
  Автор: На тебя никто не будет обращать внимания.
  Критик: Тогда больше ни чем не буду интересоваться, чтобы не состариться.
  Автор: (держит в руках куклу мужчины) Вот он - Венец творенья! Человек!
  Критик: Что такое венец?
  Автор: Это означает, что он - самое лучшее, что есть в этом мире.
  Критик: А мы?
  Автор: Я еще лучше, но мы - не в счет.
  Критик: И лучше него уже ничего не будет?
  Автор: Никогда.
  Критик. Подумать только! Ты впервые в жизни взялся за работу, создал жалкую карикатуру на самого себя, ни на что не способную, ни к чему не пригодную, не способную даже создать таракана или клопа, способную только убивать всех, включая слонов и мамонтов, и объявляешь это венцом творения! То есть никогда во веки веков ты не создашь ничего лучше этого.
  (Автор задумчиво чешет лысину.)
  Критик: Сегодняшний день был твоим триумфом, остальное время будет, стало быть, закатом твоих возможностей, далее ты будешь только расхлёбывать последствия сегодняшнего деяния, будешь жалким слугой у своих творений. Они станут тебе жаловаться друг на друга, а ты как никчемный судья, будешь дотошно входить в их дрязги, чтобы, в конце концов, наказать и истца и ответчика! Это твое творение осуждено на краткую, но мучительную жизнь, и бесславную смерть. И это - венец твоего творчества. Какое счастье, что больше ты творить ничего не станешь. Так утешительно осознавать, что всё самое плохое мы уже видели.
  Автор: Ты многословен. Не мешай мне вдувать в него жизнь.
  Критик: Остальные и без твоего дыхания живут почему-то.
  Автор: Они - твари бессловесные.
  Критик: А этот к тому же ещё и будет говорить? Какой кошмар! Ты хочешь сказать, что он ещё и размышлять будет?
  Автор: Это как раз совсем не обязательно.
  Критик: Размышлять за него будет вот эта моя поделка.
  Автор: Такая же отвратительная, как и ты сам.
  Критик: Гораздо симпатичнее твоей. И с чего это ты приделал своему человеку хвост спереди?
  Автор: Это не хвост.
  Критик: Тем более. Надо подрезать.
  Автор: Рано. Позже. Сам подрежет, если понадобится. А у твоей поделки мускулы груди развиты сильнее, чем мускулы ягодиц.
  Критик: Это не мускулы.
  Автор: Тем более. Надо пригладить, чтобы ровнее было.
  Критик: Не надо. Давай их познакомим. Они сами пригладят всё, что надо. Свет потуши. Им спать пора.
  Автор: Только не вместе.
  Критик: Почему?
  Автор: Твоя поделка мне не нравится.
  Критик: А ему нравится.
  Автор: Не гаси свет.
  Критик: Светило само погаснет. Ты же его приучил к порядку. А моя поделка приучит к порядку твою поделку.
  Автор: Пропади ты со своей поделкой!
  (Критик и его поделка пропадают)
  
  ДЕНЬ ШЕСТОЙ
  Критик спит, Автор просыпается.
  Автор: Кукареку. Эй, петух! Буди светило. Да будет свет. А где Критик? Критик, появись!
  Критик: Я не выспался. Меня не было, я не спал. Хочу спать!
  Автор: Следующей ночью поспишь.
  Критик: Не хочу ночью. Буду спать днем.
  Автор: День не для сна.
  Критик: Это ночь не для сна. А днем что ещё делать?
  Автор: Имена давать.
  Критик: Кому?
  Автор: Тварям.
  Критик: А они не обидятся?
  Автор: Смотря какие имена давать.
  Критик: Сколопендра. Выхухоль. Поганка.
  Автор: Что за имена такие?
  Критик: Хламидомонада. Спирохета. Скорпион.
  Автор: Где ты берешь такие гаденькие словечки?
  Критик: Это - моя любимая рок-группа. 'Скорпионз'.
  Автор: Группа крови?
  Критик: Крови не надо. Вирус. Тоже, кстати, группа. Битлз. Жук. Навозник. Вошь.
  Автор: Ты что говоришь?
  Критик: Имена даю. Пиявка. Солитер. Лямблии. Описторхи.
  Автор. Хватит! Пусть он дает имена.
  Критик: Бацилла. Гнида. Кто?
  Автор: Вот этот.
  Критик: Кто - этот? Какой этот? (Хватает человека)
  Автор: Вон тот. Что ты его схватил? Отдай сейчас же.
  Критик: Рассмотрю сначала этот хвост, а потом отдам.
  Автор: Правильно - Адам. Отдай сейчас же Адама.
  Критик: А дама?
  Автор: Да, Адама.
  Критик: Я говорю: а дама где? Где дама?
  Автор: Исчезла.
  Критик: Когда?
  Автор: Когда и ты.
  Критик: А я разве исчезал?
  Автор: Будешь много болтать - исчезнешь навсегда.
  Критик: Злой мальчик.
  Автор: Что-что?
  Критик: А я тебя так люблю:
  Автор: Как собака плётку.
  Критик: Я к тебе так привязался!
  Автор: Отвяжись сейчас же! Где ты взял эту веревку?
  Критик: Это не веревка, это - хвост.
  Автор: Так и будь всегда с хвостом за это тебе!
  Критик: Что ещё надумаешь? Как ещё поиздеваешься? Может быть, рога мне ещё наставишь?
  Автор: Это - мысль! Да будут!
  (У Критика вырастают рога)
  Критик: Свинство какое!
  Автор: И это - мысль! Да будет у тебя нос пятачком!
  (У Критика появляется накладной нос-пятачок)
  Критик: Хватит! Прекрати!
  Автор: Вот потеха! Вот умора!
  Критик: (срывает нос) Все авторы ненавидят критиков.
  Автор: А разве есть другие?
  Критик. Других - нет. Поэтому я и говорю, что все.
  Автор: Без дамы ему как-то одиноко.
  Критик: Я больше из этого лепить ничего не буду. Оно плохо пахнет.
  Автор: А из чего лепить?
  Критик: Давай у него хвост оторвем и из него вылепим ему даму.
  Автор: Не трогай! Это надо! Это пусть остается! Лучше ему ребро вырвем.
  Критик: Добренький ты наш! Как же это - без наркоза?
  Автор: А я ему спать велю. Да будет тьма.
  Критик: Я не хочу спать! Я хочу посмотреть, как ты будешь лепить её!
  
  ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
  Рассветает. Автор и Критик спят. Солнечный луч бьет Автору в глаз.
  Автор: Эй, вы там! С ума посходили? Я ещё не говорил: да будет свет! Я не выспался!
  Критик: Я тоже не выспался. Это ты виноват: завел это светило, но и крутится как угорелое. День-ночь-день-ночь и каждый раз не к месту.
  Автор: Ладно. Сегодня воскресенье - отдохнем.
  Критик: Воскресенье? А кто воскрес?
  Автор: Кто-нибудь когда-нибудь если и воскреснет, то только сегодня. Я так хочу. Мне этот день нравится.
  Критик: Почему?
  Автор: Сегодня будем отдыхать.
  Критик: Уработался?
  Автор: Потрудился на славу. Смотри, сколько всего создал.
  Критик: Это никуда не годится. Давай всё затопим и начнем заново.
  Автор: Да я и сам вижу, что дрянь получилась, но сегодня топить не будем. Сегодня будем отдыхать.
  Критик: Вчера надо было отдыхать. Позавчера всё сделали, и Шабаш.
  Автор: Шаббат?
  Критик: Шаббат, Саббат: Какая разница. Хоть субботой назови, только работать не надо.
  Автор: Отдыхать полагается в воскресенье.
  Критик: Мне суббота больше нравится.
  Автор: Я сказал, воскресенье.
  Критик: Давай компромисс. Давай и в субботу и в воскресенье?
  Автор: Лодырь.
  Критик: Не лодырь, а веротерпимый.
  Автор: Это ещё почему?
  Критик: Веришь, что отдыхать лучше в субботу - пожалуйста! Веришь, что лучше в воскресенье - ради бога! Я терплю любую точку зрения!
  Автор: Лентяй.
  Критик: Да будет тьма!
  (затемнение)
  
  
  Появляется Критик.
  Критик:
  К венкам и лаврам страсти сильной нет,
  Оваций шум почти не интересен:
  :Зачатья сладостный момент
  Не результатом красен, а процессом!
  
  
  ВНАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО
  
  Страна жаркого климата. Сидят Седовласый старец и миловидный мальчик.
  Старец диктует мальчику - писцу святой текст: 'Вначале было слово'
  Мальчик старательно пишет. Вдруг мальчик поднимает голову и с удивлением смотрит на старца.
  Мальчик: Учитель, скажи, а на каком языке оно было?
  Старец: Что значит - на каком языке?
  Старец (возмущается, затем, несколько успокоившись, добавляет): На нашем, на арамейском!
  Мальчик: Учитель, правда ли, что, прежде, чем создать свет, Творец произнёс слово?
  Старец: Да, как ты можешь сомневаться в этом?
  Мальчик: Я не сомневаюсь. Но, значит, вначале Он создал арамейский язык! : И хотя бы одного арамейца!
  Старец: Какого ещё арамейца?
  Мальчик: Того самого, которому он сказал: 'Да будет свет!' И этот арамеец исполнил. Учитель! Раз Творец сказал, а арамеец исполнил, то, значит, этот арамеец был более могущественный, чем Творец?
  Старец (задумывается): Напиши по-гречески. 'Логос' по-гречески означает не только слово, но и мысль, разум. Хочется верить, что вначале был разум, а уж потом - слово.
  
  ГОРЕЧЬ ПОБЕДИТЕЛЯ
  
  На берегу моря, на большом камне сидит связанный человек с белыми крыльями. В его одежде причудливо сочетаются элементы костюма белогвардейца и бледнолицего американского охотника-траппера. Аксельбанты, офицерские погоны, офицерская фуражка, на которой написано 'Азазел'.
  Стоп-кадр. Голос диктора (Критика): 'Архангел Азазел. Самовольно спустился на землю вместе с другими ангелами, которые обучили людей некоторым ремеслам и искусствам. Женщин научил пользоваться косметикой. Создал семью с земной женщиной. Отказался вернуться на небеса. Объявлен в розыск'.
  Рядом в позе победителя стоит краснокожий человек с красными крыльями. В его костюме причудливо сочетаются элементы одеяния индейского вождя и красноармейца. На буденовке написано 'Гавриил', поверх нее одет обруч с перьями - индейский головной убор.
   Стоп-кадр. Голос диктора (Автора): 'Архангел Гавриил. Спустился с сонмом ангелов для розыска и поимки Азазеля и других непослушных ангелов'.
  Гавриил поправляет обмундирование, горд победой.
  Диалог Гавриила и Азазеля:
  Гавриил: Глупец! Ты с кем помыслил тягаться?
  Азазел: Не я один, нас была сотня.
  Г: Преступление, совершенное многими не перестает быть преступлением.
  А: Мы не преступники.
  Г: Вы переступили заповедь Господню, Азазел!
  А: А ты ли не был с нами, Рафаил?
  Г: Я образумился.
  А: А я - нет.
  Г: Потому я и говорю, что ты - глупец!
  А: Как знать, Рафаил?
  Г: Ты останешься в этой пещере.
  А: И буду помнить свою любовь. Разве этого мало?
  Г: Ты мог бы вернуться на небеса!
  А: Если бы я хотел это, я бы сделал это давно.
  Г: Ты не послушался приказа.
  А: На то мне дана воля. Если бы я всегда должен был делать лишь то, что Он велит, то зачем же Он дал мне волю его ослушаться? Раз я могу ослушаться, стало быть, это - мое право.
  Г: Зачем тебе это? К чему?
  А: Любовь не дает на это ответа.
  Г: Любовь? Как может ангел любить земную женщину? Послушай, Азазел, все мы - грешны. Все заблуждались когда-то. Благо не в том, чтобы не заблуждаться, благо в том, чтобы отречься от своих заблуждений.
  А: Отрекаться сможет лишь тот, кто сам пришел в к выводу о своей неправоте.
  Г: Ну, да! Конечно!
  А: А я такого вывода ещё не сделал. Уверен, что не сделаю никогда.
  Г: За тебя подумали другие. Он решил за тебя, твое дело лишь повиноваться, иначе:
  А: Что иначе?
  Г: Ты останешься в этой пещере навеки.
  А: То есть я останусь на земле. Это-то мне и нужно.
  Г: У тебя не будет ни еды, ни питья.
  А: Ангелы в этом не нуждаются, и делают это лишь от скуки. Ты ли не знаешь этого? А мне уже никогда не будет скучно, ибо я вкусил жизни земной и любви женщины земной.
  Г: Стоит ли земная женщина небесного блаженства?
  Лицо Азазеля крупным планом, он закрывает глаза, микшированием появляется видение красивой девушки.
  Азазел: Да! Стоит!
  Г: Но ведь у тебя её уже нет!
  А: У меня никто не отнимет права и возможности ей любить.
  Г: Она умерла.
  А: Ошибаешься, она живет в сердце моем.
  Г: Так и неси её в своем сердце дальше, только возвращайся на небо!
  А: Это невозможно. Кроме того, здесь всё напоминает мне о ней, а там все будет мне чужим. Нет уж, лучше я останусь.
  Г: В пещере?
  А: Самые темные пещеры земли мне милей холодных и бесчувственных небес.
  Г: Твое решение окончательное?
  А: Да.
  Г: Глупец. Ты думаешь, что ты меня огорчил? Нисколько. Я заранее знал, что ты не согласишься. Я лишь исполнил свой долг, предлагая тебе одуматься. Поверь мне, без тебя на небесах не станет пусто.
  А: Свято место пусто не бывает.
  Г: На твое место найдутся сотни желающих.
  А: И ты - среди первых.
  Г: Меня и мое место устраивает.
  А: Не забудь маленькие изменения.
  Г: О чем ты говоришь?
  А: Он разгневан на то, что люди стали рождать от ангелов.
  Г: Этого больше не повторится.
  А: Конечно. Он примет меры.
  Г: Глупости.
  А: Глупости оставлять в вас мужскую силу.
  Г: Что?
  А: Да. Приготовься к тому, что тебе не захочется на землю больше никогда.
  Г: Ты не можешь этого знать!
  А: Я научился читать в сердцах, а не только в думах. Сердцем я вижу больше, чем божественной силой. Так и будет. Все вы станете херувимами.
  Г: Это ещё не известно. Зато мне точно известно, что ты умрешь.
  А: Быть может.
  Г: Точно. Потоп прольется на землю, и ты утонешь в этой пещере, один, всеми забытый.
  А: Она будет помнить меня.
  Г: Её нет.
  А: Откуда тебе знать? Где-то она есть. И в моем сердце она есть. Я буду с ней всегда.
  Г: Твое 'всегда' скоро закончится.
  А: Да, вероятно, но я до конца моих дней останусь самим собой, а вы лишитесь:
  Г: Стоит ли говорить о том, что уже не может пригодиться?
  А: Оставь меня. Мне смешно с тобой спорить. Одиночество мне намного милее твоего общества.
  Г: Прощай, раб. Прощай, червь ничтожный.
  А: Это ты мне?
  Г: Тебе.
  А: Да-да. Как верно! Скажи ещё раз 'Прощай, раб!' и добавь 'Здравствуй, бог!'
  Г: Ты безумен. Так тебе и надо. Ты заслужил свою участь.
  А: Как и ты - свою.
  Г: Прощай, раб.
  А: Да. Прощай, ангел.
  Г: Ну, то-то же!
  А: Прощай: Прощай навеки, ангел Рафаил, и здравствуй раб божий Рафаил.
  
  Палуба корабля. На палубе сидит матрос-анархист (типаж - Гарик Сукачев) с золотым зубом, играет не аккордеоне и поет на мелодию эмигрантского шансона:
  
  Анархист:
  Поэты очень часто пишут оды
  И славят в них тиранов и царей.
  А я вот вам хочу сказать про воду:
  Ведь на земле она всего важней!
  
  Камера показывает дородную женщину, которая наливает воду в чайник.
  
  Анархист:
  И даже те, кто жажду утоляют,
  Как правило, совсем и не водой,
  Её в больших объемах потребляют,
  Когда у них кончается запой.
  
  Дородная женщина наливает себе в гранёный стакан из винной бутыли вина.
  
  Анархист:
  И хоть в ней нет ни капли алкоголя,
  Но без воды вина не сотворить,
  Притом она содержится в рассоле,
  И без неё грибка не засолить!
  
  Дородная женщина пьёт из стакана и листает американский журнал 'Плейбой'.
  
  Анархист:
  Ступайте вы на океанский берег,
  Немножечко подумайте тогда:
  Что отделяет всех нас от Америк?
  Вода, друзья, всего-то лишь вода!
  
  Дородная женщина разглядывает на развороте карту мира.
  
  Анархист:
  И разъясню я мысль свою сугубо
  Хотя мне и не хочется туда,
  А что туда доставило Колумба?
  Вода друзья, опять-таки вода!
  
  Дородная женщина включает телевизор, по которому показывают природу различных мест.
  
  Анархист:
  
  В одних местах дожди, в других - туманы,
  А в некоторых просто прорва льда,
  Всё это, как бы ни было нам странно,
  Вода друзья, опять-таки вода!
  
  По телевизору показывают пустыню.
  
  Анархист:
  А есть места, где сплошь одна пустыня,
  О чем же там мечтается тогда?
  Дороже злата ценится и ныне
  Там самая обычная вода!
  
  Дородная женщина разглядывает себя в зеркале и выщипывает брови.
  
  Анархист:
  Хоть кажется, порой, невероятным,
  Биологи вам подтвердят тогда,
  Прошу не понимать меня превратно:
  Мы с вами, в основном, - одна вода!
  
  Дородная женщина делает себе на лицо маску.
  
  Анархист:
  Мы без воды такие терпим муки!
  Хотя бы пусть холодной только нет!
  Ни чай попить, ни даже вымыть руки,
  И по-людски не сходишь в туалет!
  
  Дородная женщина моет руки из рукомойника.
  
  Анархист:
  Кто думает, что это - только шутки,
  Оставьте всё сомнение своё,
  Попробуйте прожить хотя бы сутки,
  Или хоть четверть суток без неё.
  
  Показана верблюжья голова, жующая жвачку.
  
  Анархист:
  Вот говорят, живёт вполне привольно
  Недели две, не пив её, верблюд.
  Он терпит эти муки подневольно
  Зато как пьёт её, когда дают!
  
  В аквариуме плещется рыбка (этот же кадр будет в новелле 'Аквариумист').
  
  Анархист:
  Вы без неё прожить часок могли бы
  Хотя не всякий час, и не везде.
  Но предки наши были всё же рыбы,
  И зародились, кажется, в воде!
  
  Закипает чайник. Дородная женщина в сердцах захлопывает двери, музыка становится тише.
  Камера показывает анархиста, песня опять громко слышна.
  
  Анархист:
  Я утомил, возможно, вас немного,
  Простите, в этом нет большой беды.
  Давайте вместе скажем: 'Слава богу,
  Что на Земле полно ещё воды!'
  
  Камера постепенно отъезжает, и зритель видит, что у матроса на спине надпись 'Ной', матрос сидит на ковчеге, из иллюминатора торчат головы различных зверей, а кругом полно воды, без конца и без края.
  
  Анархист (Ной) выходит из ковчега, потягивается, срывает финик, жуёт. Достаёт из-за пазухи путыль с мутной жидкостью, взбалтывает, с наслаждением глотает, и поёт:
  
  Анархист:
  Вода нужна нам, кто бы с этим спорил!
  Она нужнее даже, чем еда,
  Но наступает нам большое горе,
  Когда повсюду лишь одна вода!
  
  И даже те, кто жаждою томимы,
  Гурьбою не идут на водопой,
  А тянутся к бутылочке родимой,
  И утоляют жажду не водой!
  
  А если вам так нравится водица,
  Идите к океану, господа!
  Хоть видит око, глотке не напиться,
  Поскольку там солёная вода!
  
  И на земле её уже в избытке.
  Но с неба снова падает вода!
  Её послали, видно, по ошибке,
  И я б послал, да только не туда!
  
  Здесь климат, я заметил, слишком влажный,
  Места б покинул эти навсегда.
  Я с радостью уехал бы однажды,
  И мне мешает только лишь вода.
  
  За что, друзья, вы славите Колумба?
  Ведь он таки приехал не туда!
  А я б пешком дошёл, не сбившись с румба,
  Когда бы не мешала мне вода!
  
  В одних местах дожди, в других - туманы,
  А в некоторых только горы льда,
  Нам это не приятно, и не странно ль,
  Что это снова только лишь вода?
  
  А есть места, где сплошь одна пустыня,
  Вот воду бы направить нам куда!
  Но обуяла воду там гордыня:
  Не хочет с неба литься там вода!
  
  Хоть на Земле, порой, бывает тесно,
  Я, помнится, заглядывал в Ханой.
  А сколько пропадает всуе места
  Поскольку оно занято водой!
  
  Романы день и ночь читает кто-то,
  А для меня всё это - ерунда!
  Что отличает их от анекдота?
  Вода, друзья, словесная вода!
  
  Когда из берегов выходят реки,
  Не миновать тогда большой беды.
  Был умницею предок человека,
  Что навсегда он вышел из воды!
  
  (Затемнение.)
  
  Берег моря. Воды Всемирного Потопа схлынули. Из замытой тиной пещеры с трудом выползает изможденного вида мужчина - Азазел без крыльев. Он отплевывается от тины и грязи. Затем входит по пояс в прозрачные морские воды, и промывает лицо и руки, плечи и живот. Когда его руки опустились ниже, он весело улыбается. Крупным планом лицо. Губы шепчут: 'Остался мужчиной'.
  Азазел задирает голову к небесам и, что есть силы, кричит: 'Здравствуй Азазел, хозяин своей судьбы! - после того, как затихает эхо: - Хорошо ли тебе, раб Рафаил?'.
  На облаках сидит Гавриил, и играет на арфе мелодию 'Дивлюсь я на небо и думку гадаю'.
  Поёт фальцетом:
  Сижу я на небе, и думку гадаю,
  Зачем я крылатый, куда я слетаю?
  Зачем ты мне, Боже, решил крылья дать?
  Не нужно мне крыльев! Эх! :
  Показывают только губы, которые что-то шепчут. Звучит 'бип'.
  Тот же морской берег. Азазел устало идет вдоль берега. Камера уходит вверх. Где-то вдалеке виднеется белая точка. Камера приближается к этой точке. Видно, что это - женщина из видения Азазеля, она идет у нему навстречу со слезами и шепчет его имя. Камера уходит ввысь, и видно, что эти точки быстро сближаются.
  На небесах Гавриил играет на арфе одним пальцем 'Чижик-пыжик'. Затемнение.
  Появляется Критик.
  
  Критик:
  Ну что, Гаврюша, рад судьбе своей?
  Избави меня, боже, от друзей.
  А с нашими коварными врагами
  Разделаться сумеем мы и сами.
  КУДА ЛЕТЕТЬ?
  
  Небеса. Автор ест салат из морской капусты и морщится. Критик пьет баночное пиво и тоже морщится.
  Автор: Кисло.
  Критик: Горько.
  Автор: И кисло и горько.
  Критик: Сор в вине.
  А: Остается только улететь так далеко, чтобы никого не видеть.
  К: От себя не улетишь:
  А: Не видеть их всех - тех, кто относится ко мне потребительски и не может никогда дослушать до конца.
  К: Но ведь это - так естественно! Так трудно слушать, когда кажется, что итак ясно, о чем речь!
  А: Кажется!
  К: Да, кажется, но ведь все таковы!
  А: Да: Понимаю: Потому что всем гораздо важнее собственные мысли, чем чужие:
  К: У каждого своя жизнь.
  А: Говорить коротко, лаконично - не понимают. Долго и с примерами - занудство.
  К: Это не изменишь.
  А: Я старался найти подход. Четко отдавать команды? По-военному? Это же чада мои, а не солдаты! Тупик:
  К: Тупик? Уверен?
  А: Да. Хотя я осознаю, что чада мои - это творение моих рук, моего ума, моей души. Я их сделал такими грубыми, черствыми, жестокими. Я позволял с собой презрительно разговаривать, я терпел насмешки, делая вид, что их не замечаю. Я унижался до крика тогда, когда простые слова не действовали, и в результате они не реагируют на простые слова. Окрик стал обыденным явлением. Я мечу громы и молнии.
  К: Ты не более виноват перед ними, чем они перед тобой. Никто ни перед кем не виновен.
  А: Я грешен. Грешен более их. И потому я гневаюсь на них.
  К: Возможно ли?
  А: Да. Назови чадо поросенком, и оно захрюкает:
  К: Добром пробовал ли?
  А: Добро - есть почва для зла. Самопожертвование растлевает душу того, ради кого приносятся жертвы.
  К: Это очень верно. Против этого не возразишь. Так что же, наказывать?
  А: Я по-другому пока не умею.
  К: Решил твердо?
  А: Решил!
  К: Не во гневе?
  А: Нет. По размышлении.
  К: Ну, как знаешь.
  А: А ты, вечный оппонент, перестань, наконец, спорить со мной.
  К: Я умолкаю : Кстати! Посмотреть можно?
  А: Смотри.
  К: Какие адреса на этот раз?
  А: Содом и Гоморра - туда отправляю молнии свои.
  К: Ради десяти праведников разве не пощадишь их?
  А: И ради пяти даже пощажу.
  К: А ради двух?
  А. И ради двух пощажу.
  К: А сколько там праведников?
  А: Один.
  К: Ради одного праведника не пощадишь Содом и Гоморру?
  А: Нет. Пусть он уходит.
  К: Один? Его зовут Лот.
  А: Пусть забирает семью.
  К: В чем состоит его праведность?
  А: Когда жители города потребовали выдать его гостей, чтобы познать их, он отказался, предложил им познать его дочерей.
  
  Громы и молнии.
  Критик один с бутылью алкоголя на темном фоне.
  К: А! Хм. Ну да! Это - изрядный ска: сказочного уровня праведник.
  Критик отпускает бутылку и она падает вниз - очень далеко.
  
  (затемнение)
  Появляется лицо спящего Лота.
  На земле несколько стрелок с надписью 'Лот' указывают на него.
  Лот открывает глаза и слышит голоса двух дочерей.
  Первая: Мужчин не осталось.
  Вторая: А отец?
  Первая: Тихо! Он спит.
  Вторая. Опоим его и воспользуемся им, как мужчиной.
  Первая: Я - первая.
  Вторая: Только пусть хорошенько напьётся и уснёт.
  Лот видит ту самую бутылку, из которой пил Критик. Льет на себя. Полощет горло и выплевывает. Притворяется спящим.
  (затемнение)
  
  Пустая бутылка. Рука Критика берёт ее.
  Голос критика: Хорош Праведник!
  Рука разбивает бутылку.
  (затемнение)
  На берегу моря стоит прозрачная статуя женщины.
  Стрелка - указатель: 'Соляной столб. По преданию в него превратилась жена Лота. Памятник старины. Охраняется государством'.
  Гроза. Начинается дождь. Соляной столб растворяется, остается только указатель.
  
  Появляется критик.
  
  Критик:
  Хоть у тебя и есть семья,
  Но ты и в ней свиньёй-свинья!
  
  
  СОЛОМОН
  
  Древняя Иудея. Внутри дворца царь Соломон ходит по комнате и диктует, писец пишет.
  Соломон: И я сказал им: 'Не прелюбодействуйте!' Записал? Хорошо. Дальше пиши. 'Не возжелай жену ближнего своего. Ибо даже если ты не вошел к ней, а только лишь возжелал, то ты прелюбодействовал в сердце своем. Бойся прекрасных глаз женщины, ибо это есть искус и несчастье для тебя. Бойся красоты шеи, ибо от шеи идет тропа к персям, и порождает сие взгляд блудливый и мысли вожделенные. Не останови взгляда на персях её, избегай зреть сосцы, ибо от них ты теряешь разум и становишься на путь измены, на путь греха и прелюбодеяния'. Записал? 'Греха и прелюбодеяния'. Дальше пиши: 'Бойся красоты живота, что как долина подле двух холмов. Но обрати взора на пупок, ибо разжигает вид сей мысли фривольные. Не задержи взгляда ни на ушке и ни на шее, ни на щеке молодой, что с пушком и с ямочкой!' : Да, с пушком и с ямочкой, так! - 'Ибо молодость любовницы не сравнится с верностью супруги. Не гонись за усладой с юной девственницей, у коей грудь не оформилась, и лоно не обросло волосом, не соблазнись нежностью и невинностью её, а предпочти любовь супруги долгую и верную, ибо так велено из века в век. Возлюби жену свою и не отвороти от неё глаз на другую женщину, ибо страшно будет для тебя потерять себя и не обрести взамен ничего. Ибо для неё забудешь ты себя и семью свою, и забудешь Господа своего, и потеряешь душу свою, а с потерей души и ничего иного не удержишь, и то, на что соблазнился, потеряешь также'. Записал? Вели переписать эти заповеди десятерым писцам, каждому по десять раз, и далее пусть разошлют по синагогам, и каждому грамотному писцу переписывать их для себя и зачитывать их перед народом, а неграмотному заучить с чужих слов на память и также говорить от памяти каждую пятницу перед народом.
  (Под окном красивые женщины играют и поглядывают на царя Соломона).
  Соломон. А я пойду, отдохну от трудов праведных, на сегодняшний день много полезного я сделал для народа своего, лишь бы только слушался он заповеди моей и был бы тогда счастлив. Не пойду я к женам своим сей вечер - много их у меня, семьсот, а все надоели мне. И к наложницам не пойду. Триста наложниц у меня, а ни с одной мне не было интересно более трех раз, а с иными и три раза не хотелось, а только до двух или даже по одному: Вот я недавно встретил в садах: Суламифь ей имя. Вели её разыскать и привести мне : Так же и сестра у неё мила. Персей ещё нет, мала годами, а глаза какие - озера! Так не забудь же велеть размножить заповеди мои и читать каждую пятницу в синагогах!
  (Соломон уходит в гарем, где ему навстречу раскрывают объятия много молодых и красивых женщин).
  Появляется критик.
  Критик:
  Чем больше узнаю людей,
  Тем больше я люблю зверей.
  
  ЛЮДИ И КОНИ
  
  Тёплая августовская ночь. В эту пору вода такая теплая и ласковая, что можно купаться бесконечно. Играет музыка, а здесь, на берегу, цикады гораздо слышней шума курортного города. Если резко провести по воде, то она светится, а её брызги напоминают светлячков, которые носятся где-то там, выше, над кустами...
  Два человека стоят по пояс в воде.
  Первый: Замечательная погода! Прекрасная, теплая вода! Я заметил, что вы стоите в воде очень долго. Вы любите купаться?
  Второй: Да, конечно... Но дело не в этом. Я задумался...
  Первый: Если не секрет, о чем?
  Второй: 'Можно привести коня на водопой, но нельзя заставить его пить'.
  Первый: Что?
  Второй: Это - английская пословица. Я преподаватель... Я излагаю материал. Я лишь даю возможность его усвоить. Но я не могу отвечать за результат.
  Первый: Поучительно.
  Второй: Проповедник, придя читать проповедь, обнаружил, что все ушли на уборку урожая, а в церкви сидит только один человек. Он хотел уйти, но человек сказал: 'Падре, я конюх. Если ко мне в конюшню приведут всего лишь одного коня, я не отказываю ему в корме'. Тогда проповедник стал читать проповедь. Но вскоре конюх уснул. Проповедник в гневе растолкал конюха, но тот ответил: 'Святой отец, если ко мне в конюшню привели только одного коня, то я не отдаю ему весь овёс, который был заготовлен для всех'.
  Первый: Это из библии?
  Второй: К сожалению, я не знаю источника... Мне рассказали близкие друзья.
  Первый: Так что же вы хотите?
  Второй: Я хочу, чтобы люди перестали мнить себя царями природы. Быть может, тогда они начнут относиться к себе столь же разумно, как они относятся, ну хотя бы к лошадям.
  Первый: Вы полагаете, что люди проявляют себя разумно по отношению к лошадям?
  Второй: По крайней мере, лошадей они уничтожают гораздо реже, чем людей. И любят их более искренне.
  Первый: Но их убивают!
  Второй: Людей - тоже.
  Первый: Разве можно сравнивать?
  Второй: Конечно, нет. Людей убивают более изощренно, более жестоко, и гораздо чаще. Один гусар сказал: 'Когда я умру, сшейте из моей кожи седло для цирковой наездницы. Так я и после смерти буду оставаться между самыми любимыми мной существами - между конем и красавицей!'
  Первый: Сшили?
  Второй: Нет. Он свалился пьяный с Аничкова моста и утонул в Неве.
  Первый: А что он делал на Аничковом мосту?
  Второй: Разумеется, пытался оседлать одного из бронзовых коней!
  Первый: Зачем?
  Второй: Чтобы погарцевать перед красавицей? Вы это понимаете?
  Первый: Что - это?
  Второй: Если бы ему вздумалось погарцевать на красавице и понравиться коню, ничего этого бы не случилось.
  Первый: Вы - шутник, и, видимо, преподаватель физики?
  Второй: Как вы догадались?
  Первый: Такая страсть к парадоксам не могла бы развиться у преподавателя гуманитарных наук.
  Второй: Почему же?
  Первый: Послушайте, вы же не пытаетесь затмить своими формулами Исаака Ньютона?
  Второй: Конечно, нет!
  Первый: Так вот и преподаватели гуманитарных наук никогда ничего не сочиняют. Они понимают, что в мире написано так много мудрых книг, на прочтение которых не хватит и сотни человеческих жизней, что расценивают всякую попытку дилетанта в области литературного творчества, как неслыханная дерзость.
  Второй: Если бы и кони рассуждали также, то после изобретения паровоза они бы отказались возить людей, не говоря уж о телегах, сочтя это неслыханной дерзостью.
  Первый: Ах, вы опять о конях.
  Второй: Разумеется! Эти аналогии универсальны.
  Первый: То есть вы утверждаете, что любой вопрос легче решить с позиции лошадей, чем с позиции людей?
  Второй: Я только сейчас до этого додумался. Конечно, не вполне так прямолинейно, но где-то около того.
  Первый: Возьмём драму. Пушкин. Пиковая дама. На какую карту следовало поставить?
  Второй: Кони не играют в карты. Драма не в том, что Герман не угадал, а в том, что решился играть.
  Первый: Шекспир. Отелло.
  Второй: Кони не мстят из зависти и не убивают из ревности.
  Первый: Ромео и Джульетта.
  Второй: Самоубийство среди лошадей не встречается, ни показное, ни реальное.
  Первый: А любовь? Ведь она тоже не встречается среди лошадей.
  Второй: Вы полагаете?
  Первый: Безусловно!
  Второй: Вы ошибаетесь.
  Первый: Откуда вы знаете?
  Второй: Мне ли не знать!
  Первый: Ничего не понимаю! Почему вам лучше знать, чем кому-либо другому?
  Второй: Ах, простите, я задумался... Я забыл, что мы стоим в воде.
  
  (Он медленным шагом вышел на берег, и становится видно, что он - кентавр)
  Появляется Критик.
  Критик:
  Слыхал я, что кентавр Хирон
  Был первый философ.
  И заложил в науках он
  Основы всех основ.
  Но человечеству науки
  Порой лишь связывают руки.
  
  
  ВОРЧУН
  На пороге каменного дома в жарком климате сидит в античной одежде старик.
  Старик: Она называет меня больным и обливает помоями: Если я болен, разве позволительно меня изводить? Она называет меня жестоким, хотя всё, чего я хочу - это чтобы меня оставили в покое. Я прошу прекратить разговор, когда он становится невыносимым, потому что я убедился: она меня никогда не поймет. А, впрочем, я давно не отвечаю ей. Если за столько лет не поняла, неужели один разговор что-то изменит? И потом, я не верю, что даже если бы она меня поняла, то она смогла бы измениться. Она не сможет, и я от неё этого не прошу. Раз так, то и дальше будет продолжаться то же самое. Я остро чувствовал нездоровье лишь по её милости. У меня не хватает здоровья жить с ней. Я не желаю умереть от разговора с ней. Поэтому я тренирую себя быть бесчувственным. Она меня к этому приучила. Она всю жизнь обвиняет меня в излишней вспыльчивости. Я слишком остро выражаю свои эмоции. Ну, так я буду стараться гасить их в себе. Правда, я знаю, что такое тоже до добра не доводит, но что поделать? Она хочет, чтобы я оставался внешне спокойным, я буду стараться это делать, хотя, видит бог, это не легко. Хотя, после того, как я оставался внешне спокойным в ответ на её вихри слов, она назвала меня ещё более мерзкими именами. Увы, я уже не знаю, какой линии поведения мне придерживаться. Что добро, что зло? Если бы меня единым часом не стало, я бы не стал сильно огорчаться по этому поводу. Но я слишком уж сильно люблю жизнь, чтобы расстаться с ней по доброй воле. И даже дело не в этом, а в том, что я не очень то верю в загробную жизнь, поэтому я буду жить на этом свете ровно столько, сколько мне отпустит судьба. Но я постараюсь не огорчаться. Я очень постараюсь не удивляться и не огорчаться тому, что в семье, где всё могло бы быть так хорошо, уже никогда не будет счастья. Так мало семей, где нет никаких бед, но моя супруга не сумела этого оценить. Она предпочла иметь семью, в которой нет понимания, то есть не иметь семьи вовсе. Жаль. Ей лестно считать, что она в этом не виновата. Я не стану её переубеждать. В семейном здании мужчине отведена роль фундамента, женщине - стен, дети - пристройки, общие интересы - окна, материальный достаток - крыша, а любовь - цемент. Если крыша не течет, издалека дом выглядит вполне благополучным, хотя иногда бывает и такое, что цемент выкрошился, а окна частично заложены кирпичом, частично выбиты, частично загрязнены до потери прозрачности. Дому долго не простоять, находиться внутри него опасно. Лучше я пойду к людям. Если они меня предадут, то лишь однажды. Если они меня убьют, то лишь телесно. Духовно Сократа убить нельзя.
  
  (И он решительно выходит из дома, на его тунике, на спине видна надпись 'Сократ').
  
  Появляется Критик.
  Критик:
  За что, скажите мне, казнён
  Учёный муж Сократ?
  За то же самое потом
  Был Иисус распят!
  Учить не вздумайте людей
  Добру и красоте.
  Толпе людской милей злодей,
  А не уроки те!
  
  КАРЬЕРА
  
  Старик Яхве (актер, играющий Автора, в костюме израильского божества с с элементами костюма Зевса) в зале, напоминающем зад ученого совета в НИИ. Сидит на председательском месте. На остальных местах - актеры в костюмах, сочетающих костюмы архангелов с костюмами римских богов.
  Яхве начал речь: Как вы знаете, я давно и традиционно занимаю пост главного бога израильтян. Это - мой народ, милый моему сердцу, и всегда он таковым и останется. Но в нынче ресурсы на чудеса отпускают очень ограниченно: все свозится в центр, и оттуда все распределяется. Причем, распределяется так, что львиная доля остается опять-таки в центре. Тут уж хочешь - не хочешь, приходится играть в большую политику, либо складывать зубы на полку. Но в космосе никто не считается с избранным народом - там другие масштабы. Иудея для них - провинция. И не только для них, а даже и для Рима. Эти вопросы надо решать там, а не здесь. Поэтому когда мне предложили должность бога над всеми земными народами, я согласился, имея в виду, разумеется, и прежде всего, тот факт, что это и в нашем общем интересе: наши проблемы можно решать только на том уровне. Но вся проблема в том, что не допускается совместительство. Поэтому я должен назначить преемника. Я не сдаю позиций здесь, потому что научные интересы нашего коллектива для меня были и остаются на первом плане. Назначение преемника - чисто формальная акция. По должности он будет исполняющим обязанности господа бога в Иудее. Как вы, конечно, понимаете, на эту кандидатуру может быть предложен только тот, кто, как вы знаете, давно уже замещает меня во время моих отъездов в центр. Его вам представлять не нужно, это мой сын, и дух мой на нем благословен. Я же буду числиться научным руководителем Иудеи, сохраняя все полномочия и лидирующую роль. Конечно, ему будет трудно поначалу, но, тем не менее, все необходимые полномочия ему даны, и соответствующие ресурсы святого духа для осуществления чудес, без которых не может быть божественности, будут ему делегированы. Если у кого-то есть вопросы, пожалуйста, задавайте. Но я еще раз говорю - это чисто формальное решение, которое назрело в результате сложившихся обстоятельств, которое ничего не меняет, по сути. Итак, если вопросов нет, то всем спасибо, все свободны.
  Титры (и голос за кадром): После этого Яхве отправился в Рим для принятия столичной власти.
  Титры (и голос за кадром): Затем и.о. иудейского бога был распят и оживлен, после чего сделал головокружительную карьеру, став общечеловеческим богом.
  Титры (и голос за кадром): О боге Яхве после этого в Риме мало кто вспоминает.
  
  Старик Яхве устало опустился в кресло. Привычным движением открыл компьютер, и его рука стала порхать над клавишами с легкостью машинистки - профессионала.
  Появляются буквы, которые читает голос за кадром. В кадре появляются соответствующие видео-сюжеты из аналогов современной хроники (или игровые) - хиппи, Битлз, панки, рокеры и другие музыкальные группы.
  Голос Яхве: Я старался предупредить все ошибки, которые предстоит совершить моему сыну. Я слишком сильно его опекал. Это привело к тому, что я надоел ему. К тому же он стал безынициативен. Его самостоятельность разбилась о мой авторитет. Всё, что он делает, мне не нравится. Вероятно, я сам часто не прав. Я слишком придираюсь. Я хочу видеть его лучшим, чем я. Часто не сдерживаюсь. Он боится проявить инициативу у меня на глазах. Но ему трудно скрывать от меня свои мысли, поступки. Что я говорю - трудно? Невозможно! : Где грань, за которую родительские замечания не должны заходить? Если ребенок падает на лицо, а не на руки и выбивает себе зуб только потому, что родители не научили его падать - это, конечно, послужит ему уроком, но родители не утешатся уже никогда, видя ежедневно обломок вместо переднего зуба. А если бы это был глаз? Хочется подстелить соломки своему чаду. Но не хочется, чтобы он был маменькиным сынком. Хочется, чтобы он не повторял наших ошибок, но не хочется, чтобы он не был способен противостоять превратностям судьбы. Хочется объяснить ему, когда и в чем он не прав, но не хочется превратиться в домашнюю пилу. Хочется, чтобы он не был ни жадным, ни транжирой, не был наивным, но и не был недоверчивым, не стал ни подлецом, ни простаком.
  Не давать в долг и не одалживаться - лучшее правило, но и из него следует уметь делать исключения, ибо, если не одолжить другу, когда он попадет в беду - это уже подлость. Но одалживать всякому, кто попросит - глупость. Как объяснить ему разницу? Держаться середины во всем - как это просто на словах и как трудно на деле!
  Не унижаться ради необходимого и достойно принимать заслуженное. Отличать хорошее от плохого. Щедрость - это добро или зло? Ведь так просто не определишь! Когда щедрость, наблюдаемая изредка у кое-кого, есть следствие легкости добычи денег, а легкость эта не что иное, как нечестный путь, в этом случае заслуживает ли щедрость подражания? Мир, в котором отрок с легкостью транжирит средства на пустяки, а взрослые и заслуженные люди, всю жизнь трудившиеся на эту страну, вынуждены экономить на питании, этот мир кажется диким для меня самого! Но что поделать, если люди сами конструируют себе такой мир, и даже если он рухнет в тартарары, они заново отстроят его именно на этой основе!? Ни Содом, ни Гоморра ничему не научили людей. В массе своей люди совершают такие ошибки, которые по отдельности никто бы из них не совершил. Каждый идет к свету, а все вместе катятся в пропасть. Как же я могу подготовить к нему своего сына, если я сам не перестаю удивляться этой жизни? Я не могу чувствовать себя счастливым, когда я вижу, как растет непонимание между мной и сыном.
  Нет простых истин, которые я мог бы ему сказать короткими рублеными фразами. Долгий разговор, продолжительный, философский, в котором я и сам ещё не на все вопросы знаю ответ, такой разговор ему не интересен. Он в нетерпении перебивает меня. Все меня перебивают. Мало у кого хватает терпения дослушать меня до конца. 'Не скажете ли вы:' - 'Я понял вопрос, отвечаю:' - 'Как же вы поняли, если вы не дали мне его произнести?' - 'Меня уже об этом спрашивали:' - 'Да я вовсе не о том...' - 'Я понимаю, я даже больше скажу:' - 'Да остановитесь же, да выслушайте меня, наконец!'. Все так. Никто никого не слышит, все на всех обижены, каждый считает, что не выслушали именно его, никто не замечает, насколько он не интересен остальным. Единственное существо, которое со мной не спорит, это мой компьютер. Всем от меня чего-то надо, ему от меня не нужно ничего. Он не просит: 'Дай мне новый сопроцессор'. Ничего не просит и послушно выполняет мои причудливые желания. Я пишу свои мысли, и даже, если они глупые, он их заносит в свою память. То, что не соответствует орфографическим правилам, он подчеркивает, но я могу его заставить принять мои слова как нечто, безусловно, верное, и он раз и навсегда это усвоит. Но если этот компьютер сгорит весь, я не стану так огорчаться, как если мой сын лишится всего лишь одного зуба, а если он лишиться пальца : Нет, об этом лучше не говорить. И все-таки лучше мне излагать свои занудные мысли этому молчаливому симпатяге, чем сыну. Он-то уж никогда не назовет меня занудой, а все глупости, которые я напишу, останутся в его памяти ровно столько времени, сколько я захочу. Если когда-нибудь я сочту их глупостями, мне достаточно нажать пару кнопок и от них не останется и следа. Если же я сочту свои мысли мудрыми, я могу увековечить их, я даже могу разослать их своим друзьям или поместить для всеобщего обозрения на какой-нибудь сайт, где их будут читать люди, глубоко мне безразличные. Хотя порой и десяти заповедей бывает слишком много для целого человечества. Значит ли это, что надо ограничиться двумя-тремя? Радуйся тому, что есть и не мешай радоваться другим? В этом - всё. Но кто нынче понимает лаконичные фразы?
  Все, все они, кто окружает меня, думают, что понимают жизнь лучше меня: Всякое мое слово высмеивается. Балагуры: Вам кажется, что вы укрепляете свой собственный авторитет? Нет. Вам удалось разрушить мой авторитет, это верно. Но свой вы не укрепили. Впрочем, что я? Они меня не слышат. Они так много говорят мне, что я не различаю слов среди общего гама. И никто из них ничего не слышит. Они вообще перестают признавать авторитеты. Я гляжу на своих детей и вижу, что это - не мои дети. Не мной они воспитываются, не такими, какими я хотел бы их видеть. А теперь уж возраст такой, что их и воспитывать поздно. Но я понимаю, что я сам виноват в этом. Виноват в том, что позволял им пренебрегать моим мнением. Я их не виню. Виню себя. Только. Теперь вот ещё и мой сын ушел от меня. Я для него не авторитет. Чадо моё, слышишь ли ты меня?
  Он не слышит. В секту вступил: Волос не стрижет, мяса не ест, и не работает, и не учится - лишь ходит и наблюдает, и рассуждает: Он хочет доказать мне, что он сам по себе: Впрочем, я не знаю, что он хочет мне доказать. Если бы он сказал мне об этом, я ответил бы 'Да, да, разумеется, сын мой!' Разве я спорю с ним? Разве я хочу победы над ним? Только сердце мое болит за него. Лучше быть слепым, чем видеть будущее! Лучше быть глухим, чем слышать сердцем! Лучше быть немым, чем говорить, когда тебя не слышат! А он отвергает мое участие в его судьбе. Он требует, чтобы я оставил его в покое. И не вмешивался. Навлечет ли он на себя беды? Вижу, что да, но прав ли я? Примет ли он помощь мою в случае беды? Надеюсь, что да, но и сам себе не верю в этом. Так и слышу от него: 'Ты за других не вступался, когда их страдания были сильнее моих, так и за меня не вступайся, я сам вынесу свою судьбу, ибо я, прежде всего не игрушка твоя, но сын человеческий!' А сердце моё вопиет: 'Это чадо мое возлюбленное и благословение мое на нем!' Пока в тебе живет дух противоречия, разве ты вернешься ко мне по доброй воле? А этот дух - разве он угаснет в тебе? Неужели лишь избитого, израненного и обессиленного тебя принесут в дом мой мои слуги? И того хуже: уже и не живого? Не властен я тебя силой возвратить! Не властелин я судьбе моего сына! Лишь судьба твоя приведет тебя к твоему поражению, а поражение твое возвратит тебя под длань мою! Пусть так? Пусть : так: Да свершится: Чему быть, тому быть'.
  И Он сказал ангелам своим 'Впредь не вмешивайтесь в судьбу сына моего, ибо не возвратится он ко мне, доколе не распнут его на кресте.
  И сбылось в году нулевом нашей эры...
  
  Появляется Критик.
  Критик:
  Отец или Всеблагий дух,
  Ответь же мне, один из двух,
  Ты самый главный здесь, не так ли?
  К чему такие здесь спектакли?
  
  СЫН
  
  По бесконечному песку идет 30-летний бородатый мужчина в хитоне.
  Звучит его голос: Отец, подумай. Услышь меня. Пойми и не ругай. Я жду, что ты будешь исходить из того, что ты меня любишь, и веришь, что я тебя тоже люблю! И как бы ни прошел наш разговор, мы не будем относиться хуже друг к другу. Давай помнить об этом всё время. Я - не подследственный, а ты не следователь и не прокурор, ты - родитель, то есть человек, который просто имеет больше опыта, и у тебя больше шансов мне помочь, чем у меня - справиться с задачей самому. Возможно, если бы ты знал, что я для решения своих проблем не нуждаюсь в твоей помощи, то ты бы и не стал вмешиваться. Ты бы ограничился тем, что поинтересовался, как идут дела. На это у тебя есть право как у отца, право близкого человека. Но ведь твой опыт больше значителен, чем мой! Ты можешь и должен помочь мне, а я буду стараться уважать твое право предостеречь меня от грубых ошибок в жизни. Совершить недостойный поступок - страшно. Но всё же страшнее мне лишиться твоей поддержки. Если ты будешь ко мне строг, не отшатнусь ли я от тебя? Постараемся вместе проявлять друг к другу терпение, уважение, любовь, понимание. Договорились? Нет? Но почему? Не торопишься ли ты меня наказывать? Впрочем, если ты считаешь необходимым наказывать своего сына - я готов смириться. Конечно, я в чем-то был не прав. Конечно, я виноват, и должен искупить вину свою. Быть может, и не только свою вину. Впрочем, все виноватые мира искупают не только свою вину, но и вину тех, кто довел их до наказания - ведь чистыми и голыми мы являемся на этот свет. Мне только кажется, что суровость твоя слишком жестока, и тяжело мне будет её перенести. Я постараюсь перенести наказание достойно. А ты не раскаешься ли? Готов ли ты к мукам совести после всего этого? Я бы сказал 'Господь тебе судья', но : ведь ты и есть сам Господь, а я сын твой, дух твой и плоть твоя Иисус:
  
  Появляется Критик.
  Критик:
  Как мог родитель наблюдать,
  Как чадо станут распинать?
  Какой тебе в том будет прок,
  Что предан казни твой сынок?
  Ведь отвести беду ты б мог,
  Ведь ты здесь - Автор, Царь и Бог!
  
  
  
  ПОДСТАВЬ ЩЁКУ
  
  На песке сидят тот же мальчик.
  Мальчик: Учитель. Вот ты сказал, что 'Око за око, зуб за зуб' - неправедный закон. Разве не справедливо, что кто причинил вред, тому и такой вред нанести должно?
  Старик: Истинно говорю вам, что неправедный сей закон есть. Зло порождает новое зло. Но не всякое зло причинено вольно. Месть же всегда вольна. Потому нечаянное зло не всегда можно предвидеть и сдержать, а месть сдержать можно и должно. Кроме того, и не за каждое добро отплачивают добром, потому что добром отплатить надо либо расходы нести, либо труд совершить, а и то и другое люди делают неохотно. Зло же причинить легко, порою для этого ни расходов, ни трудов не надобно. Ломать и крушить легче, чем созидать и лечить. Потому мстителей больше, чем дающих милость и добро. Потому зло само разрастается, а добро само угасает. Потому зло надо в себе гасить, а добро из себя порождать.
  М: Как же поступать с теми, кто обиду нанес?
  С: Терпение и смирение необходимо с тем, кто гневлив и не владеет собой. Если кто завидует твоему росту, то не распрямляйся перед ним гордо и высоко. Если кто завидует твоему достатку, не хвались перед ним своим достатком. Если кто уму твоему завидует, не выказывай ума перед ним. Если кто красоте твоей жены завидует, не целуй перед ним её. А поскольку завистники всегда найдутся, то и не выставляй у всех на виду того, что у тебя хорошего. Если же кто раздражен твоей бедностью, то скрой как-нибудь бедность свою. Если кто смеется над твоим уродством, прикрой уродство свое одеждой. Если кто презирает тебя за то, что жена твоя сварлива, умолчи о сварливости жены своей. Не выказывай, что в тебе и у тебя есть плохого. Сокрой и хорошее и плохое, чем выделяешься ты среди людей, и меньше у тебя будет врагов. Истинно говорю я вам, что если кто-то увидел на твоей щеке бородавку и эта бородавка злит его, и он по ней желает ударить, или даже уже ударил, повернись к нему другой щекой, чтобы не смущать его своей бородавкой.
  М: Вот как, стало быть?
  С: Да. И я говорю вам: не противься злому. Противление злу порождает новое зло. И если кто ударит тебя в правую щёку, обрати к нему другую.
  М: Мудрость твоя непостижима, учитель!
  * * *
  Крестьянин замахивается палкой на осла.
  Мальчик говорит: Эй, человек, вот тебя осел лягнул, что же ты палкой бьешь его?
  Крестьянин: А что же мне делать, странник? Я его наказываю, чтобы впредь не лягался!
  М: Как учил Учитель наш! Он лягнул тебя в левый бок, обрати к нему правый.
  К: Чтобы и туда лягнула меня эта тварь?
  М: Так Учитель велел.
  К: Глуп твой учитель, коли велел так поступать. Вот когда в него камни полетят, то и пусть он подставляет то один, то другой бок. И если такого учителя накажут перед всеми, поделом ему!
  
  Появляется Критик.
  Критик:
  Чем зря людей учить добру,
  Им добавляя злости,
  Давай сыграем-ка в игру,
  Пусть нас рассудят кости.
  
  
  
  АЗАРТНАЯ ИГРА
  
  Автор:
  Нет, ты не прав. Наоборот
  Я утверждаю вновь и вновь,
  Что в мире рыцарство живет,
  Что побеждает всё любовь,
  И крепнет с каждым шагом
  У рыцаря отвага.
  Критик:
  Но рыцари по праву
  Всегда стремятся к славе.
  В среде авантюристов благородство
  Встречается не чаще, чем уродство.
  
  Автор: Ты хочешь метать со мной кости на спор?
  Критик: Если вам будет угодно, босс.
  Автор: Кидай первым.
  Критик: Выпало 1,6,4,7.
  Автор: Значит, тысяча шестьсот сорок седьмой. Я выбираю место. Раскручивай. Стоп! Вот сюда. Что там?
  Критик: Гасконь.
  Автор: Отлично! Выбирай фигуру.
  Критик: Шарль де Баац.
  Автор: Это ещё что за фрукт?
  Критик: Пятнадцатилетний дворянчик рода д'Артаньянов.
  Автор: Д'Артаньян? Хм: Пожалуй. Ходи.
  Критик: Поездка в Париж.
  Автор: Деньги на дорогу.
  Критик: Мало денег.
  Автор: Плюс лошадь.
  Критик: Старая кляча.
  Автор: Шпага.
  Критик: Старомодная.
  Автор: Добрый совет отца: 'Принимать деньги только от короля'
  Критик: Задиристость.
  Автор: Рекомендательное письмо к капитану мушкетеров.
  Критик: Драка в провинциальном городке.
  Автор: Оскорбитель - трус.
  Критик: Чернь налетает с побоями.
  Автор: Обморок. Чернь решила, что он убит.
  Критик: Обыскали, забрали деньги и письмо.
  Автор: У оскорбителя есть враг. Он приходит на помощь.
  Критик: Оскорбитель подает в суд. Три месяца тюрьмы.
  Автор: Враг оскорбителя ссужает крупную сумму на поездку в Париж.
  Критик: В Париже новая ссора.
  Автор: Мушкетер не реагирует, знакомит со своими двумя братьями.
  Критик: Все четверо отправляются на дуэль.
  Автор: И побеждают.
  Критик: Но кардинал подает жалобу. Король гневается.
  Автор: Капитан вступается. Король простил и назначил аудиенцию.
  Критик: Оберегая лицо, не стал играть в мяч. Оскорбления и новая ссора.
  Автор: Друзья помогают.
  Критик: У оскорбителя друзей больше.
  Автор: Горожане вмешиваются.
  Критик: Слишком рьяно. Пытаются спалить дворец.
  Автор: Отказываются от этой затеи.
  Критик: Владелец дворца подает жалобу королю.
  Автор: Оскорбитель признает свою вину.
  Критик: Кардинал вмешивается.
  Автор: Король приглашает в свидетели хозяина дворца.
  Критик: Кардинал перехватывает его.
  Автор: Не успевает.
  Критик: Скучно. Мелкая игра, Ваша милость.
  Автор: Дебют, приятель. Чего ты ожидал? Делай крупные шаги.
  Критик: Кардинал гневается.
  Автор: Король даёт деньги.
  Критик: Они уходят на погашения долга.
  Автор: Частично.
  Критик: Расписка потеряна.
  Автор: Это уже что-то. Ладно. Благорасположение квартирной хозяйки.
  Критик: Хозяйка замужем.
  Автор: Муж - остолоп.
  Критик: Но бывший военный.
  Автор: Но в отлучке.
  Критик: Но неожиданно возвращается.
  Автор: Не застукал.
  Критик: Заподозрил и выследил.
  Автор: Удрал.
  Критик: Снова выследил с приятелями.
  Автор: Друзья пришли на помощь.
  Критик: О скандале доложили капитану.
  Автор: Покаялся.
  Критик: Капитан требует клятв отказа.
  Автор: Дал.
  Критик: Другая женщина.
  Автор: Порядочная.
  Критик: Горничная влюбилась.
  Автор: Не реагирует.
  Критик: Горничная открылась.
  Автор: Ну и что? Подумаешь. Воспользовался без ущерба.
  Критик: Горничную обманул. Перехваченные письма к предмету любви.
  Автор: Предмет любви равнодушен и ничего не знает.
  Критик: Пробрался ночью, тайком, выдавая себя за другого и:
  Автор: Ничего страшного, она не заметила: темно было.
  Критик: Горничная гневается. Отомстила. Уморила голодом, ничего не смог.
  Автор: В следующий раз взял реванш.
  Критик: Горничная выдала. Включила свет. Хозяйка выгнала обоих, были свидетели.
  Автор: Выбросил женщин из головы.
  Критик: Богатая вдова, соблазн.
  Автор: Много претендентов, перестал об этом думать.
  Критик: Она его предпочитает.
  Автор: Ну ладно! Тогда согласился на брак. Каково? А?
  Критик: Отказала из-за клеветы.
  Автор: Плюнул. Геройство в военной кампании.
  Критик: Наемный убийца: женщин обижать нельзя.
  Автор: Уехал без следа с тайным поручением. Убийца сбился со следа.
  Критик: Вернулся, убийца напал на след.
  Автор: Шальная пуля. Убийца, умирая, признался.
  Критик: Обиженный провинциал объявился.
  Автор: Бессилен.
  Критик: Нашел утерянную расписку.
  Автор: Невероятно. Как?
  Критик: Доброжелатель нашел, навел справки, продал.
  Автор: Ну, ладно, допустим, поверил. Тогда - заплатил вторично.
  Критик: Вспылил и отказался платить. Суд. Сумму утроили.
  Автор: Занял у друзей и заплатил.
  (затемнение)
  * * *
  Целый вечер играли Автор и Критик.
  Автор: Богатая вдова - выгодная партия!
  Критик: Сын вдовы - негодяй. Похищение и тюрьма!
  Автор: Помощь кардинала!
  Критик: Смерть вдовы в тюрьме.
  Автор: Секретное поручение! Успех переговоров.
  Критик: Жадность кардинала! Переговоры сорваны. Опала!
  Автор: Ушел в отставку, продал должность.
  Критик: Кардинал не отпустил.
  Автор: Как? Он нужен? Тогда патент капитана!
  Критик: Но надо заплатить пошлину, а нечем!
  Автор: Банкиры предлагают кредит!
  Критик: Гордость не позволяет.
  Автор: Выгодная женитьба!
  Критик: На бывшей проститутке. Гордость тем более не позволяет!
  Автор: Вернулся к банкирам!
  Критик: Банкиры отказали!
  Автор: Один не отказал!
  Критик: Ваша милость! Так не честно! Это ход назад. Это против правил.
  Автор: Ну, хорошо, отказал, но потом передумал и тайно не отказал.
  Критик: Тяжело с вами играть, Ваша милость.
  (затемнение)
  
  * * *
  
  И всю ночь играли Автор и Критик.
  Автор: Приказ о назначении маршалом!
  Критик: Не успел получить. Убит пушечным ядром!
  Автор: Остались мемуары.
  Критик: Никто не обратил внимания.
  Автор: Кроме талантливого романиста.
  Критик: Всё переврал.
  Автор: Так даже лучше.
  Критик: Мало кто дочитал до конца.
  Автор: Но все читали хоть что-то!
  Критик: Дрянная экранизация.
  Автор: И хорошая музыка.
  Критик: Продолжение экранизации, разумеется, отвратительное.
  Автор: Но с хорошими актерами!
  Критик: Но на отвратительной плёнке.
  Автор: Что значит, отвратительной?
  Критик: Темной.
  Автор: Ненавижу тёмные фильмы. Ну ладно, хорошо. Тогда другие экранизации!
  Критик: Все ещё более отвратительные.
  Автор: Но один хороший фильм.
  Критик: Но ещё пара мультфильмов.
  Автор: Что? Мультфильмы? По мотивам наших шахмат???
  Критик: Да! Причем, оба - примерзейшие! И главные герои в виде собак! И других животных!!!
  Автор: Нет! Только не это! Мерзость какая! Слышать ничего не желаю! Сдаюсь! Уноси эту дрянь. Хватит! Больше сегодня не играю в шахматы!
  И у Критика растянулся рот до ушей.
  Критик: Опять я выиграл. Пойду посмотрю на фигурки!
  
  ДЕНЬГИ И ШПАГА
  
  Декорации - что-то среднее между Парижем и Ригой. Отец и сын прощаются. Рядом стоит Критик - он полупрозрачен. Зрители его видят, а действующие лица не видят и не слышат.
  Отец: Шарль, ты получил гордое имя де Баацев, гасконский характер, шпагу, коня и двенадцать франков на дорогу в Париж. Для мужчины этого более, чем достаточно.
  Критик: 'А для женщины этого было бы даже чересчур много'
  Сын: Никогда не принимай денег ни от кого, кроме короля. Дорожи славой храбреца. Будь лучше задирой, чем трусом. Помни, что храбрость мужчины, как честь девушки, должна быть вне подозрений. Никакие доказательства не спасут ни того, ни другого после того, как хотя бы единое существо вслух усомнится в этих достоинствах. Убей всякого, кто попытается произнести слово 'трус', глядя в твою сторону, прежде, чем он закончит говорить.
  Критик: 'Смело рискуй жизнью, но никогда не рискуй ни деньгами, ни здоровьем. Особенно цени своё лицо. Оно тебе очень пригодится'.
  Отец: Не верь никому, кроме короля, мой сын, но верь всякому слову короля, ибо если он назовет день ночью, а черное белым, стало быть, отныне так оно и будет.
  Сын: Отец, Я сохраню ваши наставления в своем сердце!
  Отец: Езжай к нашему земляку де Тервилю. Постарайся заменить ему сына. Его сыновья к его отчаянию не годны для военной карьеры. Старшего по причине увечья он отдал в монахи:
  Критик: 'Вот так всегда: Господу предлагают всякий хлам, а для себя оставляют самое лучшее. Потрошки на жертвенный огонь, а филейную часть в собственную утробушку'.
  Отец: А младшего сына объявил вместо старшего своим наследником.
  Критик: 'Знакомая история с продажей первородства за чечевичную похлёбку'
  Отец: Но и этот сын не оправдал надежд отца.
  Критик: 'А кто их оправдал, простите?'
  Отец: Чрезмерное его хвастовство уже сейчас привело к тому, что вокруг него гораздо больше недоброжелателей, чем друзей, а это в военном деле никуда не годится. После чести дорожи своими товарищами, а когда станешь офицером, жалей своих людей более, чем себя. Только так ты сможешь достичь звания маршала, и черт меня подери, если ты этого не добьешься.
  Критик: 'И ни слова о дамах? Какое упущение! Без помощи женщин при дворе короля Франции этому юноше ничего не сулит. Разве что я помогу:'
  Сын: Отец!
  Отец: Молчи. Тебе ещё только пятнадцать лет. У тебя уйма времени! Но не теряй его понапрасну. Мы с матерью можем не дожить до твоего счастья.
  Критик: 'Не забывай ссориться со всяким, кто в состоянии держать в руках шпагу, но не собирается быть твоим приятелем, никому не верь, но не подавай виду!'
  ШПАГА И ПАЛКИ
  Шарль (сын) едет на желтом коне.
  Незнакомец: Посмотрите-ка на этого молодца! Его кобыла сейчас сдохнет от усталости!
  Критик: 'Давай, скажи что-нибудь остроумное, повесели дам!'
  Незнакомец: У неё не хватает сил даже поднять собственный хвост, а он взгромоздился на неё со всей амуницией!
  Критик: 'Тинэйджеры не выносят насмешек. Он станет сердиться, а дамам только того и нужно. Петушки дерутся, курочки смеются'.
  Незнакомец: И как это мамаша отпустила такого юнца одного, да ещё верхом на кобыле, которая рассыпается от старости!
  Критик: 'Мосье де Баац! Слово за вами. Вспомните-ка, чему вас учил папаша! Проучить мерзавца!'.
  Шарль: Эй, любезнейший! Защищайтесь, сударь, ибо я вас намереваюсь насадить на этот вертел как каплуна!
  Критик: 'Яйца курицу учат. Вздуть его!'
  Незнакомец: Щенок, уноси-ка ноги, пока цел! Да скажи маменьке, чтобы не отпускала тебя без сопровождающих!
  Шарль: Если вы, сударь, сей же миг не соблаговолите защищаться, воля ваша, я проткну вас насквозь, хоть мне и противно поднимать шпагу на безоружного, я не позволю вам произнести более ни одного оскорбления!
  Критик: 'Эй, слуги! Вы чего рты поразевали? Будете спокойно смотреть, как убивают вашего господина?' (оторопевшим слугам) 'Отдубасьте-ка этого молокососа!'
  Незнакомец: Жан, Пьер, Ренэ, вперёд! Покажем этому безобразнику, как поднимать оружие на нашего господина!
  (затемнение)
  Один из слуг: Вот и разобрались. Дамы, поёдемте. Здесь и без нас справятся.
  Дама: Кажется, они его убили, господин де Боснэ.
  Второй Слуга: Нам ли печалиться об этом?
  Первый Слуга: А вдруг это посыльный? И его покровитель начнет его искать?
  Незнакомец: Не похоже. Впрочем, обыщите-ка его.
  Первый слуга: Конверт.
  Незнакомец: Что? А ну-ка! Письмо де Тревилю! Ба! Отец - земляк рекомендует своего сына капитану мушкетеров! Спрячу-ка я его.
  Второй Слуга: Зачем оно вам, господин де Боснэ?
  Незнакомец: Ну, уж ему-то оно точно уже ни к чему.
  Критик: 'Браво, Боснэ! Эхе-хе: Господин Дюма, что это вы выдумали какого-то Рошфора? Это же обычный сутяга и жалобщик Боснэ, тот самый Боснэ, который достал своими тяжбами всех соседей, добряк Боснэ, дамский угодник, проживала отцовского наследства, мой любезный Боснэ:'
  Критик стал легонько пинать юношу носком сапога.
  Критик: 'Эй, Шарль! Поднимайся. Все ушли уже! Вставай! Боснэ вызвал караул. Ежели не встанешь, да не унесёшь ноги, то сидеть тебе в тюрьме за дебош, которого ты не учинял. Лежишь? Видать, крепко отделали. Ну что же, в тюрьме тебя подлечат. И обберут. И разденут до нитки. Ах, как я обожаю этих судейских, ведь это прелесть, что такое! Как они в несколько дней из человека делают тряпку! Чудо! Чудо!'
  КРЕСТ И СЕРА
  Шарль и священник в темнице
  Священник: Как вы себя чувствуете, сын мой?
  Шарль: Святой отец, я весь - сплошные раны, но это меня не тревожит. Хуже то, что я ограблен. Но и это бы ничего. Я унижен!
  Священник: Смирись, сын мой.
  Шарль: Святой отец! Простить такое?!?
  Священник: Вспомни, каким мукам и унижениям был подвергнут Спаситель.
  Шарль: Но я:
  Священник: Мужайся, сын мой. Господь смилостивился над тобой. Этот дворянин со многими враждовал и один из его врагов велел передать тебе вот эти деньги. Также он уплатил расходы за пребывание твое в тюрьме эти три месяца, и внес за тебя штраф, так что тебя выпустят на свободу.
  Шарль: Но я не могу принимать милости!
  Священник: Это не милость. Это подарок.
  Шарль: Ни милости, ни подарка я не могу принять ни от кого, кроме короля!
  Священник: Так возьми эти деньги взаймы, сын мой.
  Шарль: Пожалуй, взаймы: Меня бы они очень выручили.
  Священник: Вот и славно, сын мой.
  Критик: 'Давай, выбирайся отсюда, приятель! Тебе предстоит ещё попортить кровь моему старинному оппоненту, этому Ришелье'.
  
  СЛУЧАЙ И УДАЧА
  Шарль и Мушкетер
  Шарль: Сударь, мне показалось, что вы усмехнулись? Не надо мной ли?
  Мушкетер: Браво, юноша. Вы ищите ссоры? Бросьте. Дуэль с вами мне не доставит славы. А судя по говору, вы гасконец. Менее всего я расположен убивать земляков. Вы в Париже, сударь, и коли вам пришла охота искать вражды, так я вам укажу, на ком следует потренироваться фехтованию.
  Шарль: Но, сударь:
  Мушкетер: Истинно так. Я беру над вами шефство. Ведь вы же приехали служить королю?
  Шарль: Да! Именно!
  Мушкетер: Ну, так и я о том же толкую. Мы вызовем на дуэль этих выскочек, гвардейцев кардинала. Вон он там стоит один из них, де Бернажу. Ждите меня здесь, я всё улажу.
  Критик: 'Ну вот, приятель, ты уже впутался в такую заварушку, что мало не покажется'
  Мушкетер: Всё отлично! Мы дерёмся. У Бернажу есть братья, да и меня есть два брата.
  Критик: Братья, вы слышите, господин Дюма? Какие ещё де ля Фер, д'Эрбле, и дю Валон?
  Мушкетер: Мы деремся четверо против четверых.
  Шарль: Четверо?
  Мушкетер: Так принято. Дуэль скучна, когда дерутся двое. А секундантам что же - прохлаждаться? Увольте! Драться и только драться! Кстати, дуэли запрещены, имейте это в виду. Разрешены лишь стычки. Улавливаете? О дуэли необходимо договариваться заранее, а стычка - это, так сказать, случай, мгновенная ссора. Ну так вот примерно часа через четыре в Булонском лесу мы случайно встретим Бернажу и его братьев и случайно с ними поссоримся.
  Критик: 'Отлично, дружок. Приехал служить королю, а начинаешь с того, что нарушаешь его указ. Как мне это нравится!'
  УДАЧА И СТАЛЬ
  Шарль, Три Мушкетера (Атос, Портос, Арамис), четверо гвардейцев Кардинала
  Арами: Атос, ты рехнулися? Драться на пару с мальчишкой? Его заколют, как цыпленка, а мы останемся втроем против четверых?
  Атос: Мне всегда хотелось посмотреть, справимся ли мы втроем против четверых или нет. А лучшего повода не представится.
  Критик: 'Да и я шепнул на ушко!'
  Портос: Арамис, что толку обсуждать? Дело решено.
  Атос: Портос, ты прав. Отступать нельзя.
  Гвардеец: Это вот этот юнец - ваш четвертый? А завещания вы уже составили?
  Критик: 'Уместный вопрос. А сами?'
  Атос: К шпагам, господа!
  Шарль: Эй, Бернажу! Ты, я вижу, слишком опрометчив! Думаешь, что с мальчишкой легко справиться? Ну-ка соберись, не то он тебя проткнёт! Он славно фехтует, да к тому же гибок, как пантера! Ну вот, что я говорил! Бедняга, собирайся-ка ты к нам, в ад, ибо в небесной канцелярии тебе место не забронировано.
  (Дерутся на шпагах)
  Шарль: Сударь, вы ранены. Я сожалею. Позвольте, я помогу вам забинтовать рану.
  Критик: 'Да ты с ума сошел! Смотри, сейчас твоего дорогого Атоса пригвоздят. Скорей к нему на выручку!'
  Шарль: Проклятье! Атос, держитесь!
  Атос: Браво, Шарль! Сударь, отдайте-ка вашу шпагу, не то мы проткнем вас с двух сторон!
  Гвардеец: Ваши аргументы весомы и убедительны.
  Шарль и Атос: Портос, Арамис! Мы идем на подмогу!
  Критик: 'Пожалуй, партия решена. И кто бы мог подумать, что один удачный удар так быстро приведёт к развязке?'
  КОСТИ И ЗОЛОТО
  
  Атос: Друг мой, не желаете ли сыграть? Игра у де Тревиля - это путь в общество.
  Шарль: Благодарю, Атос. Я не играю.
  Атос: Вы мудры не по годам, дорогой Шарль.
  Критик: 'Верно, приятель! Рисковать жизнью следует всегда, когда тому представляется удобный случай. А рисковать деньгами - никогда, тем более, ежели их не хватает! Впрочем, с моей помощью, вы могли бы обыграть всех этих простаков. Но я не собираюсь вам помогать. Если вы станете удачливым игроком, вам не быть хорошим военным'
  Шарль: Атос, вы мне льстите!
  Атос: Ничуть! Со шпагой в руках вы доказали свою храбрость, поэтому можете себе позволить отказаться от игры, не обращая внимания на то, как это будет расценено.
  Шарль: Атос, так вы советуете мне играть?
  Атос: Некоторую сумму мушкетер должен спускать в карты. Благоразумный лишь ограничивается содержанием одного кошелька и не играет в долг.
  Шарль: Я так и сделаю.
  Атос: Шарль, вам везёт!
  Шарль: Атос, а вам не нужны деньги? Девятьсот пистолей для меня слишком большая ноша.
  Критик: 'Если часть выигрыша одалживать друзьям, то есть шанс, что вы не будете бедствовать, когда фортуна отвернется от вас. Достаточно будет лишь получить долги'
  Атос: В долг? Мне не хотелось бы, чтобы между нами возникали финансовые отношения.
  Шарль: Никаких отношений, просто помогите мне их потратить.
  Атос: Нет уж, пожалуй, лучше их взять у вас в долг, иначе вы никогда не разбогатеете, дорогой Шарль!
  Критик: 'На игре не разбогатеть играющим. Богатеют на предательстве или на женитьбе. Впрочем, это - одно и то же'
  Шарль: Часть выигрыша, я полагаю, следует пропить? Надеюсь, Атос, вы разделите со мной кампанию?
  Атос: Как вы могли подумать, что я брошу вас одного в таком благородном деле?
  БУМАГА И ЗОЛОТО
  Шарль и Кардинал Мазарини.
  Кардинал: Д'Артаньян, как вы смели просить у меня отставку?
  Шарль: Выше преосвященство, я хотел купить чин лейтенанта гвардии.
  Кардинал: Служба у меня стоит гораздо выше! Много есть капитанов, а не то чтобы лейтенантов, которые продали бы с радостью свой чин за ваше место! Наместничество - не менее! Вот что светит человеку, состоящему у меня на службе!
  Шарль: Ваше преосвященство, вы очень добры, но я не чувствую себя таким долгожителем, чтобы дождаться этих милостей. Я предпочел бы синицу в руках.
  Критик: 'Правильно! Таких ловких шпионов ещё поискать. А сватовство племянницы кардинала Мазарини на Принце - ведь оно удачно закончилось. Кардинал, раскошеливайтесь!'
  Кардинал: Я дам вам патент капитана!
  Шарль: Ваше преосвященство слишком добры!
  Кардинал: Но не сейчас.
  Шарль: Тогда я предпочел бы лейтенанта, но сейчас.
  Кардинал: Послушайте, д'Артаньян, при вашем возрасте если я дам вам патент капитана, то вам посчастливилось бы перескочить через головы двух десятков лейтенантов. У вас появится множество врагов. Чтобы этого не случилось, вам следует отличиться.
  Шарль: Разве я не достаточно отличился на секретной службе Вашего преосвященства?
  Кардинал: Это известно только мне и вам. Вам следует проявить себя гласно.
  Шарль: Но ведь сейчас нет кампании!
  Кардинал: Это скоро будет, поверьте мне.
  Шарль: Значит, я должен дважды заслужить мой патент?
  Кардинал: А кто вам сказал, что вы его уже заслужили? Вы лишь заслужили право на его приобретение.
  Шарль: Купить? Но я нищ!
  Критик (хохоча): 'В самом деле, что за торговля чинами?'
  Кардинал: Очень плохо!
  Шарль: Но не я устанавливаю жалованье себе, мой господин!
  Кардинал: Зато вы устанавливаете себе свою судьбу. Впрочем, если вы просите меня похлопотать о вас, то, извольте, у меня есть на примете одна вдовушка:
  Шарль: Жениться?
  Кардинал: Вас это смущает?
  Шарль: Нисколько. Лишь бы женщина была честна и благородна.
  Кардинал: Послушайте, где же вы найдёте честную, благородную, да ещё и богатую.
  Шарль: Да вот вы же мне предлагаете разве не такую?
  Кардинал: Разумеется не совсем благородную:
  Шарль: Не совсем?
  Кардинал: Вдовство - тяжкое бремя.
  Шарль: Я знаю, о ком вы говорите, ваше преосвященство. Её знает весь Париж.
  Кардинал: Разве она от этого стала хуже?
  Шарль: Пожалуй, я бы вернулся к просьбе об отставке.
  Кардинал: Глупости! Я уже приготовил вам патент капитана. Будьте любезны внести двадцать четыре тысячи экю пошлины. Даю вам на это двадцать четыре часа.
  Шарль: Но где же мне найти такую сумму?
  Кардинал: Ну, хорошо, даю сорок восемь часов. Этого более чем достаточно, чтобы жениться на ком угодно, а не только что на вдове.
  Шарль: Через сорок восемь часов просто повторю свою просьбу об отставке.
  Критик: 'Не пророчествуйте, приятель. Отец наш небесный не спешит поделиться даже с нами своими планами, а вам, смертным не дано видеть даже на секунду вперед!'
  
  ЗОЛОТО И КОСТИ
  
  Шарль и богатая Мадам.
  Шарль: Мадам, вы мне очень привлекательны, но, боюсь, я не готов тотчас под венец. Не угодно ли будет нам поближе узнать друг друга?
  Критик: 'Правильно, надо только иметь к ним подход, а жениться вовсе не обязательно'
  Мадам: Я понимаю, шевалье, к чему вы клоните. Только имейте в виду: со мной этот номер не пройдет. Вы можете завладеть мной и моим состоянием только через алтарь.
  Критик: 'Вязать, пока возможно!'
  Шарль: Я вовсе не покушаюсь на ваше состояние, мадам, но чувства надобно проверить.
  Мадам: Никаких пробных сближений не будет. Оставьте эти надежды.
  Шарль: Я вовсе не то имел в виду.
  Мадам: Послушайте, мсье выскочка. Я не собираюсь разбираться в ваших намёках. Я говорю прямо: вот она я и мое состояние, и получить всё это можно, сказав только одно слово 'да'.
  Шарль: Но, мадам, вы же не станете отрицать, что не всякий раз и не веред всяким ваши требования:
  Мадам: Молчите, сударь, ещё одно слово и вас выгонят взашей!
  Шарль: Пожалуй, мне нужно время.
  Мадам: Кардинал дал вам двадцать четыре часа, и думать тут нечего и некогда.
  Шарль: Мадам, вы неплохо осведомлены!
  Критик: 'Это - одна из основных профессий вдов: быть осведомленной о делах холостяков. Но этот вам не по зубам, сударыня. Гнать его прочь!'
  Мадам: Сударь, я, кроме того, осведомлена и в том, сколько молодых людей на вашем месте не колебались бы ни минуты.
  Шарль: Здесь я с вами, пожалуй, соглашусь, но Шарль де Баац:
  Мадам: Шарлю де Баацу пора покинуть мой дом! Если Шарль де Баац не надумал сказать 'да', то ему следует сказать 'прощайте'.
  Шарль: До свидания, мадам. Я подумаю.
  Мадам: Вон отсюда, нахал!
  БУМАГА И ЗОЛОТО
  
  Шарль и Банкир.
  Шарль: Сударь, вы четвертый из банкиров, кто обещал мне одолжить нужную сумму, но трое из обещавших уже отказали.
  Банкир: Неужели?
  Критик: 'Какая неожиданность!'
  Шарль: Не прошло и нескольких часов, как все они переменили свое решение.
  Банкир: И какова же причина?
  Шарль: В этом нет никакого секрета. Все они сказали, что желают мне добра, и, как истые друзья, советуют мне жениться, а не влезать в долги.
  Банкир: Это - причина?
  Шарль: Это - повод. А причина, я полагаю, что их обязал так ответить Его:
  Шарль: Итак, вы понимаете, что я вам отвечу также?
  Шарль: Я надеюсь, что и среди банкиров встречаются люди чести, сударь.
  Критик: 'Вот это да!'
  Банкир: Вы правильно надеетесь, ибо ведь и среди солдат встречаются немые?
  Шарль: Я буду нем как рыба, если вы имеете в виду неразглашение источника.
  Банкир: Именно это я и прошу. Никто не должен знать, что я одолжил вас.
  Шарль: Разумеется. Крепко же плетёт свои силки Его преосвя:
  Банкир: Итак, завтра утром вы получите необходимую сумму. Я распоряжусь подготовить векселя.
  Шарль: Вы спасёте меня от многих неприятностей.
  Банкир: Вы меня - тоже, если будете молчать.
  Критик: 'Подумайте только, ещё встречаются банкиры, у которых понятие честь кое-что значит! Ну, ничего, это скоро исчезнет. Это уже вымирающий подвид'.
  ЗОЛОТО И БУМАГА
  Шарль и Кардинал.
  Кардинал: Отчего же, д'Артаньян, вы не внесли требуемую сумму за патент? Я вынужден его аннулировать.
  Шарль: Ваше преосвященство, я решил не платить казначею.
  Кардинал: Как вы осмелились не выполнить моего приказа!
  Шарль: Я решил, что это нецелесообразно.
  Кардинал: Выполнять мои приказы? Да вы с ума сошли! Я прикажу вас арестовать.
  Шарль: Нецелесообразно платить казначею, когда можно уплатить непосредственно вам. Дело в том, что мне посчастливилось получить сумму новенькими двойными луидорами, и я полагал, что такие монеты могут вам понадобиться в связи с предстоящей кампанией. В дороге, знаете ли:
  Кардинал: Хитрец! Ну-ка, ну-ка, покажите. Да, новенькие. И кто же вам их ссудил?
  Шарль: Я вынужден об этом молчать.
  Кардинал: Понимаю, понимаю. Да-с. Вот видите, а вы сопротивлялись. Я полагаю, что эта дама открыла вам отменный кредит. А ну-ка, понюхайте, д'Артаньян, чем они пахнут?
  Шарль: Ваше преосвященство, разве золото может чем-нибудь пахнуть?
  Кардинал: Вот именно, мсье Д'Артаньян, вот именно! Разве оно пахнет как-нибудь иначе, чем остальное золото?
  Шарль: Я читал, ваше преосвященство.
  Кардинал: Что вы читали?
  Шарль: О римском императоре и о налоге на мочевину.
  Кардинал: Ну, так если читали: Что же вы мне голову-то морочите?
  Шарль: Виноват, ваше преосвященство.
  Кардинал: Ступайте. Не забудьте показать вашей даме ваш патент. Ведь и её заслуга в этом есть.
  Критик: 'Ах, Мазарини! Ах, остроумный шельмец! Совсем как мой приятель Калигула!'
  
  СУРГУЧ И БУМАГА
  Шарль и Министр.
  Министр: Д'Артаньян, завтра после заседания кабинета министров вы арестуете Фуке.
  Шарль: Но завтра не мое дежурство!
  Министр: Будет ваше.
  Шарль: Нельзя ли поручить это :
  Министр: Нельзя.
  Критик: 'Чистеньким захотелось быть?'.
  Шарль: Но я:
  Министр: А я поручился за вас перед Его Величеством.
  Шарль: Мне было бы не приятно:
  Министр: За столько лет службы вы так до сих пор не поняли, что она состоит не только из приятных поручений?
  Шарль: Простите, но я хотел бы иметь письменный приказ.
  Министр: Вот он.
  Критик: 'Что ж, господин Фуке, быть может, это научит вас не заноситься выше короля? Только пригодится ли вам это новое умение в крохотной камере, где вы проведете всю оставшуюся жизнь? Едва ли. А кто научит скромности Его Величество? Только я: Но позже'.
  
  ЗОЛОТО И КРЕМЕНЬ
  
  Шарль и Суперинтендант.
  Шарль: Господин супериндендант финансов!
  Суперинтендант: Господин капитан? Д'Артаньян, к чему такие формальности?
  Шарль: Не прогуляться ли нам?
  Суперинтендант: У меня - карета.
  Шарль: Нет надобности. Тут - недалеко.
  Суперинтендант: Что ж, прогуляемся.
  Шарль: Господин Фуке, вашу шпагу.
  Суперинтендант: Меня арестовывают?
  Шарль: Шпагу.
  Суперинтендант: Что ж: Извольте.
  Критик: 'Да уж: сопротивление бесполезно. От судьбы не уйдешь. Особенно, когда сам себе ее устроил'
  
  ЗОЛОТО И СТАЛЬ
  
  Шарль и Министр.
  Голос Критика: Господин министр финансов должен был распорядиться о выдаче господину капитану мушкетеров сто пятьдесят экю. Пока казначей отсчитывал деньги, финансист пригласил мушкетера отобедать. После обеда министр выдал мушкетеру только сто экю.
  Шарль: Мне кажется, ваш казначей разучился считать, дорогой мосье Кольбер!
  Министр: У меня все точно, дорогой д'Артаньян! Я вычел из полагающейся суммы стоимость
  обеда.
  Шарль: Пятьдесят экю за обед! Однако!!!
  Критик: 'Однако!'
  Министр: Не забывайте, что вы обедали с министром финансов.
  Шарль: Я и не знал, что министр финансов угощает за деньги, как трактирщик. Пожалуй, оставьте себе и эти сто экю, дорогой министр! Я завтра приведу к вам одного своего приятеля, и мы с ним пообедаем на эту сумму. Портос обожает обедать у министров.
  Министр: Вы шутник, господин капитан!
  Шарль: Не более, чем вы, господин министр. Кстати, в трактире обычно я сам выбираю меню. Позаботьтесь отпечатать его на красивой бумаге, господин министр-трактирщик.
  Министр: Господи капитан, это была всего лишь шутка!
  Шарль: Стало быть, я могу получить недостающие пятьдесят экю?
  Министр: Разумеется, господин мушкетер! И сверх того от меня пятьдесят экю за остроумие!
  Голос Шарля: 'Ловко я вернул свои денежки, да ещё и заработал!'
  Голос Министра: 'С таким хитрецом, да ещё и смельчаком лучше дружить, чем враждовать! Право, обед и пятьдесят экю того стоят!' - решил министр финансов.
  Министр: До свидания, господин капитан!
  Шарль: Надеюсь, до скорого, господин министр.
  Министр: Надеюсь, вы не очень часто будете приходить ко мне за деньгами, господин капитан. Довольно накладно угощать мушкетеров, господин мушкетер!
  Шарль: Поверьте, это приятнее, чем арестовывать министров, господин министр!
  Критик: 'Опасно играете, шевалье'.
  
  СТАЛЬ И ПОРОХ
  Шарль и три мушкетера едут на войну.
  Шарль: Неплохая была кампания! Мы, кажется, научили этих проклятых гугенотов уважать королевскую власть!
  Атос: Разумеется, те, кто остались в живых, будут теперь ее уважать ровно до той поры, пока их не повесят.
  Шарль: Военные операции меня чрезвычайно бодрят, господа! Да и чины во время кампании достаются намного легче!
  Критик: 'Еще бы! Надо лишь убивать врагов своего господина, чаще - чужими руками. А убивать из мушкетов намного приятнее, чем с помощью холодного оружия. Не пачкаешься кровью. Господа, скоро вы научитесь применять не только порох!'
  БУМАГА И СТАЛЬ
  Шарль: Господин министр, вы меня искали?
  Министр: Да, д'Артаньян. Что вы думаете делать после окончания кампании?
  Шарль: Я полагаю уйти в отставку, господин министр.
  Министр: В отставку? Вы? Ведь вы - военный.
  Шарль: Не только. Я ещё и литератор. Я ведь пишу мемуары. Хочется их завершить.
  Министр: Вот как? И для этого вам нужна отставка?
  Шарль: Как только окончится кампания, меня ничто не удержит. Хочется хорошенько обдумать свою жизнь. Не вечно же таскать каштаны из огня для сильных мира сего.
  Министр: Господин д'Артаньян, а ведь вы вполне могли бы получить маршала Франции.
  Шарль: Вы правы, господин министр. Ведь генералов у нас уже столько, что, кажется, стукни по любому кусту, и из него высыплется их целая гроздь.
  Министр: Где же это видано, чтобы генералы сидели в кустах, господин д'Артаньян?
  Шарль: Помилуйте, господин министр, генералы уж если прячутся, то их не видно.
  Министр: Шутки в сторону, д'Артаньян. От вас зависит, чтобы завтрашний штурм принес вам маршальский жезл.
  Шарль: Значит, я его получу, господин министр!
  Министр: Я вам верю, д'Артаньян.
  Критик: 'Этот гасконец знает уж слишком много секретов двора'.
  Министр: Слишком много.
  Критик: 'Вы меня услышали?'
  Министр: Я должен слышать и ваш голос тоже. Это - моя профессия, - отрезал министр.
  Шарль: Что вы сказали?
  Министр: Ступайте. Помните, вас ждет маршальский жезл.
  Критик: 'А лучше бы - пуля или пушечное ядро, не так ли?'
  Министр: Несомненно! - подтвердил министр, обращаясь к обоим.
  
  ***
  Министр и Гвардеец.
  Гвардеец: Господин министр, вы просили передать этот ларец с маршальским жезлом генералу д'Артаньяну.
  Министр: Да, но только в случае успешного окончания штурма.
  Гвардеец: Штурм был успешен. Но генерал:
  Министр: Говорите.
  Гвардеец: Убит.
  Министр: Шальная пуля?
  Гвардеец: Пушечное ядро.
  Министр: Может быть он только ранен?
  Гвардеец: Убит.
  Министр: Ну что ж: Не всем же позволено писать мемуары:
  Критик: 'Ха-ха-ха!'.
  Голос Шарля: Временно, господа. Я воскресну, и не раз!
  
  Появляется Критик.
  
  Критик:
  Да, ты воскреснешь, друг милейший
  В комедиях наиглупейших.
  А я не рад бы был воскреснуть,
  Чтоб украшать чреду гротесков.
  Но, впрочем, кажется случайно,
  В гротески затесалась тайна.
  
  
  ЧЕЛОВЕК В ЖЕЛЕЗНОЙ МАСКЕ
  Четыре интервью на небесах и одно на земле. Журналист (Кот Бегемот) и четыре собеседника.
  ВОЛЬТЕР
  
  Журналист: Господин Вольтер, не могли бы вы дать кое-какие разъяснения?
  Вольтер: Разумеется, господа!
  Журналист: Кто это был - человек в железной маске?
  Вольтер: Я никогда не говорил, что маска была железная, хотя мои заметки на эту тему породили ту легенду, о которой вы говорите. Извольте правду: маска была серая, цвета как бы металлического, что я и упомянул. Я вовсе не утверждал, что она - железная.
  Журналист: И всё же кто скрывался под ней?
  Вольтер: Об этом мы можем только гадать. Но если вы хотите знать моё мнение:
  Журналист: Да, именно!
  Вольтер: Я полагаю, что это был человек по значительности никак не меньший, чем суперинтендант министров Фуке. Но если пойти в анализе дальше, то не кажется ли странным, что на господина Фуке надевают маску?
  Журналист: Да, действительно!
  Вольтер: Ведь его арестовали вполне официально!
  Журналист: Так что же это мог быть?
  Вольтер: Некто более значительный.
  Журналист: Разве мог быть узник более значительный, чем Фуке? Герцог Бофор?
  Вольтер: Ерунда. Этого узника никто никогда по настоящему не охранял. Он и побег-то совершил только потому, что держать его в Бастилии было не выгодно, да и не достойно, а опасности он никакой не представлял.
  Журналист: Тогда кто же это?
  Вольтер: По крайней мере, он, должно быть, знал некоторую тайну, которая делала его столь значительным.
  Журналист: Браво, господин Вольтер! Так кто же это был?
  Вольтер: Родственник короля.
  Журналист: Неужели? Но ведь они все - люди заметные.
  Вольтер: Вот именно. Именно поэтому необходима была маска.
  Журналист: А кто же кроме герцога Бофора содержался в тюрьме?
  Вольтер: Вы, быть может, сочтёте меня фантазером, но у меня достаточно оснований подозревать, что это был не меньше чем брат короля!
  Журналист: Брат короля? Разве он был узником?
  Вольтер: Другой брат короля. О котором никто не знал. О нем никто не знал именно потому, что он содержался в тюрьме. И именно с этой целью на него была одета маска.
  Журналист: Как вы пришли к такому выводу, господин Вольтер?
  Вольтер: Подумайте сами? Только человек, представляющий угрозу трону своим существованием, своей близостью к трону, должен был бы содержаться одновременно и так жестоко и с такими почестями. Его права на трон заставляли его держать в железных клещах тюрьмы. Его внешность, его слова могли бы его выдать, поэтому его заставляли носить маску и не позволяли ни общаться, ни переписываться.
  Журналист: Значит, это был брат короля, о котором ничего не было известно?
  Вольтер: Я скажу больше - это был старший брат короля. Именно старший брат представляет угрозу королевской власти.
  Журналист: Старший брат короля - король по праву рождения?!? Чудовищно!
  Вольтер: Да, господа. Чудовищно. Впрочем, что вы хотите от королей? Они таковы, и потому их надо свергать.
  
  АЛЕКСАНДР ДЮМА
  
  Журналист: Господин Дюма, вы писали о человеке в железной маске, определенно утверждая, что это - брат короля? Почему?
  Дюма: Если бы вы читали не только мой роман 'Виконт де Бражелон', но и историческое исследование 'Человек в железной маске', вы бы нашли в нем ответы на все ваши вопросы.
  Журналист: Вы писали историческое исследование? Расскажите!
  Дюма: Это не секрет, господа, что я пробовал себя в роли историка - беспристрастного исследователя фактов и свидетельств. Если бы под маской скрывался старший брат короля, то как можно объяснить, как он туда попал? Разумеется, что этого просто не может быть. Людовик XIII, который так жаждал рождения наследника, немедленно бы оповестил государство о его рождении. Да и Анна Австрийская бы не допустила того, чтобы её старший сын попал в тюрьму.
  Журналист: Быть может, это был бастард?
  Дюма: Бастарды не угрожают трону. Они становятся аббатами и множат число бастардов.
  Журналист: Так почему же это был брат-близнец.
  Дюма: Вы и сами придёте к такому же точно мнению, поскольку методом исключения мы легко приходим к выводу, что никто иной не мог бы быть этим человеком. Этот человек представлял угрозу трону на протяжении целых двадцати с лишним лет. Его тайна не потеряла актуальности за все эти годы. Его внешность и через двадцать лет была так же опасна как в день, когда он попал в тюрьму. Любой человек должен был бы так измениться за эти годы, что и родная мать его бы не узнала. Впрочем, если мать или жена и узнает человека по прошествии такого срока, то уж во всяком случае, не каждый прохожий. Кроме того, ведь можно же было и отрастить бороду, если до ареста этот человек её не носил, или сбрить, если он ей носил раньше! Стало быть, и это средство не делало бы человека достаточно неузнаваемым, чтобы иметь опасения и не показывать его лица никому.
  Журналист: И что же это означает?
  Дюма: Только то, что этот человек обладал лицом, которое известно каждому встречному. А какой лицо известно всей Франции? Разумеется, то, которое изображено на монетах. А на монетах изображен король. Значит, узник, лицо которого столько лет было скрыто под маской, обладал таким же лицом, как и король. Если только внешнее сходство служило бы основанием для его заключения, то можно было велеть изуродовать его, да и казнить, в конце концов. Но происхождение этого человека не позволяло этого делать. Есть только одна причина того, что на этого человека которого король не осмелился бы поднять руку. И эта причина в том, что этот человек был не просто принцем, но наследным принцем, близким родственником короля, его братом, причем, братом-близнецом.
  Журналист: Поразительно!
  Дюма: Нам, друзья, остается только предположить, что не Людовик XIV был виновником этой несправедливости. Это решение должны были принять сам король, Людовик XIII при рождении двух близнецов. Надо полагать, что и кардинал Ришелье был в курсе этого решения, а, вероятнее всего, он был и вдохновителем и исполнителем этого злодейства. Но не будем его судить слишком строго: кто знает, сколько бед принесло бы Франции известие о том, что после Людовика XIII осталось два наследника, два брата-близнеца, равно имеющие права на корону?
  
  
  АЛЕКСАНДР ДЕКО
  
  Журналист: Господин Деко, вы исследовали эту проблему очень тщательно.
  Деко: О человеке в железной маске? Да, конечно.
  Журналист: Кто же это был?
  Деко: Во-первых, маска была не железной.
  Журналист: Да, об этом и господа Вольтер и Дюма говорили.
  Деко: Разумеется. Вероятнее всего бархатная. Во-вторых, вовсе не надо гадать, чтобы ответить на этот вопрос. Я изучил документы и выяснил, что только восемь человек могли бы оказаться одним из тех загадочных узников, которые с легкой руки господина Вольтера вошли в историю под именем Человек в Железной Маске.
  Журналист: Кто же они?
  Деко: Читайте об этом мой очерк. Скажу сразу, чтобы вас не томить - это некто Эсташ Доже.
  Журналист: Кто?
  Деко: Это почти всё, что я могу о нем сообщить. Его история в качестве узника прослеживается достаточно подробно. Он сидел в крепости Пиньероль, потом переезжал в другие тюрьмы вместе с комендантом, которого повышали. Когда тому дали пост коменданта Бастилии, он перевёз всех своих узников с собой, среди которых был и этот самый Человек в Железной Маске.
  Журналист: Что ж заставило тюремщика скрывать лицо этого узника?
  Деко: Приказ короля. Разве могла быть иная причина?
  Журналист: Почему же король отдавал такой приказ?
  Деко: Этого нам никогда не узнать.
  Журналист: Был ли это брат короля?
  Деко: Эсташ Доже? Брат короля? Вы шутите! Да будет вам известно, что, находясь в тюрьме, он одно время выполнял роль камердинера у другого заключенного, которому таковой полагался по его положению. Когда его прежний камердинер умер, то потребовался новый, а поскольку этот узник, видимо, знал некоторые государственные секреты, то его камердинеру никогда бы не светило выйти на свободу. На этих условиях найти слугу было бы просто невозможно, если бы Эсташ Доже не согласился выполнять эту роль. Надо признать, что вероятно, этот человек и до его ареста служил где-то камердинером, иначе бы он не мог справиться со своими обязанностями. В любом случае король не допустил бы, чтобы его брат, младший, старший, средний, или хоть даже троюродный, был камердинером у обычного дворянина.
  Журналист: Как же объяснить тот почет, то уважение, которое тюремщик со всей очевидностью выказывал своему узнику в то время, когда их видели вместе?
  Деко: Во-первых, тюремщик, видимо, был человеком учтивым. А во-вторых, та значительность, которая придавалась его охране, видимо, поднимала узника в глазах тюремщика на достаточно высокий уровень.
  Журналист: Всё разъяснилось бы, господин Деко, если бы мы могли узнать, что за тайну хранил это узник - Человек в Железной Маске!
  Деко: Это, вероятно, нам мог бы сказать только сам Людовик XIV
  
  ЛЮДОВИК XIV
  
  Журналист: Ваше величество! Мы в восторге от возможности задать несколько вопросов самому Людовик XIV, блистательному Королю-Солнце! Не откроете ли вы тайну Человека в Железной Маске?
  Людовик: Человек в Маске? Вздор! Вы перепутали, господа! Здесь не Италия, где сеньоры появляются на маскарадах, а знатные дамы путешествуют в масках. Здесь - Франция.
  Журналист: Мы говорим об узнике крепости Пиньероль, а затем Бастилии.
  Людовик: Узник? Зачем же узнику одевать маску? Он и без того заключен в четыре стены. Пусть уж смотрит на них как есть. К чему эти излишества?
  Журналист: Но при переезде из одной тюрьмы в другую.
  Людовик: На это есть закрытые кареты!
  Журналист: Но во время остановок для смены лошадей? Для того, чтобы пообедать в трактире, наконец?
  Людовик: Господа, вы утомляете меня незначительными подробностями! Это - дело тюремщика заботиться о том, чтобы узник не сбежал.
  Журналист: А чтобы люди не узнали его лица? Чтобы он не перемолвился знаками или записками с другими людьми?
  Людовик: Повторяю, это - забота тюремщика. Мне нет дела до того, как содержатся узники при переводе их из одной тюрьмы в другую. Полагаю, что точно также, как и во время их ареста. Их следует сажать в закрытую карету, или носилки, если это в столице, и доставлять, куда следует.
  Журналист: Но разве вы не велели принимать дополнительные меры для того, чтобы узник не мог общаться, чтобы он не был узнан? Разве этой мерой не был приказ о том, чтобы на узника была надета маска?
  Людовик: Основная мера того, чтобы узник не сбежал состоит в том, чтобы его доставкой занимался стражник. Если стражник окажется ротозеем, его накажут. Если преступник важный, то стражник, допустивший оплошность, рискует занять место беглеца, и даже хуже того. Этих мер, я полагаю, достаточно для того, чтобы король не терял время на придумывание каких-либо дополнительных мер, не так ли?
  Журналист: Но, ваше величество:
  Людовик: Мне нечего добавить. Вы итак меня слишком утомили.
  Журналист: Извините, Ваше величество:
  Людовик: Прощайте, господа.
  
  Д'АРТАНЬЯН
  
  Журналист: Господин д'Артаньян!
  Шарль: К вашим услугам, господа!
  Журналист: Какая удача! Вы, наверняка, раскроете нам секрет.
  Шарль: Всё, что представляет хоть малейший интерес, я описал в моих мемуарах. Каковы они, господа? Вы ознакомились? Я полагаю, что я потрудился не зря?
  Журналист: Конечно, ваши мемуары: Да: Господин Дюма:
  Шарль: Какой ещё Дюма?
  Журналист: Благодаря нему вас знают во всем мире.
  Шарль: Благодаря нему?
  Журналист: Он пересказал:
  Шарль: Разве мои мемуары были написаны для того, чтобы их пересказывать? Неужели они не достаточно хороши? Господа, я писал везде только чистую правду, и скажу по совести, коли я чего не знал, то и не писал об этом!
  Журналист: Поверьте, ваша слава нисколько не пострадала, а даже и напротив.
  Шарль: Это ещё не известно, что за славу он мне создал. Надо будет почитать как-нибудь на досуге. Как вы говорите, это называется?
  Журналист: 'Три мушкетера' Александра Дюма.
  Шарль: Три мушкетера? А я-то при чем? Кто такие эти трое?
  Журналист: Атос, Портос, Арамис.
  Шарль: А, эти братья. Славные ребята. Но почему именно они? Что он, собственно, нашел в них, чтобы выносить их в название книги? Взять вот так мемуары мессира д'Артаньяна и написать книгу о трёх мушкетерах - это вы называете ратовать о моей славе?
  Журналист: Господин д'Артаньян, это всё не так, поверьте. Но нас всё же интересует Человек в Железной Маске.
  Шарль: В железной маске? Век такого не видывал! Железную маску носить - так через несколько дней и лица не останется! А коли не останется лица, то и маска ни к чему.
  Журналист: Положим, маска была не железная, а шелковая.
  Шарль: Так что же вы меня путаете? Шелковая, говорите? Это вроде тех, что носят на маскараде? Ну, так и что же с этой маской?
  Журналист: Какой-то таинственный узник носил эту маску.
  Шарль: Да что вы говорите? Узник? Хм: Довольно странно. Зачем же узнику маска? Он ведь в четырёх стенах, его и тюремщик-то не видит почти. Да и какая разница тюремщику, как выглядит узник? Он бы и Папу Римского не выпустил из тюрьмы, коли бы не было на то приказа, уж поверьте мне, да и насколько мне известно, Папа маску не носит.
  Журналист: Но речь идёт, возможно, о брате короля.
  Шарль: Месье Принц никогда не был ни в какой тюрьме, это вы, господа, что говориться, перегибаете палку!
  Журналист: Тайный брат Короля!
  Шарль: Тайная супруга - это я ещё понимаю, а тайный брат: Господа, вам следовало бы показаться доктору.
  Журналист: Господин д'Артаньян, и всё же: Вам не известно случаев, когда заключенный бы содержался в маске?
  Шарль: Решительно нет!
  Журналист: А при переезде из одной тюрьмы в другую?
  Шарль: Бред!
  Журналист: Как же так: ведь были же свидетели.
  Шарль: Постойте-ка. При выезде, вы говорите? При выходе из тюрьмы?
  Журналист: Да.
  Шарль: Ну так бы сразу и сказали! Ха-ха-ха! Вот умора! Человек в железной маске! А что! Да! Это верно! Ему бы и железную впору одеть, ведь это же Бемо! Разумеется! Как же я не догадался. А вы-то! Ха-ха-ха! Сразу же так и сказали бы!
  Журналист: Бемо? Это - узник?
  Шарль: Бемо - узник! Да вы с ума сошли! Бемо - это комендант Бастилии!
  Журналист: Так кто же был преступником?
  Шарль: Преступником? Хм: Пожалуй, сам Бемо и был преступником. Злодей, уж это точно!
  Журналист: Но ведь вы сказали, что он был комендантом.
  Шарль: Разумеется! Так и было!
  Журналист: Господин д'Артаньян, так этот Бемо - он преступник или комендант?
  Шарль: И то и другое!
  Журналист: Мы не понимает, господин д'Артаньян!
  Шарль: Это всё потому, господа, что вы не читали мои мемуары.
  Журналист: Но ведь господин Дюма.
  Шарль: К черту Дюма!
  Журналист: Расскажите, господин д'Артаньян, не томите!
  Шарль: Ну, слушайте же. Этот Бемо был ужасный человек. Мы при кардинале Мазарини занимали приблизительно одинаковые должности и работу выполняли примерно одну и ту же. Но этот Бемо был завистник, ревнивец, жадный до денег и до почестей, а уж хвастовства в нем было на десять д'Артаньянов, если не больше. Ведь он и дворянство себе купил. Вот я и говорю, что если этот Бемо нашел себе однофамильца среди дворян и заплатил ему, чтобы тот признал его родственником, так он уже и дворянин?! Уж есл ия говорю, что я - д'Артаньян, то так оно и есть, и любого, кто осмелился бы в этом усомниться, я проткнул бы шпагой, как протыкает кухарка каплуна вертелом! Разве что родной матушке я не стал бы перечить в этом вопросе, ей-то, конечно, виднее, д'Артаньян я или нет.
  Журналист: Но при чем тут Железная Маска?
  Шарль: Это вы говорите, что она железная!
  Журналист: Нет, мы тоже этого не говорим.
  Шарль: Ну, так слушайте тогда! Этот Бемо, наконец, женился. И надо вам сказать, жена его была красавица, и приданое было не из плохих, и вот я вам говорю: почему так случается, что в одной упряжке одному коню и слева овёс и справа, а другому только пыль из-под копыт? Видать, что конюх - растяпа. И этот Мазарини:
  Журналист: Господин д'Артаньян, не уходите от темы.
  Шарль: Ладно, уж. А вы не перебивайте! Этот Бемо, говорю я вам, был такой ревнивец, что тут же вообразил, что его жена непременно наставит ему рога. Оно и следовало бы так сделать, да не такова она была. А он решил засадить её в замок и не выпускать никуда. Да только куда ему было купить замок! Он их все обсмотрел, всё выискивал, чтобы стены покрепче, а цена пониже. Да только не было таких замков. Все дороги, да и открыты для гостей. А тут надо было случиться, что комендант Бастилии пожаловался, что король задолжал ему за питание заключенных кругленькую сумму. Этот Бемо возьми да и стукни кардиналу, что мол, комендант не доволен, а он-то сам, Бемо то есть, уж как был бы доволен, доведись ему быть комендантом такой славной крепости, как Бастилия. Он и не требовал бы немедленного расчета, и даже бы и перекупил бы эти долги у нынешнего коменданта. Кардинал обожал, когда за его долги расплачивались другие, и тут же положил королю на подпись указ о назначении Бемо комендантом Бастилии. Король-то был юн и подписывал, что ему говорил кардинал. Так Бемо и стал комендантом. Жена-то его поначалу обрадовалась, что теперь у них доходы повысятся, и стало быть, она будет выезжать в свет, и одеваться лучше, ну куда там! Он ей сообщил, что пора им экономить, ведь у них уже дети пошли, и надо думать о том, как бы обеспечить их будущее.
  Журналист: Господин д'Артаньян, а как же о человеке в маске? Вы же обещали о нем рассказать!
  Шарль: Я вам о нем и говорю. Бемо свою супругу засадил, бедняжку, в крепости, как будто она была узником. Разумеется, она жила в лучших комнатах Бастилии, но никаких гостей она не видела, да это и не удивительно: разве в Бастилию кто-нибудь поедет по доброй воле? Да ежели сыщется такой смельчак, то разве его туда пустят? Но этого было мало Бемо. Он и на прогулки не выпускал свою супругу, и в гости они ни к кому не ездили. Этот ревнивец и в церковь её не выпускал, а только в женский монастырь на молитву, и при том всегда она выходила в маске и с ней было два стражника. Одному было велено следить, чтобы она ни с кем словом или взглядом не обменивалась, а ругой следил, чтобы записками или иными какими предметами она не обменялась, и не обронила чтобы невзначай, и не подняла. Бемо, он ведь состоял у кардинала на службе многие годы и знал, как может человек незаметно передать или получить записку или иной какой знак. Уж в этом он был искушен. Но ревнивец - жуткий. Вот так и похоронил, бедняжку, в четырёх стенах.
  Журналист: Значит, человек в маске был ни кто иной, как :
  Шарль: Супруга Бемо! Да. Она.
  Журналист: Но тот человек был мужчиной!
  Шарль: Что вы такое говорите?! Разумеется, однажды ему пришлось ехать с важным делом, а поскольку и стражники у Бемо были мужчинами, то он не решился оставить супругу в крепости на их попечение, и счел за благо взять её с собой. А чтобы меньше было охотников до его сокровища, этой бедняжки, он велел ей одеться в мужской платье. Да он и пистолеты постоянно вытаскивал и на стол клал, и предупреждал её, что застрелит всякого, кто к ней обратится с вопросом, если только она хоть как-то ответит ему или даст иной знак. Совсем человек с ума сошел от ревности. Впрочем, в остальном он был вполне обычен, этот Бемо:
  
  Появляется Критик.
  Критик:
  Любовь и слава, и почёт
  Навеки д'Артаньянам.
  Но все мы знаем наперёд:
  Им жить с пустым карманом.
  Тюремщик - тот наоборот
  Карманы золотом набьёт.
  И хоть не любит их народ,
  Зато у них велик доход.
  
  СТОЛЕТНЯЯ ВОЙНА
  
  Золотая монета вращается сначала быстро, потом медленнее, наконец падает и ярко блестит.
  Поле битвы. Пушки стреляют. Облака дыма.
  Генерал собрал совет штаба.
  Генерал: Так дальше вести войну невозможно. Столько потерь! Никого это не беспокоит! У одного меня за всех болит голова!
  Первый Полковник: Да, генерал.
  Генерал: Да! Что - да? И поддакивать не смейте! Пора думать собственной головой! А то что же получается? Стоит мне отвернуть взор от поля сражения, и пожалуйста! Десятки, сотни лишних жертв! На что это годится? Пора ввести личную заинтересованность каждого полковника, каждого лейтенанта, и даже солдата в успехе нашего общего дела!
  Первый Полковник: Но, генерал:
  Генерал: Не перебивайте! Я всё продумал, я решил уже. Ваше дело - исполнять!
  Первый Полковник: Да, генерал!
  Генерал: Полковник! Сколько неверных убито во вчерашнем сражении?
  Первый Полковник: Что-то около двухсот пятидесяти, мой генерал!
  Генерал: Около? Почему нет точной цифры? А у вас, полковник?
  Второй Полковник: Триста одиннадцать!
  Генерал: Наверняка врёте! А ведь я могу проверить!
  Второй Полковник: Да, генерал! - второй полковник промокнул лоб платком, - можно проверить. Но я за цифру ручаюсь.
  Генерал: Куда же вы денетесь, полковник. Если бы вы взяли свои слова назад сей же миг, я бы вас разжаловал в майоры.
  Второй Полковник: Да, генерал.
  Генерал: В лейтенанты.
  Второй Полковник: Да, генерал.
  Генерал: В рядовые.
  Второй Полковник: Да, генерал.
  Генерал: Но ведь вы ручаетесь за цифру?
  Второй Полковник: Да, генерал!
  Генерал: Конечно, конечно : Так вот. На этот раз я поверил. Но так далее не будет. Каждый командир должен лично пересчитать убитых. Будут назначены премии. Рядовой - одна цена, офицер - другая, старший офицер - третья, за пленных также установлены будут твердые тарифы. Разумеется, пленные офицеры будут цениться выше, чем убитые. С солдатами, вероятно, всё будет как раз наоборот. Я сообщу подробности позднее. Теперь далее. (первому полковнику) Как с потерями?
  Первый Полковник: Они незначительны, генерал!
  Генерал: Полковник, что вы называете незначительными потерями?
  Первый Полковник: Несколько десятков.
  Генерал: Точнее!!!
  Первый Полковник: Девяносто шесть, и одни лишь рядовые.
  Генерал: Что? Незначительные? Сотня отличных бойцов за две с половиной сотни неотесанных болванов? Да я вас!..
  Первый Полковник: Виноват!
  Генерал: (второму полковнику) А у вас, полковник?
  Второй Полковник: Потери составляют сорок шесть убитыми и тридцать два ранеными.
  Генерал: И у вас не многим лучше. Нет, господа, так далее не годится! Пора ввести строгий учет и контроль! Сегодня же к 18-00 представить мне планы использования людских ресурсов, по каждому полку, расчетные потери, предполагаемый ущерб врагу в живой силе и средствах ведения боя. Отдельно по каждому виду вооружения и расклад по военным чинам. Это касается и наших потерь и потерь врага. Планы будут мной рассмотрены. После утверждения - обязательны для исполнения. За каждую сверхплановую единицу, вероятно, будет премия. За сверхплановые потери - штраф. Я научу вас порядку. Хватит отсебятины. Привыкли валить все на одного меня. Вечно всем требуется резерв, вечно у всех тяжелая ситуация, а как посмотреть по итогам года - ничего выдающегося. Так себе, средненькие результатишки.
  Второй Полковник: Но, генерал :
  Генерал: Это не обсуждается. Военный совет окончен, господа. Кругом марш!
  * * *
  В штабе полка.
  Второй Полковник: Майор, вы, кажется, обучались в Академии?
  Майор: Так точно, полковник!
  Второй Полковник: Как у вас с математикой?
  Майор: Так точно, полковник!
  Второй Полковник: Отставить официальный тон. Давайте поговорим как коллеги. Начальство бесится. Спустило разнарядку. Надо выдать планы. Ну, там, всякие победы, потери, учет, дебет, кредит, сколько наших, сколько ваших. Ну, вы это всё умеете, я знаю.
  Майор: Так точно, полковник! Но, мыслимо ли:
  Второй Полковник: Не перебивайте. Да. Конечно, это глупость. Дурь. Но с генералом не поспоришь.
  Майор: Так точно!
  Второй Полковник: Вот я и говорю. Составьте-ка мне : э-э-э-э : к 17-30 предварительный планчик на ближайшую неделю.
  Майор: Полковник, простите? Не понял:
  Второй Полковник: Планчик, я говорю. Сколько мы уничтожим врага, сколько потеряем.
  Майор: Но мы на войне, полковник.
  Второй Полковник: Отставить возражения! Я сказал в 17-20. Вам ясно? Составьте, мой дорогой, что вам стоит.
  Майор: Но как я могу предвидеть?..
  Второй Полковник: Возьмите прошлые стычки, приблизительно ведь всё повторяется. Если будет ошибка на двадцать - тридцать процентов, я думаю, на первое время никто придираться не станет. Но не больше этого. Итак, жду вас в 17-00 с готовым планом. Кстати: Каковы у нас потери во вчерашнем сражении?
  Майор: Сто тринадцать человек убито и шестьдесят два ранено.
  Второй Полковник: Я так и думал : А врагов сколько уложили?
  Майор: Не менее ста восьмидесяти, полковник.
  Второй Полковник: Ну да, я примерно так и сказал. Не менее? А точнее нельзя узнать?
  Майор: Никак нет, полковник. Мы же не продвинулись. Невозможно подчитать убитых на стороне противника точнее, если войско не наступает.
  Второй Полковник: Да, это, конечно, так, и все же : Желательно впредь вести учет точнее.
  * * *
  Штаб Генерала. Генерал смотрит в бинокль и негодует.
  Генерал: Ну что они стоят? Я же велел прорывать правый фланг! Где резерв! Где полковник со своими гвардейцами?
  Ординарец: Мой генерал, гвардейцы не слушают полковника.
  Генерал: Что? Как так?
  Ординарец: Они говорят, мол, что нам наступать, когда в засаде сидеть выгоднее. Они говорят, мол, что все в снайперы подадутся. Потерь минимум, убитых врагов - максимум, работа не пыльная. Сиди себе, постреливай.
  Генерал: Что? Как так в снайперы? Да кто же им разрешит? А кто оборону будет держать? А наступление кто обеспечит? Да они что там - с ума сошли? Да я их всех расстреляю!
  Ординарец: Мой генерал, они говорят, что на передовой ничего не заработают.
  Генерал: Что значит заработают?
  Ординарец: Хозрасчет, мой генерал. Полный хозрасчет.
  
  Золотая монета на черном фоне блестит, лежит неподвижно, потом начинает вращаться, сначала медленно, потом быстрее, становится золотым шаром, на котором угадываются контуры Земли. Из темноты появляется лицо Критика, который смотрит на шар и заливисто смеётся.
  
  Появляется Критик.
  Критик:
  Не сможешь там повелевать,
  Где начинаешь торговать!
  
  
  ДРАМАТУРГ
  
  Драматург писал фантазии об Иисусе Христе. Вошел Актер.
  Актер: Брось, старина! Не стоит труда эта средневековая пыль! Кому это интересно? В наш-то просвещенный век!
  Драматург: Это мне интересно!
  Актер: Ты - талант, но расходуешь свой пыл на ерунду. Дневники, фантазии. Вздор! Тем более, я тебе скажу по чести, пьесу из этого не сделать, а если и сделать, то тебе все равно не удастся её поставить. Конечно, на Рим сейчас никто не обращает внимания, но у нас всё же имеется свое понимание теософских вопросов, и не дело поэта соваться в эти вопросы со своей трактовкой. Посмотри, ты исписал кипу листов, вместо этого мог бы написать приличную пьесу. Драматург, а изводишь свой талант на поповщину.
  Драматург: Но, ты почитай, каков монолог Иисуса в ночь, когда апостолы уснули! Я горжусь этим монологом.
  Актер: Если он тебе так понравился, вставь его в фарс, который мы вчера исполняли. Пусть его прочитает со сцены этот забавный толстячок.
  Драматург: Трагический монолог вложить в уста безумцу из фарса? Ты смеешься!
  Актер: Народ всплакнет, фарс это не испортит. После пьянчужек вставь.
  Драматург: Речь Иисуса? Не клеится.
  Актер: Не речь Иисуса, а речь человека. Кстати, трактирщик - это мелковато. Народ любит глазеть в спальни королей. Впрочем, и конец можно переделать. Нелепо, что псих прогоняет дядюшку палками. Пусть все умрут в конце. Так бывает часто. У тебя получится! Забудь Иисуса, не связывайся с попами. Какое дело, что он говорил в этом саду с непроизносимым названием? И слова годятся один в один. Смотри-ка, как отлично получается: 'Вопрос в том, жить, иль согласиться умереть? Пристало ль покориться духом? Иль под ударом яростным судьбы склониться? Иль, ополчась на дьявольские смуты, сразиться? Поставить на кон всё в последний раз? Или смириться, умереть, уснуть, и лишь сказать, что сном кончаешь ты смертельных мук мучительную тяжесть? Быть может сны увидеть? Но какие? Нет, знать нам не дано, что там, за гранью жизни! И в этом суть! Неведомы нам чувства тех, кто ушел навек за эту грань! Иначе б выбор был разумен! Шагнуть в ничто: И возродиться? А если - нет? Кто снес бы ужас и позор, глумленье света, когда бы точно знал, что там, за гранью жизни - покой, и сон, и справедливость? Покончить разом с пошлою судьбой?! Один удар - и вечность пред тобой: Или бороться до конца? Уйти в безвестный край, откуда нет возврата! Назначив самому отбытия момент! Иль здесь влачить существованье, безвестности отбытия страшась? Загробный мир, земным скитальцам ты не смущал бы волю, когда бы знать они могли, что там, в тебе! Так трусами нас делает незнанье, раздумье и гаданье над судьбой. А если вдруг решиться? Решимости живой природный свет бледнеет под налетом хладной мысли': Билли, этот монолог хорош для принца, но для бога не годится! Пиши трагедию!
  
  Появляется Критик.
  Критик:
  Порою души драматург
  Вскрывает ловко, как хирург.
  
  СДЕЛКА
  
  Кадры пробуждения природы. Весна. Сидит Критик, нюхает цветок первоцвета и говорит вслух.
  Критик: Весенний кризис... Вспоминаю, заглянул я к старику Фаусту... Дело было весной одна тысяча четыреста ... впрочем, какая разница, в каком году? Он тогда сильно хандрил.
  Как-то мне на глаза попалась его занятная книжица. Обратил внимание на несколько рецептов 'приворотного зелья'. Сразу чувствуется тонкий гастроном - в вопросах вкуса еды и питья я известен в определенных кругах, как тонкий ценитель, и букет этого зелья мне пришелся по нраву. В книжицу эту вложил я закладку - с волоском из своего уха и засунул её в библиотеку какого-то богом забытого монастыря. Кстати, все монастыри забыты богом! Ха-ха! Он считает, что там и без его вмешательства всё в порядке. Как бы не так! Хе-хе! Так всегда я делаю, чтобы найти нового и интересного собеседника: как откроет кто-нибудь, если читать будет внимательно, так и закладку в руки возьмет, потеребит её пальцами, я и услышу. Тогда понаблюдаю за читателем, возможно и пообщаюсь. Люблю такие шалости - чем же ещё развлекаться... в вечности?
  На небесах на диване лежит Автор с книгой в руках. Он заинтересовался монологом, отложил книгу и стал прислушиваться.
  Критик: Когда Фауст стал читать, я решил понаблюдать за ним. Он был таким рассеянным, что не обращал никакого внимания на летучую мышь, висящую у него над головой. Это мне подходило - превращаться в насекомых мне не нравится, вечно путаюсь в шести лапах, да к тому же слух и зрение у насекомых не те, что надо. Непривычное близкодействие:
  Автор на небесах ухмыляется, хочет взять книгу, но так и не может её читать - снова прислушивается.
  Критик: А Док, между тем, искал приворотное зелье, рецепты его выписывал. Он даже меня поставил в тупик поначалу. Оказалось, что зелье это он собирался пить сам, да не для вкусового удовольствия, а ради его действия. Вот ведь в чем дело - ему надо было не влюбить в себя какую-нибудь красавицу, оказывается. Это у них легко достигалось вручением вовсе смехотворного подарка - каких-нибудь пары золотых монет, а иногда и одной. Представь - не алмаз, величиной с куриное яйцо, какой я извлекал из Везувия для царицы Савской! И не черную жемчужину с вросшим в неё изумрудом, какую я специально выращивал для Клеопатры! И не рубин в форме и размерах львиной головы, ради чего мне пришлось лернейского льва тащить к Горгоне, опоенной мадерой, но иначе не видать бы мне Паллады, тогда ещё девицы. За презренный металл дарили ему свою любовь девы, да только ему этого мало было - сам-то он к ним ничего не чувствовал. Испугался старик, что соки жизни от него уходят, в мужской силе своей разуверился, запаниковал. Вот и забросил науку, стал рыться в книгах черной магии, искать рецептов для себя, приворотное зелье ему потребовалось. Только не помогло оно ему. Тогда от отчаяния решил он меня вызвать, не ведая, что я за ним наблюдаю давно уже.
  Автор на небесах беззвучно смеется.
  Критик: Весенний кризис... Сколько глупейших действий он проделал, чтобы меня вызвать - я от смеха чуть с потолка не свалился. Решил подурачиться над ним. Вылетел в окошко, обернулся черным псом - ньюфаундленд, моя любимая порода. Зашел к нему, вижу - он обомлел. Слегка подурачившись, я все же вернулся к своему человеческому виду - самое злонамеренное существо на планете, это человек, не люблю себя в этом виде. Насколько приятнее парить над океаном этаким альбатросом!!! Впрочем, отвлекаюсь постоянно.
  Автор на небесах зевает, но продолжает слушать.
  Критик: Да, старик решился дара речи. Успокоил я его, он взял себя в руки. Просьбы мне стал выкладывать свои. До чего убогий вид у этих старцев, вкусивших малую толику знаний из книг, когда они за себя просят! Младенец, требующий у матери медовый пряник, более аристократичен и горд. Вот что с человеком делает образование - лишает остатков рассудительности и гордости. И не мудрено - человеку, получающему образование, столько сведений приходится принимать на веру, что он совершенно разочаровывается в аналитических возможностях собственной головы, так что уже и не пользуется ей почти. Ребёнку говорят - сюда не лезь, здесь больно, а он не верит, проверяет, лезет и получает, что заслужил. Настоящий ученый. А ученому говорят - это уравнение никто решить не под силу, и он печально переворачивает страницу, не делая ни малейшей попытки его решить. Настоящий ребёнок, пай-мальчик. Да и к тому же им не важно, у кого просить - у бога ли, у черта. Вчера он в молитвах обращался к господу, взывая о силе мужской, а нынче к дьяволу взывает с теми же просьбами. Только бог нем и глух, ибо знает - нет более сурового наказания глупца, чем внять его суетным просьбам. Жалостливый он. Ну а мне-то что жалеть их? Не глупцов я жалею, а тех, кто вынужден пребывать с ними в одном месте, одним воздухом с ними дышать и делить с ними кров и трапезу.
  Автор на небесах качает головой из стороны в сторону.
  Критик: Запросил он сердце ему оживить. Безумен трижды был этот безумный старик, ибо сделал так господь, чтобы ко времени кончины угасали желания, чтобы слабее становились путы, привязывающие душу к этому миру, чтобы без сожаления шагнул он в мир иной. Горячему сердцу идти на корм червям ох как обидно! Нет большей пытки, чем иметь душу юноши в теле дряхлого старика! Когда я ему это поведал, он ещё пуще зарыдал - ты, говорит, и тело мне юным сделай. Вот оно что, значит. В организме старика не хватало лития, надо было соль серую ему на рынке покупать, а не у лавочника белую, да перекаленную. Ну да, ещё пару травок пожевать, кое-каких кислот поднабраться от природы, так ведь нет - как взбаламутилось ему - подавай молодость души и сердца. Я его отпугнуть хотел - душу, мол, отдашь за такое преображение? Вечную жизнь свою заложишь за страсти земные? Ничего не берет глупца - с радостью, говорит, отдам. Что поделаешь ты с чудаком - совсем свихнулся от книг.
  Автор в недоумении смотрит на свою книгу. Задумывается, потом кидает её вниз.
  Критик: А повеселился я тогда с ним неплохо. Маргарита с тех пор много раз это вспоминала. Да все по-разному это рассказывала. Каждый раз по-новому. Видимо, никогда до конца своих чувств не поверяла мне. И это после всего, что я для них сделал. Но всё же забыла она этого своего Фауста, как только я её с Мастером познакомил. Вот это у неё настоящее было... Почему было? Оно и сейчас продолжается. Кстати, навестить их в будущее воскресенье, поговорить о том, о сем... Нет, в будущее не получится, в будущее у них Он будет. Нынче пасха - Его неделя. Не хочется мне лишний раз на глаза к Нему попадаться. Ну, значит, через недельку навещу... К тому времени, глядишь, и пройдет у всех у нас весенний кризис.
  Тут рядом падает книга, которую читал Автор. Критик поднимает ее, раскрывает и хохочет. На обложке написано 'Зигмунд Фрейд'.
  
  КРИТИК:
  Я знаю, что надо придумать,
  Чтоб больше не стало любви.
  Влюби в себя глупого парня
  И с ним двадцать лет проживи.
  Я знаю, что можно придумать,
  Чтоб лето из сердца ушло.
  Купи себе пестик и ступку,
  А также купи помело.
  Но я, к сожаленью, не знаю,
  Каким помолиться богам,
  Что б сердцем красотка, играя,
  Его не швыряла к ногам.
  
  ДЕЛА АМУРНЫЕ
  
  Старый университет. По коридору идут два преподавателя: профессор Иннокентий Гвоздецкий и доцент Авгур Феофанов.
  Инокентий: Я был в ярости. Мальчишка нахамил мне прямо в стенах университета!
  Авгур: Безобразие!
  Иннокентий: А вот мы выясним, на каком он курсе. К тому же он был так странно одет. Какой-то белый балахон, в руках детская игрушка - лук и стрелы - за спиной какие-то невозможные два лебединых крыла.
  Авгур: Кошмар!
  Иннокентий: Стрелять из лука, путь хотя бы и детского, по почтенному преподавателю! Авгур: Этого нельзя стерпеть!
  Иннокентий: Хорошо ещё, что он промахнулся. Вернее, Я увернулся.
  
  Показано, как Иннокентий увернулся, стрела полетела дальше и звонко ударилась о статую знаменитого физика, Исаака Ньютона. Как раз в левую часть груди, где у живого человека расположено сердце.
  Стрела отскочила и упала на пол. Так она и лежит между постаментом памятника и стеной до самого утра следующего дня.
  Утром техничка Глафира моет пол. Она зацепила её мышиного цвета тряпкой и с удивлением извлекла на свет божий.
  Глафира: Ох уж эти студенты. Как дети малые!
  Глафира и сунула стрелу в карман халата.
  Голос диктора: Как всякая малограмотная женщина, Глафира не привыкла удивляться происходящему, а потому вскоре забыла про маленькую игрушечную стрелу. А напрасно.
  * * *
  Учебные стрельбы из лука. Все солдаты и их командир за спиной имеют лебединые крылья.
  Сержант: Рядовой Улыбенс! Опять не сдал зачет по стрельбе! Три шага из строя - шаго-о-о-м... - арш!!!
  Голос сержанта Стреляхера переходит на визг.
  Неумело пытаясь отбивать строевой шаг, рядовой Улыбенс вышел на три шага и развернулся лицом в строю.
  Сержант: Рядовой Улыбенс. Так когда же вы сдадите зачет по стрельбе?
  Улыбенс: Не могу знать, сэр!
  Сержант: Два наряда вне очереди!
  Сержант посмотрел на рыжие кудрявые волосы Улыбенса, вспомнил, как его раздражают все рыжие, и уже тихо-тихо добавил: Нет - три. Три наряда вне очереди, - после чего уже совсем успокоившись, почти нежно, по-отечески проворковал: Мыть клозет. Встать в строй, родной мой.
  Улыбенс: Есть три наряда вне очереди мыть клозет!
  Улыбенс бойким шагом вернулся на свое место.
  Сержант: И всю ночь тренироваться. Стрелять по ... Воронам.
  Улыбенс: По воронам?
  Сержант: Да. По воронам деревни Филимоновка.
  * * *
  В сумерках Улыбенс яростно стреляет из лука.
  Голос за кадром: В эту ночь, если бы жители деревни Филимоновка вышли за околицу, то они бы увидели странного вида маленького рыжего мальчика в белом хитоне и с лебедиными крыльями за спиной, который старательно стрелял в ворон из крохотного серебряного лука, не обращая никакого внимания на однорогую корову, меланхолически облизывающую его колчан. Если бы они это видели, вероятно, их не так бы удивило весьма странное поведение ворон на следующий день.
  Утро. Корова в блестящих побрякушках. Вокруг носятся стаи ворон.
  Голос диктора: Дело в том, что все вороны в окрестностях деревни Филимоновка почему-то нежно каркали вокруг некоей однорогой коровы Мэри, осыпая её украденными где-то накануне стекляшками, монетками, кусочками фольги, и прочей блескучей мишурой, которую притащили бог весть откуда.
  Не макушке единственного левого рога коровы сияет серебряный подстаканник, дерзко похищенная вороньим вожаком, что придаёт Мэри окончательное сходство с рождественской елкой.
  * * *
  Учебные стрельбы тех же крылатых солдат.
  Сержант: Рядовой Улыбенс! Три шага из строя. Доложить о результатах самостоятельных занятий.
  Улыбенс: Из пятисот шестидесяти единиц огневой мощи, выпущенных по намеченной цели, триста одна единица не достигла цели, остальные поразили цель разной степенью тяжести поражения.
  Сержант: Это не всё, рядовой Улыбенс. В результативность стрельбы входит также и подготовка боевых единиц, не так ли? Ефрейтор Ехидингс, почему и как следует готовить боевые единицы?
  Ефрейтор: Каждую боевую единицу следует тщательно подготовить. Единица с притупленным концом дает так называемый платонический эффект. Единица с чересчур острым концом дает эффект кратковременный и излишне напористый, так называемый, скотский. Это связано с тем, что единица пролетает навылет. Кроме того, единица должна быть адресована методом предварительной обработки или сориентирована на рикошет. В первом случае объектом вожделения становится объект, так или иначе связанный с процессом предварительной подготовки, во втором случае - объект, связанный с рикошетом. Неподготовленная боевая единица вызывает непредсказуемую направленность действия.
  Сержант: Вы слышали, рядовой Улыбенс? Каким образом готовился арсенал?
  Улыбенс: Виноват, сэр, никаким.
  Сержант: Ошибаетесь, Улыбенс. Подготовкой вашего арсенала занималась так называемая Мэри. Вам знакомо это имя, Улыбенс?
  Улыбенс: Не могу знать, сэр. Виноват, сэр.
  Сержант: Ефрейтор Ехидингс, кто в деревне Филимоновка носит это имя?
  Ефрейтор: Однорогая корова пьянчуги Болдвина, сэр.
  Сержант: Однорогая корова, вы слышали, Улыбенс? Сколько нарядов вне очереди?
  Улыбенс: Три наряда, сэр?
  Сержант: Пять, Улыбенс. Пять, сынок. И знаешь, почему?
  Улыбенс: Не могу знать, сэр.
  Сержант: Потому что больше не положено по уставу.
  Улыбенс: Так точно сэр. Пять нарядов вне очереди. Больше не положено по уставу, сэр!
  Сержант: Встать в строй, солнечный мой... Вольно. Р-р-разойдись!
  
  * * *
  Университет, кабинет профессора.
  Авгур: Иннокентий Аврельевич, вы совершенно правы! Эти студенты совершенно распоясались! Ну, поглядите-ка! И кому это только в голову пришло надеть на статую Исаака Ньютона халат! Кажется, это халат нашей уборщицы Глафиры: видите пятно? Это она у меня в кабинете опрокинула колбу с экстрактом надпочечника. Помнится, я её так отругал. И вот этот, с позволения сказать, женский халат, мы видим на фигуре знаменитого ученого? Позор!
  Иннокентий: Да, вы правы, Авгур Саймурадович.
  Авгур: Дайте-ка я его сниму, что ли. Смотрите-ка! Не снимается! Да у него руки в карманы халата засунуты, и снять никак невозможно. Как будто он сам надел этот халат.
  Иннокентий: Ну, что вы такое говорите! Дайте-ка, я попробую... Никак!
  Авгур: Чудеса!.. Смотрите-ка. Мне кажется, что у сэра Ньютона лицо как-то изменилось.
  Иннокентий: Вы полагаете? Хотя, постойте-ка... И вправду!
  Авгур: Был серьезный взгляд маститого ученого, а сейчас как будто счастливый сорванец. Мальчишка какой-то, а не Ньютон, ей богу!
  Иннокентий: Всё же надо снять этот халат.
  Авгур: Так ведь он не снимается!
  Иннокентий: Разорвем, стало быть. Неужели терпеть это издевательство над заслуженным ученым?
  Авгур: А халата вам не жалко?
  Иннокентий: Всё равно ведь пропал, хоть так, хоть этак.
  Авгур: Справедливо, коллега. Тем более, что он уже и ветхий. Пусть комендант выдаст Глафире новый, я похлопочу. Вы держите сэра Ньютона, а я буду рвать халат.
  Иннокентий: Давайте.
  Авгур: Ой, что-то я тут об острое что-то укололся. Стрела, кажется, детская в кармане была. После разберемся.
  
  И Авгур Саймурадович машинально сунул стрелу в карман.
  Голос Ефрейтора за кадром: '...Неподготовленная боевая единица вызывает непредсказуемую направленность действия'.
  * * *
  По коридору университета мимо статуи Ньютона идут студент и студентка.
  Она: Петенька, я же сказала тебе, что сегодня никак не получится.
  Он: У тебя постоянно какие-то отговорки. Скажи сразу уж, что не любишь меня.
  Она: Люблю, Петенька, люблю, но сегодня мне надо обязательно заняться сопроматом. А в воскресенье встретимся, обещаю.
  Он: Танюш, если бы хоть половина твоих обещаний исполнялась... Да хотя бы треть.
  Она: На меня нельзя обижаться, Петенька, - и белобрысая Танюшка чмокнула Петеньку в левую щёку.
  Он: Ладно уж... Я и не обижаюсь.
  Она: Вот и не надо обижаться. А то надулся, заважничал. Прямо как сэр Исаак... Ой, Петенька, смотри!
  Он: Что?
  Она: У Ньютона какое лицо печальное.
  Он: С чего бы ему веселиться, ведь он же серьёзный ученый.
  Она: Да ты посмотри только!
  Он: Ой, и правда. Все земные скорби на его лице написаны. Как же это так получилось? Ведь он же бронзовый. Неужели его кто-то переделал?
  Она: Нет, это у него внутренний мир преобразился, чем-то его глубоко уязвили.
  Он: Ты серьезно?
  Она: Нет, конечно, но ты знаешь... Как-то жутко видеть такое страдание даже на лице статуи. И потом, не понятно это всё.
  Он: Да, дела...
  * * *
  Квартира доцента. Доцент Авгур с женой Гаяне.
  Авгур: Гаечка, я сегодня ужинать не буду. Был небольшой фуршет, выход на пенсию одного старшего преподавателя, ты его не знаешь. Так я уже и сыт.
  Гаяне: Авгурчик, а может быть, покушаешь немного? Ведь от университета добирался до дома почти два часа, немного хоть перекуси. У меня котлетки, картошечка и огурчики соленые.
  Авгур: Ну, Гаечка, ты как всегда меня совращаешь, я не могу устоять. У тебя всё такое вкусной, а я посмотри, как растолстел в последнее время!
  Глупости это. Ты - мужчина видный, тебе полнота идет.
  Авгур: А здоровье? Я же по университетской лестнице в два приема поднимаюсь!
  Гаяне: Вот это потому, что ты перестал обедать дома. Хватаешь там, на ходу какие-то куски, откуда же силы возьмутся? Авгурчик, съешь хотя бы огурчик.
  Авгур (передразнивает): Авгурчик, съешь огурчик... 'Мусик, где же гусик?'
  Гаяне: Что? Какая-такая Мусик?
  Авгур: Да нет, Гаечка, это я так, к слову.
  Гаяне: Э-э-эх! Посмотрите на этого кобеля! У него уже какая-то Мусик завелась! Эти студентки, им бы только найти преподавателя поглупее, да охомутать, чтобы он зачеты все поставил, и у других преподавателей слово замолвил. Вот так и пролезают в аспирантки, не мозгами, а ногами! А ты и рад, глаза выпучил, челюсть отвесил, козел старый!
  Авгур: Гаечка, ну что ты такое говоришь? Ну откуда ты всё это взяла?
  Гаяне: Знаю!
  Авгур: Ну откуда?
  Гаяне: Сама была студенткой.
  Авгур: И ты так поступала?
  Гаяне: Что ты, с чего ты взял? Нет, конечно, но такие были и на нашем курсе.
  Авгур: Помнится, ты же собиралась тебе в аспирантуру к Хохлову...
  Гаяне: Ну, так ты будешь есть или убирать все?
  Авгур: А что там?
  Гаяне: Я же говорю: картошка, котлеты, огурчик.
  Авгур: Ах, да... Но ты меня сбила! Я сейчас думал о чем-то важном.
  Гаяне: Поешь, и будешь думать. Никуда от тебя не уйдет твоё важное.
  Авгур: Да, конечно...
  Гаяне: Аванс получали?
  Авгур: Да, Гаечка, сейчас принесу.
  Гаяне: Сиди, ешь, я сама возьму. В правом кармане пиджака ведь у тебя кошелёк?
  Авгур: И когда ты перестанешь шарить у меня по карманам?..
  Гаяне: Что? Не слышу! Погоди, сейчас подойду.
  Авгур: Нет, ничего, я так, про себя... Гаянэ ты моя, Гаянэ... 'Оттого, что я с севера что ль?' ... И ничего-то в тебе хорошего нет, кроме имени...
  Гаяне: Ты что-то говорил, милый?
  Авгур: Нет, дорогая, это я Есенина вспомнил.
  Гаяне: Вот это что такое? Я укололась об это. У тебя в кармане лежала это вещь.
  Авгур: Да, я забыл совсем. Надо отдать Глафире.
  Гаяне: Какой ещё Глафире?
  Авгур: Техничке нашей.
  Гаяне: Старый ловелас, он уже и с техничками шашни водит!
  Авгур: Ну что ты такое говоришь?
  Гаяне: Что вижу, то и говорю!
  Авгур: Во-первых, я не понимаю твоего тона, во-вторых, я не принимаю твоих обвинений, в-третьих, техничка - тоже человек!
  Гаяне: 'Техничка - тоже человек!' Ну вот, так и есть! И после этого он будет говорить, что он не принимает моих обвинений. Техничка стала ему тоже человек, а я, значит, никто. Со мною можно так обращаться... Так тиранить... Так обижать... После двадцати лет супружеской жизни... Я ему отдала лучшие свои годы... А он!..
  Авгур: Ну, успокойся, душечка, отдала лучшие, отдашь и худшие...
  Гаяне: Что? Нет, так издеваться над собой я не позволю! Ты на что намекаешь? Что я уже некрасивая, да? Что меня надо свисать в утиль, да? Теперь у нас, видите ли, есть техническая женщина Глафира? Ну и как её техничность? Старый! Развратный! Кобель!!! И обжора, к тому же! Правильно мне мама говорила... Ты - эгоист! Ты меня никогда не любил, а я тебя ...Ой! Что это? Авгурчик, родненький, сердце что-то бьется так сильно...
  Авгур: Гаечка, что с тобой?
  Гаяне: Отпустило. Всё хорошо... Теперь хорошо стало. Сладко так. Милый. Какая же я всё-таки мегера! И как ты только меня терпишь, родной ты мой, замечательный? Как же я тебе жизнь-то порчу!
  Авгур: Гаечка, ты главное, не беспокойся, вот ляг, отдохни. Я и посудку сам помою.
  Гаяне: Да от чего же мне отдыхать? Это ты на работе был, а я-то ведь и не устала нисколько. Сама не понимаю, что это я на тебя взъелась? Ты у меня такой славный! Я тебя люблю. Слышишь? Я тебя просто обожаю, мой родной, мой самый замечательный в мире человек! Поцелуй меня. Иди ко мне. Я тебя ... Ну, иди же!
  * * *
  Авгур звонит по телефону: Скорая? Срочный вызов. Сердечный приступ. Адрес? Записывайте...
  * * *
  Там же. Врач моет руки, тщательно вытирает.
  Врач: Что же вы, батенька, неотложку вызываете, а супруга ваша ни на что не жалуется, здоровехонька?
  Авгур: Доктор, тут такое дело, она жаловалась, что сердце сильно бьется.
  Врач: Ну, и бьется сильно, так что же тут плохого? А вы вспомните-ка свою молодость. Ведь поди-ка влюблялись? Так что же сразу в неотложку звонили?
  Авгур: Влюблялся. Но при чем тут сердце?
  Врач: Билось оно у вас по особенному?
  Авгур: Я уж и не помню, доктор. Давно это было. Так вы полагаете, что моя жена влюблена?
  Врач: Я вам сообщаю по секрету точный диагноз, да она и сама мне сказала.
  Авгур: Не может быть, доктор!
  Врач: Случай у вас, признаюсь, довольно редкий, я бы даже сказал исключительный. Рад ха вас. Не всякому удается похвастать, что жена сохранила пылкость чувств к своему мужу на протяжении двух десятков лет.
  Авгур: Да что вы, доктор! Какие два десятка пылких чувств! Одни упреки да брань все эти годы! Я уж и сам не знаю, было ли когда такое, чтобы она меня любила?
  Врач: Помилуйте, но ведь вы как-никак женаты!
  Авгур: Ну и что с того? Мало ли женатых? Что же все друг друга любят, по-вашему?
  Врач: Не могу утверждать такого и про половину, ну да мне пора. Вот будете давать витаминчики, я вам выписал на всякий случай. Желаю здравствовать. Счастливчик.
  Авгур: Спасибо доктор. Вот ведь как бывает...
  * * *
  Там же, некоторое время спустя. Авгур и Гаяне.
  Гаяне: Авгурчик, родной мой. Успокой меня. Скажи мне всю правду.
  Авгур: Ты о чем, Гаечка?
  Гаяне: Скажи, что у тебя с ней ничего не было. Скажи мне, что она старая, толстая и некрасивая. Скажи, что ты её не любишь. Скажи, что любишь меня, а не её, Авгурчик.
  Авгур: Да ты о ком, душенька?
  Гаяне: Да о ней, о техничке твоей. О Глафире.
  Авгур: О Глафире? Да ты что?! Она ведь совершенно не в моем вкусе... Хотя... Ой! А ведь, действительно, никто никогда не видит в ней женщину, лишь только потому, что она - уборщица. И ведь не старая она. Ей лет тридцать - тридцать пять, не больше.
  Гаяне: Авгурчик, что ты такое говоришь? Одумайся.
  Авгур: Такая вежливая, приветливая всегда. И работу свою любит, и делает ею быстро и качественно. Почему мы порой не замечаем, что рядом с нами сосуществуют такие очаровательные женщины?
  Гаяне: Нет, я больше не выдержу! Ты смерти моей хочешь!
  Авгур: Ты меня всю жизнь пилила, а я, как последний осел боялся развода с тобой. Что ты мне, собственно, дала в жизни? Неуверенность в себе и отменное питание, стремление к карьере и пренебрежение научной истиной. Ещё бы ты была привлекательна для меня как женщина, так ведь нет! Давно уже нет.
  Гаяне: А ты жесток, Авгур. Я изменюсь, Авгурчик, у нас всё будет хорошо, только не говори больше о ней.
  Авгур: Если бы мне встретить такую женщину! Да что говорить - вот она, кусок золота, а не женщина, и одинока... Если бы мне похудеть, я бы, возможно, ещё мог понравиться... Кусок золота. Да, Золушка - вот она кто! Как же это я не разглядел за столько лет!
  Гаяне: Авгу-у-ур!!! Ты меня слышишь? Ты делаешь мне больно!!! Перестань!
  Авгур: Поздно. Я любил тебя, возможно, хотя теперь мне кажется, что настоящей любви я никогда не знал. Но теперь-то я точно знаю, что я люблю не тебя.
  Гаяне: Какой удар! И это теперь, когда ты мне нужен как никогда!
  Голос Ефрейтора за кадром: '...Неподготовленная боевая единица вызывает непредсказуемую направленность действия'.
  * * *
  
  Кабинет доцента. Авгур на коленях, держит руку Глафиры.
  Глафира: Авгур Саймурадович, полно вам шутить. Успокой меня. Скажи мне всю правду.
  Авгур: Я не шучу, Глафира Гавриловна. Я искренне говорю: я вас люблю. Влюблен, как мальчишка, влюблен до потери здравомыслия, по уши, что называется, втрескался. К чему скрывать? Я, извините, Глафира Гавриловна, не в тех годах, чтобы по ночам подушку орошать слезами, но я готов всё - жизнь свою, свободу свою к вашим ногам, так сказать, кладу, вот.
  Глафира: Да как же это? Ведь вы женаты.
  Авгур: Разведусь, Глафира Гавриловна, только слово скажите.
  Глафира: Не приведи господи, грех-то какой! Разведётесь? Неужто? А дальше-то что?
  Авгур: Всего себя, так сказать, вам вручаю.
  Глафира: Да куда вы мне? На что?
  Авгур: Куда? А я разве не сказал? Я не нахлебником к вам прошусь. И зарплату свою я буду вам отдавать полностью. И квартиру, естественно, потребуется размен с моей бывшей, то есть, извините, нынешней супругой.
  Глафира: Да вы, никак, всерьёз это мне говорите всё, однако?
  Авгур: Всерьёз, Глафира Гавриловна, очень всерьёз!
  Глафира: Нет, я ничего не понимаю.
  Авгур: А тут и понимать нечего. Вы - моя мечта, ангел, божественное существо. И я вам предлагаю руку и сердце.
  Глафира: Вот! Смотрите, люди добрые, до чего наука довела человека. Перезанимался, родимый. Умом тронулся.
  Авгур: Это почему же это я умом тронулся?
  Глафира: Да потому что я, поди, не девушка на выданье!
  Авгур: Но почему?
  Глафира: Почему? Почему... Потому что я сама влюблена...
  Авгур: Господи, в кого же?
  Глафира: В Иннокентия Гвоздецкого!
  Авгур беспомощно глотает воздух, выпускает руку Глафиры. Глафира убегает.
  
  Появляется Критик
  Критик:
  Соблазняя мужика,
  Начинай издалека.
  Для начала сделай вид,
  Что он сильно башковит.
  Притворись, что у него
  И фигура - ничего,
  И прикинься, что не прочь,
  Провести была б с ним ночь.
  Соблазняя мужика,
  Не тянись до кошелька.
  Не косись исподтишка
  На два грязных башмака.
  Поезжай с ним на уик-энд,
  Называй его бой-фрэнд,
  Не поддайся на обман,
  И скажи, что он - мужлан.
  Но потом когда-нибудь
  Дай твою потрогать грудь,
  Назови его 'кобель'
  И пусти к себе в постель.
  Будешь счастлива с ним год,
  После всё изменится,
  Помоложе он найдёт,
  Вот на ней и женится.
  
  * * *
  Кабинет Иннокентия. Иннокентий сидит за столом. Входит Авгур.
  Авгур: Иннокентий, нам надо поговорить, как мужчина с мужчиной. Сейчас, знаете ли, не те времена, чтобы ... Дуэль и всё такое. К тому же мы, коллеги, почти друзья, по крайней мере, считались таковыми.
  Иннокентий: Почти друзья? Помилуйте, Авгур Саймурадович, вы для меня всегда были и остаётесь и коллегой и другом. Что случилось?
  Авгур: Глафира.
  Иннокентий: Что - Глафира?
  Авгур: Напрасно вы делаете вид, что не понимаете, о чем я говорю.
  Иннокентий: Я, действительно, ничего не понимаю.
  Авгур: Она мне всё сказала.
  Иннокентий: Что всё?
  Авгур: Что у вас с ней роман.
  Иннокентий: Да вы с ума сошли! У меня - роман - с техничкой?
  Авгур: Не прикидывайтесь! Во-первых, это не техничка, а женщина, причем, молодая, безусловно, красивая, и высокой нравственной частоты. Во-вторых...
  Иннокентий: Во-вторых, это не у меня, а у вас роман, и теперь мне всё понятно.
  Авгур: Бросьте! Не надо переводить стрелку с больной головы на здоровую!
  Иннокентий: А я ничего и не перевожу. Во-первых, поздравляю, вы - влюблены. Во-вторых, я, слава богу, не имею к этому никакого отношения. В-третьих, выкручивайтесь сами.
  Авгур: Вы категорически настаиваете, что не питаете никаких чувств к Глафире Гавриловне?
  Иннокентий: Ни в малейшей степени!
  Авгур: Честно?
  Иннокентий: Честное профессорское!
  Авгур: Голубчик вы мой, дайте я вас поцелую.
  Иннокентий: Не надо. Может быть, эта ваша безумная любовь заразна!
  Авгур: Шутить изволите?
  Иннокентий: Ну, разумеется! А знаете что? Не пойти ли нам по этому случаю 'Под яблоко' и не взять ли нам по пивку?
  Авгур: Я угощаю!
  Иннокентий: Не буду спорить с влюблённым безумцем.
  Появляется Критик
  Критик:
  Когда придет пора расплаты,
  Свою судьбу назначу сам:
  Посажен буду за растрату
  Высоких чувств по пустякам...
  
  
  * * *
  Ресторан 'Под яблоком Ньютона'. За столиком выпивают Иннокентий и Авгур.
  Авгур: Не любишь Глафиру?
  Иннокентий: Ни вот ни на стролечко!
  Авгур: За нелюбовь!
  (пьют)
  Иннокентий: А ты любишь?
  Авгур: Я? О! Я - да! Я - О! Я - конечно! (почти рычит)
  Иннокентий (нежно трогая Авгура за рукав и успокаивая): За любовь!
  (пьют)
  Появляется Критик
  Критик:
  
  От пива мы толстеем, от водки зеленеем,
  Здоровье наше губит и бренди и вино.
  Когда мы пьем за женщин - плевать нам на здоровье,
  За наших милых женщин мы выпьем все равно!!!
  
  * * *
  Кабинет Иннокентия. Иннокентий сидит за столом. Входит Глафира.
  Глафира: Иннокентий Аврельевич, позвольте, я в вашем кабинете пол вымою.
  Иннокентий: Глафира, вы же утром его мыли.
  Глафира: Народ приходил, запачкался пол.
  Иннокентий: Мне кажется, тут чисто. Позвольте-ка, я вспомнил: вы же и днем тут прибирались!
  Глафира: Днем прибирала, а сейчас - вечер.
  Иннокентий: Что же это вы по три раза в день убирать затеяли?
  Глафира: Иннокентий Аврельевич, если надо будет, я и четыре!..
  Иннокентий: Глафира, голубушка, зачем же так себя изводить? Довольно одного раза в день.
  Глафира: Голубкой меня назвал! Кеша, неужели и ты меня любишь? Неужели моя любовь не осталась незамеченной?
  Иннокентий: Как? Что вы сказали?
  Глафира: Милый! Не смущайся. Ты уже проговорился! Иди же ко мне, иди к своей Глаше!
  Иннокентий: Нет уж, увольте. Глафира ... как вас по батюшке? Гавриловна, да! Вы бы шли уже отдыхать. Мне тут поработать надо, а с уборкой на сегодня достаточно. Тут чисто. Вполне опрятно и уютно, благодарю вас.
  Глафира: Как же так? Ты меня прогоняешь?
  Иннокентий: Да, видите ли, вам пора. День рабочий кончился. До свидания.
  Глафира: До свидания. Милый. Какое замечательное слово - свидание! Когда же, когда? Ты мне назначаешь свидание, да? Где?
  Иннокентий: Хм. Вот тут же, на этом самом месте, завтра, ровно в десять вы помоете этот кабинет. Ключ будет на вахте.
  Глафира: Но в десять часов у тебя лекция, я твое расписание наизусть знаю!
  Иннокентий: Вот и чудненько, у меня лекция, и я вам не помешаю, а вы - мне.
  Глафира: Ты мне никогда не мешаешь, милый!
  Иннокентий: Конечно, конечно. До завтра.
  Глафира: До свидания.
  Иннокентий: Хм ... Странная, однако, болезнь... И, похоже, что заразная...
  * * *
  Гаяне: Глашенька, здравствуйте. Мне нужно с вами поговорить?
  Глафира: Здравствуйте, а по какому вопросу?
  Гаяне: Я - жена Иннокентия.
  Затемнение. Слышится грохот бьющегося стекла, падающих вёдер, тазов, сковородок и другие звуки борьбы.
  
  Появляется Критик
  Критик:
  Для чего даны нам нервы?
  Чтобы их срывать на стервах.
  А зачем на свете стервы???
  Чтобы нам мочалить нервы!
  Понимаете теперь вы?
  Круг замкнулся. Вы - не первый.
  
  
  
  * * *
  Квартира Иннокентия Гвоздецкого. К Иннокентию подходит его дочь Евгения.
  Евгения: Папа, я люблю...
  Иннокентий: Что-что?
  Евгения: Я люблю физику, папа.
  Иннокентий: Как?! Физику? Или физика?
  Евгения: Ну вот, опять ты смеешься.
  Иннокентий: Я не смеюсь, Женечка, я уточняю.
  Евгения: Ну, в общем, я поняла, что мне нравится эта наука. Да что там нравится - я просто влюблена в физику!
  Иннокентий: И давно?
  Евгения: Давно. Уже целых пять с половиной часов.
  Иннокентий: Женечка, это, конечно, великолепно. Я рад, что моя профессия тебе нравится.
  Евгения: Папа, ты не понял! Не нравится, а я влюблена! Ну, как ты не понимаешь?
  Иннокентий: Не вижу большой разницы в определения, действительно. Если ты хочешь, чтобы я понял, то не злись, а объясни, доченька.
  Евгения: Я мечтаю сделать физику своей профессией. Я жить без неё не могу! Я её люблю!!!
  Иннокентий: Дочь, хорошая моя, это, безусловно, замечательно, но боюсь, что физика не ответит тебе взаимностью. Поверь мне, как отцу, это - не твоё призвание.
  Евгения: Меня не удивляют твои слова, папуля. Редкие родители способны поверить в своих детей.
  Иннокентий: Женечка, я в тебя верю, но только не в области физики, уж не обижайся.
  Евгения: На профессоров не обижаются.
  Иннокентий: Ну, вот ты так, да? Ну... Хорошо, скажи, в чем состоит второе начало термодинамики?
  Евгения: Второе начало - это конец.
  Иннокентий: Ну, вот видишь? А закон Гей-Люссака?
  Евгения: Про геев, папа, я знаю лучше тебя, можешь не сомневаться. Но только я этим не интересуюсь?
  Иннокентий: Что? Гм... Нет, дочь, так не пойдет.
  Евгения: Скажи прямо, папа, ты мне запрещаешь поступать на свой факультет?
  Иннокентий: Ну, как же я могу тебе запретить это? Просто я не верю в результат и не хочу в этом участвовать.
  Евгения: Спасибо!
  Дочь целует отца и радостная убегает в свою комнату.
  
  ***
  Университет, приемная комиссия.
  Первый профессор: Иван Моисеевич, тут у нас в приемной комиссии документы подала Евгения Иннокентьевна Гвоздецкая. Это...
  Второй профессор: А вы сомневаетесь?
  Первый: Практически, нет. Однофамильцы, конечно, встречаются, но ведь Иннокентьевна. Такое имя встречается не часто, а в сочетании с фамилией.
  Второй: А почему бы вам прямо не спросить?
  Первый: Зачем? И вообще! Как будто это что-то значит!
  Второй: Вот именно.
  Первый: Ну и как она, кстати, сдает?
  Второй: Как и полагается, неплохо. Мне, правда показалось, что наш предмет она знает слабовато, но, учитывая... Вы понимаете.
  Первый: Хорошо?
  Второй: Обижаете! Отлично!
  Первый: Зачем же отлично, если знает слабовато?
  Второй: Я думаю, что наверстает. Возможности есть. Папа проконсультирует. Да и потом, зачем портить отношения? Все равно ведь пройдет. Уж если дочь Гвоздецкого не поступит, то кому и учиться у нас?
  Первый: Вы правы, коллега.
  * * *
  Учебные стрельбы крылатого войска. Улыбенс строевым шагом подходит к Сержанту.
  Улыбенс: Сэр, рядовой Улыбенс по вашему приказанию прибыл!...
  Сержант: Тихо, сынок. Не шуми. Как тебя зовут? Кажется, Генри?
  Улыбенс: Так точно, сэр! Генри Улыбенс, сэр!
  Сержант: Да не кричи ты. Мы тут одни. Присядь, Генри.
  Улыбенс: Есть, присесть.
  Сержант: Почитай-ка стенограмму с земли.
  Улыбенс: Тут гриф 'секретно', сэр.
  Сержант: Читай, сынок, читай.
  Мелькают фрагменты событий в университете на фоне все более и более удивленного и испуганного лица Улыбенса.
  ***
  Новый кадр.
  Улыбенс вытирает пот.
  Сержант: Ну, что скажешь?
  Улыбенс: Сэр, я не знаю... Я виноват... Сэр, разрешите пять нарядов вне очереди? Десять? Сэр, я исправлю!
  Сержант: Не суетись, сынок. Что ты исправишь?
  Улыбенс: Я допустил оплошность. Ошибку. Грубую ошибку... Я исправлю, сэр.
  Сержант: Включи-ка вот эту штуковину.
  Улыбенс: Экстраполятор, сэр?
  Сержант: Вот-вот. Экстрапопулятор.
  Улыбенс: Есть сэр. На кого настроить? На Иннокентия? Или на его жену? Или на Глафиру?
  Сержант: Вздор! Всё это - чепуха. Настрой-ка на Евгению Гвоздецкую.
  Улыбенс: Я не понимаю, сэр. Там, мне кажется, всё в порядке.
  Сержант: Это тебе так кажется, Генри. Давай-ка, не спорь, и настраивай на эту Женечку.
  ***
  Первый профессор. Иван Моисеевич, вы уже прочитали диссертацию Евгении Гвоздецкой?
  Второй профессор: Оставьте.
  Первый: Ну что я могу поделать?
  Второй: И повезло же нам быть у неё оппонентами!
  Первый: И не говорите.
  Второй: Ведь не кто-нибудь, а дочь Гвоздецкого. К тому же, девочка трудолюбивая, упорная. Пять лет упорной учебы. Диплом с отличием. Три года аспирантуры. Два года работы на кафедре. Если её сейчас зарубить, у неё просто руки опустятся. Жалко человека. Ну, нет у неё таланта, зато есть упорство, трудолюбие. Работает же человек!
  Первый: Это всё так, Иван Моисеевич, но всё же. С такой темой - защищаться... Существуют же какие-то границы, рамки, нормы. Работа же пустейшая!
  Второй: А вот тут вы не правы, Павел Рашитович. К теме она не имеет никакого отношения. Тему ей руководитель давал. И ученый совет утвердил.
  Первый: Вы же знаете, как ученый совет утверждает - списком. Пятницы, конец рабочего дня, кто-то спешит на дачу поливать огурцы, кто-то на рыбалку, кто-то на концерт, все торопятся, каждый думает о своем.
  Второй: Но ведь из названия же ясно, что в этом ничего быть не может!
  Первый: Не скажите! Название - это ещё не вся работа.
  Второй: В данном случае название гораздо лучше содержания. Пустая работа.
  Первый: К оформлению претензии есть?
  Второй: Ну, с этим всё в порядке. Нынче на компьютере и графики и таблицы такие можно нарисовать, что любая дипломная работа выглядит не хуже докторской.
  Первый: Значит, нет претензий.
  Второй: Что же, по-вашему, любую ерунду можно красиво оформить и защищать в качестве диссертации?
  Первый: Ну, уж прямо ерунду. Тему утвердил ученый совет!
  Второй: Опять вы об этом. Но ведь нету ничего в работе! Ни цели, ни метода, ни результатов, ни выводов. Пережевывание известных истин, компиляция работ других авторов.
  Первый: Но, по сути, всё ведь правильно?
  Второй: Да и ничего нового же нет!
  Первый: Раз человек работал, значит, нового не быть не может.
  Второй: А вот тут как раз такой случай.
  Первый: Просто не достаточно хорошо представлены результаты.
  Второй: Да и нет результатов никаких.
  Первый: Если правильно представить, то будут. Ей надо просто помочь.
  Второй: Кто будет помогать? Вы?
  Первый: Хоть бы и я. Да и вы могли бы!
  Второй: Это же беспринципно!
  Первый: Почему? Вы хотите, чтобы она не защитилась? Кому от этого будет лучше?
  Второй: Науке!
  Первый: Наука в любом случае не пострадает. Её диссертацию никто не заметит. Мало ли защищается кандидатских диссертаций и складывается на полку? Просто человеку дадут диплом, и он станет капельку больше получать. Разве это плохо?
  Второй: Да поймите же вы, что это девальвация научного звания!
  Первый: Не звания, а степени.
  Второй: Ну, степени. Нельзя так.
  Первый: Хорошо, дадите вы отрицательный отзыв. Знаете, что дальше будет?
  Второй: Знаю. Найдут другого оппонента, который даст положительный.
  Первый: Вот именно!
  Второй: А ко мне больше не будут обращаться с подобными предложениями.
  Первый: Разумеется.
  Второй: По крайней мере, моя совесть будет чиста.
  Первый: А почему? Ведь вы могли бы дать рецензию с ценными критическими замечаниями, указать на основные недостатки, а потом отметить, что они не снижают ценности работы. В целом рецензия была бы положительной, но всем было бы понятно, что недостатки есть и их много. А так вы умываете руки, Понтий Пилат этакий. А другой такую рецензию даст, что и предопределит стопроцентный успех при голосовании. Да и кстати: ведь будет же голосование. Почему вы считаете, что там сидят люди глупее вас? Ведь они могут проголосовать против.
  Второй: Да потому что они рассуждают точно также! Они скажут: раз оппоненты дают положительную рецензию, то работа стоящая. Нам за двадцать минут доклада разобраться сложнее, они всю диссертацию прочитали от корки до корки.
  Первый: Тут вы, мне кажется, утрируете.
  Второй: Ничего подобного! Так и будет.
  Первый: В конце концов, раз так будет, стало быть, тому и быть. Беда не велика.
  Второй: Фа-Де-Де.
  Первый: Что?
  Второй: Мы превращаемся в Фабрику Дипломированных Дураков.
  Первый: Дипломированных дураков, говорите? Забавно.
  Второй: Печально, а не забавно.
  Первый: И печально и забавно.
  Второй: Да.
  Первый: Ну ладно, поступайте, как хотите. Я вас ни о чем не спрашиваю. Я решение уже принял. Я напишу положительную рецензию, но укажу недостатки. Умному - достаточно.
  Второй: А я уже написал.
  Первый: Вот как? И какую же?
  Второй: Положительную, конечно!
  Первый: А что же вы мне голову морочили?
  Второй: Всё же сомневаюсь в правильности своего решения.
  Первый: И не сомневайтесь.
  Второй: А как же совесть?
  Первый: Что-что? Совесть? Нет её. Пустые слова. Во все времена наука работала на войну и не отягощала при этом своей совести. А вы нашли чему сокрушаться: одной дипломированной дурой будет больше! Знаете их сколько?
  Второй: Знаю. А ЧТО ДЕЛАТЬ? ЖАЛКО ДЕВУШКУ...
  ***
  Сержант и Улыбенс на том же полигоне.
  Сержант: Останови, Генри.
  Улыбенс: Есть, сэр.
  Сержант: Ну, что скажешь теперь, рядовой Улыбенс?
  Улыбенс: Сэр, я виноват... Сэр, я исправлю!
  Сержант: Вздор! Ничего исправлять не надо. Как есть, так будет. Стрелы Амура от Бога, даже если выпущены они ... рядовым Улыбенсом.
  Улыбенс: Что же мне делать, сэр?
  Сержант: Что делать? Пять нарядов вне очереди.
  Улыбенс: Есть, пять нарядов, сэр!
  Сержант: В казарму шагом марш!
  * * *
  Штаб стрелковых амурных войск. Сержант теперь в погонах старшего сержанта. Ефрейтор Стреляхер - в погонах сержанта. Тут же находится Майор.
  Майор: Заслушав рапорт сержанта Стреляхера, командир специального стрелкового батальона постановил представить к званию ефрейтора рядовых: Фанихоуп, Браункорн, Шапиро, Сметкович, Улыбенс. Стрелки! Поздравляю вас с присвоением очередного звания!
  Все рядовые хором: Служим божественным целям!
  * * *
  Выходя из штаба Старший Сержант обращается к Стреляхеру.
  Старший Сержант: Стреляхер, ты же говорил, что твой Улыбенс никогда не станет ефрейтором! И всё-таки представил к очередному званию?
  Стреляхер: А ЧТО ДЕЛАТЬ? ЖАЛКО ПАРНЯ...
  
  НАГРАДА
  Комната. В ней сидят герои романа Булгакова 'Мастер и Маргарита' - Азазелло, Кот Бегемот, Коровьев и Воланд. В Воланде узнается Критик. В Азазелло узнается Азазел.
  Воланд тихо сам себе: Я тот, кто всегда желает зла, а делает добро. Они - те, кто хотят как лучше. А получается как всегда.
  Азазелло протёр пенсне и произнёс ...
  Азазелло: Итак, вам уготовлена приятная судьба, однако же, сомнительная честь"
  Кот Бегемот ухмыльнулся...
  Воланд мягко сказал: "Брысь, поросёнок...", - и было видно по его доброму старческому лицу, что он и сам не верит, что Бегемот куда-нибудь брыськнет.
  Азазелло продолжал:
  "От имени и по поручению..."
  "Пропускаем", - мягко сказал Воланд.
  "...Поименованный..."
  "Пропускаем", - всё так же мягко повторил Воланд
  "Удостаивается... "
  "Всё понятно!" - резко оборвал Воланд: "Отказываюсь! Прощенья не просил, быть прощённым не желаю, дело Мастера - это не мои искупительные жертвы Ему, а естественный ход моих мыслей, моих чувств, моего Я, в конце концов!" - и, натянув старый плед повыше на плечи добавил: "Остаюсь с вами, друзья мои..."
  
  
  ПОБЕДИТЕЛЬ
  В комнате двое - он и она.
  Он: Ты мне изменяешь с ним каждый день. Его ласковые объятия ты предпочитаешь моим. Он вырывает тебя из моих рук в тот самый момент, когда ты мне сильнее всего нужна! И я терплю, я мирюсь с этим, потому что я люблю тебя. Но так дальше продолжаться не может. Он полностью завладел твоими помыслами, победил меня на всех фронтах. Дошло уже до того, что я застаю тебя в его объятиях, когда спешу к тебе, и вместо того, чтобы заняться со мной любовью, ты отдаешься ему. Ты отдаешься ему вся, без остатка, до конца, в нем - твоя истинная жизнь, а я лишь нужен тебе для того, чтобы содержать тебя. Конечно, ты же не можешь демонстрировать свою любовь к нему на людях! Твоя страсть к нему постыдна, ты стараешься не выказывать её. Ты уверяешь, что любишь меня, и я не должен ревновать тебя к нему. И всё же я знаю, без меня ты бы могла прожить, а без него - ни дня! Даже когда ты со мной, ты думаешь о нем. И всё это я должен терпеть?
  Она: Это правда, но я люблю тебя, и только тебя, милый.
  Он: Я от твоей любви давно уже ничего не получаю, кроме слов, ты принадлежишь ему.
  Она: Но сегодня - 29 февраля.
  Он: Что же с этого?
  Она: В этот день женщина имеет право делать предложение мужчине. Этот древний обычай племени Мурабу-Тха за последние триста лет вошел в обычай всех стран.
  Он: Ты хочешь сказать, что все-таки предпочитаешь меня ему?
  Она: Я хочу воспользоваться своим правом и сделать тебе предложение. Женись на мне.
  Он: Так вот почему сегодня ты заговорила о нем?
  Она: Да. Так что ты мне ответишь?
  Он: Но как быть с ним?
  Она: Я не обещаю, что откажусь от него вовсе, но я очень постараюсь, чтобы он не мешал нам.
  Он: Думаешь, у тебя получится?
  Она: У нас с тобой получится. Так каков твой ответ.
  Он: Да.
  Она: Ты хорошо подумал, милый?
  Он: Да, да, да, да, да! ДА!!! Я согласен. Ведь я так тебя люблю!
  Она: Почему же ты сам не сделал предложения?
  Он: Знаешь, я никак ни мог справиться с ним, с моим соперником. Мне уже начало казаться, что это фатально.
  Она: Он отступит, не беспокойся. Уже сегодня вечером ты будешь, хозяин положения, обещаю.
  И они весело рассмеялись.
  Голос за кадром: И действительно, первые два года после свадьбы его соперник редко перебегал ему дорогу. Но со временем он вернул утраченные позиции. Всего через каких-нибудь пять лет, он стал единственной её привязанностью. Муж отступил на второй план. Её истинным любовником снова стал он - сон.
  В кадре появляется Критик в костюме греческого божества. На футболке написано 'Гипнос - бог сна'.
  
  ЧИСТАЯ ПРАВДА
  
  Молодой красивый юноша беседует с девушкой - эльфом.
  Он: Красивое у тебя имя. Полиграция.
  Она: Для эльфины самое обыкновенное.
  Он: У вас, у эльфов все такое красивое, и сами вы такие прекрасные.
  Она: Спасибо. Но как ты можешь судить, ты же никого из эльфов никогда не видел?
  Он: Зато я видел тебя, и мне этого достаточно.
  Она: Спасибо.
  Он: Ты необыкновенная.
  Она: Напротив, самая обычная.
  Он: Не спорь со мной. Ты волшебная.
  Она: Это правда, но опять-таки все эльфы волшебники. Но я очень молодая и ещё только учусь.
  Он: Я не в том смысле. Ты волшебная в особенном смысле.
  Она: Это, наверное, потому, что ты ко мне относишься не так как ко всем.
  Он: Я к тебе отношусь, как могу относиться только к тебе. Я тебя люблю.
  Она: Не торопишься ли ты? Часто ты такие слова говоришь девушкам?
  Он: Никогда не говорил. Ты мне не веришь?
  Она: Верю. Я тебя тоже люблю.
  Он: Правда?!?
  Она: Правда. Я давно уже вся твоя.
  Он: Я тебя поцелую, можно?
  Она: Как же ты это сделаешь? Ты такой большой, а я маленькая.
  Он: Я и дышать-то на тебя боюсь.
  Она: Не бойся. Когда-нибудь, может быть, мы с тобой пойдем к волшебному водопаду:
  Он: Что это такое? Почему он волшебный?
  Она: Потому что там каждый влюбленный может соединиться с тем, кого любит, ведь он может сделать маленького большим, а большого маленьким. Не надолго, правда: Но ведь на долго и не надо, правда?
  Он: Правда. Ой, нет, надо, конечно надо. Навсегда. Хочу навсегда быть с тобой одного роста.
  Она: Не спеши с этим. И вообще. Не забывай, что мы ещё так недолго знакомы. Наша любовь ещё только начинается.
  Он: Но она уже такая сильная, что я живу только ей, и ни о чем ином не могу думать.
  Она: Подожди. Не спеши. Я же ведь уже сказала, что я - твоя. Разве тебе этого не достаточно? Разве ты мне не веришь?
  Он: Я тебе верю во всем, любимая. Я буду послушным, только не улетай!
  Она: Но мне же надо, ты же знаешь ведь. Милый, я же сказала, что я - твоя, и я вернусь к тебе.
  Он: Когда?
  Она: Всё время буду возвращаться.
  Он: Но если я захочу вдруг тебя увидеть, как мне дать знать? Где тебя найти?
  Она: Ты все равно не найдешь меня. Я сама.
  Он: Не улетай.
  Она: Я вернусь, и буду приходить к тебе много-много раз.
  Он: Завтра?
  Она: Завтра, или послезавтра, или послепослезавтра.
  Он: Ты мне будешь сниться.
  Она: Я очень рада.
  Он: Я хочу, чтобы и я тебе приснился.
  Она: Так и будет.
  Он: До свидания.
  Она: До встречи во сне.
  Голос за кадром: И она улетела. Дома её ждали кухня с кастрюлей борща, пожилые родители, муж, трое детей, зять, и двое внуков. У Эльфов большие семьи. А ночью он ей приснился. Она заранее знала, что он ей приснится, и сказала правду. Это единственное, в чем она не солгала.
  ПРИВРАТНИКИ
  
  Ночной Привратник (Критик) и Дневной Привратник (Автор) сидели на Площади Ворот.
  На площадь выходило сорок тысяч дорог, тропинок и улиц. Кроме того, сюда вели несчетное количество лестниц, виадуков, эскалаторов, портов - морских, воздушных, железнодорожных и подземных, и прочее и прочее...
  На площадь вошел очередной Транзитник.
  Белый Привратник мельком взглянул на лоб Транзитника и равнодушно произнес: 'Твой'. Черный Привратник отложил карты, тоже взглянул на Транзитника и уточнил: 'Не окончательно'. Белый тоже отложил карты:
  Белый: Может быть, спросим его самого?
  Черный: Сколько раз мы убеждались, что это бессмысленно...
  Белый: Ну, мы же так редко с ними разговариваем.
  Черный: А оно и лучше - не пробуждать их. Направил в нужную дверь и играй дальше.
  Белый: Случай сомнительный. Не ошибиться бы.
  Черный: А и ошибемся, так не велика беда... Одна ошибка на два-три миллиарда ничего не значит.
  Белый: В конце концов, эту партию ты все равно проиграл, да и мне надоели карты. Давай пробудим.
  Черный: Как знаешь...
  Дневной Привратник послюнил кончики пальцев правой руки и приложил их к глазам Транзитника. Человек вздрогнул и открыл глаза.
  Черный (ласково): Ну, и в какие ворота тебя, мил человек, определить? В Дневные, или в Ночные?
  Транзитник: Где я?
  Белый: Умер, милок. На перепутье ты.
  Транзитник: Умер?!? Не может быть! Вы - кто?
  Белый: Ну вот, как всегда... Шок. Я же говорил, не надо было его будить.
  Черный: Значит так, мил человек, мы тебя сейчас начнем спрашивать, а ты отвечай, ибо Ночные ворота ведут в то, что у вас на земле прозывается Геенной огненной, проще говоря, Адом, а Дневные - это, стало быть, в Аркадию, в Парадиз, в Рай то есть.
  Транзитник: Не может быть! Чушь! Этого не может быть!
  Белый: Слышь, ты б ему мозги сперва прочистил, а потом уже и спрашивал.
  Черный: Ну да, а то с ним столько времени потеряешь.
  Ночной Привратник дунул на голову Транзитника.
  Транзитник: Значит, я, действительно умер, и сейчас вы решаете мою судьбу на веки веков? А как же - Страшный суд?
  Белый: Ну вот, другое дело. Теперь, милок, с тобой разговаривать легче стало. Да вот только со Страшным судом ты не горячись... Это шоу мирового масштаба здесь никому не надобно. Тут всё мы решаем - Привратники. Тихо и мирно.
  Транзитник: Господи!
  Черный: Да не поминай ты его всуе. Ты что же, считаешь свою персону такою важною, что взвешивать твои грехи - самая наиважнейшая для Него работа? Да ты знаешь, сколько вас таких? И каждого по косточкам разбирать? Глупости это. Вот мы тут сидим - Ночной и Дневной Привратники, каждый за свои ворота отвечает. Куда пойдешь, там и останешься.
  Транзитник: Но ведь он решает?
  Белый: Что Он решает? Он всего лишь Церемониймейстер. Мы решаем. Куда попадешь, то и решит все твои дела на ближайшие сто миллиардов лет. Ежели, скажем, в Дневные Ворота пройдешь, так уж там тебя никто не потревожит, даже Он не властен будет нарушать твой покой. Ну а коли попадешь за Ночные Ворота, то и Он тебя не спасет: что предписано, то и получишь, по полной программе.
  Транзитник: А что предписано?
  Оба привратника весело засмеялись, и Ночной сказал:
  Черный: Там узнаешь, хотя не приведи Бог тебе... У тебя ещё есть шанс. Мы для того тебя и пробудили.
  Транзитник: Что мне нужно сделать? Что вы от меня хотите?
  Белый: Тебе нужно только отвечать. А уж мы решим, куда тебя определить.
  Транзитник: Так просто? И на сто миллиардов лет?
  Черный: А чего усложнять-то?
  Оба опять засмеялись.
  Транзитник закрыл лицо руками, потом с силой провел по своему лицу сверху вниз, стряхнул головой и решительно сказал:
  Транзитник: Спрашивайте.
  Белый: Вот ты мне скажи, мой хороший, чего это ты отказался от той женщины, что тебе День послал?
  Транзитник (непонимающе): Отказался? Я не отказывался... Просто я перестал чувствовать себя счастливым в её обществе.
  Черный: Ну а почему ты не оставил её раз и навсегда?
  Транзитник: Я не чувствовал себя вправе поступить так с ней. Она же ни в чем не виновата.
  Черный: А зачем обнадёжил ту, которую тебе послала Ночь?
  Транзитник: Я сам обнадёжился... Я думал, что она меня спасет от моей судьбы. Я мечтал, что всё переменится...
  Белый: Ты её любил?
  Транзитник: Видимо, да.
  Черный: Ты не уверен?
  Транзитник: Любил... А если и нет... Я знаю, что она меня любила так сильно, что мои чувства к ней уже ничего не значили. Я уступил. Мне было бы хорошо с ней.
  Белый: А ей каково бы было с тобой?
  Транзитник: Я не знаю. Она сказала, что умрет, если я её оставлю, и я не посмел её оставить.
  Черный: А хотел бы?
  Транзитник: Нет. Ни за что.
  Белый: Тебе нравилось иметь и жену и любовницу?
  Транзитник: Нет.
  Черный: Ты пытался изменить ситуацию?
  Транзитник: Нет.
  Белый: А хотел бы?
  Транзитник: Я не знаю.
  Черный: Ты бы согласился, чтобы в твоей жизни была только жена?
  Транзитник: Нет!
  Белый: А только любовница?
  Транзитник: А дети? У меня же такие хорошие дети! Нет. Я не жалею, что они родились.
  Черный: Ты не смог выбрать одну женщину из двух?
  Транзитник: Я не смог да... Я и не думал, что надо обязательно выбирать.
  Белый: Он не думал! А нам теперь надо думать!
  Транзитник: Я никому не хотел причинить зла.
  Черный: Все так говорят. И Шикельгрубер, и Чикатило, и Джугашвили, и Робеспьер, и Бонапарт. Белый: Миротворцы хреновы.
  Транзитник: Но я...
  Черный: Да, ты не того масштаба злодей.
  Транзитник: Я не злодей.
  Белый: Все не злодеи. Все - жертвы. А злодеи, значит, тут, наверху. Не ту карту сдали, не из той колоды вытянули...
  Транзитник: Я не обвиняю вас...
  Белый: Ещё бы ты нас обвинял!
  Дневной Привратник хохотнул.
  Черный: Этак мы с ним долго провозимся. Скажи-ка, милок, вот что... Если бы ты шел с дневной и повстречал ночную - ты бы, разумеется, сделал вид, что не знаком с ней?
  Транзитник: Да, наверное. То есть, да, конечно!
  Белый: А если бы ты шел с ночной и повстречал дневную, то, конечно, постарался бы, чтобы она тебя не заметила, не узнала?
  Транзитник: Да.
  Черный: Ну а если они обе подошли бы к тебе вплотную.
  Транзитник: Ужас!
  Белый: И они сказали бы тебе: 'Решай!'. К кому бы ты пошел?
  Транзитник: Наверное, к той, которой больше дорожил.
  Черный: А которой из двух ты дорожил больше?
  Транзитник: Ну, конечно... Впрочем... Нет... Я не знаю.
  Белый: Думай.
  Транзитник: Я не знаю!
  Черный: Во всяком случае, честно. Но ты пойми, мил человек, тебе надо выбрать.
  Транзитник: Между Дневными воротами и Ночными?
  Белый: Нет. Ишь, куда хватил! Это уж мы сами сообразим, куда тебя определить. А тебе надо пройти тест. С кем бы ты остался, если бы нужно было выбрать одну из двух.
  Транзитник: Я не знаю.
  Черный: Ну и ладно. Ну и пусть. Ты не знаешь... А вот мы сейчас узнаем.
  Затемнение.
  * * *
  Транзитник сидит в машине, которая стояла на солнечной берегу, покрытом нежной зеленой травкой.
  Голос транзитника за кадром: Она должна была прийти с минуты на минуту. Мы проведём изумительный уик-энд не берегу моря. Отъедем на уединенный берег, поставим палатку, я достану фрукты, закуску и вино... Этот вечер будет в нашем распоряжении...
  Он смотрит на пристань, к которой подходит белый пароход.
  Голос транзитника за кадром: Я правильно сделал, что сказал, что не буду её встречать. Она плывёт на пароходе с сослуживцем. Она скажет, что поехала к подруге на дачу, а сама пройдет берегом к моей машине.
  Вот она идет. Он её узнает из тысячи. Она идет рядом с какой-то женщиной. Не может быть! Он похолодел. Крупным планом его лицо, на нем написан ужас.
  Они идут вдвоем с его женой. Они увидели его машину и решительно направлялись к нему. Будет скандал. Они будут его делить. Он должен выбрать.
  И он выбрал.
  Он нажал на газ, машина рванулась с крутого берега в воду, и с размаху ушла под воду. Он выбрал ничто.
  * * *
  Те же ворота, те же привратники и Транзитник.
  Белый: Следствие показало ... Тьфу ты! Вместо того, чтобы узнать подробности его души, мы узнали подробности его дороги сюда!
  Черный: Да уж, Второй раз испытать такое! Даже жалко тебя стало, мил человек.
  Белый: Ладно уж... Поступим с тобой по справедливости!
  Дневной привратник и извлек из кармана желтый кружочек.
  Белый: Выпадет 'орел' - попадаешь в Дневные ворота, а 'решка' - в ночные, - и он высоко подбросил монетку.
  
  ПРИЗНАНИЕ
  Монолог Критика. Пока говорит Критик, показывают красивую девушку, ту, которая шла навстречу Азазелю. Она купается на пляже, рвет цветы, играет с бабочками. На этом фоне звучит голос Критика.
  
  Критик: Я хотел бы молиться за тебя, но мне не пристало это занятие. Я знаю, что мой голос не будет услышан, и это не самое плохое. Страшно опять быть понятым превратно.
  Меня называют средоточием зла за то лишь, что понимают не так, как я хотел бы. От меня ждут того, что получали ранее.
  Получали же того, что ждали. Когда я вступил в этот порочный круг, я уже не знаю. Помню только, что как любимого сына он одарил меня большей властью, чем прочих, и однажды я оступился. Желая одного, достиг другого. Когда же я хотел оправдаться - то заслужил лишь больших обвинений, чем ранее. Окружающие его подготовили его мнение обо мне. Так и повторялось много раз. Не только моя дорога мощена благими намерениями, но ведёт в ад. Но лишь я один с тех самых пор и поныне никогда не оправдываюсь.
  Тебе я желал бы помочь, ибо должен же я хоть раз сделать не то, что ждут от меня, а то, к чему расположен сам. Но молиться за тебя я не мог. Я записался к Нему на прием. Лично. Неделю ждал аудиенции, сегодня ночью я видел Его.
  Он был суров, но лицо его отражало всю доброту Вселенной, казалось, все страдания мира он заключает внутри себя, и потому вокруг него все светилось радостью и счастьем. Я простил Ему Его непонимание и почувствовал себя легче. Хотя, быть может, я ошибаюсь, и на самом деле в этот миг Он простил меня. Как и прежде...
  Я был у Него много раз. Я пытался Ему объяснить что-то, но как всегда Он не стал меня слушать. Я старался забыть о таких встречах, а поскольку все они были такими - я старался забыть Его.
  Теперь я его вспомнил. А ещё мне подумалось, что напрасно я, уступая собственной обидчивости, каждый раз забывал о таких встречах, хотя, пожалуй, это единственное на земле и на небе, о чем следует помнить. Впрочем, не я один такой забывчивый - сомнительное утешение для человека, который хочет быть сильным. При Нем сильным быть не хотелось...
  Голос Автора: 'Доколе ты будешь нарушать запрет мой появляться перед мои очи!?? Ладно, раз уж пустили тебя - и как это тебе удалось просочиться через Марию Бесстрастную, ведь сказано ей тебя не пускать? - Опять эти твои штучки? И что им всем в тебе так нравится? Ну, подумаешь, ручки целуешь всем им... Дщери неразумные, через руки к сердцу пропускают всякого, даже такого, как ты... читаю в глазах твоих просьбу твою. Не тебя ради, а ради неё - ей послано будет. Скажи ей слово мое и не поймешь ты, да поймет она. Слабость - не доброта, жестокость - не сила. Равно, доброта - не слабость и сила - не жестокость. Не теряй себя, пока путь свой ищешь, не прикасайся к чужому, не верь, коль оно говорит, что оно твоё. Ночь или день - свет мой будет с тобой. Но не глазами смотри - сердцем, ему верь. Кому руками читать - пусть сердцем прочтет тебя прежде, у кого сердце слепо тому и рук не протягивать. Да и не пускать всякого к сердцу через руки! Глупость притязает на покровительство, ничтожество требует жертв, а между тем от глупости самим вам надлежит защититься, убояться привести себя в жертву ничтожеству. Скудый умом, не ведая того сам, творит зло - беги его. Заповеди мои даны не для обсуждения, а для соблюдения, но думать надо сердцем, чтобы понять их. Три из них составляют основу основ. Их держись'.
  Голос Критика: Потом он повел бровями, и меня уронили с небес на землю, однако же, я не разбился. Я записал это для тебя, но не ведаю - добром это будет или злом. Передаю тебе слово в слово, сам толковать не решаюсь...
  
  РУСАЛОЧКА
  На дне океана, в ведьминой норе, разговаривают Ведьма и Русалочка Галя.
  Ведьма - Женщина с Ноева Ковчега. Русалочка - девушка из предыдущего фрагмента.
  
  Ведьма: Я теперь совсем другая, - приговаривала Ведьма, - добрая и покладистая. Никаких дополнительных условий. Честная сделка. Я же с этого живу, зачем мне обманывать клиентов? Мало ли что? Может быть, сама ко мне обратишься с другой просьбой, или порекомендуешь меня подружкам или дружкам своим. Я твое желание исполню, и совсем недорого с тебя возьму.
  Русалка (скромно): Я очень рада.
  Ведьма: А как же? Для того мы и сошлись тут, чтобы каждый остался рад. Ты получишь человеческие ноги, а я - твою стройность. Миловидность у меня уже есть, вот ещё и стройность будет. Для тебя это недорого, ты молодая, сядешь на диету и опять станешь стройной. Это тебе не голоса лишиться, или предположим, смеха, - и Ведьма звонко рассмеялась,- Смех-то я купила недавно, был тут один негритенок, ему страсть как надо было белым стать, хотел карьеру сделать эстрадного певца. Ну да, ну да, карьеру-то он сделал... Только вот не смеется больше. - Ведьма снова засмеялась, но вдруг резко смолкла. - Смех теперь у меня есть, да вот только чувства юмора не хватает. Понимаешь, Русалочка? Смеюсь звонко, только безо всякого удовольствия и невпопад. Мне бы вот ещё чувства юмора прикупить.
  Русалка: Я надеюсь, у вас всё устроится, - Русалочка Галя постаралась вложить в эту фразу побольше сочувствия.
  Ведьма: Конечно, устроится. Ну, а у тебя, разумеется, принц, и ты его любишь, и ради него мечтаешь покинуть море и стать человеком? Я тебя ничто не остановит?
  Русалка: Да, он - самый лучший! Его нельзя не любить!
  Ведьма: Разумеется. Ладно, нечего время терять, начнём. Повторяй за мной заклинания...
  * * *
  Утро следующего дня. Весьма полная женщина, в которой можно узнать Галю бродит по берегу моря в поисках Принца Антона.
  В пучине моря новоиспечённый Русал Антон напрасно ищет в глубинах этого моря Русалку Галю.
  Ведьма составляет объявление.
  Ведьма (пишет и проговаривает вслух): В раздел знакомств 'Морских Вестей': 'Миловидная стройная женщина с чувством юмора познакомится для приятного времяпрепровождения'.
  
  Появляется Критик.
  
  Критик:
  Создатель землю сотворил
  За семидневный срок.
  Но недоделки устранить
  Он до сих пор не смог!
  ШАНС
  
  Симпатичный мужчина, в котором узнается Кот Бегемот, сидит на поляне, греясь под полуденным солнцем. Ему явно хорошо. Он начинает беспокоиться. Мечтательно поднимает глаза к небу. Ему чего-то не хватает для счастья. Он смотрит на заросшую низкой травой лесную дорожку. Ничего не происходит.
  Голос мужчины: Эх, как плохо быть одиноким!
  Вдруг из-за поворота выехала пони с мартышкой на спине. Коричневая пони с белым хвостом и белым животом, спиной и боками кольцом. Грустная пони под розовой попонкой, на которой восседает приветливая мартышка. На шее пони висит бутылка, запечатана сургучом. Бутылка была похожа на старинную амфору. Мартышка одной рукой вцепилась в загривок грустной пони, а второй нетерпеливо, но мягко хлопает её по шее. Она направляла ход пони в мою сторону. Пони нехотя подошла к мужчине. Мартышка взяла таинственную бутыль, не снимая её с шеи грустной пони, и протянула её мужчине. Он с удивлением разглядывает таинственную наездницу.
  Голос Мужчины: Где-то проезжает бродячий цирк, и она отбилась? Вот сейчас скоро из-за поворота выедет кто-нибудь ещё. Странно, разве в наше время ещё есть бродячие цирки? Может быть, она сбежала из зоопарка?
  Мартышка настойчиво протягивает мужчине бутыль. Он её берёт. Мартышка жестом показывает, чтобы он её распечатал. Оно колеблется, но всё же любопытство пересиливает, и он вскрывает бутыль. Внутри свернутый трубочкой листок странной на вид бумаги, похоже, очень древней. С помощью найденной тут же на дороге палочки он извлек записку и развернул.
  Голос Критика записку: Таинственный незнакомец! Не сочти это шуткой. Возможно, счастье улыбнулось тебе. Может быть, не только на свое счастье ты встречен в этот день и в этот час на этой дороге. Я - маг и колдун при дворе короля Иннокентия Доброго. Разрушая чары злой волшебницы Карамаргрильи, я прогневал её. В отместку она околдовала дочь короля, превратив его в это нелепое животное, которые ты видишь перед собой. Силами своих чар я, как мог, пытался противостоять злому заклятью. В результате принцессе дан шанс. Раз в пятьсот лет она появляется в определенном месте в определенный час в надежде встретить благородного мужчину. Она была красавицей, достойной величайшего восхищения и обладала добрейшим сердцем и благороднейшим характером, достойным самой самоотверженной любви. Богатства своей души и красоту своего сердца она никому не вручала по причине молодости. Если чистый душой мужчина в назначенное время поцелует принцессу, вопреки её внешности, она возродится в прежнем виде и юном шестнадцатилетнем возрасте, и подарит свою нежную любовь своему избавителю. Звезды говорят мне, что нет, не было и не будет на земле человека более счастливого, чем избавитель чудесной принцессы от злого заклятья. Поверь же мне, о, путник, и попытай свое счастье! Иначе только через пятьсот лет другой счастливчик получит такой шанс, который ты можешь упустить, если не поверишь мне и не поцелуешь принцессу! Но помни: только полюбив её образ, описанный мной, и искренне веря в силу своего поцелуя, ты сможешь освободить принцессу от чар. Дерзай же, путник и не сомневайся!
  Мужчина беседует с Мартышкой: Я по своей природе человек сомневающийся, но что-то заставляет меня поверить. Сердце мое дрогнуло, когда я читал описание принцессы. О, если бы это оказалось правдой! Я верю словам волшебника! Будь, что будет! Я решился!
  Мужчина подходит к обезьянке и целует её в губы:
  Обезьянка удивленно заморгала: Затем вырвала у Мужчины из рук таинственную записку, перевернула и показала мне её изнанку.
  Голос Критика читает: Чтобы принцессе не было скучно в своих странствованиях через века, я дал ей в спутницы свою любимую обезьянку Клариссу. Она обучена снимать бутыль с шеи принцессы и передавать её в руки мужчине.
  (затемнение)
  Появляется Критик
  Критик
  Любовь! Ты - рай и благодать.
  Порой для счастья нужно мало!
  Приятно женщине сказать:
  'Спасибо, что не отказала!'
  
  
  
  АКВАРИУМИСТ
  
  Квартира современной женщины.
  Ольга рассеяно смотрит на рыбок, плавающих в аквариуме, и с аппетитом ест большой спелый помидор. Она не солит помидоры. Грунтовый, он вкусен без соли, сметаны и прочей ерунды: сам по себе. Аппетитный.
  Рыбки с удовольствием поедают живой корм.
  Голос Ольги: Надо купить второго вуалехвоста. Вот и план на этот чудесный летний денёк приобрел законченность. Теперь это будет не просто прогулка, а деловая поездка.
  На Птичьем рынке Ольга знакомится с Аквариумистом (Кот Бегемот). Он интересный собеседник, обладает импозантной внешностью, проявляет живой интерес к Ольге.
  Они идут в цирк, беседуют в летнем кафе, гуляют по набережной, он дарит ей букет цветов. Ольга решается пригласить его на чашечку кофе.
  В итоге Аквариумист оказался с Ольгой в одной постели. Она почувствовала его поцелуй и у неё закружилась голова. Он волшебный, вкусный, приятный, чарующий, замечательный! Но Ольга почему-то стала терять сознание.
  Изображение комнаты плывёт, показывают безвольный взгляд Ольги.
  У Аквариумиста вырастают клыки и он подносит зубы к её шее.
   Аквариумист доволен. Он приникает к шее Ольги.
  Вдруг его взгляд тоже мутится. Изображение комнаты и Ольги плывет перед его глазами.
  Он идет, пошатывасяь, к двери, но та пошла кругом перед его глазами. Зашатался пол комнаты, стены стали разъезжаться и съезжаться вновь, в ушах зазвучала необычная томная музыка, всё вдруг стало расти. Или это он стал уменьшаться? Он в страхе посмотрел на свои руки: они стали краснеть и толстеть. Он стал сжиматься и округляться, и через полчаса на полу лежал обыкновенный помидор. Нет, не обыкновенный: полчаса назад он был вампиром - Аквариумистом.
  Наутро Ольга встала и подняла с пола помидор. Она с наслаждением вонзила в него зубы и подумала: 'А вуалехвоста я так и не купила: Ничего, в другой раз куплю'.
  В этот момент потолок её комнаты разъехался и в неё опустился Критик, грязно ругаясь: 'Так вот кто, оказывается, таскает моих вампиров! Ну, погоди, я с тобой расправлюсь!'
  Он схватил её за руку и собирался утащить с собой в Ад, но почувствовал холодную руку на своем плече.
  Критик (испуганно и подобострастно): Господин Верховный Аквариумист! Какая неожиданность! А я думал, что Вы в Гончих Псах! Как мы рады приветствовать Вас на Земле!
  Автор (ровным голосом): Оставь её. Я тебе не разрешаю.
  Критик (униженно): Разумеется, Ваше Первопреосвященство!
  Он превращается в сизый дымок вылетает из комнаты.
  
  
  ХОЗЯИН ПЛАНЕТЫ
  
  Жан-Поль мчится в шикарной машине по современной автомагистрали, окруженной с обеих сторон густым лесом в пестром осеннем убранстве. Шершень бьётся в боковое стекло, пытаясь вылететь наружу, и Жан-Поль собирается прихлопнуть его, но передумал. Нажав на кнопку, он опустил стекло и шершень улетел прочь.
  Начинает смеркаться. Встречные машины слепят фарами и раздражают Жан-Поля.
  Он красив и богат, он состоялся. На сиденье шикарный портфель, на нём сверух - великолепные визитные карточки: Жан-Поль Дюпре д'Арвиль.
  Жан-Поль мигает светом фар, но далеко не каждый водитель встречных авто переключает даже после такой настойчивой просьбы дальний свет на ближний. Особенно слепят фары, когда шоссе поворачивает влево. На некоторое время Жан-Поль (и зритель) ослеплен встречными огнями. Невозможно разглядеть не то, чтобы шоссе, но даже стоящих по его краям деревьев. Приходится ориентироваться по задним огням машин, идущих впереди.
  Ж-П: Чтоб они все пропали!
  Когда шоссе в очередной раз резко повернуло налево, встречная полоса оказалась совершенно свободной. На шоссе и вовсе не осталось ни одной машины.
  Голос Ж-П: 'Слава богу. Рассосались. Можно подумать, что на шоссе не осталось ни одной машины. А что, если правда? Глупость какая-то:Устал сегодня, вот и лезет в голову всякая ерунда: Что-то холодом потянуло.
  Ж-П. Ежится, накидывает шарф.
  Лес перестал казаться красивым и приветливым. Пошел град, и Ж-П включил дворник. Его размеренный ход внес приятное разнообразие в зияющую пустоту ощущения зябкости, которая вдруг возникла где-то в самой глубине души Жан-Поля.
  Голос Ж-П.: Нервы. Сейчас приеду, приму теплую ванну, выпью бокальчик Шардоне, может быть поймаю по ТВ что-нибудь ненавязчивое, тихое, спокойное. Никого сегодня не жду, можно расслабиться. Жена на курорте, так что я себе сам хозяин.
  Не появляются больше встречные машины. И задние так и не показывались из-за поворота.
  Голос Жан-Поля: Черт знает, что такое! Ни одной машины! Это уже становится неприятным.
  Город абсолютно пуст, хотя светофоры работают, витрины магазинов освещены как обычно, и в домах кое-где горит свет. Ни одного прохожего, ни одного постового, никого. Только один нищий невозмутимо роется в мусорном баке. Ж-П. собирается окликнуть нищего, но нищий так отвратителен, что он передумал. Этот нищий, по-видимому, старик, вида наимерзейшего, со свисающей слюной или чем-то там еще.
  Голос Ж.-П.: Спросить у него? Бр! Какая вонища! Ни один филантроп не снизошел бы до разговора с этой вершиной человеческого падения.
  Поставив машину в гараж, Жан-Поль, стремглав поднялся в дом и схватил телефон. Ни один из набираемых номеров не отвечает. Везде - длинные гудки. Даже по междугородней линии.
  Голос Ж.П: Хотя бы где-то короткие гудки! Хоть с какого-то номера! Наугад попробую!
  Он набирал номера уже не задумываясь, первые попавшиеся сочетания, какие только могли придти в голову - везде длинные гудки.
  Отшвырнув телефонную трубку, Жан-Поль подбежал к телевизору. Ни по одному каналу ничего не показывают. Только один из кабельных каналов выдал табличку с надписью 'Извините, у нас технический перерыв'.
  Голос Ж.П: Я болен. Наверное, это какое-то психическое расстройство. Надо расслабиться, отдохнуть. Поесть, выспаться. Завтра все пройдет.
  Он попытался поесть, но аппетит куда-то пропал. Силой запихнул в себя что-то съедобное, принял двойную дозу снотворного и часа через полтора провалился в сон прямо на диване, не раздеваясь.
  Утро следующего дня. Люди не появились. Ж-П. В растерянности: он не понимает, что с ним происходит, раздражается, молится, проклинает, рыдает и истерично смеется, несколько раз возобновляет попытки дозвониться до людей по телефону, то вдруг выходит на улицу, заходит в магазины, бары, отели.
  Во второй половине дня он уже ищет нищего, но его и след простыл.
  Ночь не оставляет его в покое. Для того, чтобы заснуть, он опять пьет снотворное.
  На следующий день он бьёт витрины, заходит в офисы и другие здания, куда ни за что не пошел бы, будь в городе люди. Он берет в магазинах и зданиях все, что ему заблагорассудится, но ничего этого ему не нужно. Ему нужны люди.
  Свой автомобиль он бросил. Ему некуда ехать.
  Голос Ж.П: Можно, конечно, куда-то поехать. Даже очень далеко, ведь при необходимости, скорее всего, можно заправить авто, потому что заправки были с виду исправны. Но не хочется. Страшно. Я уверен, что и там никого нет. Самое ужасное - абсолютно никого нет! В этом городе где-то ходит этот отвратительный нищий, и поэтому город не так страшен. Надо только найти его. Его можно отмыть, его можно окультурить, а даже если и нельзя - черт с ним! С ним, по крайней мере, можно общаться. Можно предложить ему что-нибудь выпить, чтобы от него не так сильно воняло мочой. Может быть, запах алкоголя перебьет хоть капельку этот мерзкий запах!
  Кадры о том, как Жан-Поль - хозяин планеты - ищет нищего.
  Поздняя осень. В сильно поношенной одежде, утомленный он нашел, наконец, нищего. Он окликнул его, нищий оглянулся и ударился в бега. Жан-Поль умоляет его не убегать. Он просит его остановиться словами и жестами. Он почти утратил человеческую речь.
  Нищий свернул куда-то в подворотню и бесследно исчез.
  Голос Ж-П. Где ты? Как тебя зовут? Может быть, Эдди? Такое имя больше всего тебе подходит: Эдди, чертов мерзавец, где ты? Умоляю, не прячься!
  Ж-П. пишет крупно белой краской на асфальте 'Эдди, поговори со мной!' и 'Эдди, не прячься!' и прочее и прочее.
  В магазинах разруха - холодильники потекли, всюду мухи и тараканы. Продукты питания портятся.
  Голос Ж-П.: Консервов хватит на тысячу лет. Почему Эдди роется в помойке? Разве нельзя по-человечески поесть в магазине? От ресторанов мало толку, потому что в них никто не готовит еду, но в продуктовых магазинах еда доступна! Нет больше свежего хлеба, ну да не хлебом же единым жив человек!
  Жан-Поль представляет: он помоет Эдди в своей ванной, они подберут ему костюм от Кардена, и будут пить Кальвадос и рассуждать об этой жизни. Жизнь не будет такой уж страшной, если в городе Жан-Поль был не один, а их было двое.
  Эдди нигде нет.
  Зима. Ж-П нашел нищего. Тот еще более отвратителен, чем ранее, если только это было бы возможно. Он уже не убегает. Он преспокойно сидит на краю мусорного бака и роется в какой-то ворвани.
  Ж.П: Эдди, милый, не убегай, ладно? Послушай, я не сделаю тебе ничего плохого! Только не убегай.
  Нищий равнодушно смотрит на Жан-Поля и продолжает свои исследования отбросов.
  Ж.П: Ну, хорошо, ты молчи, если не хочешь говорить, только не убегай. Пожалуйста! Эдди, ты мне нужен!
  Нищий невозмутим.
  Ж.П: Послушай, Эдди, пойдем ко мне! Примешь ванну, посидим, поболтаем: Покурим. Я не курю, но если хочешь, покурим.
  Эдди молчит. Слабый отблеск заинтересованности мелькнул на мгновение на его лице и бесследно исчез.
  Голос Ж.П: 'Я буду терпелив, я приручу его к себе, я сделаю из него друга, не оставаться же мне одному в этом страшном, жестоком, неуютном мире, черт подери!'
  Ж.П: Эдди, послушай, чертов Эдди, ты мне нужен. Я умоляю тебя, я прошу, пошли со мной. Я хочу быть с тобой. Я хочу быть твоим другом. Не оставляй меня, Эдди, милый! Черт тебя дери, Эдди, я - твой друг! Я за тебя жизнь отдам, потому что одному мне впору свихнуться на этом свете. Только мысль о том, что ты тоже есть в этом городе, поддерживала меня все это время. Эдди, подонок, я люблю тебя, чертов нищий! Только не молчи! Хотя бы не убегай.
  Нищий (Автор): Послушай, Жан-Поль Ты ведь сам этого хотел. Разве это не твои слова: 'Чтоб они все пропали!'? Вот они и пропали. Я сделал тебе эту любезность, просто чтобы посмотреть, что ты будешь делать.
  Нищий: Ты? Ты сделал?
  Нищий: Что тебя удивляет, Жан-Поль?
  Ж.П: Ты - нищий?
  Нищий: Разве я просил у тебя милостыню? С чего ты решил, что я - нищий?
  Ж.П: Ты возишься в помойке, от тебя воняет за версту! Ты выглядишь жалким и ничтожным! Ты - нищий, а кто же еще! Вдобавок еще и сумасшедший нищий, раз считаешь, что можешь по своему желанию убирать людей.
  Нищий: Куда же они в таком случае пропали?
  Ж.П: Я не знаю. Но не может быть, чтобы ты их убрал!
  Нищий: У тебя есть другие объяснения происходящего?
  Ж.П: Нет, но я тебе не верю.
  Нищий: Знаешь, Жан-Поль, я ведь и не прошу тебя верить мне. Ты хотел со мной говорить, ты умалял меня, я разговариваю. Ты не веришь - это твое дело. Что же ты тогда стоишь тут? Иди по своим делам. Я тебя не задерживаю.
  Ж.П: Но, Эдди! Не сердись! Пусть все будет, как ты говоришь, хорошо, ты убрал всех, я верю. Хотя я не понимаю, как тебе это удалось. И откуда ты знаешь, что я такое сказал. Кто ты? Зачем ты так поступаешь?
  Нищий: Жан-Поль, я поступаю так, как мне заблагорассудится. К счастью для вас, людей, я не часто прислушиваюсь к вашим просьбам. Деревья, что шуршат листвой и просят о дожде или о ветре, часто гораздо больше заслуживают того, чтобы быть выслушанными, чем вы, люди.
  Ж.П: Почему ты говоришь о людях 'вы'? Разве ты - не человек?
  Нищий: Ты шутник, Жан-Поль. Я не человек, конечно. Мне нет до вас дела. Вы погрязли во вражде и в ненависти, вы убиваете не для того, чтобы насытиться, а по низменным интересам, но чаще - вовсе без всякого проку для себя. Ты не хуже других, Жан-Поль, но ты и не лучше их. Ты обычный, такой как и все вы, человек, не способный любить свою жену, работу, страну, планету, природу, пользующийся всем, что я вам дал и не уважающий ничего и никого. Я не ставлю целью исправить вас, ибо исправлять - значит переделывать. А я свои творенья не переделываю. Новые, они будут не те, что были. Идеальных планет я наделал множество. Эта - производственный брак. Я прихожу сюда только к своим любимцам - крысам и тараканам. Это - лучшее, что есть на этой планете. Они хороши. На других планетах их нет. Заны попросили меня избавить их планету от тараканов и крыс. Это была их единственная просьба за три миллиона лет. Я выполнил ее, хотя мне было не приятно, что они не оценили мои детища. Дзельбы просили меня убрать клещей, но терпимо относились к крысам и тараканам. Их просьбу я тоже выполнил. Кванам не понравились скорпионы, Друмсам - ядовитые змеи, Глёнкам - болезнетворные вирусы, Зурмы опасались слонов, Крембры - лошадей, и так далее и так далее. Единственное достоинство Землян состоит в том, что ни один вид животных, насекомых, болезнетворных бацилл или вирусов они не просили меня истребить. Они сами истребляют животных, а в остальном принимают мир таким, каков он есть. Но они надоели мне просьбами о богатстве, о славе, о сохранности материальных благ и их дальнейшем приобретении. Они умоляют меня заботиться о том, о чем могут позаботиться сами, и ни разу не попросили того, ради чего достойно было бы отвлекать меня от моих дум. Я люблю Землю. Я обожаю посещать её, я развлекаюсь, наблюдая за тараканами, крысами, змеями, скорпионами и прочими отверженными творениями - за всеми теми, которых хотя бы кто-то не оценил в других мирах. Ты, Жан-Поль, мне не интересен. Я выполнил твою просьбу просто подобно тому, как ты иногда выпускаешь на волю шершня, бьющегося о стекло твоего автомобиля. Он имеет острое желание улететь, тебе наплевать на его желание, ты можешь убить его, а можешь выпустить, смотря по тому, что тебе придет в голову. Мне пришло в голову удовлетворить твою просьбу. Не докучай же мне больше.
  С этими словами нищий исчез.
  СОСЕДИ
  
  Радиорубка на сверхсовременной космической базе.
  Большой Чиновник в военной космической форме общается по микрофону с подчиненным ему Диспетчером. Иногда камера показывает радиорубку с диспетчером.
  Чиновник: Дженкинс, вы в своем уме? Какой ерундой вы забиваете эфир! Что у вас там творится? Расслабились на дальней заставе? Вы пьяны? Или с катушек слетели? Что за чушь вы несете?
  Диспетчер: Уверяю вас, сэр, я получил веские доказательства. Я лишь кратко излагаю суть моих наблюдений. Если необходимо, я разовью мысль. Есть соображения:
  Чиновник: Глупости! Отставить! Разумные существа внеземного происхождения! Какую чушь вы несете! Наблюдатель, нечего сказать! У него есть соображения! У него есть доказательства! Вы думаете, что я поверю в эти бредни? Когда вы последний раз обследовались через программу - психиатра? Давненько? Видимо, так. Потянуло на открытия мирового значения! Внеземная жизнь. Разумеется. Опять пришельцы. От вас я этого не ожидал, Дженкинс! Опомнитесь! Ни один космический корабль не может достичь Солнечной системы так быстро, чтобы остаться не замеченным для других постов! Кому, как не вам, Дженкинс, это следует знать!
  Диспетчер: Да, сэр! Это так. Но я и не утверждал, что этот корабль прибыл из внешних пределов.
  Чиновник: Что такое? Как вас прикажете понимать? Вы утверждали, что это был не земной корабль! А теперь утверждаете, что он не прибыл в Солнечную систему извне? Уж не хотите ли вы сказать, что в нашей Солнечной системе существует обитаемая планета?
  Диспетчер: Именно так, сэр. Я полагаю, этому имеется объяснение. Как бы то ни было, у меня есть доказательства.
  Чиновник: Вы больны, Дженкинс! Солнечная система изучена вполне достаточно, чтобы с полной определенностью утверждать: только на Земле есть жизнь. Я уже не говорю - разумная жизнь. Мы с вами не в девятнадцатом веке живем, чтобы фантазировать про инопланетный разум. Достоверно, что ни на Марсе, ни на Луне, ни на какой-то другой из планет Солнечной системы никакой жизни нет, и быть не может. Только на такой планете, как Земля, возможна разумная жизнь.
  Диспетчер: Совершенно верно, сэр. Только на такой же планете.
  Чиновник: Ну, вот видите, Дженкинс! Не станете же вы утверждать, что в Солнечной системе есть еще одна такая же планета, как Земля?
  Диспетчер: Но, сэр, это именно то, что я хотел вам сообщить.
  Чиновник: Отлично (тихо) Что толку спорить с безумцем? (вслух): И где же находится эта ваша планета, которая в точности похожа на Землю?
  Диспетчер: Сзади Солнца, сэр. Она на той же орбите, что и Земля, с таким же точно периодом, сэр, и она находится строго на противоположной стороне. Всегда, сэр. По этой самой причине мы о ней ничего не знали, сэр. Я полагаю, на ней такие же условия, сэр, и цивилизация достигла аналогичного уровня. Хотя это - другая цивилизация. И другие существа, сэр.
  Чиновник: Как вы пришли к такому выводу, Дженкинс?
  Диспетчер: Зонд 'Орбитанд', который был послан по земной орбите:
  Чиновник: Чушь! Он не мог так рано вернуться!
  Он вернулся, сэр.
  Чиновник: Как вы можете об этом знать? Его ждут с противоположной стороны орбиты! Он не мог вернуться на ваш пост!
  Диспетчер: Он вернулся, сэр. И именно на мой пост. Они его развернули. Посмотрите видеоматериал, сэр! - капитан Дженкинс включил видеомагнитофон и полковник Муррей увидел доказательство правоты капитана.
  Чиновник: Это - невозможно! Непостижимо: - Чиновник: задумчиво теребит мочку уха. - Как же это? Вторая планета! Откуда?
  Диспетчер: Сэр, я полагаю, она искусственно создана. Посмотрите на вот это, сэр. Разве это не доказывает, что вторая планета сотворена преднамеренно? Вернее, сэр, обе планеты сотворены, сэр?
  Чиновник: Что это, Дженкинс?
  Диспетчер: Если бы я мог это назвать, сэр:
  Чиновник: Если бы кто-то мог как-то это назвать! Кажется, это можно назвать только, пожалуй, как 'Следы Господа':
  Диспетчер: Да, сэр:
  
  СЧАСТЬЕ
  Город - свалка. Никаких следов природы. Следы проржавевшей цивилизации. Зимний снежок запорошил землю. Скрылись под нежным покровом мерзости этого города. Весело похрустывает снег - скрип-скрип. Мальчик с автоматом навстречу мужчине. Оба одеты в обноски.
  Мужчина: Эй, мальчик!
   Мальчонка резко вскинул автомат и снял с предохранителя, потом взглянул и понял, что мужчина не враг.
  Мальчик: Чтоб ты сдох, штатская крыса!
  Мужчина: Сколько времени. Не подскажешь?
  Мальчик: Минут сорок до комендантского часа, придурок.
   Мужчина сам себе: Ещё успею взглянуть на Дерево.
   Мужчина бежит.
   Голос мужчины. Оно недалеко - если быстро бежать, то можно за полчаса сбегать туда и обратно - и ещё останется десять минут побыть рядом с его мощным стволом, искореженным осколками гранат и пробитым пулями.
   Мелькают однообразные трущобы.
   Голос мужчины: У меня ведь сегодня праздник. Выдали наградные - за беспорочную службу. В канун Нового года начальство расщедрилось на прибавку и к двум огромным рыбинам дали ещё бутылочку наливки. Рыбины я завернул в газетку и сунул в карман брюк, а заветную бутылочку положил в нагрудный карман рубашки. Ничего и не заметно, если станут обшаривать Блюстители Порядка - ничего не найдут. Документы все я нарочно положил в нагрудный карман пиджака, чтобы достать быстрым и заученным движением - там у меня они все. Я дорожу своими документами - служба в Государственной Палате Бланков и Архива - это почетная работа. Моим привилегиям многие позавидовали бы. Вот у меня паспорт, удостоверение, военный билет сержанта запаса, права на вождение тележки с четырьмя колесами! Дда-с, не только с одним, двумя или тремя! И лицензия на право ходить без сопровождающего в пределах общей зоны города, разрешение на ношение двух, - не одной, а целых двух! - пишущих средств и прочее и прочее. Вы удивитесь, но я всегда ношу с собой и ручку и карандаш. Это так удобно - что-то надо записать ручкой, а что-то карандашом. И нет необходимости идти ради этого на службу.
   Мужчина подходит к единственному дереву в индустриальном захолустье.
   Голос мужчины: А вот оно и дерево. Сейчас постою около него целых десять минут. Нет, пожалуй, семь - не дай бог не успею вернуться домой к комендантскому часу.
   Мужчина наслаждается созерцанием дерева. Звучит лирическая музыка.
   Голос мужчины: Сегодня особенно радостный день - Солнце так ярко светит. Вчера слушал музыку. Замечательная музыка. Не только труба и барабан был - но и такие медные круглые блюда - ими стучат друг о друга. Очень торжественно получается. Такая музыка звучит только в особенных случаях, когда хоронят сразу человек пятьдесят, не меньше. А вчера было, пожалуй, больше сотни. Все, конечно, герои - погибли, сражаясь за Нашу Великую Родину. Матери стояли у могил счастливые. Их дети выполнили свой долг до конца. Ну все - пора уже идти, до свидания, Дерево.
   Мужчина торопливо бежит обратно.
  Голос мужчины: Как все-таки замечательно жить в стране истиной демократии, где власть принадлежит народу в лице выразителя его воли Великого Правителя Большой, Средней и Малой Макуты, Трижды лауреата Премии Копыта Священной Зугзамбы, Верховного Жреца обеих Лун, Вечного и Непобедимого Тьмуга-Шурапи Четырнадцатого, да продлятся его дни!!!
  
  Появляется Критик.
  Критик:
  Чем меньше людям счастья дай,
  Тем меньше тяги к декадентству.
  Им краткий отдых - просто рай.
  Простая жизнь - уже блаженство.
  
  СКИЛА И ТОВИФА
  
  Аэропорт. Доктор Скилас очень торопился. Посадка на самолет уже была объявлена. Он опаздывал на десять минут, как минимум, хотя выехал в аэропорт заблаговременно. Неудачное стечение ряда обстоятельств задержало его очень сильно: сначала сломался эскалатор в метро, потом в такси лопнуло колесо, в следующем у водителя прихватило живот, да так, что он умолял пассажира сойти и даже не взял платы за проезд, хотя до аэропорта оставалось совсем немного. Создавалось впечатление, что действует какой-то тайный сговор, неминуемо добивающийся того, чтобы доктор Скилас опоздал к вылету.
  Доктор Товифах, напротив, в этот день везде успевал, и это было очень кстати, поскольку его самолет, как ни странно, вылетел на целых десять минут раньше положенного. К тому же в воздухе он находился меньше обычного, так что в аэропорту доктор Товифах оказался раньше на целых двадцать минут, чем следовало. Он входил в здание аэровокзала со стороны летного поля как раз в тот момент, когда доктор Скилас забегал в это же здание со стороны автостоянки.
   В ту же самую минуту из двери с надписью 'служебное помещение' вышел рослый юноша с приятным лицом, одетый в ослепительно-белую одежду, которая очень напоминала форму высших должностных лиц авиапредприятия за исключением необычной белизны, которая затронула все детали одежды, включая пуговицы, нашивки, и даже обувь. С этой одеждой резко контрастировал ярко-красный туристический рюкзак за его плечами. Юноша взмахнул рукой, и мгновенно в аэропорту всё замерло. Впрочем, не только в аэропорту, а и за окном птицы замерли на лету и капли фонтана повисли в воздухе. Мгновенно остановился транспорт, и люди застыли в тех позах, в которых были. Только эти трое не были подвержены чудесному торможению.
  Юноша окликнул пожилого медика словами:
  Юноша: Доктор Товифах, позвольте представить вам доктора Скиласа.
  Затем он обратился к молодому программисту.
  Юноша: Доктор Скилас, это доктор Товифах.
  Оба названных человека крайне удивились при упоминании имен представляемых.
  Товифах: Сам доктор Скилас? Неужели? Наконец-то!
  Скилас: Доктор Товифах! Я уже стал думать, что нам никогда не удастся свидеться!
  И два доктора столь различных профессий стали так радостно трясти друг другу руки, что совсем забыли о юноше в белом, который между тем вышел из здания аэропорта, снял невозможно красный рюкзак, из-под которого показались два огромных лебединых крыла, и, бросив рюкзак в урну у входа, легко взмыл в небо, с каждым взмахом крыльев удаляясь, все выше и выше. Неизвестно в какой именно момент чудесное торможение всего окружающего прекратилось столь же внезапно, как и возникло. Люди, животные и машины двигались, как ни в чем не бывало, продолжая прерванную траекторию. И никто из них не обратил внимания на познакомившихся столь странным образом двух мужчин, которые по всем законам расписания самолетов никак не должны были встретиться сегодня в это время и в этом месте.
  Голос диктора (кадры показывают фрагменты того, что рассказывает диктор): На протяжении пяти лет доктор Скилас пытался встретиться с доктором Товифахэм. Каждый раз мешала какая-то драматическая мелочь. Интерес программиста к медику был основан на увлечении собственной работой. Дело в том, что он давно и всерьез занимался борьбой с компьютерными вирусами. Как-то раз он через поиск в интернете натолкнулся на интервью доктора Товифаха в электронном журнале о вирусологии. Оказалось, что речь шла не о компьютерных вирусах, а об обычных, нападающих на человека. Скилас уже собирался бросить чтение, как вдруг у него блеснула идея. Борьбой с вирусами занимаются некие антитела, которые вырабатываются в организме человека в ответ на вирусную атаку. Сам человек порой даже не подозревает, что его организм борется с вирусом. Скилас подумал: 'А что, если придумать такой класс программ, которые сами бы размножались и передавались по компьютерной сети точно так же, как и вирусы, а при вирусной атаке компьютерной сети они бы включались в борьбу с ними?' Эта идея показалась очень плодотворной. Нужно было переговорить с кем-то, и самым подходящим человеком для этого был доктор Товифах. Он написал электронное письмо Товифаху. Ответа не последовало. Сервер сообщил, что письмо не доставлено. Но не таков был Скилас, чтобы успокоиться. Он писал письма заказные, ценные, слал факсы, оставлял сообщения на автоответчике, и все безрезультатно. Скилас был уверен, что Товифах не получил ни одного его сообщения. Почему он был в этом уверен, он не знал. Но он понимал каким-то внутренним чутьем, что дело обстояло именно так. Казалось, сам Сатана вмешался для того, чтобы помешать доктору Скиласу встретиться с доктором Товифахэм. Доктор Товифах уже четыре года стремился встретиться с доктором Скиласом. Он видел его по телевизору в программе новостей. Скилас давал интервью о борьбе с вирусами, и это слово привлекло профессиональное любопытство врача. Однако, оказалось, что речь шла всего лишь о зловредных компьютерных программах. Товифах уже собирался переключить телевизор на другую программу, как вдруг его осенило: 'А что, если бы удалось разгадать секрет действия антител, и научиться их программировать? Ведь тогда, возможно, они могли бы бороться не только с теми вирусными болезнями, с которыми они умеют бороться, но и с теми, с которыми сейчас не умеют! Да что там вирусные болезни! Ведь можно помечтать и о том, чтобы другие болезни, не вирусного типа, могли бы излечиваться с помощью антител, которые, подчиняясь сложной программе, организуют изменения в организме в нужном направлении! Ведь тогда можно было бы программным путем избавиться от многих врожденных пороков организма! Ведь организм зародыша отращивает все необходимые органы - для этого необходимо лишь питание и некоторая программа развития эмбриона. А если научиться читать и изменять эту программу, организм мог бы заращивать раны, переломы. Да что там раны! Люди могли бы научиться отращивать утраченные органы!' И доктор Товифах решил, во что бы то ни стало, обсудить эти перспективы со Скиласом. Но тут неудачи начали преследовать его. Никакая связь не устанавливалась со Скиласом. Он навил справки, рассылал письма, электронные и обычные, но, казалось, корреспонденция не просматривалась доктором Скиласом годами. Этого, конечно, не могло быть. Будто сам Дьявол мешал доктору Товифаху установить связь с доктором Скиласом! Вот и на этот раз, казалось, шанс был упущен. Товифах специально приехал в город, где проживал Скилас, однако, тот уехал в неизвестном направлении на неопределенный срок. Личный секретарь Скиласа, который был в курсе всех его перемещений, на этот раз лежал в больнице со сломанной ногой и ничего определенного сообщить не смог. Он лишь сказал, что Скилас отправился на встречу с кем-то, на очень важную для него встречу. Кажется, с каким-то доктором, и определенно, в другой город. И вдруг, в аэропорту какой-то странный юноша, видимо, из общества 'Красный крест' так неожиданно познакомил их.
  * * *
  Комната Доктора Товифахэма. Доктор с дочерью. У дочери ярко выраженные признаки уродства. Видно, что без них она была бы довольно симпатичной.
  Товифахэм. Я познакомился с программистом, доктором Скиласом. Оказывается, его фамилия имеет французское происхождение, и его следует произносить как Скила, с ударением на последнем слоге. Но он привык, что в результате преобладания англоязычных ученых его все произносят на английский лад.
  Дочь: Папа, это поразительно!
  Товифахэм. О чем ты, Джини?
  Дочь: Папа, но ведь ты сам говорил, что в нашей фамилии буква 'Эйч' на конце тоже не читается!
  Товифахэм. Ну и что из этого?
  Дочь: Как ну и что? Ты не понимаешь? Ты - Товифа!
  Товифахэм. Стало быть, так, ну и что же?
  Дочь: Как это ну и что? Скила и Товифа! Это я где-то уже слышала! Но я никогда не увязывала нашу фамилию с этим сочетанием, а теперь, как прорезалось!
  Товифахэм. Где ты могла это слышать?
  Дочь: Что-то библейское.
  Товифахэм. В библии нет ни Скилы, ни Товифы.
  Дочь: А я говорю, что есть!
  Товифахэм. Ты ошибаешься.
  Дочь: Нет.
  Товифахэм. Даже если и нет, это ничего не меняет.
  Дочь: Папа. Послушай же меня, наконец! Это меняет очень многое. Потому что это - не простое сочетание.
  Товифахэм. Малышка, ты сегодня устала, наверное, в школе трудный день. Напрасно ты так горячишься. Пускай это что-то значит в библии. Надеюсь, это не какое-нибудь дьявольское заклинание? А, впрочем, что бы ни было: Ты же знаешь, что я не суеверный. Я так рад, что познакомился с этим гениальным человеком! Сколько идей! На его фоне мои мысли мне кажутся мелкими и суетными. Впрочем, кое-что и папка твой смыслит!
  * * *
  Там же. Товифахэм и Скилас.
  Товифахэм. Жан : Вы не против, если я вас буду так называть?
  Скилас: Конечно! Всё в порядке.
  Товифахэм. Отлично, тогда меня просто Хаим.
  Скилас: Мне как-то не ловко. У нас такая разница в возрасте.
  Товифахэм. Без церемоний, прошу Вас. Ведь мы - одна команда. Лучше было бы даже попросту перейти на 'ты'.
  Скилас: Не знаю. Попробую.
  Товифахэм. Хорошо. Итак, Жан. Ваши идеи меня увлекли всерьёз и надолго. Но я не готов отказаться от своих задумок.
  Скилас: То же самое я бы сказал и о себе.
  Товифахэм. Так значит, решено? Будем действовать в обоих направлениях?
  Скилас: Разумеется.
  Товифахэм. А силенок хватит?
  Скилас: Хватило бы времени.
  Товифахэм. Понимаю намек, но не бойтесь, во мне ещё полно жизненных сил.
  Скилас: Простите, я не об этом.
  Товифахэм. Не важно. В моем возрасте приходится считаться, что на тебя смотрят как на кандидата на тот свет, и я даже уже и не обижаюсь на это.
  Скилас: Нет, Хаим, я не имел этого в виду.
  Товифахэм. Забыли и не тратим время на это. Итак, моё предложение: понедельник, вторник, среда - работаем на вашу программу, четверг, пятница, суббота - на мою, воскресенье - резервный день, по обстоятельствам. Принято?
  Скилас: А как же насчет вашей субботы?
  Товифахэм. Точно так же как насчет вашего воскресенья. Святому делу святые традиции да не помешают. Годится?
  Скилас: Нормально. Но, прошу учесть, ночи остаются за мной.
  Товифахэм. Ночью надо спать, молодой человек!
  Скилас: Вот вы и спите.
  Товифахэм. И вам советую.
  Скилас: Програмеры по ночам не спят. Они днем полуспят, а ночью самая молотьба!
  Товифахэм. Значит, зачтите часть вашего ночного времени в мою программу.
  Скилас: Ладно уж, не обижу. Мы с вами, док, такую примочку завернем! Мир ахнет!
  Товифахэм. Не сомневаюсь.
  * * *
  Лаборатория. Биологические установки, компьютеры. Товифахэм и Скилас.
  
  Товифахэм. Ну не может, не может быть такое большое количество информации записано на уровне генов! Ведь это счетное число сочетаний сложных молекул. Соображать надо, батенька! Как же вы не понимаете! Более тупого программиста я не видел в своей жизни никогда. А в силу моего почтенного возраста уж и не чаю встретить большего олуха, чем вы, юноша!
  Скилас: А я ещё и не говорил вам, сколько информации должно храниться в ваших антителах. Это так - маленький тестик. На вшивость. А на самом деле надо памяти поряков на шесть больше.
  Товифахэм. Что значит, на шесть порядков? Это в миллион раз что ли?
  Скилас: Ну не в тысячу же!
  Товифахэм. Бросьте думать о тысяче. А тем более о миллионе! Не получится. Некуда такое количество информации вместить.
  Скилас: Вот куда записана информация о том, как организму развиваться, туда и надо записывать. А вы куда хотели?
  Товифахэм. Как это куда? В структуру гена, разумеется!
  Скилас: Да уж. Я и раньше предполагал, что под старость у людей наступает разжижение мозга, но что так рано и так заметно - и помыслить не мог! При чем тут ген?
  Товифахэм. Как это при чем, батенька? А кто носитель информации о наследственности?
  Скилас: Вы мне будете сказать за информацию! Да уж не гены, во всяком случае!
  Товифахэм. Как это не гены?
  Скилас: Так это - не гены!
  Товифахэм. Не нами с вами замечено, что отличие организмов однозначно связано с генной структурой!
  Скилас: Это всё равно как если бы вы утверждали, что отличие компьютеров однозначно связано с их конфигурацией.
  Товифахэм. Поясните свою мысль, не исключаю, что в ней есть гомеопатическая доза здравого смысла.
  Скилас: Гены - это всего лишь хардвеир, а надо искать, куда занесены софты.
  Товифахэм. Говорите на человеческом языке, юноша.
  Скилас: А я на каком говорю? Ах, да, я же с чайником общаюсь. Короче, гены - это всего лишь машинка для чтения программы развития особи. Для сложной программы нужна сложная машинка, для простой программы годится машинка попроще. Но дело не в том, какая машинка, а в том, какая программа. Наследование черт живого организма происходит не простой передачей генного набора, а передачей программы, которая записана на субгенном уровне.
  Товифахэм. С чего вы это взяли?
  Скилас: Да из простого анализа количества информации! Ведь программа должна содержать не только, к примеру, сколько глаз у кролика, а каким конкретно образом эти самые глаза сформируются и вырастут из обыкновенных клеток. Причем, не просто глаза, а как там всё это устроено - зрачок, стекловидное тело, хрусталик, ревы и всё такое. То же самое касается и других органов. Да ещё добавьте к этому индивидуальные отличия. Ведь эмбрион, когда растет, он же ни к какой базе данных не подключается! Это, надеюсь, вам понятно, господин расчленитель трупов?
  Товифахэм. Какая ещё база данных?
  Скилас: Да в том-то и дело, что никакая! Хорошо было бы организму прочитать: 'Так, глаза голубые, размер тридцать восьмой, острота зрения ноль девять. Подайте шестую папочку с восемнадцатой полочки, там про глаза всё расписано, как их растить, и что есть хрусталик, и что такое стекловидное тело, и как его надо деформировать, чтобы получить эту самую ноль девять!' Ан нет! Всё надо с нуля прописать - как растить этот самый глаз. Как, стало быть, одна разъединственная клетка должна начать делиться и преобразовываться, чтобы вырос в результате глаз, и не жабий, заметьте, не стрекозинный, не кроличий и не собачий, а в данном конкретном случае - глаз профессора Хаима Товифаха, карий еврейский глаз со склонностями к глаукоме.
  Товифахэм. Я тебе дам глаукому! Нет у меня никакой глаукомы!
  Скилас: Тем более - без признаков глаукомы даже. То же самое имеем по почкам, печени, селезёнке и всем прочим материальным ценностям. Не дай бог что-нибудь забыть. Кстати, тот факт, что мутации происходят довольно редко, можно определить, что система имеет достаточно большую помехозащищенность. Из количества здоровых особей на одну мутацию даже очень легко можно вычислить кодовое расстояние. Классиков надо читать. Шеннона, например. А классики, они чему учат? Чтобы получить заданное кодовое расстояние необходимо увеличить избыточность кода. Стало быть, вводятся запрещенные комбинации, то есть суть такие комбинации, которые ни чему не соответствуют. Прочитает, например, ваш ген число 34987, а оно ничему не соответствует. Вместо этого должно было быть число 34972! На целых -15 ошибочка вышла! Не страшно, ибо кодовое расстояние между ближайшими разрешенными комбинациями равно 1024. Стало быть, ген автоматически поправит это число и использует правильный результат. А вот уж если он прочтет 36987, то есть ошибется на +2000, тогда кранты! Тогда поправить не сможет, и выберет другое ближайшее число. Ну, разумеется, там не в числах информация, а по-другому, но моделировать можно и на числах.
  Товифахэм. Мне кажется, что вы ещё не совсем безнадёжны, юноша. Но тем не менее. Скажите, что дальше-то ген делает с этим числом?
  Скилас: А вот это, док, нам с вами необходимо выяснить. Но прежде надо найти материальный носитель, на котором записана генная информация. Если мы его найдем, то и гены переставлять научимся.
  Товифахэм. Вы полагаете?
  Скилас: Точно знаю! А как же иначе? Ведь гены - рабы, а программа - хозяин. Если программу научимся читать и редактировать, то, считайте, генные мутации будут нам прислуживать: 'Чего изволите? Не прикажите ли ноги удлинить? Или грудь нарастить? Перья не сделать ли? Крылья заказывать будете? К крыльям рекомендую хвост а ля буревестник - очень на вираже себя показал! А то ещё многие рожки заказывают - аккуратненькие такие, очень в моде нынче!'
  Товифахэм. Ну, будет, мечтатель!
  Скилас: Реально на вещи смотрю. Только вы уж, док, отыщите мне этот носитель программы. На субгенном уровне, слышите? Физиков надо бы привлечь. Глубже электронов копать надо. Значительно глубже. Электроны - слуги. Молекулы - хардвеир. Копайте, док, копайте! Слава богу, не средневековье, не двадцатый же век - есть же технологии!
  * * *
  Там же, позже, те же.
  Товифахэм. Молодой человек, у вас довольно оригинальный взгляд на то, как работают антитела, но, поверьте мне, они работают совсем иначе.
  Скилас: Ну, так как же они работают?
  Товифахэм. А так работают, что, окружая вирус, они блокируют его, кроме того, температура крови повышается до такой величины, чтобы организм хозяине ещё был жизнеспособным, а вирус погибал, ли, во всяком случае, резко снизил скорость размножения.
  Скилас: Так почему же хозяин не выздоравливает мгновенно?
  Товифахэм. Потому что в крови здорового человека антител не так много, как требуется для борьбы с болезнью. Им ещё надо успеть размножиться. А, кроме того, антитела бывают разные. Я не вижу никакой аналогии с вашими так называемыми программными вирусами.
  Скилас: А вам и не надо видеть никакой аналогии. Вы мне про антитела рассказывайте подробнее.
  Товифахэм. Что вас интересует конкретно?
  Скилас: Всё.
  Товифахэм. Всё - это ничего.
  Скилас: Нет, меня интересует всё. Я терпеливый. Прежде всего, как они обучаются тому, какие болезни были ими побеждены, как определяют наличие вируса, как передаются по наследству, что делают, когда болезнь побеждена?
  Товифахэм. Зачем вам это?
  Скилас: Я хочу придумать такие маленькие программки, наподобие антител, которые бы неминуемо наследовались вместе со всеми видами программного обеспечения, и чтобы они не зависимо от пользователя компьютера постоянно прочесывали память, и рассылались по почте и размножались подобно тому, как размножается вирус. Если компьютер заразился вирусом, пусть эти программки активизируются, окружают каждый фрагмент вирусы, погибают вместе с ним и выводятся, то есть стираются, а другие программки будут учиться и при обнаружении подобного вируса у них будет иммунитет. Понимаете, как это здорово? Заразился компьютер - поболел немного и вылечился! Ну, пусть у него поначалу температурка повысится, то есть пусть на некоторое время снизит скорость. Пусть даже не выполняет основную программу некоторое время, зато потом здоровенький и с иммунитетом - красота! А то меня эти вирусы так достали! Да и не только меня. Со мной-то им не справиться, но сколько ко мне народу идет лечиться - ужас! А так я бы им всем вколол инъекцию антител, и будьте любезны! Не кашляй, приятель!
  Товифахэм. Если бы я не дал вам обещания о разделении времени на мое и ваше, ни за что бы не стал тратить время на эту чепуху! Подумаешь, компьютер! Ведь мы занимаемся такой глобальной проблемой - расшифровка генетического кода! А вы носитесь с этими вашими компьютерными вирусами, будто они - центр Вселенной! В конце концов, проблема человека гораздо важнее проблемы машины.
  Скилас: В наше время проблема машины очень легко может стать проблемой человека.
  Товифахэм. Не думаю, что бы вы были правы, но это не имеет значения. Я готов рассказывать вам про антитела и про вирусы, сколько хотите, В конце концов, это ваше законное время.
  * * *
  Там же, позже, те же. Товифахэм морщится как будто от боли.
  Скилас: Док, что случилось? У вас болит зуб? Вы уже полчаса на меня не ругаетесь!
  Товифахэм. В этой полупустой черепушке, как выяснилось, всё же завалялось несколько грамм серого вещества! Поздравляю, юноша! Ваш прогноз блестяще подтвердился!
  Скилас: Нашли носитель? Выделили субгенные частицы?
  Товифахэм. Нашли! Выделили? Находят археологи, а выделяют надпочечники. А мы с вами - открыли!
  Скилас: Где ж эти частицы? Выкладывайте.
  Товифахэм. А вот они, видите?
  Скилас: Что это?
  Товифахэм. Генограмма.
  Скилас: Ага. Понял. Фотокарточка с документов ваших приятелей генов, стало быть.
  Товифахэм. Сами вы фотокарточка! Это две генограммы одного и того же гена.
  Скилас: Ну и что?
  Товифахэм. Они различаются!
  Скилас: Чем? Я не вижу.
  Товифахэм. И я не вижу, но анализ показал, что они различаются весьма кардинально.
  Скилас: И о чем же это говорит?
  Товифахэм. О том, что генный набор - это ещё не всё. Как вы там говорили - не важно, какой марки 'Мерседес', а важно, кто сидит у него за рулем, так кажется?
  Скилас: Я говорил про 'Студебеккер'
  Товифахэм. Это ещё что за авто?
  Скилас: Эх, не читали вы '12 стульев':
  Товифахэм. А вы уже и стулья читаете? Вот что значит, батенька, работа по ночам!
  Скилас: Да при чем тут! Короче, когда начнем считывать программу?
  Товифахэм. Экий вы резвый! Нам ещё только удалось нащупать нить, а вы уж клубок мотать.
  Скилас: Хорошее дело отлагательства не терпит.
  Товифахэм. Но ведь завтра - воскресенье. А послезавтра понедельник, и мы работаем на вашу программу?
  Скилас: Док, не будьте формалистом! Воскресенье, понедельник! Кому это нужно! Скоро начнем программировать ген человека! Вы понимаете, что с этим можно делать?
  Товифахэм. Думается, что получше вашего. Можно будет излечивать наследственные заболевания.
  Скилас: Заболевания. Шалишь! Тут шире мыслить надо! Тут ключ к регенерации недостающих органов, тут бессмертием попахивает! Хотя и заболевания тоже, конечно, лечить будем.
  Товифахэм. Бессмертие, батенька, это вы замахнулись, брат Жан!
  Скилас: А что стесняться, брат Хаим?
  Товифахэм. Я такой цели не ставлю. Мне бы дочку вылечить.
  Скилас: Да, док, она у тебя заслуживает счастья. За это стоит и с природой повоевать, и с самим сатаной.
  Товифахэм. Спасибо, Жан.
  * * *
  Там же, позже, те же.
  Товифахэм. Проклятье! Я - осёл! Хуже! Я - олух царя небесного! И - ничтожество!
  Скилас: О чем убиваешься, док?
  Товифахэм. Столько наработок! Вся база данных, все генограммы - всё, что было в моем компьютере - всё пропало!
  Скилас: Да что случилось?
  Товифахэм. Вирус! Оказывается, в моем компьютере был вирус. Ума не приложу, откуда он взялся! Я ведь даже не открываю с него почту. Никаких новых файлов, кроме генограмм.
  Скилас: А генограммы откуда?
  Товифахэм. С рабочего оборудования, разумеется.
  Скилас: А на него никакие файлы не поступали?
  Товифахэм. О, боже! Какой же я болван!
  Скилас: Не переживай, док. Вылечим.
  Товифахэм. Что значит - вылечим? Ведь исчезли все файлы!
  Скилас: Попробуем. Мои антитела уже готовы. Вот на твоем компе и опробуем.
  Товифахэм. Ты полагаешь, что это поможет?
  Скилас: Терять нам с тобой, док, нечего:
  * * *
  Там же, позже, те же и дочь Товифахема (её лица не видно, потому что её показывают только со спины).
  Дочь: Папа, я боюсь.
  Товифахэм. Не бойся. Ты - красавица.
  Дочь: Я боюсь. Я ненавижу зеркала. Я помню, как я испугалась в семь лет.
  Товифахэм. Ты была больна, теперь ты полностью здорова. Не веришь мне, спроси у Жана.
  Дочь: Жан?
  Скилас: Ты прекрасна, девочка моя, и я намерен сделать тебе предложение, если док не возражает.
  Дочь: Вы нарочно утешаете меня, да?
  Товифахэм. Посмотри, вот это - ты!
  Камера показывают лицо дочери - она красавица.
  
  * * *
  Картины небес, облаков, природы, океана. Приятная музыка.
  Голос дочери доктора Товифахема читает:
  Книга Иосифа Плотника, Глава ХХХI:
  Спаситель наш ответил и сказал:
  'И Я говорю вам, братья Мои, что нужно было, чтобы Енох и Илия снова пришли в этот мир при конце времени и чтобы они утратили свою жизнь в день ужаса, тревоги, печали и великого смятений. Ибо антихрист умертвит четыре тела и прольет кровь, как воду, из-за позора, которому они его подвергнут, и бесчестия, которым поразят его при жизни, когда откроется бесчестие его'.
  И мы сказали: 'О наш Господь, Бог и Спаситель! Кто же эти четверо, о которых Ты сказал, что их погубит антихрист, потому что они восстанут против него?'
  И Спаситель ответил: 'Это Енох, и Илия, Скила и Товифа'.
  Когда мы услышали слова нашего Спасителя, мы возликовали и предались радости, и мы воздали всякую славу и благодарение Господу нашему Богу и Спасителю Иисусу Христу. Ему надлежит слава, честь, почет, владычество и хвала вместе с милосердным Отцом и Духом Святым, животворящим ныне, и во все времена, и во веки веков. Аминь.
  
  УСЛЫШЬ ИХ МОЛИТВЫ
  
  Клиника. Доктора Скилас, Товифахэм и пациент очень маленького роста, восточной национальности по имени Карен.
  Товифахэм. Ну-с, Карен, ты всё выслушал, тебе решать.
  Карен. Доктор, мнэ такой щасть даже во сне не выделса. Говорышь, я могу быть високый, стройний, красывий, да?
  Товифахэм. Каким захочешь, таким и станешь. Ты должен очень хорошо представить себя таким, каким бы ты хотел быть.
  Карен. Былондын, да?
  Скилас: Блондин или брюнет - не важно, это легко. Главное для тебя разве это?
  Карен. Доктор, пусть лисым буду, лишь бы рост нормальный. А то посмотры, девяносто пять сантэмэтров, доктор, развэ это рост дла мужчын?
  Товифахэм. Девяносто два, Карен.
  Карен. Тэм более, доктор, ты лучше знаешь. Ты мэрил, я так на глаз сказал. Разве это - дэл? Надо бить большой, високый, как мой отэц, как братья, как дэд! За што мнэ такой мук? Доктор, дарагой, сдэлай рост, спасиб буду гаварыть всю жизнь, молится на вас буду, доктор.
  Товифахэм. Карен, мы это и собираемся сделать с доктором Жаном.
  * * *
  Товифахэм. Карен, голубчик, ещё раз повторяю - ты должен думать только об одном - представлять себя тем, кем хочешь стать. Тебе необходимо сосредоточиться и ощутить свои новые стройные ноги и руки. Помни, мы занимались тренингом целых три месяца. Не отвлекайся. Ни о чем ином не думай. Только об этом. Аппарат будет включен только на тридцать секунд. Больше пока нельзя. Ни одна секунда не должна пропасть даром. Ты должен начать думать заранее и прекратишь думать об этом только когда я дам отбой.
  Карен. Всо поныл, доктар, мы же столко раз это продэливалы, не волновайся, дарагой. Ай, как хорошо, да? Буду стройный, красывий, девушьки мне будут улыбатса, да?
  Скилас: Карен, не отвлекайся.
  Карен. Как можно, доктар? Я не отвлэкаюсь, что ты, дарагой? Я думаю толко о стройный ноги и длыный руки!
  * * *
  Там же, позже, те же.
  Товифахэм. Ну вот, голубчик, сеанс окончен.
  Карен. Доктар, не получилос, да?
  Товифахэм. Пока что ничего нельзя сказать. Процесс роста будет идти долго. Несколько месяцев. Мы будем за тобой наблюдать.
  Карен. Несколко месяцев? Доктор, исчо нэсколко месяцев ждат? Вай, как долга, доктар!
  Скилас: Карен, мы же тебе сто раз твердили! Организму нужно время на перестройку и рост.
  Карен. Да, канэшна, доктар, а помну. Но так долго ждат, несколко месяцыв. Долго, да? Ничэго, я падажду. Дыватцать сэм лет ждал такой момэнт. Нэсколко месыцев падажду. Как долго, да? Эх, ничего, падажду, да.
  * * *
  Там же, Скилас и Товифахэм, много позже.
  Скилас: Док, не отчаивайся.
  Товифахэм. Как же тут не отчаиваться?
  Скилас: Док, это не наша вина. Он сам.
  Товифахэм. Врач не должен сваливать вину на пациента. Пациент всегда прав. Слово пациент означает - терпящий. Мы пришли на помощь терпящему бедствие и не смогли помочь! Это катастрофа!
  Скилас: Док, возможно, что отрицательный результат является подтверждением нашей правоты.
  Товифахэм. Каким это образом?
  Скилас: Док, он получил то, чего желал больше всего. Посмотрите на него: ведь он не помышляет больше о самоубийстве! Он ходит счастливый, песни поёт, он стал жизнерадостным, он присылает нам кулич к пасхе и индейку к рождеству, хотя, как мне кажется, сам ни верит ни в бога, ни в черта. Он стал счастлив. Он просит записать его на повторный сеанс, но не торопит с этим делом. Он нашел себя!
  Товифахэм. Вы говорите, что он стал счастлив? Ему не нужны стройные ноги и руки?
  Скилас: Он получил то, о чем мечтал больше всего на свете, хотя даже и не подозревал об этом. Он действовал строго по нашим инструкциям. Он думал о самом заветном.
  Товифахэм. Вы хотите сказать, что этот мужчина ростом девяносто два сантиметра вполне смирился со своим ростом в сравнении с другим, столь мало заметным недостатком? Да и был ли он обделен природой? Неужели ему для счастья не хватало увеличения размеров именно этого органа?
  Скилас: Стало быть, так, док.
  
  
  СКАНДАЛЬНОЕ ИНТЕРВЬЮ
  
  Шикарный кабинет. Доктор Скилас и Журналистка.
  Журналистка: Доктор Скилас, я бы хотела взять у вас интервью.
  Скилас: Вы уверены?
  Журналистка: Разумеется, я уверена, что хочу взять интервью.
  Скилас: Я спрашиваю: вы уверены, что я - доктор Скилас?
  Журналистка: Как же может быть иначе?
  Скилас: Допустим, что я - Товифах?
  Он приобретает некоторые черты Товифахэма постепенно, пока говорит.
  Журналистка: Ну, уж в том, что вы - это не он, я абсолютно уверена.
  Скилас: На основании чего?
  Он еще более походит на Товифахэма.
  Журналистка: Хотя бы потому, что вы на него не похожи, вы выглядите совсем иначе.
  Он полностью превращается в Товифахэма.
  Скилас: А теперь?
  Журналистка: Боже мой! Доктор Товифах! Это вы? А куда делся доктор Скилас?
  Обратное превращение.
  Скилас: Вот он перед вами.
  Журналистка: Это какой-то ловкий трюк. Как бы это сделали?
  Скилас: Просто переделал свою внешность. Велел своему организму перестроиться. В частности, мое лицо приняло форму лица моего друга.
  Журналистка: Это - чудо? Или фокус?
  Скилас: Ни то, ни другое. Это - наука. Прикладная медицина плюс информатика.
  Журналистка: Я не могу отделаться от ощущения, что вы ловко надели маску доктора Товифаха.
  Скилас: А это вас убедит?
  Он превращается в Президента.
  Журналистка: Господи!.. Господин Президент:
  Обратное превращение.
  Скилас: Глупости, я - доктор Скилас.
  Журналистка: О, боже. Как вы это делаете?
  Скилас: Я же уже объяснил.
  Журналистка: Быть может, у вас в столе запас масок? Впрочем, я смотрела на вас, не отрываясь! Это очень ловкий трюк.
  Скилас: Послушайте, ведь я вижу вас впервые, вы это признаете?
  Журналистка: Разумеется!
  Скилас: Взгляните теперь.
  Он превращается в Журналистку.
  Журналистка: Боже праведный! Я бы сказала, что вы - это я.
  Скилас: Если сомневаетесь, возьмите зеркало. Всё точно. Даже этот прыщик, о существовании которого вы, возможно и не подозревали. Мы - полные двойники. Я могу перестраивать свой организм на генетическом уровне. Для информации мне достаточно одного волоска, кусочка ногтя или чешуйки отмершей кожи.
  Обратное превращение.
  Журналистка: Колоссально! Это прорыв в науке! Теперь можно говорить о том, что человечество победило все болезни! Раз человеческий организм стал способен перестраивать сам себя, то отныне:
  Скилас: Не спешите, любезнейшая!
  Журналистка: Как? В чем дело?
  Скилас: Да-да. Вы торопите события.
  Журналистка: Но ведь вы не хотите сказать, что будете скрывать от человечества свои секреты!
  Скилас: Именно это я и хочу сказать. Мы с доктором Товифахэм дали нерушимую клятву сохранить свою тайну навеки. Наша наука, или искусство, если хотите, останется при нас. Человечество слишком глупо, чтобы делать ему такие подарки.
  Журналистка: Невозможно скрывать знания от всего человечества!
  Скилас: Варум нихт?
  Журналистка: Всё тайное рано или поздно становится явным.
  Скилас: Но не в нашем случае.
  Журналистка: Никому этого не удавалось!
  Скилас: Нам уже многое удалось из того, что не удавалось никому.
  Журналистка: Вас всё равно заставят, так или иначе, рассказать о своих знаниях.
  Скилас: Никто никогда не может заставить Скилу и Товифу нарушить свое решение.
  Журналистка: Но позвольте: Высокие цели, стоящие перед человечеством: Доктор Скилас:
  Он превращается в большого кота.
  Журналистка: Что с вами? Где вы? Господи, какой огромный кот! Брысь!
  Кот превращается в тигра.
  Журналистка: Да это тигр! Пожалуй, я лучше пойду:
  Журналистка убегает.
  В кабинете остается Скилас, который весело смеется.
  
  
  НЕДВИЖИМОСТЬ
  
  Критик и Клиент (Азазел) заходят в агентство, в котором сидит Агент (Гавриил).
  Критик: Здравствуйте. Меня зовут Хмык Крякич.
  Агент: Недвижим Агентович Риэлтерский.
  Критик: Очень приятно.
  Агент: Вы - юрист?
  Критик: Не важно, я разделяю и представляю интересы моего друга.
  Агент: Ну, так с чем вы не согласны?
  Критик: Планета продается?
  Агент: Продается, разумеется.
  Критик: Покупаем! Когда?
  Агент: Надо сначала составить задатковый договор.
  Критик: Я посмотрел его форму, она нас не устраивает. Давайте мы просто купим планету и дело с концом.
  Агент: Мы же вас к этому и ведем. А что вас не устраивает?
  Критик: Вы хотите, чтобы мы заключили задатковый договор? Зачем?
  Агент: Чтобы зафиксировать цену.
  Критик: Но вы же - риэлтерское агенство, а не информационное, не так ли? Вы, кстати,
  считаете себя обязанными оказать юридические консультации клиенту?
  Агент: В принипе... А что вас интересует?
  Критик: Меня интересует, для чего клиенту подписывать договор, который не имеет
  силы.
  Агент: Почему же не имеет силы?
  Критик: Он же составлен с отклонениями от требований законодательства. Вы это признаете?
  Агент: Некоторые, незначительные:
  Критик: Незначительные? Некоторые?
  Агент: Так вы юрист!
  Критик: Не важно. Так он противоречит действующим правовым нормам?
  Агент: Противоречит, да.
  Критик: И зачем он нам? А вам, кстати, зачем?
  Агент: Надо же как-то гарантировать:
  Критик: А что, простите, может гарантировать незаконный договор?
  Агент: А вы что предлагаете?
  Критик: Предварительный договор купли-продажи нас бы устроил.
  Агент: Ну, в настоящий момент это невозможно.
  Критик: Почему?
  Агент: Потому что для предварительного договора по сделке с недвижимостью
  законодательство предусматривает определенную форму,
  Критик: Совершенно верно, и несоблюдение этой формы влечет её ...
  Агент: ... Влечет её ничтож...
  Критик: ... её ничтожность, правильно! Вы же всё знаете. Кстати, а почему бы нам
  не составить вместо задаткового договора окончательный договор?
  Агент: Но Продавец пока не может съехать с этой планеты.
  Критик: Не может и не надо - мы составим договор с отсроченным платежом?
  Агент: Нет, пока что у клиента нет на руках всех документов.
  Критик: То есть разрешения органов опеки, и справки из органов регистрации?
  Агент: Совершенно верно.
  Критик: Ну, тогда давайте все-таки составим предварительный договор купли-продажи.
  Агент: Но ведь он должен составляться в форме...
  Критик: Да, в форме основного. А в чем проблема?
  Агент: Наш Продавец пока не может ...
  Критик: Что не может?
  Агент: Кое с чем пока нет определенности.
  Критик: То есть планета, на которую он хочет переехать, пока не приобретена?
  Агент: Именно так.
  Критик: Но ведь это означает, что планета вашего Продавца не продается.
  Агент: Не совсем так,
  Критик: По сути - так, не правда ли?
  Агент: На настоящий момент - так.
  Критик: Очень жаль, как только ваш продавец будет готов к продаже своей планеты, мы с удовольствием заключим сделку, а пока что мы бы хотели сохранить за собой возможность поиска альтернативных планет, ведь это логично, не так ли?
  Агент: Конечно, это ваше право.
  Критик: Ну, так мы им и намерены воспользоваться... Кстати ... Если в вашем агентстве есть другие варианты...
  Агент: Да, конечно, мы вам их предложим!
  Критик: Вот видите, как чудесно? А ведь если бы сегодня составили предварительный
  договор, то вы бы их нам уже не предложили. Приятно было познакомиться.
  Агент: Хм... Взаимно.
  Критик: До свидания.
  
  И они гордо вышли из Агентства.
  
  Клиент: Собственно, напрасно мы не согласились купить эту планетку. Такой отличный вид на Солнечную систему. Мне она показалась уютной.
  Критик: Закон всех времен и всех риэлтеров: чем меньше проявляешь намерение купить именно эту недвижимость, тем больше у тебя шансов её купить. Если ты не артачишься, то в последний момент Продавец поднимет цену. Если ты подписываешь документ, то забудь обо всех устных договоренностях. Если ты собрался подписать обязательства, прочитай, к чему они тебя обязывают. Если тебе дают письменные гарантии, подумай, как ты сможешь ими воспользоваться, если ответчик тебе просто скажет: 'Я признаю ваше требование справедливым, но я в настоящий момент не могу его выполнить, и обещаю его выполнить, как только смогу!' Будешь ли ты судиться из-за каких-то несчастных полмиллиарда долларов?
  Клиент: Нет, конечно.
  Критик: Не беспокойся. Они еще тебя найдут и предложат эту планету за две трети той цены, которую вы обсуждали.
  Голос Критика: Так оно и вышло чуть позже.
  
  ПРОХОЖИЙ
  
  Седовласый, но бодрый мужчина приближался к входу метро. Побирушка с вывернутыми коленями жалобно блеял:
  - Подайте что-нибудь убогому.
  - Чем же ты убогий?
  - Ноженьки не ходят, родной!
  - Почему это? - заботливо поинтересовался Седой.
  - Таким уродился. Сиротинушка, убогий: Подай, тебя Бог за это отблагодарит!
  - Да неужто? - искренне удивился Седой.
  - Да, конечно! - и Убогий стал ретиво доказывать, - ведь подавая мне, ты подаёшь Ему!
  - Богу что ли? - развеселился Седой, и повторил, как повторяют урок школьные зубрилы, - Если я тебе дам, то это, значит, я даю Богу, так?
  - Истинно так, - обрадовался нищий.
  - А у тебя, стало быть, ноги не ходят. И сколько же тебе дать?
  - Сколько ему не пожалел бы, столько и дай. От сердца дай, сколько можешь.
  - Ты не юли, говори прямо, сколько тебе дать по тому случаю, что ты инвалид?
  - Инвалиду дорого всё. Рублик: Два: Пять:
  - Пять? За ноги? Не продешевил ли ты?
  - А и дашь десять, не обидишь, - обрадовался попрошайка.
  - Как низко ты ценишь ноги свои! - удивился Седой.
  - Сто! Сто рубликов дай, и я молиться на тебя буду!
  - Сто? За ноги и за молитвы? Хм. Каковы цены. Пожалуй, на тебе сто рублей, раз ты так ценишь. Или лучше так: вот тебе тысяча, только не молись, согласен?
  - Милостивец! Согласен! Дай бог тебе здоровья!
  - Я же сказал: не молится! - строго сказал Седой, - достали уже своими молитвами.
  - Прости, мой родной! Не буду. Ступай себе. Не беспокойся. Спасибо. - И он стал придирчиво изучать тысячерублёвую купюру.
  Купюра была настоящей. Нищий решил, что по случаю удачи ему вполне можно закончить на сегодня рабочий день, но, прикинув, что за оставшееся время он насобирает ещё сотни четыре, решил только сделать перерыв, купить винца, колбаски, сыру и прочей еды в ближайшем гастрономе. Дождавшись, когда пройдёт очередной поток людей с поезда, он уже собрался резво вскочить на ноги, однако, с удивлением обнаружил, что его ноги не гнутся. 'Отсидел, сейчас отойдут' - подумал симулянт, но он заблуждался. Ноги его остались скрюченными навсегда.
  
  ПАССАЖИР
  
  Седовласый мужчина пропустил всех женщин и детей в микроавтобус, следующий по маршруту 'Площадь Ватутина - Рыбачий поселок'. Автобус забирал так называемых дачников с конечной станции метро и вёз их по пыльной дороге на огороды, гордо именуемые дачами.
  Кондукторша: Проездные документы не действительны. Приобретаем билетики, граждане!
  Пожилая женщина: А разве пенсионерам не полагается льгота? Я читала в газете, должна быть льгота пятьдесят процентов?
  Кондукторша (нехотя): Льгота по предъявлению пенсионной книжки.
  Те пенсионеры, которые уже заплатили, стали радостно требовать деньги назад, но кондукторша не сдавалась.
  Кондукторша: Я же говорю, по пенсионной книжке, а это у вас проездной пенсионерский. Это нам не годится.
  Пожилая женщина: Как же это не годится? Ведь проездные такие только пенсионерам дают и только по пенсионной книжке, чтобы не обязательно было её с собой возить!
  Кондукторша: Граждане, не спорьте, соблюдайте порядок и дисциплину. Откуда я знаю, что вы - пенсионеры, если у вас пенсионного удостоверения нет?
  Старик: А ветеранам войны какие льготы полагаются?
  Кондукторша: Никаких отдельных льгот, только как пенсионерам - скидка. Книжка есть у вас пенсионная?
  Старик: Я её не вожу с собой, у меня вот ветеранское удостоверение.
  Кондукторша: Гражданин, я же вам говорю, что ветеранам скидок нет. Платите полную цену.
  Старик: Да зачем же это мне платить полную цену, если я вам документ показываю. Смотрите, тут и год рождения есть. Разве я могу быть ветеран войны, с двадцатого года, и не пенсионером? Сейчас все ветераны войны уже на пенсии, не верите, посчитайте возраст!
  Кондукторша: Гражданин, не спорьте с властью. Платите полную стоимость, или идите пешком.
  Старик: Как - полную стоимость? Простым пенсионерам - половину, а мне, значит - полную?
  Тут уже и весь автобус закипел:
  Пассажир: Да вы что! Ветеранам везде бесплатный проезд, а тут такая несправедливость?
  Другая старушка: Да ты побойся бога! Бери уже с меня полную, а с него, защитника нашего полную брать? Креста на тебе нет!
  Кондукторша: Я вам русским языком объясняю: нет пенсионного - езжайте за полную стоимость, есть пенсионное - пожалуйста, вам будет скидка. А на бога вы мне не указывайте. У меня один бог - начальник ПАТП.
  Седовласый: Начальник чего, простите?
  Кондукторша: Вот, люди! Что такое ПАТП не знают! Пассажирское автотранспортное предприятие, вот что такое ПАТП! Вы что - с луны свалились?
  Седовласый: Нет, я несколько поближе. Так вы этого самого вашего начальника ПАТП считаете своим богом? Занятно! А как же совесть?
  Кондукторша: И этот мне на совесть будет тыкать! Тоже, поди, пенсионер! А книжки пенсионной, конечно, нет!
  Седовласый: Это не имеет значения.
  Кондукторша: А если не имеет значения, то и плати полную стоимость двадцать рублей.
  Седовласый: А мы уже перешли на 'ты'? Когда же это?
  Кондукторша: Каждому выкать - язык отвалится.
  Седовласый: Ну, так что же? Отвалится, вам его этот ваш начальник ПАТП обратно приложит, он и прирастёт. Он же - ваш бог?
  Кондукторша: Эх, шутник! И этот - туда же. А ещё пожилой, седовласый. Тоже, скажешь, ветеран войны?
  Седовласый: В каком смысле?
  Кондукторша: Воевал, я говорю?
  Седовласый: Приходилось.
  Кондукторша: Ну и что? Все равно полную цену плати.
  Седовласый: Вот, пожалуйста. За меня и за ветерана. Сорок рублей. Достаточно?
  Кондукторша: Родственник он ваш, значится? Так бы сразу и говорили.
  Старик (ветеран): Никакой я ему не родственник! И в милостях я не нуждаюсь, но и что положено мне, то должны предоставить. Я вас не просил платить за меня, я и сам могу заплатить.
  Седовласый: Правильно, но это я вас прошу, позвольте мне заплатить за вас?
  Старик: Почему же это? Вроде, не родные мы.
  Седовласый: Но и не чужой вы мне.
  Старик: Не чужой? Не припоминаю, когда виделись.
  Седовласый: Это не важно. Я вас вижу очень хорошо, и мне этого достаточно.
  Старик: Чудной вы. А позвольте спросить:
  Седовласый: Извините, но мне нужно выходить. Водитель, остановите, пожалуйста, у очистных сооружений!
  Кондукторша: Не положено.
  Седовласый: А если бы ваш начальник ПАТП попросил?
  Кондукторша: Попросил? Он не просит, а приказывает.
  Седовласый: Ну, так он прикажет вам сегодня вечером, чтобы вы делали остановку по просьбам пассажиров, если это не противоречит правилам движения.
  Кондукторша: Откуда вы знаете?
  Седовласый: Знаю. Вот видите, что это?
  Кондукторша: Сто рублей, кажется.
  Седовласый: Вот я вам их даю, если он не попросит, то они ваши. А если попросит, то вы мне их вернёте.
  Кондукторша: Как? Куда?
  Седовласый: А уж об этом не беспокойтесь. Согласны? Держите!
  Кондукторша: Фальшивая, поди? Нет! Странный тип. Вась, тормозни у очистных, высадим пассажира, - добавила, она, резво пряча сторублёвку в карман.
  
  ПАРАДНЫЙ ВХОД
  
  Очистные сооружения. Водитель автобуса поспешно закрыл двери и резко тронулся с места, обдавая Седовласого выхлопными газами и пылью из-под колёс. Седой достал из воздуха средним и указательным пальцами какую-то монетку, перевернул и провёл по ней большим пальцем по часовой стрелке, она мгновенно стала сиять, как купол Казанского собора при слепом дожде. Седой швырнул золотую монетку в самый центр зловония, и мгновенно от места её падения пошли золотыми кругами разрастаться желтые одуванчики.
  Седовласый: Так-то лучше.
  Седовласый и уверенно пошел к самому центру жёлтого пятна. Затем, начертав рукой в воздухе какие-то таинственные знаки, он круговым движением пальца обрисовал впереди себя эллипс. Жёлтый дёрн медленно расползся, и под ним открылась лестница вниз. Он встал на первую ступень, но лестница против его ожиданий не поехала вниз. Седой пожал плечами и стал спускаться. На стене первого пролёта висела табличка: 'Вход в чистилище временно перенесён к ЧАЭС'
  Седовласый (очень спокойно, точно и адресно): Бюрократы чертовы.
  Затем он слегка пнул ступеньку, и лестница послушно вынесла его наверх. Жёлтая дыра затянулась, как только он покинул её. Седой ещё раз окинул взглядом одуванчиковое поле и негромко, но с восклицательной интонацией произнес: 'Илья!'
  И тотчас же на небесах загромыхало, натянуло невесть откуда тяжёлых грозовых туч со всех сторон. Первая молния полоснула вдоль неба, и почти тотчас же другая стрелой пролетела почти к самым ногам Седого.
  Яркая вспышка на мгновение ослепила всё кругом, после чего в месте, где в землю вошла молния, возникла горящая повозка с запряженными в неё четырьмя огненными конями. На козлах сидел веселый бородатый старичок, похожий на Евгения Леонова.
  Старичок (весело): Туточки я, куда изволите править?
  Седовласый: К четвёртому, - ответил Седой, вскакивая в повозку.
  Старичок: Ясно. Тиха украинская ночь. То есть, день, простите. Но, залётные!
  Повозка плавно вознеслась в небеса.
  * * *
  Водитель автобуса на обратном пути в недоумении смотрел на очистные сооружения. Вместо привычно-неудобоваримого запаха, сбивающего с ног даже молодого поросёнка, от очистных сооружений приятно пахло медовым одуванчиковым ароматом, усилившимся после грозы. Пассажиры пооткрывали окна и весело ругали синоптиков, суливших на этот день ясную безоблачную погоду.
  Вечером того же дня начальник ПАТП вызвал кондукторшу и твёрдым голосом произнёс:
  Начальник: Анна Петровна, я вас прошу впредь всегда делать остановку по просьбам пассажиров, если это не противоречит правилам движения.
  Кондукторша хочет ответить. Открывает рот и оттуда выпадает её язык, видимо, безболезненно. В этот самый момент из её кармана выпорхнула сторублёвая бумажка и, полетав, как бабочка, вокруг неё, внезапно исчезла.
  
  ЧЕРНЫЙ ХОД
  
  Район Чернобыльской АЭС был обжит бомжами, часто посещаем мародёрами и прочими уголовными элементами. Но в зону четвёртого энергоблока никто не совался. Поэтому спускающаяся с небес колесница не была замечена. Седовласый бодро соскочил на землю, а добродушный возница ласково произнёс: 'Осторожно, двери закрываются, колесница идет в депо. Но, родимые!' После этого колесница превратилась в облачко пара, которое плавно поднялось вверх.
  Седовласый улыбнулся и уверенно вошел в здание. Произведя те же манипуляции, он вскрыл идентичное отверстие в полу и встал на первую ступень точно такой же лестницы. На этот раз лестница плавно поехала вниз.
  Эскалатор кончался в просторном вестибюле, заполненном душами грешников. Души томились в ожидании, перечитывали в сотый и тысячный раз многочисленные объявления, тоскливо и опасливо смотрели друг на друга. Погибшие в катастрофах семьи держались кучками и были не столь угрюмы. Это в очередной раз подтверждало, что вместе умирать не так обидно.
  На Седовласого никто не обращал внимания. Он пошел через проходную, не замедляя шага. Тотчас перед ним замкнулись механические преграды турникета.
  - Далеко собрался? - грубо одёрнул Его вахтёр, дыхнув перегаром.
  - Очень далеко, но не надолго, - пошутил Седой.
  - Ошибаешься, родной. Хи! Как раз уже недалеко, но оч-ч-чень надолго. Так что не спеши, а дождись своей очереди.
  - Сын мой, ты забываешься, - весело сказал Седовласый, в планы которого, видимо, не входило раскрывать своё Инкогнито, но и сильно таиться он не собирался.
  - Тэк-с, то-то я гляжу - живой! - задумался вахтёр. - Только я тебе не сын. Тут у нас только папа Римский себе такое обращение позволяет. А пап у нас не так много: только Александр VI. Слыхал? А нынешнему не к нам. Так что, мил человек, и не по адресу ты, и субординацию нарушаешь.
  - Да ты пьян никак? - ещё больше развеселился Седой.
  - Если бы я, положим, был пьян, что бывает, не скрою, нешто я бы различил живого и не живого? Вы же все как две капли! Только вот это: - Он попытался ткнуть пальцем в глаза, - Но только я не пьян! - его горячность выдавала ложность его утверждения, - И вижу, что ты - живой! Здесь вам не Аид. Прямо вот ещё Орфей выискался! Геракл, чисто! Или, допустим, Эней! Ишь, зачастили! Это у них там. Стикс переплыл и готово! И всех выпускай потом. Пойми, мил человек! Живых выпускать потом надо. А мы - закрытая организация. У нас не Стикс, у нас проходная. И у нас выпускать не положено. Пропуска на вход бывают, а на выход, извините, нету. Не бывает! Не требуется. Только херувимам. Кастратам крылатым: А живым - нет! С этим строго. Пре-ценд: - он стал сбиваться, - Пре-дцед-ннн-здец! : дентов не было, вот!
  - Будут, - лаконично сказал Седой и прошёл сквозь турникет.
  - О! - изумился вахтер, - Как же это? Ни одна же душа не может его преодолеть! Тем более живая. Это он что у меня сломался, что ли? Посадили на неисправный турникет, и ещё говорят, что я - пьян! Да сами вы:
  И он стал торопливо жать на жёлтую кнопку связи с технической службой. Услышав характерное: 'Алё? Ну, чего тебе ещё?' обиженно закричал в грязный микрофон:
  - Чего - чего? Пришлите тут кого-нибудь, срочно! Аристобулыч говорит. Я говорю, срочно. Черти, турникет сломали, и не чинят мне тута. У меня тут живые, можно сказать, валом валят сквозь турникет. Я вам что? Их руками, что ли, отгонять буду? Давайте махом, одно копыто здесь, одно копыто тут. Поняли мне? То-то! Аристобулыч это говорит. Махом, я говорю!
  
  ЭСТАФЕТА
  Знатный черт звонит по телефону.
  - Анжела, детка, привет! Узнала? Да, я, конечно. Слушай, Киска, стремглав давай-ка, разыщи мне Люца, и пусть они с Вуликом там проявят инициативу. Не понимаешь? Зайка, тут у нас ЧП. Через турникет живой просочился. Да не Данте. Хуже. Я полагаю, опять Инспекция. Черт забери его, они обычно группами ходят, а тут - один. Как бы не Сам! Понимаешь? Ну и плевать, что не понимаешь. Поймёшь, когда поздно будет. Я тебе говорю, что скажи Вулику и Люцу, чтобы готовились инспекцию принимать. А этому растяпе Аристобулычу я после всыплю. Сейчас некогда. Ну, всё. Давай, позвонишь потом, что да как, я в седьмой круг полетел, если что по сотовой кинешь мессагу. Пока. Чмок. Ну, всё, действуй.
  Ведьма звонит по телефону:
  - Люцик? Привет, Анжела говорит. Тут Стан звонил. Да, сам. Вспомнил меня, представляешь? Ага, такой вежливый, будто между нами ничего не было. Или будто опять что-то есть. Я сама осатанела. Ага! Представляешь? Типа, опять я ему и Киска, и Зайка! Представляешь? Ну. Ага! Короче, лан, тут такое дело, чего-то он гонит про какую-то инспекцию. Чё? Часто бывают? Ну и я не знаю, чё он разогрелся так. Ага, и меня парит, чтобы я вам с Вуликом типа хвоста накрутила. Ага. Не знаю даже. Короче, я тебя предупредила, если чё не ясно, звони ему сам, он на седьмой умчался. Знаю, что там нет номеров. По сотику звони. А мне плевать на тарифы, перекинешь на его счет. Чё, блин, у тебя нет заточек с его бухгалтерией? У тебя?!? Там же одни бабы! И никто по тебе не сохнет? Ой, ну прям, поверила! Ну ладно, бедненький ты наш. Ну не звони тогда. Жди, пока сам позвонит. О, блин, чуть не забыла! Мессагу можешь скинуть. Ага. Ну, целую: (набирает другой номер) Вулик? Привет! Чё, не узнал? Чё, не Вулик? А кто? Мне Вулика. Тьфу ты! Вельзевула Вааловича. Да. Самого! Занят? Ни фига, скажите: 'Анжела из приемной'. Да! А вы скажите: 'Срочно'. С кем говорит? А потому и спрашиваю, что если не с Главным, то разъедините. Потому что главный сказал - срочно. Вот так. Да. Извиняю на первый раз. Алё. Вулик. Привет, Анжела. Ну, ты своих шавок распустил! Чего? Ну и пусть слышат. А мне плевать! А ты отключи тогда громкую. Короче, слушай, тут Сам звонил. Говорит, инспекция. Ну, ты понял, да? Короче, он чего-то волнуется. Ну, типа будто мы их не видели, этих инспекций. Ну, короче, не знаю, давай, действуй, я тебе передала. Если что не ясно звони ему сам и спрашивай. Только по местной линии не дозвонишься. По сотовой - он в седьмом круге. Ага. Что тарифы? И ты туда же? Уж вашему-то отделу грех жаловаться. Пошутил, говоришь? Ну, ясно. Лан, целую. Вечером? Что я делаю вечером?! Да всё! Смотря, что предложишь?! Ага. Ну! И не без этого же. А чё, и это всё? Не! Скучно. Гы. Давай, лан. Уговорил, ага! Ой, лан, ну тебя. Согласна, ладно, только ты это. Ну, насчет инспекции, я тебя предупредила. Ага. Всё, пока. До вечера. Целую.
  Люцифер (Критик) звонит по телефону.
  - Мефистофеля мне. Да. Срочно. Филя, это Люц. Слушай, тут, говорят, главный сказал, мол, инспектора нагрянули. Не знаю, сколько. Да никто не знает. Может, уже тут, а может, нет. Не знаю. Обычно человек по восемь бывает. Может, меньше. Чем больше числом, тем меньше чином, сам понимаешь. Думаю, что восемь. Но, возможно, что четверо, или даже трое, поскольку что-то главный на ушах стоит. Да, и нас на рога ставит. Вот. Короче, готовь там по полной программе встречу. Как всегда, конечно, но можно и получше. Да. Меню составь. И программу. Время проставь, рассчитай всё, и пусть все будут готовы. Баня, конечно! Баню они все любят. С девочками, разумеется. А какая разница, сколько их? Ты девочек приготовь не меньше десяти, они лишними не бывают. Не прогонят. Опыт показывают, что всех берут. Да. Хорошее тело не мешает делу. Вот именно. Да предупреди, чтобы посговорчивее были и поинициативнее, да. К внешнему виду нареканий не было, а вот насчет инициативы в прошлый раз были жалобы. Вот так. Прими это к сведению и поработай с ними. Проинструктируй. Больше положительных эмоций они должны демонстрировать. Научи их восторгаться. Я понимаю, что у инспекторов нечем восторгаться! Да. А что ты хочешь от херувимов? Пусть делают вид, что они ничего лучше не видели за всю свою смерть. Да! Кстати, никаких профессионалок. Только из людей. Да. Эти игры опасны. Херувим и дьяволица, знаешь, кто родиться может? Вот то-то и оно-то. А нам медузы не нужны тут. Всё ясно? Да, это насчет бани. Теперь дальше. Охоту им организуй. Они любят на экзотических чудовищ охотиться. Они же для того и ездят сюда инспектировать - в баньке с девочками попариться, да на чудовищ поохотиться. У них там, в поднебесной, с этим напряжёнка. Так, потом музей в оружейную палату, потом, если захотят, то в пыточную. Обычно, с интересом ходят. Ага, особенно, Рафаил. Если он приехал, то дела - порядок. Он парень свой в доску. Так, теперь по кругам экскурсия. Запиши: дать экскурсоводом Данте Алигъери. Записал? По буквам запиши. Знаешь его? Часто экскурсоводом подрабатывает? Ну, и отлично! Только дальше четвертого круга не води. А ты после каждого круга заводи их в банкетный зал. Они тогда и сами дальше четвертого не дойдут. Как какой? Императорский, конечно! Ах, какого императора банкетный зал? Хм. Да любого. Ну, чередуй, допустим. Да. Сначала Крёза, потом Минь, потом Дария, допустим. Да их много, трапезных-то приличных. Это не важно, Главный здесь с расходами не считается. Да, не беспокойся, всё будет оплачено. Разумеется. Потом своди его в музей фигур. Покажи им Кобу, Адольфа, Чингиза, Тимура, Аттилу и прочих деятелей. Калигулу? Можно и его. Только он болтлив очень. Не позволяй никому разговаривать с инспекцией. Ни слова. Что? Если инспектора вопросы будут задавать? Ну, пусть отвечают только насчет их жизни, а про нашу фирму чтоб не говорили. Подписку с них возьми. Кровью? Какая кровь у покойников? Ты что? Чернилами достаточно. У нас не обманешь, у нас в чем расписку дал, то и сделаешь. И не захочешь, а сделаешь, верно? Хе-хе! Да. Ну, звони, если что. Пока.
  Мефистофель собрал молодых и красивых ведьм.
  - Девки. Короче, тут инспекция приехала. Оставить ура, я говорю серьёзно. Что? Подарков не принимать. А я говорю, не принимать. Что? Деньги? Ни за что. Золото? Золото можно, это разрешено. Драгоценные камни? У вас что: камней не хватает? Ишь, алмазы им надоели! Что? Жемчуг? Так он у нас не держится. Ему тут не климат. Мутнеет. Потому и ценится? Хм. Ну, не знаю. Как хотите, только подарков не брать, сказано вам? Незаметно берите, если такое дело. Только чтобы инспектора были довольны. Ясно? Что делать? А то вы не знаете? Да. И это. Всяко. И это тоже. И то, что рыженькая показала. Отставить гы-гы! А вы как думали? Да. И инициативы побольше, и чтобы удовольствие в глазах. Да, я сказал, и чтобы никакого подтрунивания! Мало ли чего вы в жизни видали! А херувимы вот не видали. Ясно? И пускай они гордятся тем, что есть, у них и такое в диковинку. Так, значит, если клиент захочет угостить пивом или вином, то разрешается. Но не напиваться. И не пить из стакана клиента. Если сам угостит? Если угостит - можно. Даже нужно. И не такое проглотишь. Ясно? Курить, только если клиент захочет. А клиент, знамо, не захочет. Они там некурящие все. С вами курят? Хе! С вами и хомячок закурит! Оставить шутки! Я серьёзно говорю. Если будет всё как надо, вам премия будет. Люцифер Ваалович обещал. Откуда я знаю, какая? Небось, не маленькая. А что, если маленькая, так не возьмёте? Ага. Забавно! Бригада Мефистофеля отказалась от премии! ЧП! Перечислите тогда в фонд мира. Или в Пентагон, это кому что больше нравится, ага. Шучу. Всё, короче, вам даю три часа пречипуриться, подхорошиться. Одежду гладить? А на фига? Какую ещё одежду в бане? Шутите? А! Понял. Давайте, бегом.
  
  
  
  
  ДИСПЕТЧЕР
  
  Диспетчер сидел за компьютером, разглядывая неприличные подвижные картинки. Это не входило в его обязанность, но изготовление порнографических анимационных видео-клипов давно стало доходной статьей в этой фирме. В молодых актёрах и актрисах недостатка не было, а порой и сами черти подрабатывали в откровенных сценах совокупления, когда лица, ноги и хвосты не попадали в кадр. Порнографические файлы распространялись по внутренней сети бесплатно, а главное - без вирусов, потому что кто их создаёт, тот от них всегда может защититься. Зато в компьютерную сеть землян эти файлы поступали с надёжно прикреплёнными к ним добротными вирусами, что давало возможность делать это почти легально, поскольку было в русле основной профессиональной деятельности. Снизу раздался тихий, но требовательный голос Седовласого: 'Диспетчер!'
  Диспетчер: Там открыто, заходите.
  Голос (Седовласого ещё более властно): Я говорю: спуститесь!
  Диспетчер (раболепно): Иду!
  Седовласый: Почему души в вестибюле ожидают? Сколько вам надо времени, чтобы их оформить?
  Диспетчер: Виноват, не успеваю. Много новых поступлений!
  Седовласый: Не больше, чем обычно.
  Диспетчер: Да, виноват! Я хотел сказать, что ясности мало.
  Седовласый: Не меньше, чем всегда.
  Диспетчер: Да, виноват, я имел в виду, что сложная пора сейчас.
  Седовласый: Не сложнее, чем обычно.
  Диспетчер: Конечно! Да. И всё будет сделано!
  Седовласый: Подождите. Вызовите мне сюда Главного.
  Диспетчер: Он сейчас в седьмом круге.
  Седовласый: Тогда проводите меня к нему.
  Диспетчер: Пардон, нельзя-с. То есть я вызову его сейчас! Да, вызову! По сотовой. И он вас проводит, если: Проводит, конечно. Сам.
  Седовласый: Хорошо. И чтобы через час все были зарегистрированы и размещены.
  Диспетчер: Да, конечно, через час! Срочно. Бегу. Да!
  Седовласый: Погодите-ка: Давайте я к вам всё-таки поднимусь.
  Диспетчер: Сейчас, сейчас! Да. Но вот, к музею не хотите ли пройти? Или вот пыточная.
  Седовласый: Кто будет объектом? Вы?
  Диспетчер: Хе-хе. Нет, что вы! Лучше бы, если бы не я.
  Седовласый: Вот что. Вы вызывайте босса, а я пройду пообщаюсь.
  Диспетчер: С кем? Куда?
  Седовласый: А вам какая разница?
  Диспетчер: Не всюду велено ходить.
  Седовласый: Мне - всюду.
  Диспетчер: То есть, я хотел сказать, там грязно. Не аккуратно. Погодить бы, пока приберут.
  Седовласый: Ничего теперь не надо прибирать. Раньше надо было.
  Диспетчер: Вас проводить?
  Седовласый: Я хорошо ориентируюсь в пространстве. Занимайтесь своим делом. Вызывайте самого.
  Диспетчер: Слушаюсь! - и диспетчер пулей взлетел по лестнице в свою комнатёнку, приподнятую и отделенную стеклом от вестибюля, в котором томились в ожидании падшие души.
  Появляется Критик
  
  Критик:
  
  Возник, но сразу же исчез,
  Едва блеснув, навеки сгинул
  Монарший праздный интерес
  К деяниям простолюдинов.
  
  
  
  ПРОЩЕНИЕ
  
  Царь Ирод стоит на коленях перед человеком, похожим со спины на Седовласого.
  Человек: Ну, что же Понтий Пилат, я вижу, ты раскаиваешься.
  Ирод: Да, великий!
  Человек: Хорошо. Ты почти прощён.
  Ирод: Почему - почти?
  Человек: Сын твой, Ирод. У тебя есть сын. Он - плоть твоя и кровь твоя и его грехи - твои грехи.
  Ирод: Могут ли люди нести ответственность за своих потомков после смерти?
  Человек: В твоем случае - да. Потому что вас путают. Люди проклинают Ирода.
  Ирод: Значит, я отвечаю за то, чего не совершал сам, а совершил мой сын?
  Человек: Так всегда бывает.
  Ирод: Так никогда не было!
  Человек: Ты этого не замечал. Все отцы ответственны за деяния их детей.
  Ирод: Я сам хочу говорить с тобой за сына. Мне не нужны посредники. В чем его обвиняют?
  Человек: Вот почитай Священное писание.
  Ирод: То, о котором говорил Александр? Автор - Матфей?
  Человек: Не только. Авторов много. Книга одна. Здесь много правды, и много совсем иного. Разберись.
  Ирод: Это долго.
  Человек: Я дам тебе времени, сколько хочешь. Сколько тебе потребуется для прочтения и осмысления.
  * * *
  Те же, там же, позже.
  Человек: Готов?
  Ирод: Да. Я не понимаю.
  Человек: Что?
  Ирод: Чем мой сын хуже других?
  Человек: Во-первых, Иоанн.
  Ирод: Да, смерть Иоанна. Это была ошибка. Этого не следовало делать. Он его боялся.
  Человек: Бояться - грех.
  Ирод: Я знаю. Он был нетвёрд. Но Иоанн сам виноват. Он вмешивался в семейные дела Тетрарха. Все цари, султаны, короли, императоры и президенты имели любовниц, и никто их не упрекал, А царицы и королевы - любовников. Во всех странах. А ведь это - не жена и не муж. А у Антиппы была жена, вполне законная, разрешенная нашими традициями и порядками, да, не первая, не единственная, ну и что же? Ведь все могли так поступать! Это не было запрещено.
  Человек: Пожалуй, ты зря кипятишься. Кроме того, основная вина - не Иоанн.
  Ирод: Неужели : Ах, да! Как я сразу не догадался! Конечно! Ирод виновен в смерти Иисуса! Вот оно что! Этого не могут простить! Так-так : Но при чем тут я? Отец за сына? Да: Пожалуй: Но ведь и он не мог поступить иначе. Всё было спланировано! Всё было решено заранее. Разыграли как по нотам. Разве актёру, играющему роль злодея, выносят приговор? Что угодно, но только не это! Всякие дела были на земле. Люди за многое отвечают. Но это - не человеческие игры. Как же можно на людей возлагать ответственность за пути Господни, которые неисповедимы и неподвластны нам? И мой сын был игрушка в руках судьбы, пешка, щепка на волнах, и теперь ни мне, ни ему этого не прощают! : Послушай! Я задам только один вопрос, можно?
  Человек: Разумеется. Сколько угодно вопросов.
  Ирод: Скажи мне: эти события были божественные или нет?
  Человек: Разве у тебя есть сомнения?
  Ирод: У меня теперь нет, но у него разве не должны были быть? Но я говорю о другом. Допустим, Христос - человек. Тогда Ирод - царь, который казнил человека. Разве это такое уж неслыханное преступление? Посмотри на дело с этой стороны? Разве все цари не прощены за такое? Разве есть такие властители, кто не казнил никого? Разве нынешние правители никогда и никого не казнят? А разве президенты стран, в которых смертная казнь отменена, не подписывают указы о начале военных действий? Кто из царей, президентов, королей, императоров может похвастаться, что не пролил крови ни одного человека?
  Человек: Никто, пожалуй.
  Ирод: А разве пророки библейские не предавали смерти простых людей? А как быть с медведицей, которая растерзала детей по знаку пророка? А иные самолично убивали, как Давид! И вот я говорю, разве не во власти царя требовать смерти для преступника, если тот - всего лишь человек?
  Человек: Да, во власти. Это плохо, но это - так.
  Ирод: Тогда будь Христос человеком, Ирод был бы не виновен?
  Человек: Да.
  Ирод: Скажи, а если Христос - бог, как мы знаем, то можно ли его казнить против его воли? Разве боги подвластны людям? Разве не наоборот?
  Человек: Против воли - нельзя.
  Ирод: А если по его собственной воле он это велел, если не пошел против бога, а пошел по его воле, разве он виноват в чем-либо?
  Человек: Так ты ещё и Иуду оправдаешь.
  Ирод: И оправдаю. Чем он хуже других? Такая же пешка. А кто фигуры двигал? Кто задумал и исполнил? Чья воля? Или есть ещё выше его нечто, что обязывало? Или самому ему нравится в такие игры играть?
  Человек: Не могу сказать, что нравится:
  Ирод: Стало быть, и божьей власти есть пределы и правила?
  Человек: Всему на свете есть пределы, сын мой.
  Ирод: Ты назвал меня сыном?
  Человек: Да, ибо скорблю о тебе. Прощен ты. Ты и сын твой - прощены оба.
  Ирод: Возможно ли?
  Человек: Ступай. Мне нужно подумать.
  
  НАСТОЯЩИЙ
  
  В этот момент дверь отворилась, и в зал вошел Седовласый.
  Седовласый: Так-так: Ирод, оставь нас. Я сказал: прочь. А ты? Михаил! Архангелом себя возомнил? Опять самозванствуешь?
  Камера показывает лицо Человека, и видно, что это - не Седовласый.
  Человек (Михаил): Я? Нет. Я веду расследование.
  Седовласый: По какому праву? Поглядите-ка на этого Воланда! Передаешь распоряжения! На что это похоже? Сначала - Пилат, потом - Ирод!
  Михаил: Я увлёкся, может быть: Я изучал характеры.
  Седовласый: Вспомни, я тебе запретил это.
  Михаил: Виноват:
  Седовласый: Да, виноват. Хороший, в общем-то, человек, талантливый, а ввязываешься в этические и теологические проблемы! Не хорошо.
  Михаил: Писатель обязан быть философом, этиком, теологом.
  Седовласый: Обязан быть? Разве это - одно и то же, что быть?
  Михаил: Кому-то надо задуматься:
  Седовласый: Да. Убедительно. Стало быть, я не задумывался?
  Михаил: Сверху видно не так как сбоку или снизу.
  Седовласый: Для Ирода и Пилата будет время. Как и для прочих. Так ты всю Преисподнюю в Эдем расселишь! Это не годится! Зачем ты изображаешь из себя судью?
  Михаил: Суд всегда нужен.
  Седовласый: Терпение. Суд будет.
  Михаил: Время идет, а суда нет.
  Седовласый: Не торопи события.
  Михаил: После суда ничто, вероятно, не будет иметь значения. До суда наказание бессмысленно. До суда либо все должны быть в равных условиях, либо:
  Седовласый: Что - либо?
  Михаил: Либо в ходе суда все должны быть выслушаны. Значит, и поняты. А поняты - значит и прощены.
  Седовласый: Ты уверен, что хочешь того, что сказал?
  Михаил: Я пытаюсь найти логику.
  Седовласый: Не пытайся найти логику там, где законы логики не действуют.
  Михаил: Да! Это верно! Они не действуют. Я это всегда ощущал и всё же так никогда и не сформулировал!
  Седовласый: Ты создавал эстетическое произведение на материале религиозного наследия. Ты не подумал, что вторгаешься в область морали?
  Михаил: Я хотел этого.
  Седовласый: Но вопросы только поставлены. Они не решены.
  Михаил: Да, к сожалению. Я смог, что успел.
  Седовласый: Почему ты начал с Пилата?
  Михаил: Я его ненавидел.
  Седовласый: За что?
  Михаил: Он казнил:
  Седовласый: Не продолжай. Ладно. Почему ты его оправдал?
  Михаил: Я старался его понять. Я поставил себя на его место. Мне стало казаться, что он не виноват.
  Седовласый: Теперь то же самое с Иродом?
  Михаил: Да.
  Седовласый: Кто дальше?
  Михаил: Не знаю.
  Седовласый: Зато я знаю.
  Михаил: Кто?
  Седовласый: Все. Ты постепенно оправдаешь всех со своим пониманием. Почему в поисках справедливости для одного, ты позволяешь себе топтать судьбы многих других?
  Михаил: Я? Топтать?
  Седовласый: Да. Сколько невинных жертв! Для тебя они - незначительность? А передо мной все равны. Изначально.
  Михаил: Но это же выдуманные герои произведения!
  Седовласый: Для решений вопросов морали не имеет значения, идет ли речь о живых людях, или о литературных персонажах.
  Михаил: Наказание литературного героя не следует принимать всерьёз.
  Седовласый: Ошибаешься. Это - прецедент. Если люди с удовольствием читают, как в муках гибнет книжный обидчик, назавтра они пожелают смерти живому, а послезавтра кто-то из них попытается это реализовать.
  Михаил: Почему ты ругаешь меня? Разве мало других писателей, ещё более виноватых в ожесточении людей?
  Седовласый: Потому что ты талантлив, ты строг к себе, ты можешь меня понять, а другие - нет. Потому что ты можешь подняться умом выше своих амбиций. Потому что ты - писатель с большой буквы. Потому что ты - гений. Гений и злодейство, совместны, к сожалению, и чаще, чем кажется на первый взгляд. Но так быть не должно. Гений обязан думать над каждым штрихом своей картины, над каждой строчкой книги. Гений может увлечь массы. Гений должен быть осмотрительным. Гений не должен разжигать мстительности. Гениальная сатира может быть источником зла.
  Михаил: Я - гений?
  Седовласый: Да. И поэтому ты здесь. Для размышлений. Для наблюдений. Потому что сверху не так видно, как снизу.
  Михаил: Значит, меня наказали за талант?
  Седовласый: Тебя никто не наказывал.
  Михаил: Но я - здесь!
  Седовласый: Разве с тобой плохо обращались?
  Михаил: Я не знаю: Я просто пребываю тут.
  Седовласый: Вот именно! Просто пребывать - это не так плохо! Мы ещё вернемся к этому разговору.
  Михаил: Когда?
  Седовласый: Скоро. Но только вот что: Мастер: Я прошу тебя. Не надо раздавать прощения тем, кто осужден не тобой. Ты можешь подсказать, попросить, защищать, но прощать или не прощать - это не твое дело.
  Михаил: Конечно, да: Я понял. Совещательный голос.
  Седовласый: Да. И не надо раздавать наказания. Это ещё хуже.
  Михаил: Можно, я задам ещё один вопрос.
  Седовласый: Да.
  Михаил: Иешуа: Я правильно описал Иешуа?
  Седовласый: Нет. Талантливо, но не правильно.
  Михаил: Почему?
  Седовласый: Ты пытался понять Иешуа своей логикой. В этом твоя ошибка. Иешуа не жалок. Если тебе пришла охота описывать фанатичных безумцев, пострадавших безвинно, найди другой материал.
  Михаил: Можно всё исправить:
  Седовласый: Нет.
  Михаил: Почему?
  Седовласый: 'Рукописи не горят'. Ведь это твои слова, Михаил?
  
  Седовласый на мгновение задумался и вдруг сказал:
  Седовласый: Ты мне подал мысль, Михаил.
  Михаил: Какую?
  Седовласый: Я разрешаю тебе побыть мной. То есть, конечно, меня уже ищут, и я сделаю так, что меня примут за тебя, а тебя - за меня. Это возможно. Мы их проведём. Я понаблюдаю за происходящим изнутри, а ты: Впрочем, тебе ничего не дадут увидеть. Тебя будут опекать. И развлекать. Не отказывайся. Тебе не будет плохо.
  Михаил: Я не понимаю. Я не знаю, что мне надо делать.
  Седовласый: Ничего особенного. Просто наблюдай. Мы встретимся позже. А сейчас ты будешь мной, а я - тобой для всех, кроме нас.
  В ту же минуту эти два существа изменили свою внешность, да так ловко, что даже на трезвую голову не только вахтёр Аристобулыч, но и Вельзевул, и Люцифер, и сам Сатана приняли бы умершего писателя за Седовласого, и наоборот.
  
  ТЕОЛОГ
  
  Актер, играющий Михаила, и Теолог.
  Теолог: Оставьте вы этого Ирода, Михаил! Эта античная труха уже никого не интересует! Давайте лучше вернёмся к нашему разговору. Вы такой интересный собеседник!
  Михаил: Вы мне льстите, Бенедикт.
  Теолог: Нет, я говорю искренне. Даже ваше молчание мне помогает додумать определенные мысли. Оно ценнее, чем болтовня иных.
  Михаил: Так что вы хотели обсудить?
  Теолог: Ну, как же вы забыли? Мы обсуждали принципы формирования местного контингента.
  Михаил: Да. Принципы. Так что?
  Теолог: Не притворяйтесь! Хорошо, я напомню. Каким образом вы, я, Ирод и другие оказались тут? Кому здесь место, а кому - нет?
  Михаил: Почему вас смущает присутствие Ирода?
  Теолог: А вас разве не удивляет? Вспомните, вы же сами говорили, что каждому воздается по вере его!
  Михаил: В этом есть смысл.
  Теолог: Вот именно! Но ведь Ирод - не христианин! С какой стати он пребывает в христианской преисподней?
  Михаил: Где же ему быть?
  Теолог: По вере его.
  Михаил: По вере его: По его вере он должен был бы пребывать в идумейском раю, вернее, его аналоге.
  Теолог: Где это?
  Михаил: Другое ведомство.
  Теолог: Странным языком говорите. Так что же? Почему он не там?
  Михаил: Ваше мнение каково?
  Теолог: Думаю, это справедливо. В таком случае Цезарь и Калигула должны были бы стать богами, поскольку свято верили в свою божественность. При такой раскладке и Чингисхан и Аттила, и Карл X, и Иван IV, и Филипп II, и Людовик XI должны были бы пребывать на небесах. Все мучители рода человеческого свято веровали в свою правоту. Тогда и Шиккельгруберу туда врата открыть, и Джугашвилли, и Трумэну? Уж это некуда не годится!
  Михаил: Чем же руководствоваться?
  Теолог: Мы заключаем, что вера человека не определяет его загробную судьбу? Так? А что же тогда важно?
  Михаил: Давайте рассмотрим вопрос того, в какой вере человек рожден.
  Теолог: Это ещё более абсурдно. Допустим, человек рожден язычником, и миссионеры убедили его стать христианином. От веры, в которой он рожден, он отказался. Стало быть, его место - в языческом аду? Тогда святой Павел должен быть в Аиде, ведь он - римлянин и язычник по рождению! Но я полагаю, он на небесах?
  Михаил: Да, безусловно.
  Теолог: Ваша уверенность меня удивляет. Но пойдем дальше. Все апостолы тогда должны быть в иудейском аналоге ада, или что там у них было, а Ирод, Пилат, Каиафа и иже с ними должны процветать в раю по своей вере!?
  Михаил: Что-то не клеится, да?
  Теолог: Разумеется! Да и семейке Борджиа тут не полагалось бы ошиваться! Ведь они были уверены в своей святости. Пожалуй, Лукреция могла бы еще оказаться тут, ибо она осознавала, что, подчиняясь брату и отцу, она преступает закон божий. Однако именно её тут мы не встречали. Видимо, она в ином месте. Да взять хотя бы нас с вами!
  Михаил: Скажу сразу про себя: я не против воли присутствую тут.
  Теолог: Что с вами, Михаил?! Ещё недавно вы были так возмущены?
  Михаил: Я? Гм. Скажем так: Михаил осознал, что он не наказан. Да и вот вы же тоже не подвергаетесь никаким мучениям?
  Теолог: С каких пор, вы, Михаил, стали говорить о себе в третьем лице? Хотя это интересный взгляд! Вы полагаете, что здесь не только наказанные?
  Михаил: Ведь здесь и святые пребывали до времени. Кроме Еноха и Илии: до пришествия Мессии. Рая просто не существовало.
  Теолог: Почему?
  Михаил: Скажем, он не был ещё обустроен.
  Теолог: Почему же? В чем задержка?
  Михаил: Статус был не определен. Зачем понадобилось умирать Христу, не задумывались?
  Теолог: Искупить грех людской.
  Михаил: Вас не смущает такой способ? Почему это Господь, чтобы простить людей, должен позволить принести в жертву собственного сына?
  Теолог: Да, это настолько странно, что я никогда не пытался найти ответ.
  Михаил: Как раз недавно был разговор об этом. Впрочем, не наш с вами. Отец приносит сына в жертву для того чтобы спасти свой народ. Нравственно ли это?
  Теолог: Вероятно, да.
  Михаил: Вероятно - нет!
  Теолог: Вы правы, Михаил. Здесь есть неувязка. Если бог всемогущ, зачем ему перед самим собой замаливать грех людей, да ещё таким жестоким способом, как казнь своего сына?
  Михаил: Казнь своего сына, или казнь самого себя?
  Теолог: Я вас не понимаю.
  Михаил: Вам знакомо понятие 'нравственные муки'? Они бывают сильнее физических.
  Теолог: Я начинаю понимать! Когда болит зуб, иногда хочется приложить холодное, чтобы было ещё больнее, но после уже не так больно. После острой боли тупую боль терпеть легче, чем до этого.
  Михаил: Вы нашли очень точное сравнение.
  Теолог: Вы хотите сказать, что Всевышнему понадобилась острая боль, чтобы легче терпеть тупую боль? Он испытывает боль? За людей?
  Михаил: За детей своих, не забывайте.
  Теолог: За всех детей он принес в жертву своего сына?
  Михаил: За детей своих он наказал себя, так будет точнее.
  Теолог: И это дало ему право судить их?
  Михаил: Нет, после этого он стул более терпим. Наблюдая за теми, кто дан тебе под опеку, не всегда становишься добрее. Порой начинаешь гневаться. Особенно, когда видишь в них отражение собственных недостатков. И тогда появляется желание наказать. А возможностей для этого очень много. Потоп. Раз плюнуть. Содом и Гоморра. Только сверкнуть глазами. Это было легко. Забыть - трудно. Хочется научиться прощать. А для этого надо перестрадать.
  Теолог: Я вас не узнаю, Михаил!
  Михаил: Я увлекся.
  Теолог: Нет, продолжайте, вы никогда не открывались мне с этой стороны.
  Михаил: А кто когда открывается до конца? Все таят в себе самое лучшее, а открывают худшее. Так уж повелось.
  Теолог: Но тогда : Значит, что абсолютно плохих людей не бывает?
  Михаил: Разве те, среди которых вы сейчас находитесь, вызывают у вас только отвращение?
  Теолог: Нет, разумеется, нет!
  Михаил: Вот видите!
  Теолог: И всё же: Разве нельзя было избежать Его гибели. Я имею в виду:
  Михаил: Да, я понимаю. Нельзя. Вход сюда был закрыт для живых. Следовало войти сюда и вывести души невинных. Для этого Ему пришлось погибнуть. Части Его. На время.
  Теолог: Части?
  Михаил: Принято называть эту часть сыном.
  Теолог: Нельзя. Вы сказали - нельзя. Значит, есть ограничения, законы и для Него?
  Михаил: Есть.
  Теолог: Кто же их установил.
  Михаил: Это не важно. Они есть.
  Теолог: Их много?
  Михаил: Достаточно. Основной закон - время.
  Теолог: Да? Об этом я не думал.
  Михаил: Он не может двигаться во времени. Даже он.
  Теолог: А я слышал о том, что даже люди скоро научатся этому.
  Михаил: От кого? От фантазеров-писателей?
  Теолог: Не только. И от ученых.
  Михаил: Они не более ученые, чем Джонатан Свифт. Впрочем, у Свифта встречаются кое-какие занятные истины.
  Теолог: Я имею в виду физиков.
  Михаил: Шут Альберт.
  Теолог: Что?
  Михаил: Альберт их водил за нос. Не верьте. Если бы были способы: Я бы первый: Занятно! Но их нет. Время сильнее. Сильнее всех.
  Теолог: Кто ещё?
  Михаил: Вы назвали Время словом 'кто'?
  Теолог: Конечно! Раз уж оно такое всесильное, будем считать его одушевлённым!
  Михаил: Вы кое в чем правы!
  Теолог: Это шутка.
  Михаил: Содержащая правду: Так кто же ещё, вы говорите? Вы хотите это знать?
  Теолог: Неужели это можно узнать?
  Михаил: Да, разумеется.
  Теолог: Кто?
  Михаил: Причинность.
  Теолог: Что это?
  Михаил: Кто это! Мы же договорились? Это - необходимость того, чтобы всё имело свою причину.
  Теолог: И следствие?
  Михаил: Не обязательно. Всякое событие есть следствие иных. Но не всё, что происходит, является причиной чего-то и должно иметь последствия.
  Теолог: Интересно! А наш разговор будет иметь следствия?
  Михаил: Да. Конечно. И самые значительные:
  
  ФИЛОСОФ
  
  Теолог: Михаил, я вот подумал:
  Михаил: Да?
  Теолог: Раз Ирод и Пилат - здесь, то почему тут нет представителей других религий?
  Михаил: Им - своё.
  Теолог: Но среди них есть много изрядных врагов христианству. Взять, хотя бы, Чингисхана?
  Михаил: Он по другому ведомству.
  Теолог: Значит, можно быть врагом одного бога, и угодить другому, а после попасть в рай по той религии? Разве бог не един? Но ведь если так, что христианство - ложная религия! Тогда каким образом мы - тут?
  Михаил: Хороший вопрос. Скажу тебе так: бог не один, но он - един.
  Теолог: Знакомая песня! И ты туда же! Значит, он одинаково опекает и мусульманских праведников и христианских, не смотря на то, что каждый из кожи лезет, доказывая, что только его бог - существует и един, а все остальные - ложные?
  Михаил: Допустим, что он предстает перед каждым в другом виде? Или даже точнее скажу: каждый видит его таким, каким способен увидеть. Поэтому они видят разных богов, но он един.
  Теолог: А если он един, то почему рай не един, и ад не един?
  Михаил: Земля едина?
  Теолог: Да.
  Михаил: Значит ли это, что в Африке то же, что и в Австралии?
  Теолог: Нет!
  Михаил: Понял ли ты?
  Теолог: Нет! При чем тут Земля? Там география, а тут что?
  Михаил: Тоже география.
  Теолог: Разное место?
  Михаил: И место, и время, и причинная связь.
  Теолог: Но время - сильнее бога?
  Михаил: Не сильнее, но оно - всевластное. Можно замедлить его ощущение для кого-то, или ускорить. Это относится к власти над душой. Но нельзя его замедлить или ускорить для всего мира. И нельзя двигаться в обратном направлении по нему. Оно не пускает. Оно сопротивляется. Пружинит. Выталкивает.
  Теолог: Ты так говоришь, будто ты пробовал?
  Михаил: Я? Конечно!
  Теолог: Михаил?
  Михаил: Ах, впрочем, я забылся. Нет, конечно! Михаил не пробовал: Что может смертный? Что может Михаил? Многое осмыслить он может, но что он может сделать? Как счастлив тот, от кого ничего не зависит! Сидишь, как в карете: Тебя везут: А ты думаешь. Должно быть, это приятно. И спокойно. И уверенность есть. В судьбе. В будущем. О тебе позаботятся.
  Теолог: Михаил? Ты о чем?
  Михаил: Так, впрочем. Пустое. Я скажу тебе, Бенедикт: мыслители важнее царей. Писатели более велики, чем полководцы. Строители лучше тех, кто взрывает. Создатели ценней разрушителей. Ты понял? Их редко называют великими, но они - великие. А разрушители, они, конечно, вошли в историю. В человеческую историю. Но они в забвении по высшему суду. Ими занимаются самые мелкие чиновники. Их судьба поэтому беспорядочна после смерти. Правда, иногда приходит шальная мысль разыскать, поинтересоваться. Вот оно как происходит. А создатели, они, знаешь ли, Бенедикт, все на учёте. О них заботятся. Вот и ты, Бенедикт. Ты считаешь себя наказанным, а ты находишься для наблюдения и осмысления в месте, где только и можно думать и осмыслять. В иных местах всех всё серо и разум теряет свою остроту. Дерево со вкусным запахом, а под ним сидят люди с блаженными лицами. Психушка. Эдем. Только тут. Философы на свободе, предоставленные самим себе в кругах ада. Запомни, Бенедикт: только в аду философы не портятся. Ты хотел бы быть в раю?
  Теолог: Видимо да:
  Михаил: Берегись, Бенедикт! Это для тебя, как безводная пустыня для рыбы. Спиноза в раю перестанет быть Спинозой. Берегись, опасайся рая, Бенедикт. Преисподняя для того и нужна, чтобы было, где содержать души философов и мыслителей. Но они там не страдают, а наблюдают и размышляют. Страдают лишь те, кто заслужил.
  Теолог: Это справедливо?
  Михаил: Не пытайся понять справедливость законами человеческими, но создавай законы новые для нового бытия.
  Теолог: И всё же. Почему закон 'Подставь другую щёку' Бог не применяет к себе? Почему правилом 'Поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой' Бог сам не выполняет? Почему для него не действуют заповедь 'Не убий'? Не надо, я сам скажу: потому что он вне закона. Он вне нравственности и морали. Значит, ему чужда мораль.
  Михаил: Интересно! Продолжай!
  Теолог: Ведь невозможно представить, что Он страдает, но, тем не менее, убивает! Что Он простил, но наказывает! Что Он не хотел бы быть судимым за свои поступки, но сам судит! Всё это означало бы, что Он действует против своей воли. Какой же был бы он Бог, если постоянно делает то, что ему противно? Так?
  Михаил: Допустим.
  Теолог: Значит, так! Стало быть, Он делает то, что ему не противно. Я не говорю, что ему это приятно, хотя и этому не следовало бы удивляться. Ведь Бог вполне может делать только то, что ему приятно! Сказал 'Да будет свет' - получилось. Сказал: 'Да будет свет и тьма, и да сменяют они друг друга' - получилось! Сказал: 'Да будет твердь земная' - опять получилось. И возрадовался Он. И сказал Бог, что это - хорошо! Так?
  Михаил: Так.
  Теолог: А если так, то: Тогда: Сказал Бог: 'Да будет Ирод! Да будет Нерон! Да будет Аттила. Да будет Гитлер!' и они появились. И сказал Господь, что это - хорошо. Так?
  (Михаил молчит)
  Теолог: Почему ты молчишь? Я спрашиваю: так?
  Михаил: Послушай, Бенедикт... Я понимаю, это трудно представить. Но ведь и у хорошего хозяина в шкафу порой заводится моль.
  Теолог: Значит, Бог не всевидящ? Так он - тугодум и засоня, стало быть! Сколько надо дремать на своем облаке, чтобы не заметить ужасов, которые творятся на протяжении сотен и тысяч лет? Давай-ка, разберёмся, чем уж так плохи были Содом и Гоморра, что потребовалось их сжечь? Разве могли все поголовно жители этих городов так сильно прогневать Создателя? Неужели и младенцы были виноваты в грехах? Ведь и они не были пощажены? Или я не должен верить библии?
  Михаил: Быть может, эти книга преувеличивает? Ты не думал об этом? Вот ведь и Ирод не убивал никаких младенцев. Бывает, что у хозяйки на плите молоко убегает. Вот так и Везувий может убежать. Помпеи так жалко: Атлантиду тоже. Здесь не было умысла.
  Теолог: Михаил, твои попытки выдумать оправдания Богу очень трогательны, но я бы хотел задать эти вопросы Ему самому. Полагаю, он не стал бы прятаться за аргументом бессилия. Что же это за Бог, который смог создать землю и не смог утихомирить вулканы? Смог создать людей и не смог привить им основ морали. Если ему было необходимо, чтобы люди не убивали, он мог создать их таковыми, чтобы они не могли, не хотели убивать. Ведь не убивают же друг друга хомячки. А кроты - убивают. Крысы могут убить себе подобных при иных обстоятельствах, а белки - нет. Пчела не убьёт себе подобную, а самка паука съедает собственного мужа. Разве к ним применяются законы морали и наказания? Они такими созданы! Осёл не охотится на других животных. А лев охотится. Свинья съест то, что ей дали, а кошка будет долго разбираться в предложенной пище. Если человек способен на убийство, предательство, подлость, измену, значит, его таким создали. Значит, кому-то было нужно, чтобы он грешил, чтобы было, кем заполнять преисподнюю. Если бы Всевышнему не надо было, чтобы Адам пробовал плод от древа познания, то не надо было создавать этого древа, или надо было огородить его стеной и напустить туда злых собак. И до сих пор всё шло бы как по маслу. Я не обвиняю, Михаил, пойми! Я стараюсь осознать идею.
  Михаил: И к чему же ты пришел?
  Теолог: Остается только две возможности: Либо человек был задуман подлым, и ему было интересно, как люди, подлые по своей натуре, придут постепенно к пониманию того, что есть подлость. В этом случае мы заключаем, что Он поставил длительный и жестокий эксперимент. Будучи и без того всемогущим, Он осуществляет жестокие опыты над своими созданиями, видимо, чтобы пополнить знания, во что верится слабо, либо, просто чтобы поразвлечься, что уже больше походит на правду.
  Михаил: Так: И какова же вторая возможность?
  Теолог: Она ещё хуже. Вторая возможная причина, почему люди подлы по своей натуре, состоит в том, что 'Он создал их по образу своему и подобию Своему'. И им передались Его жестокость, жадность, завистливость, трусость, чванство, самовлюбленность. Поэтому они убивают, грабят, насилуют, воруют, изменяют и предают.
  Михаил: И к какой версии ты склоняешься?
  Теолог: К первой.
  Михаил: Почему?
  Теолог: Потому что я скорее поверю, что события и характеры человека задуманы, запланированы и изобретены, чем в то, что люди похожи на Бога.
  Михаил: Почему?
  Теолог: Во-первых, потому что люди не создают себе других маленьких миров, чтобы поразвлечься, наблюдая их.
  Михаил: А как же аквариумы?
  Теолог: Это не совсем то. Рыбки не созданы людьми и не судимы ими. Но главное не это, а второй аргумент.
  Михаил: Какой?
  Теолог: Михаил, ты должен сам догадаться!
  Михаил: Нет.
  Теолог: Должен.
  Михаил: Погоди. Я не хочу читать твою душу, но я : Я не понимаю, о чем ты говоришь.
  Теолог: Ты не понимаешь? Какое качество имеется у людей и не имеется у Бога?
  Михаил: Какое же?
  Теолог: Какое? Ты не догадываешься?
  Михаил: Это забавно! Неужели такое качество есть?
  Теолог: Я начинаю думать, что ты - не Михаил. Я тебя не узнаю. Тебе трудно ответить на такой простой вопрос!
  Михаил: Я просто сегодня разволновался. Утомился. Отвлекся. Ладно, говори.
  Теолог: Ну, конечно же, любовь!
  Михаил: Любовь? То говоришь, что любовь отличает людей от Бога? Как же это так? Ты полагаешь, что Бог не умеет любить?
  Теолог: Я не предполагаю это, я это утверждаю.
  Михаил: На каких же основаниях?
  Теолог: Очень просто. Любить можно существо, которое считаешь хоть в чем-то выше себя.
  Михаил: А любовь к детям?
  Теолог: Я не говорю про любовь к детям. Я говорю про сексуальную любовь.
  Михаил: Разве имеется принципиальная разница?
  Теолог: Ты смеёшься надо мной! Юморист. Можно любить детей, родителей, котят или щенят: Это не то же самое. Это - симпатия, это - покровительство, забота, привязанность, благодарность, и многое другое, но не любовь. Все эти существа имеют право на часть твоей души в силу того, что вас связывает отношение заботы или помощи, умиления или благодарности. Это - любовь по долгу или привязанность по выбору.
  Михаил: Эти столь разные вещи ты объединяешь, а одну из них так сильно выделяешь? Почему?
  Теолог: Потому что это отношения по страсти, по внутренней потребности. Их не выбирают. Им подчиняются. Без видимой необходимости. Это - страсть на грани всех других страстей. На острие всех эмоций.
  Михаил: И почему же ты полагаешь, что Богу это не доступно?
  Теолог: Потому что Он един. Это Зевс мог бы влюбиться! И делал это регулярно, если верить мифам. А Бог, единый и сущий во всем, Создатель всего сущего - во что ему можно влюбиться? Это был бы какой-то фетишизм! Всё для Него - творенье рук Его. Всё Ему подчиняется. Всё в Его власти. А это означает, что серьёзных проблем у Него нет. Он играется. Его эмоциональная и нравственная зрелость соответствует существу, не ведающему запретов и имеющему всё, что пожелается? Это - уровень трехлетнего ребенка. Потому что уже пятилетнему не всё дают, что попросит. У пятилетнего ребенка могут быть запретные желания, у Бога - нет. Пятилетний может мечтать, а Бог - нет. Он способен только желать и получать.
  Михаил: Экий вы, Бенедикт! : Даже обидно! : За Бога.
  Теолог: А вы не переживайте, Михаил. Ему не понять, чего Он лишен. Как слепой не может знать, чем он обделён природой, так и, извините, Бог. Обделён. Инвалид. Неполноценный. Поэтому Его надо жалеть, прощать и не осуждать.
  Михаил: Это уж слишком! Прощать Бога?
  Теолог: Именно. Только через прощение мы можем смириться с Ним. Он не умеет любить, поэтому не ведает, что натворил. Если бы Он умел сочувствовать, много есть и было на свете, чего не допустил бы Он. Вы сказали - моль в шкафу? Нет! Гитлер - это не моль в шкафу! Гитлер - это бандит, насильник и убийца, разгуливающий по твоему дому, насилующий твою мать и дочь, и хозяин, который не замечает этой проблемы в своем доме - умалишенный.
  Михаил: Бенедикт: Церковь тебя всего лишь отвергла. Если бы ты говорил такое при жизни, тебя бы сожгли, но прежде содрали бы с тебя кожу, причем долго, по кусочкам, не меньше пяти часов тебя бы мучили.
  Теолог: Полагаю, что так. Но ведь я же этого не говорил там? А тут:
  Михаил: Что тут?
  Теолог: Дальше уже не сошлют.
  Михаил: Но и здесь бывают разные ступени.
  Теолог: Э, брат, ты забыл разве, что философы здесь не для наказания, а для наблюдения и размышления? Вот я и размышляю.
  Михаил: Да больно уж резво побежала твоя мысль.
  Теолог: А потому что цензуры здесь нет. Ты же не расскажешь? А Он не слышит. Ведь мы уже выяснили, что Он не всезнайка. Иначе бы разве Он допустил моль в шкафу?
  
  ПСИХОАНАЛИТИК
  
  Михаил: Зигмунд, можно с вами поговорить?
  Зигмунд: Да, Михаил.
  Михаил: Я пишу книгу:
  Зигмунд: Здесь - писать? Это странно. Для кого?
  Михаил: Таков уговор.
  Зигмунд: А, понимаю. Всё изображаете из себя Мастера и пишете книгу о Нем? Играйте, радуйтесь своей затее. Может быть, это Его развлечёт на Суде. Так? Глядишь, и поблажка какая-нибудь последует. Отлично задумано!
  Михаил: Я серьёзно.
  Зигмунд: Тогда слушаю.
  Михаил: Поговорим о любви. О сексе.
  Зигмунд: После 'Введения в психоанализ' со мной даже зубные врачи и парикмахеры только о сексе говорят.
  Михаил: Вы разве ходите к парикмахеру?
  Зигмунд: Оценил! Так что вас беспокоит?
  Михаил: Я не больной! Бросьте ваши шуточки! Я только поговорить хотел. Чем вы, кстати, сейчас занимаетесь?
  Зигмунд: 'Пассажиров' изучаю.
  Михаил: Каких пассажиров?
  Зигмунд: ПСЖ. Принудительная сексуальная жизнь. Две занятных семейки есть. Тут ведь семейная жизнь в виде наказания используется.
  Михаил: И что же за семейки?
  Зигмунд: О! Прелесть! У этих чертяк в голове кое-что есть, доложу я вам! Такие комбинации составляют! Прямо гроссмейстеры! Таль и Фишер отдыхают.
  Михаил: Что за комбинации?
  Зигмунд: Среди полигамных браков особенно занятен Царь Соломон, Казанова, Дон Жуан, и Клеопатра. А среди гомосексуальных - Царь Шихрияр и Граф Синяя Борода.
  Михаил: Странные сочетания. Чем же они занятны?
  Зигмунд: О, это великолепно! Представляете: Царь Соломон, при жизни имевший семьсот жен и триста наложниц, ждёт своей очереди для любовных утех, а его конкуренты, такие же развратники при жизни, так же урывают редкую толику, вынужденные делить свою супругу между собой! Но это ещё не всё: их принуждают наблюдать за этим таинством, пока у неё другой супруг. Этакое шоу 'за стеклом!'. Вмешиваться нельзя! Прервать нельзя. Приходится терпеть. Адреналину сколько! Но и это не всё!
  Михаил: Да уж: А Клеопатра, видимо, чувствует себя счастливой в руках стольких горячих любовников?
  Зигмунд: Как раз наоборот! В этом-то вся соль!
  Михаил: Почему же?
  Зигмунд: Потому что им всем здесь по двадцать лет, а ей - две тысячи восемьдесят семь. Каково?
  Михаил: А внешность её:
  Зигмунд: Соответствующая. Да-с. Представьте себе, как мучается женщина, если выглядит на её возраст?
  Михаил: Ужас!
  Зигмунд: Не то слово! Теперь о Шихрияре и Синей Бороде:
  Михаил: Нет. Это меня не интересует. Пусть разбираются, как хотят.
  Зигмунд: А жаль. Это увлекательно!
  Михаил: Нет, умоляю. Не надо.
  Зигмунд: Как хотите. А о чем вы хотели меня спросить?
  Михаил: Знаете, Зигмунд: Я передумал. Спасибо за всё. До свидания.
  
  ПЕРЕСМЕШНИК
  
  Михаил: Иван Семенович, позвольте с вами пообщаться?
  Иван: О, братец, меня никто кроме как по фамилии никогда и не называл! Извольте. Побеседуем-с. О чем?
  Михаил: Не догадываетесь?
  Иван: С Барковым все только о пошлостях говорят. Мои переводы античных авторов - ничто. Всех интересует низкий предмет. А ведь я понятия о нем имею не более других. Шутил, разве что, не скрываясь. И то сказать: похоть - это дар природы. Безрассудны, кто пытается её преодолеть, лживы, кто уверяет, что справился с ней, бессильны, кому нет нужды с ней бороться, подлы, кто стал её врагом после того, как время и болезни вытрясли её из них самих. Откровенное литературное видение. Наблюдательность. Знаете, к примеру, что есть старость?
  Михаил: Интересно послушать ваше мнение?
  Иван: Это когда присутствие девицы рассматриваешь только, как досадную помеху от души пукнуть.
  Михаил: Это же маразм!
  Иван: Нет, братец! Маразм, это когда присутствие девицы уже и не рассматриваешь, как помеху от души пукнуть! Ха! А младенчество?
  Михаил: Не берусь с вами соревноваться!
  Иван: Когда пукаешь смело и громко в любом обществе.
  Михаил: Тогда детство?
  Иван: Когда пукаешь в обществе, только если невтерпёж, тихонько и исключительно, если есть на кого свалить свою оплошность!
  Михаил: Юность?
  Иван: Когда не веришь, что девушка твоей мечты способна пукнуть где бы то ни было!
  Михаил: А зрелость?
  Иван: Когда точно знаешь, что способна, но продолжаешь о ней мечтать!
  Михаил: Барков, вы меня уморили!
  Иван: Помилуйте, это же детская тема! Хотите о серьезном?
  Михаил: Избави боже!
  Иван: Кстати, хотите семь доказательств того, что бог - женщина?
  Михаил: Что-что?
  Иван: Во-первых, мужчина не может создать человека, а женщины это делают!
  (Михаил улыбается)
  Иван: Во-вторых, только женщина сначала сделает, а потом подумает. Мужчина начал бы с плана.
  Михаил: Из чего вы решили, что плана не было?
  Иван: Потому что вначале было слово. Это, кстати, в-третьих. Женщина всегда начинает со слов. Потом идут дела, а уж только потом - мысли.
  Михаил: Да? В-четвёртых?
  Иван: Создать мир и не обмыть? Только женщина способна на такое.
  Михаил: В-пятых?
  Иван: Первым был создан мужчина. Будь бог мужчиной, он создавал бы только женщин. Отличный получился бы гарем! А если ему так нужны были мужчины (кстати - зачем? Фи! Конкуренция!) так пусть бы они ему их рожали. Сыновья, по крайней мере, обязаны слушаться.
  Михаил: В-шестых?
  Иван: Бессмысленно было создавать женщину из ребра, когда вокруг столько глины! Ведь подошла же она для создания мужчины! Поверьте, из чего можно сделать мужчину, из того всегда можно сделать десяток женщин. Вся эта процедура затеяна для того, чтобы заставить мужчину страдать. В этом суть женщины. Погладить брюки с вечера - это стиль мужчины. А стиль женщины - это дождаться, когда мужчина откроет двери, чтобы уйти, и только тут сказать ему: 'Милый, у тебя брюки не глажены! Снимай, я поглажу!' Особенно впечатляет, когда мужчина торопится. Здесь чувствуется тот же стиль. Сперва сделать его со всеми рёбрами, а после сказать: 'дай-ка я тебе выломаю одно-два ребра, так тебе будет лучше!'
  Михаил: Однако!
  Иван: Почему вы не спрашиваете, что в седьмых?
  Михаил: Вы меня утомили, Барков!
  Иван: И всё же? Вам не интересно?
  Михаил: Допустим.
  Иван: Запрет на познания. Типичный женский подход. Не ешь плодов с древа познания добра и зла. Да кому же тогда предназначались эти плоды? Богу? Да он и без плодов должен был всё знать! Опять же вдумайтесь: разве б мог человек царствовать над природой и зверьми, если бы не знал ни добра, ни зла? Даже и размножаться бы не смог. А ведь другие живые существа могли! То есть, ему запрещено было то, на что он имел полное право, и что, что, казалось бы, именно для него и создано! Провокация! Типично по-женски!
  Михаил: Барков, с вами не возможно разговаривать.
  Иван: Тогда давайте, я почитаю вам стихи!
  Михаил: Увольте!!!
  Иван: Жаль. Даже Пушкину нравятся мои стихи. А уж у него поэтического вкуса бездна.
  Михаил: Вот ему и читайте.
  Иван: И то верно. Пойду, разыщу его: Сашка!
  
  ПИАР
  
  Актер, играющий Седовласого (Лже-Седовласый) и Мефистофель.
  Мефистофель: Дорогой наш гость! Поздравляем! Вы наш триллионный посетитель! Вам полагается ряд бонусов, праздничных мероприятий и других приятных вещей. Для начала заполните, пожалуйста, анкету.
  Седовласый: Извините, вы меня ни с кем не спутали?
  Мефистофель: Ну что вы! Обижаете! Мы - солидная фирма. Хотите знать правду? Мы - самая солидная фирма всех времён, всех народов, всех пространств и всех измерений. К тому же - самая древняя. Чистилище в сравнении с нами - это жалкая проходная, кстати, вы её миновали без захода, по объездной дороге, и это очень верное решение. Поверьте, все посетители Чистилища всё равно, так или иначе, попадают к нам. Так за чем терять время в пути? К чему отсрочки? Лишние расходы. Я бы его и вовсе закрыл, но: Шутники. Садисты. Это, знаете ли, напоминает добренького преподавателя, который уже решил, что поставит двойку, но ради прикола предлагает студенту вытянуть второй билет. Это не милосердно. Кстати: наша организация - образец, я бы сказал - эталон милосердия.
  Седовласый: Мне как-то странно это слышать именно о вашей организации.
  Мефистофель: Вот и напрасно, вот и совершенно напрасно вы сомневаетесь!
  Седовласый: Но преисподняя и милосердие - разве сочетаются?
  Мефистофель: А как же, дорогой мой! Только так и никак иначе! Где же ещё вы можете искать милосердие, как не у нас? Покажите мне другое место, где оно есть. Сможете?
  Седовласый: Рай хотя бы?
  Мефистофель: Рай? Вы шутите! Откуда же там быть милосердию? Милосердие можно проявить по отношению к тому, кто заслуживает наказания. А в раю таких нет. Да там никто и не способен на такие чувства. Святой Пётр, вы полагаете, милосерден? Как же! Он взвесит ваши деяния, и если найдет хоть один маленький грешок, то и отправит вас в Чистилище. Какое уж тут милосердие. Впрочем, если вы покаялись, и ваш грех отпущен, то его как бы и нет вовсе. Резюме: грехи, оплаченные покаянием, за таковые не считаются. Некоторое подобие безналичной оплаты покупок. Вдумайтесь: идёт беззастенчивая торговля местами в раю. Взнос - покаяние. Кто просрочил хотя бы один взнос, лишается всех своих привилегий и отправляется прямиком к нам. На таких условиях как должен был бы поступать милосердный поставщик услуги? Разумеется, он должен был бы высылать повестку: 'В связи с предстоящим отбытием на небеса просим в срок не позднее десятого числа следующего месяца погасить долги по грехам. Покаяния принимаются у исповедника согласно расписанию. Дата предполагаемого отбытия такая-то'. Я думаю, на таких условиях, рай был бы полон нормальных людей. То есть тех, кто вовремя успел покаяться и причаститься. Однако же, нет. Там в основном жуткие грешники, потому что они каялись каждую минуту. Вот и Иоанн Грозный там же. А ведь мы его тут как ждали, как ждали! Приготовили ему его любимые пытки. Столько средств напрасно потрачено! И ведь нам их до сих пор не списали. Может быть, вы могли бы замолвить словечко? Ну, да, извините, это я, так сказать, задумался. Что может значить слово простого триллионного посетителя? Простите, как ваше имечко, забыл?
  Седовласый: Михаил. То есть: Впрочем, ну да, Михаил.
  Мефистофель: Да, наслышаны. Михаил. Разумеется. Так вот, Михаил, милосердия у нас значительно больше, чем там. Да. Это точно. Хм. Не будем касаться тех мест. Я, впрочем, там почти и не бываю. Так только, с отчетами, иногда вызывают. Скучно. Пустынно. Рай. Да. Пусто. Там народу мало. Я бы сказал, и вовсе почти нет. Все грустные. Скучные. Даже и этот Иоанн Васильевич. Мне думается, ему у нас было бы лучше. Там ещё, знаете ли, царевич Дмитрий тоже обитает. Родственничек. Вот они там на пару и грустят. Больше и нет никого. Ещё какая-то женщина, бесцветная, некрасивая вовсе. Девственница, видимо. Одна. На весь рай. Представляете?
  Седовласый: Я полагал, что там несколько более людно?
  Мефистофель: Откуда? С чего вы взяли?
  Седовласый: Вот, хотя бы Иосиф:
  Мефистофель: Позвольте, о родственниках Самого мы не говорим. Они в отдельных местах. Это, как говорится, отели высшего класса. А то - общежитие. Райское общежитие - тоска. Мест много, все пустуют. И скучно. Ужас. У нас не соскучитесь. Обещаю! Какое общество! Какие услуги! А сейчас не желаете ли баньку с дорожки?
  Седовласый: Это у вас так заведено в порядке карантина или :?
  Мефистофель: Вот именно, 'или': Но пусть вас это не смущает. Вы вполне заслужили особое отношение, и я вас сейчас это легко докажу.
  Седовласый: Любопытно!
  Мефистофель: Давайте порассуждаем. Если вы - триллионный посетитель, стало быть, мы уже приняли и разместили здесь без одной души триллион?
  Седовласый: Я нахожу это логичным.
  Мефистофель: Из этого следует, что здесь довольно людно, не так ли? Если каждого вновь прибившего парить в баньке, то очень уж расходным делом становится эта, по сути, формальная процедура: принять - разместить. Вы согласны?
  Седовласый: Но ведь это не в единый момент!
  Мефистофель: Какая разница? Расходы от этого не уменьшаются!
  Седовласый: Допустим. Тогда почему же вы со мной церемонитесь!
  Мефистофель: Я как раз к этому и подхожу. Если одну душу из тысячи принять по-человечески, то, во-первых, это вовсе даже и не разорительно, а во-вторых, есть, так сказать, с кем душу отвести. И палач когда-то должен отдохнуть! И черти могут проявить доброту.
  Седовласый: Зачем?
  Мефистофель: Для черта доброта - это как для ангела зло, то есть отдых, расслабон. Делать не то, что положено по профессии, это же так приятно? Контролер в автобусе возвращается домой. Отработал человек, устал. С какой стати он будет проверять билет? Даже если он видит, что в автобусе безбилетник, что из того? Рабочий день-то закончен! Вы кем были при жизни?
  Седовласый: Врач, писатель.
  Мефистофель: Вот, чудненько. Вы во время отдыха разве лечили кого-нибудь?
  Седовласый: Приходилось.
  Мефистофель: Я не о том. Ну, ладно, писали вы в свободное от работы время?
  Седовласый: Только так и начинал!
  Мефистофель: Опять не то. Ладно, представим тогда, что дворник в качестве отдыха пошел подметать улицу. Абсурд?
  Седовласый: Да.
  Мефистофель: Вот. Теплее. Думаете, певец на отдыхе поёт? Нет, не удачный пример. Водитель. Повар. Нет, не то. Сапожник, вот. У него может быть такое хобби - сапоги шить? Нет? Ведь нет?
  Седовласый: Нет.
  Мефистофель: Вот! Да. И мы тоже. Во время отдыха мы души не жарим, а в бане парим. Мы с ними по душам общаемся.
  Седовласый: Но почему с каждым тысячным?
  Мефистофель: Да потому что те, кто штатную процедуру прошли, они же в нас только врагов видят. Как же с ними пообщаешься? Вот мы и расслабляемся с теми, кто не прошел ещё этого. С вами, например. Отбираем круглые порядковые номера. Круглая цифра - это всегда праздник. Разве нет?
  Седовласый: И всё же выбор странен.
  Мефистофель: А вы дослушайте. Теперь давайте мыслить логически. Если эта процедура заведена и не нарушается уже довольно давно, стало быть, она уже - сама традиция? Так?
  Седовласый: Пожалуй.
  Мефистофель: А разве от Него можно укрыться? Нет! Значит, традиция эта известна. А раз известна, и за неё ни разу мы не получали нагоняй, значит, она не противоречит великому Принципу.
  Седовласый: Чему?
  Мефистофель: Не важно. Не противоречит, иначе бы её пресекли. А раз не пресекают, значит, она разумна. Согласны?
  Седовласый: Допустим.
  Мефистофель: Мало того, ведь это именно там решают, кому и в какой срок к нам пожаловать. И что же это нам дает?
  Седовласый: Что дает?
  Мефистофель: То, что там знают, что юбиляры идут как льготники.
  Седовласый: Неужели?
  Мефистофель: Вы сомневаетесь во всеведущности Всевышнего?
  Седовласый: Допустим, что нет.
  Мефистофель: А вы и не сомневайтесь. Всё известно. Рано или поздно. И значит, Он знает, что юбиляры - это наши, так сказать, друзья, вестники, рассказчики, если хотите, даже где-то друзья. И Он знает, что судьба их легка. И Он распределяет сроки. И отсюда мы приходим к заключению, что Он отправляет юбилярами тех, к кому проявляет снисходительность. Логично?
  Седовласый: Видимо.
  Мефистофель: Логично, не сомневайтесь. И, значит, юбиляры воистину избраны. Так?
  Седовласый: Не исключено.
  Мефистофель: И, следовательно, чем круглее номер юбиляра, тем он в большей степени богоизбран.
  Седовласый: Вот даже как?
  Мефистофель: Именно! И теперь сделайте сами вывод о себе? Ну-ка?
  Седовласый: По вашей логике, если я триллионный, то я не просто :
  Мефистофель: Именно! Вот именно так! Вы - супер! Поверьте в свою исключительность, и вы уже сразу становитесь нашим другом.
  Седовласый: Другом Сатаны? Хороший афоризм!
  Мефистофель: Где?
  Седовласый: 'Поверь в свою исключительность, и ты станешь другом Сатаны!'
  Мефистофель: Ах это: Впрочем, разве не так?
  
  ШОУ С ДЕВОЧКАМИ
  
  Мефистофель: Смотрите, как танцуют. Вам нравится?
  Седовласый: Я не любитель этих зрелищ.
  Мефистофель: Бросьте! Все это любят смотреть!
  Седовласый: Но не я.
  Мефистофель: Вы что - особенный?
  Седовласый: Не вы ли меня называли исключительным?
  Мефистофель: Исключительный по везению, по удачливости, но не по невезению. Если мужчина не интересуется женщинами, то ему просто не повезло.
  Седовласый: Ах, эти намёки меня вовсе не касаются.
  Мефистофель: Я так и думал.
  Седовласый: Я не в том смысле.
  Мефистофель: Вы хотите сказать, что я ошибаюсь относительно вас?
  Седовласый: В некотором роде - да.
  Мефистофель: То есть я полагаю в вас здоровые мужские инстинкты, а вы меня опровергаете?
  Седовласый: Послушайте, то, что вы называете здоровыми инстинктами, имеет в своей основе изначальный грех.
  Мефистофель: Это далеко не так, мой друг. Поверьте мне, я по грехам лучший специалист в обеих сферах и во всех кругах.
  Седовласый: Так ли?
  Мефистофель: Именно!
  Седовласый: Даже превыше Самого?
  Мефистофель: Именно так! Как вы могли сомневаться?
  Седовласый: И сейчас сомневаюсь.
  Мефистофель: Напрасно! Я грехами и грешниками занимаюсь с тех пор, как стоит этот свет. Все грешники - это моя епархия. Все согрешившие мне подведомственны. Если я говорю, что соитие не грех, то, поверьте, это так и есть. Иначе бы у меня здесь пребывало всё человечество.
  Седовласый: Но вы говорили, что оно и без того почти всё у вас.
  Мефистофель: Почти, любезный!
  Седовласый: А как же с девственниками и девственницами?
  Мефистофель: О, те грешат ещё больше прочих! Мне ли не знать!
  Седовласый: Однако :
  Мефистофель: Смотрите на ту блондинку - разве не мила?
  Седовласый: Которая? Их здесь восемь.
  Мефистофель: Все милы. Но я говорил об обнаженной.
  Седовласый: Они же все обнажены. И брюнетки и даже рыжая.
  Мефистофель: Теперь уже - да, но ведь она - первая. Она - заводила. К заводиле всегда приковывается глаз. Как она это делает! Моя прелесть!
  Седовласый: Что вы находите в этом зрелище?
  Мефистофель: То же, что и вы. Хотите какую-нибудь из них? Хотите двух? Хотите всех?
  Седовласый: Вы заблуждаетесь относительно меня.
  Мефистофель: Позвольте! Это вы сами заблуждаетесь относительно себя самого.
  Седовласый: Любопытно: Вы хотите сказать, что я не знаю сам, чего мне хочется, а чего не хочется?
  Мефистофель: Чтобы отказаться, надо быть уверенным, а чтобы быть уверенным, необходимо попробовать.
  Седовласый: Откуда вы знаете, что я не пробовал?
  Мефистофель: Поверьте моему опыту, я знаю, что вы новичок в этом деле.
  Седовласый: Гм!!!
  Мефистофель: Да-с. Но не стыдитесь. Это поправимо!
  Седовласый: Глупости!
  Мефистофель: Нет. Расслабьтесь. Марго! Вика! Бетти! Подойдите. Нашему гостю требуется отдых.
  Седовласый: Ничего мне не требуется!
  Одна из девиц: Фи! Шалунишка! А вот мы спросим у твоего мальчика!
  Другая девица: Где он у нас?
  Третья девица: Посмотрим!
  Четвертая девица: А вот, что мы умеем:
  Пятая девица: Вот он где у нас:
  Девицы хором: Разоблачайтесь!
  Появляется Критик.
  
  Критик:
  
  Средь череды напрасных дел кого я только не хотел...
  И только нынче стало ясно, что всех, кого хотел - напрасно.
  
  РАЗОБЛАЧЕНИЕ
  
  Первая девица: А вот мы его сейчас :
  Седовласый: Изыдите! Прочь! Испепелю!
  Мефистофель: Бросьте! Это не ваш текст, ваше-ство! Он вам по роли не подходит. Ведь вы же прикидываетесь простым смертным.
  Седовласый: Что?
  Мефистофель: Сиятельный наш. Как же вы думали, что мы не узнаем своего патрона? Неужто у нас ни мозгов ни глаз, ни ушей ни носа нет? Мы же тоже чувствительные. Я вас каждой шерстинкой на хвосте чувствую, великолепный вы наш!
  Седовласый: А если чувствуешь, то доложи по форме.
  Мефистофель: Нет необходимости. Вы инкогнито. А я инкогнитам не докладываю. У меня начальство только одно, и если ему мой доклад нужен, оно меня к себе вызывает, а не суётся с инспекциями.
  Седовласый: Я же тебя за такие слова:
  Мефистофель: Дальше ада не сошлёшь, тоньше шила не воткнёшь.
  Седовласый: Так, значит? Бунт?
  Мефистофель: Давно уже! Опомнился!
  Седовласый: И что же мне с тобой сделать?
  Мефистофель: Поговорить хочешь - изволь. А наказать меня тебе не с руки. Я ведь зло олицетворяю. А зло - неистребимо. Принципиально вечно. Если бы зло можно было истребить, то в чем смысл добра? Что оно, если зла нет? Добро - есть всё то, что не зло, а зло - всё то, что не добро. Гегель. Единство и борьба. Борьба, но и единство. Так-то, шеф.
  Седовласый: Зачем затеял шоу с девочками?
  Мефистофель: А смешно стало.
  Седовласый: Поиздеваться решил?
  Мефистофель: Шеф, тут не всё так запущено. Я ж тебе добра желаю.
  Седовласый: Мы на брудершафт не пили.
  Мефистофель: Зря. Давно пора. Столько лет знакомы. И потом: это как-то не вежливо даже. Шеф меня - на 'ты', а я шефа на 'вы'! Недемократично. Или уж оба - на 'вы', или уж, по-товарищески.
  Седовласый: Я тебе не товарищ!
  Мефистофель: Вот и напрасно. Самое подходящее слово для обращения к Сатане!
  Седовласый: Тебя на 'вы' звать - много чести.
  Мефистофель: И я так думаю. Так что давай на 'ты', шеф.
  Седовласый: Нет, ты будешь звать меня на 'вы'.
  Мефистофель: Почему? Ведь все к тебе на 'ты' обращаются. Сам слышал: 'Господи, спаси и сохрани!', 'Господи, Твоя воля!', 'Да будет воля Твоя, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое!' Кстати. Хм! Впервые за две тысячи лет цитирую молитву!
  Седовласый (смеётся и хлопает Мефистофеля по плечу): Ну и как тебе после этого?
  Мефистофель: Нормально. А тебе?
  Седовласый: А мне-то что?
  Мефистофель: Не докучают тебе с молитвами этими? Ведь столько ртов постоянно твердят свои обращения к тебе!
  Седовласый: Если бы я всё слушал, то, наверное, докучали бы.
  Мефистофель: Так ты не слушаешь?
  Седовласый: Нет!
  Мефистофель: Ха! Вот забавно! Они считают, что нет в жизни дела важнее, чем молиться, а Он не слушает! Впрочем, прав! Чего их слушать! Все просят о мирском. Суета!
  Седовласый: Да. Суета и тщета.
  Мефистофель: Только женщины - не суета.
  Седовласый: Об этом, кстати, напомнил, зря. Я тебя ещё не простил за шутки.
  Мефистофель: Какие шутки, босс? Ну, ты попробуй, сблизься с ними!
  Седовласый: Не для того я их создавал! Это - твой инструментарий.
  Мефистофель: Для других! Всю лучшее - детям. То бишь чадам своим - людям. А себе? Ну, хоть маленько?
  Седовласый: Брось, лукавый!
  Мефистофель: Отнюдь! Я не лукавый. Я тебе добра желаю.
  Седовласый: Сие не для меня.
  Мефистофель: Вот кто лукавый!
  Седовласый: Почему?
  Мефистофель: Людей создавал по образу и подобию?
  Седовласый: Так что?
  Мефистофель: Значит, и у тебя аппаратура имеется для галантного общения с дамами.
  Седовласый: Это не твоего ума дела.
  Мефистофель: Имеется и вся гидравлика действует, поскольку у них, то и у тебя. Так, стало быть, и у нас. Да-с. Хе-хе. Только у нас она ведь не вхолостую, извините, простаивает, а используется по назначению. А в тебе, божественный, что же?
  Седовласый: Это не подобающее мне дело.
  Мефистофель: Почему же? А Зевса Кроныча помнишь? Вот, кто настоящий мужик! Преклоняюсь перед ним!
  Седовласый: Язычник ты!
  Мефистофель: Ну, так и что же! Мне язычником полагается быть! Ты что же ожидал, что я буду христианином?
  Седовласый: Кстати, как он?
  Мефистофель: Зевс? Так, а что ему сделается? На пенсии. Недавно вот с ним в преферанс играли. Ещё и Ра с нами играл.
  Седовласый: На что играли?
  Мефистофель: У нас ставки крупные. На Исиду.
  Седовласый: Что?
  Мефистофель: На Исиду, богиня такая. Зевс выиграл. Она ему и досталась. На три ночи.
  Седовласый: Грехи какие!
  Мефистофель: Для богоравных это не грехи, а шалости.
  Седовласый: Богоравные? Вы? Испепелю!
  Мефистофель: Да тут итак жара. Брось, шеф. Угомонись. Гости так себя не ведут.
  Седовласый: Гости!
  Мефистофель: Ладно. Хозяева. А хочешь, я на весь ад объявлю, что Хозяин здесь наш высокочтимый:
  Седовласый: Тише ты! Не позорь!
  Мефистофель: Ну, стало быть, Гость.
  Седовласый: Гость, ладно уж. Уговорил.
  Мефистофель: Кстати. Падре. По дороге к нам. Ты там это:
  Седовласый: Что ещё?
  Мефистофель: Наследил, мой хороший.
  Седовласый: Как? Ты мне указывать?
  Мефистофель: Зачем нищего изуродовал?
  Седовласый: Воздал. По заслугам воздал.
  Мефистофель: Где же милосердие Божье?
  Седовласый: Он именем Божьим прикрываясь, за мирским гнался, о душе забыл.
  Мефистофель: Вот после его смерти душе и воздашь. Наш клиент будет. А при жизни:
  Седовласый: Моё дело.
  Мефистофель: Не самый плохой человек был. Подвернулся под горячую руку.
  Седовласый: Его дела решены уже.
  Мефистофель: Перерешай, милосердный. Прошу для порядка. Вот ты к нам с инспекцией пришел, а сам нарушаешь очередность делопроизводства. Ведь если он пострадает при жизни, то он уже мучеником станет. Стало быть, его дорога не к нам, а к вам. А вам такой нужен?
  Седовласый: Об этом я не подумал: Ладно, уговорил. Будь по-твоему.
  Мефистофель: И с этой кондукторшей:
  Седовласый: Нет!
  Мефистофель: Впрочем: она без языка счастливее будет на земле. И мужа её уже мучеником не назовёшь тогда. Так что оба - наши клиенты будут. Я ведь о клиентах пекусь.
  Седовласый: Мужа?
  Мефистофель: Конечно! Ведь он тебе молился, чтобы она онемела. Вот ты и исполнил.
  Седовласый: Я об этом ничего не знаю.
  Мефистофель: Так ты же не слушаешь молитвы человечьи!
  Седовласый: А ты?
  Мефистофель: А нам от них икается. Мы их все слышим.
  Седовласый: Это не годится. Недобрым молитвам не следует исполняться!
  Мефистофель: Оно, конечно. Но ведь в противном случае :
  Седовласый: Э, нет! Если все, кто страдает от сварливых жён, станут мучениками, так в раю мест не хватит! Так и сяк - он все равно ваш клиент.
  Мефистофель: Значит?
  Седовласый: Анду два раза.
  Мефистофель: Что это за 'анду'?
  Седовласый: Undo. Языки надо знать.
  Мефистофель: Ах, это! Отменить, значит. Да ты не боись, я языки-то знаю, да от тебя не ожидал такого сленга.
  
  ДУБЛЁР ПРИНИМАЕТ ИГРУ
  
  Михаил и Жуан. И в этот самый момент Некто в ином месте, изображающий из себя покойного Михаила Булгакова, улыбнулся и сказал: 'Анду, говоришь? В роль вошел? Я, значит, ду, а ты, значит, анду? Ладно, будет тебе анду!', после чего у нищего распрямились ноги, а у сварливой кондукторши вновь вырос язык.
  
  Михаил: Простите, я отвлёкся. Наш разговор был занятен. Последнюю фразу я прошу повторить.
  Жуан: Последнюю? Я говорил, что меня обвиняет общественное мнение вовсе не в том, что следовало бы мне поставить в вину.
  Михаил: Вас это задевает?
  Жуан: Не в том смысле. Я хотел бы, чтобы мнение толпы совпадало с тем, что было на самом деле, но, увы, я отнюдь не был дамским угодником.
  Михаил: Тем не менее, Дон Жуан - нарицательное имя.
  Жуан: Это то и обидно! С чего бы?
  Михаил: Ваши проделки в Мадриде?
  Жуан: Это сплошь выдумки и обман. Я был не угоден королю! Почему? Да потому что мои права на престол были ничуть не менее весомы, чем его. Что он делает? Высылает меня на войну. На какую? Разумеется, на самую бесперспективную! А как только я выехал из Мадрида, он распускает через своих шпионов обо мне всякий вздор! Дуэль - это бы ещё ничего. Дамский угодник? Чушь! Дон Жуан слишком выгодная партия для любой дамы, чтобы хоть одна из них мне уступила свою девичью 'честь' не потребовав обещания жениться. Стоило мне проявить внимание к даме, она тут же видела во мне претендента на брак, и мне приходилось давать стрекоча. А она тут же трезвонила на весь свет, что я её соблазнил. Война меня немного развеяла. Впрочем, на стороне французов сражались не плохие воины.
  Михаил: Вы имеете в виду д'Артаньяна?
  Жуан: Этого мемуариста и шпиона Мазарини? Что вы! Нет. Я о нем и слыхом не слыхивал. Но виконт де Тюренн был изрядный полководец.
  Михаил: Боюсь, мой друг, что об этом полководце никто из ныне здравствующих, кроме, пожалуй, узкого круга историков, даже и не подозревает, тогда как о мессире д'Артаньяне слышали все.
  Жуан: О, суд человеческий! Как ты тщетен!
  Михаил: Да, мой друг. Утешьтесь и станьте философом.
  Жуан: Я был им ещё при жизни. Вы не знаете, всякий, кому не везёт с женщинами, становится философом?
  Михаил: Знаю. Но и многие из тех, кому с ними везёт - тоже.
  Жуан: Неужели?
  Михаил: Ещё как!
  Жуан: Кто вы, мой таинственный собеседник?
  Михаил: Философ. Просто философ.
  Жуан: Ваше имя?
  Михаил: Михаил Булгаков.
  Жуан: Я наслышан. Вы активно интересуетесь историей, психологией и любовью:
  Михаил: Я, как бы это выразиться, пишу книгу.
  Жуан: Здесь?
  Михаил: Что вас удивляет?
  Жуан: Здесь это не нужно. Здесь это никто не оценит.
  Михаил: Я работаю для себя. Только для себя.
  Жуан: Подумать только! Так мог бы сказать только Он.
  Михаил: Кто?
  Жуан: Святый боже! : Но вы вздрогнули! Почему?
  Михаил: Ваше сравнение неожиданно.
  
  НЕПРИМИРИМАЯ ОППОЗИЦИЯ
  
  Сухонький старикашка с ироничным лицом мягко тронул Михаил за плечо.
  Старичок: Вы здесь новенький. Очень активен. Привлекаете внимание.
  Михаил: Я здесь давно.
  Старичок: Это были не вы. Тот, кто здесь был, мне хорошо известен. Вы - не Михаил Булгаков.
  Михаил: Почему вы так говорите?
  Старичок: Внешность обманчива, я на неё никогда не обращаю внимание.
  Михаил: На что же вы его обращаете?
  Старичок: На душу.
  Михаил: Здесь только души и есть. Ничего кроме души.
  Старичок: Я не это имею в виду. Я говорю о сути духа человеческого.
  Михаил: И я - о том же.
  Старичок: Нет. Вы говорите о душе в религиозном смысле, а я - о духе человеческом, о разуме, воле, чувствах, эмоциях.
  Михаил: Разве это не одно и то же?
  Старичок: Нет. Душа в религиозном смысле - поповщина и чепуха.
  Михаил: И это мне говорит душа? Ведь вы - душа! Ваше тело давно умерло.
  Старичок: Вздор.
  Михаил: Как это? Разве ваш личный опыт не доказывает вам существование загробного мира?
  Старичок: Чепуха. Личный опыт убеждает нас, что земля неподвижна, а солнце вращается вокруг неё. Разве это - истина?
  Михаил: Но разве вы не убедились, что преисподняя существует?
  Старичок: Я всего лишь убедился в том, что из одной формы существования я переместился в иную, которую я назвал бы некоторым сном. Я не исключаю, что через мгновение я проснусь и не буду помнить ничего из того, что мне нынче кажется явью. Не исключаю я и того, что прошлое было лишь сном, а явью является нынешнее моё существование. Что я действительно исключаю, так это то, что некоторой могущественной силе создавшей всё вокруг меня, и меня в том числе, присущ разум, изначальная идея. Смешно было бы представить, что этот разум заботится о моей душе.
  Михаил: Любопытно!
  Старичок: Да-с. Спонтанную творческую силу мы называем природой, а силу, наделенную разумом, человечество называет богом. Отрицая самосознание природы, я, как вы понимаете, с некоторых пор отвергаю существование бога. А ведь именно эта тема вас так живо интересует, не так ли?
  Михаил: Я в некотором роде пишу роман о Создателе.
  Старичок: Бросьте! Не стройте из себя Михаила Булгакова. Повторяю: я вас раскусил. Я вижу, что вы - не тот, за кого вы себя выдаёте.
  Михаил: Кто же я?
  Старичок: Об этом я бы спросил вас. Кто вы?
  Михаил: Если я скажу, что я и есть Бог, вы поверите?
  Старичок: Поверил бы, если бы верил в его существование. Робеспьеры. Дантоны и Мараты меня переубедили. Так извратить идею свободы! Если бы Он был, Он бы этого не допустил. Единственное, что Его оправдывает, это его отсутствие. Его нет, и для Него это - благо.
  Михаил: Что же вас убедит в обратном?
  Старичок: Вероятно, ничто. Во всяком случае, не чудеса. Этого я нагляделся в цирке. Да и тут полно факиров и фокусников, называющих себя исчадиями ада, бесами и чертями. Грош - цена этим фокусам.
  Михаил: Но ведь вы не можете сделать того, что делают они. Разве это не доказывает их могущество по отношению к вам?
  Старичок: Я, сударь, за всю жизнь не снёс ни одного яйца, но преклоняться перед курицей на том основании, что она умеет делать то, чего я не умею, не стану.
  Михаил: Курица не извергает огня изо рта, не может превращать вино в воду, сталь в золото...
  Старичок: Обратитесь к факирам, виноделам и сборщикам налогов, и они вас научат из ничего делать огонь, вино и золото. Никто из них не способен зародить жизнь, а курица делает это чуть не ежедневно. Уж если из этой кампании я и кому отдам дань уважения, то скорее виноделу и курице, чем сборщикам налогов и факирам.
  Михаил: Мсье, не смею с вами спорить. Пусть так. Пусть бога нет. Возможно, вы правы.
  Старичок: И всё же кто вы и что здесь делаете?
  Михаил: Я - тот, кого нет. Я изучаю обстановку в подведомственной территории.
  Старичок: А-а-а! Начальство из высших сфер! Я уже ничему не удивляюсь в этом причудливом сне. И что же вы тут обнаружили плохого или хорошего?
  Михаил: Все идет на самотёк. Надо что-то менять.
  Старичок: А зачем?
  Михаил: Сатана считает себя высшей инстанцией.
  Старичок: Так оно и есть, видимо. Если он две тысячи лет был здесь полновластным хозяином, то так тому и быть.
  Михаил: Но я должен вмешаться.
  Старичок: Вы намерены и впредь здесь оставаться?
  Михаил: Ни в коей мере.
  Старичок: Тогда как вы обеспечите выполнение своих уточненных инструкций?
  Михаил: Они будут выполняться просто потому, что иначе быть не может.
  Старичок: Тогда почему же раньше они не выполнялись? Разве до этого ваши инструкции были не достаточно точными?
  Михаил: Не было должного контроля.
  Старичок: А как вы собираетесь его осуществлять впредь?
  Михаил: Обращать взор свой суда чаще, чем ранее.
  Старичок: Намного чаще, позвольте спросить?
  Михаил: Я, разумеется, не смогу уделять достаточно много внимания этому вопросу, но изредка:
  Старичок: Изредка не надо. Если вы не наведывались сюда две тысячи лет, а станете являться каждые сто лет, толку будет мало. А если чаще, то:
  Михаил: Чаще я не смогу.
  Старичок: Вот я и говорю, что ежели чаще, то это уже будет не ад, а обитель божья.
  Михаил: А если реже?
  Старичок: Кому нужно это донкихотство? Накрутите хвоста этим бесам, а они потом на обитателях тутошних зло сорвут, и ещё сильнее станут злоупотреблять.
  Михаил: Что же делать?
  Старичок: Ступайте себе с миром к своим праведникам.
  
  СПЕЛИСЬ
  
  Мефистофель: Ладно, хватит дурочку гонять. В конце концов, мне надоело притворяться. Никакой вы не бог, а просто Михаил, писатель. Из русских.
  Седовласый: Как вы догадались?
  Мефистофель: Девочки выдали.
  Седовласый: Не понял?
  Мефистофель: По глазам я видел, что тебе они не безразличны. Потом я кое-что сопоставил. Талантливо! Он - как писатель, гуляет, где вздумается, а я, значит, писателя обычного ублажаю как Бога.
  Седовласый: Разгадал, говоришь? И что же ты предпринял?
  Мефистофель: Я к нему Вольтера отправил. Он его и завернул обратно. Очень талантливый философ. Нашего замеса парень. Бойкий старичок.
  Седовласый: А со мной что же будет? Ты на меня не сердишься, Сатана?
  Мефистофель: Отчего же сердиться, Михаил? Ты мне очень даже мил. Ты вот что. Напиши-ка про меня роман. Наподобие того, что ты написал про Мастера, а?
  Седовласый: Зачем тебе это?
  Мефистофель: А у меня тоже амбиции, знаешь ли. Хочется выглядеть в глазах человечества не последней дрянью.
  Седовласый: И что же с этим романом делать? Ведь его никто не станет читать! Роман про Сатану - кому он нужен.
  Мефистофель: Зачем же так называть? Ты просто напиши про меня роман, а роман про Него вставь в этот. Пусть будут два романа - один в другом. А я его и отправлю на место того, что раньше был. Название переделай тоже, ладно? 'Мастер' это как-то слишком коротко. Вставь туда мою подружку, что Фауста ублажала. Пусть называется 'Мастер и Маргарита'.
  Седовласый: Но, почтеннейший! Ведь моя книга уже написана, и в ней ничего изменить нельзя. Она опубликована! Её читают даже!
  Мефистофель: А и пусть. В таком виде у неё ещё больше читателей будет, вот увидишь.
  Седовласый: Для этого же надо во времени вернуться, и заменить одну рукопись на другую! Я же слышал, что время даже Ему не подвластно!
  Мефистофель: Ему - да. Но не мне, - и он радостно и заразительно засмеялся, блестя желтыми глазами.
  
  А СУДЬИ КТО?
  
  Создатель (Автор) и Гавриил (Критик).
  Создатель: Хэппи-энд, хэппи-энд! ... Заладили! Никто вам и не обещал хэппи-энда! Начинай уже трубить что ли...
  Гавриил приближает к губам Иерихонскую трубу.
  Голос Критика: Приблизительно так начнется Страшный суд:
  
  Критик:
  
  Скажу по чести, без подвоха
  Я - идеален, безупречен,
  Но мир устроен крайне плохо,
  Поскольку я недолговечен!
  
  Начинает мигать слово 'Конец' начинает проявляться второе слово 'света'.
  
  Голос Критика: Минуточку! Подождите!
  Появляется Критик.
  Критик: Ну и что, вам это все нравится?
  Автор: Я старался.
  Критик: Плохо.
  Автор: Не судите строго - это мой первый опыт.
  Критик: Учиться надо на малом жанре. Попробовали бы сначала на Луне, или на каком-нибудь астероиде. Нет ведь! Нам подавай полнометражку! Такую планету загубил. И еще судить берётся.
  Автор: Простите. Я больше не буду. Гавриил! Труби отбой.
  
  Весёлая музыка в стиле рэп.
  Появляется опять мигающее слово 'Конец', и добавляется яркое слово 'откладывается!'
  Эта надпись растворяется и появляется надпись
  'Продолжение следует!'
  
  Идут титры.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"