Жураковская Янина Викторовна : другие произведения.

Без имени, без веры, без надежды

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    И от начала времён блуждают по земле Безымянные, как гонимые ветром осенние листья, пока тъёрге, пожиратели душ, что бродят в туманах меж Явью и Сном, не настигают их. Без имени. Без веры. Без надежды.Обновлено 26 апреля

Без имени, без веры, без надежды.

  
   В Кассилии нет государств, всем правят Гильдии. Идут бесконечные войны за передел мира, Старшим Гильдиям - владеющим землями и городами - противостоят Младшие. Каждый цикл кто-то падает и больше не поднимается, а кто-то, разгромив врагов и перессорив союзников, захватывает главенство. Но меняется мир, и от вчерашних победителей не остается даже имен.
   Гильдия объединяет множество разных людей. "У розы ветров восемь лучей, у гильдии всякой восемь ветвей, - поют барды. - Каждая солнцем щедрым согрета, на каждой листья разного цвета". Воины. Маги. Охотники. Мистики. Воры. Создатели. Барды. Тайные. Одни исцеляют, другие убивают. Одни создают, другие разрушают. Одни бегут, другие ловят. Одни ищут, другие следят.
   Гильдия кормит и одевает, даёт кров и защиту. Гильдия - отец, гильдия - мать. Гильдия держит крепко. А бунтарей ждёт кара. Позор. Изгнание. Смерть?.. Или новая жизнь?
   В Полотно Мира вплетены разные нити...
  
  
   Посвящается тем, кто нашёл свой Ragnarok.
  

Настоящее. Ар-наирин, столица гильдии Серебряные Стрелы.

   Они пришли со стороны Звенящих гор, когда солнце почти уже скрылось за горизонтом, и небо на западе полыхало, как огромный костер. Пестро раскрашенный фургон, запряженный двумя могучими лигранскими тяжеловозами беззвучно, словно призрак, проехал через безлюдную Вольницу, пересёк подъёмный мост и остановился перед высокой аркой ворот. Начальник стражи обменялся едва ли десятком слов с мужчиной, носившим на плече кант Поводыря, и, мельком взглянув на мягкое свечение надвратных амулетов, махнул рукой, разрешая въезд.
   Город принял незваных гостей.
   Бродячие комедианты, семеро мужчин и пять женщин шагали по обе стороны от фургона, ещё одна правила упряжкой. Их одежды, хоть и покрытая пылью, была необычайно яркой: у одного - лазурно-синей, у другого - травянисто-зеленой, у третьей багряно-красной, у четвёртой - густо-фиолетовой... без всяких узоров и украшений. Пришельцы походили на диковинные цветы среди блёклой степной травы, и не было двух одинаковых.
   Одинаковыми были их лица - незапоминающиеся, размытые, как брошенные в воду рисунки.
  -- Безымянные? - летели отовсюду шепотки. - Безымянные... лишенные Имен...
   Кто-то, скользнув глазами по согбенной фигуре, по устало опущенной голове, тут же спешил отвести их, чтоб - не дай боги! - не встретить взгляд "приговорённого жить". Кто-то таращился на пришельцев с жадным, болезненным вниманием. Кто-то, творя знак Священного Огня, с презрительной жалостью кривил губы.
   А Безымянные шли, не ускоряя и не замедляя шага и словно не замечая ни острых как осиновых колья взглядов горожан, ни их жалости, давившей на плечи подобно отсыревшему суконному плащу.
   "Смотрите! - шептали камни. - Смотрите, детишки".
   "Заглядывайте в бездну", - стучали копыта коней.
   "Твердите про себя слова бардов! - пел ветер меж шпилей и крыш. - Безымянного невозможно запомнить. Стоит на миг отвести глаза - тут же забудешь его. Лишенный Имени, потерянный для мира, он открыт всем ветрам, вырван из паутины жизни. Лёгкая добыча для тьёрге... Так говорят учителя. Но никто не знает, что принесёт вам день грядущий, стрелу в сердце или царский венец".
   "Кто будет следующим? - щелкали чётки в руке возницы. - Ты, хмурый воин? Ты, ловкий вор? Ты, посвященная? Смотрите. Смотреть - ещё не значит видеть. Видите ли вы нас? Или только кричаще-яркие одежды и склонённые головы? Замечаете ли, что лишь пятеро из нас Безымянные?"
  
   Имена. Вечное.
   Имя от рождения есть у каждого человека. Его шепчет мир, приветствуя новую жизнь, его на серебряных крыльях приносит ветер, оно звенит песней дождя, пляшет среди языков пламени и врастает в плоть земли. Его нельзя придумать. Его нельзя изменить. Знающий Имя имеет власть над тем, кто носит его, и потому Имена хранят в тайне. Их знают родители, ими обмениваются самые близкие друзья. Их называют Высшему совету, принося гильдии клятву верности. Для остальных есть прозвище.
   Но бывает, предназначение сводит двоих, и Имена любимых приходят к ним сами.
   Имя можно потерять вместе с разумом. Можно утратить его - от страданий и боли. Можно лишиться его по воле судий. Можно Имя отвергнуть.
   И потому от начала времён блуждают по земле Безымянные, как гонимые ветром осенние листья, пока тъёрге, пожиратели душ, что бродят в Нейарет, туманах меж Явью и Сном, не настигают их.
   Без имени. Без веры. Без надежды.
  
   Настоящее. Эль'кирин А'йорд.
   Ар-наирин, Город-под-небесами. Много лет минуло с тех пор, как я была здесь в последний раз. Тогда праздновали Бельтайн, праздник весны, и отец нёс меня через весь город. Я сидела у него на плече, и видела сияющие башни, устремленные в небо, горящие золотом шпили, цветущие сады, празднично одетых людей на улице, их улыбки, смех, веселье. Он был высок, мой отец, но я не боялась, зная, он не даст мне упасть.
   Быть может, если закрыть глаза, я вспомню и то ослепительное солнце и воздух, напоенный чистым свежим ароматом весны. Вспомню бело-розовые лепестки вишен, летящие по ветру, и свою ладошку в твоей, широкой... крестьянской, как говорила мать, но такой крепкой и надежной. Вспомню счастье, заполнявшее меня целиком, без остатка.
   Стук. Стук. Стук.
   Сухо щелкают чётки. Раз - другой праздник в другом городе. Два - проблеск стали в воздухе. Три - стремительный рывок и ты ловишь дротик, посланный не в тебя - в Старика, ловишь своим телом. Не потому, что так сильно любишь его, а потому что это твой долг. Четыре - колдовской огонь течет с моих ладоней - для тебя. Белое пламя горячее алого. Пять - я иду дальше, а ты остаёшься.
   И другой Ар-наирин встречает меня. Так же прямы и широки его улицы, так же буйно цветут его сады, а башни так же гордо устремляются ввысь, но весь свет, вся радость ушла из него. На небе тухнут отблески закатного костра, тени лениво выползают изо всех углов, вечер степным котом прокрадывается в твердыню Серебряных стрел, и неожиданно остро я ощущаю смятение и страх, которые пропитывают воздух. Не тот страх, что туманит разум и сковывает тело стальными обручами - тот, что заставляет собрать все телесные и духовные силы для борьбы за жизнь.
   Теперь это не просто город - это крепость.
   Крепость, готовая к войне.
   Я призываю Силу - тоненький ручеек среди иссохшего русла когда-то могучей реки - и начинаю смотреть. И слушать. Опустевшая Вольница плачет мне вслед скрипом перекошенных ставен и шелестом сквозняков, заходящих в распахнутые окна и незапертые двери, как к себе домой. Ей не хватает громкой суматохи жизни, криков, смеха и слёз, не хватает стука живых сердец, без которого прежде она не жила ни дня. Но детей и стариков отослали в западные оплоты, а мужчины и женщины, способные держать оружие и пожелавшие остаться, перебрались за городские стены.
   Ар-наирин говорит. Тихо и непреклонно. Часовые тревожно перекликаются на стенах, шелестят в небе крылья летунов, из храмов доносится стройное пение - молитвы за воинов, идущих в бой. Из кузнечных рядов слышится неумолчный гул молотов и хрипы раздуваемых мехов. Улица алхимиков окутана густыми клубами разноцветного дыма, такого едкого, что не сдержать кашель. Шпили Академии тусклы и серы, как море в ненастный день, но от магии, кипящей в её стенах, волосы встают дыбом. Среди толпы мелькают коротко стриженные люди в кожаных доспехах и другие, в пятнистых рубахах и темных брюках, с волосами, заплетенными в косы. Воины, не стражники - солдаты, и охотники, рейнджеры, которых в городах обычно днём с огнем не разыщешь. А если приглядеться, можно увидеть и других. Тех, кого называют "никто" - убийц, невидимок из Тайной ветви. Я давно научилась узнавать этот мягкий кошачий шаг и углублённый в себя взгляд. Но сейчас они и не скрываются.
   Странная вещь - наша память. Порой ты пытаешься вернуться мыслью в прошлое, но оно ускользает от тебя подобно предрассветной дымке, тающей в лучах солнца, утекает водой сквозь пальцы. Но бывает и по-другому - воспоминание настигает тебя в момент, когда ждёшь его меньше всего, и то, что казалось давно похороненным и забытым, накрывает тебя подобно огромной океанской волне.
   Миродар и Цитадель Осколков... Миродар... Дар Мира, обращенный в прах...
   То воспоминание не было моим. Я никогда не стояла на дворе Цитадели, глядя, как обращаются в прах её несокрушимые стены. Я не видела, как падают сраженные чарами и клинками врага мои братья и сестры. Я не выбиралась из-под развалин, обдирая в кровь пальцы, и не вдыхала дыма пожарищ. Я не стояла в одиночестве среди пепелища. Но тот, кто был там, разделил со мной свою память, и я не увидела - пережила всё это. Я запомнила бой и то, что было до него. Часовых на стенах. Наблюдателей, кружащих в небе. Воинов, которых никто не звал и которые приходили сами. Звучные глубокие голоса посвященных. Спокойные лица целителей. Невесомые нити магии и воздух, дрожащий, словно от жара невидимого пламени. Простой люд, привыкший жить под рукою гильдии, и в едином порыве встающий за неё...
   И ту же обреченность.
  -- Ненавижу это, - поравнявшись со мной, глухо произносит Кот и без нужды поправляет кант на плече. Поводырь не на шутку взволнован, но ещё больше - зол.
  -- Что?
  -- Твою любимую игру "Ну-ка, просчитаем всё на три шага вперёд"!
  -- Это не игра, - возражаю я, слегка натягивая поводья. - У каждого события есть причина. У каждой причины есть следствие. Разберись в них, и увидишь не отдельно стоящие деревья, а сможешь подняться над лесом и охватить его одним взглядом.
  -- Мудра и на диво скромна - редкое сочетание!.. - его кулаки сжимаются. - Гьёргов клык! Я так надеялся, что это только слухи. За год растерять союзников... разорвать договор с Каменными воронами, сцепиться с Триадой, словно одного Орлиного когтя им мало... глупцы! Давай, скажи это.
  -- Снова играем в загадки, Кот?
  -- "Я же предупреждала"! - шипит он, как настоящий кот, которому отдавили хвост. - "Серебряные стрелы - труп. Ещё дышащий - но всё равно труп. Им не выстоять. Мы идём в самое пекло". Ну?!
   Одна бусинка. Вторая. Третья. Вместо меня откликается Лазурь.
  -- Тише, Кот, - бывший мистик спокоен и невозмутим, словно мы говорим о погоде. - Что было - то было. Решение мы принимали вместе, и, видит Промыслитель, вместе будем за него отвечать. К тому же, - я не вижу его лица, но голос выдаёт улыбку, - выбор дороги сейчас у нас невелик. Не так ли, Йоле?
  -- Мне другое странно, - тихо шепчет Трава, из-под опущенных ресниц косясь на какую-то охотницу, - эти-то зачем пришли? Зачем из своих чащоб выползли? Чтобы всех одним ударом?.. Солдаты вечно гибнут за вождей, которых и в глаза не видели, но зачем отдавать жизнь за глупого вождя?! Их Старик не заслуживает того, чтобы за него умирать.
   Конечно, он прав. Когда противник заведомо сильнее, сталкиваться с ним лоб в лоб - самоубийство. Это как идти на полярного медведя с голыми руками. Он прав.
   И всё же я отвечаю. С безразличием отвечаю:
  -- Они и не будут умирать за него. Они будут драться за себя. За свою руку.
   Совсем как тогда...
   Нет. Довольно воспоминаний. И без того настроение кого-нибудь убить, оскорбить, на худой конец, подвергнуть прилюдному бичеванию.
  -- Долго ещё, Кот? - быстро спрашивает Лазурь, неодобрительно качая головой. Он видит меня насквозь.
  -- Пять шагов и три прискока, - хмуро откликается Поводырь. Если бы молнии, которые иногда мечут его глаза, могли убивать, от меня бы и пепла не осталось. А гневная отповедь уже просится с языка. Нет, Лазурь, сколько не пытайся, мир меж нами возможен лишь в твоих мечтах. Для Кота я навсегда останусь желторотым птенчиком, невесть что возомнившей о себе соплячкой, которая - зинжи бы её унесли! - слишком часто оказывается права, в то время как он, мудрый и старший, ошибается. Не знаю, что язвит его сильнее. - Если ясновельможная госпожа А'йорд соблаговолит повернуть повозку, мы войдём во двор Теней.
   Благодарю за напоминание, недруг мой верный! Почётное второе место в списке того, что раздражает во мне Кота, занимает моё имя. Временами я прямо-таки слышу, как в его голове шелестит страницами генеалогический справочник, а сам Кот, перебрав все мои проступки, переходит к грехам предков с обеих сторон до двадцатого колена. Благо, род А'йордов - один из древнейших, есть где размахнуться.
  
   Прошлое. Эль'кирин А'йорд.
  -- Мы - А'йорды, - произнося эти слова, Верховная neri Виренис неторопливо расхаживает по комнате. Слабо мерцают бриллиантовые нити в льняных волосах, еле слышно шелестит роскошное бальное платье, каблучки звонко стучат по ослепительно белым плитам пола. Моя мать холодна и непреклонна, как северный ветер, и так же безжалостна. - Наша семья пять столетий держит руку Неподвластных и носит их печати, но запомни, Эль'кирин, А'йорды ведут, а не следуют. Так было и так будет.
  -- Помни, кто ты, - шепчет она, ведя меня в зал Испытаний, - и не разочаруй меня. А'йорды никогда не получали меньше, чем сталь.
  -- Не самый худший выбор, - мгновение она рассматривает Пламенеющий знак, приколотый на мою куртку - белый на белом, хрусталь и серебро, а затем медленно, словно во сне протягивает руку и касается его кончиками пальцев. Ветер - здесь, на верхней галерее, его хватает - треплет её волосы, грозя разрушить идеально уложенную "корону", но она впервые не обращает на это внимания, а на ресницах дрожат... Неужели слёзы?
   Нет. Это только ветер. А'йорды не плачут. Слёзы - удел слабых, А'йорд не может быть слаб. А'йорд...
   Но гордая голова наклонена, тонкие изящные пальцы поглаживают хрустальную звезду, и Виренис смотрит на меня, Йоле, а не Эль'кирин А'йорд. На миг она выпускает эмоции из-под ледяной брони, взгляд теплеет. "Я горжусь тобой. Я люблю тебя. Никогда не сомневайся в этом, доченька..."
   Взмах длинных светлых ресниц - барды сравнивают их с лепестками звездоцветов, растущих на вершинах снежных гор - и синие глаза вновь полны льда. Краткий миг слабости миновал. Мать выпрямляется и высоко вскидывает голову.
  -- А'йорд всегда сохраняет хладнокровие, - чётко произносит она. - Сильные эмоции неконструктивны. Запомни это. И станешь подлинно великой.
  -- Да, нэри-мать.
   Иного я не ждала. Ласковая улыбка матери, её тёплые руки и нежные объятья - для других. А я - А'йорд. У меня есть только Виренис с льдисто-синими глазами и холодным, как замёрзший пруд, голосом. "Не самый худший выбор" - единственная похвала, какую можно от неё получить.
   Вот королева бледная идёт, в плаще из бури снежной, в ледяном венце...
   У глаз её цвет молний Крика Мёртвых,
   взгляд синий словно стрелы, копья и ножи разит,
   улыбка разума лишает и покоя.
   Но равнодушье - верный друг той королевы.
   Осколок льда, засевший в сердце, не знает боли, жалости и страха...
   Барда Каэта не зря прозвали Змеиным языком.
  -- Дозволено ли мне теперь вернуться в Академию, нэри-мать? Нас отпустили только известить семью.
  -- А ещё запомни, - словно не слыша, говорит Виренис, - порой самая большая сила проистекает из слабости.
   Я растерянно молчу, не зная, что ответить. На гладкий лоб матери набегает морщинка.
  -- Любовь. Многие из стоящих у власти недооценивают её могущество, - уголки ярких губ подрагивают, словно она пытается сдержать улыбку. - Они говорят, что нужно позволять любить себя, но не влюбляться, ибо чувства делают нас слабыми и уязвимыми. Они говорят, что истинно великий дорожит только собой. Но когда любишь, как я твоего отца, силы вдвое прибавляется. А продаешься за положение и богатство... или просто от тоски, скуки или нетерпения берешь себе кого-нибудь - рискуешь потерять половину того, что имела.
   Какая ещё мать скажет такие слова своей тринадцатилетней дочери в день её посвящения? Только Виренис.
  -- Когда любовь придёт к тебе, хватай её, не тратя времени на раздумья. Время - власть. А'йорд никогда не даёт власти уплыть сквозь пальцы... Ступай.
   Я была истинной А'йорд, нэри-мать.
   ~* ~* ~
  -- ...несносная девчонка! - раздраженно бормочет наставник. - Дерзкая, упрямая! Ни крупицы терпения! Ни капли благоразумия! Твоя мать никогда не доставляла нам столько хлопот. Такая талантливая, но такая собранная и спокойная, а отец... вот от него ты могла бы взять тягу к знаниям, а не талант влипать в неприятности... Эль'кирин, не зевай так, ты вывихнешь себе челюсть. На чём я... да. Ученик послушен должен быть и усерден в занятиях... Слово "усердие" пишется через "эйд", а не через "ирс". Сказать тебе по рунам, как пишется слово "совесть"?.. И усерден в занятиях, ибо великий дар накладывает великую ответственность, а... а... Эль'кирин, что такое?! Как ты умудрилась протащить черджи на урок? Кхе-кхе-кхе... в окно, немедля! Не ты в окно, ЕГО в окно! А ты - к Верховной ведьме... тьфу ты, к мажене аен Ринвелль! И можешь не возвращаться!
   О, боги, за какие грехи? За что - мне? А'йорд, если бы ты не умер, я сам тебя придушил! Назвать дочь Выдумкой, словно она и без того мало на тебя похожа!
   Быть может, слишком мало, учитель?
   ~* ~* ~
   Я выхожу из комнаты, прикрывая ладонью "светлячок" и осторожно оглядываюсь.
  -- Кири! Я так и знал! - он выступает из темноты, на его лице негодование и досада. - Немедленно возвращайся в палату! Если узнает твой целитель...
  -- Брось, Рьен! - я беспечно отмахиваюсь. Слишком беспечно... уйй, больно-то как! Дыши, Выдумка, дыши. И прислонись к стене, словно невзначай, отрабатывай своё "отлично" по началам интриги и знанию духа. - Не такой уж сильный был взрыв, чтобы после него неделю лежать не вставая. И потом, я же ненадолго, сбегаю в библиотеку и вернусь!
  -- В библиотеку, - он хмурится, оглядывая меня, - в Запретную комнату?
   Заметил-таки отмычки... глазастый, чтоб его...
  -- Ну, в Запретную, и что с того? - я пожимаю плечами. Нет смысла отпираться.
  -- А ты случайно не знаешь, почему она называется Запретной? - уже не на шутку сердясь, спрашивает он. Мой лучший друг. Рассудительный и неторопливый, он превыше всего чтит порядок и правила и терпеть не может, когда эти правила кто-нибудь нарушает. - Потому что туда запрещено ходить без разрешения учителей. Потому что это Опасно. А правила существуют не для того, чтобы их нарушать.
  -- Я - А'йорд, правила не для нас, - парирую я. - Мы сами пишем их для других. А ты соблюдай, и станешь первым, кого изберут Верховным магом за праведность. Или, может, ты неверно выбрал ветвь? Ещё не поздно исправить ошибку, уверена, преподобный Фалкион с радостью примет нового послушника в свои отеческие объятья.
   Рьен бледнеет и чуть отступает. Но самую чуть - он слишком давно меня знает, а дружба с А'йордами учит многому.
  -- Тебе. Нечего. Там. Делать, - чеканит он, и в его глазах я вижу твердокаменную решимость: стоять до последнего, не дать, не пустить.
  -- Читай по губам: ты зануда, Риэннош эл'Георс. Заплесневелый ворчливый дедуля. И лицемер к тому же. Ну-ка, напомни, кто показал мне тайный ход в Запретную комнату? Кто ходил туда со мной? Кого было не оттащить от книжных полок?
  -- А что случилось, когда ты опробовала найденное там заклинание, забыла? Забыла, как тебя вытаскивали из-под развалин южного крыла? - он почти кричит. - И тебе всё ещё не дает покоя слава Йеновы Рисст и Коррана Златого? Какого гьёрге, Кири!!! Ты помнишь, как они кончили?!
  -- Тише, тише, всю школу на ноги поднимешь, - перебиваю я, уже держа наготове "полог безмолвия". - И, кстати, заклинание было не при чем, это с зельями промашка вышла ("Ещё и зелья!" - жалобно стонет он). Зато теперь точно установлено, как реагируют драконья желчь и полынная соль на чары класса роул при повышении температуры среды до двух тысяч градусов. Нужно использовать ("Эль'кирин!") только старое, проверенное каменное масло... и я всё-таки поняла, как древние стабилизировали основную решетку заклинания, - последние слова я выпаливаю на одном дыхании и пристально смотрю на Рьена. Ну же, рыбка, попробуй, червячок такой вкусный. - Нужны связки первого уровня. Понимаешь? Не третьего, а первого, простые соединения придадут чарам необходимую гибкость и замедлят или даже остановят распад. - Скажи: "Ам", будь умницей... В карих глазах моего друга проблеск недоверия. И заинтересованность? Хо-ро-шо. - Думаю, сгодятся силовые узлы Мирта или "перекрученная нить" или... насчёт плетений Вадиуса не уверена, но может быть...
  -- Полуторка? Да ты с ума сошла!
   Рыбка клюнула, можно подсекать.
   Ещё мгновение Рьен хмурится, а затем складочка меж бровями разглаживается, и лицо приобретает отсутствующее выражение. Его легко отвлечь: стоит только подсунуть какую-нибудь трудную задачу, и он не будет ни есть, ни спать, испишет кипу бумаги одному ему понятными значками, переберёт сотни различных решений, но найдёт ответ. Он будет элегантным и красивым, выверенным до последней мелочи, но для всех, кроме Рьена, разница между первым и сто первым вариантом так и останется незаметной.
  -- Я недолго, обещаю, - ласково говорю я и незаметно отступаю в сторону. - Возьму книгу Шалмара по двоичным преобразованиям и обратно. Она и опасной не считается, всего-то четыре слоя защиты, даже первачки справятся ("Если эти первачки - А'йорд")... До встречи.
  -- Ты никуда не пойдёшь одна! - Рьен титаническим усилием выныривает из омута счётных рун, схем и диаграмм. - Надо же кому-то присмотреть, чтобы высокородная taril не сунула любопытный нос в запрещенные инкунабулы и гремуары...
  -- Спасибо, что напомнил, посмотрю обязательно, - благодарю я, привычно опираясь на его локоть. В ответ слышится тоскливый вздох.
  -- Кири, так нельзя... так не делается... это неправильно... Неправильно! Если тебя поймают...
  -- Всё та же старая песня! "Если ты ошибёшься"! "Если тебя поймают"! Если, если, если!.. Не поймают, если только ты не донесёшь на меня, мой честный, правильный друг, - я совершенно серьёзна.
  -- Ты же знаешь, я никогда не причиню тебе вреда. Никогда. Только не тебе, - глядя в сторону, шепчет он еле слышно, а мне нечего ответить.
   Тот давний разговор был тяжел для нас обоих. Мы стараемся не вспоминать о нём, но верно говорят, когда пытаешься не думать о белой обезьяне, обезьяна мерещится всюду, прыгает, корчит кожи и вертит хвостом. Рьен любит меня. Я тоже люблю его - как брата и друга. Он самый лучший, самый добрый, честный и надёжный, ближе его у меня никого нет. Мы знаем Имена друг друга... и всё же "чем-то большим" не станем никогда.
   Никогда. Короткое слово. А пропасть, созданная им - огромна. И все ширится.
   Улыбка Рьена ломкая, как битое стекло. Резко выдохнув, он перекидывает мне спасительный мостик.
  -- И в то время, как сам гильдмастер придумывает тебе наказание за... ммм... взрывные работы и ночную иллюминацию, ты - опять! - собираешься нарушить правила!
   Я коротко киваю. "Спасибо, Тив". "Оставь, Йоле".
  -- У нашего гильдмастера никакой фантазии в выборе наказаний, - "мотылёк", вспорхнув с ладони, исчезает за поворотом. Я сосредотачиваюсь, слушая. Коридор тих и пустынен, можно идти дальше. Только сперва (хоть бы не заметил!) переждать искры в зажмуренных глазах. - Либо прочитает очередную лекцию на тему "Эль'кирин, что из тебя выйдет?", либо сошлёт на кухню драить котлы. А если уж очень разозлится, отправит чистить полы зубной щёткой. - Мой друг приоткрывает рот. - Говорю же, никакой фантазии.
  -- Он напишет твоей матери...
  -- Наверняка, говорить-то с ней он побоится, - я мотаю головой, пытаясь унять звон в ушах, но становится только хуже. - Она эти письма коллекционирует, а потом зачитывает гостям на моих днях рождения. И никто не может упрекнуть меня в том, что я не истинная А'йорд.
  -- О, я помню ваше "Вести, а не следовать", - глухо откликается Рьен. - Но когда-нибудь ты свернёшь себе шею, Кири. А я не гильдмастер, я не смогу обойтись письмом. Мне придётся стоять перед высокородной леди Виренис, смотреть ей в глаза и... что я скажу ей?
  -- Что-нибудь придумаешь. Как всегда, - я тяжело повисаю на его руке, но Рьен не замечает, а, может, делает вид. - Да не куксись, я намерена надоедать тебе целую вечность! И ещё немножко...
   ~* ~* ~
   Вечность кончилась всего через пять лет. А тот, кому я готова была доверить жизнь, предал меня. "Ради твоего блага, Кири, - сказал он. - Это ради твоего же блага".
   Так что ты ошибаешься, Кот, мой верный недруг, той девочки с длинными черными волосами и синими глазами, что носила печати Неподвластных и белый на белом Пламенеющий знак больше нет. Эль'кирин А'йорд мертва, как камни мостовой, по которой ты ступаешь, как Серебряные стрелы, которым не выдержать ни натиска Орлиного когтя, ни атаки Кременца. На семейном гобелене под её именем стоят две даты: рождение и смерть. Двадцать три года. Ни больше - ни меньше.
   Она была не слишком похожа на отца - тот смотрел далеко вперёд и шел, не касаясь земли, а она исправно наступала во все ловушки, расставленные на её пути. Она слушала тех, кого слушать не стоило, верила тем, кому не следовало верить, а ошибок сделала столько, что хватило бы на пятерых.
   Но она любила.
   Серая Брианна, хозяйка Сумрачного леса, что под сенью плакучих ив вечно ткет полотно наших судеб, должно быть, решила, что немного путаницы пойдёт только на пользу. Она переплела две нити, связав их в крепкий узел, и мир изменился. Девушка в испачканной кровью парадной мантии шагнула вперёд, протягивая руку убийце, и он увидел в её глазах не блики древнего проклятья, а отражение северного неба, неба над Рёгни Саайферра, островом Сломанных крыльев.
   Они любили, без высоких слов и пылких признаний, без прогулок под луной и красноречивых вздохов, не думая, о том, что будет завтра. Было слепящее счастье, безбрежная радость - "вместе" и темная пропасть отчаяния - "порознь". Они не называли друг другу своих Имён. Имена приходили сами. "Шэйд..." - пел ветер. "Йоле!" - звенела капель. Но в какой-то миг Брианна взглянула на полотно и не узнала свою работу. Узор, задуманный века назад, дрожал, как от боли, менялся, неудержимо, словно текущая с гор лавина... и всё из-за одного крохотного узелка. Плетельщица сокрушенно покачала головой: "Должно быть, я ошиблась" - и осторожно потянула за нити, возвращая полотну изначальный вид. По ткани пробежала рябь, как круги от брошенного в воду камня, а когда волнение улеглось, место исчезнувших нитей заняли другие.
   Он, пришедший из мрака, во мраке сгинул. От неё остался только диск с горящей семиконечной звездой, осколок былого величия... он больно впивается в ладонь, когда я сжимаю кулак... Но осколок, вонзившийся в сердце, язвит куда сильнее. Даже за Кругом Жизни я не смогу увидеть его, не смогу встретить отца.
   Лишенная Имени душа не переродится.
   Когда-то я осмелилась поспорить с судьбой и проиграла. Победителей не судят, побеждённых не милуют. Вы не будете смотреть мне в глаза. Вы едва ли запомните цвет моего платья. Вместо дара - жалкие крохи. Вместо яркого света - блеклая серая хмарь. Вместо надежды - отчаянье. И ночи, наполненные шелестящими голосами.
   Я - Безымянная.
   Нет. Отвергнувшая Имя.
  
   Прошлое. Риэннош эл'Георс
   Традиции, традиции, традиции...
   Уходящие своими корнями в седую древность.
   Призванные крепить устои общества и поддерживать равновесие мира.
   Покрытые благородной патиной времени, высокие и гордые...
   Или проеденные молью, странные и нелепые - но таковыми они кажутся лишь тем, кто их не имеет.дицииачива
   А Неподвластные славятся своими традициями.
   Заседание Высшего Совета гильдии в древнем подземном зале, куда свет попадает только через глубокий колодец, пробитый в центре высокого свода - ещё одна традиция.
   Неумолимый этикет алчет жертв.
  -- Адептка Йоле, в миру именуемая Эль'кирин А'йорд! - ровный холодный голос эхом разносится по залу, отражается от каменных стен, замирает под высокими сводами чертога Истины. - В присутствии Высшего Совета вам инкриминируется нарушение устава гильдии Неподвластных, статья 12 "Ограничение использования магии" пункт вер и статья 35 "Воспрепятствование отправлению правосудия" пункт ольс. Обвиняемая желает что-нибудь сказать перед началом слушания?
   Древние заклятья, секрет которых давно утерян, опутывают стены зала и фокусируются на основании светового столба. Его называют Круг Истины, а по-другому - Пустотник. В Круге Истины нельзя солгать. Зов не коснётся слуха стоящего в нём, Тёмный дух будет ждать за мерцающей стеной, и Ветер умолкнет. А Силу, Ярость, Искру и Веру словно накроет стеклянный колпак.
   В Круге Истины есть только ты, говорят мистики. Но правда в том, что там есть только пустота.нем не может лгать. ругом Истины.
   Рьен, не отрываясь, смотрит на заключенную в Круг хрупкую, невысокую девушку в темном плаще, мысленно крича: "Смирись! Пади на колени, моли о прощении! Тогда я смогу тебя защитить! Йоле... Йоле, пожалуйста... прошу тебя, жизнь моя..."
   Она поднимает голову и смотрит вверх, на клочок голубого неба, величиной с носовой платок, который виднеется на дальнем конце светового колодца.
  -- Нет, - говорит она и улыбается. Это и ответ, и отказ одновременно.
  -- Мы, первый из людей гильдии Неподвластных, повелеваем считать заседание Высшего Совета и судебное слушание открытыми. Мастер эл'Георс, огласите обвинения полностью.
   Рьен поднимается тяжело, как дряхлый старик, и, бросив на неё последний взгляд, поворачивается к Совету. Две ложи. В верхней - Избранники, по два от каждой ветви. Редко, когда увидишь среди них подобное многоцветье эмоций - от мстительной радости до детской растерянности - даром, что мантии одинаково тёмные. Этих бояться не стоит. Они пойдут туда, куда им укажут. Опасны сидящие в нижней ложе - гильдмастер и Восьмёрка, главы ветвей. Одни готовы на всё, чтобы закопать поглубже Йоле... Эль'кирин и её род, другие жизнь отдадут, чтобы этого не допустить. Старик мрачен как грозовая туча. Командор Тайных, как всегда, прячется за туманной маской. У шестерых каменные лица, но Предстоятельница Лианна Дар, только вчера занявшая место Фалкиона А'йорда во главе святой ветви, смотрит с нескрываемым ужасом. "Неужели у меня такое страшное лицо?" - отстранённо думает молодой маг. И начинает.
  -- Семнадцатого дня листопада в присутствии сорока девяти свидетелей адептка Эль'кирин А'йорд по просьбе людей из распущенного ныне Братства Осколков и вопреки запрету наставника применила на площадь заклинание Левитация Гаррона, модификация три. Объект - руины гончарного квартала Вольницы, полностью разрушенного во время землетрясения вследствие обветшания магической защиты. Возмущения магического фона превысили допустимый порог на шесть единиц, корректировка произведена силами двойного круга. Адептка получила предупреждение, назначенное взыскание отбыла полностью.
   Этот монотонный невыразительный голос - его спасение. Только так он может говорить, не боясь сорваться на рыдания. Лианна Дар, не отрываясь, смотрит на него, и ужас утекает из широко раскрытых серых глаз, взор твердеет, губы крепко сжимаются. Ещё один выкормыш А'йордов. А гильдмастер, похоже, думает, что взял над ними верх, и суд пройдёт без глаз и ушей надменного клана. Старый волк совсем сточил свои клыки...
  -- Двадцать шестого дня листопада адептка Эль'кирин А'йорд применила связку заклинаний: Водопад, иначе ступенчатое исцеление седьмого, Благодать шестого и Жизненные узы шестого порядка предположительно к ассасину распущенной ныне гильдии Осколки Гвин'эйтo, именуемому также Меченый. - Проклятое имя ранит как тысяча кинжалов. Рука судорожно стискивает свиток пергамента, и Рьен едва сдерживается, чтобы не заскрипеть зубами. - На дисциплинарном слушании совета наставников ей было вынесено порицание и назначено пять суток карцера. Третьего дня снеженя группой наблюдателей было выявлено несанкционированное применение сложносоставного заклинания Дымная роза с базовой основой - проникающее исцеление семнадцатого порядка. По итогам расследования Эль'кирин А'йорд была заключена под домашний арест и скована браслетами Усмирения. Десятого дня снеженя браслеты были ею сорваны, адептка самовольно покинула Цитадель и произвела вмешательство двадцать девятого порядка невыясненной этиологии с целью снятия клейма дружественной гильдии Ри Тишеннон с воровки Мии Гирато. Согласно уложению Тильвег Эль'кирин А'йорд была взята под стражу, дело её - передано на рассмотрение Высшему Совету гильдии. При аресте обвиняемая сопротивления не оказала. Я закончил.
   Глаза Лианны Дар похожи на осколочки льда.
  -- Адептка Йоле, вы признаете справедливость предъявленных обвинений? - спрашивает гильдмастер.
  -- Да.
   И снова молчание.
   Она стоит, гордая и несгибаемая, не выказывая ни малейшего раскаяния или страха, и улыбается. Так светло и радостно, что у него перехватывает дыхание, а на глаза наворачиваются слёзы. И одновременно тёмная удушающая злоба поднимается внутри, и хочется броситься вперёд, оскорбить, ударить, растоптать, стереть эту улыбку с её лица, потому что ему она никогда так не улыбалась... никогда...
   Ради таких улыбок люди убивают.
   Она не видит ни мрачного подземного зала, ни каменных лиц судий. Даже сейчас она думает только о нём. Но ведь он мёртв. Его нет, словно и не было никогда. Он мёртв, мёртв, мёртв... так должно быть... должно...
   ~ *~* ~
  -- Всё кончено, благородный господин.
   Наёмник ухмыляется и презрительно сплевывает в сторону. Рьену противно всё в нем: и лицо, заросшее железной щетиной, и волчьи глаза, и почерневшие пеньки зубов. А ещё противнее сознавать, что он ничем не лучше этой гнусной твари. Хуже. Румяное яблоко, а внутри - одна только гниль. Он по доброй воле нырнул с головой в дерьмо, и теперь ему не отмыться до конца дней своих.
   Но если она как-нибудь узнает... всё, кончено. Крики и проклятья он бы вынес - за десять лет они ссорились и мирились не счесть сколько раз; нрав-то у Кирин в речку брось - пересохнет, от любой мелочи она может вспыхнуть как "небесная свеча". И, как истинная А'йорд, никогда не извиняется. Просто чуть погодя приходит, садится рядом, а он, как ни в чём не бывало, начинает вспоминать последний трактат мастера Наруто или уточнять необходимые переделки в проекте по энергопластике... Но она не станет кричать. И мстить не будет. Посмотрит так, словно впервые видит, отвернётся, длинные чёрные волосы мазнут по лицу... И уйдёт. Вычеркнет его из своей жизни раз и навсегда, как это умеют только А'йорды. Просто перестанет видеть.
   Пусть. Но он не даст ей погубить свою жизнь. Только не ей.
  -- Ты видел тело? - слетает с губ прежде, чем маг успевает задуматься. И перед глазами возникает личико Кирин... нет, Йоле, чеканящей слова проклятого кодекса проклятых А'йордов. "Не говори "кончено", пока не увидишь тела. И даже тогда не будь ни в чём уверен".
  -- Тело? - Наёмник хохочет, и этот звук похож на скрежет железа по стеклу. Рьен дергается, глаза отчего-то заволакивает багровое марево. - Там не было тел, благородный господин, только мясо, гора жареного мяса... или мне поведать магу, как липучий огонь к шкуре льнёт? На что у меня брюхо крепкое, а едва наизнанку не вывернуло! Не веришь - смертяка любого спроси, кому ещё знать, сдох выродок или нет... А совсем придавило, свистни только - Вьенш ориентиры скинет, и копайся в гнилье, сколько хошь!
   "Может, и в самом деле поискать... проверить? Вельнара не откажется помочь, а опыт у неё огромный", - мелькает мысль, но маг тут же задвигает её подальше.
   Наёмник пристально смотрит на него. Он уже не улыбается.
  -- Достал тебя Меченый, я погляжу, - неожиданно говорит он. - Зацепил, как крюком за ребро. Оттолкнул и не заметил даже. Он же как ураган, всё на своём пути сметает... сметал, - быстро исправляется он. - И она такая же. Всех к себе привязывает, а тех, кто против идёт, ломает. Силища в ней такая, что на двоих хватит и третьему останется. Уйди, пока не поздно, маг. Не устоишь ты, не сможешь с ней тягаться. Разобьёшься об эту А'йорд.
   Рьен бледнеет. Поздно. Поздно. Он разбился о неё давным-давно. Разбился, как птица о стекло.
  -- Не смей даже... даже произносить её имя!
  -- Разве я что-то сказал? - безгильдейный глумливо ухмыляется, словно и не было странных слов и быстрого холодного взгляда.
   И уходит не оборачиваясь.
  
   Прошлое. Предстоятельница Лианна Дар.
   На Риэнноша взгляни - дрожь берет. Бледное, как мука лицо, искусанные до крови губы, а во взгляде, обращённом к ней - тоска и невыносимая, испепеляющая жажда. Он всё ещё пытается завладеть тем, что принадлежит другому, бедняга... Точно садовник, топчущий прекрасные цветы, чтобы никто не составил из них букета. Или мастер, видящий в ученике великий дар, огонь костра рядом с пламенем его свечи - и клеймящий его бездарью и тупицей. Или тот старик из притчи, что молил бога вырвать ему глаз, дабы сосед его лишился обоих.
   Только он и впрямь делает это ради её блага. Не зря, нет, не зря долбили нам на теологии, что самое непростительное в фанатике - искренность.
   А его я только раз и видела. Его - это Меченого, Гвин'эйто. Шла к Милосердным сёстрам, а он ненавязчиво как-то навстречу попался. Все тогда знали уже, где пропадает вечерами Эль'кирин А'йорд и с кем видится, но, слово чести, не окликни он меня, я б его не заметила. Он умел это... не знаю, как сказать, я целитель, не воин... без волшбы исчезать, когда не хотел, чтобы видели его, тенью становиться среди ясного дня и как тень уходить от взора.
   Но он окликнул. Таким тоном, каким преподобный Фалкион отмечает изменения цвета жидкости при варке экспериментального зелья.
  -- Лианна Дар.
   Высокий, худой, нестарый ещё, а уже полголовы седых волос где-то заработал. Глаза пустые, точно окна покинутого дома. И шрам от Плети Каррока (в чём - в чём, а в шрамах я разбираюсь) - страшный, длинный - через лоб, бровь, нос и щёку. Тут бы мне и додуматься, нет же, стою, как дура, прикипев взором к этому шраму и пытаясь втиснуть в голову, что после удара Плетью Каррока по лицу всё-таки выживают. А он вложил мне в руку записку, сказал: "Передай ей" и, не оборачиваясь, пошел дальше. Не тяжелой поступью воина, а легким, скользящим шагом убийцы. Вот тут я и задрожала.
   У ассасинов свои, непонятные нам знаки различия, как у всех Тайных, впрочем, но ребята, которых мне удалось расспросить (не больно-то они разговорчивы, но палата к откровенности весьма и весьма располагает), в один голос твердили: мастер. Не просто высокого - высочайшего ранга. То же, что Старший магистр у магов или наш Белый кардинал. И не выйди он из Осколков, по моему скромному разумению, господа Совет не только бы... кхм... дружбе их не противились - светильничек молодым подержали. Да... Но он, ринлэй э'тьёрг, был Осколком. Не согнуть, не переплавить - лишь разбить на осколочки помельче. Потому и не подступали к нему, не звали нам клятвы принести. За потайников, правда, не скажу: они-то, вишь, независимые, скрытые, даже гильдмастеру не подчинены, только Командору своему да Совету Высшему, а их логику вывернутую сам фриск не разберёт. Если и предлагали, мне то неведомо.
   Ох, Осколочки, Осколки, сколько же они крови нашему Старику попортили! Мелкая была гильдейка, а наглая: границ не блюла, договоры в медяк не ставила, фиги воробьям показывала, да и вообще недостойно себя держала. Как такую не призвать к порядку было, а? Неподвластные мы али нет? А ежели меж строк читать, то выходит вот что: мы границы свои расширить вздумали, так и расширяли - где лаской, а где таской. Если ж кто головку поднимал, тому её нагибали. Да и идейки у Осколков были такие... Что сильный не должен слабого жрать. Что от чужой беды глаз не отводи, а ежели помочь можешь - помоги, и другие на тот же лад. Опасные, словом, идейки. Едва ль не ересь. А ересь следует на корню выжигать - не расползлась покуда.
   Только ведь Осколков-то нахрапом взять не удалось, нетушки. И хотелось, да не моглось. Может, это хоть немного излечило нас от самоуверенности? Впору засмеяться: огромная армия Неподвластных две луны не могла совладать с противником, уступавшим ей числом раз в десять! А когда всё кончено было, генералы едва не выли, потери подсчитывая, и поносили на чём свет стоит всех Осколков вместе да каждого в отдельности. Это ведь только мы с ними воевали по правилам военного искусства, какие в книжках написаны, а они солдат наших просто убивали. Именно так: убивали, когда те жрали и спали, убивали, когда с бабами лежали и в гряздецах сидели... Прав преподобный Фалкион: у войны правил нет, важно лишь, кто выиграет. А победителей не судят.
   И, гьёрг-ледянник, в этой войнючке все ж таки победили мы. Миродар со всех сторон обложили, собрали пару сот магов, внешние стены по камешку раскатали, Цитадель обрушили. Да и на горстку уцелевших всех скопом навалились. Победили... Только победа эта нам костью в глотке встала. И никто уже помыслить не мог о том, чтобы дальше идти, все раны зализать жаждали, а пуще других - маги. И гильдмастер наш по развалинам Цитадели побродил, службу поминальную отстоял, пленных, сколько было, казнил, да и объявил: довольно крови, время о милосердии вспомянуть. Ловить да резать уцелевших Осколков запретил - Неподвластным они, мол, не враги, потому как и гильдии такой нет больше, пусть копошатся да ползают, как могут. С его лёгкой руки приравняли мы Осколков к безгильдейным и забыли о них, как о дожде вчерашнем.
   А вот они нас не забыли.
   Не припомню уж, кто из мудрых сказал, что гильдия - не крепостные стены, не Цитадель, а люди. Как бы не А'йорд, отец Фалкион частенько эти слова повторял. И на совете том последнем, когда судьбу Осколков решали, их произнес. Я тогда новичком была совсем, только-только в первый круг посвящения вошла, ничего толком не умела, кроме как слушать. Вот и вертелась возле Предстоятеля да уши растопыривала. А он говорил.
  -- Ты знаешь мою позицию, Валгаррес, - говорил он, а Валгарресом тогдашнего Старика нашего звали. - От Миродара и других крепостей братства не должно остаться даже камня. Объяви награду за головы всех, чья принадлежность к Осколкам может быть доказана. Не теряя времени. Нам не будет покоя, пока жив хоть один.
  -- Ты противоречишь себе, преподобный! - грозно сдвигал брови Старик. Ох, и досадовал же он на то, что ему, гордому и благородному главе одной из Старших гильдий указывает какой-то мистик, в войне ни гьёрга не смыслящий! А ещё более - на то, что весь совет да все офицеры этого мистика, открыв рот, слушают. - Не ты ли всегда был против этой войны? Не ты ли не уставал твердить, что мы потеряем слишком много, а обретём слишком мало? И теперь, когда мы хотим перевернуть эту страницу, ты говоришь "нет"?
  -- Коль скоро мы сварили это зелье, нам его и пить. Оставлять осадок на дне - совсем дурное дело. Я целитель и знаю, когда удаляешь опухоль, нужно вырезать её целиком. Оставишь самую малость, и она снова разрастётся, расползётся, ещё больше чем была. Нельзя их оставлять, Валгаррес. Братство живо, пока жив хоть один Осколок. Они затаятся, будут выжидать. А потом нанесут удар, от которого нам не оправиться.
  -- Мы здесь гильдмастер! И нам решать, что верно, а что нет!
   Война была окончена. Войска вернулись в казармы, создатели - в цеха и мастерские, чародеи в башнях и академиях заперлись, охотники в лесах растворились, мы занялись ранеными. А гильдмастер умер через семидневку после объявления конца войны. Грибочками отравился. Только я долго забыть не могла усмешки отца Фалкиона, когда он вскрытие проводил. Собственноручно. Интересный случай, говорил. Очень интересный.
   Нет, нас не забыли. Гвин'эйто выжил и не скрывался почти - так, перелинял да окраску сменил. О мести, может, и не думал, он Кирин любил взаправду, без обмана, скорей бы себе руку отрезал, чем её обидел, а только вогнал свой осколок Неподвластным в самое сердце.
   ...Записку ту я, конечно, отнесла. Не Кирин, сперва отцу Фалкиону отдала. А он в руках повертел-повертел, да и сказал, тихо так, едва слышно: "Неси, кому велено было. Судьба - она на то судьба и есть". Я и отнесла. А она...
   Вот уж и впрямь отродье Бледной королевы! Прочла она письмецо, словно отчёт о смене труб отопления, а ведь вести в нём недобрые были, я это всем нутром чуяла. Села она в кресло, выпрямилась, словно посох проглотив, и в стенку уставилась. От лица вся кровь отхлынула, губы посерели, зрачки как булавочные головки сделались. Я струхнула не на шутку: не дай Милосердная, думаю, в обморок грохнется, нашатырь ей под нос сую... А она головой тряхнула и, сквозь меня глядя, говорит: вот, значит, как, милый? Меня оградить хочешь? Только кто тебе право дал за меня-то решать? Да и не выйдет у тебя ничего. А'йорды своего не отдают.
   Не ушла она даже - унеслась вихрем бесплотным.
   И - Проникающее исцеление семнадцатого порядка. Как только решилась девчонка? Силы хватило б, не спорю, ломоть-то ей немалый достался, но по уменью и на десятый замахиваться рановато было. Ан всё ж сплела, и не промахнулась нигде, себя не выжгла. Везучая, гьерговка... Видно, причина была нешуточная. Спасти любимого своего, скажем, и как бы не от Крови ехидны, эта дрянь только семнадцатым и лечится. А чтоб понять, кто тем проклятьем в Меченого запустил, и думать долго не надо было.
   Может, ей и сошло бы это с рук; не я одна - все про Кирин с Меченым ведали. Видели, что у них по-настоящему, а не забавы ради, что она ради него жизнь положит, а он ради неё. И норов а'йордовский зная (попробуй, надави на неё - взбрыкнёт, мало не покажется), прикидывались, что не знают ничего. Как мамка моя говаривала: "Не тронь дерьма - не будет вони". Вот и не трогали.
   Но разве найдёшь людей где, более безжалостных и себялюбивых, нежели влюблённые? А ещё они - сущие безумцы, особливо, когда надежда из рук уплывает. И Риэннош, решив, как видно: "Так не доставайся же ты никому!" взялся за дело со всем терпением и упорством. Я сама того не видала, подруги рассказывали. Мажене Элейс пожаловался, что пропадает девочка, надо спасать, при гильдмастере обронил невзначай, что обнаглели А'йорды совсем, законы не блюдут, выше Совета себя ставят. И добился-таки, чтоб случай всего-навсего недозволенного применения высшей магии, не приведшего к фатальным последствиям, рассматривался (каково?) полным составом Йисарда, магического трибунала. Но на этом не остановился: Эль'кирин А'йорд заключили под домашний арест и нацепили на неё древние браслеты Усмирения. Дескать, пусть до слушания поносит, худа ей от того не будет, зато никуда не денется.
   А'йорды вскинулись как один. Что, мол, творится такое? Девочка всего лишь оступилась чуть, а её - в браслеты? Как убийцу? Это так следует понимать, что гильдмастер ставит себя выше закона? Устав гильдии ничего для него не значит? А в таком разе, соответствует ли он занимаемой должности?
   Страсти накалялись, гильдия кипела, как зелье на сильном огне, но Старик и в ус не дул. Бродил по залитым солнцем галерейкам, щурясь, как кот, десяток цыплят слопавший, а когда взрыва, казалось, было не миновать, заглянул к леди Виренис А'йорд на чашку чая. Ни советников с собой не взял, ни охрану, только помощника - "плащ подержать".
   Помощником был Риэннош эл'Георс, получивший к тому времени ранг мастера. Когда чувствуешь свою победу, можно и отвагу проявить, сказал бы преподобный.
   Назавтра же и шепотки, и пересуды, и взгляды ярые как отрезало. Рьен много лет с Выдумкой дружил, к А'йордам был вхож, его своим считали. Маг из него, прямо скажем, хреновенький, а вот в умении добывать крупицы знания и применять их себе на благо равных эл'Георсу мало. Достойный сын своего многодумного факультета! Чем он смог прищемить хвост всесильному клану, один Промыслитель ведает, да ещё, может, Старик, но А'йорды, скрипя зубами, отступили. И стало у них на врага больше.
   А Кирин, не зная ни о чём, сидела в своих комнатах под домашним арестом, книжки всякие почитывала да за неименьем практики теорию волшбы изучала. Рьен к ней каждый день наведывался, в глаза заглядывал, чуть ли не на брюхе ползал, только она от него всякий раз отвёртывалась. Он мрачнел, темнел лицом, места себе не находил, а ещё - заметно было - ждал. Кого ждал или что, человечка какого или вестей, не знаю, но дождался. Прилетел к ласточке своей как на крыльях, пуще солнца вешнего сияя, но щиты на дверь повесить не забыл. И добрые щиты, мне со всеми амулетами да оберегами не подойти было. Только голоса сквозь стенку и слышала. Бу-бу-бу да шу-шу-шу, а потом вдруг крик - безумный, исступленный: "Мёртв он! Мёртв, понимаешь ты!" А'йорды умеют ждать и пропускать мелкие уколы, чтобы после чётко двинуть в больную точку, и не выдержал Риэннош, сломался, как прутик сухой. А Выдумка ему снова - тихо, спокойно, голосок слышно, а слов не разобрать. Но угадать не трудно: "Он и мертвый один мне люб". Потом дверь настежь, чуть с петель не слетела, не вышел Рьен - вывалился, лицо перекошенное, серое, как пеплом припорошенное, глаза шалые, губы трясутся... увидел - убил бы, да охранила Благая. Кое-как "засовы" на дверь кинул и поплёлся раны зализывать.
   Я уж уходить собралась, и вдруг колыхнулась Сила, как волной прибоя окатила и - крррак! Хрясть! Шаррах! Не открылась дверь - весь косяк выворотило, щиты к гьёрге посрывало. И вышла Выдумка. Спокойная, как море в штиль. Собранная, точно в бой идёт. На запястьях широкие черные полосы: всё, что от браслетов осталось - не увидела б сама, ни в жизнь не поверила. Я в лицо девчонке взглянула... да к месту и прикипела, застыла, как пчелка в янтаре. Глаза у Выдумки были точно прорубь, ледком затянутая. Мёртвые. А это очень страшно, когда с живого лица мёртвые глаза смотрят, душу твою словно кошки дикие когтями рвут. Не приведи Благие испытать сего снова...
   Она засекла меня сразу. Сквозь все щиты увидела (хотя что ей мои щиты - скорлупки яичные!). Не удивилась, будто знала, кого ждать, подошла да сказала тихо и даже весело; не вслух, прямо в голове слова её зазвучали, в висках забились:
  -- Передай дяде, не ждала я, что так всё обернётся, но человек предполагает, а Пряха располагает. Убить можно по-разному. Можно нож в сердце воткнуть, а можно душу вырвать, как дерево с корнем. Человек тогда ходит, говорит, смеётся даже, а внутри мертвый всё равно. И даже если его из пещеры достать и на свет под рученьки вывести, не оживёт. Пусть мёртвые остаются мёртвым, а живые делают то, что должно. Девчонка виновата только в том, что не за ту руку схватилась. Но когда пришла беда, других топить не стала, чтобы самой выбраться. Пусть бывший, но все равно Осколок. Для таких "верность" и "честь" - не просто слова, а, значит, помогать им стоит... Да и дело, если разобраться, не такое трудное! - бледные губы дрогнули, искривившись в волчьей усмешке; в тот миг, как никогда раньше, походила она на отца. А Льгар А'йорд был не из тех, кого хочешь видеть во врагах. - Нет стрел, которые нельзя отразить, и даже самые крепкие руки не могут затянуть узел так, чтобы не осталось ни малейшего просвета. Когда поймёшь как, остаётся только потянуть за нужную нить. Раскладки по чарам я оставила, кому надо будет - найдёт... И смотри, не лезь, куда не просят, - это уже вслух добавила.
  -- А... ты уверена? - сорвалось с губ. Сколько ни бранил меня Предстоятель за длинный язык, за любопытство неумеренное - всё без толку.
   Угольные ресницы дрогнули, из синих глаз на миг плеснуло таким отчаянием и безысходностью, что я невольно подалась вперёд - утешить ли, приголубить. Привычку трудно вытравить, а я как-никак посвящённая... Кирин дернула плечом, ровно муху сгоняя, и замерла я. Никогда ни от кого утешения она не принимала. Такой уж уродилась.
   Хотите, можете считать это плодом больного разума, но я почти видела его, в шаге позади неё стоящего. Отстранённый суровый взгляд, рука, лежащая на её плече...
  -- Хорош балахон, только чего-то не хватает, - и снова злая льгаровская усмешка на губах дочки Льгара. - Не цепи ли агларной?
   Вот так.
   Ни слова лишнего. Горсть снега в лицо швырнула и ушла клеймо снимать с глупенькой и - что бы она не говорила - недостойной дара такого воровки. Тогда-то и узнали господа Совет, что для А'йордов и впрямь запретов нет, законы не для них писаны, ведь клейма - да-да! - чарами нерушимыми всегда почитались, а тем, кто снять их посягал, посягалку-то и отрывало.
   Прежде.
   Если бы не жила такая вот Кирин на белом свете, то, право слово, стоило бы её выдумать...
   Давит на плечи каменный свод, агларная цепь как свинцовая шею оттягивает, хоть и знаю, что легче она лёгкого. Не для меня она скована. Нет во мне ни величия преподобного Фалкиона, ни мудрости его, только и умею, что нос свой всюду совать, да хорошую мину при плохой игре делать. Какая из меня Предстоятельница, благие боги?
   А Выдумка знала, что так будет. Вот спасибо ей, не могла напрямик сказать! Я б тогда не здесь сидела, зубами скрипя, а где-нибудь за полярным кругом с белыми медведями в салочки играла. Но всё ж потихоньку начинаю разуметь, о чём она речь вела. Ясности никакой, угадушки одни. Предстоятель с полуслова все понял, но на то он и Предстоятель. С цепью без споров распростился, на покой ушёл. Чем занят он сей день - не ведаю, да и не нужно оно мне. Вот воровку раскованную повидать бы не отказалась, только сгинула она, ровно в воду канула. Как свалилось с неё клеймо, так и сгинула. Маги наши едва посохи не сгрызли от усердия, но нашли от дохлого осла уши. Где она теперь - одной только Плетельщице ведомо.
   Высший ранг мне дали не за красивые глаза. Я умею ставить мысленные барьеры, но до а'йордовских щитов как до той луны - вовек не дотянусь. Родичи Кирин учатся искусству защиты разума с раннего детства, их блоки не пробить и Великому магу. А в моём, если ломать будет умелец, да ещё со зрячим камнем, может, и найдётся щёль. Путей окольных много, достаточно знать хотя бы один...
   Поэтому я ничего не знаю. Поэтому сейчас я не скажу ни слова в защиту Кирин. Я буду только наблюдать. И запоминать. Память - это наше все, как любит говорить Верховная Ведьма.
   Что же вы остановились, госпожа Элейс аен Ринвелль? Вас утомил мой простонародный говор? Препарируйте дальше, не смущайтесь. Я даже притворюсь, что не вижу, как нервно вы теребите свою звезду, больше похожую на зрячий камень, чем на Пламенеющий знак. Не бойтесь. Я выкормыш а'йордовский, как назвал меня Рьен, а не одна из них. Думайте об А'йордах, а не обо мне.
   Они не умеют забывать. И прощать не умеют.
  
   Настоящее. Эль'кирин А'йорд.
   Без имени. Без веры. Без надежды.
   Так поют барды.
   Те, кто тысячелетия назад выдумал лишать Имён за самые тяжкие преступления, был мудр. Ибо разве есть мука страшнее, чем одиночество в толпе? Когда тебя забывают через мгновенье после встречи, когда смотрят не в глаза тебе, но сквозь тебя. А иные и вовсе проходят, как мимо пустого места. Паутина жизни отторгает мертвецов.
   Все мы мертвецы: и Лишенные, и Потерявшие, и даже я, Отрекшаяся. Мы умираем, теряя Имя, а после - лишь агонизируем, пока не даст трещину клетка для души из костей и плоти, что зовётся телом.
   И всё же этой клетке нужна и еда, и питье, и крыша над головой. Но безымянные не нужны никому. Какой прок от создателя без Искры? Воина без Ярости? Вора без Тёмного Духа? Барда, не слышащего Ветер?
   Точно такой, как от мага без Силы.
   Охотникам и мистикам легче. Лес говорит даже с заблудшими детьми, а Вера не уходит с потерей Имени. И держатся лесовики с посвященными друг за дружку крепко - куда крепче, чем прочие "ветви" за свои "листочки". Они редко теряют Имя и ещё реже Имени лишаются. Но случись беда, в лесу и в храме их примут, не глядя на прошлое. Другим же остаётся лишь...
   Просить подаяния? Мне?
   Никогда.
   Все знают: две "дыры" увидеть легче, чем одну. Троих безымянных могут даже ненадолго запомнить. А если их соберется пятеро или шестеро... или тринадцать...
   "Вести, а не следовать", нэри-мать?..
   Своих братьев и сестёр мы видим; наш взор не скользит. Для других носим яркие одежды - они цепляют взор, привлекают внимание. Мы бродим по городам и весям, нигде не задерживаясь и не зная, куда завтра приведёт нас дорога. Шуты. Лицедеи. Акробаты. Бродим, веселя народ тем, что осталось от прежней жизни и прежнего дара. Мастерство не уходит с Искрой. Угасшая Ярость не отнимает умения держать меч. Ветер, стихая, не лишает памяти. А Сила не уходит без следа, если ты - Отрекшаяся.
   Только... зачем?
   Зачем?
   Многие мои братья и сестры мечтают о смерти, как о дожде в раскалённый полдень, как о ласковом поцелуе матери. Они призывают её денно и нощно, и годы криков, мольб и проклятий превращают их голоса в хриплое надрывное карканье. Клич воронов - стоны потерянных душ. Люди верят, что когда черный ворон каркает над телами павших, где-то умирает Безымянный. Злая насмешка.
   Прервать жизнь Безымянный не может. Ни свою, ни чью-то ещё. Почему - не знает никто. Лишенные до сей поры полагают связанную волю частью кары, хотя давно известно, что не могут убивать и Потерявшие с Отрекшимися. Каждый пытался хоть раз. Я - нет. Пока нет. Предел прочности есть у каждого, и пока я не знаю своего.
   Но знаю старую, как мир, притчу о рыбаках, захваченных штормом. Одни сдаются, бросают весла, ложатся на дно лодки - и ветер разбивает их о скалы. А другие крепко сжимают весла, правят навстречу буре - и побеждают. Только слабый покоряется судьбе, сильный сам выстроит судьбу так, как нужно ему!..
   Патетично.
   Возвышенно.
   Весьма в духе кодекса А'йордов.
   Суеверный люд верит, что на убийцу Безымянного переходит его проклятье, и отшатывается в ужасе, когда его просят о милости. Если б было так, среди душегубов и лиходеев, коим несть числа на дорогах славной Кассилии, остались только Безымянные. А пока проклятье им не мешает.
   Смерть для нас никогда не бывает лёгкой, и Безымянные люто завидуют тем, кто ломается сразу и просто угасает от безразличия, от безысходности, от тёмной пустоты, вдруг возникшей там, где билось живое сердце. Завидуют, потому что им суждено бродить по земле, пока мир не изменится, и Серая Пряха не выдернет из полотна судеб разорванную блёклую нить. До случайной стрелы, ножа или копья.
   До незримой хватки тьёрге.
   Гьёрге - ледяные демоны с острыми как бритва когтями, что живут у границ вечной мерзлоты, коварные, хитрые, охочие до крови тёплой и мягкой человечьей плоти. На них можно взглянуть - лучше издали, добычу они чуют с расстояния в сотню стадий. Их можно потрогать - держа Живой огонь наготове и истово моля богов о помощи. Их боятся, потому что знают. И верят в них больше, чем в их братьев тьёрге.
   Для большинства людей тьёрге всего лишь легенда. Страшная сказка, которая матери пугают непослушных детей. Но я вздрагиваю всякий раз, услышав: "Ринлэй э'тьёрг! Поглоти тебя демон!". Потому что знаю.
   Тьёрге не-живут, не-существуют. Но они есть. Духи бесплотные, которых нельзя увидеть или услышать, чьё приближение нельзя ощутить. Обиталище их в Нейарет атан Дин, туманах меж Явью и Сном. Тьёрге не пьют кровь, не касаются плоти. Души людские - вот их пища. Настигнув, они рвут добычу в клочья и пожирают. Выгрызают душу, оставляя тело нетронутым, и до самого конца жертва сохраняет ясность разума. Легко ли вообразить пытку изощреннее? Умирающий всё чувствует. Всё понимает. Но сделать не может ничего. Только кричать.
   Кричать...
   Не приведи вас Промыслитель услышать хоть раз этот крик.
   Имя - наш щит от созданий не-живущих. Пока носим Имена, тьёрге не чуют нас. Но умирает Имя, мы становимся открыты перед ними, и начинается охота. Сбежать нельзя. Укрыться негде. Потому что будь ты хоть сам Стурм Великий или Йенова Рисст, тебе всё равно нужно спать. А во сне мы, хотим того или нет, касаемся Нейарет. Во снах они приходят.
   Ищут нас.
   Вынюхивают.
   Зовут.
   Это не Зов Леса. Не тот шелестящий голос деревьев, тихий шепоток трав и цветов, который слышат все Охотники и временами ловлю я. Помните, в балладе: "Великий маг - тот, кто не только Силой одарён"? Кому-то шепчет Тёмный дух, кто-то ловит Ветер. Мне светит Искра и зовёт Лес. Зовёт даже сейчас. Тот зов другой. Невнятное бормотание на грани слуха, которое сначала слышно только во сне. Со временем оно становится громче, и однажды ты ловишь себя на том, что вслушиваешься в слова. "Кто ты, кто ты, кто ты?.. Где ты, где ты, где ты? Сслушшаешшь? Сслышшишшь? Не уйдёшшшь..."
   И уже слышишь их не только во сне, но и днём, бодрствуя.
   Сотни и тысячи голосов, твердящих одно и то же.
   "Не уйдешшшь..."
   Тьёрге ищут нас. Без устали. Кружат, как шакалы, подбираясь ближе. Страстно жаждут... хотя нет. В них нет страсти, ни ярости, ни гнева, ни страха - они не знают, что это такое. Эмоции - удел смертных, для тьёрге есть только "догнать-схватить-разорвать-сожрать". Мы для них еда. Вкусная. Лакомый кусочек. Сумеют дотянуться - жрут, сколько влезет, а влезает в них немало. И даже если уцелеешь сегодня, завтра тоже будет ночь, а за ней другая, третья, четвертая... Ночь. Сон. Шепот. Замкнутый круг.
   Сталь в руке человека несёт не гибель - свободу. Умирает тело, и душа уходит за Круг Жизни, в надвечный мир, минуя Нейарет. Безымянная, не может переродиться, оставаясь навеки привязанной к кромке, но остаётся.
   И всё же... всё же...
   Если одолеешь оборотней, живущих в твоей душе, если переродишься, став другим не внешне - внутренне, если, однажды упав, всё же найдёшь в себе силы подняться и идти дальше, если призыватель, Ищущий, согласится помочь - сможешь вновь обрести Имя. Оно будет другим и не придёт так просто, как в первый раз. Мир не скажет его сам, Имя нужно искать. Входить в транс, падая в Нейарет атан Дин, бродить в тумане и выкликать снова и снова...
   ...Паршивое место, говоря по правде. Ни света, ни тьмы, никого вокруг, только эта... дорога. Не знаю, может, есть и другие, но я всякий раз вижу одну и ту же. Она течет из ниоткуда в никуда, серая, словно из пепла... он фонтанчиками взлетает вверх от шагов... вьётся меж черных скал, похожих на скрюченные пальцы. Иной раз на ней никого не встречаешь, бывает, налетают мары или грёзы... отбиться нетрудно. Но за скалами клубится туман, а в нём... кто-то есть. Их не видно, но они там. Иногда совсем близко. Их голоса просят откликнуться, зовут, то стихая, то поднимаясь до крика. Они знают, что ты там, но пока не могут тебя найти. Они увидят тебя в тот самый миг, в который ты увидишь их, а дальше... дальше не будет ничего.
   Не останавливайся. Иди.
   В какой-то миг - ты не заметишь, когда именно, - они начнут отдаляться, и вот тогда настанет время слушать.
   Смеются дети... журчит вода... звучит музыка... шепчет листва на ветру...
   Так приходят Имена.
   Даже под защитой Имени опасно бродить Тропами мёртвых. Налетишь на голодного духа, никакое Имя не спасёт. Тьёрге-то, может, и подавится, но тебе это уже будет до стрелы-молнии.
   Входить в Нейарет способен любой маг или мистик рангом выше ученика, слушать и слышать - один на сотню. Отваживаются на поиск лишь единицы. Огромная Сила и незыблемая Вера нужны, чтобы не только нырнуть в туман самому, но и захватить безымянного. Воля прочная, как адамант - чтобы волочить его, неподъёмного (ментальная проекция или нет, а весят они, кажется, пудов под сто!), за собой, вновь и вновь выкликая Имя, и держать, не давая сойти с дороги. Знание, кровью и болью обретенное - чтобы вытолкнуть обратно в Явь пьяного от счастья наречённого или просто вовремя выдернуть.
   Сила, воля, знание. Триада каждого призывателя.
   А я Безымянная, которая ищет Имена.
   Невероятно.
   Немыслимо.
   Каждый раз, когда мир бросает вызов, хочется перетряхнуть его, смять и вылепить то, что нужно мне. И заклюй меня ястреб, если я когда-нибудь перестану дергаться. Всё, что нужно - это терпение и немного фантазии, ибо нет гор, которые нельзя покорить, и нет загадок, которые нельзя разгадать. Где вы сделаете один рывок, я пройду несколько шагов. Где разнесёте стену - я вскрою замок. Искра, из-за которой насмешник-отец дал мне прозвище, по-прежнему со мной. Слабенькая, едва-едва мерцает, но её довольно, чтобы без труда переделать известные чары или выдумать новый заговор.
   Один или несколько.
   Легче лёгкого.
   Потому что запретов больше нет. Ни закрытых разделов, ни дробления магии на черную и белую, ни опёки наставников (не то, чтобы она останавливала меня прежде, но всё же...), ни мучительных сомнений: "Этично или нет?" Вздумай я побаловаться с черным целительством или хождением по теням на площади Свободы в Ар-атайлле, меня никто бы не остановил, если бы даже заметил: одно из немногих преимуществ статуса Безымянной. А к тем, кто стоит на грани - уже не здесь, но ещё не там - некромантия приходит легко, как дыхание. В ней доступно всё... с поправкой на мощь заклинаний, конечно, и условием не посягать на чужую жизнь.
   Не очень-то хотелось, если честно. Есть уйма вещей хуже смерти.
   Увидь Фанд, как я использую его арканы, связки и перекаты, хохотал бы точно безумный. Но для Ищущего путь не важен, главное - итог, а магия крови гораздо, гораздо надёжнее наведённой.
   Для каждого заклинания свои. Тем, кто утратил Имя недавно - одни. Старожилам - иные. Длинные и короткие, сложные и простые, слабые и... Чем ярче горела Ярость, чем громче звал Лес, чем ехиднее хихикал Тёмный дух, тем труднее искать. Прошлое держит крепче агларных цепей, душа не хочет меняться. И принудить нельзя.
   Свобода воли.
   Свобода выбора.
   Свобода меняться.
   Свобода умирать.
   Бард нашел бы слова лучше, но я не бард.
   К кому-то Имя приходит быстро, кто-то, считая себя готовым, ждёт не одну луну, и даже не две, кто-то погибает, так и не услышав... Но не отступает никто. А я - веду, зову, нарекаю и помню. Радость, когда обнимаю друга и шепчу ему одно-единственное слово. Гнев, когда опускаю руки и говорю: "Нет. Ты ещё не готов". Помню даже то, что помнить не хочу. Ужас, когда камнем из пращи вылетаю из туманов и после стучу зубами о жестяную кружку с неразбавленным спиртом, а в ушах, не смолкая, шелестят голоса.
   "Где ты, где ты? Гдеее же тыыы?.."
   Искать можно только для другого, не для себя. Однажды мне сказали: "Ты вольна идти этой дорогой, но Искать для бывшей Великой никто не станет. Слишком большой риск. Подумай..." Сказал тот, от кого я меньше всего ждала таких слов. Он почти наверняка желал мне добра и, конечно, был прав. Когда-то, смеясь, я бросила вызов целому миру... Сейчас - поступила бы иначе. Огляделась. Подумала. И, соединив два невзрачных камешка, не призвала обратно, но удержала бы таящую жизнь, указала путь потерянному духу. Стоило потерпеть и выждать, чтобы растоптать всех, кто поднял руку - не давая поразить себя. Может, тогда вкус моей победы не был бы так горек, а надежда не покинула меня. Но прошлого не вернуть, и я ни о чём не жалею.
   Я не могу помочь себе. И слишком хорошо знаю того, кто сможет.
   Каждый раз, когда вижу знакомые черные молнии на серебряном поле, я вспоминаю его. Он примет меня, если я вернусь. Он поможет, если я соглашусь принять его помощь. Неподвластные уже не те, что прежде, но он - я знаю! - перевернёт небо и землю и найдёт мне сотню Ищущих. Он солжет, предаст, украдёт и убьёт...
   Стоит только мне пожелать.
   Стоит только вернуться.
   Но я не вернусь. Пусть свобода моя - свобода сухого листка, подхваченного бурей, я сама выбрала эту бурю.
   ...А с некоторых пор - или мне кажется это? - один голос стал громче. Он не выкликает всех нас. Он зовёт меня.
   "Гдеее тыыы, Ищщщущщщая? Гдеее тыыы?"
  
   Прошлое. Риэннош эл'Георс, младший мастер чар.
   Некромантия в Неподвластных числилась среди запретных искусств, однако, баловались ею все - от адептов до магистров. Рьен был редким исключением; на общение с миром мертвых у него была стойкая и очень сильная аллергия. Присутствие при свершении темных ритуалов вызывало у него резкий упадок сил и магическое истощение, а единственный в его жизни спиритический сеанс закончился двухнедельной комой. Придя в сознание, он получил от подруги щедрую порцию наставлений, перемежаемых столь красочной бранью, что из мертвенно-бледного стал густо-свекольным: высокородная taril была красноречива на диво. "Не умеешь - не берись!" - резко заявила та единственная, кому Рьен верил безоговорочно, и более к темным гремуарам он не прикасался. А если возникала необходимость - обращался за помощью к знатокам.
   Сама Эль'кирин интерес к некромантии потеряла после не слишком удачного ритуала призыва, "проведенного в чисто исследовательских целях", как объясняла она потом Рьену, помогавшему ей в охоте на духов, вырвавшихся из Тёмного портала. Тогда им повезло дважды: во-первых, всех духов удалось загнать обратно прежде, чем те успели набедокурить, а во-вторых, во время финальной "зачистки" их поймал с поличным не кто-нибудь, а сам мастер Фанд. Числясь среди младших мастеров воздуха, он в то же время был одним из лучших некромантов гильдии, имея (негласно, конечно) магистерское звание. Он не только не доложил о Рьене и Кирин гильдмастеру, но, напротив, дал им пару ценных советов и даже лично проследил за закрытием Тёмного портала.
  -- Бросил бы ты её, Георс, да учёбой занялся, что ли... - с деланной досадой цедил он, как ястреб, следя за Кирин. Рьен изумился бы разнице во взгляде и словах, если бы заметил, но в тот миг его волновала лишь подруга, накладывавшая последние замки на портал. По её лицу струился пот и слёзы, из носа текла кровь - сказывалось перенапряжение. Рьен ругался сквозь зубы, то и дело порываясь броситься ей на помощь, но всякий раз останавливая себя: он скорее бы навредил, чем поддержал. Тёмный портал поддавался лишь тому, кто открывал его. - Пытаться вправить на место мозги или что там ещё в этой головке - зряшная возня, хоть ты наизнанку вывернись и васильками прорасти. Оэй, отчего враждебность в глазах, мальчик? Правда, она хоть и невкусная, зато полезная. Глотай, пока дают! С А'йордом дружи - да топор держи...
   Плотное черное облако, висевшее в ладони над песчаным полом, посветлело и стало таять. Сияющие руны, начертанные на песке, гасли одна за другой, и не позже чем погасла последняя, облако совершенно рассеялось. По древней каменной арке, стоявшей посреди зала, в последний раз пробежали алые искры и исчезли в песке. Тёмный портал уснул. Вытащив из рукава платок, Кирин принялась вытирать лицо, а Фанд сделал какой-то сложный пасс, склонил голову набок и одобрительно хмыкнул.
  -- Что ж, эта А'йорд хотя бы умеет отвечать за свои поступки. Омерзительно, хотя и не сравнится с тем убожеством, кое было продемонстрировано в начале, - он подошел к Кирин и взял её за подбородок, заставляя смотреть себе в лицо. Рьен шагнул было к ним, но воздух вокруг него загустел и уплотнился, мгновенно поймав юношу в невидимые и невероятно прочные силки. - Послушай, мне, говоря честно, до флюгера ты и твои эксперименты, которые в конце концов подарят тебе мраморное одеяльце с золотой надписью "Скончалась во цвете лет". Но, видишь ли, я до смешного люблю эту школу. И цитадель. И город, если уж на то пошло. И нравятся на том месте, где они находятся сейчас.
   Кирин дернулась, но Фанд держал её крепко.
  -- Я, что бы ты ни думала, пекусь о твоём благе, поэтому и хочу дать пару советов. Первое, лучше клепай защитные контуры. Ришган неплох, но, как видишь, не панацея. Отсюда второе: всегда держи наготове "затычку". Лучше Белую змейку, или другую из той же группы. Своих мозгов не хватит, у дружка позаимствуй, что ли... Друзья нужны не только, чтобы было кого хоронить. И, наконец, хоть это для тебя почти непосильное задание - попытайся прочитывать в книге не только то, что написано большими буквами. Сноски в низу страницы не просто так пишутся. Противно следовать именно моему совету, поспрашивай старших родичей, уверен, они скажут тебе то же самое. А когда перебесишься и устанешь меня проклинать, можешь не благодарить... головёшка.
  -- Спасибо, - выпалила Кирин, с вызовом глядя в тёмно-карие глаза. Фанд смешался было, но тут же разжал пальцы и несильно шлёпнул её по щеке.
  -- На здоровье, не обляпайся, - он скривил губы. Воздушные арканы, сплетенные со странноватыми чарами духа, ослабли, и Рьен бросился к подруге. - А теперь пшли вон, сопляки. По общежитиям. И чтобы никуда не сворачивали - я узнаю... - Некромант недобро прищурился. - Вы ещё здесь?
   Рьен и Кирин переглянулись и наперегонки помчались к арке, за которой начиналась лестница, ведущая из зала с порталом в верхние ярусы подземелий.
  -- И привет покорный маме, А'йорд!.. - насмешливо крикнул вслед им Фанд.
  -- Вот придурок! - бормотал Рьен, в то время как ноги резво несли его по коридорам Академии, а уши полыхали от гнева и досады. - Какой придурок! Почему все некроманты такие?!
  -- В корне неверное замечание, - задумчиво возразила Кирин, обнимая его за плечи. - Он мерзавец и урод, вонючий выплодок тхаррэ... но ты слышал, что он сказал про защитные контуры? Я всегда считала, что общепринятое - не есть лучшее, и неприятность с порталом наглядно доказала. И раз магистр говорит, что Ришган - не панацея, значит, есть и другие. Как насчёт с утра в библиотеку?
  -- С утра?! - взвыл Рьен, потирая горящее ухо. - А сейчас что? И... о боги, он меня проклял! Проклял!
  
   После того случая они с магистром... сторонний человек сказал бы, подружились, но, говоря честно, слово "дружба" ни в коей мере не описывала тех отношений, что установились у парочки юных магов и некроманта, с душой тёмной, как демонов огонь. Фанд шпынял Кирин при каждом удобном случае - но никогда не отказывал ей в помощи, даже если это шло вразрез с законами Гильдии. Кирин плевалась при одном звуке его имени, но когда Фанд говорил, она сначала слушала, а уж потом начинала возражать.
   Их всё тянущаяся "дружба" была... странной.
   Как, впрочем, и Кирин.
   Как сам магистр.
   Те, кому случалось впервые обратиться к нему, неизменно цепенели при виде худощавого юнца с коротким ежиком светлых волос и наглыми тёмными глазами. Уважаемому магистру было более пятисот лет, и всё же он с гордостью носил маску уже-почти-совсем-взрослого парня, которому осталось только подрасти дюймов на семь и набрать фунтов двадцать веса. Носил и едко посмеивался над теми, кто принимал эту маску за чистую монету.
   Врагов у него было столько, что хватило бы на маленькую гильдию.
   Фанд никогда ни от кого не прятал своё увлечение, но поймать его на чем-либо опасном или запрещённом никому не удавалось. Чувство юмора у него было мрачноватое, но он никогда не проклинал и не вредил людям просто из злости, просто потому что мог это сделать. Ему больше нравилось разрушать проклятья, а не накладывать их, но плевать себе в кашу он никому не позволял.
   Фанд был злым - так же верно, как дождик осенью.
   Циничным.
   Веселым.
   Он не умел прощать и сострадать.
   И у него на любой вопрос всегда имелся ответ. Словно ему и в самом деле вечно было пятнадцать.
   Слухи по Гильдии о нём ходили совершенно невероятные. Мистики всерьез уверяли, что он пьёт кровь юных девственниц. Воры утверждали, что пояс его сплетен из кожи мертвецов. Охотники обвиняли его в выведении морлоков и шипастых цепней. Воины клялись, что в чулане у него хранится полный комплект доспехов Лаксиона, дарующих неуязвимость к любому оружию. Бардовские рассказы, поэмы и песни о кареглазом некроманте отличались редкостным пессимизмом. Обычно в них присутствовало огромное количество лунных ночей, разрытых могил, крови и восставших мертвецов.
   И только маги и создатели - знавшие чуть больше остальных - помалкивали.
   Фанда боялись. Его ненавидели. Уважали. С ним считались. Все - даже гордые и благородные А'йорды. И если кто и полагал его поведение неподобающим волшебнику столь высокого ранга, то предпочитал помалкивать. Остротой своей язык некроманта не уступал закалённому клинку, а "глазил" так, что пострадальцам белый свет тьмой полуночной казался. Проведя два дня в больничном крыле - проклятье, от которого уши свернулись в трубочки, было чудо как хорошо, у целителей ушли сутки, чтобы его снять - Рьен проникся к магистру глубочайшим уважением и с тех пор говорил о нём только полушепотом и с оглядкой.
   А Кирин... Кирин была одной из А'йордов. Как и её отец, она ничего и никого не боялась, а слова "благоразумие" и "осторожность" отсутствовали в её словаре. Они с Фандом были слишком похожи, чтобы всерьёз ненавидеть друг друга.
   Или поладить когда-нибудь.
   Фанд не любил А'йордов, всех вместе и каждого в отдельности. И без конца попрекал сходством с матушкой Кирин, которая была копией Льгара во всём - за исключением глаз. Если верить тем же слухам, когда-то магистр был помолвлен с Виренис, но свадьба расстроилась в самый последний момент. По одной из версий княгиня уличила жениха в связи с демоницей, вызванной с десятого астрального плана, и немедля разорвала помолвку. По другой - услыхав жуткое предсказание о его будущем, решила переломить судьбу. По третьей, которую особенно любил преподобный Фалкион - ушла от него прямо из-за свадебного стола, на глазах у гостей надев обручальный браслет своему дальнему родичу Льгару. Те, кто знал всё доподлинно, упорно изображали потерю памяти, хотя только слепец мог не заметить, как смотрели и как не смотрели друг на друга магистр и высокородная neri.
   Но впервые за долгое время у них появилось нечто общее.
   Маленькая выдумка.
  
   Рьен не знал, куда идёт и зачем. Он брел, не обращая внимания на испуганные и изумлённые взгляды встречных, петлял по бесконечным переходам Цитадели, карабкался наверх по крутым ступеням, а перед глазами его стояла Кирин. Мука на лице, застывший взгляд, словно у ослеплённой пульсаром лани, бледные губы, сжавшиеся в нитку, тихий, но твёрдый голос: "Он и мёртвый мой... навсегда мой..."
   И обручальный браслет, вызывающе, дерзко поблескивающий на её запястье.
   Кирин не смогла бы вечно довольствоваться тайными встречами. Он слишком хорошо знал свою подругу, чтобы на это рассчитывать. Как знал и то, что гильдия - а, вернее, гильдмастер и мажена Элейс - никогда не позволят taril А'йорд взять в мужья Осколка. Рьен умел говорить со стоящими у власти...
   То, что Кирин и не собиралась ни у кого испрашивать позволения, он понял, застав её спорящей с Фандом. В руках у неё была древняя книга из личной библиотеки некроманта - "Кровная магия: брачные обряды".
   И Рьен окончательно укрепился в мысли: Осколок должен умереть.
   Преодолевая тошноту, он перерыл все материалы по кровной магии, что смог найти в библиотеке гильдии и её хранилищах. Такие обряды требовали третьего на роль священника, соединяющего двоих нерушимыми узами, но Рьен знал с десяток А'йордов, которые обладали необходимыми уменьями и, разумеется, не отказались бы помочь наследнице рода. Даже вопреки воле гильдии.
   Металлический запах крови, казалось, пропитывал пожелтевшие страницы книг. От него кружилась голова, он лип к рукам, забивался в ноздри, и в ядовитом угаре Рьен начал действовать так, как никогда себе не позволял: стремительно, не раздумывая, не колеблясь. Ему всё удалось, даже ошибки обернулись в его пользу. Он пожелал устранить врага - и Кровь ехидны сработала идеально. Гвин'эйто головы оторвать не мог от лежанки, не то, что в кровном ритуале участвовать. Кирин вмешалась, исцелив убийцу - и за неправомерное применение магии была заключена под домашний арест. Гордые А'йорды, давшие согласие на запретный ритуал, вынуждены были склонить головы, а Меченый покинул город, так и не увидев Кирин. С кривой ухмылкой на губах отправился навстречу смерти.
   Рьен не учёл лишь одного: в книге Фанда нашелся тот единственный обряд, для которого было довольно и двух участников и, исцеляя Меченого, Кирин совершила его. А развернувшая Дымная роза скрыла все следы применения кровной магии.
   Да будут едины наши души отныне и до конца времени. По выбору своему и желанию я пойду рядом с тобой по жизни и через смерть. Я разделю с тобой дыхание и мысли свои. Я встану рядом с тобой против врага. Сердце твоё отдано мне, жизнь моя - тебе навеки. Разумом своим, кровью и душой я принимаю тебя, избранный мой. Сейчас и до конца мира...
   Такую клятву дают лишь раз. Только одному человеку. На все перерождения и смерти. Единственному до конца времён.
   И даже в смерти будем едины...
   Напрасно. Всё напрасно.
   "Глупец... глупец... глупец..."
   Он дышал, точно бегун на последних стадиях, кровь стучала в висках, и больше всего на свете хотелось сжаться в комок и заскулить, подобно раненому зверёнышу. Было легко размышлять о том, что сделанное им - ради её же блага. Но увидеть, как тускнеют такие живые синие очи, услышать негромкое: "Закройте дверь с той стороны, мастер" оказалось...
   Невыносимо.
   Нестерпимо больно.
   Заслужил ли он такую кару? Да, заслужил. Наказание было равноценно вине. По делам вашим воздастся - так учили посвященные.
   О нет, Рьен ни в чём не раскаивался и доведись ему прожить этот год заново, он не пожелал бы изменить ни единого мига. Но сейчас... боги, он так устал... и был готов на что угодно, лишь бы избыть боль и тоску... получить хоть миг покоя...
   Гром яростно рокотал в ночи, ослепительно белые молнии кромсали небо на части, капли дождя стекали по разгоряченному лицу, мешаясь со слезами бессилия. Ледяной ветер пробирал до костей, ночь звала, обещая свободу от мук. И так просто было запрокинуть голову, на миг задержать дыхание и, отпустив мокрый серый камень, шагнуть в объятия небытия, навстречу долгожданной тишине и безмятежности - без боли...
   Рьен опомнился, только когда его с силой рванули назад - так, что он упал навзничь и больно ударился затылком, а после усадили и, тряхнув за плечо, несколько раз настойчиво позвали по имени. Фанд (а это был именно он) снова сумел оказаться в нужное время в нужном месте и вовремя стащить Рьена с парапета башни Звездочтения.
   "Как я оказался здесь?" Молодой маг не помнил. Вязкая серая безысходность туманила память, поглощала все чувства без остатка. Он устало спрятал лицо в ладонях.
  -- Что, уже предвкушал сладостный миг разбивания? - язвительно произнёс некромант; Рьен не видел, но легко мог представить себе его привычно-едкую усмешку. - Должен заметить, есть менее идиотские способы свести счеты с жизнью. Мыло и веревку, так и быть, подарю, а люстра в Большой зале отлично сойдёт за сук. Девчонка А'йорд с превеликой радостью разожжёт Небесное пламя ещё и для тебя.
   Рьен вскинул голову, с бешеным гневом взглянув на Фанда - тёмную фигуру, почти не различимую за пеленой дождя, поднял руку, привычно складывая пальцы в Огненную плеть, но не смог выжать из себя даже искорки. Магия и бурные эмоции плохо сочетались. "Ни гнева, ни страсти. Только Сила", - с горечью вспомнил Рьен, и слёзы - жгучие, злые - снова навернулись на глаза.
   Фанд, должно быть, видел в темноте не хуже кошки, потому что без труда перехватил его руку и, совсем уж по-кошачьи фыркнув, рассмеялся. Рьен невольно вздрогнул: смех некроманта походил на скрип ржавых дверных петель.
  -- Так не доставайся же ты никому, Выдумка, - с нарочитой мягкостью произнёс Фанд, но каждое слово звучало, точно удар хлыста. - И надо бы поздравить тебя, Георс, да как поздравлять болвана, который нырнул в дерьмо по своей воле и желанию, а теперь жалуется на запах? Ты плохо знал А'йордов и совсем не знал малышку-головешку. Да будут души наши едины отныне и до конца времен... Поистине, только у неё могло хватить наглости на такое. Тело-то видел?
  -- Вы, должно быть, бредите, мастер, - хрипло сказал Рьен, подтягивая колени к груди и не заботясь о том, как жалко сейчас выглядит в глазах старшего мага. - Ступайте в склеп, откуда так благородно выползли, и читайте проповеди упырям и лидеркам! Я не нуждаюсь в вашей...
  -- Значит, нет, - перебил некромант хладнокровно, словно блоху отщёлкнул. - И проверить не удосужился, сразу сопли развесил. Ночь, дождь, полёт с башни головой вниз... родовое это у вас, Георсов, что ли? Деда развезло на "Прощай, жестокий мир", и внучок по той же дорожке... а нет, чтоб пораскинуть зинжи траченными мозгами и вспомнить, для чего магу Сила! - Он мотнул головой, нетерпеливо отбрасывая с лица волосы, и стремительно поднялся. - Как из дерьма табуретка из меня мастер душеспасительных речей... Идём.
   Молодой маг притворился, что не расслышал, надеясь, что некромант оставит его в покое. Он чувствовал себя так, словно его только что измолотили, как пшеничный сноп, в висках пульсировала боль, и мысль, что придётся куда-то идти, приводила в ужас.
  -- Ты пойдёшь, - почти ласково заверил его Фанд. - Как ни странно, старого зловредного некроманта нисколько не порадует вид твоих мозгов, разбросанных по траве. Но в сторожа и, тем более, няньки к безмозглым мальчишкам он пока не нанимался. Так что не зли меня, щенок. Сам или под Марионеткой?
   Марионетка - одно из самых жестких заклинаний из обширного арсенала целителей и судий - использовалась, соответственно, для того, чтобы особо буйные пациенты не причинили бы вреда себе или окружающим, а ретивые заключенные не предприняли бы попытки к побегу. Полный контроль, абсолютное подчинение. Человек под Марионеткой без позволения "кукловода" не мог даже моргнуть. Худшее унижение придумать было трудно. Рьен собрал остатки гордости в кулак и поднялся на ноги - хотел одним мощным рывком, но вышло дохлым зигзагом. "Плевать, - равнодушно подумал юноша. - Держаться, помалкивать, избавиться поскорей от назойливого заботника о душах человечьих, а башня... башен в Гавани много..."
   Он гордо выпрямился, сделал шаг, и тут же вынужден был вцепиться в подставленное ему плечо, потому что в ушах зашумело, а пол, как взбесившийся скакун, рванул из-под ног.
  -- Барды по всему свету весть разнесут, что это я тебя проклял, искалечил и только что не в нежить обратил, - словно издалека долетел голос некроманта. - Не надейся, сдохнуть не дам.
  -- К гьёрге вас, мастер, - от души пожелал Рьен, оскальзываясь на мокром камне смотровой площадки. Фанд пинком распахнул дверь и почти поволок его вниз по лестнице.
   Ночное небо горько плакало дождём.
  
   Фанд привёл незадачливого самоубийцу в святая святых каждого чародея - свои личные покои. Всегда с трепетом переступавший их порог, Рьен на этот раз лишь безразлично отметил, как скользнули в сторону ограждающие щиты, пропуская хозяина и его гостя - эфемерные, почти незаметные, но от этого не менее грозные - и вновь сомкнулись за их спинами. В кабинете Фанд без церемоний толкнул юношу в кресло, а сам, не останавливаясь, прошёл к книжным шкафам, занимавшим всю северную стену комнаты. Повинуясь команде, огромный том "Истории Старших гильдий" отъехал в сторону и из открывшегося тайника некромант достал зеркало для пространственного поиска, накрытое нетканой пеленой, и два "зрячих" кристалла. Уверенно утвердив их на столе, он уселся на любимый - "неудобный, жёсткий и скрипучий, только от мертвяков отмахиваться да монахам в качестве епитимьи назначать", как всегда говорила Кирин - стул, прикрыл глаза и несколько раз с усилием свел ладони, сосредотачиваясь. Взгляд Рьена скользил по потрёпанным корешкам книг, фарфоровым статуэткам богов и богинь на каминной полке, стойкам с древним оружием, пытаясь хоть за что-нибудь уцепиться. Тщетно. Taril А'йорд в болезненной усмешке кривила губы и обручальный браслет блестел на её руке... Рьен подавил рыдание.
  -- Волосы, амулеты, ношеная одежда? - скороговоркой произнёс Фанд, привычно стягивая пелену с зеркала.
  -- Чьи? - непонимающе переспросил юноша.
  -- Фриска лысого! - рявкнул некромант. - Хочешь знать наверняка, что с ним, или дальше будешь буйным духом по коридорам слоняться? Во второй раз с башни снимать не полезу!
   Рьена резко вдавило в спинку кресла, магические светильники замерцали, тени Силы властно прянули вверх, вытянулись и тут же опали, запутавшись в паутине чар. Рьен сжался в комок, скованный животным ужасом: лицо Фанда, на миг проступившее сквозь дымку иллюзий, заставило бы побледнеть даже Тёмного Мастера Ридиса. Хотя бы потому, что истинная мощь этого существа было сравнима разве что с извержением вулкана, штормом или землетрясением. Описать её не могли никакие счётные руны, а людей, способных противостоять некроманту на равных, в гильдии нашлось бы не больше десятка.
  -- Нервы пошаливают, - как ни в чем не бывало, проговорил Фанд и небрежным взмахом руки метнул в Рьена Соловушку, успокаивающее. Шансов увернуться, а тем паче отбить у юноши было не больше, чем голыми руками столкнуть со стапелей тяжелый крейсер, поэтому он даже не шевельнулся. Заклинание мягко растеклось по коже, и напряженные до каменной твёрдости мышцы расслабились, к мыслям вернулась ясность. - Как-то же ты Кровь ехидны на него бросил? Для направленного воздействия на энергетического двойника, в зависимости от цели именуемого порчей или приворотом, одного желания мало, необходима какая-либо вещица, несущая на себе "след" владельца. Что у тебя? Кровь? Волосы?
  -- Да... вот... - Рьен, порывшись в кармане, достал завязанную узлом прядь. Чего стоило её раздобыть, не хотелось вспоминать. А ещё меньше - то, что было потом, когда Кирин снесла неимоверным трудом выстроенное заклинание.
   Некромант помял в пальцах полуседую прядку и хмыкнул.
  -- Для тебя лучше, если этот убийца жив... - пробормотал он, оживляя кристаллы, и принялся настраивать двустороннее зеркало. Рьен, чьи таланты в области пространственного поиска были, мягко говоря, скромными, видел в нём только клубящийся туман, становящийся то светлее, то темнее - даже тогда, когда подвижное лицо Фанда вдруг недовольно исказилось. - Проклятое воронье, дети Мэб... навешали паутины... а если так?..
   Некромант почти прилип носом к зеркалу, а потом с нескрываемой досадой ударил ладонью по столешнице и резко отстранился.
  -- Гонор демона сгубил... лучше я б вообще не брался, - фыркнул он, небрежно бросая уже ненужную прядь на стол и гася мерцающие кристаллы. - Не могу сказать. Там его нет. А здесь - не вижу.
   Рьен думал, хуже, чем есть, быть не может. Оказалось - может. Ледяная рука стиснула сердце юноши, в ушах загремел чей-то насмешливый хохот. Проиграл. Снова проиграл. Разбитая вдребезги жизнь, дружба, любовь и честь, принесённые в жертву - зря. Потому что Меченому снова удалось ужом выскользнуть из ловушки. Откуда не было, не должно было быть выхода!
   Соловушка пела в крови, и собственные эмоции ощущались как сквозь толстое шерстяное одеяло - глухо, невнятно, смазанно, но на языке держался отчетливый привкус горькой несправедливости. Почему так? Одним всё - и серебро, и радуга, и Вышесад - просто "потому что", а другим - лишь пинки и гневные окрики? Почему? Кто решает, что этот заслужил, а ты нет? Где справедливость ваша, боги?!
  -- Он жив. Так? - хриплым, прерывающимся голосом спросил Рьен.
  -- Малыш, ты на ухо туг, как погляжу? - с оскорбительным спокойствием бросил Фанд. - Я сказал: "Не вижу". Про "жив - не жив" и словом не обмолвился. Его нет среди мертвых. И среди живых тоже нет. Но если припомнить продвинутый курс магии Разума, за который ты, кстати, получил высший балл, это значит, что либо дух потерян, а тело живо - транс, кома и безумие, - маг медленно загибал пальцы, - либо дух здесь, но тело утрачено - Сон Йеновы, Пленённая душа, Оковы тьмы, развоплощение... призрак, фюльгия... да мало ли шагов между "уже не жив", но "ещё не мёртв"!
   Рьен молчал, то сжимая руки в кулаки, то разжимая их.
  -- А, право, жаль, что не жив, - не сводя с него пронзительного карего взора, тихо проговорил некромант. - Такая игра могла сложиться... На Осколков-то сам магистр Ангалар Туманное зеркало накладывал... чары, скрывающие от любопытных глаз. Им придуманные, на него настроенные и после его смерти никем не повторённые. Смог бы я сквозь них пробиться? Не знаешь? Теперь и я не знаю... Ищи дедовскими способами, мальчик. Расспрашивай, выведывай, вынюхивай, у тебя это славно выходит. Только... - Фанд дернул уголком рта, - не будь идиотом, не вступай второй раз в то же дерьмо. Держишь свору - блох терпи: сука без блохи, как пень без трухи. Так что оберегай эту блоху от потрясений и ударов, палящего зноя и зимней стужи, храни в сухом прохладном месте, чтобы были у тебя и серебро, и радуга, и Вышесад... Уразумел?
   Рьен поднялся. Расслабленности и отстранённости как не бывало; молодой маг внезапно стал насторожен и сосредоточен, как направленная в цель стрела. На дне зеленоватых глаз притаилась недобрая, мрачная решимость.
  -- Даже если он выкарабкался... уцелел в навьем пламени ... если сами демоны Бездны помогают ему... - прошептал он, и было ясно, что юноша слышит только себя, - он её больше никогда не увидит. Никогда. Благодарю за помощь, мастер ветров. Дальше я справлюсь сам.
   Рьен поднялся и стремительно вышел прочь. Встань сейчас на пути стена, он прошиб бы её и не заметил.
  -- Дурак, - вслед ему негромко сказал некромант.
  
   Вечное. Гильдия - наша мать.
   У розы ветров - восемь лучей, у гильдии всякой - восемь ветвей.
   Каждая солнцем щедрым согрета, на каждой - листья разного цвета.
   Слушайте слово бардов!
   Внимайте мудрости древних!
   Заповедано предками от начала времен: не нужно нам власти иной, кроме власти Совета, не нужно иного собрания, кроме Гильдии. Гильдия - мать наша, Гильдия - отец наш. Гильдия кормит нас и одевает. Гильдия защищает нас от врага. Верь в Гильдию.
   Слушайте.
   Запоминайте.
   Чеканьте в сердцах своих.
   Ибо было так, есть и будет, пока солнце всходит на востоке, а времена года сменяют друг друга.
   Слушайте...
   Слушайте.
   Слушайте!
   Ветвь первая из леса родом. И тихий Зов ей вечно слышен...
   Дом охотников - лес. Они живут в нем и живут для него, все, от ученика до ведуна, слыша Зов. Лес говорит с ними. Шелестом листвы, ароматом трав - с каждым по-разному и каждому своё. Кого-то отпускает без боли, о ком-то плачет день и ночь. Кого-то посылает в путь, кого-то - просит остаться.
   И слушать.
   Охотнику, что берётся за Поиск, равных мало.
   Вторая ветвь - для созиданья. Растёт она всё вверх и выше.
   Они - делатели. Они - создатели и творцы. Те, кто растит хлеб и сажает сады, возводит храмы и прокладывает дороги, варит сталь и плетет тончайшие кружева. Пересчитывает сегменты в теле скорпионовидной многоножки, смешивает несоединимые компоненты, дабы посмотреть, что из этого выйдет, и описывает ход солнца по небу в счётных рунах. Они стремятся постичь мир от бескрайних глубин океана до просторов небесной выси.
   Они делают. На то и дана им Искра.
   Ветвь третья магам отдана - кто Силою Стихий владеет.
   В былые времена их почитали за богов. Люди поклонялись и трепетали пред теми, кто способен зажечь пламя мановением руки или остановить сердце одной только мыслью. Теми, кто повелевает бурями и штормами...
   Но не в силах соединить оборванные нити жизни.
   Буде на то воля их и желание, они могут - о да, могут! - перемешать небеса и землю, обратить горы в пыль и осушить моря. Они могут сделать воздух твёрдым, как сталь, а огонь - холодным, как лёд. В их силах лишить разума и памяти.
   Но не создать жизнь.
   Как и все мы, они лежат в руках Того, кто создал мир, хотя порой в ослеплении своём отталкивают эту ласковую руку.
   А Сила - капризная подружка.
   Четвертая - для битвы. Тем, в чьём сердце Ярость битвы рдеет.
   Путь воина открыт всем - так говорят. Но ведь и тролля можно выучить через верёвочку прыгать. Почему ж называют мастаками одних и уважительно склоняют головы перед другими, мастерами именуя? Копьё льнёт к их ладони, как живое, меч ткёт стальной вихрь, а лук кажется продолжением руки. И порой страшен становится взор их, ибо тлеют в зрачках негасимые угли, теплятся, чтобы вспыхнуть вдруг - и ожечь насмерть.
   Ярость застилает глаза и, бывает, лишает разума.
   Но она же заставляет вставать с колен - когда, кажется, не осталось надежды.
   Идти вперёд. И побеждать.
   Ветвь пятая - для ловкачей, чью руку направляет Дух.
   Верим мы, что у каждого из нас за плечами стоят два духа - светлый и тёмный. Светлый за правым плечом стоит, о добре и правде шепчет, о свете говорит, темный - за левым прячется, на каверзы толкает, на пути лёгкие, обманные. А бывает, делает он шаг вперёд и кладёт избраннику своему руку на плечо. И Тьма из тени вырастает, печатью своей человека метит.
   Ночь распахивает объятья ему навстречу, и становится он тенью Кассилии. Дух бесплотный, невидимка, который тьму находит даже среди ясного полудня и, в неё шагая, прячется от глаз людских.
   Сквозь стены смотрит.
   В сердца людские глядит.
   Потерянное находит.
   Чужое без спросу берёт?
   Хе-хе-хе...
   Шестую Ветер обвевает, тревожит песней звонкой слух.
   Ветер в голове, огонь в сердце...
   Дети.
   Вечные дети.
   Они делают всегда то, что хотят, и говорят то, что думают. Плачут, если им больно. Смеются, когда им хорошо, поют, танцуют под дождём... Разве должны быть причины для всего на свете? Зачем течет река? Зачем порхает бабочка? Так и они - живут не ради какой-то высшей цели, а просто живут. Потому что знают, другого дня может и не быть. Но не боятся смерти.
   А Ветер порой несет жар погибших звезд, опаляя хрупкие крылья, и сгорает певец, как свечка сгорает...
   Их редко принимают всерьез, но без них меркнет дневной свет, и тускнеют краски.
   Они умеют быть едины с миром и, играя на струнах наших душ и сердец, щедро делятся болью своей и радостью, учат не только в даль смотреть, но и то видеть, что лежит перед глазами.
   Балладу эту поют нам их голоса и серебряные струны.
   Меч бьёт, а слово - разит.
   Избегнешь стрелы, но от слова не скроешься.
   Седьмая - ветвь хранящих Веру - исцелит и благословит.
   Вера не врождённое качество наше или свойство, как умение слушать Ветер или внимать Зову, загораться Яростью или сплетать нити Силы. Она приходит, когда просыпается разум, и мы начинаем постигать мир, тщимся стать едины с ним. Кто-то приходит к ней быстро, другим нужны годы, иные - не получают ничего. Потому что судья тебе - самый суровый и беспощадный, какого только можно найти.
   Ты сам.
   У Веры нет зримого облика. Она не предопределена, не отдана. Каждый сам выбирает, в кого и во что верить.
   Вера тоже дар. Твой - самому себе.
   Отринь страх. Иди за светом, за огнём небесным.
   И если есть в тебе Веры хотя бы с горчичное зернышко, сотворишь ты чудеса.
   Восьмая, вечно скрыта мраком, - для тех, кто за тобой следит.
   О Тайных не знает никто.
   О Тайных знают все.
   Оглянись. Если ты никого не увидел, значит, слишком долго медлил и сомневался.
   Они рядом. Они везде. Если другие ветви - пальцы, Тайные - те, кто заставляет их сжиматься в кулак. Они - наш щит от врага. Они - та невесомая цепь, что держит нас вместе. Спаивает воедино.
   Их долг хранить и защищать.
   К тайне нет таланта. Лишь призвание.
   Вход - медный грош, выход - смерть.
  
   Восемь ветвей.
   Шесть - по таланту, две - по призванию.
   Или необходимости - бывает и так.
   А ещё бывает...
   Не редко, но и не часто, Всевидящие кладут в колыбель младенца не один дар - несколько. Один за другим или все разом. И приходит перевёртыш. Тот, кто может выбирать. А если судьба добра не пожалеет - тот, кто дорастёт до величия. Когда-нибудь.
   Великий маг - тот, кто не только Силой одарён,
   Монах Великий жив не Верою единой.
   Великий бард не только звездный Ветер слышит,
   Великому мечу знакома не одна лишь Ярость...
   Воин-маг... Звездный творец... Тёмный целитель... Инквизитор... Великие.
  
   Но и пустышки, случается, кладут Всевидящие в колыбель.
   Живут тогда люди без всякого дара. Ходят под рукой гильдии: печатей не носят - только герб, ветви не имеют, но служат честно, налоги платят исправно и крикни: "Аро!" - не останутся без ответа. Закон един для всех.
   Живут они, не тужат и о даре не мечтают. Потому что кто ярче, светлей и мудрей - тому и камень под ноги, тому и первая стрела.
   Было так и будет, пока сияют в ночи звезды.
   Пока стоят горы, пока катит волны и дышит солью океан.
   Пока существует род человеческий.
  
   Настоящее. Эль'кирин А'йорд, Ищущая.
   Воровская ветвь ненавидит это прозвище, считая его едва ли не за оскорбление. Кто такие воры? Тати, лиходеи, бродяги без роду и племени, чьи профили и анфасы украшают доску "Их разыскивает городская стража". Они шерстят чужие карманы, грабят прохожих в подворотнях, обчищают дома мирных обывателей и изобретают всевозможные способы почти-законного отъёма денег, лишая покоя и сна главу третьего дома Тайных, иначе - Хранителя Порядка. Чтобы воровать, Тёмный дух не нужен. Другое дело, что удачлив будет лишь тот, у кого он стоит за плечом.
   Тёмный дух помогает - но не направляет. Каждый сам выбирает свой путь. Кто-то берёт то, что плохо лежит. Иные - ищут скрытые причины событий, отделяют зерна правды от плевел лжи, разбираются в хитросплетениях интриг. Или ведут розыск.
   Ловят воров те же воры, кто ходит под рукой гильдии, с её печатями на ауре. Они носят форму городской стражи, судейские мантии или маски Тайных и называют себя "тенями"... а мы их - кромешниками. Ещё есть торговцы, которые, кажется, испокон веку бьются за то, чтобы стать отдельной ветвью, но Тёмный дух насмешливо маячит за левым плечом. Не уйти от него, не спрятаться.
   И болтают ещё, что "козырные тузы", главари разбойных шаек, которым ночной город - дом родной, не то, чтобы совсем безгильдейные...
   Но это вполголоса, а, значит, неправда.
   Стражники, судьи, банкиры, мытари, таможенники. Где крутятся деньги и плетутся интриги - там они, наши "тени". У своих воровать - дурной тон, но на что нет родных карманов, на то найдутся чужие. У чужих сам Промыслитель брать велел.
   Гильдейский вор не ворует - он добывает военные секреты.
   Гильдейский вор не шпионит - он ведёт разведку в лагере наиболее вероятного противника.
   Гильдейский вор не похищает людей - он захватывает "языков".
   Гильдейский вор не берет взяток - он получает необлагаемую налогом прибыль.
   И, разумеется, прозываясь торговцем, купцом или негоциантом, он не обманывает покупателей - он умело ведет дела.
   Искусство казаться не тем, кто они есть, воры впитывают с молоком матери и меняют маски быстрей и ловчее бардов. Двор Теней только следует примеру хозяев.
   Все знают, хоть и не показывают вида, что он - сердце воровской ветви, от которого в разные стороны тянутся тонкие незаметные нити паутины, опутывающей гильдию. Об иных нитях не ведают сами воры. Зато они знают, что все знают, что такое Двор Теней, но тоже не показывают вида. Секрет, который хранит большое количество людей, находится в полной безопасности: его невозможно разболтать, раскрыть или продать. Поэтому официально Двор Теней продолжает считаться резиденцией главы ветви, Тёмного Мастера, чей высокопарный титул согильдейцы часто заменяют другим, простым и ёмким - Нетопырь.
   Ажурное чёрное кружево, которые благородные "тени" запросто именуют забором, могло бы сделать честь лучшим мастерам Неподвластных. Удивительные цветы и растения, диковинные звери и изящные птицы, застывшие по воле создателей в матово блестящем черном металле - чугуне, если не ошибаюсь - приковывают взгляд. И не только своей красотой. Зов Леса становится громче, Искорка хитровато мерцает, а кончики пальцев начинает покалывать, словно рядом увлекательная загадка или замечательная головоломка, которая очень давно ждёт, чтобы пришла нэри А'йорд и распутала её себе на радость, другим на удивление.
   Я крепче сжимаю поводья, усмиряя внезапно разбушевавшийся дар. Не сейчас. Не сейчас.
   Ворота распахнуты настежь. Стражники, охраняющие въезд, равнодушно косятся на нас и не двигаются с места, даже не подумав заступить дорогу или хотя бы поинтересоваться, кто такие и с чем пришли. Если равнодушие деланное, то разыграно оно великолепно.
   Кот прибавляет шагу и, сжимая в кулаке что-то, на миг взблеснувшее серебром, первым входит во Двор. Мы следуем за ним.
   Проезжая под изогнутой аркой ворот, я чувствую легчайшее касание какого-то незнакомого заклятья и внутренне досадую, что не удосужилась обновить Истинный взор. Ученик второй квинты сплетёт его не задумываясь, за один миг, но мне придётся медленно переползать со ступеньки на ступеньку, нанизывать на нитку одну бусинку за другой, пока они не сольются в единую ленту заклинания. Надо было сделать больше заготовок. Или разориться - и купить основу для амулета. Или... Как говорят охотники, знал бы, где упаду, травки бы вырастил.
   Шум толпы мгновенно стихает - ажурная изгородь отсекает людские голоса словно ножом. По изгибам чугунных веток и листьев блуждают бледные, еле заметные светлячки, и, не утерпев, я тянусь - нет, не пощупать, посмотреть! Лезть в чужое заклинание, неясного происхождения и уровня, по меньшей мере, неучтивость, а по большей - опасное легкомыслие. Когда мысленный "щуп" отпинывает, я почти не удивляюсь, но за пинком немедленно следует наказание. Никакие хлыст-чары не сравнятся с линейкой в руке учителя, но этот ментальный шлепок ей ничуть не уступает. Одновременно вокруг воздвигается не видимая ни для кого, кроме меня, слабо колышущаяся завеса, сотканная из радужных бликов. Невозможно сфокусировать взгляд - разноцветные огни пляшут, мечутся, словно стая испуганных бабочек, пёстрая мозаика меняет свой узор с невероятной скоростью. И далёкий голос с хорошо различимой угрозой произносит:
  -- Не суй свой нос, куда не просят, девчонка!
   Как грубо.
   Кажется, в Серебряных стрелах совсем не ценят любознательность.
   И, кажется, первое впечатление вышло не очень удачным.
   Но я уже узнала всё, что хотела.
   В гости к ворам не зайдёшь без приглашения. Даже если ты Безымянный, которого не видит большинство охранных заклинаний. Нет ключ-оберега, как тот, что старательно прячет от меня Кот - просто оттолкнёт. С ключом - пропустит тебя и всех, кого назовёшь своими. Но если умышляешь против гильдии... или её ветви, встретит так, что ледяная пустыня Кайг Вышесадом покажется.
   Вор-маг - вовсе не редкость, как думают многие. Ранга они, как правило, невысокого, редко кто получает больше, чем железо или ахан - Тёмный дух не любит делиться. Он терпит Зов, заставляет Искру сиять ярче, лелеет Ярость, но пропускает сквозь свою тень лишь крохи Силы - если, конечно, та не пришла первой. Вор-магов в ветви Чар можно перечесть по пальцам. Они остаются в "тенях", не кричат о втором даре на каждом перекрёстке, и вырастают в отъявленных мерзавцев. Наглых, беспринципных, самоуверенных и демонски изворотливых - настоящих Великих Воров.
   При отсутствии даже намёка на Искру заклятья они порой создают такие, что и моё воображение отказывает. Маска зеркал, Звездная пыль, Кровавая слеза и... Живой дух. Так его называли Неподвластные, а то, что лежит на ограде - какой-то его вариант. Лучше ли, хуже - сказать трудно, но основа заклинания та же. Каждый вор разумом, телом и душой принадлежит клану Теней, служит кодексу Теней и каждый, умирая, выбирает: идти через кромку, к новым перерождениям или остаться в этом мире, чтобы наблюдать, помогать и защищать живых. В ограде Двора Теней заключены духи тех, кто решил остаться. Их немногим больше сотни, и каждый волен уйти, если устанет от службы, но обыкновенно уходят они, только когда на смену им приходят другие.
   Почему души воров способны на такой выбор? Пожалуй, того, кто ответит на этот вопрос, провозгласят богом при жизни и начнут приносить ему жертвы.
   У Неподвластных заклинание держит тысяча двадцать семь душ. Не знаю, сколько их было у Братства Осколков, но когда пали внешние стены и враг лавиной хлынул в обреченный город, Двор Теней держался ещё долго, а когда последние защитники пали, истекая кровью из ран, схлопнулся. Исчез, прихватив с собой три сотни самоуверенных воинов.
   Поделом.
   В детстве я любила бывать в цитадели воров. Ходы и коридоры старого Дома манили, обещая маленькой А'йорд раскрыть все свои тайны, в скрипе половиц слышались таинственные голоса, а лучшего места для игры в прятки было не найти. Но незадолго до моего тринадцатого дня рождения в одной из лабораторий, которых на самом деле не существует, что-то вспыхнуло, и воровской оплот выгорел полностью за какие-то полчаса, оставив только ограду, дымящиеся каркасы домов и толпу бездомных злых кромешников. Но развалины быстро расчистили, и в две луны лучшие архитекторы возвели новое здание, гордое и величественное. Кузина Джаниссиан, которой принадлежал проект, проделала великолепную работу; обновлённым Двором Теней восхищались все Неподвластные. Но я больше ни разу не бывала там: гордости и величия мне хватало дома, и видеть на месте старого друга какого-то важного высокомерного чужака не хотелось.
   Двор Теней Серебряных стрел - несколько разномастных домов, соединённых переходами и галерейками - отличался от того, оставшегося в другой жизни, разве что цветом стен и черепицей на крышах. Всюду зеркальные стёкла - господа кромешники не любят, когда им заглядывают в окна и недаром. Аляповатое розовое здание справа умело притворяется складом... защитные заклятья наложены беспорядочно, словно в большой спешке... слишком беспорядочно, чтобы это было случайностью. Азарова метаморфоза, самое коварное из магистерских защитных чар - тех, у кого нет права доступа, выворачивает наизнанку. Рядом башня из дикого камня, все рамы распахнуты настежь, густой туман переливается через подоконники, синими, зелеными, фиолетовыми струйками ползёт по стенам и хорошо видны тончайшие паутинные сетки, закрывающие оконные проёмы. Зельеделы творят что-то действительно интересное, если решили отключить вентиляцию и поставить на окна Утреннюю росу вместо обычной "чистоты". Я бы, пожалуй, могла определить, что именно. Но не буду.
   Сам двор, залитый желтоватым светом фонарей, не многолюден, никакой суеты и спешки нет, но ученики и молодые подмастерья, что снуют туда-сюда, выглядят так, словно едва сдерживаются, чтобы не перейти с быстрого шага на галоп. И настолько подчёркнуто не обращают на нас внимания, что впору засмеяться. Дети...
   С противоположных сторон появляются двое. Кромешник со знаками мастера на поясе, седовласый и чуть сгорбленный, спускается по ступеням от главных дверей Дома, другой, тоже мастер, но младший - худой, с бесцветным, незапоминающимся лицом, выходит из башни зельеделов, и через мгновение я чувствую, как с нас по всем правилам считывают ауру - кто пожаловал и откуда. Это вор-маги. По Силе - добросовестный средний уровень, я с лёгкостью закроюсь от таких даже сейчас, но у этих магов ещё есть Тёмный дух, с которым договориться нелегко... Они ничего не упустят, особенно, Именованных, которые отчего-то продолжают носить одежду Безымянных, Поводыря со знакомой, хотя и почти стёршейся печатью на ауре и гильдейским амулетом... и подлинно Безымянную, которая, тем не менее... Что?!
   Не дожидаясь полного изумления ментального вопля, я кутаюсь в Зов, как в драгоценную мантию, и прячу то, что не стоит видеть посторонним. Добросовестный средний уровень, да. Едва ли они смогут сплести Скинь-Покрывало - а только оно и способен определить Искателя.
   Кот что-то бормочет себе под нос, точно молится.
   За шесть лет со мной ходили многие. Все Безымянные, за исключением Лерса... впрочем, Лерс - отдельная история. Одни умирали на тропах Нейарет, другие тихо угасали, не вынеся ожидания, третьих я Называла, и они уходили. Многие, но не все. Пятеро и сейчас рядом: кому-то идти некуда, кто-то слишком горд, чтобы вернуться, кто-то уже не мыслит жизни без дорожной пыли и скрипа колёс. Они и Лерс, который, наверное, был ниспослан мне в наказание, гордо именуют себя "старичками", и каждую луну до хрипоты спорят, выясняя, чья очередь носить на плече кант Поводыря.
   Сейчас время Фейты, но среди нас Кот - единственный вор. И мы в Ар-наирине, потому что когда-то здесь был его дом.
   Вор-магов он замечает едва ли не раньше меня. Кот не маг, изменений эфира ощутить не мог, но воры, как и барды, остро чувствуют в собратьях инакость, присутствие другого дара. Когда я поворачиваюсь к нему, он почти успевает спрятать эмоции. Он знает кого-то из магов, понимаю я. И... боится?..
   Пятнадцать лет - немалый срок, а Имя Кот потерял ещё совсем юнцом. Ему страшно. Страшно, что его не узнают. Страшно, что о нём забыли. Что на вопрос о родных он получит лишь недоуменное пожатие плеч.
   У него отчуждённое, замкнутое лицо, глаза бесцветные и пустые, как осколки льда. А плечи устало опущены, словно на них лежит целая гора. Кот резким жестом вытирает вспотевшие ладони о пёструю куртку и сурово смотрит на нас.
  -- Говорю я, - уже в который раз повторил он, глотая слова. - Они уже знают о нас, знают, кто мы, поэтому всем Именованным молчать. Не вмешиваться, что бы ни случилось. Остальные... Йоле... Йоле?
   По негласному договору мы произносим прежнее прозвище только один раз - при первой встрече, а затем берём другое. Друзья называли меня по-разному. Алая - по цвету платья, Уголек, Синеглазка, даже Злюка. Но прозвища не прилипают, скатываются, словно бусины, и я остаюсь Выдумкой. Йоле - для особых случаев. Мне теперь всё равно. Имя давно не ранит и не тревожит.
   Дремавший до сих пор в фургоне Лерс настороженно вскидывает голову и, зевая, выбирается из-под покрывала.
  -- Чё чилось? - сонно бормочет мальчишка. - Приехали? А почему тогда стоим?
  -- Приехали, - не оборачиваясь, бросаю я. - Спи дальше.
  -- Нет, ну почему стоим?.. - Лерс осекается и шумно втягивает ноздрями воздух. - Так, так, так... - его голос мгновенно падает до шепота. - Госпожа Эль'кирин, а не соблаговолите ли подвинуться в сторону, чтобы не заслонять мне обзор?
   Хуже вор-мага может быть только бард-вор с Искрой, который к тому же считает своим долгом защищать тебя от всех бед мира. И не сказать, чтобы он делал это плохо, но когда мальчишка вдвое тебя младше обращается с тобой, как престарелый отец, это немного... выбивает из колеи.
   Он кладёт мне руку на плечо, но я резко её сбрасываю.
  -- Заткнись и сиди тихо, Лерс!
  -- Йоле, ты слышала, что я сказал?! - раздраженно окликает меня Кот. - Это тебе не Гавань Ветров! Ни звука! Ни слова!
   Да, это не Гавань Ветров, мысленно соглашаюсь я. В Гавани Ветров нас бы уже накрыли Сферой Неизменности и расставили на крышах стрелков, наказав стрелять при малейшем подозрении. А Поводыря принялись бы допрашивать под зельем правды и Истинным взором. Неподвластные не просто так называются Старшей Гильдией.
   Впрочем, Серебряных Стрел не стоит недооценивать. Лерс легонько касается моего плеча, указывая глазами наверх и влево - и я вижу на крыше мгновенный проблеск металла. Стрелки. С зачарованными стрелами. Ох, как хорошо!
  -- Йоле, - голос Кота звучит почти умоляюще, - если что-нибудь пойдёт не так, не лезь. Не вмешивайся. Всё равно не поможешь. Йоле...
  -- Хорошо.
  -- Что?
  -- Хорошо. Не буду вмешиваться.
  -- Лжешь.
   Нет, не лгу, Кот. Но если они посмеют хотя бы пальцем тебя тронуть, мы узнаем, что станет с их Живым духом, если наложить на него Кровную Оборотку.
   Нахмурившись, Кот ещё раз поправляет кант Поводыря на плече и стремительно идёт к старшему кромешнику. Он словно ступает по острым иглам и лезвиям ножей - эти несколько шагов, должно быть, самые трудные в его жизни. А вор-маг терпеливо ждет и смотрит пристально, изучающе. Его молодой собрат, прислонившись к стене, вертит в пальцах маленькую красную сферку. Конденсированное заклинание, что-то из стихии огня, сплётенное, кажется, с воздухом и смертью. Мимолётного взгляда хватает, чтобы понять: это делали не воры. Или не те воры, у которых Сила - лишь приятное дополнение к Тёмному Духу. Магистерский уровень, не меньше.
   Нет, Серебряных Стрел не стоит недооценивать. Они не будут тратить силы и время на Сферу Неизменности, когда война уже стоит у их порога. Нас просто развеет по ветру.
   Когда Кот подходит ближе, что-то в лице старого кромешника неуловимо меняется и... стайка молодых учеников загораживает их обоих от моего взгляда. Проклятье! Проясняющие чары соскальзывают в ладонь, но я удерживаю их - не время. Хотя испортить все в самый последний момент вполне в духе А'йордов.
   Мальчишки пробегают, а Кот, коротко поклонившись, что-то говорит старику. Тот по-птичьи склоняет голову набок, помедлив, всё же отвечает - и, кажется, называет какое-то имя или прозвище?.. И напряжение, повисшее в воздухе, мгновенно спадает, расслабляются окаменевшие под кожаной курткой плечи Поводыря, вздох облегчения с шумом вырывается из груди. Его не забыли.
   Помнишь ли ты меня, мама?
   Лерс прищёлкивает пальцами, точно отбивает ритм, и я быстро оглядываюсь. Этот мечтательный затуманенный взгляд знаком мне слишком хорошо.
  -- Прекрати, мальчишка!
  -- А я что... я ничего... - бормочет он, застигнутый врасплох.
  -- Сказано, прекрати! Опять "хороший сюжет для баллады"? И не смей высчитывать слоги, я не слепая! Тёмный дух тебе на что, или снова обеспамятел? Накрой свой Ветер, вечно он вылезает не ко времени...
   Внезапно слышится звук торопливых шагов, и из главных дверей не выходит - вылетает невысокий крепкий человек с волосами цвета соли с перцем и тёмными раскосыми глазами. Короткий вздох, похожий на крик - и он, птицей слетев со ступеней, бросается к Коту. Крепкое до боли объятье, и два кромешника отстраняются, жадно глядя друг на друга, взахлёб бормочут что-то. Стрелки, которых заметил Лерс, исчезают, молодой вор-маг уходит, а старый, скрестив руки на груди, улыбается так, словно обрёл давно потерянного сына. Рябь в Силе стихает - теперь и мне можно перевести дыхание.
   И посмотреть.
   Я уже знаю, что увижу: горящую золотом и багрянцем ауру Великого вора и тонкие серебристые нити, тянущиеся от ограды к собеседнику Кота - но от этого зрелища всё равно захватывает дух. Кот не упоминал, что его побратим - Тёмный Мастер. Хотя, похоже, просто не знал.
   Они говорят и, не отрываясь, смотрят друг другу в глаза, словно боятся, что собеседник исчезнет, развеется, как морок. Им нужно так много сказать друг другу... но делать это во дворе, под прицелом сотен глаз - пусть даже дружеских - неразумно. Одновременно спохватившись, мужчины ещё раз крепко обнимаются, и Кот ведёт своего кровного брата к нам. Он словно помолодел лет на десять: исчезло вечно хмурое, настороженное выражение, на лице сияет ослепительная улыбка.
   Он дома.
   А где мой дом, Шэйд?
   Где теперь мой дом?
   Где ты?..
   Тёмный Мастер смотрит на нас с нечитаемым выражением, и мне не понять, какие призраки таятся в глубине его глаз. Пусть Кот его друг и брат, но я хорошо знаю, что расчет сопровождает каждый шаг облеченных властью людей. В его планах найдётся место и для Безымянных.
   ...Что ты шепчешь мне, Лес? Сестра, которую не знаю? Какая сестра?
   Оба кромешника, наш и чужой, останавливаются перед повозкой, и мои друзья, повинуясь знаку, подходят ближе. Кот поворачивается лицом к побратиму.
  -- Я есмь Поводырь по своей воле и желанию, избравший этот путь, - уверенно произносит он, начиная древнее приветствие. - Я говорю за тех, чей голос слишком слаб, чтобы быть услышанным, чей лик слишком бледен, чтобы быть увиденным. Во имя милосердия богов прошу у тебя, Мастер Теней, позволения войти под твой кров и сесть у твоего очага.
   Тёмный Мастер улыбается уголками рта, разглядывая меня, как странного зверька, которого то ли приманить надо, то ли ударить. Взгляд его не "уплывает" ни на миг - потрясающая концентрация. Он видит меня. Более того, он знает, кто я.
  -- Я даю его тебе, Идущий-по-дороге, - откликается он. У него звучный, сильный голос, больше подходящий барду, нежели вору, и мне в голову совершенно ни к месту приходит мысль, что Тёмный Мастер, должно быть, замечательно поёт. - Под нашим кровом рады всякому путнику, пришедшему с добром.
   Одной фразой суметь выразить верность древнему закону, сообщить, что все хитрости и уловки раскрыты, но прощены, и пригрозить? Мне начинает нравиться этот человек. Пусть даже он не любит А'йордов.
   Но следом происходит нечто невероятное. Мягко отстранив Кота, Тёмный Мастер встаёт прямо передо мной. Лерс зорко, как ястреб, следит за каждым его движением. Ножны на поясе пусты.
   Тёмный Мастер ничем не выдаёт, что заметил это. Кто скажет, что на уме у кромешника?
  -- Я Мастер Теней свободной гильдии Серебряные Стрелы, аи ренн, - серьезно произносит он. Ни один человек в здравом уме не будет говорить так с Безымянным, если только не желает оскорбить его. Ребяческая колкость, от Тёмного Мастера я ожидала более изящной насмешки. Но почему Кот сияет, как начищенный песочком медный таз? - Ньяро Акеши называют меня, - невозмутимо продолжает кромешник. - Честь для меня приветствовать на наших землях высокую госпожу. Силы и мудрости, taril А'йорд. Мой дом - ваш дом. Коротких дорог, Ищущая. Моя кровь - твоя.
   И кланяется мне.
   Мне!
   Безымянной!
   Чуть помедлив, его движение в точности повторяет старый вор-маг, внимательно наблюдающий за сценой. Стороннему человеку может показаться, что они поклонились одновременно. Улыбка Кота становится ещё шире.
   Меня приняли, как равную. Хорошо это или плохо?
   Должно быть, хорошо - равных не жалеют.
   Но и не щадят.
  
   Настоящее, Двор Теней. Ньяро Акеши и Ингве та Вертиг.
  -- Жив... жив... - бормотал Ньяро, судорожно, почти до боли, вцепившись в плечи побратима. Он совершенно забыл о том, что он Тёмный Мастер, и что стоит посреди Двора Теней под прицелом сотен изумлённых глаз. Имел значение только тот, кто был перед ним - Ингве, его братишка, melsinya, друг, которого нет дороже, живой, живой, живой!.. - Как? Как? Ты только скажи...
  -- Да погоди, не части! - с тихим смешком откликнулся Ингве. - И угораздило же тебя в Нетопыри выбиться, как был торопыгой, так и остался! И, наверное, меня уже похоронить успел? Раза три?.. Ты лучше скажи, о моих знаешь что-нибудь? Где они? Что с ними?
  -- Живы-здоровы, все живы, все здоровы... - забормотал Ньяро. - На западе они... в Ар-фортин... и родители твои безутешные, и дочка, сиротка злосчастная... как же так... мы все видели... я думал, заклятье не перебить...
  -- Индюк тоже думал, пока в ощип не попал, - проворчал Ингве и тут же хлопнул побратима по плечу: - Ты что несешь? Какая сиротка, если я жив? Эх, братишка, братишка! Пятнадцать лет прошло, а здесь всё по-прежнему. И ты снова держишь меня на пороге, забыв пригласить в дом.
  -- Когда это тебе требовалось приглашение? - дрогнувшим голосом проговорил Ньяро. - Но... почему так... долго, брат? Пятнадцать лет ни слова... ни строчки...
  -- Двенадцать из них я ходил без Имени, - взгляд Ингве потяжелел, - а потом... просто не знал... и, наверное, боялся, что никого...
   Ньяро просто кивнул. Они всегда понимали друг друга с полуслова.
  -- Но ты пришёл, - сказал он твёрдо, - теперь ты пришёл, и никуда не уйдёшь. Слово?
  -- Почему из твоих уст это звучит так страшно? - Ингве в притворном испуге отшатнулся. - Нет, не уйду. Мне... нам и идти-то особенно некуда.
  -- Так! - Тёмный Мастер подозрительно сощурился, отчего его глаза превратились в щелочки. - А вот и гнус в ухе! Или камешек в сапоге? Ты бы и ещё дольше к нам носа не казал! Гордец, гордец, каким был, таким и остался... Ринлэй э'тьёрг, голова твоя дубовая!
   Ингве вздрогнул.
  -- Не надо. Не говори так, - негромко сказал он. - Ты не был там, Ньяро, а я был... я слышал их целых двенадцать лет... такого и врагу не пожелаешь. Они бродили, подбираясь всё ближе и ближе, жадные, вечно голодные... - Он мотнул головой, отгоняя жуткое воспоминание об узкой тропе меж скал и голосах, неумолчно шелестящих в тумане. - Никогда больше... не хочу... так...
  -- Двенадцать лет - немалый срок, - с неумолимостью целителя, вскрывающего гнойник, произнес Тёмный Мастер. - Ты всегда был везучим, брат, но проходить двенадцать лет без Имени, не свихнуться, не сломаться и найти новое - это тянет на божественное вмешательство!
   Ингве изумленно покачал головой и, не сдержавшись, фыркнул.
  -- Запомни это, - весело проговорил он. - Запомни эти слова хорошенько! И не подумай отказаться от них, когда увидишь эту "длань богов"! Хотя Йоле умеет себя показать. Поражает сразу и насмерть.
   Ньяро несильно ткнул друга кулаком в бок: он чувствовал подвох, но никак не мог понять, в чём он.
  -- Такой хороший Ищущий?
  -- Лучший, - как о само собой разумеющемся, сказал Ингве. - Другой бы и не смог сломать тот демонов терцет. Ты ведь помнишь?..
   Безумный маг, уродовавший и убивавший молодых женщин, несколько лун держал в страхе Ар-лаир, один из южных оплотов гильдии. Он был нагл и неуловим, и охота могла продолжаться бесконечно... но потом убийца совершил оплошность: он убил кромешницу. И Ингве та Вертиг, дознаватель столичной городской стражи, выследил его и взял живым, хотя никто не осудил его, если бы душегуб погиб "при попытке к бегству".
   Процесс, наверное, был самым быстрым за всё время существование судебной системы. Лишение Имени даже не обсуждалось, убийцу единогласно приговорили к развоплощению. Пока оглашали приговор, маг, не отрываясь, смотрел в глаза Ингве. И никто не успел понять, что произошло, когда оковы Усмирения на его запястьях внезапно раскрылись, и в лицо дознавателя полетело что-то, похожее на клок тумана.
   Ньяро сидел рядом с побратимом и хорошо помнил, как по щеке мазнуло что-то липкое и холодное, ноздрей коснулся запах пыли и тлена, а в следующий миг Ингве, коротко вскрикнув, без сознания откинулся на спинку кресла. А убийца с диким воплем повалился на пол, извиваясь в жутких судорогах.
   Он умирал долго и мучительно, находясь в полном сознании - брошенное заклинание пожирало само заклинателя. Когда все было кончено, от тела остался только пепел, а разорванная в клочья душа затерялась среди туманов Нейарет атан Дин. Но Ингве это ничем помочь не могло.
   Безумный маг бросил в него терцет кровных заклятий, первое из которых отравило его кровь, сделав смертельным любое прикосновение. Второе оставалось незамеченным до тех, пор, пока Ингве не пришел в себя - и изумлённые целители обнаружили, что то и дело забывают о своём пациенте, а взгляд словно соскальзывает с него: второе заклятье отняло его Имя. А третье было ловушкой, подстерегавшей каждого, кто попытается снять или исследовать первые два.
   Лучшие разрушители проклятий, Ищущие и целители пытались помочь Ингве, но снять одно заклинание, не затронув другие, было невозможно. Терцет стоял незыблемо. А уникума, способного сломать все три проклятья одновременно, ни в Серебряных Стрелах, ни в союзных гильдиях не было.
   И однажды Ингве, которого жалость и бессильная ярость друзей и родных убивали быстрее заклинания, ушёл...
  -- Да, Йоле - лучшая, - повторил он, мельком взглянув на девушку в красном платье, державшую в руках вожжи. На лице Выдумки была написана смертельная скука, но Ингве успел неплохо её изучить и хорошо знал, что от дочери А'йордов можно ждать чего угодно. Спокойствие улетучивалось в мгновение ока, когда кто-то покушался на её имущество или друзей - Ингве был не вполне уверен, что черноволосая Ищущая разделяет эти два понятия. Покажись ей, что ему хотят причинить вред - и это странное и страшное существо, не колеблясь, устроило бы здесь маленький конец света. - Другой такой на всём свете нет.
  -- Йоле, - повторил Тёмный Мастер, словно пробуя имя на вкус. - Значит, так её зовут. Она ведь с вами? Я почувствовал Ищущую, когда вы входили, но она какой-то странной показалась. А духи всё бормотали о змее с львиным сердцем и сломанных крыльях... Неважно. Серебряные Стрелы и ветвь Тени будут счастливы принять на своей земле благородную госпожу и оказать ей все подобающие почести... если только она не А'тейр и не Ор'двесс, - машинально прибавил кромешник.
   Он совершенно не ожидал, что сдержанный и хладнокровный Ингве расхохочется как мальчишка, и уткнётся ему в плечо, вздрагивая всем телом.
  -- Что ты? - не понял Ньяро. - Ты, помнится, их не больше моего любил. Кирт Ор'двесс так и не слышит левым ухом после того, как подвернулся тебе под кулак! А Джейд, эта гьёргова лесовуха...
  -- Джейд? - быстро переспросил Ингве, выпрямляясь. - Она здесь?
  -- Сам знаешь, "нам нужны горы, чтобы их преодолевать". Драконоголовые никогда не отказывались от драки... или войны, - на лицо кромешника набежала тень. - Госпожа А'тейр высоко взлетела, она теперь ловец ветра. Ведун прочит её в преемницы. Если уцелеем в этой войне, Джейд непременно наденет Серебряный пояс... Ринлэй... фриск унеси, всё-таки А'тейр! А'тейр! Что ты ей пообещал? Никогда не поверю, чтобы одна из драконоголовых стала Искать задаром или ломать терцеты просто так! Это из-за неё вы здесь?..
  -- Не тараторь! Да не тараторь ты, Нетопырь! - с кривоватой улыбкой перебил его Ингве. - Величавости больше, народ уважать не будет! Нет, она не А'тейр. И не Ор'двесс. Ты...
   Ньяро поднял руку, обрывая друга. В тёмных глазах вспыхнули алые огоньки, когда Живой дух откликнулся на зов Тёмного Мастера, и голоса умерших зазвучали в ушах, превращая догадку в абсолютную уверенность.
  -- ...только что предложил кров и очаг А'йорд из А'йордов, - медленно, словно пробуя слова на вкус, закончил кромешник. - Она смотрит за нами, ты знаешь?.. Только А'йорды и способны, потеряв Имя, начать искать их для других... Я считал это сказкой для мелюзги, а выходит - правда. Что ж... Вы пришли от гор к нам, хотя Хрустальные Башни в дне пути на север. В этой войне они хранят нейтралитет. Значит, всегильдейский розыск? За что такая честь? Что вы не поделили... с Триадой?
   Темный дух и Искра. Цепкий ум, великолепная интуиция, железная логика. В том, чтобы найти верное решение, выбрать путь, сделать правильный вывод при минимуме исходных, Ньяро Акеши был одним из лучших.
   Мальчишка бард претендовал на то, чтобы защищать Йоле, но чаще случалось так, что именно ей приходилось вытаскивать его из неприятностей, которые он буквально притягивал на свою задницу. Последний случай исключением не стал. На представлении в Т'ервале, цитадели Триады, Лерса заметил один из трёх соправителей, Яндраш эл'Ригг, и, совершенно очарованный голосом и его обладателем, пригласил его в свой дом. Погостить... и остаться. Он не ожидал, что безгильдейный бродяга просто-напросто расхохочется ему в лицо. И не захотел принять отказа.
  -- Входит такой индюк расфуфыренный, пыжится, нос едва ли не до потолка задирает, - кипятился багровый от бешенства Лерс, повествуя о знакомстве с владыкой Триады. - Начинает комплиментами сыпать, мол, какой волшебный у тебя, мальчик, голос, какие замечательные песни, какой сам ты чудесный и распрекрасный! Разве можно такому барду прозябать в безвестности, бродить с Безымянными по городам и весям? Всё равно, мол, они не протянут долго, зачем зря время драгоценное тратить? И ухмыляется гаденько этак. А со мной, говорит, пойдёшь - и не пожалеешь, я знаю, что бардам нужно... Сейчас! Пожалею! Пожалею, что подстилкой не стал, что ли? Я ему сказал вежливо, что на моей родине таким, как он, выпускают кишки из животов и заставляют измерять их шагами, поэтому не пошёл бы он... искать себе подобных! Он зарумянился, пошипел и говорит: "Мне никто не отказывает, и от меня никто не уходит. Не хочешь по-хорошему, будет по моему велению!" Ну и, слово за слово, дал я ему... а потом он мне сунул... не совсем он, конечно, его костоломы... а он стоял в сторонке и покрикивал: "Не до смерти, олухи! Не до смерти! Он мне нужен живым!" Они меня за руки, за ноги - и потащили, а тут Йоле, как фриск из печки...
   Нэри А'йорд понадобилось мгновение, чтобы оценить ситуацию. Ингве живо представлял себе эту картину. Тихие шаги, негромкое покашливание, Яндраш Светлый резко оборачивается, готовый стереть в порошок любого, кто смеет мешать ему - и презрительная гримаска стекает с лица, уступая места изумлению, а затем и ужасу, когда какая-то Безымянная вдруг вскидывает руки и нараспев произносит несколько слогов боевого заклинания. И амулеты беспомощно трещат и дымятся под напором чужой Силы.
   Безымянный не может отнять чью-либо жизнь, но Выдумка и не пыталась этого сделать. Она метнула в детей Триады заклинание Подвластья: отпустить, забыть, молчать, уйти, не оборачиваясь, спать! Сама девушка после этого напоминала полутруп - бледная до синевы, с ввалившимися глазами, дрожащая, точно в лихорадке - и несколько ночей металась в бреду, но чары сработали, как надо. Эл'Ригга не могли разбудить два дня, а потом ещё столько же времени устраняли последствия заклятья Подвластья.
   Рассказ Яндраша был настолько неправдоподобен, что дознаватели Триады ему попросту не поверили, сочтя произошедшее покушением на его жизнь, а Безымянную-мага - невероятно изощренной маскировкой. Но бродячую труппу всё равно объявили во всегильдейский розыск. "Брать живыми" - на этом особенно настаивал сам Светлый, чья уязвлённая гордость вопияла об отмщении.
   Идти на земли союзных гильдий было всё равно, что оставаться на земле самой Триады, нейтральники не стали бы портить отношения с сильным соседом из-за кучки жалких Безымянных. Враги были палкой о двух концах: выдавать они, разумеется, не стали бы, но могли заинтересоваться, зачем так нужны Триаде те, кто меньше, чем люди. Привлекать внимание Ингве и другим Названным, Лерсу и особенно Йоле было опасно.
   Оставались сообщества, не выдававшие просивших крова и огня - Лаиринский альянс далеко на юге, Керваль, одна из немногих гильдий, в которой убийство Безымянного не считалось преступлением, и Серебряные Стрелы.
  -- Кого не поделили, тот знает, - уклончиво ответил Ингве: слишком много вокруг было любопытных ушей, и Выдумка начинала проявлять первые признаки нетерпения, а Лерс вертелся рядом с ней, как уж на сковородке. Если у Йоле присутствовал хотя бы намек на здравый смысл, то бард-вор был лишен его начисто. - Долгая история. После.
   Тёмный Мастер не стал настаивать. Он моргнул, и алые огоньки в его глазах потухли.
  -- Понимаю, - медленно произнёс он. - Мы ещё поговорим. Слава Промыслителю, время пока есть. Я безумно рад тебе... всем вам, - он подчеркнул последние слова, - но вы зря пришли к нам сейчас. Право слово, зря.
  -- Дней через пять гостей ждёте? Знаю, - отозвался Ингве. Тёмный Мастер вопросительно приподнял бровь. - Так говорит Йоле, а она никогда не ошибается. Никогда, к сожалению.
  -- Ты хоть слышишь, как произносишь её имя? - с нескрываемым изумлением спросил кромешник. - Так о людях не говорят, только о богах!.. Гьёрговы А'йорд, кто бы подумал, что среди этих драконов найдётся... Но, наверное, только такая и могла тебя вытащить.
  -- Верно, - без колебаний согласился Ингве. - Она привносит в любой сон сладкий оттенок кошмара, но я за неё жизнь отдам. Я солгу, украду и убью ради неё... Но, - он с преувеличенной суровостью сдвинул брови, - если ты скажешь ей хоть полсловечка, хотя бы намекнёшь!..
  -- Ты сыграешь в ногань моей головой, - рассмеялся Тёмный Мастер. Улыбка словно осветила его лицо, скорбные морщинки на лбу разгладились. - Я от своих слов не отказываюсь. Серебряные Стрелы и ветвь Тени счастливы принять на своей земле благородную госпожу А'йорд и, - он злорадно ухмыльнулся, - сопровождающую её свиту.
  -- Урод! - искренне сказал Ингве.
  -- Кретин.
  -- Недомерок.
  -- Переросток.
  -- Нетопырья задница.
  -- Калика перехожий.
  -- Щенок сопливый.
  -- Пердун старый. Тот мальчишка ведь не Названный?
  -- Просто ходит с нами.
  -- С ней, братишка, ослепи меня Око, если не с ней! Ну так как? Познакомишь меня со своей neri или слёзно молить на коленях о милости?
  -- А ваш Старик против такого самоуправства возражать не будет?
  -- Мёртвые не кусаются, - легко проговорил Ньяро, не переставая улыбаться. - Измена гильдии - измена себе. Кто не может носить шапку, должен снять её. Кто не хочет - вместе с ней лишится головы.
  -- Кто же вместо?.. Ты????
   Тёмный Мастер с напускной скромностью устремил взгляд вдаль.
  -- Временно, разумеется. Не всё А'тейрам лезть наверх! Даст Брианна, выживем, тогда и созовём Высший Совет... о, чтоб меня разорвало.
  -- Что? - Ингве обернулся.
   За аркой ворот под фонарём стояла высокая светловолосая женщина в одежде охотницы - серовато-зелёной рубашке, короткой кожаной куртке со шнуровкой, бурых лосинах и низких мягких сапожках без каблука. Лук со снятой тетивой за плечами, полный стрел колчан на поясе, знак Ветра на тыльной стороне кисти - Ловец. Куртка поистрепалась, шитьё на ней порядком истёрлось, но скалящие зубы драконы были отлично различимы. Гордый разворот плеч, осанка человека, привыкшего повелевать... Дейрдре та Эшера. Или, если угодно Джейд А'тейр - собственной персоной.
   Заметив, что на неё смотрят, охотница приветственно кивнула, но в ворота входить не стала. Она внимательно оглядывала двор, словно пытаясь найти кого-то, а Йоле, которая никак не могла её увидеть - загораживал фургон - внезапно отбросила за плечо длинную черную косу и надменно вскинула подбородок. Мгновением позже Джейд в точности повторила её жест.
  -- Вот теперь я верю, что она А'йорд, - кисло проговорил Тёмный Мастер. - Чуют они друг друга, что ли?
  
   Прошлое. Некромант.
   Фанд остался сидеть, словно в раздумье постукивая костяшками пальцев по полированной столешнице. На лице его читалось только лёгкое любопытство, но непроницаемо черные глаза, в которых нельзя было различить ни белка, ни радужки, ни зрачка, и проскакивающие меж пальцев некроманта синие искры не сулили миру ничего хорошего. А затем, сметая все барьеры и запреты, ярость накатила, как приливная волна на берег - обжигающая, безумная, тёмная, и выплеснулась наружу, словно дморинский расплав из тигля.
   Это был безобразный, самый, что ни есть, мальчишеский срыв, когда контроль над магией теряется полностью, и она выплёскивается вместе с яростью, волной расходясь от взбешенного мага, разбивая все, что можно разбить, круша всё, что можно сокрушить. И любое живое существо - будь то любимый фармиллиар или родная мать, - осмелившееся указать, что стены ходят ходуном, а с крыш сыпется черепица, рискует нарваться на Мертвое Пламя.
   Минуту спустя некромант обнаружил, что уже не сидит на стуле, а стоит посреди кабинета. Хотя правильнее было бы сказать - посреди того, что было его кабинетом, ибо выглядел он так, словно в нём прошла настоящая битва, а за ней - целая орда мародёров. Фарфоровое крошево лежало на иссеченных плитах пола, в который, надо полагать, били стрелы-молнии, окна сиротливо зияли пустыми проёмами, книжные шкафы на глазах рассыпались пеплом. Раритетное оружие, на которое так давно облизывался Первый меч, было разметано по стенам и буквально вплавлено в них, потолок украшало несколько длинных, извивающихся как змеи шрамов, в которых Фанд не без удивления узнал следы огненных шаров. Весьма мощных, хотя со стихией огня он никогда не дружил. Судя по глубине проплавлин - восьмого, а то и десятого уровня. Стол каким-то чудом (если считать чудом дюжину дополнительных щитов) почти не пострадал - только обзавёлся несколькими сквозными дырами размером с апельсин на крышке.
  -- Вот это жопа с пальцем... - протянул Фанд, оценивая масштабы разрушений. Защитные арканы, пронизывавшие стены, не препятствовали выплескам его раздражения, но выйти им за пределы кабинета не давали. - Почти как... Впрочем, нет, тогда было легче. Но "ёлку" опять придётся от самого корня растить. Что называется, Фанд решил сделать добро людям!.. Весёлые денёчки ждут Неподвластных. Мальчишка этот... червь книжный, кретин безмозглый, скотина недо... - Некромант осёкся. - Однако, что же такое нам чуть черепок в плечи не вогнало? - Он с досадой потёр виски, отшвырнул закрученный спиралью палаш, попавший под ногу, мимоходом отметив, что его бесценные вазы никакой "ёлкой" не восстановишь, принялся расхаживать взад и вперёд. - Ясно, что отдача. Сильная, к третьему десятку ближе... Две несходные матрицы - два заклинания. По затылку садануло и ни единого следа маскировочных сеток - стало быть, не расплетали, а рвали по живому. Рвать, да ещё так... для "кочанов" отдача совершенно несопоставима с затратами, значит, не "кочан", а... кровное. То, что сорвать нельзя, и это все знают. Кроме тех, для кого "нельзя" - вызов, а двенадцатая - пара строк устава... Чтоб тебе скунсом переродиться, Льгар, за такую подставу! Чтоб твою Выдумку!..
   Он заставил себя остановиться и несколько раз глубоко вздохнул. Довольно. И без того уже сорвался в безобразную истерику, полностью потерял контроль, как сопляк-первогодка. Сейчас ему как никогда нужна была холодная голова и ясный разум. Фанд, прикрыл глаза, как можно чётче представляя себе Эль'кирин А'йорд - черные волосы, слегка завивающиеся на концах, тонкие черты лица, неистовая синева глаз - и серебристая воронка телепорта взметнулась перед ним. Неустойчивая, ведь ориентиром для неё служил человек, но опасность сейчас волновала некроманта меньше всего. Он шагнул в вихрь портала, одновременно запуская "ёлку" или, как называли её собратья-маги, чары восстановления. Кабинет, с честью переживший ещё один приступ дурного настроения хозяина, заволокло молочно-белым туманом, а Фанда подхватил портал.
   Первое, что увидел маг, выйдя из вихря - тусклый кривобокий пульсар, витающий под белёным, в потёках воды потолком. Первое, что почувствовал - это пустоту под ногами, потому что портал висел в нескольких локтях над полом. Он чудом извернулся, приземлившись на одно колено, и в не слишком учтивых выражениях помянул нестабильные порталы, себя, забывшего добавить в расчеты переменную уровня земли и Льгара А'йорда, который был, в общем-то, не при чем, но привычка - вторая натура.
  -- Какая буря эмоций, мастер, - позёмкой, мчащейся по ледяному полю прошелестел голос, вонзился в спину, как стилет убийцы, заставив плечи окаменеть. - Но лучше так, чем оказаться наполовину вмурованными в стену, не находите? Насколько я помню из курса пространственного перемещения, ориентировка на человека не даёт сведений, достаточных для построения плотной решётки заклинания.
   На миг Фанду показалось, с ним говорит мертвец. Он не узнал бы Эль'кирин А'йорд, не будь уверен, что это она. Некромант развернулся: девушка сидела прямо на полу, прижимая к себе другую, с короткими соломенными волосами, чьё тело сотрясали рыдания, и успокаивающе гладила её по голове. С пальцев текла тусклая дымка Силы, впитываясь в растрёпанные светлые кудри. Огненные искры тлеющими угольками мерцали в глазах.
   Силы как-то сразу оставили мага. Он заставил колченогую табуретку подлететь к нему и сел, сгорбившись.
  -- Что же ты натворила, головёшка... - пробормотал еле слышно.
  -- Просветите меня, - просто предложила дочь Льгара.
   С неожиданной остротой Фанд ощутил вдруг свою беспомощность - чувство, почти им забытое за годы и десятилетия. Упала последняя снежинка, запустив лавину, порвалась цепь времен, развернулась тугая пружина, и ему, почти всемогущему чародею, теперь оставалось только наблюдать, как тает и меняется узор на полотне Серой Пряхи, как умирает в корчах и судорогах старый мир, рождая новый - наблюдать со стороны, чтобы самого под колесо не затянуло. Ничто уже нельзя было изменить или отвратить.
   Но это не означало, что не стоит и пытаться.
   Фанд вскинул руку, и комнату накрыло синеватое свечение Пелены туманов - разновидности того самого Туманного зеркала, ограждающего от всех известных видов магического сканирования. Некроманту показалось этого мало - и с его раскрытой ладони вспорхнула полупрозрачная птица. Рассыпалась морозными искрами, растеклась юркими ручейками. Прошелестели чьи-то далёкие невнятные голоса, и в комнате заметно похолодало.
  -- Ничего не делаете наполовину, господин некромант? - поинтересовалась Выдумка и, почувствовав легчайшее прикосновение к коже, скосила взгляд. В воздухе, не тая, кружились снежинки и падали на её обнаженные до плеч руки. - Вы бы ещё Огонь духов для разжигания камина использовали.
   Светловолосая заметно вздрогнула. Фанд слегка шевельнул пальцами, выбросив слабенький "щуп". Ри Тишеннон, клеймёная воровка... хотя теперь уже бывшая клеймёная. Так и есть, двенадцатая. И тридцать пятая впридачу. Это уже не Йисард, а слушание в Высшем совете. От пожизненных браслетов до Лишения Имени. Как повезёт.
  -- Вольному воля, спасённому Вышесад... но зачем тебе это? Зачем? Зачем?!
   В гильдии могли говорить что угодно, а А'йорды - думать, что заблагорассудится, но Фанд никогда не желал зла ни Виренис, ни её дочери, и к смерти Льгара касательства имел не больше, чем к землетрясению на Карунских островах. Да, он был зол, да, оскорблён, когда совсем ещё девчонка Виренис по выражению её матери "крутанула хвостом", но если чему и научился за долгую жизнь, так тому, что в мире нет ничего вечного и неизменного. Его знаменитое присловье "И это пройдёт" заставляло скрежетать зубами не одно поколение соперников и "друзей". Фанд не подал бы Виренис руки, не шевельнулся, умирай она на его глазах, но мстить ей не стал бы. Ещё не хватало - тратить Силу на такую ерунду!
   К тому же Льгар ему... нравился. Ледяная княгиня только брезгливо поджимала губы на слова "уважение", "дружеская приязнь" и "бескорыстная помощь", но истина была в том, что в другое время, в другом месте они с Льгаром могли бы стать друзьями. Потому-то после смерти Льгара Фанд и взял на себя обязанность присматривать за его дочерью и помогать, когда требовалось.
   Он присматривал - но не присматривался. По его мнению, Эль'кирин А'йорд была взбалмошной, испорченной всеобщим вниманием соплячкой, крикливой и пустоголовой - корявым слепком с Льгара. Сравнивать человека, который, входя в комнату, мгновенно приковывал к себе взгляды окружающих - и это недоразумение с пронзительным голоском и вечно прищуренным взглядом из-под длинной челки?.. К тьёрге! У А'йордов и без него было достаточно прихлебателей.
   Но Фанд слишком редко давал обещания, чтобы от них отказываться.
   Он продолжал цеплять к Выдумке "следилки", оттягивал в амулеты выплески Силы, которой девчонке досталось даже слишком много, и изредка, когда находила бессонница, сопровождал её в ночных вылазках. Изредка - потому что у девчонки было редкое для мага и оттого особенно раздражающее умение: Слышать Лес. А тот не просто шелестел на краю сознания, а нашептывал мелкой надоеде обо всем вокруг - о людях и зверях, о том, как растут травы и шелестят шаги на каменных плитах переходов и коридоров Академии Магов. И не мог в своём Зове обойти вниманием невидимку, ходившего рядом и всегда готового поддержать и заслонить.
   Но нет худа без добра: к тому времени, как количество совместных "прогулок" перевалило за вторую дюжину, Фанд значительно расширил свой арсенал шпионских и маскировочных чар и обогатил магическую науку двумя совершенно новыми способами сокрытия ауры.
   История с испытанием чар Йеновы впервые возбудила в нем любопытство. Древнее заклинание, подогретое парочкой неконвенционных зелий, развернулось стремительно. Фанд опоздал, слишком поздно почуяв неладное, и имел удовольствие лицезреть разрушение южного (благо, заброшенного) крыла Академии, что называется, из первого ряда. И пережил несколько весьма неприятных мгновений, прежде чем заметил руку, обвитую драконом А'йордов, торчавшую из-под расколотой каменной плиты. Как выяснилось чуть позже, к руке крепились и все остальные части почти бездыханного тела Выдумки.
   Никто не стал спрашивать, каким образом Фанд оказался на месте катастрофы раньше дежурных магов и спасателей. Никто не посмел возразить, когда он, уложив окровавленное тело наследницы А'йордов на чей-то расстеленный на земле плащ, принялся за черное исцеление. Собственно, мало кто понял, что он делал, а тем, кто понял, А'йорды шустро заткнули рты.
   Тогда некромант счел, что девчонке просто повезло. Она выпустила на волю невероятную мощь, но обошлось без жертв. Южное крыло было развалено до основания, но основной корпус совершенно не пострадал. Сама Эль'кирин попала под перекрестье двух плит, отделавшись лишь изрядно покрошенными костьми и перебитым позвоночником - безумная, невероятная удача! И только много позже, с группой Искателей обходя развалины, Фанд обнаружил, что удачи в происшествии - с воробьиный глазок. Был точный расчёт и места опыта, и смеси щитовых чар с зельями. Не имея ни малейшего понятия о необходимых защитных арканах, Выдумка раскинула над южным крылом сеть из Лабиринта, Зеркал, Хамелеона и пары заклинаний собственного изобретения, которые остановить вышедшие из-под контроля чары, конечно, не смогли, но впитали часть выплеснувшейся в эфир Силы, и удерживали ударную волну внутри "пузыря", пока она не иссякла. А на себя Эль'кирин наложила все известные щиты и запаслась порцией зелья Удачи, что и помогло ей, в конечном счете, избегнуть участи быть превращённой в мясной фарш.
   Доклад Фанда вызвал бурю эмоций: восторг у теоретиков и разработчиков чар от того, как ловко смогла ученица второй квинты обмануть охранные заклятия, и ужас у всех остальных магов и не-магов. Репрессии последовали немедленно. Стража лишилась трёх начальников столов. Архимаг Гвиннед А'йорд имел длительный разговор с дежурившими в тот день наблюдателями, которые по выходе из его кабинета вид имели бледный и печальный. Защитную паутину Академии и зданий Цитадели заменили полностью усилиями целой ветви. Дирк Ланнан, Творец, глава создателей, провел для своих архитекторов экскурсию по развалинам южного крыла, по окончании которой они имели вид столь же бледный и печальный, сколь у их друзей магов. Проект здания они представили через неделю - как раз к выходу Эль'кирин А'йорд из больничного крыла.
   Бушевавшие страсти к тому времени успели немного утихнуть, так что девчонка отделалась полной луной взысканий и оплатой восстановительных работ из своего кармана. Ах да - и без испытаний перескочила из второй квинты в третью. То есть, происшествие сошло ей с рук... почти, если не считать беседы с матерью и старейшинами клана, после которой она стала значительно осторожнее в своих экспериментах.
   Для neri А'йорд не было худшего преступления, чем разрушение гармоничности её шедевра: здание Академии перестраивалось по её проекту.
   А Фанд... впервые по-настоящему разглядел дочь Льгара.
   Одну из А'йордов - а потому одинокую как перст. Но и независимую. Привыкшую добиваться всего самостоятельно, без оглядки на прославленных предков.
   Наделённую семейным гонором - и родовым упорством в достижении цели.
   Отважную - почти до безрассудства.
   Слабейшие для неё попросту не существовали, но она сама решала, кто слаб, кто силён, не слушая ничьих доводов. Не завидовала чужим успехам и славе, потому что мало интересовалась чужим мнением о себе. "Семью мы не выбираем, но товарищей находим сами" - и, однажды отданная, преданность её была неизменна.
   Это, впрочем, не мешало Выдумке то и дело ссориться с родичами и смеяться - порой обидно - над друзьями.
   А сумасбродные выходки, в которых Фанд прежде видел только свидетельства её испорченности, не обращая внимания на то, как проявлялась оная испорченность, были всего-то - нежеланием тратить зря время. Высшие оценки по предметам, действительно её интересовавшим. И терпимые - по тем, которые она считала бесполезными.
   Зачем учить то, что не пригодится?
   Эль'кирин А'йорд.
   Звезда, которую он, Фанд не видел, ослеплённый гневом и воспоминаниями об утраченном почти-друге.
   Лучшая выдумка Льгара.
   Девчонка с голодным до знаний умом и чисто а'йордовским пренебрежением к запретам, возведённым в абсолют. Всегда готовая отвечать за свои ошибки.
   Выбрала - плати.
   Фанд продолжил наблюдать и присматривать - но теперь уже без чувства, что исполняет тяжкую работу, скорее, с любопытством ученого: что выйдет из тебя, Выдумка? А она не уставала вновь и вновь доказывать, как он ошибался. Целую луну безропотно скребла котлы на кухне, но по окончании срока взыскания немедленно заработала ещё одно, заколдовав посмеивавшихся и гадивших исподтишка сокурсников. По-а'йордовски выждав, двинула в самое больное место. Наверняка. Она не побежала за помощью, когда древние заклятия осыпались пылью, и Тёмный портал выплюнул свору злобных призраков. Она долго, слишком долго отказывалась замечать, что это Рьен пытается "спасти" её, но без колебаний выдрала дружбу из сердца - с кровью и мясом, как рыболовный крючок.
   И, срывая клеймо (Фанд был уверен в этом), не колебалась ни мига.
   Выбрала - плати?..
   Скудно обставленная комната. Кровать, шкаф, маленький сундучок. Скрипящие половицы. Застиранные занавеси на окнах. Должно быть, Нижний город. Бедно, хотя и не сравнить с той халупой, в которой обитал Меченый. Время есть, но немного: скоро появится стража. Маги теперь пристально следят за любым колебанием магического фона, такого возмущения они пропустить никак не могли.
   Если действовать быстро...
   Синие глаза опасно сверкнули из-под челки. В них по-прежнему плясали недобрые огоньки - голодное пламя, готовое вот-вот вырваться наружу.
  -- Есть бревна, которые нельзя перешагнуть, господин некромант, - с усилием ответила Выдумка. - Даже если ты А'йорд. Иначе однажды не узнаешь себя в зеркале.
  -- Чушь! - отрезал Фанд, рубанув ладонью воздух. Светловолосая дернулась было, словно пытаясь отстраниться, но тонкая переливчатая нить немедля вплелась в полотно основного заклинания, и девушка покорно обмякла. - Бред самонадеянной соплячки, вечно сующей свой нос, куда не просят! Мало я тебе всыпал за тот гремуар, ещё б добавить стоило!!! Клятва на все жизни - кому?! Мальчишке, который уже тогда одной ногой в могиле стоял, а теперь и тебя за собой тянет... - Он криво усмехнулся собственной горячности. - Уходим. Стража близко.
  -- По делам их воздастся... - еле слышно отозвалась чародейка. Она смотрела не на него - на что-то видимое только ей. И не двигалась с места.
  -- Месть? Мудро. Главное, оригинально. И кому же?
   Гьёргова клятва.
  -- Гильдии. Мы клялись вставать вместе против врага. И коль скоро его враг открыл себя, я исполню свою клятву. Или умру, пытаясь сделать это.
  -- Ну и дура, - припечатал некромант. - Я уважаю свободу выбора, но, Промыслитель, что за вздор ты несешь? На том берегу нет времени, и мёртвые будут ждать нас столько, сколько потребуется. А на этом есть занятия поинтереснее, чем пускать свою жизнь псу под хвост. Мертвым не больно. Больно живым. А ты здесь не одна, головёшка. У тебя мать есть, забыла? Что станет с Виренис, - он даже не запнулся на ненавистном имени, - если с тобой что-нибудь... - Фанд осёкся: внезапно он понял. Ответ на то, что не давало ему покоя, лежал прямо перед глазами. Почему Эль'кирин А'йорд, которую с детства приучали просчитывать свои действия на три шага вперед ("Не дальше: мир может измениться, и мы последуем за ним", - сказал один из её предков), повела себя, как пойманная горная кошка, что слепо мечется по клетке и рвёт цепь, пока силы не оставят её? А безумный побег? А безрассудно брошенные чары?..
   Не стоит умножать сущности без необходимости. Отсеки лишнее, а то, что останется - и будет правда.
   Ни безумия, ни безрассудства не было. Было заклинание из многих звеньев - одни видны, другие прячутся во тьме. Не так просто понять, что есть целое, глядя на разрозненные части. Выдумка напоминала его любимую головоломку: коробочку, в которой прячется ещё одна, а в ней другая и сколько их там - никому не ведомо. Разговор с Рьеном. Его срыв. Её побег. Его, Фанда, вмешательство. Расчет или импровизация? Пространственный поиск. Не жив - не мертв. Она хотела, чтобы Рьен увидел. Знала его и знала, что он предпримет. Снова расчет или все же импровизация? Открытое снятие клейма, которое не могло не привлечь внимания наблюдателей гильдии - при том, что маскировочными чарами Выдумка владела в совершенстве. И даже выбор цели - чуть пристальней взгляни на темные и светлые сущности этой, вроде бы, невзрачной девчонки и...
   Спровоцировать. Подождать, пока враг нападёт, пропустить первый удар - и получить Право возвратить его. Право уйти - для всех А'йордов: печати гильдии облетят с них, как листва с деревьев по осени, как только...
   "Буде наследник рода лишен неправедно жизни иль Имени, роду назначено бысть Право выбирать, уйти или остаться и никто препоны тому чинить не посмеет". Так гласит Кодекс Неподвластных.
   Не жив и не мёртв. Не найти его, не вытянуть: силенки есть, а знаний не хватает. Тогда - спуститься к нему самой. Остаться среди Туманов и ждать, шагнёт к ней или отступит. Шагнёт - вдвоём вернуться. Отступит - за ним через кромку полететь. Соединённым кровью даже потеря Имени не страшна: если вместе уйдут, один другого вывезет. Главное, чтобы сожрать не успели.
   И, наконец, что страшнее смерти для Старшей гильдии? Могучей, великой, перед которой трепещут враги, которую чтят союзники? Стать такой, как все. Не слабой, не сильной. Серость - верная гибель.
   Так и будет, когда уйдут А'йорды. А они уйдут. И кто-то примет их. Ещё бы не приняли, с такой жемчужиной в кулаке, как эта белобрысая...
   Трёх лебедей одной стрелой.
   Фанд слабо улыбнулся. Импровизация. Но, семь кровавых демонов, какая блестящая импровизация! Если даже он, старый, битый жизнью волк сразу не разглядел!
   Но как? Как девчонка узнала, что ей нужна именно эта, ничем не примечательная воровка? Сейчас, когда она пробуждена, каждый увидит радужные "веера" на её ауре, но искать Изменяющихся - как алмазы в навозной куче: немало дерьма придётся перелопатить, и неизвестно, найдёшь ли что-нибудь ценное.
   Он едва не задал этот вопрос вслух, но в следующий миг понял: Искра, Зов и Сила. Три таланта, собранные вместе, не глушащие, а поддерживающие друг друга, дают необычную способность: Истинное Зрение.
   Возможность видеть не только лица и ауры - души. Кем они были, кто есть.
   Искать.
   Эль'кирин прикрыла длинными ресницами глаза, безмолвно соглашаясь. И неторопливо подняла руку.
   Три камня, украшавшие брачный браслет, не светились - полыхали. Рубиновое пламя - "опасность". Сапфир - "потеря". И янтарь, который умирает вместе с тем, кто надел его на руку избраннице - "не-смерть". Эль'кирин повернула руку ладонью вверх, и Фанд увидел, как из её ладони колышущимися струйками изливаются тени - одни светлее, другие темнее и скручиваются в тугой жгут. Она крепко держала того, кто едва касался Яви, готовый как вернуться обратно, так и перейти в иной мир. Повинуясь наитию, некромант привычно наколол палец иголкой, спрятанной в вороте рубашки, и, размазав каплю крови, прошептал заклинание.
   Мгновенно отозвавшись на зов, Эль'кирин перебросила ему нить Духа. И Фанд позволил себе потеряться в обрывках чужой памяти.
  

Настоящее. Джейд А'тейр, Ловец Ветра Серебряных Стрел, правая рука Ведуна.

   "Что ж... судя по твоему лицу инструктаж прошел захватывающе".
   "Не понимаю! Ни демона хрипатого не понимаю!"
   "Тебе и не нужно понимать. Командор отдал приказ - наше дело исполнять. И что же именно он тебе?.. Хотя погоди, сам догадаюсь. Вигго помял прядь её волос, уронил своё знаменитое "Не она" и приказал избавиться от Джейд А'тейр. Как можно быстрее и аккуратнее".
   "Вот именно! Он спятил! Окончательно спятил!"
   "Если учесть, что наш командор - двоедушник, весьма... интригующее замечание. К тому же ты все излишне драматизируешь. Заверяю, обе половины его "я" пребывают в добром здравии".
   "Какое к тьёрге здравие, когда он совершенно!.. Ладно, не буду спорить с тем, кто лучше знает, в конце концов, мистик здесь ты... Но все же, Джейд А'тейр! Зачем ему нужна её смерть? Обычная баба, малость помешанная, как все лесовики, ничего, кроме своих зверюшек не видящая..."
   "Из твоих слов получается девчонка в венке из ромашек, а А'тейр по определению не может быть такой. Сайфер что-то знает...или подозревает..."
   "Тогда почему он держит это "знание" при себе?! Война на пороге, а ему подавай разведку боем! Ведь знал же, знал, что прокляну день, когда пошел под его начало..."
   "Вчера, помнится, ты с таким же жаром обещал, что вечно будешь благословлять тот день, когда к душе Помешанного Скальда прилепился осколок чужой и решительно обосновался в новом теле. И вовсю хвастался перед ребятами из Фал Дара тем, что у всех командоры, как командоры, и только у нас - двоедушник. А в довесок к этому "О радость, о счастье, никаких больше скрипичных концертов в пять часов утра"! Припоминаешь?"
   "Эмм... хмм... как не парадоксально, но мне стыдно".
   "Четыре... три... два... один...".
   "Все, отпустило. Чего ты хочешь, когда у меня Тёмный Дух и Искра?.. И кто-нибудь вообще знает, что означает "Не она"?"
   "Не суй в это свой нос, целее будет. У каждого свои могильные камни в подвале, а Сайфер не исключение".
   "Погоди! Так ты хочешь сказать, он с кем-то из Драконов... а теперь... Всё. Понял. Я соберу команду".
   "Молодец".
  
   Это было легко. Слишком легко.
   Узкий переулок, начинавшийся от южной стены Оплота и упиравшийся в реку, был тих и пустынен. Стайка голубей, довольно воркуя, клевала зерно, высыпавшееся из чьей-то корзины. Тени от домов и деревьев, падавшие на мостовую, смелели, наливаясь густой чернью, и растекались, заполняя всю улочку, по мере того, как угасал полыхавший на полнеба закат. Заходящее солнце окрашивало подбрюшья темных облаков в кроваво-алый цвет, и светловолосая женщина, бесшумно, как призрак, сбегавшая по лестнице, делившей переулок на Верхний и Нижний, невольно замедлила шаг, залюбовавшись зрелищем. На вид ей было лет двадцать-двадцать пять; худощавая, изящная, с тонкими чертами лица, она сошла бы за бардессу или мистика, если бы не нашивки на одежде, свидетельствовавшие о её принадлежности к лесной ветви и изображение летящего ястреба на тыльной стороне правой кисти - знак Ловца Ветра. А взгляд ярко-синих глаз заставлял как минимум удвоить её возраст.
   С долгим вздохом женщина отвела взгляд от закатного неба - и в этот момент небольшой круглый камень, выпущенный из пращи, ударил её в затылок. Охотницу швырнуло вперед, она кубарем скатилась по ступенькам и бесформенной кучей замерла у подножия лестницы. Светлые, почти белые волосы на затылке окрасило густым кармином.
   Вспугнутые резким движением и шумом падения голуби разом взлетели, но, покружившись в воздухе и не заметив никакой новой опасности, один за другим стали опускаться на землю, возвращаясь к своей трапезе. Мгновение... ещё одно... ещё... время тянулось тонкими тягучими нитями, словно воск, капающий со свечи. А затем...
   Они словно бы соткались из затаившего в углах сумрака, поднялись из полосовавших мостовую теней - пять человек в одежде серовато-бурого оттенка, точь-в-точь, как камень, из которого были сложены дома, и незапоминающимися лицами профессиональных убийц. Неторопливо, держа оружие наготове, приблизились к распластавшейся на мостовой женщине. Но когда им оставалось сделать три шага, та, которую они считали мертвой, одним движением вскочила, и короткий, испещренный рунами цилиндрик, который она сжимала в руке, мгновенно раздвинулся в боевой посох. Нападающие слаженно подались назад и в стороны, беря женщину в кольцо, но посох словно выстрелил вперед, смял одному из убийц гортань и разорвал артерию, а возвратным движением раскроил его товарищу череп.
   Древняя мудрость "Тот, кто охотится на тигра, рискует сам стать его добычей" была сложена будто бы именно для этого случая, и оставшиеся в живых убийцы её непременно вспомнили... если бы успели.
   Будь лозой, обвивающей древо...
   Блокировать выпад противника справа, отступить на полшага назад и влево, к двум другим. Поворот с уклонением, бритвенно-острый, черненый клинок пройдет в ладони от тела, не задев, а другой, матово-серый, встретит на пути заговоренную сталь боевого посоха - и откат резкой болью ударит по кисти противника. Всего на мгновение запястье окостенеет, но этого мгновения будет довольно: метательная звезда вылетит из рукава, вонзившись в глазницу безымянного врага.
   Будь скалой на пути ветра...
   Движение убийцы простое, но опасное; промедли - и будешь давиться кровавыми пузырями, бессильно хватаясь за горло. Парировать, сместиться, и поймать противника на его же обманке: качнуться вниз, чтобы опустил меч для блока, и воткнуть посох в грудь под ключицей. Стряхнуть тело, одновременно поворачиваясь и отступая... проклятье!
   Поддаваясь, побеждай...
   Мужчина перехватил посох и, закрутив его, выдернул из рук женщины - но резкое движение невольно сократило расстояние между противниками. Правая рука Джейд немедленно вцепилась в правое плечо убийцы, словно заключая его в объятье, а левая в тот же миг основанием ладони ударила его под подбородок. Снизу вверх. Очень быстро.
   Голова мужчины откинулась назад, словно капюшон плаща, и тело бессильно обмякло, словно лишившись разом всех костей. Женщина отступила на шаг, нагнувшись, вынула из безвольно разжавшихся пальцев мертвеца свой посох, и удовлетворенная улыбка чуть приподняла уголки её губ.
  
   "И надо б на себе волосы рвать, а хочется в ладоши хлопать. Какова, а? Хороша драконица! Зубастая, хитрая, проворная... Только всего, что окраска другая".
   "Командор был прав: если избавляться от А'тейр, то избавляться быстро. Почему не послушался? Снайперы на крышах и никакого близкого контакта..."
   "Снайперы? При её-то щитах и Зове, мало того - на её территории? Нет, мой вариант был надежнее".
   "Тем не менее, он провалился".
   "Было бы странно, если бы Дейрдре та Эшера попалась на детский..."
   "Погоди, погоди! Ты о ком сейчас? Это же... Семь плешивых демонов, так ты о ней?! Джейд А'тейр - это Дейрдре та Эшера?! Хранитель западной границы? Ловец Ветра? Вторая после Ведуна?"
   "Раньше она не пользовалась родовым именем, и я её двадцать лет не видел, поэтому не сразу узнал. Но это она, уверен. И если она здесь, значит, они сняли с западной границы не меньше половины войск... Уходим, надо доложить командору. Да и "невидимка" слабеет, засекут".
   "Её малевал полный круг мастеров. Серебряные стрелы не настолько... что?"
   "Слышу".
   "Прочь".
   "Ингровы вышкварки!!!"
  
   Сеть, накрывшая двух наблюдателей, была соткана на совесть: они не успели ни охнуть, ни вздохнуть, как все их амулеты, затрещав, приказали долго жить. Сползла "невидимка", и в тот же момент хозяева Ар-наирина сбросили свою. Они приближались не спеша: семерка магов и втрое больше бойцов охранения, прикрытые универсальными щитами. Маленькая армия - против всего двух человек.
   Их хотели взять живыми.
   Один из наблюдателей спокойно скрестил руки на груди, глядя на приближающихся "серебрянников". Другой оглянувшись с безумным видом, кинулся к краю крыши, только для того, чтобы застыть неподвижно в десяти шагах от него. Рука с кольцом, в котором прятался яд, дернувшая было к лицу, повисла в воздухе.
   - Ловушка, - констатировал его товарищ. - Ловушка с самого начала. Но почему именно она? Почему именно её?..
   Он не ждал ответа, но командир группы захвата, седой мастер-вор повернул к нему карманное зеркальце, которое держал в руке, и что-то быстро пробормотал.
   - Потому что Сайфер, - отчетливо донесся из зеркальца женский голос. - Потому что "не она".
   Спрашивавший горько усмехнулся и уронил голову на грудь.
  
   Джейд А'тейр, Ловец Ветра Серебряных стрел, аккуратно закрыла своё зеркальце и убрала его в нагрудный карман. Поблекшая было улыбка снова вернулась на её губы - даже жаль, что никто сейчас не мог оценить её по достоинству.
   Вторая в Лесной ветви, советница Ведуна, была А'йорд по рождению и воспитанию и хорошо знала цену таким маленьким победам. Пусть этот танец остался за ней и Серебряными Стрелами, но бал продолжался. А командор Орлиного Когтя был достойными противником.
   - Мы ещё потанцуем с вами, мастер Сайфер... потанцуем непременно...
  
   Память. Шендже Рио, мастер-механик бывшего Братства Осколков.
   В камине тихо потрескивали яблоневые поленья. По комнате гулял сквозняк, заставляя мелодично звенеть колокольчики ветра в дверной проёме. Шендже неотрывно смотрел на побеленный потолок, закинув руки за голову, и слушал, как за окном невнятно, точно жалуясь на что-то, пришепетывает дождь, и на карниз грузно шлепаются хлопья мокрого снега.
   Дождь пополам со снегом. Снег вприкуску с дождем. Славная погодка для первых дней снеженя.
   Один зинжи шмыгнул в окошко, но - цап! - его поймала кошка.
   Второй зинжи пошел на пруд купаться, и в камышах пришлось ему остаться.
   А третий дома чай остался пить, но поперхнулся - и ему не жить...
   Ночь обещала быть долгой.
   Когда прошел слух, что Гвин'эйто мертв, ему показалось, второй раз пал Миродар. Меченый был живым напоминанием о минувших временах, когда они могли жить, а не выживать, когда любили и были любимы - несгибаемый, несокрушимый, как скала. Легенда при жизни... правда, среди очень узкого круга людей. И если умирают те, кто выжил после Плети Каррока и уцелел во время резни, на что надеяться простым смертным?
   Странно, прежде Шендже не задумывался о том, что значит для него этот убийца. Он был из другой ветви, к Тайным никакого отношения не имел и заботился только о своём цехе, инструментах и механизмах, требующих починки. В те времена, когда стояла Цитадель Осколков, Шендже даже не знал, что есть в их гильдии такой человек. У Рук Тайных не было ни лиц, ни имен. Они хорошо умели только одно - убивать. Поэтому когда Меченый взялся собирать уцелевших Осколков, яростно, словно волк, вгрызаясь в обязанности гильдмастера, для Шендже это стало полнейшей неожиданностью. Он, как и другие, ожидал, что верховодить станет кто-то из прежнего Совета, может быть, Твила или Эшальт, но те после падения Миродара казались тенями себя, прежних. В них будто угасло что-то, Меченый же, напротив, словно очнулся после долгого сна.
   Из убийцы вышел превосходный вождь - лучший на памяти Шендже. Скоро он держал всех Осколков в кулаке не хуже, чем до этого свои метательные ножи. Многие сперва отнеслись к нему настороженно, но Меченый сумел доказать - не словом, делом - что он стоит того, чтобы за ним идти. Пожертвовав одним из самых охраняемых секретов Тайной ветви, он вскрыл Убежище, которое не смогли обнаружить даже лучшие ищейки Неподвластных, и быстро превратил старый лесной форт в настоящую крепость. Здоровых воинов в гарнизоне можно было перечесть по пальцам, но Осколки получили самое важное - время, чтобы хоть немного зализать раны, и крышу над головой. Что же касается прежних союзников... Шендже не знал, да и не хотел знать, как добился этого самозваный гильдмастер, но все они внезапно вспомнили свои обязательства и подтвердили их, несмотря на то, что имя Братства было вычеркнуто из Вечных книг. Вскоре Меченый увёл людей из Убежища и щедро рассыпал Осколки по городам и весям бывших союзных гильдий, где их приняли, как своих. Шендже ни разу не довелось услышать брошенное в спину, презрительное "бродяжник".
   Много позже он узнал, что Убежище было оставлено за неделю до того, как туда наведался карательный корпус Неподвластных. И преисполнился непоколебимого доверия к Меченому.
   Половина выживших ненавидела и боялась шрамолицего потайника, другая боялась и благоговела перед ним, но никто не брался угадать, что творится в его голове.
   Едва все Осколки оказались более или менее пристроены, Меченый ушел. Без лишних слов и ненужных прощаний, не сказав, куда идёт, не пообещав, что вернётся. Люди не стали задавать вопросов и пытаться остановить его - в конце концов, он не был их гильдмастером по закону и обычаю. Его не избирал Совет, он не обещал служить и защищать, положив руку на Клятвенный жезл, и никому ничего не был должен. Осколки и без него знали, что им делать. Они врастали в плоть чужих гильдий, медленно, не спеша, привлекали нужных людей, обзаводились полезными связями, мало-помалу расширяли свой круг и вежливо отказывались от предложений принять новый герб и печать, хотя среди них попадались весьма и весьма лестные.
   Так делал и сам Шендже.
   Ни один Осколок не сомневался, что придет день, и их Цитадель восстанет из пепла ещё краше, чем была. Но на сей раз они никому не позволять повергнуть их и поставить на колени.
   Если не по букве закона, то по его духу Меченый все же был их вождём.
   Его не провожал никто.
   Но ждали все.
   И он возвращался.
   Шендже был кузнецом, мастером-механиком, и потому лучше остальных понимал своего "не-гильдмастера". У хорошего работника любой механизм выправлен, отлажен, работает как часы, не требуя постоянного присмотра. Если же он гремит и бренчит, если нельзя отойти на шаг без того, чтобы не отлетела очередная деталь, значит, дрянной это работник.
   Считал ли сам Меченый гильдию механизмом, который нужно только собрать и завести, а дальше он справится и сам, Шендже не знал. Ему это было ни к чему. В бывшем убийце кузнец всегда видел создателя, такого же, как он сам - пусть в нём не было и отблеска Искры. Только создатель может почувствовать, когда его детище готово дать сбой. А Меченый всегда приходил, когда в нём нуждались.
   Всегда вовремя.
   И теперь...
   Меченый мертв! - звучало так, словно умерла сама надежда.
   В ожидании Шендже бесцельно мерил шагами просторный дом, внезапно ставшим маленьким и тесным, не находя себе места. Сначала внутри все клокотало от отчаяния, но затем на смену ему пришла ярость, холодная и беспощадная. Только бы узнать наверняка, что с ним случилось, и кто приложил к тому руку. Только бы узнать... Оставалось ждать, пока всё станет известно наверняка. Нельзя было бросаться на поиски, сломя голову, как в прежние времена. Нельзя было допустить, чтобы пошло прахом всё, что с таким трудом удалось сохранить. И он ждал. Ждал и просыпался среди ночи в холодном поту - снова видел кошмарный сон, терзавший его с самого падения Цитадели. Свинцовое небо, низко нависшие тучи. И - полыхающий адским пламенем дом, который Он-из-Сна хорошо знает, но в котором Он-из-Яви никогда не был. Вспыхивают, точно сухой хворост, мебель и потолочные балки, звонко лопаются оконные стёкла, дико кричат какие-то люди и корчатся от невыносимой муки. Чернеют, скукоживаются, как пергаментные листы, рассыпаются облаками серого пепла. Из окон выплескивается жадное ослепительно-белое пламя и неожиданно в нем возникают силуэты атакующих химер, драконов, скалящих клыки. Содрогаются, словно от невыносимой муки стены. Они то появляются, то вновь исчезают, и Ему-из-Сна кажется, что он одновременно и мечется по огненной западне, не в силах выбраться из неё, и неподвижно стоит на улице, удерживая тонкую фигурку, рвущуюся вперед в отчаянной попытке помочь, спасти, вытащить...
   Вороны чертят широкие круги над пожарищем, и картина почти величественна.
   На миг в пламени проступает искаженное гневом лицо со шрамом от Плети Каррока... а затем здание складывается, словно карточный домик. И только жирный пепел, словно хлопья черного снега, кружится в воздухе, оседает на землю, липнет к вспотевшей коже...
   Пепел, только пепел...
   И боль.
   Этого ещё нет, звенело эхом в ушах Шендже. Ещё нет. Но если он жив... если он придёт...то так будет. Когда-нибудь. Завтра. Луну спустя. Через год или десять лет... но так будет. И ты не сможешь переменить его судьбу.
   Если б он мог... если бы он только мог поговорить с кем-нибудь... рассказать об увиденном... попросить совета... Но чужим мистикам Шендже не доверял, а своих у Осколков не осталось. Послушники, надевшие серое уже после падения Миродара, были ещё слишком молоды, и не он к ним - они к нему приходили за утешением. Даже не видя лиц, зная, что тайна исповеди нерушима, он не мог сказать малышам, что если Меченый вернётся, то вернётся лишь затем, чтобы умереть. И старшим, тем, рядом с которыми прожил всю жизнь, тоже не мог.
   Известие о гибели Меченого подрезало Осколков, как коса берёзку. Одни не могли простить себя за то, что не удержали его и что просто не пошли следом, другие кляли Меченого за то, что дал себя убить. И подряжались на самую тяжелую, самую грязную работу, уходили в наёмники, бесстрашно подставлялись под чужие копья и мечи - и врагов на свои мечи ловили десятками, чтобы только не думать... забыться... хоть на миг...
   Спасением Шендже была только она. Фелисита, Феичка, Фея, Хрустальный голос Осколков. И могучий, не знающий покоя дух, по недоразумению заключенный в хрупкое женское тело. Она не знала, что такое терять надежду или разочаровываться в вере. Верить для неё было всё равно, что дышать, а жить - значило надеяться. Потому она ни на миг не поверила в смерть Меченого и смеялась, и качала головой, когда ей говорили, что он мёртв, и всё кончено. Ей не было дела до логики и мудрых рассуждений. Она будет ждать, заявляла девушка, до тех пор, пока не увидит мертвое тело и не просидит над ним всю ночь. А процент веры и надежды пусть высчитывают другие - те, что слишком много думают, а после идут как бараны на заклание.
   Шендже совсем не понимал бардов и давно отчаялся понять женщин. Но одним он заразился от Фелиситы - надеждой. И больше всего на свете боялся потерять её...
   Он ждал...
   Ждал...
   И ждал...
   Потому что...
   Ничего...
   Другого...
   Не...
   Оставалось...
   Равномерный шелест дождя убаюкивал, а дневная усталость брала своё. Рваное дыхание мастера-механика выровнялось, складка между бровями начала разглаживаться. Он спал.
   Тишину, нарушаемую ровным дыханием двух людей, нарушил странный звук - и сновидение мгновенно разлетелось на мелкие осколки. Шендже резко открыл глаза, нащупывая стилет под подушкой. Оружие всегда должно быть под рукой - это первое, что вложил в головы Осколков новый гильдмастер.
   Некоторое время мужчина лежал неподвижно, осторожно оглядывая комнату, и, не заметив ничего подозрительного, медленно сел, сжимая рукоять стилета. Один взгляд на висящие на стене амулеты дал понять, что паутина охранных чар, окутывающая дом, не потревожена. Глазки "огоньков" и "ветерков", установленных в каждой комнате, горели спокойным зеленоватым светом.
   "Кошка шалит, что ли..." - с лёгкой досадой подумал Шендже и уже готов был улечься обратно, когда странный звук, потревоживший его сон, повторился. Мужчина стремительно обернулся - звук шел от окна, но непогода была не при чем. Это явственно звякнула о стекло горсть мелких камешков. Шендже поднялся и, не убирая стилета, неслышно подошел к окну. Стекла были зачарованы на неразбиваемость, и мастер, не опасаясь случайной стрелы, взглянул вниз, на тускло освещенную улицу. Серая пелена дождя и снега значительно ухудшали обзор, и сразу Шендже показалось, что улица пустынна, но затем внимательный взгляд поймал какое-то движение под ближайшим фонарём. Одна, две, три фигурки... четыре, пять... слишком маленькие и хрупкие, чтобы это могли быть воры или убийцы, посланные за его головой... шесть, семь... дети или, скорее, подростки... Какого гьёрге им здесь нужно?!
   "Мальчишки, - с тяжелой злостью подумал Шендже и отошел от окна, не пытаясь присмотреться к ночным бродягам. - И не лень им в такую погоду шнырять по улицам? Да ещё и камни в окно кидать! И ведь знают, знают, в какое окно бросать надо - чтобы не разбить и разбудить... Поймаю - выпорю так, что до Бельтайна сидеть не смогут!.."
   Он снова лег, нечаянно потревожив посапывавшую жену - та подняла голову, сонно поморгала и, пробормотав: "Ты со своим Меченым совсем умом двинулся...", повернулась на другой бок. Шендже убрал стилет под подушку и уставился на потолок, знакомый до последней трещинки, страдальчески морщась при мысли об ещё одной бессонной ночи. Это было неоднократно проверено: коль скоро он просыпался, без снотворного зелья больше уснуть не мог. Но весь запас в тайнике кончился, нового мастер сварить не успел, а купить не мог - спасибо заботливым друзьям, целителям, следящим чарам и чересчур нервной супруге. Глупость какая, он ведь не собирался кончать с собой, просто немного превысил дозу...
   Сторожевые "огоньки" несколько раз быстро моргнули - и засияли как прежде. Стилет мгновенно оказался в руке. Шендже прислушался: внизу, в большом зале, кто-то был. И этот "кто-то" был не один. Половицы поскрипывали под ногами пришельцев, слышались приглушенные голоса, с шумом и стуком передвигалась мебель. Явиться вот так, среди ночи, могли не только друзья, но лишь тот, кто носил печати Осколков, был способен беспрепятственно пройти сквозь защитные чары.
   В последнее время, впрочем, подобная избирательность защиты хозяину резко разонравилась.
   Снизу донесся длинный, протяжный звук, похожий на стон, потом грохот, и с жалобным дрызгом разбилось что-то стеклянное. Шендже стиснул зубы так, что заныли челюсти.
   После неудачного инцидента с зельем, который все его знакомые отчего-то сочли попыткой самоубийства, подобные визиты (спасибо одной бардессе) случались постоянно. У Фелиситы был мягкий характер, но временами она проявляла исключительное упорство, сломить которое нельзя было ни советом, ни принуждением. Слова Шендже о том, что ему не нужны ни обычные целители, ни ментальные, ни травники, ни энергики, ни барды с душеспасительными беседами, пролетали мимо её ушей. И поток утешителей не иссякал.
   Это снова был бард. Да, без сомнения, бард. Или барды. Только им было невдомёк, что людям когда-то нужно спать, и явиться в гости Слышащие Ветер могли в любое время суток. А ещё у них у всех складывались необычайно нежные отношения с любимой вазой его жены: сначала они восхищались её красотой, а затем - разумеется, случайно - разбивали на мелкие осколки. Они неизменно извинялись перед хозяевами, вызывался маг, который воссоздавал вазу в её былом великолепии, и она вновь занимала своё место на каминной полке, пока не приходил другой бард, и история не повторялась с начала.
   Супруга Шендже упрямо отказывалась перемещать подарок любимой тетушки из большого зала, но маг-починщик по секрету признался хозяину, что ещё несколько несчастных случаев, и даже магия не соберет целое из фарфорового крошева. Кузнец даже поблагодарил бы неведомого гостя, если бы не был так зол.
   "Кто бы ни явился, вышвырну, - яростно пообещал себе Шендже, вслепую просовывая руки в рукава халата, - даже если сама Фея. Надоело. Если у них есть, что мне сказать, пусть дождутся утра. Или письмо напишут!!!"
   Кутаясь в халат, он аккуратно прикрыл дверь спальни и стал спускаться по лестнице, ведущей на первый этаж. Сделал несколько шагов... да так и замер посреди пролета, судорожно хватаясь одной рукой за перила, чтобы не скатиться вниз, а другой - судорожно стискивая рукоять стилета.
   Осветительные шары не горели, и большую гостиную освещало только пламя в камине. С десяток подростков в походной одежде, не замечая хозяина, негромко переговаривались, обменивались шуточками, стаскивали промокшие плащи и раскладывали на стульях и обеденном столе свои вещи. А рядом с камином в любимом кресле Шендже сидел...
   Эту полуседую гриву, гордо поднятую голову и четкий профиль он узнал бы даже во сне. Хотя чем считать теперешний сон - ожившим кошмаром или сбывшейся грезой - мастер решить не мог. Меченый вернулся в своей излюбленной манере: не стучась в двери, не взламывая замков, но вот его не было - а мгновение спустя он сидит в облюбованном кресле с таким видом, словно ненадолго отлучался выпить пива. И шансов вытряхнуть его из этого кресла у хозяина не больше, чем голыми руками свернуть шею дикому туру.
   Мастер-механик, собрав остатки воли в кулак, сунул стилет за пояс, шагнул на следующую ступеньку, и только тогда заметил, что рядом с Меченым на полу устроился тощий белоголовый мальчишка. На расстеленной перед ним тряпице лежали красивая, черная с серебром флейта и арфа со снятыми струнами, которую юнец любовно протирал кусочком замши. Выражение лица у него было совершенно бардовское - мечтательное, отсутствующее, словно он прислушивался к чему-то далекому, а в явь возвращался, только когда в этом возникала необходимость. Но тяжелый боевой нож на поясе мальчишки отнюдь не выглядел неуместным.
   Мальчишка поднес флейту к губам, легонько подул, и звук, похожий на стон, который Шендже слышал прежде, повторился. Мастера словно встряхнуло. Ослабив хватку на перилах, он выпрямился и стал осторожно спускаться по лестнице.
   Никто из гостей ещё не успел заметить хозяина дома - кроме Меченого. У убийцы глаза должны быть даже на затылке, иначе проживёт он не намного дольше своей жертвы. Когда гильдмастер заговорил, его голос звучал почти дружелюбно. Дружелюбно для Меченого, разумеется.
  -- Господа, - его юные спутники замерли, как пойманные с поличным воришки.- Вы находитесь в чужом доме в присутствии хозяина. Оторвите свои задницы от стульев и поприветствуйте его как следует.
   Правильно истолковав предупреждение, подопечные Меченого мгновенно выпрямились и нестройным хором поздоровались с Шендже, пытаясь держаться гордо и независимо и одновременно не зная, куда девать руки. Мастер-механик спрятал улыбку в усы. С каких пор Меченый подался в воспитатели детского сада?
   Мальчишка-бард, словно подслушав его мысль, заносчиво, точно молодой петушок, вскинул голову и сделал вид, что происходящее его не касается. Поза Меченого не изменилась - может, только в том, как пальцы легли на подлокотник, проскользнуло неодобрение.
  -- Кого там ещё... О, здорово, Шенш! - окликнули его, и из кухонных дверей с огромным сандвичем в руке вышел ещё один гость. Андреас Торн был одним из немногих оставшихся в гильдии мастеров-алхимиков, и его редко встречали отдельно от ещё троих, воина, магички и охотницы, которых Осколки за глаза называли "Четыре хвоста" или "Хвосты Меченого".
  -- Прости, что без письма, но мы и сами не ожидали. Спонтанно как-то вышло, - к алхимику присоединилась охотница. Киана сделала Шендже небрежный реверанс и счастливо вгрызлась в огромное яблоко, в котором мастер-механик с неудовольствием узнал то, что оставил к завтраку. - Мивея и Тьёльги опуштошают твой ледник, - с набитым ртом проговорила она. - Надеюшь, ты не пвотив.
  -- Он не против, - с тем же металлическим акцентом, с каким говорил Меченый, произнес хрипловатый мужской голос, и Тьёльги Эйрн неторопливо вышагнул прямо из стены, отделявшей зал от кухни. Ответственная за этот трюк подвижная, быстроглазая Мирея выскочила у него из-за спины и, одним длинным, нечеловеческим прыжком оказавшись рядом с Шендже, звучно чмокнула его в щеку.
  -- Да и с чего бы ему быть против?! - радостно рассмеялась она. - Приветик, Шендже! - Она чмокнула его в другую щеку и, отстранившись, насупила светлые бровки. - Что с тобой? Выглядишь отвратительно. Ты когда спал в последний раз?
   Отвечать и позориться ещё больше не хотелось, и Шендже, отечески обняв девушку за плечи, продолжил спускаться по лестнице. Мирея неодобрительно покачала кудрявой головкой, но, прежде чем смогла повторить вопрос, ей ответили. Небрежно, как о чем-то само собой разумеющемся.
  -- Какой сон, когда обожаемый гильдмастер не то спёкся, не то шею свернул!.. Уважают, значит... А, может, просто боятся, что в кошмарах являться станет и гнать разную нуднятину о чести и совести Осколка...
   Голос у белоголового мальчишки был звонкий, хорошо поставленный, и слова прозвучали так, словно он не пробормотал их себе под нос, а продекламировал специально для высоких слушателей. Шендже с некоторым опозданием заметил на его плече ученический шнурок и содрогнулся, представив на миг, что это ему досталось подобное сокровище. Слышащее Ветер, самолюбивое, норовистое, как молодой жеребчик, постоянно ищущее, с кем бы схлестнуться.
   Но оскорблять толком не умеющее.
   Пока.
   Кто бы из "хвостиков" не взял его на попечение, своё терпение он переоценил.
   Мирея? Тьёльги? Андреас? Андреас по ремеслу подходит больше, но авантюры - это к Тьёльги. Хотя учить барда сражаться - всё равно, что ящерицу летать. Киана? Зов и Ветер хорошо понимают друг друга...
   Так кому же из них "повезло"? И почему молчит новоявленный ментор? Дерзость, пусть даже такую нелепую, спускать нельзя. Во всяком случае, не тогда, когда целая стайка малолеток таращится на белобрысого с таким восторгом и завистью, словно он сам Симеон Злой Меч. Дашь слабину - и они тебе на шею усядутся...
   Шендже сдержал смешок, со значением поглядывая на "хвостиков", которые никогда не отказывали себе в удовольствии посмеяться над его успехами на поприще воспитания. Навскидку определить ментора не удалось - лица у всех четверых были одинаково кислые. Впрочем, мастера-механика это не удивляло. Не только он, но и другие Осколки давным-давно воспринимали неразлучную четверку, как единое существо, многорукое, многоногое, многоглазое, излишне любопытное и чрезмерно назойливое. Задев одного, ты становился врагом всем четверым. С другой стороны, если "везло" одному, остальные получали не меньше.
   Кузнец чувствовал себя полностью отомщённым. Давайте, господа, собирайтесь с духом, не молчите... сейчас... вот сейчас!..
   Голос был не тем, который ожидал услышать Шендже. И прозвучал совершенно с другой стороны.
  -- Придержи язык, Лерс, если не хочешь его лишиться.
   Шендже сразу не понял. Как так... убийца... учит... барда?! Он же... он...
  -- А что я такого сказал? - немедленно вскинулся мальчишка, дерзко сверкая глазами.
   Детишки затаили дыхание. Киана и Тьёльги, переглянувшись, скрылись на кухне, Андреас незамедлительно последовал за ними. Мирея неуверенно переступила с ноги на ногу, и по лёгкому покалыванию на коже Шендже определил, что она подняла несколько боевых щитов. Меченый чуть пошевелился, повернул голову к ученику, тот бестрепетно взглянул на учителя - и внезапно застыл, как мушка в янтаре, за пару мгновений сравнявшись цветом лица с выбеленной простыней и даже, казалось, став меньше ростом. Шендже не видел ни лица, ни глаз Меченого, но неожиданно почувствовал себя очень неуютно.
  -- Шутку, как и соль, стоит употреблять с умеренностью, - проговорил убийца спокойно и вполне доброжелательно, но его ученик побледнел ещё больше, если это было возможно, и попытался отползти, а из его рта вырвался слабый испуганный всхлип. - Ты был груб. Ты проявил неучтивость. Ты наказан. О взыскании узнаешь завтра, а сейчас - спать. Гостевое крыло свободно, твоя комната - третья по правую руку от входа. Ступай.
   Не сводя глаз с учителя, мальчишка рывком поднялся и, прижимая к груди арфу и флейту, попятился к проходу в гостевое крыло. Шаг, ещё один... Меченый чуть пошевелился, и подростки, точно получив какой-то сигнал, послушно устремились за белобрысым, а Шендже внезапно вспомнил, что хозяин дома - вообще-то он. К тому же присутствие Меченого всегда вливало окружающим солидную порцию смирения и кротости: грех было не воспользоваться этим.
  -- В запертые комнаты не ломиться, открытые - можно занимать, - негромко проговорил он, и подростки, как и подобает послушным ученикам, замерли и вытянулись. - Кому не хватит кроватей, возьмите в кладовке матрасы и одеяла. Доброй ночи.
  -- Доброй ночи, мастер, - в один голос откликнулись гости, и один за другим нырнули в дверной проем.
   Мирея со вздохом облегчения опустила щиты, а из кухни, как ни в чем не бывало, появились нагруженные тяжелыми подносами с едой Киана, Андреас и Тьёльги. Мигом оценив обстановку, они дружно направились к столу и принялись с грохотом выгружать на него посуду, словно пытаясь этим шумом изгнать тень прошедшей мимо грозы. С жалобным дрызгом разбилась фарфоровая тарелка. Киана, ойкнув, принялась подбирать осколки, а Шендже, которого Мирея только что не сбила с ног, бросившись на помощь подруге, с легкой грустью подумал, что даже после орды голодных варваров опустошений остаётся меньше, чем после этих четверых.
  -- Где мясные пироги? - недовольно морща нос, осведомился Андреас, переставляя тарелки. - Я же помню, у нас были мясные пироги.
  -- Они были, пока Тьёльги все не сожрал, - отозвалась Киана, подсовывая Мирее ещё один фарфоровый осколок. Чародейка посмотрела на почти восстановленную тарелку в своих руках, потом на осколок и пробормотала себе под нос что-то, от чего волосы взвизгнувшей Кианы встали дыбом и приобрели изумительный оттенок фуксии.
  -- Чтобы не превратиться в дохляка, мужчина должен есть много мяса, сыра и хлеба, - отпарировал Тьёльги, - к тому же я голоден. Гвин, ты голодный? Довольно грозного убийцы, выпускай Вигмара из коробки, я тебе пару пирогов сберег.
   "Кого?" - чуть было не переспросил Шендже, но тут же одернул себя: конечно же, nanelissi. Гвин'эйто, Меченый было всего лишь evlissi, прозвищем, данным другими, но в Осколках северянина звали только так. Правильно произнести его имя на гортанном островном наречии удавалось немногим, а осмеливались на это вообще единицы.
   У Тьёльги же просто отсутствовало чувство самосохранения. Полностью. Он, как и сам Меченый, был родом с Холодных Берегов.
  -- За каждую лишнюю кварту веса я из тебя кварту мяса вырву, - вставая, сказал Меченый. Безо всякой угрозы в голосе или лице - просто констатировал факт. И тут же, не меняя тона, добавил: - Здравствуй, мастер.
   Убийца повернулся, и Шендже испытал ещё одно потрясение: глубокие, рваные шрамы, уродовавшие левую половину его лица, превратились в почти незаметные, словно штрихами нанесенные, тонкие белые ниточки. Глубокий шрам от плети Каррока, по-прежнему пересекавший висок и щеку, резко контрастировал с ними.
   Пытливый взор мастера, привыкшего работать с тонкими механизмами, выхватывал все новые и новые детали. Одежда - как и прежде, темная, но пошита из отличного сукна, застёжки и пуговицы - из черненого серебра. Тёмно-русые волосы с редкими нитями седины подстрижены по-воински коротко, но сама форма прически иная - так не стригли ни в Осколках, ни на островах. И ещё... было что-то ещё... Не так плотно сжатые губы? Чуть иной блеск в черных, как уголь глазах?
   Меченый был другим...
  -- Здравствуй, убийца, - мастер-механик хотел, было, откашляться, но потом решил, что хриплым голосом никого не удивит. - Ты все ещё жив.
   Тень улыбки мелькнула на губах Меченого, но такая мимолетная, что в любое другое время Шендже принял бы её за случайный отблеск пламени.
  -- Когда я в очередной раз показался на пороге, Мать-Смерть нахмурилась и сказала: "Пора бы уже с тебя деньги за просмотр брать", и захлопнула дверь прямо перед моим носом, - невозмутимо произнес он.
   Шендже рассмеялся и поднял правую руку, привычно сгибая её в локте и разворачивая ладонь. Меченый, не отстав не на миг, повторил его движение, и сцепившись руками, мужчины одновременно сжали пальцы в кулак. Посмотрели друг другу в глаза и так же одновременно отступили, опуская руки. Древнее приветствие, принятое на Холодных Берегах, родине Меченого - с некоторых пор эти двое здоровались и прощались только так. Знак исключительного доверия со стороны убийцы.
   Хотя стоял он так, чтобы видеть и входную дверь, и Шендже, и четырех своих "хвостов", старательно уничтожавших хозяйские припасы. Тьёльги неожиданно швырнул ему яблоко; Меченый протянул руку - для Шендже это движение выглядело почти неторопливым - и плод мягко лег в его ладонь.
  -- На доме новая защита, - проговорил он, разглядывая яблоко, словно какой-то занимательный артефакт. - Под гарант ставили или без?
  -- Что? - невольно переспросил Шендже, снова утратив нить рассуждений убийцы. - А, да, под гарант. Два года полностью, затем - с ограничениями...
  -- Пусть переделают, - распорядился Меченый с чисто гильдмастерской интонацией - без тени сомнения в том, что его приказ будет немедленно принят к сведению и исполнен. - Первый этаж - удовлетворительно, но второй пестрит прорехами. Мансарда и подвал не накрыты вообще, - не оборачиваясь, он бросил яблоко в камин и, разумеется, попал. - Смени торговца фруктами, зачаруй посуду на определение ядов и прими златолист сейчас же. Спрашивай.
   Шендже повиновался прежде, чем понял, что делает: поддел ногтем крышку кольца, вытряхнул синеватую горошинку на ладонь и проглотил. В том, что касалось зелий и снадобий строго определенной дозировки, руки тайных могли составить конкуренцию многим целителям.
  -- До нас дошли слухи, - поморщившись от горечи, начал Шендже. - Очень... неприятные слухи, должен признаться. Конечно, если верить каждому шепотку...
  -- ...останется только дровишки для своего костра подыскивать...
  -- ...и камень для памятника... - донеслось от стола.
  -- ...однако, в этих слухах фигурировали Брог'дары, разбойничье нападение на купеческий караван, героическая охрана, двенадцать ножевых ран и одна "мерцалка", - как ни в чем не бывало, продолжил Шендже. - И передавали эти... слухи люди, которым не было выгоды лгать.
   Меченый пожал плечами, словно говоря: "И что ты от меня хочешь услышать?"
  -- Вести разлетаются со скоростью бешеных воробьев, - выразил общую мысль "хвостов" Тьёльги.
  -- Кто бы знал, что на свете столько правдивых людей! - качнул головой Андреас, отщипывая кусочки от куриного крылышка.
  -- Кто бы знал, что в Осколках остались одни тупицы, не знающие, что такое почта, сквозные зеркала и магический поиск... хотя насчет магического поиска я погорячилась, у меня на него тоже все время западает... - сообщила Мирея, рассеянно разворачивая очередную конфету.
  -- Надо было письмо написать, - подвела итог Киана, задумчиво изучая отлетевшую от столешницы щепку. - Но кто бы знал... ой-ой-ой! - Щепка, вывернувшись из её рук, шлепнулась на пол и, отрастив несколько пар ног, удрала под стол. - Притворка! Ловите её! Да ловите же её, тупицы!
   Мирея и Андреас, следуя примеру подруги, с грохотом, визгом и писком нырнули под стол вслед за щепкой. Тьельги задумчиво оглядел бутерброд в своей руке и добавил на него ещё два куска сыра.
   На лице Меченого не дрогнул ни один мускул.
   "Руки Тайных... - со всегдашним изумлением подумал про себя Шендже. - Жаль, что боги ментальным даром не наградили, ну да ладно, воображением обойдусь".
  -- Из наших "старых" в городе должно быть не меньше дюжины, - проговорил убийца чуть более отрывисто, чем обычно - для него это было равноценно гневному рыку. - Собери всех. Завтра, в трактире у Морта. Есть, что обсудить.
  -- Слухи, например... - приглушенно донеслось из-под стола.
  -- Те, что любят пухнуть, как тесто на дрожжах...
  -- Обсудить - это правильно, и как можно скорее...
  -- Потому что "заколот", "выжжен" и "горе нам, горе!" могут легко перелинять в "вернулся с того света", "мертвяк-шатун", "три гвоздя забить, кровь сжечь", - с каменным лицом заметил Тьёльги и откусил почти половину бутерброда.
   Смотреть, как "хвостики" пытаются подражать своему кумиру, было одновременно трогательно и забавно. Хотя понять, шутят они или говорят серьезно, с каждым разом становилось всё труднее.
   Шендже кивнул убийце и покорно направился к двери, размышляя, стоит ли искать сапоги, которым жена, как обычно, успела найти "нужное" место, или можно сдернуть с вешалки плащ, нахлобучить на голову шляпу и добежать до трактира Морта в домашних тапочках. Но, перечеркивая его планы, прозвучали тяжелые шаги, дверь, жалобно скрипнув, распахнулась настежь, и в дом с грохотом и сдавленными проклятьями ввалился некто, закутанный в толстую красную мантию с надвинутым на лоб капюшоном.
  -- Погода хороша, как задница старой шлюхи. И почему ты всегда выбираешь для возвращения такие ночи? - произнес недовольный, но редкостно красивый, звонкий и мелодичный голос. Гость небрежно-элегантным жестом откинул назад капюшон и распахнул полы мантии, отяжелевшие от воды (Меченый аккуратно стер со щеки брызги), и из бесформенного "некто" превратился в хрупкую молодую женщину с шапкой каштановых кудрей и темно-серыми глазами, одетую в тяжелые ботинки на толстой подошве и шелково-кружевное одеяние, видимо, призванное изображать из себя ночную рубашку. - Здравствуй и процветай, Вигмар.
   Снова "Вигмар" и снова без малейшей дрожи в голосе. Впрочем, Фее позволялось и прощалось много больше, чем кому бы то ни было. А Слышащая Ветер пользовалась этим с чисто бардовской беззастенчивостью.
   Меченый церемонно наклонил голову, и уже не тень, а почти настоящая улыбка приподняла уголки его губ. Фелисита, вместе с каплями воды стряхнув с себя серьезность, величавость и взрослость, пронзительно взвизгнула и с детской непосредственностью повисла на шее у гильдмастера. Тот бережно, словно хрупкую фарфоровую статуэтку, обнял бардессу.
   Эффект у его движения был совершенно неожиданный: Фелисита уронила голову на плечо Меченого и разрыдалась. "Да ей же было хуже, чем всем! - неожиданно понял Шендже. - Мы все погрязли в своем горе, а она не могла позволить себе ни мгновенья слабости. Смеялась над нами, язвила... ободряла и поддерживала... но это днем, а ночью... кто знает, что шептала она, когда оставалась одна, а стены комнаты смыкались вокруг нее подобно ловушке?"
  -- Где тебя носило, дубина?! - всхлипывая, бормотала она куда-то в шею Меченого. - Полголовы седых волос заработал, а ума так и не нажил... не мог весточку послать... предупредить хотя бы... и хвосты твои безмозглые... мы столько всего передумали, когда нам сказали...
   Меченый, проявив благоразумие, не стал переспрашивать или разбираться в бессвязных упреках женщины. Он просто позволил ей рыдать на своем плече под любопытными взглядами своих "хвостов", поймавших, наконец, беглую "щепку" и несколько недоуменным - Шендже.
   Наконец, Фея отстранилась, шмыгая носом.
  -- Все, спасибо, что-то я совсем расклеилась... Так почему ты ещё жив? - она тут же требовательно взяла Меченого за грудки. - И как ты себя чувствуешь?
  -- Как человек, которого только что обсопливили, - будь на месте Меченого кто-нибудь другой, Шендже бы подумал, что он сдерживает смех.
  -- Ой, прости, прости, прости! - Фея шмыгнула носом. - Хотя... я так часто это делаю, что пора бы тебе и привыкнуть. А вот к твоим пропадам я привыкать не хочу, так что об этом мы с тобой еще поговорим. - Она неожиданно нахмурилась и недовольно взглянула на Шендже. - Так, мастер-механик, а что вы до сих пор здесь делаете? В театре давно не были? Ведь можно было понять, что я сразу помчалась сюда, как узнала, никого предупредить не успела! Живо, собирай наших! Старичков я имею в виду, и смотри, не перепутай! С утра у Морта, и пусть только попробуют не прийти!.. Итак? - Она снова повернулась к Меченому.
  -- Ходят слухи, что когда он в очередной раз пытался бросить нас на произвол жестокой судьбы, Мать-Смерть вывела его с кромки за ухо и наказала не возвращаться еще лет двести, - невозмутимо сообщил Тьёльги. Фея недоуменно заморгала, не зная, то ли смеяться шутке, то ли воспринимать услышанное серьезно, но "хвостики" прыснули разом, и бардесса, не удержавшись, расплылась в улыбке.
   Не было отчаяния. Не было страха. И боли тоже не было. Все детали встали на свои места, механизм работал правильно, и не следовало вглядываться в маячащие впереди смутные тени.
   Шендже потянул с вешалки плащ и вышел, не скрипнув дверью. "Ладно, мне все равно никогда не нравились эти тапки", - подумал он, закутываясь поплотнее и нахлобучивая на лоб шляпу, прежде чем выйти из-под "козырька" крыльца.
  

Прошлое. Риэннош эл'Георс. Смерть.

   Самообман - наркотик для слабых духом. Он никогда не видел в нём пользы. И никогда не обманывал себя. Но он умел верить и надеяться. Даже если шанс на удачу был похож на предрассветный туман.
   Надежда - это же совсем другое, не так ли?
   Он знал, что высокий пост и прилагающийся к нему скипетр получил только потому, что выбирать было не из кого. Одни трусливо сбежали, сумев воссоздать отвратительное заклятье, придуманное его бывшей подругой, другие погибли или были покалечены, третьи, проявив невероятную изворотливость, нашли тысячу причин выйти из числа претендентов. При ином раскладе Неподвластные посчитали бы, что это он убирает соперников с дороги, но уже десяток лет как гильдмастерство в их гильдии было не вожделенной целью многих, а синонимом слова "жертва".
   И хотя он держал скипетр уже четыре года - вчетверо дольше, чем его предшественница (при воспоминании об Элейс, её изломанном теле и мутных безумных глазах он до сих пор не мог сдержать дрожи) - Рьен четко знал, что его час близок.
   "Если падаешь со скалы, отчего бы не полететь?", говорили А'йорды. И прибавляли: "А когда нужно уходить, найди тех, кто разделит с тобой путь".
   Он чувствовал их приближение. Слышал, как один за другим они выходят из портала - без страха и волнения, неторопливо, размеренно, четко зная, кого искать и куда идти. Он видел марево мощных щитовых чар, колыхавшихся вокруг них, и знал, кто послал этих людей. Он в последний раз проверил амулеты и с усилием свел ладони, призывая Силу.
   Когда он расшвыривал молнии и ледяные шары и стремительно метался по выложенному диким камнем двору, уклоняясь от заклинаний убийц, он не боялся. Это был его дом. Дом многих поколений предков оберегал своего хозяина, вливал в него силы, искажал и отклонял чары, которые сам маг не мог отразить или заметить. Он был на своем поле. Никто не уйдет живым. Они все останутся лежать здесь. Мёртвая кровь впитается в землю, войдёт в камень, а жизненная сила врагов рода станет частью защитных арканов, пронизывающих стены, и будет служить тем, кого их хозяева так стремились умертвить.
   В трансе "живой волны" он с лёгкостью уклонился от меча, пламенеющего Огненной Смертью, и внезапно поймал проблеск светлых волос очень знакомого оттенка за спинами нападавших. Маленькая фигурка в темном стояла у внешней стены и с видимым любопытством наблюдала за вновь и вновь захлёбывающимися атаками
   "Они привели с собой ребёнка?! Ребёнка?!"
   Рьен едва не пропустил удар и, выругавшись, достал юркого убийцу своей коронной Зеленой Гнилью. Обновил щиты, одновременно отбрасывая нападавших Вуалью Радуги и...
   Надежные, не раз проверенные амулеты осыпались невесомой пылью, и защита развеялась, словно дым. Заклинание ударило Рьена в грудь и отшвырнуло назад, как лист бумаги, пробив пластинчатый доспех из аглара и пришпилив мага к стене, словно огромную бабочку. Он беспомощно трепыхался, силясь освободиться, а тонкие нити заклятий продолжали изливаться из раскрытых ладоней...
   "Испытай на себе то, чем ты кормил других..."
   Его век коснулся обжигающий свет, а потом... потом не было ничего.
   "Испробуй, каково это, когда нож входит в спину!"
   Он висел в пустоте, которая не могла быть Явью. Но и Нейарет атан Дин она тоже быть не могла. Он видел Туман-между-мирами лишь раз, когда подруга, свято верившая, что однажды увиденное стоит стократно услышанного, решила взять его с собой. Узкая теплая ладошка Эль'кирин А'йорд лежала в его руке, а его только что не тошнило от страха. Он хорошо запомнил то ощущение. И шепчущий туман тоже запомнил.
   Это было другое место. Здесь не было ни света, ни тьмы. Не было ничего.
   А затем...
   Он кого-то увидел.
   Женский силуэт.
   Стройная, изящная фигурка.
   Черные волосы, свободно спадающие до колен.
   Синий плащ с серебряным подбоем.
   Девушка всё приближалась и приближалась, пока, наконец, не подошла совсем близко. Рьен моргнул. Он ведь не мог видеть то, что видел? Правда?
  -- Эль...кирин? - выдавил он. - Йоле?
   Та не проронила ни слова, но расширенные глаза Рьена встретили взгляд безошибочно узнанных синих. Эти очи могли быть мягкими и нежными, словно самый дорогой шелк. Или жесткими и холодными, как сапфиры в ожерелье главы рода. Или искрящимися весельем. Или блестящими от непролитых слез. Но сейчас... в них были лишь молнии Крика Мёртвых.
   Эль'кирин А'йорд. Наследница клана Драконов.
   Кирин. Лучший друг.
   Йоле. Любимая. Единственная.
   Алькара Ирт. Жена другого.
   Безымянная.
   Она смотрела на него, не говоря ни слова.
  -- Йоле, друг мой...
   Рьен невольно рванулся вперёд, сам не зная, что собирается делать: то ли обнять её, то ли упасть к её ногам, но внезапно обнаружил, что не может сдвинуться с места. Йоле отступила на шаг, продолжая смотреть на бывшего друга, и взгляд у неё был печальный и разочарованный.
  -- Йоле...
  -- Друг? - едва-едва слышно произнесла девушка. Если бы ветер мог говорить, именно так и звучал бы его голос. - Да, я когда-то считала тебя своим другом... но, кажется, твоим я не была никогда...
   Она отвернулась и пошла прочь. Туман заклубился вокруг неё, и через несколько шагов Эль'кирин А'йорд исчезла.
   А Рьен начал падать.
   Да, здесь не было ни верха, ни низа, да, было некуда падать, и всё же он чувствовал, что падает, чувствовал всеми фибрами своей исстрадавшейся, израненной души.
   Падает в вечную тьму и горькое отчаяние...
   И он знал, куда бы он не летел, самая страшная темница - лишь тень того места.
  

Настоящее. Джейд А'тейр, Ловец Ветра Серебряных Стрел.

  -- ...нападений не было уже несколько лун - в последний раз мы хорошо их потрепали, - охотница рассеянно потеребила кончик косы, перебросила её через плечо и посторонилась, давая пройти подмастерью кузнеца с тележкой, полной железного лома. - Башни укреплены достаточно, чтобы долго держать оборону против не слишком многочисленного противника, а большого войска Снежные Волки выставить сейчас не способны. Все, кто может держать оружие, маленькими группами подтягиваются к Ар-наирину. Мне решительно нечего делать на западной границе.
  -- И кто же её теперь держит? Женщины? Старики? Дети? - её собеседник выплевывал каждое слово так, словно оно было грязным ругательством. И тон, и выражение лица настолько не подходили одежде мистика, которую он носил (и носил непринужденно), что становилось ясно: это - Великий.
  -- Не мне рассказывать мастеру оружейнику, который зачем-то решил нацепить рясу, что не нужно большой силы, чтобы выстрелить из арбалета типа "кречет". Равно как и перезарядить его, - парировала охотница. - А с тройным запасом болтов... Хотела бы я посмотреть на лица Снежных Волков, когда они полезут на укрепления!.. Ну да ничего, разорюсь на Память Земли, когда все закончится.
  -- Дейрдре, ты не понимаешь или не хочешь понимать?!
   Щеки смуглого, черноволосого мужчины окрасил гневный румянец. Он попытался было поймать руку женщины, но стремительно прошагавший мимо стражник больно толкнул его в плечо, заставив с проклятьями отшатнуться. А охотница, не сбавляя шага, продолжала идти дальше, точно забыла о своем спутнике сразу же, как только отвернулась от него. Но тот не собирался сдаваться просто так. Он догнал строптивую подругу и лихорадочно, возбужденно зашептал, не замечая холодно-презрительного выражения ее глаз:
  -- Ты - Ловец Ветра, вторая после Ведуна, зачем ты здесь? Нам же конец, конец, ты понимаешь? Мы одни, помощи ждать неоткуда, столица будет разрушена до основания, а руины засыпаны солью! Единственная надежда избежать судьбы Осколков и сохранить имя Серебряных Стрел - ты! Нетопырь не уйдёт отсюда до конца, и после его смерти во главе гильдии сможешь встать только ты! Тебе возрождать Серебряные Стрелы! Тебе...
  -- Побойся богов, Пайдраг, ветер только начал крепчать, а ты уже о возрождении печешься, - отпарировала Дейрдре ровным голосом, сделавшим бы честь любому Высшему Логику. - Это всего лишь буря, а не Гибель Богов. Бури приходят и уходят; прятаться в камнях и скалах, бежать без оглядки или расправлять крылья и парить в воздушных потоках - личное дело каждого... - Она сделала паузу и чуть мягче добавила: - Если падаешь со скалы, отчего бы не полететь?..
   Румянец со щек переполз на уши и шею, приобретя темно-бордовый оттенок - стороннему наблюдателю могло показаться, что мистика Пайдрага подвергают пошаговой направленной трансформации в свеклу сахарную культурную.
  -- Да что же... какие же вы... вы, драконы, всегда... Когда же ты поймешь, что если Серая Пряха сплела твою жизнь так, а не иначе, то себе ты уже не принадлежишь?! Если не хочешь добром, я заставлю... - прошипел Пайдраг и тут же, опомнившись, пошел на попятный. - Дейрдре, я прошу, я умоляю, уезжай. Пойми же, там ты сейчас нужнее! Я могу позволить себе погибнуть от случайной стрелы или шального огнешара, но не ты. Без тебя все потеряет смысл... уезжай...
  -- Нет.
   Коротенькое слово Джейд А'тейр произнесла спокойно, без истерики, но так, что было ясно: уговоры бесполезны, и город она покинет, только когда города не станет. Пайдраг порывисто обхватил её за плечи и развернул к себе. Джейд, не пытаясь вырваться, нетерпеливо постучала носком сапожка о булыжную мостовую.
  -- Вспомни хотя бы, кто ты! - настойчиво произнес мужчина, стискивая плечи Джейд почти до боли. - Ты, А'тейр из А'йордов! Риск должен быть оправдан - ваше неписанное правило! Дейрдре, будь же благоразумна, без тебя...
   Джейд запрокинула голову, глядя, как в вечереющем небе кружат летуны. Неторопливый людской поток обтекал её и Пайдрага, словно остров; прохожие искоса бросали любопытные взгляды: настолько необычную пару представляли собой молодая женщина, одетая так, словно только вчера выбралась из леса, и мистик в белоснежной, без единого пятнышка сутане с благородной сединой в темных волосах.
  -- Вот теперь ты вспомнил, что я - из А'йордов, - ответ прозвучал звонко и зло, от холодной вежливости не осталось даже следа. - И без нас, в том числе и меня - "крышка Серебряным Стрелам". Выходит, со мной в роли Ведуньи... или Старухи несуществующей гильдии - не крышка? Или, может, ты изобрел новый способ вести за собой людей, кроме как стоять рядом с ними, рискуя попасть под тот самый огнешар или стрелу?! И раз мы ударились в воспоминания, - она понизила голос настолько, что тот почти превратился в шепот, - вспомни заодно, кто в прошлый раз сровнял ваши города с землей и засыпал пепелище солью!
   Джейд резким жестом освободилась и окинула Пайдрага пристальным, изучающим взглядом, словно какую-то опасную тварь, готовую вот-вот на тебя броситься. Под этим взглядом мистик невольно отступил назад, открыл рот, собираясь сказать что-то, но охотница оборвала его одним коротким властным жестом.
  -- Возвращайся в свой храм, Пайдраг, - прохладно сказала она. - Помолись Фиранде или Синдарии об укреплении веры. Разбери одну из своих секретных оружеек. Устрой своим монахам внеочередной экзамен, но... в ближайшие три дня не подходи к Оплоту. Не ищи меня. Не заговаривай со мной. Не пиши писем. Потому что сейчас я отчаянно ищу причины, по которым тебя нельзя убивать. И ни одна не выглядит достаточно убедительной.
   Джейд А'тейр отвернулась и неторопливо пошла вниз по улице - гордая, прямая, по-драконьи величественная и опасная. И Пайдраг не осмелился окликнуть её.
  
   Джейд не любила городов.
   Ни капельки.
   Абсолютно.
   А если совсем честно - ненавидела.
   Дети Лесной Ветви по своей натуре были одиночками, ибо хотя Лес говорил со всеми, каждый слышал в его шепоте что-то своё. А по мере того, как их дар рос и развивался, избегать больших скоплений народа становилось не прихотью, а необходимостью. Лес учил слушать, но вслед за умением Слышать Зов, неизбежно приходило и другое - умение слушать живых существ. Их чувства, настроение, а иногда - даже мысли. Эмпатия была незаменима при общении с животными, но в окружении людей часто превращалась в орудие пытки. И поскольку прикосновение значительно усиливало контакт, Охотники ревностно оберегали своё личное пространство: каждый, кто вторгался в него, мог с лёгкостью превратиться в серьезную угрозу.
   Именно поэтому Джейд старалась избегать центральной части города, и особенно Форума - слишком шумен, слишком беспокоен, слишком суетлив он был. Каждый раз оказываясь среди толпы, она чувствовала себя словно в объятьях гигантского питона. Он сжимал, сдавливал безо всякой жалости, пока не начинало перехватывать дыхание и не подкашивались колени, а в руках поселялась мелкая дрожь. А затем одновременно падали все барьеры, разум охватывала безоглядная паника, и... кто-то из охотников терял сознание, кто-то впадал в ступор, кого-то охватывала эйфория; обычно выдержанная, хладнокровная Джейд А'тейр превращалась в маленький разрушительный смерчик. В каком-то угаре охотница сломя голову бежала, сама не зная куда, с рычанием атаковала каждого, в чьих глазах ей мерещилась угроза, расталкивала и отшвыривала в стороны всех, кому не посчастливилось встать у нее на пути, ломала и крушила все, до чего дотягивалась рука. И неизменно приходила в себя на лесной поляне посередине Нигде и Никогда с разламывающейся головой и неизменной мыслью: "Скука, вернись, а? Я все прощу..."
   Но сегодняшний день едва ли можно было назвать обычным, поэтому вместо того, чтобы свернуть на знакомую тихую улочку, выводившую к городской Дубраве, Джейд пошла прямо - туда, куда слышался низкий, непрекращающийся шум, похожий на рокот бушующего моря.
   Форум был не менее многолюден, чем она помнила по мирным дням, несмотря на то, что большинство лавок были закрыты. Часть его, находившаяся у подножия холма Мири, была уже накрыта густой тенью, но храмы, расположенные выше, казалось, мягко сияли на закатном солнце. Белый карийский мрамор, зеленый антарианский, розовый тлесский, черный этенский, златалит из Ксенны, граниты Звенящих гор, радужный оникс с Внутренних морей... Сотни людей проходили под арками храма Мианфаса, стояли на коленях у священных огней, зажженными перед святилищем Каландры, сидели на ступенях перед Обителями Дэллы и Брианны, несли жертвы в Дома Норадена, Исанны и Ратхиэль. Квента, северное наречие, слышалась вокруг так же часто, как и этайн, язык Серебряных Стрел. Так было луну назад, и год, и десять лет... но сейчас среди людского гомона не раздавалось ни пения флейт, ни звона гитарных струн или звуков скрипки - музыканты давно исчезли с городских улиц, - не выкрикивали, расхваливая свой товар, коробейники, торговцы вином и фруктами. Хотя другая торговля шла и шла бойко: там и тут в толпе мелькали шарлатаны, предлагавшие всем желающим амулеты от стрел и магии, чудодейственные зелья, зачарованные кольца и доспехи (которые при желании можно было проткнуть пальцем). Их не смущали даже многочисленные патрули городской стражи и отряды солдат, выделенные Высшим Советом для помощи в охране порядка. При малейшем признаке опасности мошенники обретали вид добропорядочных горожан - и сбрасывали маски, стоило стражникам повернуться к ним спиной.
   Но Джейд не было дела до них, равно как и тех глупцов, что отдавали последние деньги в безумной надежде обрести защиту от надвигающейся бури. Зов вел ее прочь от людских толп, вверх, по гигантским ступеням к Дому Синдарии и дальше - к храму, стоявшему на самой вершине.
  
  
  
  
  
  
   Вольница - поселение за городскими стенами, кольцом охватывающее любой гильдейский город, приют Свободных, как предпочитают называть себя люди, не имеющие гильдии.
   Зинжи - зловредные демоны-воришки, которые тянут все, что нерадивые хозяйки оставляют без присмотра, и, считается, могут умыкнуть даже младенца из люльки.
   Neri [нэри] - высокородная, обращение к особе благородных кровей. Сейчас используется только в семье А'йордов.
   Печать - символ принадлежности к той или иной гильдии. 1 печать - видимая глазу (герб) - носится на плече, либо на поясе, 2 - магическая метка - ставится непосредственно на тело. Большинство Младших гильдий обходится без герба.
   Пламенеющий знак - эмблема Магов - диск с семиконечной звездой, зачарованный так, что звезда кажется горящей. Выполнен из металла и камня, носится на груди.
   Taril - обращение к наследнику (наследнице) рода.
   Круг Жизни (кромка) - в кассилийской религии граница, отделяющая реальность (мир Яви и Сна) от обители богов (надвечный мир). Маги и мистики могут приблизиться (подняться) к ней во Снах, дабы просить совета и помощи у божественных сил, но пересекать кромку способны только души умирающих и идущих на возрождение. Круг Жизни принимает безымянные души, но не отпускает их; они привязаны к нему до конца времен.
  
   Клеймо - магическая метка, с заключенными в ней чарами наказания. Относится к неснимаемым, так называемым кровным чарам, исчезает только после истечения отмеренного срока. Судьи Гильдии накладывают его на провинившихся.
   Смертяк - некромант (разг.)
   Фриск - демоническое создание, слуга богов, отличающееся острым умом и редкой изворотливостью.
   Цитадель - центр столичного города Гильдии, обнесенный каменной стеной. Обычно в Цитадели располагаются здания Совета Гильдии и Верховного Суда, монетный двор, арсенал, Храм Созидателей и Дом Знаний. Головные здания других ветвей - Двор Теней, Оплот, Академия, Дружинный дом, Школа Искусств - обычно находятся вне Цитадели, в городе. Где заседают Тайные, не знает никто. Слухи о подземных ходах и комнатах под Цитаделью яростно отрицают все до единой Гильдии.
   Аглар - редкий тугоплавкий металл. Нагрудная цепь из него является символом верховенства в Святой ветви.
   Ар-атайлль (досл. "пустынный") - город, пребывающий в пространственном пузыре и только раз в пять лет на одну луну открытый для посещений. Место проведения тинга (совета) глав Старших гильдий. В Ар-атайлле объявлен вечный мир; преступивших его наложенные на город чары карают немедленной смертью. Вся магия, имеющая отношение к смерти (вызов духов, хождение по теням, воскрешение и т.д.), строго запрещена. Уличенный в её практике карается лишением Имени невзирая на ранг и социальный статус. Площадь Свободы - центральная площадь города.
  
   Вышесад - обитель светлых богов в кассилийской религии.
   "Аро!" - "здесь, сюда", восклицание-обращение к стражам порядка.
   Ахан - серебристо-серый металл, лёгкий, пластичный. Быстро нагревается и быстро остывает. Ахан - пятая ступень в магических рангах (уровень природной Силы). Железо - четвертая (из шестнадцати возможных).
   Поводырь - именованный, по доброй воле или принуждению связанный с Безымянными и способный их "видеть". По уставу большинства гильдий отказ Поводырю в просьбе о ночлеге - серьезное преступление.
   Аи ренн - "свет очей", обращение к девушке или женщине, свидетельствующее о высшей степени уважения.
   Дейрдре та Эшера - вариант произношения имени Джейд на тиллейском варианте Общего языка, на котором говорят в Серебряных Стрелах.
   Искатели - часть тайной ветви, корпус Порядка и Безопасности. Следователи и аналитики.
   Убежище - подземный, лесной или горный форт, предназначенный для хранения ценностей.
   Nanelissi (от nan + lissi - мать + имя) - материнское имя, первое из "данных" имен. В отличие от querlissi, Истинного имени, предназначено для "внешнего" общения, но в достаточно узком кругу друзей и знакомых. Существуют также evlissi (дословно - имена-тени) - имена, придуманные другими людьми, в т.ч. прозвища и псевдонимы.
   Дубрава - место Силы: энергетическая точка или место пересечения нескольких силовых потоков, где особенно отчетливо слышен Зов Леса. Священное место Лесной ветви.
   Мианфас - бог воздушной стихии, облакопрогонник.
   Каландра - богиня огненной стихии.
   Дэлла - богиня-целительница.
   Этайн - язык запада и юго-запада Кассилии.
   Синдария - богиня милосердия.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   54
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"