Вокруг рушились башни и стены, опадали листья и высыхали деревья, осыпалось крупными струпьями небо и вздымалась гигантскими волнами земля. Но звуки едва пробивались до моих ушей, а творившийся хаос долетал лишь струями лёгкого ветерка.
Разрушение сменялось созиданием: рассыпавшиеся в прах рощи и дороги оборачивались добротными домами и морскими скалами, мёртвенная пустота сменялась весенней лазурью, а истлевшие дворцы - полноводными реками. И всё по новой: смерть и жизнь, разрушение и созидание, хаос и творение - всё сплеталось в мельтешащую смазанную круговерть, оставляя тревогу и надежду.
А я просто шёл бездумно, не глядя куда ступаю, и инстинктивно прикрываясь руками, когда очередной вихрь бросал в лицо потоки воздуха. Я шел, и содрогающееся беснование на пару шагов вокруг меня утихомиривалось светло-серой дымкой, сквозь которую всё казалось размытым и далёким, долетая приглушённым рокотом и упругим дуновением. Тревога и спокойствие сменяли друг друга, опасности не ощущалось, но не было и уверенности. Я словно двигался по тонкой грани погибели и спасения, всякий раз попадая встык между равновеликими противоположными силами, ошеломляющими своей мощью.
Порой возникали какие-то тени, они мельтешили со всех сторон и исчезали, растворяясь и размазываясь в нескончаемой круговерти. Иногда доносились крики, стоны, смех, плач, угрозы и восхваления. Но они почти тут же утихали, не оставляя ничего после себя.
Я двигался уже бесконечно долго и одновременно осознавал, что только что начал движение. Время мчалось и застывало, а пространство растекалось Вселенной и схлопывалось в микроскопическую точку.
Потом я осознал, что рядом есть кто-то ещё, их двое, они приближаются с противоположных сторон. Подступают совсем близко тёмными пятнами и отдаляются, отбрасываемые силой друг друга, не имея возможности пробиться сквозь спасительную дымку...
И вот они обогнали меня, держась в пределах видимости, и всё больше обретая подобие человеческих фигур. Только учитывая ненадёжное расстояние и сомнительно определённые масштабы, присутствующие были весьма внушительных размеров, даже не смотря на то, что непрестанные вихри терзали их воплощения, пытаясь распылить, разметать, разорвать, и тут же перемешать и слепить что-то новое...
Я решил остановиться и больше не шагал, но понял, что продолжаю двигаться, сам всё больше становясь частью тревожащей и успокаивающей дымки...
Сквозь приглушённый рёв и рокот вдруг стали доноситься ритмичные повторяющиеся звуки, словно кто-то раз за разом повторял одно и то же предложение. Через какое-то время я понял, что звучат два голоса поочерёдно и один из них я мог квалифицировать как мужской, а другой - женский. И не просто женский, а определённо знакомый женский!
- Персия! - Крикнул я в сторону маячащего колыхающегося пятна - того, что справа. - Это ты что ли?!
Я даже не удивился тому, как звучал мой голос - словно на выдохе делался вдох, а на вдохе - выдох.
Грохнуло, полыхнуло ослепительно белым. Дымка впереди треснула сверху донизу и раздалась в стороны. Тут же обрушилась, сминая, разрывая и выжигая глаза, всесокрушающая лавина кипящего хаоса, а барабанные перепонки лопались от ужасающей вселенской какофонии. Но я успел увидеть и услышать:
- Быстро! Хватайся! - Перекошенное словно от боли лицо, взметнувшиеся и застывшие солнечной короной огненные волосы. Всё остальное терялось в грязно-серых косматых вихрях - лишь отчётливо проступала протянутая в мою сторону обожжённая рука. - Скорее!
Я прянул навстречу - сквозь колючий смертоносный ураган, что с лёгкостью сдирал кожу и высушивал кровь. Ухватился, сжал и начал куда-то падать, туда, где ватная пелена надёжно защищала и укутывала, ограждая от разрывающего ветра и раздирающего шума...
- Что же ты так быстро уходишь? - Донёсся мужской насмешливый голос, и мы застыли, точнее даже будет так - мы застряли.
Я уже был в этом уютном тёпло-прохладном нечто, а Персия всё ещё оставалась в бушующем кипящем хаосе. Наши правые руки держались друг за друга мёртвой хваткой, и потому я не мог продвинуться дальше в манящую безопасность. Но я также не мог и бросить её - свою могущественную напарницу, что являлась частью Перстня и даже частью меня.
- И болванчика своего всё спрятать норовишь. - Продолжал насмехаться всё тот же глубокий, но какой-то дребезжаще-противный и одновременно страшный голос, который перекрывал все остальные шумы и пробивался сквозь всё скрывающую пелену.
В следующий миг я почувствовал, как обмякла в моей ладони обожжённая искалеченная рука Персии, а смертоносный гул стал ближе - нас, а точнее, меня вытягивало обратно...
И тут я гневно закричал - то ли вслух, то ли про себя, не важно - главное, что я разозлился. И то верно, понять можно - в моём сне меня же и мордуют! И не важно, что это не совсем как бы сон, и пусть даже совсем не сон, но если в этой неяви можно меряться внутренней силой и волей, то почему бы и не взбрыкнуть! Даже если страшно до обмоченных штанов...
Я заорал, заревел, зарычал, бросая целые сплетения злых огненных слов в направлении того неведомого гада, что причинял боль и страдания мне и моей боевой подруге. Давление ослабевало, и безысходная тоска разжимала хватку. Я и Персия вновь потихоньку проваливались в безмолвное спасение. А когда кто-то там заартачился и решил опять дёрнуть нас обратно, захлестнув многочисленными колючими арканами, я просто представил вокруг всепожирающий пламень и пустил огненные реки навстречу этой сволочи, сопроводив всё это каким-то эмоциональным предложением: то ли 'Изыди, бес!', то ли 'Пошёл ты на...!'.
Всё лопнуло, и наступила тишина. Мягкая, нежная, убаюкивающая. Потом где-то на грани слуха зародились какие-то мелодичные спокойные звуки, и подул прохладный ветерок. Я ничего не видел, только ощущал и наслаждался, а в моих крепких объятиях покоилась Персия, не подавая привычных признаков жизни. Но я отчего-то был уверен, что вот сейчас-то пока всё хорошо, нужно только немного подождать и помычать ей в ухо детскую колыбельную...
'Баю-баюшки-баю, не ложися на краю, придёт серенький волчок...' - в сотый раз прокручивал уже охрипшим даже внутренним голосом, оглаживая свалявшиеся рыжие космы - '...сядет мама на кровать, будет мама горевать...'.
- Ну всё, хватит, - послышалось тихое в кольце моих рук, - я уже здесь...
- Это хорошо, - спокойно ответил я, не разжимая объятий, - это очень хорошо.
- Спасибо тебе, - такое же тихое и немного неловкое, - что спас...
- Я просто сильно испугался. - Её макушка пахнет гарью и полынью, не удержался - чмокнул.
- Знаю, почувствовала...
- Только не сердись...
Мы ещё повисели вот так вдвоём, вцепившись друг в друга несколько секунд или эпох, медленно кружась в мелодичной бесконечности, словно две щепки на чуть взволнованной глади озера, когда она решительно высвободилась и уже знакомо уверенно сказала:
- Всё, всё, дорогой. Ты слишком долго здесь. Давай-ка возвращайся спать.
'Спать?' - хотелось вопросительно удивиться мне, но не успел. Отключился...
Я несколько раз открывал глаза, но сил не было, чтобы проснуться, поэтому вновь на час-полтора проваливался во тьму без сновидений, чтобы уже ближе к вечеру со стоном и кряхтением спустить себя с мягких перин. Ломило и болело практически везде, а лицо так и вовсе горело, будто с него сначала содрали кожу, а потом приклеили заново.
Давали о себе знать полученные в Бридгосте раны - ныли и зудели, отчего хотелось вывернуться наружу...
Мда, хорош правитель, коль просыпается во второй половине дня, да ещё разбитый, словно горький пропойца со стажем. Как бы я ни противился, но всё-таки придётся, видимо, подсесть на 'энергетики' от Перстня, ибо точно без них в таком режиме долго не протяну.
Через час я был умыт, причёсан, одет, снабжён последней оперативной информацией и сопровождён парой личников в Серый зал, который одновременно являлся личным рабочим кабинетом и где, кроме дел, докладов и вороха бумаг, меня ожидал вечерний завтрак.
Волнения в городе улеглись, пехотную тысячу от дворца убрали, но усиленные патрули пока остались. Жизнь ещё не вошла в привычное русло, но обыватели уже не сидели, трясясь, за закрытыми ставнями. Ревдолф, молодец, догадался пустить по улицам и площадям глашатев для успокоения граждан и разъяснения официальной политики партии, то есть - руководства, то есть - меня.
Был объявлен набор в гвардию и даже организованы сборные пункты в ближайших окрестностях, через полдесявницы эти пункты покроют сетью всё Приречье.
Вильдрамм с рассветом во главе пяти тысяч выдвинулся к Тревхольду. Большую часть купцов, ростовщиков и представителей гильдий и посольств выпустили из казематов - перед некоторыми даже извинились.
Я уже доедал каплуна под сметанным соусом, запивая травяным отваром, когда вежливо постучавшись, в дверях возник Эдмор.
- Что ещё? - Буркнул я, спешно дожёвывая, и всё-таки больше чувствуя некоторую вину за собой, что уже не первый день вот так просыпаюсь или прихожу в себя под вечер.
- Ваша светлость, - не доходя до стола положенные три шага, преклонил колено бывший гвардеец, - дозвольте испросить прощения, что прерываю вас...
- Пустое, - отмахнулся я, - докладывай.
- Ваша светлость, - Эдмор поднялся и застыл в почтительном полупоклоне, - его милость Канитгам посчитал, что это важное известие, и потому сразу же послал меня к вам. Прибыл гонец от комлордов Этрира и Илитаса, и от его светлости князя Телеремнара.
- О! - Радостно воскликнул я. - Наконец-то! Пусти. И скажи слугам, чтоб вина принесли - человек явно устал и захочет смочить горло.
Ну что ж, становится всё перспективней и интересней. С надёжными и проверенными полками дела должны пойти быстрей, а противники - стать сговорчивей.