Глава 1

Надо мной луна медленно, но неумолимо, скользила по диску солнца, погружая двор в ужасающий сумрак. И по мере того, как свет угасал, таяли последние остатки моей воли к сопротивлению. Я ничего не мог поделать.

Круг прячущихся в тени фигур стягивался словно стая отвратительных стервятников вокруг большой плиты, что лежала передо мной. Их лица с выступающими клювами и их длинные шуршащие перья дрожали в жутком предвкушении, пока их тёмные глазницы поворачивались в едином движении ко мне.

На непослушных, заплетающихся ногах я приблизился к деревянному алтарю словно во сне, взбираясь по одной ступеньке за раз, не в силах более бороться.

Ужасные фигуры разделились, когда я приблизился к ним. У алтаря я опустил взгляд. Там, притянутый к алтарю за запястья, лежал, распластавшись лицом вверх, человек. На его коже виднелись порезы и волдыри - некоторые затянувшиеся коростой, другие свежие - и рёбра торчали, придавая его груди вид повреждённого глокеншпиля (* он же металлофон - ударный музыкальный инструмент. Представляют собой набор настроенных по хроматике металлических пластинок, размещённых в два ряда на деревянной раме трапециевидной формы).

Его голова свесилась на сторону, и из его разделившихся губ доносился слабый скрипучий стон.

Пожалуйста, молил он, глядя на меня с паникой в глазах, как припёртый к стенке гончим хорьком кролик. Не делайте этого, умоляю вас...

В этот момент последние ослепительные лучи солнца исчезли, поглощённые сферой луны. В шоке, я поднял голову к небу. Весь диск подёрнулся непроглядной чернотой, окружённойободом гало, словно беспощадный чёрный глаз, смотрящий с небес.

Самая высокая из фигур в перьях выступила передо мной. Она несла на голове огромную корону радужного синего оперенья. За ней, словно гротескное яйцо в гнезде на подушке кресла с высокой спинкой, лежал ужасный ухмыляющийся череп. Пока я смотрел, огромные драгоценные камни в глазницах черепа начали ярко светиться кроваво-малиновым светом, окрашивающим жуткие сумерки затмения.

Фигура в перьях потянулась внутрь своего плаща и вытащила большой каменный нож, который передала мне. Снова древний голос прохрипел в моей голове.

Вырежь его бьющееся сердце!

Вопреки себе я протянул руку и схватил рукоять каменного ножа. Сделав это, я почувствовал, как моя рука начала вздыматься вверх, будто ее дёрнул за ниточку какой-то невидимый кукловод.

Я опустил взгляд на человека, привязанного к алтарю. Яркий красный крест отмечал место на коже, под которым пряталось его сердце, колотясь, я уверен, так же дико, как и моё собственное.

Моя рука сжалась сильнее на ужасной рукояти каменного ножа с блестящим лезвием, когда кроваво-красные рубины в глазницах ухмыляющегося черепа впились в меня. В моей голове голос вознёсся до пронзительного крика.

Вырежь его бьющееся сердце - и дай его мне!

Глава 2

Я тик-так парень по профессии - это перемещающийся клерк, посыльный, для тех из вас, кто не знает. Я беру вещи и доставляю их всюду по этому гигантскому городу так быстро, как только смогу управиться, потому что - тик-так - время это деньги!

Чем более я быстр, тем больше я заработаю. Всё просто.

Собственно по этой самой причине я всегда выбираю наиболее прямой маршрут из одного места в другое, по крышам. Хайстекинг, так это называется, и это не для слабых сердцем, скажу я вам. Я получил свою долю кувырканий в своё время. Это прилагается к работе, и это одна из причин, почему не так много хайстекеров вокруг. Это просто слишком опасно для большинства тик-так парней, которые предпочитают прилипнуть к тротуару. Тротуарные ползуны, так мы, хайстекеры, называем их. Нужна практика, бесстрашие и любовь к риску, чтобы выбраться на крыши, не упоминая инстинктивное чувство опасности.

Итак,этонечто, чему вас не научатв этих модных школах.

Взамен, избалованные сыновья и дочери богатых набиваются в грандиозно звучащие учреждения вроде Хайфилд Академия для Настоящих Юных Леди и Фэрроу Корт Колледж для Сыновей Дворянского Сословья, где они учатся танцевать и охотиться верхом с собаками и поддерживать вежливую беседу на том языке, который считается модным в настоящий момент.

Не все школы такие знаменитые, как Хайфилд и Фэрроу. Нет, я повидал свою долю учреждений больше напоминающих сумасшедшие дома и тюрьмы, чем места для обучения. С набором благовидных профессоров с впечатляюще звучащими буквами после их имён, те школы обещали сделать леди и джентльменов из своих несчастных студентов и взимали соответствующую неимоверную плату с легковерных родителей.

Запертые академии, они называются, потому что, как только набор окончен, профессора запираютворота и контролируют всё, что входит и выходит. Таким образом они могут прикарманить сборы и потратить не больше ломаного гроша ни своих учеников.

Старый Дженкинс, торговец тканью, платил за обучение в школе маленького Джонни, и в ответ получал письма, каждое слагаемое которых говорило ему, как великолепна становится его зеница ока. Хотя правда была несколько совсем иной. Маленького Джонни и его школьных приятелей морили голодом и избивали, и они спали десятками на кишащей паразитами кровати, пока Профессор Вжикстик и его прихвостни школьные учителя становились все богаче и богаче.

Я знаю, уж поверьте, потому что как тик-так парень я доставил хорошую порцию полных мешков этих школьных писем. Когда я обнаружил, что они фикция или были написаны под угрозами, я сделал все от меня зависящее чтобы предупредить родителей - но это просто удивительно как часто они предпочитали ничего не знать. Кроме того, это было всего лишь слово тик-так парня против внушающего доверие профессора. Что тут скажешь?Не удивительно, что случаются школьные бунты.

Да, все верно. Мятеж. Когда бедные забитые заключённые закрытых академий просто не могут выносить этого больше.

Возьмём Грендель Грейндж Скул, к примеру. Учащиеся проводили месяцы, вылепляя всякое оружие под носом у издевающегося над ними директора школы, Полковника Григгса, и его прихвостней из бывших военных, которым полагалось давать заряд дисциплины и моральный корень военного образования. Добрый полковник конечно получил больше, чем ожидал.

Несмотря на то, что кормили их рационом из заплесневелого хлеба и водянистой кашицы, Гренадерам Грендель Грейндж - как они сами себя называли - удалось разгромить учителей в генеральном сражении и удерживать их в осаде в учительской в течении пяти дней, используя катапульты, ракетницы и самодельные пушки.

Конечно, самый известный бунт произошёл за несколько лет до этого, в Эндерби Корт Колледж для Юных Леди. Эндерберийские Амазонки побили Даму Сесилию Мандрейк и ее пятидесятисильный штат бывших заключённых, используя крокетные молотки и диких кошек, и выпустили девочек младшей школы, среди которых были дочери нескольких видных торговцев и племянница Лорда Мэра. Я должен признать, что сыграл небольшую роль в этом восстании, из-за моей дружбы с Эмили Форд-Мэддокс, девочкой с поразительными зелёными глазами и милой улыбкой ...

Но это совсем другая история.

Как я уже сказал, школы различаются. Есть среди них хорошие вроде Хайфилд Академии и Фэрроу, и шокирующе паршивые вроде Грендель Грейндж и Эндерби Корт. Грэссингтон Холл была, по стандартам тех дней, хорошей школой. Она располагалась в южной части города, где заводы и фабрики уступали место парковой зонеи лугам; где заканчивалась брусчатка и начинались травянистые дорожки. Там можно представить себе, что находишься в деревне, проходя мимо просторных вилл с их большими садами и декоративными прудами. Однажды, одним поздним летом несколько лет назад, я даже ехал там на телеге с сеном через южные пригороды в полночь во время страшной напасти зомби ...

Как бы то ни было, сады были полны цветения и птиц, сидящих на изгородях, когда я приблизился ко входу Грэссингтон Холл ярким летним днём. Я прибыл к воротам, что были врезаны в высокую стену периметра в конце подъездной дороги, с срочной доставкой для директора школы, Архимеда Барнетта, BA (* бакалавр гуманитарных наук)(с отличием), MA (* магистр чего-то там), MRSA.

Снаружи здания школы мальчишки гоняли на поле, играя в Пятёрку Фэрроу - игру появившуюся изначально в Фэрроу Корт, и очень популярную в наши дни. Это было, насколько я могу сказать, нечто среднеемежду бейсболом и крокетом, и заключалось оно в попадании в пять больших целей, расположенных в дальней части поля. Каковы бы ни были правила, они также включали кучу беготни и воплей, судя по всему, не упоминая определённую долю разлетающихся снастей.

Я объяснил своё дело привратнику, весёлого вида мужчине средних лет, с вощёными усами и тёплым рукопожатием. Я встречал такой тип прежде. Бывший солдат, судя по выправке и аккуратно подстриженным бакенбардам. Возможно рядовой в пехоте - хотя мальчишки звали его Майор. Он подозвал одного из них проводить меня в рабочий кабинет директора.

Это Томпсон, он покажет вам дорогу, сказал он мне, указывая на светловолосого парнишку в потрепанном белом блейзере и серых, с разводами от травы на коленях, бриджах. Мистер Барнетт будет сильно рад видеть вас. Если конечно онсможетвас увидеть, добавил он со смешком. Прямо сейчас он слеп, как капрал в угольном подвале.

Томпсон, мой гид, показался мне достаточно любезным. Мы двинулись по тропинке, что шла параллельно главному проезду, затем пересекли покрытую гравием площадку для приезжающих карет и экипажей. Стены зданий были выстроены из местного камня - бледно серого цвета, видневшихся там, где они не были покрыты густым плющом. Мы прошли через арку и через большую площадь с витиеватым фонтаном, затем через вторую бОльшую арку на другой её стороне, что вела внутрь главного здания - великолепную, отзывающуюся эхом структуру заполненную глазурованной плиткой и тёмным деревом.

Как только мы вошли, я заметил, что ученики, которе нам встречались, выглядели здоровыми и ухоженными, улыбающимися и снимающие вежливо свои шапочки с белыми кисточками, пока мы проходили мимо.

Это явно была не запертая академия, подумал я, когда мы направлялись к лестнице.

Широкая лестница была столь велика, что я таких и не видел раньше, стены разлинованы портретами. Мы взобрались на лестничную площадкуи свернули в правое ответвление в восточное крыло. Мгновением позже Томпсон остановился у широкой дубовой двери, слегка потускневшая металлическая пластина извещала, что мы прибыли к месту нашего назначения.

Мы на месте, сэр, сказал мой проводник. Кабинет директора. Хотите чтобы я вас представил, сэр?

Нет, нет, ответил я. Я сам справлюсь. Возвращайся к вашей игре ... И спасибо, добавил я, когда он повернулся и зашагал обратно по коридору.

Я постучал в дверь.

Входите, донёсся тонкий, пронзительно звучащий голос.

Я так и сделал. Комната была просто обставлена. Там был богатый, но поношенный, ковёр на полу; большой книжный шкаф справа и два затянутых тонкой металлической сеткой внутри стекла окна слева, перед которыми стоял большой рабочий стол, дерево чёрное, словно эбонит. Пожилой, седовласый джентльмен, которого я принял за директора,Архимеда Барнетта, замер над письмом, его лицо было так близко поднесено к столешнице, что его нос почти пас пергамент. По мере того, как я приближался к столу, он поднял взгляд и прищурился на меня, его лоб смялся в концентрации.

Да, мальчик? Чем я могу тебе помочь? спросил он, перо повисло в его правой руке. Говори же, я не могу провести за этим весь день.

Моё имя Гримс, сэр, начал я.

Гримс? Гримс? повторял директор, прищурив глаза и рассматривая меня. Вы должно быть новый мальчик ... Как бы то ни было, я надеюсь, это важно, Гримс, потому что я ожидаю доставку с минуты на минуту. Не молчи же, парень.

Я не школьник, сэр, сказал я. Меня прислал Лоуренс Олифант. Оптик. Я сунул руку в четвёртый карман моего браконьерского жилета и достал маленькую откидную коробочку. Сэр, я уверен, это та доставка, которую вы ожидаете.

Это? воскликнул директор. О, это просто чудесно!

Я положил коробку в его протянутую ладонь и смотрел, как он возится с крышкой мгновение, прежде чем открыть ее, вытаскивает очки и надевает их. Очки были со стольной оправой, с двумя наборами линз полумесяцем, прижатых друг к другу чтобы сложиться в два круга. Он подтолкнул их по переносице и моргнул на меня.

Ах! Чудненько! вскричал он. Абсолютно замечательно! Он опустил взгляд на письмо на столе. Я могу видеть и вблизи и - он бросил взгляд на вашего покорного слугу, огромная улыбка расползлась на его лице от уха до уха - и могу видеть теперь, что вы не ученик, но клерк посыльный - и прекрасный к тому же! Мистер ...

Гримс, напомнил я ему. Барнаби Гримс.

Он поднялся на ноги и протянул руку в приветствии. Я принял ее и тепло пожал.

Барнаби Гримс! хмыкнул он. Оченьрад познакомиться с вами, молодой человек.

Он снова взял письмо и принялся рассматривать его пристально, затем, отложив его в сторону, огляделся вокруг.

О, этот экземпляр куда лучше, чем те, что я разбил! сказал он. Этот Мистер Олифант просто гений линз. Он сказал мне, что пришлёт их мне до конца дня, и вот вы здесь, Мистер Гримс, и сейчас едва ли время обеда. Какая оперативность!

Он сделал паузу, снимая очки и полируя их глубокомысленно большим белым платком, прежде чем вернуть их на нос.

Я не думаю, сказал директор, что могу уломать вас, как тик-так парня, принять работу от меня, Мистер Гримс? Видите ли, проблема в том, продолжал он, снова отходя от меня к своему креслу, я слишком занят, чтобы покидать школу в рабочее время, и тем не менее, время от времени, ящики икоробки надо забирать из доков и доставлять сюда ко мне. Очень хрупкие вещи, что требуют весьма бережного обращения ...

Я кивнул, размышляя, что эти ящики и коробки могут содержать.

Но по моему опыту, продолжал он, когда я нанимал других доставить мне груз, их работа оказывалась неудовлетворительной. Он печально покачал головой. Они роняли коробки; они ударяли их и переворачивали кверх ногами. Они ничуть не задумывались о содержимом и том, как деликатно надо с ним обращаться. Он улыбнулся. Не в пример вам, Мистер Гримс. Кроме всего, вы только что доставили хрупкий груз в прекрасном состоянии. Если бы вы смогли сделать это и для моего маленького ... груза, я был бы вам весьма обязан.

Буду счастлив принять это дело, Директор. Но эти коробки ... сказал я. Насколько хрупко ихсодержимое?

Мистер Барнетт наклонился вперёд, сидя в своем кресле и легонькокоснулся моей руки. Если вы последуете за мной, сказал он, я покажу вам.

Директор провёл меня из своего офиса, обратно по коридору, и выше - на третий этаж.

Мальчикам не полагается бывать здесь без присмотра, сказал он мне, пока мы двигались по пустынному длинному коридору в дальний его конец, плюшевый восточный ковёр бежал по всей его длине. Он остановился перед высокими, массивными дверьми со словомЧАСТНЫЙна них, и надавил на ручку. После вас, Мистер Гримс, сказал он, открывая дверь и взмахом приглашая меня внутрь.

Зал, что лежал за дверью, был длинным и узким, с огромными арочными потолками, и вёл до пары высоких окон в его дальнем конце. Лучи солнечного света струились через них под углом, заполняя комнату интересным богатым золотым светом. Стены облицовывали - превращая узкую комнату в нечто большее чем просто проход - стеклянные витрины. Десяткиих. Уходя вверх, одна над другой, они высились возносясь к потолкам, а я шёл между ними, глазея на их яркое разноцветное содержимое.

Птицы.

Сотни и сотни птиц. Каждая - бережно набитое чучело, устроенное в натуралистическом интерьере кустов или деревьев, камней или песчаных порослей. Некоторые цеплялись лапками за веточки или сучья; другие были захвачены в полёте, крылья широко раскинуты, подвешенные на невидимых нитях.

Каждая из витрин сопровождалась меткой - аккуратно написанной чёрными наклонными буквами и прикреплённой к прозрачным коробкам - сообщая название и место обитания птиц. Большие птицы, маленькие птички. Самцы и самки. Птицы из пустынь и из джунглей; птицы, что живут в океане. Незаметные птицы, и экзотические яркие с гребнями и отрогами и ослепительным плюмажем.

Там были длиннохвостые попугаи и маленькие попугаи, иогромные разноцветные ара. Там были гигантские лохматые страусы и крошечные радужные колибри. Там были элегантные фламинго с перьями цвета коралла; аисты и журавли и растрёпанные птицы секретарь. Там были кулики и певчие оляпки и гагары, и павлины во всей красе. Там были лебеди, чайки и голуби всех мастей; орлы и грифы ...

И все они - до единого - были мертвы, как приправленные свинцом утки!

Директор заметил выражение моего лица и должно быть интерпретировал его как благодарное изумление, ибо он восхищённо улыбался.

На самом деле, вид столь многих прекрасных созданий, пойманных и умерщвлённых, чтобы храниться за стеклом, потряс меня. Но я тик-так парень, и моё мнение по поводу маленького хобби директора тут было ни к селу ни к городу. Если ему надо, чтобы кто-то забрал его драгоценных попугаев и доставил их ему в целости и сохранности, тогда вот он я готовый выполнить порученную мне работу.

Прекрасны, не так ли? Архимед Барнетт просиял.

Я кивнул.

Но хрупкие, Мистер Гримс, как, я уверен, вы теперь понимаете, сказа он, собираясь с мыслями. Коллекция птиц, как вы видите, поглощает мои тело и душу. Я постоянно добавляю в неё новые экземпляры - птицами, посылаемыми мне от моих контактов по всему миру. Если вы - как тик-так парень - думаете, что сможете доставить их из доков в безопасности сюда в школу, я буду вечно вам благодарен. И, конечно, я должен буду заплатить вам сторицей за ваши услуги.

Казалось эти его набитые чучела были даже более важны для него, чем ученики под его опекой. Ну да у каждого свои странности. И как бы то ни было, кто я такой, чтобы судить?

Благодарю вас, Директор, сказал я. Вы можете быть уверены, ни одно пёрышко не шелохнётся на их хрупких головках.

Это очевидно было именно то, что директор хотел услышать, так что он снова просиял в ответ. Значит решено, сказал он. Волей случая, Мистер Гримс, у меня есть груз, прибывающий на следующей неделе - один из наиболее необычно звучащих образцов, я уверен, вы согласитесь ...

Да? спросил я, заинтригованный.

Катинкатапетль, произнёс директор, что, в переводе с древне-толтекского, означает - он выдержал драматическую паузу, мечтательная улыбка играла на его губах - изумрудный вестник тьмы.

Глава 3

Я отправился после того, как пообедал: хлеб, сыр и яблоко, которые я съел, сидя на верхней части купола Суда, прислонившись спиной к статуе Правосудия, с ее мечом в одной руке и весами в другой - весами, в которых лежал огрызок яблока к томувремени, как я закончил. Это был ещё один солнечный день, хотя с бодрящим ветерком, дующим с востока. Одеяло дыма, который постоянно носился над самыми бедными районами города, на этот раз, сдуло на более здоровые кварталы к западу.

Я направился против ветра, в район, называвшийся Ривехизе (* Riverhythe - причалы у реки), полоса причалов и складов между Восточной Батавиа Трейдинг Компани лесными складами и приземистым Спрутон Билл маяком, поставленным, чтобы оградить прибывающие и уходящие суда от того, чтобы сесть на мель на илистом дне.

В пространстве двенадцати скоротечных лет Ривехизе трансформировался из небольшого приюта рыбаков, где рыбачьи лодки причаливали сбросить свой улов, в большой шумный порт, с доками, упакованными торговыми судами, грузовыми баржами, чайными клиперами и дхоу (* суда с треугольными парусами и двумя мачтами, используемые в Индийском океане) со всех уголков земли. Рыбные рынки и прибрежные магазины уступили место огромным складам и амбарам, пока самавода в реке, некогда сверкающая, чистая и битком набитая рыбой, не стала грязной, коричневой и совершенно мёртвой.

И все же я любил это место. Всегда любил.

Будучи моложе, я приходил сюда часто смотреть, как суда причаливают, чтобы разгрузится и взять новый груз. С его широкими набережными, огромными причалами и гигантскими складами, место было бесконечно увлекательным. Я мог сидеть там часами на краю скрипучей деревянной пристани, просто наблюдая за бесконечным круговоротом кораблей.

Приход угольных барж, например, встречался бригадами мужчин в грязных толстовках и женщинами с корзинками, которые переправят груз на берег. Гигантские суда изобилующие военными и торговыми моряками, приходили и уходили, швартуясь бок о бок, с непременными настойчивыми криками начальников доков, сопровождающих их движения. Клиперы и торговые суда кишели грузчиками, которые перегружали контейнеры с барж на гребные лодки отшвартованные у их боров, которые транспортировали их к набережной и пристаням дальше по течению.Высокие, тощие краны загружали и разгружали корабли, огромные сети с ящиками ненадёжно качались в воздухе на верёвках под аккомпанемент очередного рёва криков и команд.

Слишком часто, с треском и вздохом, один из канатов лопался, и ящики сыпались вниз. Там они разлетались на части, рассыпая вокруг свое содержимое. Затем, появившаяся словно из ниоткуда колония муравьев, женщины и дети носились вокруг, хватая все, что могли найти - будь то манго или мантильи; пуговицы, книги, обувь или связки хлопковой ткани - пряча все в рваных мешках, которые притаскивали с этой целью, и спешили скрыться прочь.

Когда я прибыл в тот день, я увидел большого каменного орла, что стоял на верху главного склада Восточной Батавиа Трейдинг Компани. Этот, по крайней мере, пребывал на прежнем месте. Что до остального, ну, немногие вещи выжили со времён моегодетства. Невероятное нагромождение хижин рыбаков уступило место огромной крепости-штуке с железными воротами и высокими каменными стенами, пока сама река была приручена и трансформирована, илистые места были в значительной мере осушены и созданы огромные искусственные лагуны.

И корабли! Там были сотни их, заполнявшие каждый квадратный дюйм. Барки и баржи, ялики, паромы и буксиры; пока наибольшие из них - гигантские клиперы и торговые суда - стали настолько больше, чем в моем детстве. Эти бегемоты щеголяли экзотическими именами:Королева Махавасту;Золотая Макаранда;Трансатланта. И моё любимое,Принцесса Пасакуда- огромный корабль - работающее на угле и одновременно парусное судно, со сладким ароматом ящиков с экзотическими специями, которые перевозила с далёких островов Маккаби, в восточном океане.

Я шёл по причалу, ловя картинки, запахи и звуки, высматривая корабль, о котором говорил мне директор школы.Ипанемабыло его название, тонко-мачтовая шхуна из Валдарио, несущая груз тика и кокосового масла. Не то, чтобы к ним был какой-нибудь интерес у директора.

Нет, мои инструкции были найти капитана, у которого находился аккуратно упакованный образчик с именем Архимеда Барнетта на нём. Судя по банкноте, которую я нёс в третьем кармане своего жилета, этот капитан Льюис Фернандес будет оплачен сторицей за беспокойство.

Катинкатапетль, размышлял я, минуя пару больших паровых буксиров называвшихсяГаргантюаиПантагрюэль.

Слово едва сорвалось с моих губ, как воздух казалось заледенел и небо затмили тучи. Я посмотрел через гавань, разглядев большой клуб тумана, катящийся вверх по реке, словно разворачивающийся серый ковёр.

Мгновенно, склады и причалы Ривехизе были обмотаны плотнойжёлтой мглой. Эти внезапные морские туманы - или рыбье рагу, как их ещё называют - в них нет ничего нового. В сочетании с дымом от фабричных труб и тысяч труб городских домов, они могут быть особенно густы и едки на причалах.

Как тик-так парень, я ненавидел рыбье рагу. Даже самые привычные маршруты становились чреваты неопределённостью, когда туман был особенно густым. Один пропущенный поворот, один забытый ориентир, и неосторожный путешественник мгновенно путался и, затерявшись в глуши, мог легко стать жертвой бандитов, воров или карманников. Что ещё хуже, их крики о помощи - как вопли рыночных зазывал, крики водителей повозок, и вопли кошек и собак - были так приглушены, что никто не слышал их.

Нет, когда спускался туман, город становился суровым и запретным; место тёмных секретов, тёмных шёпотов и звука шагов, навсегда исчезающих прочь. Даже высокона крышах, густая пелена вонючего тумана не отпускала своей хватки. Превращая каждый шаг в вызов и каждое путешествие в азартную игру, хайстекинг был практически невозможен, даже для тик-так эксперта, как ваш верный слуга.

Хотя временами, далеко наверху в самой верхней части самых высоких башен и колоколен, воздух был предельно чист и ясен. И там, с тех высоких точек, можно было видеть, как жёлтый туман внизу смещается и перекатывается, как грязный океан, в то время, как из него торчат - вроде мачт утонувших парусников - шпили зданий, каждое действуя в качестве ориентира.

Но здесь внизу, в доках, у меня не было шансов. Задрав ворот и надвинув цилиндр, я осторожно двинулся по дощатому настилу, выстукивая путь перед собой своей тростью.

Не прошло много времени как я оказался перед следующим чайным клипером,Океания. На палубе виднелся свет, приглушённый туманом, но достаточнояркий, чтобы я разглядел полдюжины или вроде того силуэтов членов команды, продолжавших заниматься своим делом.

Ипанема! Я ищуИпанему! крикнул я старому моряку в вощёной зюйдвестке.

Тремя судами дальше, приятель. Не пропустишь её! ответил он, радостно махая.

Спасибо! крикнул я, и принялся отстукивать свой путь дальше.

Туман теперь был так густ, что я понял, что мне трудно разглядеть даже собственную ладонь у лица, не то что читать названия тёмных фигур возвышающихся надо мной.

Один, два ... три, считал я, приближаясь к смутно виднеющемуся чёрному носу корабля.

Ипанема... Странный, бестелесный голос - полукрик, полушёпот - прозвучал рядом со моим ухом.

Я замер, дрожь предчувствия пробежала у меня по спине. Кто здесь? позвал я в клубящийся туман.

Никакого ответа. Стиснув рукоять своей шпаги-трости, я шагнул к силуэту судна и, стукнув по доскам нашёл край причала и начало трапа. Осторожно я поднялся на колеблющуюся доску и шагнул на жуткую безлюдную палубу.

Хелло? позвал я в глушащее все звуки одеяло тумана. Есть тут кто-нибудь?

Я осторожно двинулся на квартердек (* ют - место традиционно зарезервированное на палубе за офицерами), и почти открыл дверь в неосвещенную каюту, когда фигура замаячила рядом со мной в тумане. Я понял, что смотрю в пару безжизненных глаз. В полумраке я мог разглядеть только изодранную парчу на сюртуке с латунными пуговицами, и потёртую фуражку с богато-вышитой И на ленточке.

Капитан? спросил я.

Словно в ответ, фигура толкнула мне в руки маленький деревянный ящик, размером с шляпную коробку. Взяв его, я почувствовал, вздрогнув, ледяные пальцы капитана, проведшие по моим.

Я нащупал трясущимися пальцами в кармане своего жилета банкноту, что директор дал мне, когда фигура отшатнулась в клубы мглы и казалось растворилась в них.

Но теперь я был полностью напуган - не упоминая холод до костей и мурашки на коже. Я вынул деньги, присел, нашёл грузовой багор, лежащий у моих ног. Схватив его, я приколол банкноту к двери каюты и быстро сбежал оттуда.

Не оглядываясь, моё сердце бешено колотилось в груди, я скатился по сходням, бережно зажав ящик под мышкой. Оказавшись на пристани, я понял, что туман кажется начинает рассеиваться, так же быстро, как и накатывал, и к тому времени, как я достигОкеании, дневной свет начал прореживать жёлтую пелену. Оглянувшись через плечо, чтобы лучше рассмотреть призрачный корабль, который я только что оставил, я со всего размаха влетел в старого матроса в зюйдвестке.

Уа! Осторожно, сынок! воскликнул он, ловя равновесие и подхватывая коробку, выпавшую у меня из рук.

Он передал мне её обратно, пока я извинялся за свою неуклюжесть и спешил дальше своей дорогой.

Только когда я почувствовал, что доки остались далеко позади, а ящик был переложен в рюкзак у меня на плече, только тогда я остановился перевести дух на коньке одной из крыш.

Вдалеке, солнце сияло в голубом небе, играя на мачтах набившихся у пристаней кораблей. Сразу за ними, уходил по реке тёмный силуэт двух-мачтовой шхуны. Я почувствовал ледяную дрожь при виде её и, взглянув вниз, увидел, что ладонь моей правой руки липкая от крови.

Глава 4

Я поскользнулся на лёгком подъёме, ободрав костяшки пальцев и проделав дыру на ягодицах. Я наткнулся на козырёк иопрокинулся через открытый световой люк. И затем - самое неприятное из всего для тик-так парня из моего опыта - я испортил совершенно простой Перекат Пибоди, перелетел конечный фронтон и закончил развалившись на плоской крыше за ним.

К счастью я инстинктивно защитил рюкзак, содержащий груз директора одной рукой при падении. Но хотя никакого урона моё падение не принесло, поднимаясь на ноги и отряхиваясь, я был зол, что я был настолько некомпетентен. Архимед Барнетт доверил мне сохранность этого образца, а я не собирался предавать его доверие.

Решив двигаться осторожнее, я продолжил своё путешествие, перейдя на куда более спокойный шаг, и прибыл в Грэссингтон Холл чуть более чем через час без дальнейших приключений. Было глубоко заполдень к тому времени, как я достиг входных ворот. Солнце опустилось низко,бросая длинные тени через двор школы и приправляя мёдом бледно-серые камни стен. Рыбье рагу настолько густое и едкое в доках, было теперь не более чем далёким воспоминанием - а с ним, я надеялся, развеется и ужас, что так взволновал меня на причале.

Я отозвался на весёлое приветствие привратника. Он снял шапку и махнул, пропуская меня внутрь на территорию школы. Игра в Пятёрку Фэрроу снова шла полным ходом на главном поле, под аккомпанемент громких криков и воплей от вероятно целой школы собравшейся вокруг. Проходя мимо раскачивающихся ив и раскинувшихся дубов, звуки радостных голосов заполнили воздух - пение, смех, скандирование - я в очередной раз поразился, как казалось повезло ученикам Грэссингтон Холл.

Войдите! отозвался Архимед Барнетт на мой стук в дверь его кабинета.

Я повернул ручку двери и вошёл в комнату, где увидел директора, сидящего за своим рабочим столом с огромной перетянутой кожей книгой, лежащей открытой перед ним и с увеличительным стеклом в одной руке. Он поднял взгляд.

Барнаби! воскликнул он. Вы показываете превосходное время. Поздравляю вас, мой мальчик. Он постучал пальцем по великолепной гравировке в книге.Птицы Дождевых лесовОдли-Бишоп, гравюра семьдесят-три: катинкатапетль, пробормотал он с благоговением, илиизумрудный вестник тьмы- названный так по имени Толтекского бога демона Катинкатапетля, Хозяина Подземного Мира и Господина Хаоса. Он приковал меня взглядом. Вы знаете насколько редка данная птица?

Я покачал головой, пока открывал свой рюкзак и бережно вынимал маленький ящичек.

Нет, конечно не знаете. Откуда вам знать? усмехнулся директор школы, жадно схватив коробку и поминутно осматривая её деревянные стенки. Если вы извините меня, Барнаби, ядолжен сразу отправиться в птичий зал и распаковать нашего прославленного гостя с величайшей мыслимой осторожностью ... Вот.

Он порылся в жилете и вытянул три крупные банкноты, суя их мне в руку.

Но, Директор, запротестовал я, это слишком много ...

Нонсенс, чепуха, Архимед Барнетт отозвался через плечо, отметая мои возражения в сторону, он вышел из своего кабинета и двинулся по коридору к лестнице. Вы сделали старого орнитолога очень счастливым.

Я покачивал головой, выбираясь наружу, с банкнотами аккуратно сложенными в верхнем левом кармане моего жилета. Я хотел рассказать директору о странном корабле и кровавом пятне на моей ладони, но он не дал мне шанса. Он был просто рад наложить свои руки на свою драгоценную игрушку, не задавая вопросов.

И разонбыл удовлетворён, значит и я тоже. Ябыл вознаграждён достаточно за свой испуг,Ипанемапокинула доки, и директор получил свою посылку.

Дело сделано. Или так я думал ...

Я не мог бы больше ошибаться, если бы устроил ловушку на слона с мышью в качестве наживки. Не то, чтобы я знал об этом тем прекрасным летним вечером, шагая через школьное поле Грэссингтон Холл к воротам.

Я как раз проходил мимо главного поля, когда из толпы донёсся стон. Я увидел мальчика в окрашенной травой фланели, катающегося у одной из мишеней, схватившись за голову. У его правой ноги лежал тяжёлый кожаный мяч. Раздался громкий свист и высокий, крепкосложенный мужчина с густой шевелюрой, румяными щеками и водянистыми глазами подошёл к лежащему.

Классный сейв, Томпсон, вскричал он саркастически. Но в следующий раз тебе стоит попробовать остановить мяч руками, а не головой!

Донеслось хихиканье от наблюдающихучеников, пока высокий судья нависал над юношей. Это был рыжеволосый мальчик, который провожал меня в мой первый визит в школу.

Давай, Томпсон! судья ткнул распростёртого мальчика грязным ботинком. Кончай кататься вокруг, как хайфилдская леди в депрессии ...

Я протиснулся сквозь толпу и опустился на колени у моего раненого друга. Я мягко убрал его руки от лица и осмотрел плохо-выглядещий синяк над его левым глазом.

Тебе лучше отправиться в лазарет и дать Сестре взглянуть на это, посоветовал я Томпсону, который моргая смотрел на меня с мутным выражением глаз.

Поднимайся! проревел судья. Немедленно!

Д-да, сэр, Мистер Криппс (* crip - член уличных банд, и одновременно инвалид, калека), промямлил Томпсон, пытаясь подняться.

Я помог ему удержаться на подкашивающихся ногах. Этот мальчик не в состоянии продолжать, запротестовал я.

Мистер Криппс повернулся ко мне, с лицом красным от сдерживаемой ярости. Ясудья! закричал он. И я решаю, кто способен, а кто не способен продолжать. Томпсон следующий, пятый нападающий - или Дом Ибис проигрывает игру!

Если только я не займу его место, предложил я спокойно, снимая цилиндр и засучив рукава.

Смех донёсся из толпы, когда судья бушевал насчёт замен и второй половины правил и как он никогда не видел меня на поле пятёрки прежде.

Моё имя Гримс, сказал я ему, подмигивая Томпсону, которому помогали добраться до бровки поля, и я новенький, как вы и сказали.

Снова толпа одобрительно взревела. Мистер Криппс дунул в свой свисток и крикнул, Ладно, тогда разбирайся с этим сам, Гримс!

Я подошёл к базе, поднял биту и оглядел поле. Из того, что я почерпнул из моего краткого наблюдения за игрой, моя задача состояла в том, чтобы поразитьодну из мишеней в дальней части поля, где ловец с длинным сачком стоял поджидая. Удар решит сколько мне нужно обежать баз, до того как противник сможет попытаться схватить меня или поставить мне подножку деревянными молотками на длинной ручке - или битой-крушилкой - которыми они размахивали. Если мяч будет пойман, я выбываю, и это конец игры.

Я глянул через поле на Мистера Криппса. Судя по блеску его водянистых глаз, у меня возникло чувство, что он намерен преподать мне урок. Как судье, ему это будет не трудно.

Опустилась тишина когда бросающий вышел вперёд на игровое поле. Самая дальняя цель от меня давала мне три базы до того как загонщики начнут двигаться. Это была моя наилучшая возможность.

Я кивнул, и бросающий высоко закрутил в мою сторону сложно-выглядящий мяч. Я сделал шаг назад, давая себе дополнительное пространство, затем взмахнул битой по изящной дуге изо всех своих сил.

ЧАВК!

Бита и мяч соединились, и толпаоох!затемаах!, когда мяч перелетел через ловца и угодил в трёхбазовую цель. Отбросив биту прочь, я понёсся от базы к базе нервной рысью, пока загонщики, привязанные к своим позициям на поле, ждали как цепные псы, наблюдающие за безумным Мартовским Кроликом.

Пииииип!

Свисток Криппса прозвучал, как только моя нога коснулась третьей базы. Чертовски рано, подумал я - но я не собирался жаловаться. Не с пятью загонщиками, рвущимся ко мне с четырёх углов поля, размахивая своими крокетными молотками на уровне колен.

Вуушш!

Я перепрыгнул через первый молоток и вильнул, уклоняясь от второго. Третий и четвёртый загонщики столкнулись с пятым в своём рвении достать меня. Домашняя база была прямо передо мной, как, за кромкой поля, члены команды Дом Ибисдико радовались и подбадривали меня и подбрасывали свои кепки в воздух. Я собирался провести полный круг и заработать глаз орла!

Как вдруг, прямо из ниоткуда - словно кирпичная стена или скрытая в тумане дымовая труба - Мистер Криппс вырос прямо передо мной, его красное, рычащее лицо надвинулось, и его огромные словно окорока руки вытянулись вперёд. Это препятствие, ясно и просто, но поскольку он был судьёй, апеллировать было не к кому. Вместо этого, в самый последний момент, я упал в прекрасно исполненном Перекате Пибоди, прямо между его огромных нескладных ног, и поднялся снова.

Грохот!

Учитель хватал пыль позади меня с криком ярости, пока я рысью вбегал в дом и принимал поздравления от моих приятелей по команде!

Я оставил их наслаждаться победой и предпочёл исчезнуть, прежде чем старина Криппс начнёт задавать неудобные вопросы. Я вернулся в оживлённый центр города, где разносчики газеткак раз выбегали на улицы с последними выпусками газет.

Читайте всё об этом! перекрикивали они гул улиц и стук колёс повозок. Корабль призрак найден на мели!

Как бы ни устал я и не хотел завалиться в постель, это сразу же привлекло моё внимание. Я остановил одного из мальчишек и купил у него выпуск. Стоя под светом газового фонаря на углу Окс Бакет Лайн (* Ox Bucket Lane - переулок Скачущий Бык), и, пытаясь сдержать дрожь в руках, я принялся читать чернильно-чёрные отпечатки на газетной бумаге.

Ипанема,торговое парусное судно, было найдено севшим на мель с южной стороны у маяка Спрутон Билл этим утром партией рыбаков. Шхуна была совершенно пуста, по-видимому брошена командой. На их поспешное и хаотичное отбытие указываютперевёрнутые столы, недоеденная еда, и наиболее странное из всего, запятнанный кровью багор, которым была пришпилена банкнота к двери капитанской каюты ...

Глава 5

Должен ли я явиться к властям и информировать их о своём визите наИпанему? Или должен ли я вернуться к Архимеду Барнетту и рассказать ему о том, что случилось когда я забирал для него груз? Чем больше я об этом размышлял, тем все менее смысла находил в обоих этих действиях. Кроме всего, чтотакогоя видел? Наполовину спятившего капитана и окровавленныйбагор. Где капитан и его команда были сейчас, оставалось только догадываться.

Если я - скромный тик-так парень - приду к начальнику гавани с историей вроде этой, кто знает, как они могут это вывернуть? Может я даже окажусь в числе подозреваемых. И из-за чего? Маленький ящик с изумрудной птицей.

Что до директора, если он прочитает статью в газете, он может, если захочет, обратиться к властям, но почему-то я думал, что он не станет этого делать. У него был его прекрасный образец и казалось, он теперь и без того достаточно счастлив. Я повидал на своём веку определённую долю странных и ужасных вещей в этом большом вздымающемся городе - от расплодившихся в канализации пожирающих плоть саламандр до охотящихся на крышах обезумевших от крови ночных вервольфов. По сравнению с этим сбежавшая с корабля команда казалась довольно непримечательной.

И всё же было что-то в этом брошенном корабле и бесплотном голосе в тумане, что не отпускало мои мысли. В конце концовя решил поискать информацию о заброшенных кораблях и загадочных предзнаменованиях при своём следующем визите в Библиотеку Андерхилла. Сначала, однако, я должен был нанести визит моему хорошему другу Профессору Пинкертону-Барнсу, который вызывал меня по вопросу неотложной срочности.

Я пропрыгал по крышам через город к высокому зданию университета, где он работал. К тому времени как я добрался до шифера башни началась мелкая морось. Я скользнул вниз по тонкой водосточной трубе, легко приземлившись на подоконнике третьего этажа и забрался через окно в лабораторию профессора.

Профессор Пинкертон-Барнс - или ПиБи для друзей - был в дальнем её конце, согнувшись над своим побитым рабочим столом, одним глазом прижавшись к окуляру микроскопа.

Доброе утро, ПиБи, позвал я.

Профессор поднял глаза на меня, его копна светлых волос задрожала. Ох, Барнаби, это ты, произнёс он. Я правда слишком многого прошу, когда говорю тебепользоваться дверью, хоть иногда?

Он выпрямился, легонько застонав и бормоча о его ноющих старых костях, и обошёл вокруг стола.

ПиБи, сказал я, когда он приблизился ко мне. Твоя бровь!

Рука профессора метнулась вверх, и он потёр безволосый холмик над левым глазом.

Да, да, пробормотал он. Довольно неудачный инцидент с горелкой Бунзена. Но я рад сказать, что она отрастёт снова ...

Я надеялся, что она сможет это сделать. Выражение профессора, зафиксированное в полу-удивлении, весьма нервировало.

Но это всё так, мелочи, продолжал он, и вовсе не та причина, по которой я тебя вызывал, Барнаби. У меня есть срочная работа для тебя.

Я кивнул. Всегда рад услужить, ответил я.

У меня есть теория ... начал профессор, и я поневоле улыбнулся.

Если бы мне давали яйцо кряквы каждый раз, как я слышалэти слова, я бы мог сделать омлет размером с утиный пруд. Профессор был полон притянутых за уши теорий - всяческих: от идеи, что водяные полёвки учатся ходить прямо из-за заросших каналов, до снегирей, нападающих на кошек после того, как поедят фруктов восточного дерева. Большинство из них оказывались не имеющими под собой основания, уж я то знаю, поскольку именно меня профессор подряжал проверять их.

Но мне не стоило быть так скептически настроенным. Поскольку не менее часто профессор оказывался прав. Вроде того случая, когда он доказал, что желудки арктической куропатки могут вылечить запущенные случаи мозговой крапивницы - одна из теорий, которую я лично рад был доказать ...

У тебя? спросил я, подавляя улыбку.

Несомненно, Барнаби, сказал профессор, прищурившись на меня со своим вновь-приобретённым лукавым выражением. Моя теория в том, что недельная стоимость испачканных лабораторных халатов соответствует свеже-выстиранным и умело отглаженным,и теперь ожидающим в Лотус Блоссом Прачечной в Чайнатауне ...

Он порылся в кармане по общему признанию грязного, не говоря уже о подпалинах, халата, который он в настоящее время носил, и произвёл на свет мятую квитанцию прачечной.

Не хочешь проверить мою теорию? спросил профессор со смехом.

С удовольствием, ПиБи, ответил я, забирая квитанцию из его пальцев и выскальзывая в окно. Пока я забирался по водосточной трубе, я услышал, как профессор кричит мне вдогонку.

И напомни мне познакомить тебя с моей теорией дверей и лестниц как-нибудь ...

Я проскакал через город кратчайшей дорогой, обходя Осиное Гнездо и пересекая театральный район. Дождь перестал, и я нашёл Чайнатаун залитым солнечным светом. Выполнив амбициозный скачок с конца фронтона высокой богодельни, я обнаружил, что очутился на крыше Прачечнойслегка покачиваясь, но во всяком случае одним куском.

Я посидел некоторое время на широкой покатой крыше с ее глазурованным зелёным шифером, восстанавливая дыхание. Затем, чувствуя, что несколько проголодался, я вытащил небольшой мешочек из левого кармана и бутылку имбирного эля из правого. В мешочке лежал бумажный свёрток. Я осторожно развернул бумагу для выпечки. Как только я это сделал, пирог начал испускать свои чудесные ароматы - такие, что мой рот наполнился слюной. Пирог был Стовер Специальный (* Stover - простая еда) - разработанный специально для тех людей, что работали на больших угольных печах.

Я предусмотрительно прихватил один на пути к профессору. В конце концов, рассуждал я, откусывая, я ведь должен поддерживать свои силы, не так ли?

Я сделал следующий укус от половины пирога, что была украшена листиком из теста. В этой половине начинка была пикантнаясмесь баранины, моркови и турнепса. Я сделал ещё несколько укусов, вытирая солёный соус с подбородка носовым платком. Затем, дойдя до перемычки из теста посередине, я сделал паузу, откупорил имбирный эль и сделал глоток. Вторая половина пирога была заполнена сладкой пряной яблочной смесью, капающей сиропом и нагруженная пухлым изюмом.

Восхитительно, пробормотал я себе под нос. Я стряхнул крошки со своего жилета, прикончил эль и поднялся на ноги.

Это странно, что такая простая еда, съеденная на крыше под тёплым позднеутренним солнцем, должна оказаться настолько запоминающейся. И тем не менее. Возможно потому, что я ассоциирую ее с одним из тех заметных эпизодов своей жизни, и встречей с кем-то, кто изменит меня навсегда. По сей день, стоит мне лишь поймать запах Стовер Специальный, как меня уносит обратно в Чайнатаун, в Прачечную Лотос Блоссомв тот судьбоносный день ...

Я перебрался с крыши на боковую аллею, горячий и гудящий от вентиляторов прачечной, и свернул за угол, чтобы зайти туда через переднюю дверь. Главная Западная Улица, центральная магистраль Чайнатауна, была наводнена толпами народа как обычно. Разнообразные магазинчики обтекались людьми, как и мириады рыночных прилавков, усеивающих широкую дорогу.

Обменщики денег, написатели писем, продавцы птиц и торговцы шёлком рекламировали громко свой товар наряду с травниками, предсказателями будущего и создателями фейерверков. Конечно я не единожды проходил через Чайнатаун, я никогда не уставал от его видов и гомона - ярко-разрисованные статуи кричащих храмов, запахи доносящиеся из подвалов столовых и светящиеся фонари, что были подвешены к каждому потолку и в каждом дверном проёме.

Помедлив, чтобы добраться до квитанции профессора в своем жилетном кармане, я толкнул тяжёлую розового дерева дверьи шагнул внутрь.

Огромный бумажный фонарь бросал жёлтый свет на высокие покои, что были уставлены с трех сторон огромными полками, доверху набитыми аккуратно сложенным бельём. За выложенным плиткой полом лицом ко мне находился широкий прилавок, за которым сидел пожилой китаец с длинной, спутанной белой бородой и с высокой шляпой сложенной из бумаги сидящей на его голове.

За ним, большое окно открывало пещерообразные внутренности прачечной, кишащие армией прачек, скученных у круглых медных чанов с кипящей водой, желобов пенящихся от мыла, и гигантских катков для белья, чтобы провернуть которые требовалось пять пар рук. Под своей высокой бумажной шляпой, Чанг Ли - владелец прачечной - не заметил как я вошёл. Он казалось был занят тяжёлым кряжистым клиентом в бархатном пиджаке и зеленой Epsom (* шляпа, как у гангстеров в американских фильмах), который тыкал своим коротким толстым пальцем в грудь владельца прачечной, подчёркивая свои слова.

Я говорю о том, Мистер Ли, говорил головорез с ушами цветной капустой тыкая Чанг Ли так, что его бумажная шляпа закачалась, что ты не можешь заплатить в следующем месяце. Или на следующей неделе. Или, если это имеет значение - он ткнул пальцем снова - завтра. Ты заплатишьсейчас, понял?

Но ваш друг, тот маленький, он сказал, "Заплатишь в следующем месяце," слабо запротестовал владелец прачечной. У меня нет денег сейчас ...

Уши-Капустой подтолкнул поля своей зелёной шляпы на затылок на своей чисто выбритой голове пальцами-сардельками, затем сложил их в кулак.

Я начинаю терять терпение, Мистер Ли, прорычал он.

Я встречал такого рода вымогательства тысячи раз прежде, и эта сцена заставила мою кровь вскипеть. Мускулистый нахал выжимает деньги за защиту из торговца. Для этой роли бандит даже нацепил на себя свой вульгарный вельветовый пиджак и жёсткую фетровую шляпу. Возможно в его карманах были дубинка или кастет.У меня не было ни шанса. Я отщёлкнул фиксатор на рукояти своей трости и расчехлил свою шпагу, прежде чем слегка постучать по плечу бандита.

Какого-? хрюкнул он от удивления, поворачиваясь и натыкаясь на лезвие у своей груди.

Я отправлюсь своей дорогой, если ты пойдёшь своей, произнёс я холодно, хотя чувствовал, как внутри мой гнев поднимается словно пар из под бельевого пресса.

Уши-Капустой сузил глаза и его губы изогнулись. Тик-так парень! фыркнул он. Ты достаточно взрослый, чтобы играться с такой острой игрушкой, сынок?

В ответ я выдал лёгкое быстрое движение кистью, и наконечник моей шпаги скинул зелёный Epsom с его бритой головы, послав шляпу кувыркаться по плитке пола. Обратным движением я срезал костяные пуговицы его жилета - и конечно же, кожаная дубинка набитая песком и железный кастет шумно выпали наружу,присоединившись к зелёной шляпе.

Что ты- начал говорить Уши-Капустой, но попятился, когда понял, заглянув мне в глаза, что я знаю своё дело.

Спокойно, сынок, нет нужды драться. Я уверен Мистер Ли имеет достаточно денег, чтобы заплатить нам обоим ...

Он замер, его глаза снова сощурились, и затем огромная глупая улыбка расползлась по его придурковатой физиономии. Если бы не эта его щербатая ухмылка, я был бы не жилец. А так, я успел повернуться в полоборота, когда пришла атака сзади меня. Я поймал скользящий удар вместо того, чтобы получить вмятину в черепе.

Я повалился на пол, перед глазами расплывались вещи бандита, которые я отправил на пол раньше своей шпагой. Подняв глаза, я заметил, что к Уши-Капустой присоединился короткий, крысовидный компаньон в похожем бандитском наряде. Он должно быть проскользнул мне за спину и срубил меня трусливым ударом уродливой дубинки, которую держал теперь двумя руками.

Нельзя оставить тебя одного на две минуты,Фэгг, без того чтобы тебя не опрокинул ... мальчишка разносчик!

Прости, но он подкрался ко мне сзади, запротестовал капустоухий, возвращая на голову свою шляпу.

Ну так, теперьяподкрался сзади кнему, а? произнёс Крысолицый с неприятной ухмылкой, вздымая над головой свою дубинку. И теперь он получит причитающееся ему-

И что же это будет, джентльмены? донёсся задорный голосок из-за стойки.

Я перевёл взгляд на голос, девочка похожая на беспризорника стояла чуть позади Мистера Ли, ее руки сложены на груди и голова застенчиво наклонена на бок. Несмотря на затруднительное положение, в котором я оказался, я не мог не отметить как она красива. У неё были чёрные косички, молочно-белая кожа, пылающий взгляд и самый изящный носик, который я когда-либо видел.

Бегите отсюда, мисси, сказал ей Уши-Капустой. Это не ваше дело.

О, но я думаю совсем наоборот, ответила она сладким голосом.

Мей Линг, пожалуйста, сказал Чанг Ли.

Но девочка только улыбнулась ему. Мой дед и я близки вот - она подняла руку и скрестила два пальца - так! Если у вас проблемы с моим дедом, у вас проблемы со мной! Так что я полагаю это вам двоим надо "бежать отсюда".

Внезапно Уши-Капустой полностью потерял своё терпение. Я тебя предупредил! зарычал он, подхватывая кожаную дубинку и метя ей в голову девочки.

Мей Линг поднырнула под удар, улыбка на ее лице не поблекла ни на мгновение. Уши-Капустой замахнулся снова. На этот раз Мей Линг вспрыгнула на стойку и грациозно отошла в сторону, когда нескладный удар дубинки опустился на полированную деревянную поверхность. Он взвыл от боли, когда от отдачи хрустнуло его плечо. Мей Линг смотрела на него сверху вниз, широко улыбаясь своей прекрасной улыбкой.

Я правда думаю вам стоит просто уйти, сказала она.

На мгновение бандит застыл на месте, и стоял так со смесью ярости и растерянности, распирающей его лицо во всех направлениях. Девочка подмигнула. В бешенстве, бандит попытался схватить её за лодыжки. Но вместо того, чтобы попасться, она подпрыгнула, выполнив лёгкое двойное сальто в воздухе, и приземлилась за его спиной.

Уши-Капустой развернулся, рубя и размахивая в её сторону своей дубинкой, с присоединившимся на этот раз к нему своим крысолицым компаньоном. Мей Линг ушла от двойного удара дубинками ещё одним лёгким прыжком, высоко в воздух, через сияющий бумажный фонарь, прежде чем молча приземлиться рядом со мной. Я тянулся за своей тростью, но Мей Линг остановила меня лёгким покачиванием головы и слегка нахмурившись.

Она повернулась и встретила Крысолицего и Уши-Капустой, которые навалились на неё, оба красные и запыхавшиеся от своих бесполезных стараний. Мей Линг остановила их продвижение неморгающим взглядом и поднятым пальцем. Затем, из ее прекрасных губ, донеслось спокойное, ритмичное гудение - гул вродежужжания стрекозы. Она покачала пальцем из стороны в сторону и, словно у двух пускающих слюни сторожевых псов, следящих за костью, глаза двух бандитов следовали за ним.

Теперь, вы не причините вред моему деду,не такли? спросила она мягко.

Нет, простонали они в унисон, мы не причиним вреда твоему деду.

Сейчас вы уйдёте отсюда, и никогда больше не вернётесь, правда?

Уйдём и никогда не вернёмся, повторили они, их головы кивнули, когда она подняла и опустила свой палец.

Замечательно, сказала Мей Линг, опустив руку и хлопая в ладоши, словно стряхивая пыль с рук.

Двое бандитов кротко словно побитые псы поджав хвост между ног положили свое оружие на пол и побрели через комнату к дверям. Крысолицый вышел первым, Уши-Капустой тихо притворил за ними дверь,замыкая шествие.

Защёлка на двери словно развеяла заклинание. Я повернулся к Мей Линг.

Это было абсолютно невероятно, сказал я. Волшебно ... Как во имя всего ты это проделала?

Она улыбнулась своей прекрасной улыбкой. Дед не позволяет мне этого делать. Он называет это "показухой", сказала она со смешком. Он предпочитает когда я вручаю им пустой кошелёк и говорю, что он полон.

Из-за стойки Чанг Ли кивнул, его бумажная шляпа колыхнулась, и протянул руку за профессорской квитанцией. Поднявшись на ноги, я зачехлил свое оружие и передал ему листок - только для того чтобы Мей Линг выхватила его из моих пальцев с очередным восхитительным хихиканьем.

Белье подождёт, сказала она мне. Это ты тот тик-так парень, которого я видела обедающим на крыше?

Я улыбнулся. Тот самый, сказал я. БарнабиГримс. Рад познакомиться.

Я протянул руку, но Мей Линг проигнорировала её.

И ты хотел знать, как я разобралась с нашими незваными посетителями только что?

Я кивнул.

Ты должен пообещать мне кое-что взамен, сказала он.

Да? спросил я, заинтригованный.

Ты должен пообещать, продолжала она с тинькающими колокольчиками смеха, рассказать мне, что ты там такое ел ... Выглядело это абсолютно восхитительно вкусно!

Глава 6

Три дня спустя, поднявшись спозаранку, я выбрался со своего чердака и выкарабкался накрышу, стремясь возобновить своё знакомство с красивой молодой прачкой.

Бледное солнце тускло пробивалось через утреннюю дымку, и подняв взгляд, я внезапно вспомнил о заметном явлении, о котором ПиБи талдычил весь год. В конце лета ожидалось солнечное затмение.

Полное затмение, Барнаби, уверял он, его глаза возбужденно сверкали. Первое за девяносто восемь лет! Подумай об этом, мой мальчик. Солнце полностью скроется. День превратиться в ночь!

Глядя на солнце тем утром, я догадался, что Мей Линг вытеснила все мысли о затмении из моей головы. Как собственно и все прочие мысли, если это имеет значение. Двигаясь через крышу, я слышал знакомые крики уличных торговцев и рыночных зазывал, лавирующих со своим товаром на дорогах внизу.

Чего желаете? Чего желаете?слова эхом отдавались в дымном воздухе.

Свежее молоко в ковше! Всего пенни! Садовые яблоки, спелые и дешёвые! Я был на углу Петтигрю Стрит и Лейнстер Лайн, когда услышал крик, к которому прислушивался. Перегнувшись с водосточного жёлоба, я взгромоздился на выступ окна подо мной, и совершил знаменитое движение, которому Том Флинт научил меня несколько лет назад - Летающая Лисица, оно называется; хитрый маневр, в котором участвуют флагшток, расстёгнутое пальто и крепкие нервы. Пару секунд спустя, я приземлился на тротуар рядом с дородным пекарем, с подносом полным дымящихся пирогов печёных и жареных на шее.

Два Стовер Специальных, сказал я и уронил пару медяков в протянутую руку.

Вернувшись на крыши, я немного постоял на старой Ратуше, осматривая горизонт,прежде чем двинуться дальше. Колокол на верху Зерновой Биржи отбил семь часов, когда я пересёк Боуери Роад (* Bowery Road - Квартал Дешёвых Баров), что отмечала северную границу Чайнатауна. В пятидесяти ярдах впереди виднелась зелёная крыша Прачечной Лотус Блоссом, её глазурованный шифер блестел каплями дождя, что прошёл этой ночью.

Архитектура здания заимствовала восточные мотивы. Высокие выбеленные стены увенчивали мансардная крыша, карнизы и волнистые фронтоны. Поправив мешок с бельём на спине, я двинулся через крышу, и собирался уже выбрать водосточную трубу для спуска, когда окно разделённое на много частей вертикальными вставками под карнизом раскрылось и голова Мей Линг высунулась наружу.

Барнаби Гримс, позвала она, её лицо расплылось в улыбке. Я ждала тебя. Вода как раз закипает.

Ждала меня? Задавался я вопросом. Вода закипает? Как во имя всего она могла знать, что я появлюсь именно в этот момент?

Моё удивление должно быть отразилось на моём лице, потому что в следующий момент Мей Линг выдала взрыв смеха. Заходи, сказала она. И тащи с собой эту огромную связку белья.

Я перепрыгнул через провал между двумя зданиями и спрыгнул на подоконник окна Мей Линг. Она отступила вглубь комнаты и махнула мне забираться. Я снял свой цилиндр, шлёпнул по его верху, складывая плоско и шагнул в богато обставленный салон.

Пол красного дерева с замысловатыми вставками серебристой берёзы был усыпан ткаными матами из морских водорослей. Стены раскрашены белым, красным и золотым, с изумрудно-зелёными драконами извивающимися по всей их поверхности, огромное мансардное помещение было разделено на меньшие секции с помощью высоких двух-шарнирных экранов-перегородок. Вазывысотой по пояс, каждая элегантно расписана, стояли по каждую сторону от окна и у подножия лестницы на блестящих чёрных пьедесталах, их глазированные золотые и бирюзовые поверхности сияли, отражая свет розовых и оранжевых бумажных фонарей над нашими головами.

Мей Линг протянула мне руки. Я шагнул вперёд немного неловко, собираясь пожать ей руку, когда она хихикнула и скользнула мимо меня. С прикосновением легче чем у ипподромного карманника, она стянула свёрток с бельём у меня с плеч и мою трость из руки, развернула меня вокруг за рукав так, что я снова оказался к ней лицом.

Об этом позаботятся на нижнем этаже, сказала она, откладывая бельё в сторону. А пока - Мей Линг подняла мою шпагу-трость, и откинула защёлку, чтобы обнажить лезвие - это интересует меня.

Осторожнее, клинок острый, предупредил я её.

Часто тебе приходится пользоваться этим? спросила МейЛинг, поднося клинок к свету.

Бывают случаи, когда мне приходится защищаться ... осмотрительно начал я.

И этот клинок, скрывающийся внутри невинной трости оказывался полезным? сказала Мей Линг. Покажи.

Она передала мне шпагу и сделала шаг назад.

Показать? Но как? пожал я плечами.

Коснись меня наконечником. улыбнулась Мей Линг, ее тёмные глаза сверкали озорством.

Коснуться тебя? переспросил я, удостоверяясь, что всё правильно понял.

Мей Линг кивнула.

Я поднял клинок и легонько почти коснулся её правого плеча, когда она шагнула в сторону. Повернувшись, я попытался снова, только для того, чтобы Мей Линг элегантно отклонилась и промелькнула мимо меня, прошептав мне в ухо.

Ну давай же, Барнаби. Пытайся лучше ...

Я снова повернулся и сделал финт влево от себя, в последний момент переводя его в лёгкий щелчок. Мей Линг высоко подпрыгнула избегая пореза, лишь приземлившись на кончике шпаги на мгновение - ее ножка балансировала на носочке - прежде чем кувыркнуться над моей головой. Она хлопнула меня по плечу, ее прекрасное лицо расплылось в улыбке.

Прости, Барнаби, рассмеялась она. Я красуюсь. Мой дед говорит, это моя худшая черта.

Я повернулся к ней и зачехлил клинок. Как ты это проделала? спросил я, дивясь ее акробатике. Мой старый приятель Том Флинт мог балансировать на ржавом водостоке в два дюйма шириной, но не на кончике меча ...

Мей Линг взмахом предложила мне сесть у низкого столика у окна, на котором было всё расставлено для чая.

Сев напротив меня, она наклонилась вперёд и, очаровательно нахмурив лобв концентрации, открыла деревянную пробку высокого заварного чайника и положила по-одной деревянной ложечке бледно-зелёной пудры в каждую из чашек без ручек, стоящих перед нами. И сразу, сладковатый, мшистый аромат ударил мне в нос. Затем, с тем же молчаливым вниманием к деталям, она схватила полукруглую деревянную ручку луковичного медного чайника, который пыхтел на огне, и разлила кипяток по чашкам, одну за другой. Аромат становился всё более интенсивным, по мере того, как тонкий завиток пара поднимался с поверхности жидкости. Аромат не был похож ни на один чай, что я пробовал раньше.

Что это? спросил я.

Зелёный чай, сказала она мне, не поднимая глаз. С крепким женьшенем и душистым жасмином.

Вернув чайник на гнездо над потрескивающим огнём, она подхватила небольшую метёлку из дерева и сушёного шпагата, и осторожно взбила жидкость прежде чем отложить метёлку в сторону.Я протянул руку, чтобы взять парящую чашку, стоящую передо мной - только для того, чтобы быть остановленным Мей Линг.

Постой, сказала она. Сначала, загляни в пар, что поднимается из твоего чая. Посмотри, как он изгибается и закручивается ... Реально напрягись, Барнаби ... Концентрируйся ... шёпот Мей Линг гипнотически вливался в мои уши.

Я сделал, как она сказала. Когда я уставился в постоянно меняющийся столбик тумана, нечто странное начало происходить. Как будто струйки пара приобрели определённую плотность - вроде газовых шарфов, крыльев стрекоз, вроде фонтана, поднимающегося и исчезающего в воздухе россыпью брызг.

Теперь, загляни в пустоту между струйками ...

Конечно же, я обнаружил, что мои глаза сосредоточились на пустотах в тумане - словно длинных туннелях, открывающихся и закручивающихся вдаль - между корчащимися клочьями пара ...

Барнаби ... услышал я своё имя, проникающее в моё сознание. Барнаби ... голос МейЛинг был мягким и мелодичным, и затем последовал звук хлопка в ладоши. Барнаби Гримс.

Я поднял взгляд на Мей Линг, которая смотрела прямо на меня, её глаза сверкали весельем. Она снова хлопнула в ладоши, в той своей любопытной манере, словно стряхивая пыль с пальцев.

М ... Мей Линг, тихо произнёс я. Я чувствовал себя так, будто только что проснулся.

Это твой первый урок инчидо. Она улыбнулась, передавая мне чашку.

Инчидо? я сделал глоток. На вкус чай был не хуже того, как пах.

Инчидо, повторила она. Путь Серебристого Тумана. Это древнее искусство, что практиковалось веками в далёких горах моей родины. Искусство отсутствия ...

Я ... я не понимаю, сказал я.

Мей Линг сделала глоток своего чая. Ты уже видел мельком принципы инчидо,когда заглянул в пустоту между струйками пара.

Я опустил взгляд на слабо парящую поверхность чая.

Видишь ли, Барнаби, продолжала она, мы используем наши чувства чтобы обнаружить виды, запахи, звуки ... Но мир куда обширнее этого. Он также то, чтовнеэтого.

Я нахмурился.

Он то, что мыможемувидеть, но также то, чего мы видетьне можем. Он звуки, но и тишина. Он прикосновение, сказала она, протягивая руку и пробегая кончиками пальцев по моей щеке. Она улыбнулась и убрала руку. Но мир также в отсутствии чувства касания. Чтобы понять всё правильно, мы должны знать оба мира. Большинство людей пользуются только тем опытом, который диктуется их чувствами. Инчидо учит нас ценить то, чего не существует - пустоты.

У меня голова закружилась, когда я попытался разобраться в том, о чём она говорила.

Так, сказал я, в битве, ты шагаешь в пустоту, чтобы избежать атаки? Так же как ты спряталась от моего клинка - как и когда те два неуклюжих олуха ...

Мей Линг кивнула.

Но затем ты уже неизбегалаих нападений, надавил я. Ты казалось контролировала их разум ...

Мей Линг внимательно посмотрела мне в глаза. Как я тебе говорила, Барнаби, инчидо о том как пользоваться пустотами, произнесла она тихо. Физические пустоты это одно, но есть и пустоты ментальные. Я шагнула в пустоту разума тех двух плохих мужчин и заполнила их своими желаниями ...

В твоих устах это звучит так просто, сказал я испуганно.

Путь Серебристого Тумана это длинный путь, Барнаби, сказала она мягко. Но если ты пожелаешь ступить на него, я буду счастлива проводить тебя.

Я закивал с энтузиазмом и сделал ещё одинглоток чая, только для того, чтобы мой желудок свело от голода.

Я почти забыл, я принёс тебе это, я рассмеялся, вытаскивая из карманов и передавая ей пироги. Я нашёл, что они прекрасно заполняют пустоты!

Час спустя, я выбрался через чердачное окно прачечной со связкой хрустящих, отглаженных рубашек и жилетов, банкой зелёного чая и набором инструкций от моего прелестного гида.

Каждое утро я заваривал себе чай и всматривался в поднимающийся клубящийся пар. Каждый вечер я садился на крыше над своим чердаком и практиковался в дыхательных упражнениях, которым меня научила Мей Линг, в поисках карманов молчания, таящихся среди шума города.

Как ни странно это может показаться, по мере того, как это долгое жаркое лето проходило, эти простые техники начали приносить свои плоды. Возьмём моипрогулки по крышам для начала. Я больше не кувыркался и не падал, чего каждый хайстекер должен ожидать в ходе своих кругов, с отсутствием порезов и синяков, я начал чувствовать себя куда увереннее даже в самых хитрых манёврах. Мои игры с мечом также стали куда продвинутей, хотя я также нашёл, что могу предвидеть и избежать неприятностей куда легче по мере того, как росли мои способности к концентрации. И наконец, я никогда не оставался без стопки свежевыстиранных рубашек.

Мей Линг так радовалась моему прогрессу, что начала учить меня силам разума и инчидо техникам для повышения их. Это было увлекательно и я с нетерпением ждал осени с моим прекрасным проводником.

К несчастью, этому было не бывать. Тёмные силы уже были за работой, древнее зло распространялось, и я - со всеми моими инчидо тренировками - не замечал его приближения.

Завернув за угол Греви Лайн однимутром того позднего лета, я вписался в волочащего ноги персонажа, спешащего в противоположном направлении. Он заглянул мне в глаза, с выражением жалкого ужаса на лице, словно крыса в духпенсовой ловушке.

Это вы! выдохнул я.

Глава 7

Он был немыт, растрёпан и вонял, как бродячий кот, на его лице и руках виднелись глубокие царапины. Его некогда аккуратные бакенбарды были теперь спутаны и грязны, вощёные усы щетинились как щётка горничной, весь вид он имел такой осунувшийся и измождённый, будто не спал целый год. На его куртке отсутствовало несколько пуговиц, и на одном из колен его галифепошла рваная дыра, с потёртыми лохмотьями ткани по краям и в засохшей крови, где он упал и поцарапал ногу.

Маленькие ужасы, маленькие ужасы, маленькие ужасы ... бормотал он себе под нос, протискиваясь мимо меня, и так бы и ушёл прочь, если бы я не схватил его за рукав куртки, вытянув руку.

Вы же Майор из Грэссингтон Холл, верно? спросил я его.

При звуках моего голоса, бедняга застыл. Он медленно поворачивал голову в мою сторону, пока его испуганный взгляд не зафиксировался на моих глазах. Его тощее лицо побелело, как фартук пекаря, и правая сторона его рта начала невольно дёргаться.

Хранитель врат, настаивал я. В Грэссингтон Холл?

Мужчина выглядел поражённым. Он уставился на меня, на лбу его выступили капли пота. Т-ты не ... заикался он. Ты не один изних, правда? Его голос был низким, дрожащим, и так полон испуга, что можно было подумать он увидел призрака.

Них? спросил я.

Я не вернусь туда. Дрожал он, его глаза метались по сторонам, казалась паника охватывает его. Никогда, слышите? Никогда ... Его голос стал истерическим. И они не смогут сделать меня ...

С этими словами, он вырвал рукав из моей руки и рванул мимо. Вылетев из переулка, его подкованные сапоги застучали на бегу, выворачивая булыжники, прежде чем он бросился через дорогу - прямо на пути повозки, запряжённой четвёркой лошадей, которая, в тот самый момент, прогремела из-за угла.

Осторожно! заревел я.

Но слишком поздно. В следующее мгновенье, раздался глухой удар, хруст и отчаянный агонизирующий крик, сопровождаемый паническим ржанием, и щёлканьем хлыста кучераи его рёв, призывающий лошадей успокоиться.

Легче там!Легче!

Перестук копыт и грохот железных колёс внезапно затих. Я посмотрел через тротуар, с замершим сердцем, и увидел школьного привратника лежащим бездвижно в канаве, одна рука скручена назад, ноги сломаны и смяты под телом Майора, и струйка крови, спускающаяся из уголка его рта. Прохожие бросились посмотреть, что можно сделать, но, когда я присоединился к ним, я уже знал, что всё бесполезно.

Я опустил взгляд на полные ужаса глаза привратника; его губы изогнулись в попытке заговорить.

Зло ... Ужасное зло ... прохрипел он. Берегись ...

Его голова внезапно рванулась вперёд, прежде чем свалиться на бок, глаза его потускнели и он испустил последний вздох.

Вокруг сбитого мужчины собралась внушительная толпа,глазея и переговариваясь. Кучер слез со своего сиденья и говорил каждому, кто пожелал бы его слушать, одну и ту же вещь, снова и снова.

Он просто выскочил передо мной. Просто выбежал на мостовую перед лошадьми. Я ничего не мог сделать. Он просто выскочил передо мной ...

Остальные подхватили тот же рефрен - пожилая женщина с корзинкой; доярка с парой вёдер молока на коромысле - все казалось согласны. Выскочил неглядя ... Просто выбежал перед ним ... Безумец, бедная душа ... Констебль, краснолицый и хрипящий, пробрался через перемалывающую случившееся толпу.

Расходитесь, закричал он, расталкивая локтями зрителей. Не задерживайтесь, пожалуйста. Больше не на что тут смотреть. Встав над мёртвым телом, он вытащил блокнот и карандаш из заднего кармана. Так, может кто-нибудь рассказать мне, что тут произошло?

Он выскочил на улицу неглядя ... начала доярка.

Я ничего не мог сделать, подхватил грубый голос кучера. Просто выбежал, он ...

Скользнув обратно в толпу, я оставил их. Ещё один сумасшедший нищий бросает своё горе на мостовую Маркет Стрит, самой оживлённой магистрали в большом шумном городе. Мостовая падаль, называли такие случаи, и этот бедняга был просто ещё одним из них. Разница была в том, что ещё несколько недель назад, этот псих был вполне в своём уме, рационален, и бодро охранял входные ворота респектабельной частной школы.

Что пошло не так?

Инцидент сбросил меня обратно на землю с грохотом. Пока я проводил всё лето с головой полной прачечных квитанций и Стовер Специальных, ментальной гимнастикой и сладкими улыбками, нечто пошло крайне паршиво не так в Грэссингтон Холл. Конечно, я должен былразобраться, что. Но сначала мне необходимо было нечто, чтобы успокоить свои нервы.

Перейдя через рычащую трафиком Маркет Стрит, я направился по Кэннери Роу (* Cannery Row - Консервный Ряд) и зашёл в успокаивающе отделанный деревянными панелями Кофейный Дом Маркони. Заказал чашку Чёрной Явы, и, вдыхая терпкий аромат кофе, попытался осмыслить всё то, чему только что стал свидетелем.

Барнаби? Сердечный голос разбил мои мысли. Барнаби Гримс. Дорогой мой, как я рад тебя видеть!

Подняв взгляд, я увидел, что голос принадлежит моему постоянному клиенту - дородному, румяному торговцу углем по имени Сидни Крюкшанк - устроившемуся за соседним столом. Вместе со своим братом, он владел Крюкшанк и Крюкшанк, магазинчиком по соседству с Маркони.

В течении осени и начале зимы, их огромные повозки доставляли груз угля по всему городу, отыгрываяденьги неделю за неделей за весь год. Моя работа в последнюю неделю лета была собрать заказы для них на сезон вперёд. Мы тик-так парни называем это завал угля, и это одно из самых занятых времён в году.

Доброе утро, Мистер Крюкшанк, сказал я несколько вяло.

Доброе утро, Барнаби, сказал он, его громкий голос перекрыл весь гомон стоящий в кафе. Он протянул от своего стола огромный окорок руки для приветствия, под ногтями и в складках морщин на ней набилась угольная пыль. Ты должен заглянуть к нам - новый сезон почти накрыл нас, мой мальчик.

Непременно, сказал я и вздохнул.

Мистер Крюкшанк нахмурился и поднёс своё огромное красное лицо вплотную к моему. Всё в порядке, сынок? Не обижайся, но ты выглядишь несколько осунувшимся. Что-то не так, я уверен?

Я покачал головой. Я только что видел человека, которыйвыбежал на Маркет Стрит, сказал я ему.

Мистер Крюкшанк шумно выпустил воздух через зубы. Ужасно, ужасно, сказал он, сочувственно тряся головой. В наши дни такое оживлённое движение на дорогах. Не ломовые с углем, я надеюсь ...

Четвёрка, сказал я. Переехала нищего.

Мостовая падаль! сказал Крюкшанк с фырканьем. Когда эти люди чему-нибудь научатся? Нужно внимательнее пересекать оживлённую улицу...

Я знал его, на самом деле, сказал я. До недавнего времени он был привратником в школе Грэссингтон Холл.

Грэссингтон Холл, ех? повторил Крюкшанк, выгибая бровь. Прекрасное учебное заведение. Я то знаю. Я послал туда юного Сидни.

Новость удивила меня - хотя если подумать об этом, я не встречал юного Крюкшанка в офисе отца уже довольно давно. Он был во многом миниатюрной версией своего отца - если ни в чём другом, то,

округлым и слегка красноватым лицом.

У него второй учебный год, продолжал Мистер Крюкшанк, кивнув. У него там куча времени, судя по всему - и получает чертовски хорошее образование ко всему. Он протянул руку во внутренний карман и вытянул сложенный лист пергамента. На самом деле, я получил это от него не далее как полчаса назад. Он улыбнулся. Тик-так парень передал его мне во дворе ... Просто заскочил в Маркони на чашку чёрной жижи, чтобы прочитать это. Он помахал письмом у меня перед носом. Хочешь послушать, что у него там?

Я кивнул - хотя, честно говоря, я подозреваю, он бы все равно прочитал мне его, хотел я того или нет. Он натянул очки в стальной оправе, вынув их из своего кармана, затем расправил письмо и прочистил горло.

Дражайшие мои Папа и Мама, начал он. Он сделал паузу, переведя на меня взгляд черезполу-луны линз. Они их учат также замечательному чистописанию. Подвёл он итог прочитанному, и снова начал читать, медленно разбирая слова. Дражайшие мои Папа и Мама, я верю, что это письмо застанет вас в добром здравии. В этот раз я хорошо устроился. Я усердно тружусь и узнал уже много. Уроки очень интересны, учителя хорошо о нас заботятся - и тут куча еды. Вам не стоит беспокоится ни о чём. Я заставлю вас гордиться мной. Ваш любящий сын, Сидни.

Он поднял глаза от пергамента и улыбнулся, и я обнаружил определённую мягкость в его взоре.

Вы правы, сказал я. Звучит так, будто у него все хорошо.

Упорно работает и играет, сказал Сидни Крюкшанк. Он вытянул громадный белый платок из кармана куртки и шумно высморкался. Заставит меня гордиться, говорит ... Вот что я тебе скажу, Барнаби, я уже самый гордый отец во всем мире. Юный Сидни получает все преимуществахорошего образования, которых я никогда не имел.

Я прикончил свой кофе и оставил торговца углем перечитывать письмо сына, его глаза блестели и губы шевелились в процессе чтения. Повернув налево от Маркони я пересёк дорогу - делая это куда осторожнее, чем обычно - и вышел на Греви лайн. Я дошёл до конца переулка и почти собирался уже вскарабкаться по водостоку, когда заметил тик-так парня, неопределённо оглядывающегося вокруг, с кучей пергаментных конвертов в руках.

На голове его сидел цилиндр вроде моего, только на пару размеров больше нужного, и одет он был в потрепанный и залатанный жилет, что выглядел вроде как с дешёвой распродажи. Вместо шпаги-трости, он сжимал узловатую дубину под мышкой одной руки - полезно чтобы отбиваться от беспокойных сторожевых псов, но мало на что годной ещё. Со своими грязными сапогами, заношенной одеждой и закопчёным лицом, парень был настолько явно ползающим по тротуарам будто это было написано у него на лбу.

Могу я вам помочь? спросил я.

Парень повернулся. Он разом заметил, конечно, что я тоже тик-так парень, и кивнул, приветствуя.

Я ищу дом семьдесят девять, сказал он, и покачал головой. Не могу его нигде найти.

На этой улице нет номера семьдесят девять, сказал я. Она заканчивается на доме пятьдесят пять.

Но он должен быть тут, сказал он. Это где - он глянул на конверт сверху стопки - Мистер и Миссис Тиллстоун (* Tillstone - Брусчатка) живут. Семьдесят девять Гарви Лайн ...

Я рассмеялся. Парень был новичком в этой игре - или он был так же плох с буквами, как старший Сидни Крюкшанк. Так или иначе, сжалившись над ним, я решил направить его.

ЭтоГревиЛайн, произнёс я с улыбкой. Гарви Лайн дальше. В том направлении, добавил я, показывая.

Правда? сказал он. Спасибо, Мистер ...

Барнаби. я улыбнулся снова, протягивая руку. Барнаби Гримс. Рад служить.

Парень с энтузиазмом потряс мою руку. Уилл, представился он. Уилл Фармер. Приподняв шляпу запачканной рукой, он пожал плечами. Я новичок в этих забавах. На самом деле, это всего лишь моя вторая работа. Я доставил несколько утиных яиц на южную сторону - милое местечко за городом - когда меня вызвали к тем воротам. Большой загородный дом или вроде того ... И этот парень выдал мне три золотых чтобы я разнёс мешок писем ...

Уилл замолчал и прищурил глаза, разглядывая меня сверху донизу. Ты ведь один из тех хайстекеров, верно? спросил он голосом полным благоговения.

Ну да, сказал я, примечая оттенок гордости, пробравшийся в мой голос.

Он поднял взгляд к крышам. Как бы яхотелбыть хайстекером, сказал он. Вдали от всего этого шума, давки и суматохи ... Там наверху среди шпилей и колоколен ... Он вздохнул в сердцах, затем снова посмотрел на меня, с лицом устремлённым и полным мольбы, как в пятницу у котау рыбного прилавка. Может ... когда-нибудь ... не сейчас, конечно ... ты мог бы поучить меня немного. Я имею в виду, тебя ведь когда-то тоже кто-то ...

Я улыбнулся. Мне нравилась дерзость этого парня.

Кактыначинал, Барнаби?

Я учился у тик-так парня по имени Том Флинт, сказал я ему.

Я услышал резкий выдох Уилла. ТогоТома Флинта.

Ты слышал о нём? спросил я, впечатлённый. Научил меня всему, что я знаю ...

Вроде Переката Пибоди? сказал Уилл, энергично кивая. И Летающей Лисицы? Что насчёт Перекатывающихся Дерби, и Выбора Хобсона ... ?

Я рассмеялся. Тысделалдомашнее задание!

Конечно же, сказал он. Я бы не хотел всю жизнь оставаться тротуарным ползуном. Он вернул взгляд к печным трубам высоко над нашими головами. Я бы хотел быть там ...Так, ты научишь меня? Вот моя карточка.

Уилл поковырялся в карманах своего залатанного жилета и выудил визитку, на которой от руки было нацарапано его имя и адрес в тусклом квартале резчиков ткани. Он передал ее мне с жадной улыбкой.

Все как-то начинают, подумал я, принимая карточку парнишки. Я был бутылочным подмастерьем, одинокий одиночка, когда Том Флинт пересёк мой путь. Свалившись на бутылочную фабрику с каким-то реестром, где я качался на балке мастерской, пока пьяный мастер спал ...

Уилл выжидательно уставился в мои глаза.

Я пока при деле, парень, сказал я, и увидел как расстройство затуманило его лицо, вроде возмущения в социальной церкви. Но я посмотрю, что я смогу сделать ... Я сунул карточку в карман своего жилета.

Обещаешь? спросил Уилл, просветлев.

Обещаю, сказал я.

Он повернулся и метнулся в направленииГарви Лайн так быстро, как его грязные сапоги на несколько размеров больше нужного позволяли ему. Я полагаю он боялся, как бы я не передумал - и кто знает, он возможно был прав. Последнее, что мне нужно сейчас, это желторотик в подмастерьях.

Я почти уже начал карабкаться по трубе, как что-то у моих ног привлекло моё внимание. В спешке, малыш тик-так выронил одно из своих писем на влажный тротуар. Я поднял его, и промокший конверт раскрылся в моих руках. Я почти уже снова запечатал его - тыкая восковой печатью из своего жилетного кармана - когда верхняя строчка письма захватила меня.

Грэссингтон Холл.

Уилл Фармер должно быть и был тем тик-так парнем, который принёс письмо от сына Крюкшанка на их угольный двор, догадался я. Вопреки себе, дрожащими пальцами, я вытянул письмо из конверта, развернул и принялся читать.

Дражайшие мои Папа и Мама,

Я уверен это письмо найдёт вас в добром здравии. Я устроился хорошо. Я усердно тружусь и узнал уже много. Уроки очень интересны, учителя заботятся о нас хорошо - и тут куча еды. Вам не о чем беспокоиться. Я заставлю вас гордиться мной.

Ваш любящий сын,

Джулиус

Никаких сомнений. За исключением имени в конце письма, оно было идентично тому, что получил торговец углем - вплоть до чистописания.

Я почувствовал какое-то нездоровое чувство у себя в животе. Я уже видел такие письма раньше. Это могло значить лишь одно. Грэссингтон Холл стал запертой академией.

Я потряс головой. Архимед Барнетт казалось не был похож на подобного директора, и его ученики выглядели ухоженными исчастливыми. Но это письмо и бесчисленное множество идентичных ему в сумке Уилла, с похожими словами и уверениями для родителей и опекунов, заставили затрезвонить тревожные колокольчики у меня в голове громче чем пожарный набат. Я знал, что был лишь один способ заставить их утихнуть.

Мне придётся снова навестить Грэссингтон Холл, чтобы разобраться, что там пошло так ужасно неправильно. Отправляюсь немедленно. В конце концов, как говорим мы, тик-так парни, не существует другого времени кроме настоящего.

Глава 8

Значит это правда, подумал я с сожалением. Грэссингтон Холл действительно стал запертой академией.

При данных обстоятельствах, мне оставалось только одно. Я должен был тайком проникнуть внутрь и получить записку от одного из несчастныхудерживаемых взаперти учеников. Нацарапанная записка наряду с локоном волос или какой-нибудь знаковой вещью, вроде любимой игрушки предупредит Дражайших Мамочку и Папочку о положении их маленького ангела.

Запертые академии лучше всего вскрывать в зародыше, по моему опыту. Как только я доставляю мольбу о помощи, родители как правило доделывают остальное, предупреждают власти, прикрыть это место. При первых признаках проблем, мошенники и жулики, работавшие в тех школах, как правило, хватали всё что могли с собой унести и исчезали - если, то есть, все не повернулось для них так, что полилась кровь и грязь ...

Я только надеялся, что прибыл вовремя.

Проверив, что на горизонте чисто, я начал взбираться по левой половинке ворот. Они были выкованы из чугуна, затейлево изогнутого и скрученного, выкрашенного в чёрный цвет - и по ним было легко взбираться. Я перелез мимо богато украшенной Г наверху ворот на другую сторону. Я замер на мгновение, прислушиваясь к лаю сторожевых собак ...

Ничего не было слышно.

По одну сторону ворот стояла сторожка привратника, находясь в ужасном состоянии. Дверь болталась на одной петле, окна разбиты. Я шагнул внутрь. Там было непроглядно темно. Я залез рукой в карман своего жилета и вытянул наружу коробок спичек. Чиркнув одной, я поднял мерцающий огонёк и огляделся вокруг.

Очевидно это место было устроено для Майора. Сторожка была разграблена. Шторы сорваны с гардин; картины сбиты со стен и растоптаны на полу. Старое кожаное кресло лежало на боку, набивка его подушек была вывалена, как внутренности разделанного быка, дубовый стол был разнесён в щепки.

Я сделал шаг назад, выбираясь наружу, вспоминая дикое, загнанное выражение в глазах привратника. Бедняга честный парень, подумал я. Он очевидно отказался следовать приказам директора и его дружков, и тяжкопострадал за это. Судя по всему, он бежал отсюда, спасая свою жизнь - хотя в данном случае, конечно, это оказалось лишь отсрочкой трагедии.

Чиркнув второй спичкой, я зацепился глазом за что-то лежащее у моих ног. Это было большое перо. Ярко изумрудное, с тонкой сердцевиной. Я наклонился и подобрал его.

Ненаглядные тушки директора, подумал я с презрением, изучая перо. Эти ужасные мёртвые штуки казалось значили для него больше чем живые, дышащие из плоти и крови.

Я снова посмотрел на разнесённую сторожку. Все выглядело так, будто здесь запущенный случай запертой академии. Зло вокруг. Я чувствовал его. Схватив за рукоять своей трости, я повернулся спиной к сторожке и направился через игровые поля к ярко-освещённому зданию школы.

Здание, должен признать, было великолепным - факт, который делал перемены в школе ещё болеенестерпимыми. Широкий размах восточного и западного крыльев встречался у центрального портика с его четырьмя колоннами с лепниной под греческим фронтоном. Через портик лежал центральный двор, или четырёхугольник, из которого, когда я подкрался ближе, доносились голоса.

Инстинктивно, я опустился на корточки. Я снял с головы свой цилиндр, сплющил его и схоронил его за своим пальто. Палец правой руки отщёлкнул стопор на трости, там в середине игрового поля, я скорчился во тьме и ждал.

Голоса становились громче, гудя монотонно, как раздражённый улей, в сочетании с навязчивым распевом.

Гони свинью! Гони свинью!

Разом последовали крики одобрения с площадки, и следом за ними, через мгновение, мучительный пронзительный вой ужаса.

Что во имя пламенных печей ада здесь происходит? Спрашивал я себя, сидя на корточках в неотступном напряжении во тьме.

Мне не пришлось долго ждать, чтобы узнать это.

Внезапно одинокая фигура выстрелила из-за колонны портика и выбежала на игровое поле, несясь так быстро, будто ноги сами гнали её. За ней, визжа и ухая словно орда обезумевших демонов, припустила толпа.

Некоторые задрали вверх факелы, заливая их мерцающим жёлтым светом всю эту кипящую массу. Некоторые размахивали битами и дубинками; некоторые орудовали остатками ножек столов и кусками разбитых парт. На паре из них виднелись богатые головные уборы из перьев. Другие нацепили одеяла и шторы на свои плечи, словно плащи. Все были решимости загнать свою добычу.

Фигура, рыдая и всхлипывая от ужаса, погрузилась во тьму игровых полей, и я отпрянул, когда она припустилав мою сторону. Разом, с глухим плюхом, человек споткнулся и упал, развалившись на дерне. Я шагнул вперёд и подхватил его под руку, помогая ему подняться на ноги. Он повернул ко мне свое перепачканное в земле лицо, его глаза выпучились от ужаса.

Это был тот судья, Мистер Криппс.

Его потресканные губы приоткрылись. Помоги мне, умолял он шершавым шёпотом. Помоги ... мне ...

Гони свинью! Гони свинью!

Дикие крики преследующей толпы подтолкнули Мистера Криппса обратно к действию. Он метнулся мимо меня, устремляясь в черноту в направлении школьных ворот и обещания побега. Его преследователи отстали недалеко. Я снова опустился на колени, прячась в темноте, пока они проносились мимо.

Я почувствовал тепло от пылающих факелов и запах горящих тряпок. Я увидел размытые взмахи оружия, и услышал вопли ивизги, что едва ли были человеческими.

Одна фигура, завёрнутая в длинную полосатую штору, уронила заострённую ножку стула и присела, чтобы поднять ее из грязи. Занавеска спала с плеч. Я разом узнал его по округлому краснощекому лицу и всклоченным волосам на голове ...

Сидни Младший, пробормотал я себе под нос.

В следующее мгновение, он стиснул ножку стула и бросился догонять остальных, присоединяя к воплям свой высокий лай. Я подумал о том, как его отец читал то письмо из академии, и подумал, что бы сказал самый гордый отец в целом мире если бы увидел сейчас своего сына.

Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста! услышал я жалобные крики судьи, эхом разносящиеся над полем, и вторящие им ликующие завывания его преследователей. Охотники очевидно загнали свою дичь.

Стараясь держаться в темнотеза пределами мерцающего света факелов, я приблизился насколько осмелился. После дикого хаоса погони, охотники теперь работали тихо и методично. Я увидел блеск кожи и вспышки металла, яркие в лунном свете, когда один школьный ремень был затянут на шее Криппса, а другой на его запястьях, и оба были стянуты вместе. Пока они работали, индивидуальные визги и выкрики затихли, и их сменил новый распев.

Отвести его к голове! Отвести его к голове!

Распев был низким и действовал гипнотически, и я понял, что они все отвечают на его ритм. Те, что связывали учителя, действовали в том же темпе, те что смотрели, раскачивались из стороны в сторону, как метрономы. Лишь один, кто не следовал гипнотическому ритму, был сам Криппс, который отчаянно дёргался, пытаясь вырваться на свободу - не то чтобы это принесло ему хоть что-нибудь хорошего.

Сначала тихий, распев становился всё громче.

Отвести его к голове! Отвести его к голове! Отвести его к голове!

Нет! вскрикнул Мистер Криппс. Нет, ради любви ко всему, что вы считаете священным, только не это! Позвольте мне уйти, я молю вас! Позвольте мне уйти!

Никто не обращал на него внимания, пока они втаскивали его на ноги. Хотя его голос становился всё громче и громче, пока он не кричал уже истерически, он заглушался все разрастающейся зыбью распева.

Отвести его к голове! Отвести его к голове!

Что за образом зла был глава этого заведения, директор, дирижирующий в этой запертой академии? размышлял я по мере приближения толпы.

Они шли нога в ногу, покачиваясь под ритм гулкого распева, эхом разносящегося по полю. В середине толпы,более не сопротивляющийся, шёл Мистер Криппс. Он двигался послушно, опустив голову, и его глаза смотрели в землю, никому больше не требовалось дёргать его или тащить за связывающие его поводки.

Охотники, загнавшие свою дичь прошли мимо меня, прячущегося в темноте. Как только это произошло, я подхватил занавесь, спавшую с плеч Сидни Младшего, накинул её на себя, и пристроился сзади к марширующему параду. Они продолжали скандировать.

Отвести его к голове! Отвести его к голове!

Предчувствие зла, которое охватило меня едва я перелез врата Грэссингтон Холл, на этот раз крепко схватило меня и более не отпускало. Я подумал о прекрасной Мей Линг, ожидающей меня, чтобы преподать мне очередной урок инчидо. Какой далёкой теперь казалась мне та прачечная, когда я следовал по пятам толпы, направлявшейся в школу.

От головы и до мозга костей,я знал, что нечто ужасное разворачивается в этом месте. Но что именно, я мог лишь догадываться. Но шагая через портик в четырёхугольник замощённой площадки, я знал также, что должен это выяснить.

Глава 9

Голос толпы заполнял внутренний двор школы, пока ребята гремели каблуками по брусчатке - с вашим верным слугой держащимся позади, завёрнутым в рваную занавеску, и пытающимся стать незаметным. Не то чтобы я старался уж очень сильно. Ученики казалось слишком заняты тем, что тащили учителя игры, не выпуская его из центра толпы охотников, чтобы замечать меня.

На дальней стороне площадки, за центральным фонтаном, огромный язык жёлтого света ламп высовывался на брусчатку из дверей главного входа школы.Толпа и их пленник направлялись внутрь через арочный вход. Я - за ними.

Я видел закрытые академии, где учителя удерживали своих учеников и я видел школьные бунты, где ученики противостояли учителям. Но тут всё было иначе. Школьные ворота были определённо заперты, но внутри, казалось ученики верховодят. Но опять же, если верить распеву, директор все ещё во главе этого всего.

Это не имело никакого смысла.

Когда ученики толпой ввалились в главный коридор школы, я обнаружил, что меня затолкали в середину бурлящего круговорота, и я потерял из виду Мистера Криппса. Вглядываясь в море подпрыгивающих голов, я заметил старших мальчиков, с перьями на голове, направляющих остальных.

Дом Цапли! выкрикнул один из них, голосом столь же пронзительным сколь и авторитетным. Вернитесь в общежитие.Дом Орла на дежурство ...

Это был Томпсон, мальчик, который был ранен тогда на поле Пятёрки Фэрроу - хотя в своих изумрудных перьях и с разрисованным лицом, он выглядел так, будто он был скорее в джунглях, а не в школе. Угрюмо выставив челюсть и сверкая глазами, он вытянул руку и указал по коридору.

Дом Сокола, отведите пленного к голове!

Передо мной, бушующая толпа начала дробиться, разбредаясь в разных направлениях, часть мальчиков повели Мистера Криппса по коридору в направлении кабинета директора.

К голове! К голове! скандировали они, их голоса заглушали мучительные крики незадачливого судьи.

Я должен был думать быстро. Здесь посреди коридора я выделялся как столярный выступсо шторой ли без шторы. Глянув влево, я заметил фигуру Сидни Младшего, направляющегося к лестнице, вероятно, с другими членами Дома Цапли. Возможно он сможет пролить свет на происходящее, подумал я, пристраиваясь рядом с ним.

Наверху лестницы, нам пришлось проделать путь вдоль широкого коридора, прежде чем выйти на второй пролёт, где нас встретил более узкий коридор, залитый мерцающим светом газовых ламп. Мы брели единой компактной группой, наши шаги эхом разносились по коридору. По бокам его виднелись двери, каждая с номером по центру панели, и когда ученики достигали своей комнаты общежития, они откалывались от группы, расходясь по комнатам.

Я приклеился за покатыми плечами сына торговца углем. Когда он свернул налево в Комнату 12, я последовал за ним.

Тёмная комната общежития была длинной и узкой, с маленьким, забранным решёткой окномв наклонном потолке. Двенадцать кроватей были втиснуты в клиновидное пространство, шесть по одну сторону комнаты, и шесть по другую. Место вероятно некогда было опрятным - даже уютным. Но теперь больше нет. Пол был усыпан постельным бельём и одеялами, и по всей поверхности густо покрыто перьями из разорванных подушек.

Сидни - переставляя свои ноги вялой походкой лунатика - прошёл к своей кровати и тяжело опустился на железной край сетки. Я шагал за ним, и присел на противоположной стороне. Я смотрел на него. В тусклом свете из коридора я мог видеть, что его лицо выглядело бледным и напряжённым. События этой ночи видимо сказывались.

Сидни, позвал я. Он поднял взгляд, выражение замешательства прошло по его пухлым чертам, когда его глаза встретились с моими. Сидни, это я, Барнаби Гримс. Угольный двор твоегоотца. Помнишь?

Отец, прошептал он тихо. Отец ... Слёзы навернулись на его глаза.

Сидни, настаивал я, что происходит? Что вы там делали на игровом поле ... ?

То, что голова сказал нам делать, сказал он, голосом низким и безэмоциональным, пялясь немигающим взглядом в пустоту.

Директорсказалвам охотиться на учителя? спросил я. Но почему?

Потому, что так сказал голова, ответил он твёрдо.

Я подумал о моих собственных встречах с Архимедом Барнеттом. Он казался таким приветливым, таким добродушным, думающим об интересах своих подопечных.

Как я мог так ошибиться?

Сидни, сказал я, сбрасывая с плеч рваную штору и залезая в карман своего жилета, чтобы вытянуть карандаш и блокнот, ты должен написать записку своему отцу. Расскажи ему, чтоздесь происходит. Я доставлю её ему лично-

Но тут раздался крик снаружи, Гаси свет! Лампы в коридоре потухли и общежитие погрузилось во тьму. Вокруг раздался шелест валявшихся на полу одеял и скрип пружин, когда обитатели комнаты 12 забирались в свои кровати в полной темноте.

Странно для школьного общежития, не было никаких обычных перешёптываний или хихиканья украдкой, обычно сопровождающих отбой. Просто неземная тишина, и вскоре за этим, ритмичное дыхание спящих. Если я попытаюсь шататься вокруг в этой непроглядной темноте, понял я с внутренним стоном, я рискую что-нибудь сбить, наделать шуму и привлечь к себе внимание - и что ещё вероятнее, свернуть себе шею в процессе.

Письмо Сидни могло подождать. Оставалось только устроиться и ждатьхолодного рассвета. Натянув на себя скинутую ранее штору, я сел, откинувшись спиной на стену между кроватью Сидни и соседней с ним - и стал ждать.

Я должно быть задремал, потому что следующее, что я помню был голос, звучавший у меня в ушах, вкрадчивый и коварный.

Поднимайтесь, мои дети, сказал он. Поднимайтесь и готовьтесь.

Я открыл глаза. Свет раннего утра струился через решетчатые стекла. Я огляделся, ожидая увидеть там кого-нибудь, того, кто говорил - старшего студента, может быть, или одного из учителей. Но там не было никого.

Поднимайтесь, мои дети, продолжал голос. Поднимайтесь и готовьтесь.

Я явно не был единственным, кто это слышал. Вокруг меня, другие дети в комнате выбирались из своих кроватей, тёрли сонные глаза и уже начали вытекать через дверь. Я повернулся к младшему Сидни, надеясь, что по крайней меретеперь мы сможем написать записку его отцу.

Не тут то было. Мальчик уже поднялся и послушно шлёпал за остальными к двери.

Сидни, прошипел я. Сидни ...

С тем же успехом я мог говорить это самому себе. Я поймал его за плечо, но он стряхнул мою руку, как мокрая собака отряхивается от воды из канала.

Неохотно я последовал за Сидни и моими компаньонами по комнате обратно по коридору и вниз по ступеням. Я был голоден - мой живот ворчал громче, чем прачки в дождливый понедельник. Но когда мы спустились по лестнице, там не было никаких признаков завтрака и старшие студенты торопили нас к аудиториям.

Стройся, Дом Цапли! ревели они, их слова эхом разносились по коридору.

Большинство из них носили плюмажи из перьев, другие же, любопытно, былиодеты в одежды учителей - белые лабораторные халаты, твидовые куртки с заплатами на локтях, шляпы с плоским квадратным верхом и хлопающие мантии. Все они были вооружены. Под своим плащом из шторы, я стиснул рукоять своей трости-шпаги и держал голову низко опущенной.

Дом Сокола к западным аудиториям! Дом Цапли на площадку!

Я пристроился за Сидни младшим и его приятелями, когда они последовали наружу, мимо строя надзирающих старших с перьями на головах. Я почти минул их, когда последний из них наклонился вперёд, схватил меня за руку и притянул к себе. Это был Томпсон - но он изменился. То более не был мой энергичный провожатый, который показывал мне кабинет директора в мой первый визит сюда. Сейчас, его лицо было жёстким, глаза блестели и челюсть была яростно стиснута.

Ты кто? потребовал он. Я не узнаю твоего лица.

Я? сказал я, холодно встречая его взгляд.Я Гримс. Гримс меньший.

Его глаза продолжали буравить меня.

Я однажды подменял тебя на поле Пятерки Фэрроу, сказал я ему.

Я заметил вспышку узнавания, или воспоминания, мелькнувшую по его нахмуренным чертам. Он отпустил меня, но я знал, что у него остались подозрения. Пристраиваясь обратно, я чувствовал его пронзительный взгляд на своей спине, пока я двигался на площадку.

Я обнаружил, что мы направляемся к западному крылу. В нём располагались учебные аудитории на первом и втором этажах, с дверями ведущими либо на балконы либо на саму площадку во дворе школы. Украшенные водоотводы с их гротескными горгульями , бронзовые и каменные статуи, охраняющие каждый вход, и розы и плющь обвивающие каждое из окон, делали здание достойным помещичьего дома. Хотя, подобравшись ближе, треск и грохот разбиваемого дерева напомнили мне, что это не дом герцога,а школа в смятении.

Разом огромный шкаф тяжело приземлился на брусчатку слева от меня с громкимбабах!Весёлые выкрики и смех донеслись сверху и я посмотрел на полдюжины мальчишек, стоящих на балконе второго этажа, глядя вниз, усмехаясь. Мгновением позже, раздался очередной громкий удар, когда классная доска была выброшена с соседнего балкона, и она разлетелась, ударившись о землю схрусть!

Вскоре воздух кипел от летящего дерева, вроде стульев, скамеек и парт, шкафов и панелей обшивки, и даже половиц, бесцеремонно выбрасываемых на брусчатку четырехугольника. Некоторое время мальчики на площадке ждали.

Стройте, пришёл вкрадчивый голос, где-то у моего уха.

Вокруг меня, мальчики Дома Цапли начали собирать обломкимебели и таскать их в центр площадки.

Стройте, настаивал голос.

К своему удивлению, я обнаружил, что сам присоединился к лихорадочной работе. Я шатался взад и вперёд, таская хлам с остальными мальчиками, стаскивая разбитые доски и скамьи к центру площадки, и помогая сооружать из них высокую структуру. Со своими навыками хайстекинга, для меня было просто взбираться наверх по растущей куче - подтягивая сломанную дверь, фиксируя ножкой стула - обеспечивая, чтобы формирующаяся пирамида росла высокой и стабильной.

Выше, подгонял нас голос. Выше.

Лишь когда я вернулся за очередной порцией обломков и случайно взглянул в окно напротив, где маячило лицо, я пришёл в чувство. Лицо принадлежало пожилому мужчине. Он стоял сгорбившись, со впалыми щеками и диким взором - но явно был учителем своего рода.

В следующий момент, он внезапно скрылся из виду ...

Это должно быть была учительская, подумал я. Возможно учитель и его коллеги смогут предоставить мне некоторые ответы. Я решил нанести им визит.

Будто случайно осмотревшись, я улизнул вокруг западного крыла, держась в тени. В конце здания я обнаружил грубую каменную стену, по которой я полез наверх, обдирая колени и руки. Стоня от усилий, я влез на скат крыши. Я надеялся там есть окно для дневного света, но был разочарован, наткнувшись на сплошной настил черепицы.

Я обогнул конёк крыши и спустился по скату на другой стороне. Оттуда можно было спуститься по водостоку - зыбко раскачивающемуся - пока яне нашёл небольшое окно, оставленное приоткрытым.

Сделав последнее усилие, я втащил себя внутрь маленькой кладовой, судя по пыли и паутине, редко используемой. Я осторожно отпер дверь и выглянул в центральный коридор. Сначала в одном направлении, затем в другом.

В какую сторону? пробормотал я.

И затем я увидел это - позолоченную табличку на двери напротив.УЧИТЕЛЬСКАЯ, прочитал я. Я выбил приз.

Снова проверив, что на горизонте чисто, я метнулся к двери и подёргал ручку. Дверь была заперта. Почему то я не был удивлён. Я вытянул отмычку из четвёртого кармана своего жилета, и осторожно вставил её в замок.

Слева послышались голоса. Один из них звучал похоже на голос Томпсона. Я застыл. К моему облегчению, мгновением позже голоса затихли вдали.

Щёлк.

Замок поддался. Я повернул ручку, толкнул дверь и шагнул в комнату. Внутри, со связанными руками и ногами, находилось двадцать учителей, сидя на полу, в окружении остатков того, что некогда было фешенебельными креслами и столами. Было похоже на последствия урагана в салоне первого класса океанского лайнера и я будто смотрел на выживших в кораблекрушении.

Они повернули ко мне широкораскрытые глаза - полные скорее страха и тревоги, чем надежды на освобождение.

Все в порядке, попытался я заверить их, стягивая свою маскировку с плеч и являя свету жилет и трость. Я нездешний. Я не из школы. Я переводил взгляд с одного на другого. Может кто-нибудь сказать мне, что здесь происходит ... ?

Я замер, внезапно заметив, лежащего у моих ног и пялящегося на меня невидящим взором, поскуливающеготреснутыми губами, заляпанного грязью тренера-судью, Мистера Криппса.

Ч-что с ним случилось? спросил я.

Высокий, с носом крючком учитель, чьё лицо я заметил в окне, посмотрел на меня. Он пытался сбежать, сказал он, тревожно сглотнув. Они ... они ... отвели его к голове.

Глава 10

Следуйте за мной, Дом Сокола! раздалась команда прямо у дверей. Я был беспомощен. Я отпер дверь отмычкой - и оставил её незапертой. Как только это обнаружат, это обстоятельство тут же выдаст меня. Я прыгнул вперёд, выхватывая из карманажилета отмычку и тыча ей в замочную скважину.

Дайте мне ключи, старший Симмондс.

Моё сердце колотилось в груди тяжёлым молотом. Голос старшего студента был всего в нескольких дюймах от меня. Лишь тонкое полотно двери разделяло нас.

При звуках приказа, раздалось звяканье ключа на цепочке. Я быстро провернул отмычку, надеясь, что никто в мире не слышал предательский клик, и вытянул ее из замка - и не на мгновение слишком рано. Немедленно, старший студент в коридоре сунул свой ключ в замок с другой стороны двери и повернул ...

Отпрыгивая от двери, я нырнул вниз, прячась за перевёрнутым креслом у окна. В следующее мгновение, дверь распахнулась, ударившись о стену с громоподобнымтреск(ом)!

Вы все, встать! гавкнул старший. У головы есть для вас работа.

Встать! крикнул второй, и из своего укрытия я услышал тяжёлый удар - самодельная дубинка илибулава - о шкаф, и жалобный треск дерева.

Последовали вздохи и стоны, когда связанные учителя, покачиваясь, пытались подняться на ноги. Один из них что-то пробормотал себе под нос.

Без разговоров! проревел первый студент. Отвести их в птичий зал.

Последовал топот, когда мальчики ввалились в комнату.

Что с этим? спросил один из них.

Что, Криппс? спросил старший. Оставь его. Он не в состоянии идти в любом случае.

Мальчики неприятно расхохотались. Я нашёл их равнодушие к страданиям учителя глубоко шокирующим.

Вы, стадо! Пошевеливайтесь! снова прозвучал голос старшего. Голова теряет терпение!

Когда шаги и голоса удалились, я украдкой бросил взгляд из-за обломков кресла. Последняя пара учителей - обаэскортируемых с обеих сторон мальчишками, которые злобно подталкивали их своими выломанными из мебели дубинками - скрылись за дверью. Высокий студент с рыжими волосами и голубым плюмажем на голове, который был замыкающим, потянул за собой дверь.

Секунда, и дверь с шумом захлопнулась за ним. Я подождал ещё немного, затем выбрался из-за кресла, и увидел сидящего на полу Мистера Криппса, смотрящего в окно безжизненным обречённым взглядом. Непохоже было чтобы он заметил хоть что-то из только что происходившего здесь.

Эй, позвал я, мягко протягивая ему чашку воды из кувшина. Выпейте.

Он казалось не слышал и не видел меня, и когда я поднёс чашку к его растрескавшимся губам, вода просто полилась струйкой по его подбородку. Безнадёжно. Учитель был все равно что одно из тех набитых чучел птиц, которые я видел у директора школы - пустой...Я ничего не мог для него сделать.

Я передёрнулся. Я сомневался, что хотькто-нибудьмог сделать для него хоть что-то.

Учителей вели в птичий зал и я намеревался последовать за ними, но на безопасном расстоянии. Я лично не намеревался быть отосланным к главе школы. Стиснув рукоятку трости, я выбрался в коридор.

Я услышал удаляющиеся шаги и звуки протестов и просьб учителей, утихающие вдали.

Пожалуйста, Ридли, просил один. Остановите это безумие. Вы же хороший парень в сердце ...

Моррисон! донёсся голос другого. Ещё не слишком поздно. Освободите нас, и мы сможем поговорить об ...

В конце коридора я заметил через большое окно как там, снаружи, на прямоугольной площадке, мальчики домов Цапли и Орла трудились над пирамидой из обломанных деревяшек.

И что за пирамида это была!

Её четыре грани представляли собой ряды грубых ступеней, поднимающихся к плоской платформе на вершине, почти той же высоты, что и линия крыш вокруг четырёхугольника. Окружающие классные комнаты вероятно оголены полностью, чтобы сотворить такую кучу обломков.

Впереди, ряд учителей, в окружении охраны вели вверх по отдельной лестнице - той, что я помнил по своему прошлому визиту, вела в зал птиц директора. Старшие студенты били своими дубинками и орали на злополучных учителей, которые продолжали умолять об освобождении.

Голова сказал, "Не разговаривать!" Спешите, время дорого!

И затем, за моей спиной, я услышал шум, который заставил моё сердце подпрыгнуть к горлу. Я развернулся, выхватывая трость из-под плаща, и обнаружил, что смотрю на разгорячённого и липко-выглядящего Сидни младшего. Он карабкался вверх по лестнице с саквояжем под мышкой и плетёной корзинкой в другой руке.

Помоги, прохрипел он, хватая ртом воздух, пихая мне в руки корзину.

Я подхватил её и последовал за Сидни, который был краснее обычного, даже тогда, когда таскал обломки мебели на площадке, его льняные волосы прилипли к вискам от пота.

Что там? спросил я.

Он нахмурился. Швейная корзина кастелянши, конечно, он задыхался. Голова хочет её в птичьем зале. Немедленно. А это - он ткнул освободившейся рукой в саквояж - остальная часть её пряжи. Пошли! Мы должны поспешить, голова говорит ...

Я топал за ним по коридору, мимо большого окна, мы повернули на лево и вверх по лестнице к птичьему залу. Я припомнил как был там последний раз. Директор настаивал, что там непозволительно бывать мальчикам одним, без сопровождения - и вот мы с Сидни спешим туда одни по его неотложному требованию.

Ничего в этом школьном бунте не имело смысла.

Путь к птичьему залу нёс все те же следы хаоса разрушения, которым были поражены остальные части школы. Ковёр на полу был разорван; картины по стенам разбиты в пух и прах. Что до самой двери, ведущей в зал, дерево вокруг ручки было массой зазубренных щепок, где замок был выбит.

Сидни постучал. Разбитая дверь отворилась со скрипом, и Томпсон стоял там, руки на бёдрах, с нетерпеливым выражением на лице.

Он сказал поспешить, указал он. Время дорого.

Я пришёл так быстро, как только смог ... начал Сидни, слёзы брызнули у него из глаз.

Игнорируя его, Томпсон указал в комнату.

Если коридор был повреждён непокорными учениками Грэссингтон Холла, то любимый птичий зал директора был почти разрушен. Без исключений, стеклавсех до единой витрин были разнесены, и теперь валялись осколками на полу, превращая его в поверхность замёрзшего озера, которая хрустела под нашими ногами.

Положите их там! скомандовал Томпсон, указывая к окну в дальнем конце длинной узкой галереи.

Мы сделали, как он сказал. Я держал голову опущенной низко и туго завернулся в свой шторный плащ, тут воспользовался возможностью оглядеться вокруг.

Внутри разбитых витрин на полу сидели учителя. Перед ними высилась гора птичьих тушек, сорванных со своих креплений; рядом стояли мешки с перьями. Каждая из птиц, некогда столь любовно набитых и описанных на табличках и привинченных на свои крепления воссоздающих свойственную им среду обитания, были теперь систематически ощипаны.

Ближайший ко мне учитель сидел в сцене джунглей, дёргая перья изкрасно-зелёного попугая. Его скорчившийся сосед ощипывал утку. Нос крючком, с которым я разговаривал в учительской сидел теперь на корточках в бежевой хаки саванне, его голова была низко опущена пока он выдёргивал розово-лососёвые перья из гигантского фламинго с отчаянием одержимого.

"Быстрее!" говорит голова. "Быстрее!" поторапливал рыжеволосый студент, шагая между сгорбленными фигурами учителей, потрясая тростью.

Наряду с его голосом, я слышал в своих ушах ещё один. Быстрее, мои дети, шептал он нетерпеливо. Работайте быстрее!

Словно в ответ на это, рыжеволосый обрушил серию диких ударов на плечи беспомощных учителей, которые стонали и жалобно скулили. Я почувствовал кровь, бросившуюся мне в лицо, и сделал шак к забияке, только чтобы почувствовать руку на плече.

Ты! Гримс меньший, не так ли?

Я повернулся, встречая подозрительный взгляд Томпсона.Собери перья и отнеси их к сшивателю плащей.

Он кивнул через зал. Я проследил за его взглядом.

Там, в центре хаоса, маленький белокурый ученик в очках в тонкой оправе и огромном не по размере фартуке, увешанном иглами всех форм и размеров, усердно трудился над тем, что выглядело при первом взгляде огромным ковром из перьев.

Я наклонился за сумкой полной экзотических перьев, недавно сорванных с того, что некогда было розовоногим аистом с болот Окавандии, согласно табличке на витрине. Протиснувшись мимо Томпсона, я двинулся по битому стеклу к миниатюрному ковровщику.

Я смотрел сверху вниз на парнишку, чьи проворные пальцы шустро мелькали туда и сюда размытыми движениями, теперь я видел, что то, над чем он работает, не было ковром. На самом деле, тыча иглой будто безумныйдятел, он нашивал перья на грубо-нарезанные квадраты тёмной материи - ранее бывшей сценическими занавесями судя по их виду.

Их там было всего двенадцать, и мальчик работал с феноменальной скоростью, вроде кого-то одержимого. Я бросил сумку с перьями рядом с ним, и он схватил горсть из неё и продолжил шить, не поднимая глаз. Я следил, загипнотизированный, как он добирается до нижнего ряда двенадцатого квадрата, только чтобы метнуться обратно к первому, и начать пришивать очередной слой перьев.

Что за безумная деятельность? изумлялся я.

А затем, раздался трубный рёв горна, эхом отражаясь по лестничной клетке. Вокруг меня, закружил громкий лай, когда мальчишки подняли головы и завыли.

Сидни оказался рядом со мной, облизывая губы. Еда! усмехнулся он.

Я внезапно почувствовал, насколько был голоден. Последнее что я ел, был Стовер Специальный, и случилось это больше чем сутки назад.Я так проголодался, что мог съесть ломовую лошадь извозчика в полной упряжи -иего карету впридачу ...

Старшие ожили, выкрикивая команды. Троим мальчикам было сказано собрать отрезы ткани с нашитыми на них перьями и спустить их по лестнице вниз. Ещё дюжина - во главе с двумя старшими - отправилась возвращать учителей в их комнату. Остальные из нас получили инструкции отправляться в обеденный зал.

Голова сказал, "Наслаждайтесь!" Вы хорошо поработали! восклицал рыжеволосый студент.

Вниз я спускался, на фоне всплеска воплей и улюлюканья учеников, все очевидно были голодны не меньше, чем я. Двери в столовую распахнулись настежь при нашем приближении, протиснувшись в проём дверей среди прочих, я обнаружил себя в огромной тёмной комнате с деревянными панелями по стенам и массивными балками перекрывающими высокий сводчатый потолок у нас над головами - хотя, полностью очищенной ото всяких столов и скамей.

Вероятно, подумал я, вся мебель была разбита, чтобы использоваться на строительстве пирамиды во дворе школы.

Всё больше мальчиков прибывало, шум в столовой нарастал. Вой, гавканье, вопли и рычание, они звучали более похоже на оголодавших гончих, чем на голодных школьников. Внезапно двери в дальнем конце распахнулись. Внутри столовой, толпа отхлынула, оставляя свободным полуостров от входа в столовую до центра зала. Вокруг меня, лающие мальчики вытащили короткие, острые ножи из-за ремней, и взметнули их в воздух, пока их крики превращались в кровожадный вопль, от которого стыла кровь в жилах.

Мгновение спустя, полдюжины старших, атлетического вида подростков появились в дверях. Они казалось несут нечто между ними, поднятое на своих плечах.

Разом - как они шагали вперёд - тишина опустилась на столовую, когда каждый из мальчиков задержал дыхание. Можно былорасслышать, как упало перо. Шесть мальчиков продолжали двигаться через зал, и когда они подошли ближе, я выглянул через вытянутые головы моих сотоварищей.

У меня перехватило дыхание, когда я увидел, что покоится на их плечах, это было тело убитого оленя, его голова свешивалась с одной из сторон, и кровь капала на пол с ужасной рваной раной на шее, из которой торчали две оперенных стрелы. Добравшись до центра столовой, они опустили носилки с уханьем и отступили, когда туша упала на пол с глухим стуком .

Опустив глаза, я услышал шепчущий голос, Пиршество готово, мои дети. Празднуйте.

В следующий момент, тишина в громадном обеденном зале разбилась на две сотни голосов, пронзительных криков, алчущих крови. Мальчики вокруг меня рванули вперёд, с поднятыми ножами. Они напали на тушу, как стая маленьких диких животных,и начали рвать и терзать её своими ножами, ногтями и зубами. Полоски сырого мяса срезались с ещё тёплого тела оленя, и пол стал скользким от крови, когда школьники сражались за место, чтобы отхватить кусок.

Я отшатнулся, от рвущейся к телу оленя воющей и кричащей оравы. Те, кто уже срезал себе кусок плоти, позволили оттеснить себя в сторону. Они расползлись по углам, охраняя свою добычу от любого, кто пытался приблизится к ним, огрызаясь с рычанием и рубя воздух своими ножиками - дети у туши менялись, новодобравшиеся резали и погружали в тушу окровавленные лица, отхватывая свою часть мяса.

Высвобождаясь из этой тошнотворной толпы, я отступал к дверям столовой. Моя голова кружилась; лоб стал мокрый и липкий. Меня всего трясло, и мне нужно было время подумать и прийти в себя.

Отбросив всякую мысль о письме от Сидни, или кого-либо ещё, я понял, что должен выбираться из Грэссингтон Холл и предупредить власти о творящемся здесь ужасе без промедления. Я осторожно отступал, оглядываясь через плечо, чтобы удостовериться, что никто не следует за мной, направляясь к воротам, когда нечто внезапно снизошло на меня.

Учителя по-прежнему оставались заперты в своей комнате.

Я не мог оставить их там. Не с безумием, накрывшем школу. Если мальчики способны кромсать и пожирать оленя, то что они способны сделать со своими беспомощными учителями?

Развернувшись на пятках, я поспешил обратно той же дорогой, которой пришёл. Я запрыгнул через разбитое окно на первом этаже, метнулся через руины опустошённой научной лаборатории и вверх по лестнице на другую сторону. Откуда-то позади меня, громким эхом, разносилисьпронзительные выкрики кровожадной толпы мальчиков, все ещё терзающих свой кровавый пир. Я двигался по коридору второго этажа, пока не добрался до двери учительской.

И лишь когда я сунул руку в карман за отмычкой, я понял, как сильно трясутся у меня руки. Цепляясь всеми пальцами за ткань кармана, мне удалось высвободить ключ - глубоко дыша в попытке успокоить мои расшатанные нервы - и вставить его в замок. Изнутри, я услышал голоса, внезапно поднявшиеся в панике.

Всё в порядке, пробормотал я. Это я, Барнаби Гримс ...

Я только успел повернуть ключ в замке, когда голос прошипел угрожающе позади меня.

Гримс меньший, мог бы догадаться ...

Глава 11

Гримс меньший, прорычал Томпсон. Я с самого начала присматривал за тобой ...

Я могу объяснить, начал я, тяня время, пока оценивал шансы.

Ситуация выглядела не хорошо. Один я и двенадцать их. Никаких шансов на честную борьбу. Я потрогал свою трость-шпагупод своим плащом - зная, какие ужасные повреждения я могу наделать её лезвием.

Но нет. Я не мог пролить кровь. Что бы в них не вселилось, они всё ещё те же школьники, в конце концов. Должен был быть другой путь ...

Я просто проходил мимо, сказал я, когда услышал какой-то шум внутри. Я подумал, что учителя пытаются сбежать, так что я решил, что должен проверить-

Взять его! прошипел голос, у моего уха.

В следующий момент, Томпсон со своими приятелями рванули ко мне как аутфилдеры (* игрок обороны, в данном случае с битами для подсечек) в Пятёрке Фэрроу. Они были быстры, но я быстрее. Я ли не изучал древнее искусство инчидо с моим прекрасным учителем, Мей Линг, всё лето? Теперь Путь Серебристого Тумана пришёл мне на помощь.

Я прыгнул вправо, через пустоту между Томпсоном и крупным рыжеволосым студентом рядом с ним. Упав на колени,я опрокинул высокого, плотно-сбитого парня в малиновых перьях, подбиравшегося ко мне сзади, и оттолкнул ещё пару, проскальзывая мимо них на коленях.

В следующее мгновение, я снова был на ногах, несясь по коридору, с ребятами в перьях, повисшими у меня на пятках, как стая разъярённых павлинов. Я свернул налево, затем направо - звуки шагов позади меня эхом разносились по пустым коридорам. Я направлялся к лестнице, что вела вниз в фойе у главного входа.

Если мне удастся выбраться на улицу, у меня может появиться шанс, говорил я себе ...

Свернув за следующий поворот, я врезался в препятствие. Очевидно старшие студенты разделились. Шестеро находились позади меня. Но остальные - под предводительством Томпсона - обошли меня, и теперь направлялись ко мне от лестничной площадки, блокируя выход.

Я был окружен!

Я сдвинул защёлку на своей трости. Этотак просто - обнажить лезвие ...

Нет! Снова я напомнил себе резко. Они школьники. Я не могу ранить их!

Взять его! шипел голос.

Передо мной, трое студентов придвинулись ближе, плотно сжавшись, их молотки покачивались в классическом взмахе под колени, пока трое оставшихся позади прикрывали их спины. Мистер Криппс хорошо выдрессировал свою команду, подумал я, с горькой иронией. Позади я ощущал приближение ещё троих студентов с битами.

Раз ... два ... три ... отсчитал я про себя.Сейчас!

Я подпрыгнул высоко в воздух, кувыркаясь через голову, широко взмахивая своей тростью. Подо мной, шестеро студентов косили друг друга под лодыжки, пока моя трость била их по головам. Они покатились, как крашенные кегли в ярмарочной интермедии, пока я приземлялся на ногии пятился, отступая к балюстраде, что обегала лестничную площадку.

Внизу, в холле, мальчики выбегали из столовой со своего ужасного пиршества, задирая любопытные лица в разводах крови к происходящему у лестницы. Передо мной Томпсон и пятеро оставшихся студентов переступили через своих стонущих коллег и приблизились, готовые убивать.

Эй, я не хочу драться с вами, просил я. Позвольте мне уйти, прежде чем станет слишком поздно и кто-нибудь будет сильно ранен ...

С тем же успехом я мог разговаривать сам с собой. Их лица были масками, глаза мертвы и безэмоциональны, будто они были мраморными статуями.

Рыжий дико махнул своей битой слева, целя мне в голову, пока двое других атаковали справа, своими молотками на высоте голени. Я отпрыгнул назадот удара Рыжего, выставив локоть, который поймал его в горло, лягая в то же время двоих справа от меня. Каблук моего ботинка врезался в их лица, одно за одним - и все трое студентов опустились на колени, булькая и хватая ртами воздух. За ними, двое оставшихся компаньонов Томпсона колебались, пока я отчаянно размахивал в их направлении своей так и не расчехлённой тростью.

Ещё не слишком поздно- начал я.

Внезапно, с горловым, звериным рёвом ярости, Томпсон припустил ко мне, его лицо превратилось в маску чистой ненависти. Инстинктивно, я шагнул в сторону и поднырнул, приседая.

Томпсон - крутя руками и не в силах остановиться - пролетел мимо меня и через балюстраду, в огромный проём, ведущий до холла у главного входа. С резью в животе, я выглянул через перила, как раз вовремя чтобы заметить взгляд полный панического испугамелькнувший на его лице, когда он падал.

В следующее мгновение, раздался болезненный хруст, и я заставил себя не отводить глаз. Там, на мраморном полу фойе, лежало сломанное тело Томпсона - руки вывернуты, ноги скручены, вокруг головы расширяющееся гало тёмно-красной крови.

Слишком поздно я услышал свистящий шум рассекаемого воздуха за спиной, и почувствовал тяжёлый удар по затылку. Мгновение шока и боли.

Затем ничего ...

Когда я очнулся, меня бесцеремонно волокли за ноги вниз по лестнице двое студентов. Руки мои были грубо стянуты, трость пропала и моя голова болезненно стукалась о каждую ступеньку, пока мы спускались. Внизу, в холле, меня поставили на ноги и потащили мимо тела Томпсона, лежащего на полусломанной марионеткой в бассейне крови.

Возможно самое жуткое в этой отвратительной сцене было повседневное равнодушие к его телу слоняющихся вокруг мальчиков. Что-то было очень неправильно в Грэссингтон Холл, говорил я себе. пока студенты с перьями на головах толкали меня по отделанному деревянными панелями коридору. Какая-то злобная инфекция поразила это место, превратив тех мальчиков в диких зверей, невосприимчивых к страданиям.

Но кто ответственен за это?

Мы остановились. Я поднял затуманенный взор на пластинку, привинченную к тёмному дереву двери - одно слово, витиеватыми позолоченными буквами.

ДИРЕКТОР

Первое, что поразило меня, это запах. Это был необычный пьянящий аромат, вроде смеси формальдегида и задутой свечи, что застрял у меня в горле и заставил кружиться голову. Запах казалось исходит из одного источника, курительной масляной лампы, что стояла в центре стола рядом с чернильницей и гусиным пером. Скудное её оранжевое свечение казалось больше бросало тени, чем давало свет.

За столом виднелась высокая спинка кожаного кресла, повёрнутого к стене, на которой в позолоченных рамках висели сертификаты и грамоты директора. Стекла в рамках были треснуты и сертификаты разорваны - но я всё ещё мог разобрать печать одного из старейших университетов у букв, составляющих имя директора школы.

Архимед Барнетт, BA (с отличием), MA, MRSA.

Сощурив глаза я рассматривал сертификаты, когда кожаное кресло медленно повернулось, выявляя очертания фигуры директора, уродливо трансформировавшегося. Его одежда была в пятнах крови и, местами, разорвана на полоски, будто его царапали когтями дикие хищные птицы. Щёки запали, волосы слиплись, кожа стала желтоватой, восковой и в синяках.

Его глаза уставились в мои, глубоко провалившиеся, с тёмными кругами под ними и полные муки. Его очки были свёрнуты набок, линзы разбиты, свисая с одного уха как некое варварское украшение. Не то чтобы это имело значение, когда Архимед Барнетт пялился сквозь меня загнанным невидящим взором.

Что я наделал? Что я наделал? бормотал он снова и снова, слюна стекала из уголка его рта.

Не думаю, что он даже заметил моё присутствие в комнате. Что бы не вызвалоего вздрагивания и дёрганья, это был его внутренний ужас, который лишь он один мог видеть.

Мои дети, бормотал он, шершавым словно тёрка голосом. Мои дети. Он дёрнулся. Мои бедные, бедные дети ... Слёзы навернулись на его глаза и покатились по щекам, оставляя змеиные извивы на его засаленном лице. Что я наделал?

Сюда, пришёл шёпот, у самого моего уха.

Пришёл мой черёд дёрнуться, когда я уставился мимо директора в дальнюю часть его кабинета. Там была вторая дверь.

Она медленно отворилась, будто приоткрытая невидимой рукой, приглашая в скрывающуюся за ней маленькую комнату. Там располагалась личная библиотека директора, по стенам виднелись полки с книгами, затянутыми в кожу. Запах, который встретил меня, когда я впервые попал в кабинет теперь усилился.

Вопреки себе, я качнулся коткрывшемуся проёму и шагнул внутрь. На стене передо мной и книги и полки, на которых они прежде стояли, были удалены, и теперь их останки формировали грубую пирамиду с плоским верхом - миниатюрная версия огромной пирамиды, что мальчики конструировали снаружи на площадке.

По ступеням пирамиды мерцали светом небольшие свечи, и чернильницы - теперь заполненные чем-то источающим кислый запах ладана, чей дым клубился в воздухе и наполнял кабинет пьянящим туманом. У основания пирамиды, лежали кости того, что я принял за прошлые дикие школьные обеды: рогатые черепа и выступающие клети рёбер.

Но не это приковало мой взгляд. Нет, что меня заставило резко выдохнуть и инстинктивно попятиться назад это была штука на верху пирамиды ... гняздящаяся меж мягкой перины из перьев ...

Изумрудный череп.

Он был покрыт осколками полупрозрачного зелёного камня - нефрита, может быть, или малахита - каждая частичка искусно вырезана и прикреплена на место. Каждая часть черепа - далеко выступающая челюсть, зубчатые ноздри, гротескные гребни через куполообразную макушку, даже длинные зубы, зафиксированные в некоей пародии на улыбку - были покрыты ослепительно зелёной облицовкой.

Сколь бы не была эта мозаика необычна, она была ничто по сравнению с пылающими глазницами, в которых горели два кроваво-красных рубина, нарезанные бесчисленными угловатыми гранями, что мерцали и поблескивали в танцующем свете свечей, глядя на меня в ответ.

Я не мог отвести глаз от этого ужасного малинового взгляда. Меня приковало к нему. Будто все мои силы отлили прочь. Мои ноги подкосились, дыхание стало резким и трудным, мою грудь спёрло, будто моё сердце сжало невидимым кулаком.

И, пока я заглядывал в рубиновые глаза черепа, они начали светиться внутренним светом, всё ярче и ярче, пока не сияли как два малиновых лазера прямо мне в глаза, заполняя мой взор пульсирующим кровавым светом. Затем, пришёл тихий мягкий шёпот.

Пади на колени передо мной, жалкий раб. Потому что я, шипел он, глава.

Глава 12

Это я, Катинкатапетль, изумрудный вестник тьмы, Хозяин подземного мира и Лорд хаоса. Ты принадлежишь мне ...

Голос шипел у меня в голове, каждое слово было пропитано тёмным и древним злом.

Я видел зеленеющие джунгли, гигантскую каменную пирамиду, вырастающую из них. Я был окружен огромной толпой, бормочущей с опущенными головами, перекатывающейся вперёд. И меня несло вместе с ними к подножию великой пирамиды и вверх по ступеням. Бормотание росло,становилось громче, возвышаясь до крещендо, пока меня затягивало наверх.

Катинкатапетль! Катинкатапетль!

Над головами, небо полнилось темнотой, кипящие тучи расползлись до горизонта словно чудовищное чернильное пятно. Я почувствовал ледяные пальцы, стиснувшие моё сердце и навалившийся на мою грудь сокрушительный вес, что я едва мог вздохнуть.

Катинкатапетль! Катинкатапетль!

Пение возносилось всё выше к оглушительному безумному визгу. Когда я почувствовал, что моя голова вот-вот взорвётся, хор замер и, в то же мгновение, глазницы изумрудного черепа вспыхнули ослепительно белым сиянием. Мгновение интенсивной жгучей боли - будто мою грудь вскрыли - и затем тёплая пернатая темнота окутала меня, и все, что я мог слышать, это биение чудовищного сердца, заглушающего всякую сознательную мысль.

Тумп! Тумп! Тумп!

Наши сердца бьются как одно, дитя Катинкатапетля, слуга Тьмы. Теперь, присоединись к остальным.

С этого момента, я воспринимал окружающее как в тумане, и у меня больше не возникало вопросов, что я видел или делал. Всё было так, будто я спал; единственная реальность, голос поверх звука бьющихся сердец.

Приготовьте жертву, мои дети, шипел голос. Время приближается.

Я спотыкаясь в трансе, двигался по коридору - стены то близко смыкались вокруг меня, то улетали в бесконечность в следующий момент - другие мальчики присоединились ко мне. Их лица были обмазаны краской. Грубое самодельное оружие сжато в кулаках с побелевшими от напряжения костяшками. Палицы. Цепы. Пылающие факелы ...

Но ничего из этого не казалось мне странным теперь. Всё это имело смысл. Мы были едины с Катинкатапетлем, Изумрудным Вестником Тьмы. Мы разделяли одно бьющееся сердце. Эхо распева ходило поплощадке. Целая школа собралась снаружи, каждый издавал ритмический крик, скандируя:

Катинкатапетль! Катинкатапетль ...

Имя уносилось с отливом и прибывало, словно музыка на ветру.

Сюда, шипел голос в моей голове, и я зашагал из наводнённого детьми коридора через открытую дверь слева от меня.

Резко хлопнула дверь. Я оказался в гардеробе. Одиннадцать старших - на головах уборы из перьев красных, фиолетовых, жёлтых и чёрных; украшенные перьями мантии шелестели и шуршали будто хлопали, и гротескные маски с клювами - повернулись ко мне.

Одевайся, моё дитя, скомандовал голос.

Пара грубых рук натянула мне на голову веер и повязала плащ на плечи - руки, которые, без чувства удивления, я догадался, были моими собственными. Я натянул маску с клювомна лицо, и почувствовал странный заряд силы и удовольствия, сделав это. Сердцебиение участилось.

Идите, мои кондоры! голос был почти ликующим. Время приходит ...

Я завис на шаг позади остальных, когда мы маршировали в такт сердцебиению, из гардероба и дальше по коридору на площадь.

Катинкатапетль! Катинкатапетль!

Распев становился гипнотически лихорадочным по мере нашего приближения. Раскачивающиеся мальчики отодвинулись, позволяя нам пройти. Мы шагали между ними к возвышающейся пирамиде из обломков мебели.

В воздухе витало какое-то странное чувство, тишина пала на двор школы. Несмотря на то, что солнце стояло высоко в небе, было неестественно холодно. Я слышал далёкий звук гавкающих псов, блеяньеовец и, хоть была только середина дня, большие стаи скворцов и воробьев кружили в небе будто выискивая себе насест на ночь.

Приблизьтесь, мои кондоры, прозвучала команда.

Мы взобрались по ступеням пирамиды, по разбитым комодам и треснутым столам. Пылающие факелы мерцали над головами. Горшки с ладаном испускали завитки дыма, едкого и ароматного одновременно. Наверху, одиннадцать побитых и перепачканных учителей съёжились на платформе, растерянные и ошеломлённые.

Время наконец пришло, прошипел голос. Время вечной тьмы, мои дети ...

Одиннадцать фигур в плащах из перьев впереди меня разошлись веером по платформе.

Ибо когда двенадцать бьющихся сердец предложат мне двенадцать невинных людей, моё правление вернётся. Солнце будет погашено и вечная тьма накроет землю ...Катинкатапетль будет править, мои дети!

Топот сердец в наших головах оживился от волнения.

Катинкатапетль! Катинкатапетль! скандировали школьники снизу.

Пусть тот, что был последним среди нас, будет первым, что принесёт мне жертву! прошипел голос.

Небо казалось задрожало от напряжения. Воздух внезапно похолодел.

Вырежь его бьющееся сердце! приказал древний голос, каждый слог сочился тёмным злом, что я не в силах был сопротивляться.

Надо мной луна медленно, но неумолимо скользила по диску солнца, погружая двор в ужасающий сумрак. И по мере того, как свет угасал, таяли последние остатки моей воли к сопротивлению. Я ничего не мог с собой поделать. Это было полное затмение, которым мой друг, ПиБи был так взволнован. Я с нетерпением ожидал его тоже - оттуда, где я стоял прямо сейчас, оно казалось предвестником жуткого кровопролития.

Круг прячущихся в тени фигур стягивался, словно стая отвратительных стервятников вокруг большой плиты, что лежала передо мной. Их лица с выступающими клювами и их длинные шуршащие перья, дрожащие в жадном ожидании, пока их тёмные глазницы поворачивались, в едином движении, ко мне.

На непослушных, заплетающихся ногах я приблизился к деревянному алтарю словно во сне, взбираясь ступенька за ступенькой, не в силах бороться.

Ужасные фигуры разделились, когда я приблизился к ним. У алтаря я опустил взгляд. Там, притянутый к нему за запястья, лежал распластавшись лицом вверх, человек. На его коже виднелись раны и волдыри - некоторые затянувшиеся коростой, другие свежие - и его рёбра выпирали, придавая груди вид раскуроченного глокеншпиля.

Его голова свесилась на сторону, и из разделившихся губ доносился слабый скрипучий стон.

Пожалуйста, молил он, глядя на меня с паникой в глазах, как загнанный гончим хорькомкролик. Не делайте этого, умоляю вас...

В этот момент последние ослепительные лучи солнца исчезли, поглощённые сферой луны. В шоке, я поднял голову к небу. Весь диск подёрнулся непроглядной чернотой, окружённой ободом света со всех сторон, словно беспощадный чёрный глаз, смотрящий с небес.

Самая высокая из фигур в перьях выступила передо мной. На голове её торчал плюмаж радужно-синего оперенья. За ним, словно гротескное яйцо в гнезде на подушке кресла с высокой спинкой, лежал ухмыляющийся череп. Пока я смотрел, огромные драгоценные камни в глазницах черепа начали ярко светиться кроваво-малиновым светом, окрашивающим жуткие сумерки затмения.

Фигура в перьях потянулась внутрь своего плаща и вытащила большой каменный нож,который передала мне. Снова древний голос прохрипел в моей голове.

Вырежь его бьющееся сердце!

Вопреки себе я протянул руку и схватил рукоять каменного ножа. Сделав это, я почувствовал, как моя рука начала вздыматься вверх, будто ее дёрнул за ниточку какой-то невидимый кукловод.

Я опустил взгляд на директора, привязанного к алтарю. Яркий красный крест отмечал место на коже, под которым пряталось его сердце, колотясь, я уверен, так же дико, как и моё собственное.

Моя рука сжалась сильнее на жертвенном каменном ноже с блестящим лезвием, когда кроваво-красные рубины в глазницах ухмыляющегося черепа впились в меня. В моей голове голос вознёсся до пронзительного крика.

Вырежь его бьющееся сердце - и дай его мне!

Я шагнул к столу красного дерева, теперь превращённого в варварский алтарь, языки пламени факелов отражалисьна кремниевом лезвии. Передо мной директор школы хныкал жалобно - но я был безразличен к его мольбам. Голова говорила. И я, слуга черепа, должен был повиноваться.

Вокруг меня завитки ароматических благовоний кружились и танцевали словно шёлковые покровы, поблескивая в свете факелов по мере нарастания тьмы затмения. Дым окружил моё лицо, заползая в глаза, рот и ноздри.

Сладкий. Кислый ...

Стоя там, к яркому запаху ладана в нём примешивалось что-то ещё, что всколыхнуло нечто внутри меня. Я вдохнул этот запах - сладкий, но кислый. Он напоминал ... о ...

Пирог Стовер!

Сочный запах густой подливы мясного сока, в сочетании с аппетитным ароматом пряного яблочного сиропа, нахлынул на меня. И как только это произошло, видение лица Мей Линг выплыло передо мной, ее лоб нахмурен, прекрасные глаза полны беспокойства.

Вырежь его бьющееся сердце, раб! прошипел голос черепа в моей голове.

Каменный нож дрогнул в моих руках.

Загляни в просветы в тумане ... вспомнил я мелодичный голос Мей Линг, так отличающийся от этого древнего шипения.

Туман ... пробормотал я, пялясь на танцующие завитки дыма, что дрейфовали из горшков тлеющих благовоний. Как и множество раз прежде - в комнате над китайской прачечной; у себя на чердаке - я нашёл что мой взгляд сфокусирован на пустотах: тех длинных туннелях, что открываются, извиваясь вдаль. Я вошёл в мир, что не здесь; мир тишины и покоя и пустых пространств-

Вырежь его бьющееся сердце! голос черепа вырос до возбуждённого крика над ускорившимся сердцебиением.

Внизу, школьники били своим оружием в такт о каменныйтротуар площадки, распевая.

Катинкатапетль! Катинкатапетль!

Я мог почувствовать кроваво-красные глаза изумрудного черепа, буравящие меня, наряду с чёрными глазницами масок одиннадцати старших студентов и широкими, испуганными глазами директора. Но я удерживал свой взгляд на клубах дыма, мягкие слова Мей Линг заменили ужасный шелест черепа.

Шагни в пустоту, Барнаби.

Пустые пространства ...

Искусство отсутствия.

Путь Серебристого Тумана.

Инчидо.

Повинуйся мне, раб! ревела голова.

Его мощь сверлила меня, грозя в любой момент ввергнуть меня в тёмный водоворот забвения. Вместо того, громадным усилием воли, я сфокусировался на сиянии, что было Мей Линг и ...

... выпустил каменный нож.

Обсидан застучал о поверхность стола из красного дерева, прежде чем нырнуть через край на площадку внизу. Раздался общий выдох, и следом за ним трещотка скрежещущих зубов, когда изумрудный череп трясся на своей подушке от бессильной ярости.

Кощунство! взвизгнул древний голос. Уничтожить его!

Старшие студенты, стоявшие на верхушке пирамиды повернулись ко мне, воздев свои дубины и палицы. Сердце билось в жуткой темноте, выстукивая ритм атаки.

Тумп! Тумп! Тумп!

Высокий студент в короне радужного синего оперенья напал первым, взмахивая злобно-выглядещей шипастой дубинкой, набитую девяти-дюймовыми гвоздями в то, что некогда было ножкой от рояля. Я сфокусировался на пустоте между ним и его машущей рукой и ступил в него.

Ооф!

Студент выдохнул, его маска соскользнула,когда дубинка пролетела мимо меня, рассекая воздух, затем потерял равновесие и полетел с платформы. Когда он исчез из виду, ещё четверо подростков заняли его место.

Уничтожьте его! вопила голова. Уничтожьте его!

Двое из них тяжело били своими дубинами, метя мне в голову. Я нырнул вниз, затем немедленно отпрыгнул назад, чтобы избежать третьей дубины. Раздался треск, когда все три деревянных оружия встретились, и их владельцы попадали с платформы на площадку внизу. Четвёртый студент - здоровенный парень с вьющимися чёрными волосами и большим крючковатым клювом, привязанным к его лицу - шёл на меня с длинным шестом, кинжал был привязан на его конце, формируя своего рода импровизированное копьё.

Я сделал отвлекающий маневр влево - лезвие свистнуло у моего левого уха - прежде чем подпрыгнуть высоко в воздух, чтобы избежать взмаха. Студент простонал, когда тоже, как и его предшественники, потерял равновесие. Мгновение он качалсяна краю платформы, дико размахивая руками; затем, с громким отчаянным криком, закувыркался, опрокидываясь на спину, по ступеням пирамиды, под стоны скопившихся внизу мальчиков.

Я повернулся лицом к оставшимся на вершине студентам. Их было шестеро, кроваво-красный свет струился из рубиновых глаз черепа, превращая своих слуг в зловещие силуэты. С воем ярости, они ринулись ко мне, дубины, биты, молотки и копья свистели в воздухе.

Я шагнул в корчащуюся, качающуюся пустоту меж шквала ударов, сыплющихся дождём в мою сторону, словно скользкая выдра из переполненной рыболовной снасти. Стройный ряд студентов распался, когда их удары настигли друг друга и оставили меня невредимым. С финальным толчком в спину, я послал последнего из моих оперенных нападающих с вершины пирамиды.

Игнорируя вой толпы внизу, я присел и поднял упавшую биту дляпятёрки. Я повернулся, приблизился к кожаному креслу с высокой спинкой. За моей спиной, я слышал поскуливание директора школы.

Мои бедные, бедные дети ... Это всё моя ошибка ... Всё я виноват ...

Передо мной, на своей подушке из перьев, изумрудный череп испускал глазами яркий ослепительно белый свет.

Ещё не поздно, дитя моё, его голос почти молил, шипя у меня в голове. Не поздно, моё дитя. Посмотри мне в глаза ...

Зарывшись лицом в изумрудное оперение своего плаща, я подался вперёд и схватил череп одной рукой.

Нет! Нет! Нет! взвизгнул он, будто почуяв, что надвигается.

Собравшись и широко расставив ноги на платформе, я подбросил изумрудный череп высоко в воздух и вынес биту за плечи. Череп достиг верхней точки траектории. Затем, когда он начал опускаться - голос закричал и сердцебиение в головах понеслось ещё более лихорадочно,чем прежде - я сосредоточился на бочке для дождевой воды в дальнем конце площадки, изо всех сил ...

Чавк!

Череп издал жёсткий стук о центр биты и выстрелил в темноту.

Кощунство! кричал он. Кощ-

С дальней стороны площадки донёсся громкий плеск и шипение пара, когда череп ударился о воду.

Грохот сердцебиения немедленно замер, ни единого вздоха на площадке внизу. В этот момент луна полностью прошла через солнечный лик и ослепительные валы света повалили с небес. Затмение прошло, и всё снова купалось в солнечном свете. Птицы пели. Собаки лаяли. И на площадке перед Грэссингтон Холл большая толпа мальчиков вдохнула и упала на колени, кашляя и захлёбываясь.

Спустя некоторое время, двор гудел изумлёнными голосами.

Что случилось?

Что это?

Во что это ты одет?

Со своей выгодной позиции на верхушке пирамиды, я огляделся. Один мальчик подобрал упавший каменный нож и вертел его в своей руке. Другой стянул с головы свой плюмаж и разглядывал его. Группа из трёх или четырёх детей помогала мотающемуся от головокружения студенту подняться на ноги. Некоторые другие развязывали ряд потрепанных учителей. Некоторые плакали и цеплялись друг за друга, усталость и облегчение подавляли их в равной мере ...

Школьный бунт был окончен.

Я повернулся к столу красного дерева, где по-прежнему лежал директор, связанный по рукам и ногам, с гротескным красным крестом на груди.

Это всё моя ошибка, Барнаби, шептал он дрожащим голосом, вцепившись мне в руку.

Они не виноваты, бедные дети.

Всё кончено, Директор, произнёс я мягко, распутывая его и помогая подняться на ноги. Безумие прошло. Никто не пострадал ...

Я остановился, болезненный комок поднялся у меня в горле, когда я подумал о бедном Томпсоне, лежащем в фойе в луже собственной крови. Слёзы затуманили моё зрение, и я с трудом сглотнул. Архимед Барнетт должно быть по ошибке принял мои эмоции за облегчение, потому что снова схватил меня за руки.

Спасибо, Барнаби Гримс, бормотал он, стискивая мои руки благодарно. Всё благодаря тебе.

Один кусок или два, Барнаби?

Два, пожалуйста, Директор, ответил я.

Я выглянул за окно кабинета директора. Было трудно поверить, что лишь четырьмя неделями ранее, массивная деревянная пирамида доминировала над площадкой внутреннего двора школы. Теперь она исчезла - разбитые шкафы и столы пошли на корм школьному бойлеру - и новые парты, обеденные столы, шкафы и двери были закуплены им на замену. Они были самые прекрасные, которые могли обеспечить городские мастерские. Уж я то знал; я только что выложил на стол директора последние счета и акты.

Мой новый друг, Уилл Фармер, помог мне с массой бумажной работы, что повлекло за собой переоснащение школы. Он быстро учился и был парень не без таланта. Далеко пойдёт.

Директор передал мне чашку чая, который я принялся перемешивать. Он провёл пальцемпо гладкой поверхности своего нового стола.

Чуть экстравагантен, я знаю. Но я больше не мог выносить вид старого, не после ... Архимед Барнетт передёрнулся.

Я кивнул и сделал глоток тёплого сладкого чая. Я понимал, что он чувствовал. Видение бедного Томпсона всё ещё преследовало меня. Могло ли всё повернуться иначе?

Это всё моя ошибка, произнёс директор. Если бы не моя глупая коллекция птиц-

Вы не должны винить себя, Директор, сказал я, ставя чашку на стол. С тем же успехом можно обвинять археолога, который откопал череп. Или меня, за то, что доставил его-

Вам не в чем упрекнуть себя, Барнаби, горячо запротестовал директор. Потому, что если бы не вы, я дрожу при мысли о том, что могло бы произойти.

Мы помолчали немного, погрузившись оба в свои мысли.

У меня были кое-какие идеи, что могло произойти. В конце концов, у меня были четыре недели подумать об этом - в течении долгих ночей вчитываясь в пыльные тома с полок Библиотеки Андерхилла.

Катинкатапетль - Изумрудный Вестник Тьмы, Хозяин Подземного Мира и Лорд Хаоса - был одним из самых страшных и самых почитаемых богов цивилизации в древних джунглях.

Таинственная и мистическая, от этой цивилизации остались лишь руины городов, с их огромными ступенчатыми пирамидами, раскапываемыми археологами и искателями сокровищ со всего мира, которые зарывались в них словно термиты. Большинство уходило, не найдя ничего больше пары осколков древних горшков или тропической лихорадки.

Настоящими сокровищами джунглей были не мифические сокровища, погребённые под древними руинами, но экзотические птицы леса, с их великолепным опереньем.Коллекционеры вроде Архимеда Барнетта не могли насытиться такими образцами, как сине-хохлатая райская птица, алая колибри или изумрудный вестник, и были готовы щедро платить за них. Поставка экзотических птиц давала любому предприимчивому археологу неплохой побочный заработок.

Профессор Родриго де Варгас был, из того что я нарыл в книгах, одним из наиболее предприимчивых. Он был экспертом по диким культам бога Катинкатапетля. Согласно легенде, последователи Катинкатапетля предлагали своему богу человеческие жертвы в таком количестве и с такой жестокостью, что соседние племена наконец поднялись против них в отвращении и уничтожили их цивилизацию.

Катинкатапетль растворился в тумане лет, осталось только имя, данное редкой и прекрасной птице джунглей, катинкатапетль, изумрудный вестник тьмы. Пока, то есть, не случилось так, что Профессор Родриго де Варгас сделал свою лучшую находку,откопав в джунглях руины затерянной пирамиды.

Сказочные драгоценности инкрустировали череп, что он обнаружил под тяжёлой каменной плитой, смотрел на него горящими глазами древней злобы. Де Варгас был первым в цепочке смертных, кто попал под злое влияние черепа. Год спустя, согласно газетным вырезкам, охота за сокровищами Профессора неожиданно оборвалась, и затем его тело было найдено в канаве порта Валдарио.

Конечно, инкрустированный драгоценными камнями череп из древней цивилизации вызвал бы сенсацию на международном рынке искусств, но у Катинкатапетля были другие планы ...

Некоторое время спустя, Капитан Льюис Фернандес суднаИпанемавыставил на продажу редкий экземпляр изумрудного вестника тьмы заинтересованным коллекционерам. Странно, хотя много выгодных предложений не замедлили себя ждать со всего света,капитан принял это - от директора частной школы в далёкой стране, и отправился в плаванье. Это была страна, как говорилось в альманахе, где вскоре ожидалось полное затмение солнца. Несчастного капитана и его команду никогда больше не видели ...

Остальное, как говориться, уже история.

Все мы были пешками злобных происков Катинкатапетля, пытавшегося вернуть себе власть спустя необозримые века, которые он пролежал под руинами в джунглях. Но благодаря Мей Линг, и искусству инчидо, которому она так умело научила меня, мне удалось освободиться от злых тисков черепа на мгновение. И это всё, что мне было нужно ...

Закончив пить свой чай, я последовал за директором через площадку к игровым полям.

Полагаю, сказал Архимед Барнетт, нахмуриваясь по мере нашего приближения к обесцвеченномупятну в углу площадки, вы так и не смогли отследить куда делась наша бочка для воды?

Я покачал головой. В суматохе и неразберихе последовавшей по окончании солнечного затмения, никто не заметил двоих рабочих прибывших помочь с расчисткой. Вместе с обломками столов и шкафов, водяная бочка отправилась на тележку.

Пропали по дороге, сказал я мрачно. Отыскивать другое затмение ...

Архимед улыбнулся. Которое, согласно моему альманаху, Барнаби, не случится ещё семьдесят один год. К тому времени, добавил он, кивая на игровые поля, мы успеем хорошо подготовимся.

Я глянул на поле. Там был поднят курган, на котором одиннадцать мальчиков - высоко подняв молотки для Пятёрки Фэрроу - пытались задержать двенадцатого, который нырял и уворачивался мимо них. Добравшись до вершины кургана, он схватил мяч размером с голову с деревянного пьедестала изашвырнул его со всех сил в сеть на другой стороне склона, пока члены его команды подпрыгивали радостно на бровке поля.

Зелёный череп! закричали они, когда мяч оказался в сетке.

Во что они играют? спросил я, повернувшись к директору.

Наша новая школьная игра, ответил он, сияя. Мы называем ее "Гримс".

Новая порция приключений на земле и под водой простого тик-так парня Барнаби Гримса. Читайте 3-тью часть серии: Легион Мертвецов (уже совсем скоро)