Жуков Максим Александрович : другие произведения.

Хочется Плюнуть В Море

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Максим Жуков
  
   Хочется плюнуть в море
  
  
  
  
  
  
   ***
  
  
   Обойти себя невозможно лесом,
   Как сплошную боль не поставить в угол.
   Побывав хоть раз под имперским прессом,
   Не пойдешь Толстым за крестьянским плугом.
  
   Дык послухай, друг ( что не стал мне братом ) ,
   Дописав свою без помарок повесть -
   Не носи тоски на лице помятом,
   А неси печаль - что попроще, то есть.
  
   Что вошло легко, то выходит туго,
   По утрам седа в зеркалах Геката,
   Если даже встал в середину круга,
   Все равно стоишь поперек квадрата.
  
   Так ,свернув рога, заплативши вено,
   Воздвигая храм на словесной жиже,
   Испросив руки, преклонив колена,
   Получаешь в глаз... но об этом ниже.
  
   Спой, Боян, о том, как кладут за ворот
   А потом дерут всей дружиной целку,
   Я там был вчера, да не помню город,
   Хоть забил с князьком на прощанье стрелку.
  
   Но для встречи час не из лучших, княже,
   Не бегут на зов по коврам холопи,
   На лице печаль - не белее сажи,
   И на небе темь, какунегравжопе.
  
   Вот и вся любовь, о которой ниже,
   У виска вертеть отучившись пальцем,
   Говорю о том, что родней и ближе,
   Получив серпом по мозгам и яйцам.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1989 год
  
  
   Это тело обтянуто платьем, как тело у жрицы Кибелы обтянуто сетью,
   Оттого-то заколка в твоих волосах мне и напоминает кинжал.
   Если верить Флоберу, то в русских жестокость и гнев вызываются плетью.
   Мы являемся третьей империей, что бы он там ни сказал.
  
   В этой третьей империи ты мне никто и ничто,
   и не можешь быть кем-то и чем-то,
   Потому что и сам я в империи этой никто и ничто.
   Остается слагать эти вирши тебе и, взирая с тоской импотента,
   Обретаться в столице твоей, что по цвету подходит к пальто.
  
  
  
   Если будет то названо жизнью, то что будет названо смертью,
   Когда я перекинусь, забудусь, отъеду, загнусь, опочу.
   Это тело имеет предел и кончается там, где кончается все круговертью,
   На которую, как ни крути, я напрасно уже не ропщу.
  
   В этой падшей, как дева, стране, но по-прежнему верящей в целость,
   Где республик свободных пятнадцать сплотила великая Русь,
   Я - как древние римляне, спьяну на овощи целясь, -
   зацепился за сало, да так за него и держусь.
  
  
  
   В этой падшей стране среди сленга, арго и отборного мата
   До сих пор, как ни странно, в ходу чисто русская речь,
   И, куда ни взгляни, -
   выходя из себя, возвращаются тут же обратно,
   И, как жили, живут и по-прежнему мыслят, - сиречь,
  
   Если будет то названо жизнью, то названо будет как надо, -
   С расстановкой и чувством, с апломбом, в святой простоте,
   Это тело обтянуто платьем, и ты в нем - Менада.
   Ты почти что без сил. Ты танцуешь одна в темноте.
  
  
  
   ***
  
  
  
   Все равно - что Кресты, что Лубянка, что Тауэр,
   Все равно, как марается мысль на устах моралиста.
   Это, малоизвестный в России,
   выходит на венскую сцену Брандауэр,
   Никакого уже не играя Мефисто.
  
   Повстречать человека труднее, чем бога, но вымолвить
   Имя Бога бывает порою намного сложней,
   Когда видишь вокруг то, что видишь, -
   твердишь о богах, что они, мол, ведь
   Не имеют имен и не сходят в Элизиум наших теней.
  
   Только сцена, огни и подобие Гамлета,
   Не того, что в трагедии вывел когда-то Шекспир,
   А того, о котором судить не приходится нам,
   да и нам ли то
   Обсуждать, как Брандауэр образ его воплотил.
  
   Говорят - ничего. Но на фоне тюремного задника
   И у нас неплохие играются роли поднесь.
   И хоть мы родились и умрем
   под копытом у Медного Всадника,
   Но и в каждом из нас, может статься, от Гамлета
   что-нибудь есть.
  
  
  
  
  
  
   ***
  
  
  
   Я переживу свою старость без мутной волны у причала,
   Девицы в купальном костюме, сигары в дрожащей руке
   И шезлонга, -
   Вот павший диктатор, иль нет! -
   получивший отставку министр.
   Гораздо приятней
   склониться над книгой на полузаброшенной даче
   И грустно и звонко
   читать про себя, как слагает стихи лицеист.
  
  
  
  
   ***
  
  
   М.Б.
  
  
  
   Напечатай меня еще раз в этом странном журнале,
   Напиши обо мне, что отыщет дорогу талант.
   Проходя сквозь меня по неведомой диагонали,
   Эти строки замрут на свету электрических ламп.
  
   Ничего-то в ней нет, в зарыдавшей от скорби Психее,
   И какая там скорбь, если нет для печали угла
   В той обширной душе ,что когда-то была посвежее,
   Помоложе, бодрей и, должно быть, богаче была.
  
   Напиши пару фраз о моём неудавшемся жесте,
   О моей неудавшейся паре ритмических па,
   О свободе писать... Но свобода танцует на месте,
   И, порою, лишь там, где танцует на месте толпа.
  
   Уходящая вглубь, оживает под кожным покровом
   Вся венозная сеть, и сетчатка не чувствует свет.
   Все, что было во мне, все, что будет, останется...
   Словом,
   Напечатай меня
   Так, как будто меня уже нет.
  
  
  
  
  
   ***
  
  
  
   Забористей вина бывает только - речь,
   И тайный голосок сквозь волны перегара:
   Она - все та ж: Линор безумного Эдгара...
   И ясные глаза. И волосы до плеч.
  
   В душе повальный срач, и в помыслах - бардак
   И бесконечный спор гаруспика с авгуром.
   Для тех, кто побывал под мухой и амуром, -
   Любая простыня наутро как наждак.
  
   Ты помнишь, как он пел ее и Улялюм,
   И прочую бурду, размазанную в прозе?
   Для вынесших зело, порознь и в симбиозе,
   Любые словеса - потусторонний шум.
  
   Но кто-то говорит, и, значит, надо сечь,
   И выслушать, приняв, как плач или молитву,
   Несказанные им, несхожие по ритму,
   Другие имена, Линор, твоих предтеч.
  
   Да были ли они? Но, видимо, отсель
   Нам их не различить, довременных и ранних,
   Когда тоска, как нож, запутавшийся в тканях,
   Вращается, ища межреберную щель.
  
   Карающий давно изрублен в битвах меч,
   В таких там битвах - нет! - при вскрытии бутылок.
   Пространство смотрит нам безрадостно в затылок.
   Мы входим в сотый раз в одну и ту же - течь.
  
  
  
  
  
  
  
   ***
  
  
   Это ближе к весне. Это плюнул под ноги февраль
   Пережеванным насом,
   Это ветер под кожный покров зашивает зиме эспираль,
   Чтобы вырвать ее самому же потом вместе с мясом.
  
   Это кем-то забитая воздуху в зубы свирель
   Издает непохожие звуки на звуки.
   Ничего не бывает на свете, наверно, серей,
   Чем надетые на небеса милицейские брюки.
  
   Затянись и почувствуешь, как растекается дым
   По твоим молодым и еще не отравленным легким.
   Это ближе к весне. Это день показался простым,
   Незаконченным и относительно легким.
  
  
  
  
  
  
   ***
  
  
   Женщина, я Вас люблю.
   Скучную и непонятную,
   Странную, чуждую.
   Песню затягивая
   Однозвучную,
   Не обладая
   Ни слухом, ни голосом.
  
   Строки причудливо
   Лягут гекзаметром,
   Не обижаясь
   И даже не сетуя,
   Жить - это значит
   По разным параметрам
   Строить фигуру,
   Размытую Летою.
  
   Жить - это значит
   Над водами рейнскими
   Слушать напевы
   Придуманной женщины
   И повторять,
   Не любя и не чувствуя:
   Женщина, я Вас люблю.
  
  
  
   ***
  
  
  
   Обычный день.
   Попытка разговора
   С самим собой начистоту
   Претерпевает неудачу,
   Словно вчерашняя попытка
   В себя попробовать залить
   Чуть больше, чем ты можешь,
   Все же
   Чуть меньше, чем хотелось бы.
  
   Обычный день
   Попытка выжить
   С попыткой сплюнуть в унитаз
   Остатки выпитого зелья,
   Спросить себя : "Как поживаешь?" -
   И не ответить ничего.
  
   Мой друг Горацио, в пылу,
   Не оставляющем в живых
   Ни мать, ни дядю, ни Лаэрта
   С его сестрою и отцом,
   Есть смысл,
   И это - неудача
   Попытки с о с у щ е с т в о в а т ь.
  
   Обычный день.
   На простыне
   Осталась вмятина от тела,
   Напоминающая чем-то
   Не то чтоб формулу тепла,
   Но рядом спящего подвида,
   Имеющего
   Женский пол.
  
   Из сотни тонущих Офелий
   Спасать не стоит ни одну -
   Во избежании безумья,
   Уже совместного потом.
  
   Мой друг Горацио,
   Мой день
   Начнется, как всегда, с попытки
   Подняться и пойти в пивную,
   Где я попробую, как прежде,
   Чуть больше, чем смогу,
   Но всё же
   Чуть меньше, чем хотелось бы.
  
  
  
   * * *
  
  
   Жизнь ушла на покой, под известным углом.
   Затянув ли, ослабив ли пояс,
   Возвращаясь в себя, кое-как, черт-те в чем,
   Ни в былом, ни в грядущем не роюсь.
  
   Жизнь ушла на покой, как слеза по скуле,
   Был мороз, был февраль, было дело.
   И весь месяц мело, видит бог, в феврале,
   Но свеча на столе не горела.
  
   Ни свечой на пиру, ни свечой в полутьме,
   Никакой ни свечой, ни лучиной
   Не осветишь себя целиком по зиме,
   Ни поверх, ни до сути глубинной.
  
   Возвращаясь в себя, забирай же правей.
   Забирая левее на деле...
   Не мело в феврале - ни в единый из дней.
   Нет, мело! Но мело - еле-еле.
  
   Жизни не было. Так самый трезвый поэт
   Написал на полях - видно, дрожжи
   Со вчера в нем еще не осели, - иль нет! -
   Это я написал, только позже.
  
   Только раньше еще, но в который из дней -
   В феврале ли, в апреле, в июле?
   Жизнь ушла на покой - так-то будет верней.
   Жизнь ушла - и ее не вернули.
  
  
  
  
   ***
  
  
  
   Наш роман с тобой до полуночи,
   Сука здешняя, коридорная.
  
   А.Галич
  
  
   Чьи-то лица припомнятся,
   Кто-то ближе подвинется, -
   Это просто бессонница
   И чужая гостиница.
  
   Как жила? Припеваючи?
   Не в особом экстазе ведь,
   Расскажи мне о Галиче,
   Если сможешь рассказывать.
  
   Может, все перемелется,
   Может, снова навалится, -
   Не вдова, не изменница.
   Не дала... Что печалиться?
  
   Не княжна, не снегурочка.
   Светит тусклая лампочка.
   Ты ждала его, дурочка?
   Не воротится, лапочка.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ***
  
   Полаять, что ли, на луну?
   Да не поймут, пожалуй, люди.
   Они так любят тишину,
   Преподнесенную на блюде.
   Из раннего
  
  
  
  
  
   Белый день заштрихован до неразличимости черт.
   Я свернул у моста, а теперь мне, должно быть, налево...
   Словно Кай, что порвал за свой век больше тысячи Герд,
   Я заделал себя так, как вряд ли смогла б Королева.
  
   Нынче ветрено, Постум, но что они значат - ветра,
   С совокупностью их, с направлением, с силою, с розой?
   Не пришедших домой тут и там заберут мусора;
   Что рождалось стихом, умирает, как правило, прозой.
  
   Ничего никогда никому не хочу говорить,
   Повторяя себе вопреки непреложное: " Скажешь!"
   До того перепутана первопричинная нить,
   Что ее и петлей на кадык просто так не повяжешь.
  
   Нынче ветрено, милый. Как следствие - вот тебе на:
   На мосту ни зевак, ни гетер, ни блуждающей чуди,
   И, как в детских стихах, фигурируют те же: луна,
   Тишина и т. п. И ее преподносят на блюде.
  
   С чешуей покрывает по самое некуда вал
   Никакого житья - все равно, будь ты поц или гений.
   Я живу у моста .Я на нем никогда не бывал,
   И считаю, что это одно из моих достижений.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   СЛАВЕ ЦУКЕРМАНУ
  
  
   На стыке двух культур - культуры никакой,
   Все вывезено лучшее отсюда.
   И вот твоя строка, не ставшая строкой
   В реестре прочих строк, ни Торы, ни Талмуда,
   Бросается в астрал, кончается тоской,
   Расцвеченной по грудь огнями Голливуда.
  
   В остаточной связи, на разных полюсах,
   По эту и по ту регалию стакана,
   Когда звучит рояль Бетховеном в кустах
   И капает вода из сорванного крана,
   Отчетливо паря на девственных листах,
   Рождаются слова Великого романа.
  
   Великого? Уволь. Пройдя по косяку
   Бессмертия, на борт пустыми вынув сети -
   Не потому, что, мол, плохому рыбаку,
   Как трепетной мадам , не любящей при свете...
   Скорее,- как тебе напишут на веку,
   Оно так и пойдет - рядком по киноленте.
  
   Выходит , так и есть: Вселенная - бордель,
   Космический притон для спермовыжималок,
   Лесбийская стезя... Но все же - неужель
   У прилетевших к нам (для пересчета палок),
   Мелькнувшим в облаках, раскрашенных под Гжель,-
   Божественный инстинкт, как наш, угрюм и жалок?
  
   Покуда не зажглась заштопанная ткань
   На облаке души , в штанах ли, без штанов ли,
   Не свой видеоряд попробуй раздербань,
   А таинство любви , лишенной сна и кровли,
   Которой все равно необходима дань
   Сердечного тепла - в разгар порноторговли.
  
  
   МОРЕ
  
   Хочется плюнуть в море.
   В то, что меня ласкало.
   Не потому, что горе
   Скулы свело, как скалы.
   А потому, что рифма -
   Кум королю и принцу.
   Если грести активно,
   Можно подплыть к эсминцу
   Или к подводной лодке,
   Если они на рейде.
   Можно сказать красотке:
   "Поговорим о Фрейде?" -
   Если она на пляже
   Ляжет к тебе поближе.
   Море без шторма гаже
   Лужи навозной жижи.
  
   Шторм - это шелест пены,
   Пробки, щепа, окурки,
   В волнах плывут сирены,
   Лезут в прибой придурки.
   Мысли в мозгу нечётки,
   Солнце стоит в зените,
   Даже бутылку водки
   В море не охладите.
  
   Кожа в кавернах линьки.
   На телеграфной феньке
   По телеграммной синьке:
   "Мамочка,
   Вышли
   Деньги".
  
  
   Между пивной направо
   И шашлыком налево
   Можно засечь сопрано
   Глупого перепева
   Или эстрадной дивы,
   Или же местной бляди,
   Словно и впереди вы
   Слышите то, что сзади.
  
   Роясь в душевном соре,
   Словно в давнишних сплетнях,
   Даже когда не в ссоре
   С той, что не из последних,
   Сам за себя в ответе
   Перед людьми и богом,
   Думаешь о билете,
   Поезде, и о многом,
   Связанном в мыслях с домом,-
   Как о постельном чистом.
   В горле не горе комом -
   Волны встают со свистом.
  
   Море .Простор прибоя.
   В небе сиротство тучки.
   Нас здесь с тобою двое.
   Мне здесь с тобой не лучше.
  
  
  
   * * *
  
   Словно "Буря и натиск", когда не по Гёте, а так,
   Недалече от мест, где живет по наитию Пригов,
   Я пишу на манжете твоем, как на чистых листах,
   Как люблю и привык, авторучкой полжизни продвигав.
  
   Так, по ходу годин, мой оцепленный розами, мозг
   Выдает на гора (и пока не увял вместе с ними).
   Наводя по утрам, по привычке, сомнительный лоск,
   Я мараю стихи, что не выглядят, даже, моими.
  
   Монологами Федр - не заменится пение Муз,
   Но попробывать можно, и я, лишь бы как, попытаюсь.
   А тебе все равно, только б был хоть какой-нибудь вкус.
   Иногда он сдает. И нередко. Что сделаешь? Каюсь.
  
   Так высокая речь, для того чтобы выйти в тираж,
   Переходит на сленг окосевшего в баре бой-френда,
   Так идут напролом , критикуя чужой макияж,
   Так сжигают мосты. Так рождается микроЛЕГЕНДА.
  
   Заходи же ей в хвост эскадрилией, полной любви,
   Где в казарме тишком до полуночи дрочат пилоты.
   Многоточий в судьбе - словно лишнего спирта в крови,
   У того, кто набрал, бог весть где, перед сном обороты.
  
   Недалече от мест... Недалече от эдаких мест,
   Где болит до сих пор позабытая в юности рана,
   Я несу, день и ночь, свой писательский маленький крест.
   Эскадрилия спит. И ее поднимать еще рано.
  
  
  
  
  
   Построившим Второй медицинский институт
  
  
  
  
  
   Для построивших Мед несущественно - верх или низ, -
   При скольжении мини
   Его коридорами: если
   Перепонки видны,так пускай будет виден сервиз, -
   Вот такие дела, - как в гинекологическом кресле.
  
   Если подиум тверд, то как воды, по коим ступать
   Не дано без понтов: медицинские зыбкие хляби.
   Но у вечности здесь не впервой под ножом воровать
   И запутывать след, лебезя и рыдая по бабьи.
  
   Для построивших Мед с поволокою мрамора стен,
   Навещавших толпой ежедневно пивную палатку
   Ниоткуда - для них - и с любовью, точнее - затем,
   Чтобы сверху прижать, как к проколотой кожице ватку,
  
   Свою речь и свою не совсем нецензурную брань;
   Даже выбор дорог между жизнью и смертью - не выбор!
   Где теперь каждый день препарируют всякую дрянь,
   Крыл бригаду прораб - кайфоломщик по жизни и пидор.
  
   Для постороивших Мед - констатирую: Мед, а не Мид, -
   Там, где Бакулев-стрит упирается лесом в холмину, -
   Я любил тебя так, как другими любимою быть
   Можешь тысячу раз и еще тыщу раз вполовину.
  
   Для построивших Мед, увлеченных вселенской игрой,
   Не имевших имен, но по имени Н.Пирогова,-
   Если жизнь только миг - первый миг, - то за ним и второй
   Будет миг или час. А потом - ни того, ни другого.
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Где подрались скинхед и хачик
(Из-за чего - пойди спроси),
Там потеряла Таня мячик,
Когда платила за такси.

А ей налили полстакана,
А ночка темная была.
Она запела про ивана,
Но все же с хачиком пошла.
  
  
  
   ***

Светлый путь в направлении храма сегодня закончен почти.
Быть точнее:не путь, а попытка и поиск его.
То ли крест до звезды не по силам детине нести,
То ли повод волхвам на халяву бухнуть в Рождество.

И пока на хребтине чужой чья-то треплется плеть,
И тебе пару раз, как ни ныкайся, перепадет.
Не одна еще, видно, рука по прошествии лет,
Выполняя наказ, под сурдинку гвоздем прорастет.

Только роздан всем страждущим
Чудом размноженный хлеб,
Только рыбой несет от промежностей
Бывших гетер,
Кто единожды сделался зряч, тот уж дважды ослеп,
Обреченный блуждать в темноте лабиринтами вер.

Взять постелю свою и пойти завалиться в шинок,
На литовской границе задумав прикончить царя.
Всякий путь нехорош для неверно поставленных ног,
Что-то в роде таком и поведано было - зазря.

Мирно воды струит в недрах сточной трубы Иордан,
Он везде ведь один, словно Лета и сказочный холм,
Где распяли Его, умудренного не по годам.
И навис горизонт поперек набегающих волн.
  
  
  
  
  
   * * *
  
   На улице алкаш одет не по погоде.
   Уже к семи часам становится темно.
   Сказать ли о себе? Сказать ли о народе?
   Не все ли нам равно.
  
   В наручниках тоски, в машине милицейской,
   Непойманный-не вор закурит натощак.
   Спаситель говорил... и выговор еврейский
   Картавое руно над ранами вращал.
  
   И все-таки шкала задуманного кода,
   Как некий люминал, растаяла в крови.
   Я позабыл теперь названье эпизода,
   Где некогда сыграл подобие любви.
  
   Давно плюет в стакан другое поколенье,
   Которое поймут, дай бог, через века,
   Да будет славно дум высокое стремленье!
   И рифмы к ЖКХ.
  
   И, выставлен на стрем в осеннем камуфляже,
   На улице дрожит незавершенный стих.
   Что мне твои шаги и топот третьей стражи,
   Когда мой третий рим до первой стражи стих.
  
  
  
   Сонет с тотточием
  
  
   Живя на первом этаже,
Вот-вот опустишься в подвалы:
Ведь на сортирах есть уже
"М/Ж" - мои инициалы.

В глазах чернильная мазня -
Вином забрызганные строчки.
Пришла весна, и у меня,
Как на ветвях, набухли почки.

..........................................


Я это все пишу тебе
Под утро, медленно трезвея.
Пигмалион и Галатея -

Мы не подходим по резьбе.
И в Ж отосланный тебе я,
Как М, ответствую на Б .
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"