Вторая половина пути до аэродрома прошла в тягостном ожидании. Песен не пели, да и шутили значительно реже. Чувствовалась какая-то напряжённость. Ближе к полудню солнце окончательно скрылось. Колонна растянулась, как жирная неповоротливая гусеница. Грязно-зелёная и пятнистая с множеством лапок, затянутых в сапоги и высокие кожаные ботинки. Обе машины с трудом передвигались, подскакивая на ухабах. Нас гнали туда, куда добровольно не поедет ни один человек. Туда, где ещё недавно проходила кровопролитная война, отбросившая привычные представления о добре и зле. Сержанты контролировали каждый наш шаг. Они не скрывали своего облегчения, ведь теперь, на открытой местности, мы были, как на ладони.
За бетонными преградами заброшенного блокпоста - по крайней мере, таким он показался - полуразрушенный, без часовых − замаячили низкие крыши домов и уныло поникшие винты вертолётов. Один из них, крепко сбитый, брюхатый, точно женщина на сносях, готовился взлететь. Наши машины достигли палаток, когда туча мокрого песка обдала солдат. Палатки заколыхались вместе с деревьями. Вертолёт, покружив над аэродромом, вернулся в тесный круг горемычных коллег. Охваченные тревогой солдаты зашептались, провожая глазами чудо конструкторской мысли.
- Вот это да! - раздался радостный возглас Щербатова, всю дорогу не проронившего ни слова. - Ты видишь?
- И вижу и слышу, слышу, - отозвался я, с любопытством разглядывая вертолёт, − но никак не могу взять в толк, как на таких тяжеловесах можно летать. Он, вообще, сколько может в себе унести?
- Грузоподъёмность у Ми-26 до 20 тонн, - объяснял Павел, - внутри может разместиться почти сотня десантников. Вертолёт практически нельзя уничтожить. Я читал, год назад в районе аэропорта Северный подбили такую махину. Несмотря на пробоины, её удалось посадить. Удивительно, но никто тогда не пострадал. Чего не скажешь о другом испытании, которому подверглись "двадцать шестые" при разборе завалов на Чернобыльской АЭС. Перегруженные свинцовой защитой, они выполняли сложные монтажные работы. Пилоты работали на пределе возможностей, и один из них зацепился за металлические конструкции. Авиатор успел выбраться, но в суматохе запутался в стропах парашюта и при приземлении сломал обе ноги. Он скончался всего в нескольких сотнях метрах от станции, где как раз находилась группа дозиметристов.
- Почему ему не помогли? - удивился оглушено Щербатов.
- Потому что это Чернобыль и его главный враг невидим, неслышим, неосязаем. Он распознаётся только по треску дозиметра.
- А остальные пилоты?
- Они не пострадали. Мужественно закончили смену и только потом со всеми почестями предали земле коллегу вместе с обломками облучённого вертолёта.
- Похоже, эти мастодонты те ещё живчики. Какие, интересно, в них бились сердца? - спросил я всезнайку.
- Ты наверно имел в виду двигатели? - уточил Павел и тут же меня огорошил, - они, твои одногодки - их производство было запущено в 1982 году на "Моторостроителе", сейчас это расположенное на Украине запорожское предприятие. Не хочу сказать, что это большая проблема для содержания этих машин но, учитывая политическую ситуацию в соседней стране, у нас озаботились созданием собственного мотора. Возможно, даже более мощного и выносливого.
Вертолёт как-то не слишком уверенно приземлился. Видимо, что-то в нём барахлило. Или же в кабине восседал новичок. При посадке раздался тяжёлый удар, от которого нас едва не подбросило. Винты громоздкой машины ещё неохотно сбавляли скорость вращения, подымая с земли последствия вчерашнего ливня, а пилот уже вылез наружу с тем, чтобы что-то проверить. Постепенно мельчайшая водяная пыль улеглась и около взлётной полосы развиднелось. Я без труда разглядел того, кто так лихо десантировался. Как и подозревал, им оказался моложавый мужчина возрастом около тридцати - к нему бросился закованный в кожу механик с чемоданчиком инструментов. Судя по тому, как он им размахивал, моложавому собирались устроить серьёзную взбучку.
Саша достал блокнот и протянул мне со словами:
- Забери, пока не забыл.
- Оставь себе. Ты же хотел что-то переписать? Мой адрес на обороте.
Щербатов кивнул.
Мы шли в хвосте "гусеницы" вшестером - Сергей, Саша, Павел с двумя товарищами и я мимо палаточного городка к взлетной полосе военного аэродрома. На нашем пути встречались многочисленные группы солдат. Немного тревожные лица озарялись лучами надежды.
- Эй! Астрахань есть? - не выдержал старший сержант.
- Да, с Эллинга...
- А мы с Красного Яра!
Ребята из передних шеренг последовали нашему примеру. От командиров мы не раз слышали, что земляк - это олицетворение дома, родителей, друзей и знакомых. Это прикосновение к самому заветному и дорогому. Найти земляка на пороге войны - значит, обязательно вернутся домой целым и невредимым. А кто хочет смерти? Только безумцы. И хотя наши глаза лихорадочно горели, а движения получались несколько скованными и импульсивными, мы не были душевнобольными. Потерянными, да лишёнными крова, а ещё все, как один, суеверными.
Местность не отличалась разнообразием. Попросту говоря, здесь не на что было смотреть. Степь - она и есть степь. Изредка огромными прыжками, через дорогу перескакивали шары травы перекати-поле.
- И у нас в степных районах такие есть! Только размерами больше, - выкрикнул я, стараясь догнать один из шаров, так как я делал раньше - ещё в детстве. Мы с дедушкой нередко собирали грибы возле дач, и там с лесными массивами у реки уживалась "пустыня" − так я её называл, тыча детским пальчиком в очертания горизонта. Как то раз мы набрели с ним на обломки воздушной посудины и долго гадали, что это могло быть. Дед предположил - это спутник, я же с весьма скудным багажом знаний, пролепетал: "сималёт" и притащил на дачу маленький фрагмент от него. Потом меня попросили от него избавиться, и я зарыл его подле дачи с тем, чтобы, когда повзрослею, его откопать и разобраться в надписи, что значилась на обломке. Странно, что я вспомнил об этом именно сейчас - накануне поездки.
Мне хотелось ловко отправить перекати-поле в сторону кружащих в небе винтокрылых машин, но попытки не увенчались успехом - все шары двигались слишком быстро. Мой мальчишеский запал скоро иссяк, не смену ему пришла неопределённость. Я снова оживил в памяти тот обломок. Мне кажется, точно такая же надпись мне только что где-то встречалась...
Прозвучала команда "перекур". Сергей, не позволяя нам разбредаться, показал в сторону участка земли близ аэродрома, где расположилась колонна. Машин наших мы поблизости не обнаружили. Скорее всего, они укатили в направлении палаточного городка, от которого нас отделяло около километра. Зал ожидания аэродрома в Моздоке из-за нелётной погоды едва вмещал всё пребывающие группы военнослужащих. Многих солдат, ожидающих вылета в Чечню, размещали в заброшенном ангаре. Нам предложили обустроиться фактически на взлётной полосе, обрамлённой редкой растительностью.
Майор надулся Соловьём-разбойником и скомандовал, со свистом выпуская воздух из лёгких:
- На первый-второй ра-а-асчитайсь!
Один из солдат, на котором форма висела, будто на хлипком сельском заборе, вздрогнул и открыл глаза. У меня ёкнуло - да это же астраханец... Равнодушный ко всему и ленивый, он нередко дремал в свободное время, несмотря на запреты сержантов. Мы вместе служили в учебной части. "Фамилия у него странная - не то Саланчук, не то - Сидорчук" - попытался я вспомнить. Его бесцеремонно согнал с насиженного места Сергей и, подгоняя других, сам прибился к едва держащимся на ногах солдатам.
Майор, прохаживаясь мимо ребят, придирчиво оглядел их внешний вид.
- Понаберут всякий сброд... Небритые, грязные... Где вас таких откопали?
Он остановился возле Сергея. Нахохлился и покачал головой, медля с замечанием, что вертелось у него на языке. Наконец-то у меня появилась возможность лучше рассмотреть майора, его чуть припухшее матовое лицо, густые брови, лишённые блеска глаза, ухоженные усы. Это лицо, почти как замасленный блин округлое и спокойное, мгновенно преображалось, когда произносилась очередная едкая реплика:
- Что у вас за вид, товарищ старший сержант? Брюки не глажены, ботинки не чищены, морда не бритая, как пятилетний.
Он перевёл взгляд, на Павла.
- Вот, совсем другое дело. И подворотничок чистый...
- А ты чего лыбишься? Фамилия?
- Рядовой Луков!
- Кто-кто, Жуков?!
Майор удивлённо уставился на меня.
- Луков, товарищ майор.
Меня бросило в жар. Представилась отличная возможность рассказать о рукоприкладстве, про изгнание за правду в Чечню и про наручники в поезде. Но по суровому взгляду Сергея я понял, что делать этого не стоит.
- Ла-а-адно, - протянул майор, проходя дальше. - По причине нелётной погоды на "взлетке" яблоку негде упасть. Сами видите, что здесь творится: контрактники, отпускники, срочники - всем нужно попасть в Ханкалу. Будем ждать прояснения погоды.
- Предоставьте мне списки солдат для полётного листа. Когда очередной борт окажется готов к вылету, все должны быть на месте, - и уже обращаясь ко всем, потребовал - Никуда без моего ведома не отлучаться, ясно?
- Так точно! - хором ответили мы.
- Ра-а-азойдись!
Парень в мешковатой одежде сразу же повалился на мокрую низкую траву и захрапел, перебирая губами соломинку. Она вертелась у него во рту, как карандаш в бездонном жерле стакана, но что удивительно, не тонула.
- Умаялся, бедняга, - прошептал Павел, выдёргивая из "стакана" соломинку. Храпящий, не заметив пропажу, продолжил терроризировать наши уши. Так что пришлось его чуть качнуть. Со странным бульканьем - видимо, тот успел где-то напиться воды или чего крепче, затих. Павел же скосил взгляд на Сергея, обходившего солдат и что-то им объясняя.
- И чего он на меня взъелся? - недоумевал Павлик.
- От того, что ты у нас чистюля. Когда успел подшиться?
- Да пока вы с Сашей стишочками баловались.
Щербатов тем временем просматривал мой блокнот в позе лотоса. Выглядело это несколько необычно, всё-таки Сашка к восточным людям не имел отношения, но с другой стороны, не имея других вариантов, этот казался самым приемлемым.
- До сих пор читает. Грамотный парень, - заключил Павел, выбирая подходящее место для привала. - Ни тебе стульев, ни деревьев...
- Ты что, на природе никогда не был?
- Редко. Я, ведь, городской житель. У нас в Москве такая круговерть - то работа, то дом... Суета, знаешь ли...
- Смотри, а твои кореша тоже расположились лотосом, как Санёк.
- Неплохо устроились парни, - похвалил их Павел. - Я смотрю, даже портянки не перемотали после перехода.
- Глядя на знакомые дали, не хочется отвлекаться на столь незначительные неприятности, - философски произнёс молодой парень с веснушками на лице. - Дело в том, что природа в Моздоке напоминает Ростовскую, те же поля, та же растительность, только речки не видно. Я сам с Ростова-на-Дону.
- Наверно, по дому скучаешь? - спросил его Павел.
- Скучаю.
Парень в веснушках приуныл:
- Сегодня во сне видел мать. Она плакала.
- Дурной знак, - отозвался Щербатов, подходя к нам. - Тем более перед вылетом. Эй, хорош делать вид, что "мамку потерял".
- Я не потерял! - вскричал готовый разрыдаться конопатый юнец.
Я понимающе посмотрел на него, взволнованного. То был настоящий солдат, подвижный, тёртый в походах крепыш с багровым от негодования лицом. Саша поделился с ним сигаретами, а я подошёл к Павлу и спросил:
- Ты у нас, вроде, всезнайка? Скажи, сколько в этом году сбили "вертушек"?
Павел машинально сжал кулаки.
- Нисколько, - прошипел он, как испорченный кран.
- А если честно? - продолжал допытываться конопатый. Вид у него был такой, будто ещё чуть-чуть - и действительно слезу пустит.
Павел достал из кармана сотовый телефон в мощном противоударном корпусе и добавил:
- Можно проверить...
Мы изумлённо уставились на него. Такие телефоны в 2002 году продавались только в крупных торговых центрах.
- Павлуша, дай позвонить,- нарушил я затянувшуюся паузу.
- Это не мой, а родителей. Да и деньги закончились, - уклончиво произнёс он, убирая дорогую игрушку в карман.
Мне показалось, он что-то не договаривает. Общительный начитанный парень с дорогим родительским телефоном явно мог избежать поездки в неизвестность, которая, возможно, только его одного не тревожила.