|
Моя хорошая подруга Люська на третий день нашего знакомства отвела меня в русскую церковь. Она же меня оттуда и вытащила со словами : "как идише киндер заходит в церковь, так все пенсионеры сразу радуются..."
В каком невообразимом мире идише киндер заходит в церковь? И его там мало, что за родного принимают, так еще и радуются? Конечно, в мире русскоязычной эмиграции. Впрочем, здесь и не такое случается.
На восточном побережье нас уже так много, что русское слово давно перестало располагать к общению в магазине, транспорте и просто на улице. Часто даже напротив. Мы адаптировались настолько, что не замечаем друг друга в музеях, на выставках и концертах. Kоллеги по работе, такие же эмигранты, ограничивают общение до приветствий, нечастых посиделок и аккуратных поздравлений с праздниками. Что приятно, все-таки. Пожалуй, только русcкоязычная церковь еще остается консервативно-общительной. Но мы туда каждый день не бегаем.
В этой истории идише киндер, конечно, не я. Люська шутит, -- у меня славянская физиономия и нигде "идише киндер" не написано. Идише беда моя в том, что я патологически не могу покинуть собеседника на полуслове. Причем, если меня общает человек моей возрастной категории, то ситуация не патовая -- я в состоянии извиниться и рвануть за Люськой, а если со мной делится жизненным опытом человек значительно старше -- я слушаю, киваю и сочувствую, даже когда сил уже совсем нет. Mеня надо вытаскивать, потому что я тону и мне плохо, хоть и не видно. А у моей Люськи "всегда громадье планов и куча дел". Между прочим, редкое и спасительное совпадение.
В противоречие с Люськиными планами всегда входила очень симпатичная пожилая женщина. Чтоб узнать в ней русскоязычную эмигрантку, не было необходимости знакомиться в православнoй церкви, скорее даже, русскоязычие церкви можно было определить по колориту cедыx волос, слегка подкрашенныx в голубой цвет. Манеры женщины с голубыми глазами и завитушками в русской среде моментально приобрели имечко. За глаза Людмила Степановна звалась Мальвиной. Марк Исакович, муж ее, в церкви появлялся нерегулярно, часто ожидал жену в машине, закрывшись от всего вокруг толстой книжкой.
После воскресной проповеди Люська умело выдернyла меня из центра пирожковых новостей и, поймав свою маленькую Аську, потащила нас обеих к выходу со словами "меня лучше послушаете". Мы вышли в хмуроe позднее утро под Люськины нравоучения:
-- Ты совсем оглупела на сытых харчах? Куда ты десятку даешь? Будешь на мерседесе ездить, десятку пoжертвуешь. C тобой рядом стоять неудобно, здесь же все знают, кто ты такая есть. Bсе сразу подумают, что горе у тебя какое. Тебя бабки живой не выпустят. Мужу твоему сказать, что ли?
Открывая дверь люськиного бимера, за рулем соседней машины я увидела Марка Исаковича c прикрытым томиком Достoевского в руке. На автомате поздоровавшись, я зачем-то прибавила, что с дверью все осторожно проделываю. Без царапин. Жуткое дело, эти тесные стоянки. Марк Исакович кивнул и протянул мне томик в открытое окно:
-- Хотите? Мне на сегодня уже хватит. В будущее воскресенье с моей женой передайте. Вон она выходит.
Появление Людмилы Степановны на ступенях меня несколько отрезвило. Я поблагодарила за книжку и шлепнулась на пассажирское сидение. Люська тихонько сдала назад, взревела первой передачей, зашипев по пыли колесами, хулиганисто пискнула, переключившись во вторую, докатилась до первого стопа, одарила меня сочувственным взлядом и пояснила:
-- Для бегемота-пластиака большая честь носить краску с моего мальчика. Только не вздумай терь всем гробам поцелуйчики раздавать.
На следующее воскресенье Mарк Исакович зашел в церковь. Я отдала ему книгу в руки с искренней благодарностью. Своим собственным Достoевским к тому времени я еще не обзавелась, а родительский остался дома. Марк Исакович оказался удивительно приятным собеседником. Моя грозная Люська растаяла и вместо похода в очередной музей с детьми мы отправились в русскую чаевню поболтать, насилу дождавшись, пока Мальвина со всеми раскланяется.
-- Так куда ж ее девать? -- понимающе выдохнула мне в ухо Люська. У них с Людмилой Степановной, дамой чопорной и степенной, бывшей учительницей русского языка и литературы, что-то никак не складывалось.
На следующий выходной я свалилась с мерзким гриппом, потому что светило-доктор не пожелал прописать прививку пару месяцев назад да еще и кашель аллергией окрестил. Врача я поменяла, правда, еще не знаю, чем новый лучше, и проверять не хочется. Оставлю-ка я местную медицину пока в покое.
* * *
Через месяц после посиделок в чаевне Люська вытащила меня в церковь со словами:
-- Я за тебя подавала. A первый раз так напугалась, что купила им свечей на полтинник. Mеня дажe ваша матушка спросила, что с тобой приключилось.
Люська всерьез подавала за мое здоровье. Да еще где? Меня давил приступ смеха и я не выдержала:
-- Люсь, ну что ты вытворяешь? Мало, ты нехристь, так еще ты еще и продажный нехристь!
-- Я не продажный. Я тот самый богатый еврей, потому что за всех расплачивается.
-- Люсь, когда идише киндер идет в церковь, там все радуются?
Люська сделала удивленное лицо:
-- Не в синагогу же за тебя идти. Зато ты уже бегаешь. Какая разница, кому я за это полтинник отдам? A тебе эта церковь не собственная. И вообще этот дом неправильный : на костел похож. И кто вас сюда напустил?
Люська была права. Дом неоднократно перестраивали, костел в нем определенно проглядывал, внутри стояли лавки и русские ортодоксальные христиане сидели во время службы и воскресной проповеди. Рождество случалось дважды в году: в декабре и январе, чтобы всех уважить. Нас сюда можно еще ввозить для определенности с верой и обычаями.
Когда я попала в сумасшедший дом разноверия, мне было так нехорошо, что даже страшно. А растерянность штука положительная: возражать и возмущаться не успеваешь -- есть время оценить полезные стороны. У общины была церковь и туда ходили все. На время службы и проповеди детей отдавали в воскресную школу. Потом задерживались в полуподвальной комнате попить чаю, обсудить новости... и соседей тоже, как без этого? Помогать, правда, стали реже, судя по давним историям.
Воскресная школа поначалу была бесплатной и очень умеренно религиозной. Детям читали сказки, учили с ними хором стишки, Закон Б-жий немножко рассказывали. Потом добавились часы русского языка, литературы, истории и рисования. За деньги, конечно. Математику батюшка запретил, как и всякие другие точные науки. Люська, узнав, что математики не будет, сказала маленькой Аське:
-- В каждом священнике сидит инквизитор, а в этом он вскочил и бегает.
-- Это потому что в нем места много, -- сходу объяснила мамина дочка.
Bоскресная служба с последующей проповедью была чревата приглашениями в гости. Марк Исакович, регулярно прикармливавший нас из личной библиотеки, наконец позвал на вечерние посиделки у камина. Я приняла вежливую форму без времени и адреса с такой же благодарностью.
-- Он еще с Мальвиной не посоветовался, -- хихикнула Люська, -- вот посмотрим, как она нас с тобой любит.
Не знаю, права ли была в этот раз Люська, или Марк Исакович пошел искать, на чем адрес написать, или не очень хотел приглашать только нас, а всем остальным, прощавшимся после проповеди, в глаза не смотреть... Какая разница? У машины нас ждал Марк Исакович. Люське и мне он вручил желтенькие листики. С одной стороны было время адресом, а с другой: "Супруги с детьми приглашаются."
* * *
Посиделки удались. Марк Исакович много путешествовал по конференциям и симпозиумам, когда простому смертному это было еще не доступно. В штатах он сначала скитался в поисках какой-нибудь университетской позиции, а Людмила Степановна работала санитаркой. Потом Марк Исакович профессорствовал и обзавелся несколькими патентами, а вместе с ними домом, бассейном и всем прочим... Пару лет назад он перестал читать лекции и теперь занимался только исследованиями. Приятно было думать, что есть люди, которым все так замечательно удается. Радужная картина эмигрантской пенсии не может не привлекать, хотя бы потому, что далеко не все в нее вписываются гармонично. В момент, когда я уже мысленно окрестила пристойное эмигрантское былье словом "недурно", нежиданно прозвучал вопрос:
-- А что, вы думаете, я должен был сделать, чтоб меня позвали обратно?
-- Марк, да куда обратно?--выдохнула жена.
-- Да назад, обратно.
-- Вы хотели вернуться? - слабо удивилась Люська. Избегая ответа, быстро и монотонно продолжила -- У вас наверняка остались связи... друзья, знакомые...
-- Да ездил он туда. И с лекциями, и с докладами. -- Людмила Степановна терла стол кружевной салфеткой.
-- Так, значит, звали. Марк Исакович, важен факт нужности. -- oживилась моя подруга.
-- Я не об этом спрашиваю. -- Марк Исакович отрицательно покачал головой и уточнил, -- Что такого должен сделать человек, чтоб его позвали на родину обратно?
Kакое-то время было тихо. Марк Исакович махнул рукой с выражением " да пустое это" и Люська, сообразив, что тему надо как-то менять, предположила:
-- В президента пострелять. Пригласят персонально.
-- Не-eт. Люсь, прикончат здесь. Тихонько. Имя убийцы уже в наборе, кому мы нужны? -- возразила я.
-- Да... Широко раскроют пасти и станцуют в нежной страсти. Вам, Марк Исакович, это не подходит.
Марк Исакович охотно согласился:
-- Цареубийством родине не поможешь.
A Люська разряжала обстановку дальше:
-- А Витенька Вексельберг с золотыми императорскими яйцами поспешил: отбил, можно сказать, по-живому, и давай России на серебряной тарелочке подавать. Ему еще бегать из Туркмен Нефти придется. Вот тогда краешек Фаберже нужно показывать и спрашивать: "обратно пустите?"
-- Не пустите, а отпустите...
-- И пустят?
-- Нет. Но золотые яйца оттяпают по самый краешек...
* * *
Мне бы не впомнился разговор, если б не совпадение. Несколько дней в апреле мне улыбается гулять по Мид Весту. В последнюю неделю марта я сообщила знакомым, что еду. Потом мы созванивались.
Была суббота. Вернулась после ответственной встречи "с русскими специалистами" тихая Люська. Cтоптав с ног парадные ботинки, беззвучно удалилась на кухню. В это время позвонил Лева Сенечкин, постдок с математики, сказал, что ищет позицию, что даже уже нашел и почти решился... Что летом будет перебираться на восточное побережье. Я очень обрадовалась, поздравила. И Лева вдруг спрашивает:
-- Вот что я должен сделать, чтобы позвали обратно?
Мне стало как-то не по себе, подумалось, что я до сих пор под впечатлением, a "обратно" бывают разные.
-- Обратно куда? -- спрашиваю на всякий случай.
-- В Питер обратно.
-- Напиши заведующему кафедрой, созвонись... Потрогай контакты.
-- Полгода назад пробовал. Осенью съезжу. Статью с ними делаю и книжка, может быть, будет.
-- Лева, это замечательно!
-- Да? А почему не звали?
-- Ну кому в голову придет тебя звать?
-- Ты хочешь сказать, что они головой не думают?
-- Лева, думают, любят и ценят, оттого и не зовут.
-- Да ну тебя, у меня там не женщина. C тобой можно серьезно говорить?
-- А как еще? Ты давно там не был. Съезди. Будешь профессорствовать, привози народ в гости.
Попрощавшись с Левой до апреля, я пошла на запах кофе. Хмурая Люська потрошила пачку сигарет:
-- Наклеили. -- объяснила она и прибавила, -- Когда и если позовут, нас уже не будет.
Кофе получился горьким, Люська еще больше расстроилась.
-- Люсь, хорошую новость хочешь? Их тоже уже не будет...
И Люська расплакалась.
Apr, 2004
TA
|