- Ути-пути, какой малыш, какие у него глазки красивые, зелёненькие; ну, точно тебе говорю, Ксюха, девки его любить будут... - Оля игралась с малышом, щекотала его, чмокала в лобик, то и дело откидывая назад пряди светло-русых волос, да изредка одёргивала кофточку светло-зелённого цвета, которая, по мнению Ксюхи ей была великовата. Малыш улыбался, гукал; он уже мог немного ходить, но больше ползал, что вызывало умиление у родителей, как впрочем, и все остальные его поступки.
Да, будут... будут - сказала невнятно Ксюха. Вот уже много месяцев после рождения ребёнка, мысли о том, что стало несколько больше желаний мужа, не давали ей покоя. Мысли эти, хотя и не такие сильные, то появлялись, то исчезали, но были неотступны как полуденное солнце в жаркий летний день.
Ксюха обвела взглядом кухню, про себя отметив, что обои уже давно пора было поменять. Квартира была самая обыкновенная, ничего примечательного; прихожая, кухня, зал, две комнаты, ванная. Обои бежевого цвета, стандартная мебель.... Выделялась лишь высокая китайская ваза у самого входа в зал, которую изготовил Ксюхин отец большой любитель лепить из глины. Ксюха собиралась делать уборку и даже принесла в прихожую швабру и ведро мыльной воды, но тут пришла Оля.
Барсик, пошел прочь - сказала Ксюха самой обычной собачонке, любимице своей матери, Лидии Петровны, которая завела её после выхода на пенсию; везде гуляла с ним, кормила, поила и имела в нем друга, хоть и безмозглого, но всё же живого, виляющего хвостом и встающего на задние лапы. Пёс проявлял интерес к малышу, скакал возле кроватки, вставал на задние лапы (так он обычно делал, когда просил что-нибудь вкусное или, по его мнению, интересное), пытался лизнуть. Малыш в свою очередь хватал собаку за шерсть и улыбался. Барсик, пошёл вон, - повторила Ксюха, и пнула дворнягу ногой под бок.
Барсик отскочил к краю кухни, затих и стороной обошёл людей, склонив морду и косясь на свою обидчицу. Как и все собаки, которых заводят одинокие люди, он был маленький и злой. Таких полно кругом. Они могут быть белые, рыжие, чёрные, пушистые, какие угодно. Как и все такие собаки, он лаял на прохожих, злобно рычал, изредка, подкрадясь со спины, пытался ухватить за штанину, и, отскочив, сверкал глазами, в которых страх мешался со злобой.
-Ути маленький... Ути красивенький... Ладно Ксюха, я побежала, пора своему обед готовить, а то скоро придет - сказала, Оля, направляясь в прихожую.
-Подожди, я с тобой, надо на пять минут к Таньке заскочить.
-А ты маленький сиди тихо, мама скоро вернётся, и мы будем кушать,- Ксюха пощекотала малыша, тот в ответ заулыбался и попытался своими ручонками схватить руку мамы, но не смог удержаться на ногах и шлёпнулся на попку, отчего заулыбался ещё больше. Ксюха надела босоножки и вышла, закрыв дверь на ключ.
В квартире стало тихо. Малыш подполз к краю кроватки, поднялся и пошатываясь начал смотреть вокруг себя. Как и любому малышу, ему было интересно абсолютно всё; кухонная плита, цветок на подоконнике, капающая из неплотно закрытого крана вода, яркий солнечный свет из полуоткрытого окна - всё это вызывало интерес. Он смотрел и улыбался, как может улыбаться только маленький, не познавший ещё жизни человечек.
Немного погодя он начал бочком продвигаться по периметру кроватки, неуклюже перебирая ногами. Внезапно он увидел китайскую вазу и замер. Малыш и раньше видел её, несколько раз подползал и трогал, пытался попробовать на вкус. Может цвет, а может, и форма привлекали малыша, но родители всегда прерывали его исследования. Постаравшись, малыш перебрался через край кроватки и пополз в направлении вазы.
Почти добравшись до своей цели малыш услышал рычание, доносившееся из прихожей; повернув голову увидел Барсика, гукнул ему, и продолжил свой путь. Когда до вазы оставалось несколько сантиметров, пёс выскочил из прихожей и схватил малыша за штанину, начал тащить его, вертя головой из стороны в сторону, и рычал, не переставая. Малышу это не понравилось, но он всё равно попытался добраться до вазы. Внезапно Барсик отстал и скрылся в коридоре, ведущем на кухню. Малыш снова почти добрался до вазы, когда из-за угла показалась морда собаки. Пёс снова бросился на ребёнка, на этот раз схватив зубами не ткань а плоть малыша. Ребёнок закричал. Левая ножка окрасилась в красный цвет, а пёс ещё несколько раз укусив ребенка, умчался обратно в коридор на кухню. Не переставая реветь, малыш полз в глубь зала, оставляя за собой кровавый след. Как и любой годовалый ребенок, он не знал страха, это рефлексы заставляли его реветь, зовя на помощь мать. Как и любая мелкая псина, которую заводят одинокие люди, Барсик знал, что крик - предвестник опасности, и всегда ретировался, когда на него кричали прохожие, отбегая на безопасное расстояние. Вот и сейчас он спрятался за стеной, высунув одну лишь голову, рычал и наблюдал за малышом.
Когда малыш добрался до края дивана, Барсик снова бросился на него. Он кусал и рвал малыша, то отбегая назад, то снова бросаясь в атаку, и не переставая при этом утробно рычать. Дикий инстинкт проснулся в нём, ещё никогда он не чувствовал себя так хорошо. Через несколько минут малыш умер, а Барсик всё ещё продолжал терзать его окровавленное тельце; его не остановил шум открываемой двери и Ксюхины шаги, лишь её плачущий вскрик и мощный пинок, заставили убежать на кухню.
Ксюха не могла поверить своим глазам. Она тормошила малыша, пытаясь привести его в чувство. Но ребёнок не подавал признаков жизни, лишь открытые глаза выражали боль. Она подняла его, прижала к груди. Время остановилось. Затем горечь утраты заменилась злостью и гневом.
Она ринулась на кухню, сбив по пути китайскую вазу, упала, больно ударившись плечом, вскочила на ноги. Лицо её искажала гримаса гнева. Схватив в руки швабру Ксюха на трясущихся ногах, проследовала к намеченной цели. Сейчас должно было совершиться второе за этот день убийство.
Почувствовав неладное, Барсик забился под кресло. Он не понимал, почему молодая хозяйка на него рассердилась, и за что так сильно ударила. Он всего лишь хотел поиграть. Он знал, что может получить трёпку, если сделает свои дела не в том месте или стащит что-нибудь со стола. Но хозяйке всегда нравилось как он изображал охотника, как стремительно и неожиданно бросался за игрушкой, кусал, рвал на части. Это веселило хозяйку и доставляло удовольствие ему, казалось он становился хищником, диким волком, большим и бесстрашным.
На, получай, тварь! - Ксюха нагнулась и двумя руками вогнала швабру под кресло. Барсик завизжал и попытался выбежать прочь из кухни, но это у него не получилось, потому что Ксюхин удар перебил ему две лапы. Пёс сумел выбраться из-под дивана, в надежде спастись, но сильный удар по голове отнял последнюю надежду. Он упал на бок, приподнял целые лапы, будто моля о пощаде, и жалобно, надрывно заскулил, смотря Ксюхе прямо в глаза. Ей не удалось убить собаку с первого удара, не удалось и со второго. Она била и била и на каждый удар пёс лишь жалобно скулил. Переломав ему половину костей, она начала бить по голове; к этому моменту пёс почти не подавал признаков жизни и не смотрел на неё, лишь изредка моргал, да шевелил челюстями. Распластавшись возле холодильника, он казалось, смирился со своей участью, и его собачья душа наполовину перенеслась в лучший мир, где он был большой и сильный, где он был настоящим охотником, волком. Последний, особенно сильный удар поставил точку; Барсик издал последний то ли стон, то ли рык и умер.
Ксюха обессилено упала на колени, отбросила швабру и в истерике зарыдала. Гнев, ярость и вызванный ими прилив сил отступили, осталось бессилие и неистовое желание, чтобы этого ничего не было на самом деле. Через некоторое время, немного придя в себя, она попыталась встать, но ноги не слушались, поэтому она поползла по направлению к залу, где лежал её, уже мёртвый, сын. Она ползла медленно все более приходя в себя. Она уже не плакала, лишь изредка всхлипывала. Голова начала понемногу соображать, и, о боги, среди мыслей о мёртвом сыне, о том, как это случилось, кто виноват, и что теперь делать, промелькнула мысль, что она, в сущности, и не знала своего ребёнка, что она ещё молода и сможет родить другого. Появилась - и пропала. Так уж устроено человеческое подсознание, призванное искать опору там, где её нет и во всём находить что-то, что не даст перейти ту тонкую грань между повседневной жизнью и безумием.