- Как же ты мог предать учителя? Впрочем, чего было от тебя ожидать? Твоя профессия - мытарь, фискал, сборщик налогов. Удивляюсь, как это Учитель взял к себе? Нет другого такого проклятого ремесла, как собирать налоги со своих сограждан в пользу ненавистных римских поработителей. Воистину, кто берет в ученики мытаря, должен ждать предательства!
Петр упрекал Иоанна:
- Как ты мог сбежать? Ты без одежд убежал, голый, по улице, без страха и без совести, выставляя срам напоказ. Настоящий мужчина скорее умер бы, чем так опозорился! И как только мог взять учитель тебя? Как римлянин, прельстившись на красивого мальчика, Он взял тебя. Тебе только виночерпием быть, да разделять ложе со сладострастными правителями, а не с Учителем ходить, терпя голод, холод, нужду, терпеливо снося хулу - всё это не для тебя. Воистину, кто ищет опору в смазливых юнцах, тот сам себе готовит гибель!
Матфей упрекал Петра:
- Как ты мог так скоро позабыть Учителя? Стоило фарисеям показать на тебя пальцем, и ты отрекся от него! Ничего тебе ещё не грозило, только спросили тебя: "Не тебя ли мы видели с ним?", а ты поспешил закричать, что ничего не имеешь с ним общего, не видел, не знал, не ведаешь, кто он. Не для того ли брал Учитель тебя в ученики, чтобы ты Его слово и после гибели Его нес к людям и пострадал за то? А ты отрекся от Него ещё при Его жизни. Вот сейчас там бичуют Его, и думаю я, что больнее всего Ему не от телесных мук, а от мысли, что один из учеников Его отрекся от Него, пока ещё не успели трижды пропеть петухи в округе. Воистину, кто ищет опору в таких нестойких душах, тот понапрасну расточает свои силы и красноречие!
Иоанн, Петр и Матфей - один другого стоили. Предательство и трусость в каждом из них проявилось по-разному. И тут пронесли мимо покойника. Они узнали его, они вспомнили как он любил Учителя. Он не пережил его ареста. Он наложил на себя руки, едва только узнал о том, что Учитель схвачен.
- Наверное, неспроста он убил себя, - изрёк Иоанн.
- Если бы совесть его была чиста, для чего было бы ему убивать себя? - добавил Пётр.
- Тот, что чист душой, никогда не убьет себя, ибо всякий человек дорожит своей жизнью. Только несмываемый с души грех делает жизнь невыносимой, - со знанием дела произнес Матфей.
- Думаете, он также струсил, как и все мы? - поинтересовался Иоанн.
- Наверняка он отрекся от учителя, и не три раза, а все тридцать, - догадался Пётр.
- Я так думаю, что без предательства здесь не обошлось. За деньги люди и не на такое согласны, - произнес Матфей, - ты сказал "тридцать"? Я вот что думаю. Видно, он предал Учителя, и, предав его, отрекся от него тридцать раз. И за это получил деньги.
- Тридцать раз? - удивился Пётр.
- Если бы тебе за каждый раз давали серебряник, ты бы и триста раз отрёкся, разве не так? - сказал Матфей, а потом тихо добавил: - Только тридцати-то никто не давал и не дал бы. Тридцать - это да! Вот та сумма, на которой можно было сторговаться.
- Вы о чем говорите, братья? - спросил Иоанн.
- А ты не понял? - удивился Пётр.
- Мы говорим, что Учителя кто-то предал за тридцать серебряников, отрекся от него, а затем убил себя в раскаянии.
- Кто же это был? - удивился Иоанн.
- Как кто? - рассердился Матфей, - не мы же!
- Мы же до сих пор живы, слава тебе Господи!
- А кто не жив? Неужели?.. - стал догадываться Иоанн.
- Да. Что поделаешь. Как бы ты ни был плох, всегда найдется человек, который ещё хуже тебя. - сказал Матфей, - На этот раз мы его вычислили. Это - Иуда Искариот.
- Вот что, братья, - сказал Пётр, запишите-ка эту историю в назидание потомкам. И про Иуду всю правду напишите, какова бы ни была она горька.
- Конечно, так и сделаем. Писать-то мы не обучены, но найдем кого-нибудь, кто грамоте разумеет, и расскажем ему, чтобы он записал.
- И про себя всю правду непременно напишите, - добавил Пётр.
- Как же иначе? - притворно удивился Матфей, - про себя ведь все люди всегда, во все времена только правду и пишут, он хохотнул, - Кто же про себя выдумывать станет? Да и за чем это? Неужели, чтобы казаться лучше, чем ты есть? Такие глупости никогда и некому не приходят в голову. Уж я все свои грехи распишу, если, конечно, вспомню хоть один.
- Естественно, - добавил Иоанн умное слово, которое только вчера услышал от одного фарисея.