Андрей родился и рос в Ленинграде, нынешнем Петербурге, в семидесятые годы прошлого века. Родители его были инженерами, то есть по понятиям советского времени людьми интеллигентными. Они были начитанны, имели разносторонние интересы, часто посещали театры, музеи, различные выставки. Отец Андрея, помимо сказанного, еще проявлял интерес к вопросам философии, как тогда говорили - "увлекался". Со свойственной им рачительностью родители видели будущее ребенка в получении образования, высшего образования и дальнейшей работе в лоне какой-нибудь науки. Вопрос об особенностях личности ребенка был для них закрыт, ибо руководящим для них всегда было среднестатистическое чувство самосохранения, негласно царившее в обществе.
Дед Андрея воевал на полях Великой Отечественной, имел множество ранений и через несколько лет после войны он умер. Бабушка была из рабочих, отличалась простотой и душевностью и особой лаской по отношению к внуку. Она прощала детские шалости Андрея, часто уберегала его от родительской справедливости, казавшейся ей самой слишком строгой. В такой-то нежной атмосфере и рос Андрей. Рос он ребенком мягким и многие, практически настроенные люди, назвали бы это инфантильностью, но следует вглядеться глубже. Андрей верил в доброту людей. Верил не потому, что кто-то внушил ему это или что он где-то об этом прочитал. Таково было свойство его натуры. Чуть позже многие люди это его свойство посчитали "заторможенностью". Там, где нужно было быстрей бежать и хватать себе, Андрей стоял на месте и наблюдал. По понятиям современной молодежи - "тормоз". Но Андрею не надо было хватать. Он и так имел внутри все, что нужно. Участие в спортивных соревнованиях, конкурсах, вообще в чем-то состязательном не было близко и интересно ему.
Когда люди проявляли явную злобу и агрессию, он верил, что они просто ошибаются и обязательно "отойдут" и одумаются. Злые взрослые представлялись ему просто больными людьми, или людьми, у которых сейчас не идут дела или чего-то пока не хватает в жизни. Ему встречались и настроенные зло дети. О них-то он четко знал - им необходимо повзрослеть и тогда они все поймут.
Другим свойством его натуры была встревоженная душа или, как говорят медики, подвижная психика. Некоторые явления, такие как шум, грохот и огонь, производили на него порой гнетущее и неизгладимое впечатление. Почтовый ящик на лестнице, сожженный хулиганами, вызвал у него эффект катастрофы. Необъяснимая тревога за шаткость мира закрадывалась в него.
Еще в раннем детстве Андрею приснился страшный сон. Видение было следующим: лето, он, толи вместе с родителями, толи не с ними пришел купаться на знакомый по дачному отдыху водоем, окруженный с трех сторон лесом. Сначала все очень мирно и приятно, но неожиданно раздается крик : "Волки!" Все люди в панике убегают, но Андрей убежать не может. Ноги налиты свинцом, он привязан к месту. Андрей остается один, а волки уже выходят на песочный пляж. Андрей с трудом отбегает в сторону и прячется за какой-то ларек. К ларьку подходит волк, осматривает и вынюхивает все вокруг. Андрей каким-то образом видит его. Зубы и глаза волка полны чего-то сверхъестественного. Последней мыслью Андрея перед холодным пробуждением было: "Только бы он меня не заметил. Я ведь не смогу убежать!"
В норму, после этого сна, Андрей пришел только через день. С тех пор свойство снов порой сделалось для него злополучным. Также однажды он испытал сильный испуг, вызванный нежданным вечерним салютом.
Его детская нервность не переходила в патологию, но она говорила о крайней чувствительности ко всему. Такие чувствительные дети часто бывают тонкими и хрупкими физически. И Андрей был таким. Родители отдали его заниматься фигурным катанием. Занятия на коньках начали слегка развивать и укреплять Андрея, но танцы на льду не показались ему мужским занятием и он, с позволения родителей, через некоторое время перешел в хоккей. Правда, в хоккее он увидел много грубости, которая не входила в его понятия о ледовых битвах спортсменов, но он проявлял волю и терпел.
Как ребенок верящий в доброту он был природно скромен. И, как и бывает в таких случаях, влюбленность в девочек доставляла ему немало смущения. Он влюблялся в девочек тихо и беззвучно и не мог с ними даже заговорить. Все оставалось в совершенно неразделенной области.
В старших классах школы он испытал настоящую сильную, первую и, как он сам считал, последнюю любовь. Предметом обожания была девочка из класса старше. Девочка имела очень красивую, стройную, статную для своего возраста фигуру. Красивые прямые ноги никогда не были спрятаны благодаря короткой юбке. Но не это волновало Андрея. Вернее сказать, это его почти совсем не волновало. У обожаемого ребенка женского пола было божественно красивое, прелестное лицо. Именно лицо и только оно приводило Андрея в дрожь и трепет.
Приятель-одноклассник тоже проявлял интерес к красивой девочке и они вместе решили с ней познакомиться. Знакомство почему-то никак не клеилось. Приятель, будучи натурой более прямолинейной, проявлял большую решимость и активность, чем Андрей, и иногда заговаривал с девочкой. Душа его, по всем признакам, не была поколеблена столь сильно. Андрей же, смущенный глубочайшим чувством, впадал в скованность и растерянность. Он бросал взгляды на предмет своего обожания и ощущал, что во рту пересыхает. Девочка тоже отвечала выразительными взглядами, но это не прибавляло смелости Андрею. Что означали ее взгляды - неизвестно. Во всяком случае, у Андрея от этого "общения" пробегали мурашки по всему телу. Замыкаясь в своем чувстве, стесняясь его силы, он скрывал его ото всех. Дома он записывал в тетрадку-дневник количество брошенных взглядов и подсмотренных полуулыбок. В своих скрытых от мира мечтах он надеялся на что-то и тайно верил в ответную любовь, видимо, такую же как у него, непорочную.
Предмет его любви являлся ему во сне. И это вскружало ему голову предчувствием каких-то событий. Днем, после школы, ему казалось, что он сейчас случайно встретит ее. Иногда ему виделось будто бы она мелькнула в толпе среди людей. Тогда сердце его наполнялось решимостью, он разворачивал в уме перед собой возможные встречи и разговоры, наполненные романтикой и героизмом. В школе же, при личной встрече в обыденной обстановке, он опять робел, столбенел и не знал, что делать и что говорить.
Так прошли почти два года. Девочка повзрослела и слегка располнела. Взгляд ее стал более сухим и потухшим. Затем она вдруг исчезла, исчезла так же как и когда-то появилась, совершенно неожиданно. Возможно, ее семья переехала жить в другое место. Андрей не знал куда она пропала, так как сообщений о ней не имел, а спросить кого-нибудь стеснялся. Да если бы он и имел сведения о том куда она уехала, то что бы это поменяло?
Ее исчезновение стало концом целой эпохи. Андрей не знал, как он будет жить без нее. Причем, осознавая свою робость и неспособность познакомиться с ней, он хотел хотя бы просто видеть ее. Ведь еще раньше, когда она еще не исчезла, дни, когда он не видел ее были для него пустыми днями. Поэтому он не любил болеть и негодовал, когда, по-видимому, болела она.
Он твердо поверил, что любить всегда будет только ее и думать всегда только о ней, несмотря на такое горестное расставание. Когда-нибудь... Но где-то он понимал, что это "когда-нибудь" безнадежно и, скорее всего, все кончено.
В следующем году, когда он как-то шагал сумеречным зимним утром в школу, ему показалось, что он встретил свою девочку на перекрестке улиц и она опять улыбнулась. В этом было что-то полу-реальное. Через несколько дней ему привиделось, что он встретил ее во второй раз и он даже начал составлять план, как с ней заговорить. Но на этом встречи-видения прекратились.
Закончилась и вся эта история андреевой любви. Она оставила в его сердце полу-горькую, полу-сладкую отметину, но любовь такого рода и такой силы и не могла сотворить ничего сладкого.
-
Сердце Андрея по-прежнему оставалось живым и жаждущим подвига. Идеалом для него всегда была жизнь героическая, далекая от всяких житейских принципов. В позднем детстве он, например, очень трогательно пережил фильм Марка Захарова "Тот самый Мюнхгаузен". Героическое, в его понимании, всегда было плодом душевных переживаний и духовного труда, не связанного с какими-нибудь природными сверхспособностями. Ко всякого же рода феноменальности он имел устойчивый иммунитет, справедливо видя в этом нечто вроде случайной сенсации.
Краткие и смутные высказывания бабушки о Христе, отдавшем жизнь за людей, зацепились за сознание Андрея еще в раннем детстве, хотя тогда повсюду утверждалось, что самым добрым и лучшим был Ленин. Многое о Христе было как бы открыто ему изначально, с самого рождения. Вообще, мысли о Боге интересовали и часто посещали его. Поэтому Евангелие, которое он прочитал впервые лет в пятнадцать, не оказалось для него чем-то сверхъестественным и радикально новым. Он узрил в нем устремления своей души. И безраздельно уверовал.
Спустя года три в Андрее что-то надломилось. Нет, нет, он не перестал верить. Но та первоначальная чистота его отношений со Христом и с миром была омрачена чем-то. Этому предшествовало еще одно событие.
В душе Андрей с детства верил в некую ровность своего пути. Он надеялся на удачу, на понимание и расположение к себе. И жизнь давала для этого повод. Какое-то время все было действительно достаточно ровно: в школьном учении, в поступлении в художественную школу, в первых творческих достижениях в рисовании, за которые он слышал немало похвал.
Андрей не пошел по стопам родителей. Это было для них, безусловно, непредвиденной коллизией, но видя способности сына и его страстное желание рисовать, они вынуждены были уступить решению судьбы. В Академию художеств всегда поступить было очень трудно. Но и здесь вера не оставляла Андрея. Поэтому, когда, по окончании школы, он сдал вступительные экзамены в Академию, недобрал баллов и не поступил, это событие стало для него своего рода крушением. После этой неудачи он постарался проявить спокойствие, он совсем не собирался сдаваться или унывать. Но в душе что-то довольно сильно изменилось, как будто некий кристалл повернулся своей другой более неказистой гранью.
Восемнадцати лет Андрею тогда еще не было, до призыва в армию оставалось немало времени и он усиленно стал заниматься рисунком и живописью на подготовительных курсах, знакомился с другими абитуриентами, завел дружбу с несколькими студентами.
Среди сверстников встречались мыслящие люди и Андрей сошелся с ними. Родители обратили внимание на его первые мудрствования. Видя интересы сына, отец подбросил ему пару книг по философии. Философия пришлась по вкусу Андрею. Он охотно стал читать Платона, но Беркли или Гегеля понять не мог и не осилил их. В то же время больше места в его внутренней жизни все же занимала поэзия. Много читал он русских и античных поэтов. Его любимыми авторами стали Пушкин, Тютчев, Блок, Есенин. Художественная, творческая жизнь захватила его, но, подспудно, все связанное со Христом оставалось главным. Как знать, если бы не повернулся "кристалл" в душе у Андрея, может философия и не понадобилась бы ему вовсе. Кстати, у Платона он прочитал формулировку "повернуть глаза души".