Журавлева Светлана Викторовна. 10_Там, где умирают мечты

Глава десятая. Там, где умирают мечты

Оля проснулась, когда в доме все стихло. Стараясь не шуметь, она вытянула длинную жердь метлы, которую использовала вместо засова, и вышла черным ходом во двор, где хозяйка указывала.

Стояла тихая звездная ночь. Вечером выпал снег, и теперь лежал белый и нетронутый, совсем по-зимнему.

По возвращении Оля, ничуть не смущаясь, зажгла керосинку, оставленную на столе, и стала обследовать хозяйскую кухню. Чувство голода стало нестерпимым.

На столах были аккуратно расставлены блестящие от масла чугунные формы и деревянные лотки, наполненные дурманящими запахами фруктов, карамели и сливок. На широкой полке у дымохода, прикрытые бумажным холстом, лежали пластины яблочной пастилы. На еще теплой плите сохли перевернутые тазы, кастрюли и противни.

Еды Оля нигде не нашла, а от сладких ароматов ее начало мутить.

На стенных ходиках громко щелкнула стрелка, и Оля, посвятив лампой, увидела, что уже половина пятого. Скоро уже проснется хозяйка и колесо жизни на этой кухне вновь закрутится, тогда и можно будет поесть.

Немного расстроившись, и ощупывая сквозь шерстяную кофту и плотную рубашку свой впалый живот, Оля направилась обратно в комнатку, но перед самой дверью на табурете увидела поднос, накрытый салфеткой. Приподняв ее за край, Оля увидела жаренную куриную голень и две большие вареные картошины.

"Какая есть хочется!" - подумала она, облизнув губы.

Она поставила лампу на стол, взяла блюдо и прямо руками, сидя на коленях у двери, хватала еду, отправляя по очереди в рот то курицу, то картошку.

"Как низко ты пала" - критиковала себя она, даже не делая попыток сесть за стол или воспользоваться лежащими на подносе приборами и салфеткой, но это было так вкусно!

Убирая грязную посуду, сытая Оля начала перекатывать в голове мысль: "А может это все сон? - пятно света от лампы выхватывало из темноты часть кухни с утварью, плиту, похожую на ту, которая стояла на кухне их квартиры на Церковной улице, - может мне все снится? А там за стенкой спят мама с папой, Фрося. Степан и Матрена с детками. Нет. Степан с Матреной спят в цоколе, ведь ничего не было! Не было переворота, не было проклятого выпускного. Жанночка жива, а мы с Александром вместе..."

Оля пристально смотрела в темноту за пределы светового круга. Ей очень хотелось верить своей шальной идее, она даже почти слышала скрип половиц в гостиной, также стучали ходики, и кто-то протяжно храпел, как мама Фрося.

"Нет, конечно же, нет. К сожалению, все было. Вот только Андрея я зря, наверное, подозреваю. Он хороший. Он всегда был на моей стороне, никогда не был гадким. Всегда старался помочь, даже сейчас. Это я все придумала, что он странный и противный. Это мои расшатанные нервы заставляют меня иногда бояться. В сущности, он же ничего такого не сделала, а я просто вымещаю на нем свои больные чувства."

Мы способны внушить себе любую чепуху. И что правда - это неправда, а неправда - это правда, главное, чтобы это мысль была своя. И к шести часам утра Оля, аккуратно причесанная и одетая, записывала в свою тетрадку новые рифмы, рожденные чувством вины за наговор на друга.

На кухне вовсю хлопотала хозяйка, музыкально воркуя на финском со служащим магазина, забиравшего сегодняшний товар. Вдруг раздался грохот, нечеловеческий вой и суета со стороны черного хода.

- Мадам Перова! Мадам Перова! -истошно заорала хозяйка.

Оля выскочила из своей коморки и перед ней предстала совсем не пастораль.

На массивной ручке двери болтался, еле стоя на ногах, Андрей. Растрепанный, в расстёгнутом до пупа сюртуке, из брюк торчало нательное, сапоги до самых колен перемазаны то ли глиной, то ли ...

Его поддерживал седой финн, на полу разбросанные ящики с рассыпанными конфетами и цветными конвертиками для них.

Юля в ужасе прижалась к стене, не решаясь бросится собирать товар под ноги невменяемому постояльцу.

- Олечка, деточка, я дома! Ты вчера ко мне не вышла, я вышел сам... - Андрей мучительно икнул и шагнул через порог, стараясь переступать коробки, но получалось только распинывать их по кухне, - А знаешь, - он перешел на театральный шёпот, - чухонки совсем не ленивые! - он плотоядно заржал.

Хозяйка скрипнула зубами, уперла руки в боки и посмотрела на Олю. Та ничего не успела ответить, как седовласый финн отвесил Андрею смачную оплеуху, так, что молодой человек завалился обратно в дверной проем.

- Он оказывается понимает по-русски! - заключил Андрей беспомощно лежа на спине.

- Боже! Андрей! Юля, извините, ради Бога! Мы все компенсируем... - затараторила Оля, пытаясь привести мужа в вертикальное положение.

Андрей опять заржал:

- Не дам ни рубля! - проорал он и вытянул вверх руку со скрученным кукишем.

- Андрей! Ну как можно?! Ты же взрослый человек! Вставай же! - жена тянула его с пола, начиная злиться на этого любителя беленькой. Да и на себя тоже, за то, что допустила мысль о его порядочности.

Пока Оля перетаскивала пьяного мужа в комнату, он ей поведал о всех местных красотках и бесподобном пиве, которое тут варят. Она хлопотала, складывая его вещи, расплачиваясь за погром, а Андрей перешел на воспоминания о девицах Петербурга и как бы незаметно стал рассказывать о балетных.

- А первая у меня была Марта, тоже из Михайловской труппы...

- Тебе пора замолчать и попытаться вздремнуть - пыталась угомонить его Оля, понимая, что сейчас уже приедет Георгий, и придется загружать Андрея в машину и ехать в воняющем перегаром авто еще пол дня.

- ... Они с Жанной были первые во всем! Да Жанка, пожалуй, покраше была, рыжая бестия! Никому не отказывала! Ты знаешь, твой отец у нее бывал?

Оля старалась не слушать пьяный бред, но Андрей был удивительно внятен, и она поняла, что не могла ошибиться он говорит о Жанне и ее отце.

- Что ты сказал?

- Вот уж кто был лярвой! Где ее только не носило! Она себе кружки друзей выбирала по принципу свободных отношений, знаешь? Если бы только родители знали о ее вечеринках в Народном доме, они бы в гробу перевернулись. Ой, душенька, там такая история была! - продолжал он, - это было, видимо, когда вы с матерью ещё в Выборге жили. Мой отец и Алексей Христианович, значит, культурно отдыхали. Я иду из гимназии и думаю, дайка я булок куплю. На углу Лиговского, помнишь, пекарня?..

Оля дальше слушать не могла, она отказывалась верить, что Жанна могла быть той, о которых в таких подробностях рассказывала сама, да еще и с ее, Олиным, отцом! Она же приходила к ним домой! И всегда была паинькой, и только в углу шепотом зардевшейся Оленьке рассказывала о новых похождениях знакомых ей девиц...

"О мертвых плохо не надо. Все уже в прошлом. Но мог ли папа?.."

После этого открытия у Оли опустились руки. Не обращая внимания на радостную улыбку шофера, она ответила ему невнятным кивком. Мучительно заставляла себя двигаться, укладывать в машину чемоданы, портфели, котомки, кульки. Затем погрузили впавшего в беспокойное забытие мужа, и Оля вновь была предоставлена своему внутреннему разрушенному миру. В нем стало еще меньше столпов незыблемых истин.

Дорога до Виипури была спокойной. Григорий видимо помнил ее хорошо и спокойно проезжал по колее, минуя колдобины и ямы, плавно проходя крутые повороты.

За окнами мелькали густые леса, петли дороги спускались в ложбины и запрыгивали на холмы, перебегая по каменным мостикам над речками и ручьями. Иногда холмы превращались в целую гору и, забираясь по затяжному подъему, Оля могла любоваться покрытыми свежим снегом обширными пашнями, желто-зелеными выгонами, похожими на лоскутное одеяло, светлыми зеркалами озер в долинах за несколько километров от дороги.

Иногда вдоль тракта вставал прозрачный сосновый бор и стройные деревья тянулись так высоко, что из окна машины их кроны было не увидеть. Зато сквозь рябь розовых на солнце стволов далеко-далеко светилось белесое небо.

Только раз пришлось остановится у деревни Суммы. Андрей проснулся, стал ругаться, ему все мешало, он спохватился, вспомнив про портфель. В общем Георгию пришлось найти домик, где Андрей смог привести себя в порядок и успокоиться, да и Оле небольшая остановка была необходима.

Двухэтажная деревенская постройка очень походила на старую Олину дачу под Выборгом. Двускатная крыша опиралась на обитые красными рейками стены, глубоко посаженные окна, расположены в ряд вдоль стены, обращенной к дороге. Высокий каменный фундамент затянут вечнозелеными мхами.

Очень основательно выглядели эти дома в глухой деревне, наверное, сотню лет спустя они будут стоять здесь и не поменяют свой вид.

Оля бы осталась тут жить или в таком же домике на озере Карстилаярви, где когда-то проводила свои каникулы со счастливыми отцом и матерью. Ее романтическая часть личности вопрошала: "Зачем надо ехать в далекий непонятный Париж, где чужие и язык, и культура, и Бог?"

Но уже зрелая двадцатилетняя женщина давала ответ своему Альтер эго: "А кто тебя будет кормить здесь в захолустье? Андрей крестьянином не станет! А финны за дарма не помогают. Чтобы их нанять нужно золото!"

Обреченно вздохнув, Оля дальше придалась созерцанию необыкновенно яркого ноябрьского денька из окна фиата. Андрея мучило похмелье, и он, тяжело дыша, молчал в своем углу. Георгий наслаждался дальней дорогой.

В ожидании скорой встречи с домом Оленька подставила лицо солнечным лучам, попадавшим в салон автомобиля, закрыла глаза и задремала.

Очнулась она от неожиданного и вместе с тем такого родного дребезжания обода по брусчатке мостовой. Наконец-то! Екатерининская! Как будто здесь камни по-другому стучат, чем на улицах Петрограда!

По улицам передвигались экипажи; торговки в белых передниках с корзинами снеди шли мимо казарм к Рыночной площади; через трамвайные пути скакали ухоженные дети в теплых коротеньких штанишках. Почтовая станция была полна извозчиков, стояли хорошие автомобили. Людей было как будто меньше, но прохожие разных сословий сновали по делам, заходили в лавки, общались, смеялись, довольные несли покупки. Даже был открыт ресторан у театра.

"Город живой!"

Оля всматривалась во все лица, разглядывала все витрины, пытаясь увидеть хоть кого-то или хоть что-то знакомое.

От её суеты проснулся и Андрей:

- Что приехали уже?

- Да! - не сдерживая улыбки ответила Оля, и уточнила для водителя, - Георгий, в горочку заберетесь и направо, Серого братства улица...

- Да у них тут черт ногу сломит, ничего разобрать не могу! Русские вывески-то убрали, а я каждый раз в новое место. Кто их тут упомнит, братьев этих...

- Грамунка, должно быть написано... А нет, эта не та улица, - Оля махнула правой рукой, по направлению улицы, забитой пустыми подводами, - наша Водных ворот следующая, Вотенпортс, кажется...

- Весинпортинкату?

- Да-да!

С горки между домов замелькали мачты в бухте Салакалахти, а за ними железнодорожный мост в Гельсинфорс, по которому через неделю им предстояло ехать дальше в Европу.

- Вот-вот, напротив скалы! - крикнула совсем по-девичьи Оля, подпрыгивая от нетерпения.

Только шофер успел приоткрыть Олину дверцу, как та юркнула в щель и почти вприпрыжку преодолела пять метров мостовой.

Опять подморозило, под ее быстрыми шагами хрустел застывший в брусчатке ледок. Солнце уже скрылось за городом. Часы на башне показывали без десяти четыре.

В окнах горел свет. Девушка ловким движением, отточенным с детства, толкнула входную дверь, но та была заперта и от неожиданности Оля отлетела и чуть не упала со ступеньки.

Она неуверенно дернула за ручку на себя, еще раз пнула дверь, затем громко застучала.

В окнах задрожал свет, а во втором этаже погас совсем. За дверью послышался такой родной скрип ступеней, но никто не открыл.

- Трескотня? Это ты? Открой! Это я, Оля! - прокричала она в щель.

Опять проскрипели ступени в обратном порядке.

- Ничего не понимаю, почему он не открывает?..

Андрей тоже подошел и стал настойчиво колотить в дверь.

- Ну что её взломать, что ли? - с вызовом сказал он.

- Не надо ничего ломать. Георгий, помогите, пожалуйста, нам до дачи добраться. Мне мама ключ дала, каким-то чудом у нее оказавшийся. Хендриксон приедет, во всем разберемся.

Пока выезжали обратно через Александровскую улицу, Оля достала свою тетрадку, выдрала лист и нацарапала огрызком карандаша:

"Д-ру Хендриксону.

Мы приехали.

Спасибо за Лину.

Жду на Карстилаярви"

Попросив остановится у деревянной городской двухэтажки с фигурным цветочным декором и с округлой пристроенной башенкой, она отправила водителя отнести записку в почтовый ящик.

Так научили её родители в случае затруднений.

К счастью, через полчаса все радостно переступили порог домика у озера.

На удивление здесь было чисто, порчи нигде не наблюдалось, несмотря на то, что дом несколько лет стоял без хозяев.

Но предстояло сражаться с беспощадным врагом - холодом. За последние месяцы все настолько промерзло, что казалось, в доме холоднее, чем на улице.

- Вы извините, мне надо в обратную дорогу, задерживаться не могу. Итак меня к вечеру в Лахте ждали, а я, дай Бог, к утру доберусь.

- Конечно, Георгий. Спасибо вам огромное. Мы без вас бы не справились, - Оля подошла к водителю, с теплой нежностью посмотрела ему в глаза и протянула руку на прощание.

- Удачи Вам Оленька, и вам Андрей! - он по очереди пожал им руки, натянул фуражку и быстро вышел по продавленному полу сеней к машине, - говорят в Париже зима короткая, так что держитесь, скоро отогреетесь! - крикнул он стоявшим в дверях супругам, завел мотор и выехал с еще зеленого замерзшего травяного ковра.

- Чего стоишь? Иди топи! Околеем же! Опять тебе объяснять надо?

- Ну не пойду же я за дровами - возмутилась Оля

- Отчего же? Я то вообще тут ничего не знаю, - развел он руками, как бы обозначив пустоту вокруг себя.

Пока Андрей снимал очки и натирал их засаленной замшей, Оля вдруг увидела, как он изменился.

Она знала его другом, тем неловким подростком, с которым познакомилась шесть лет назад в доме отца. Всегда она относилась к нему со снисхождением, вместе с Жанной они вроде по-доброму посмеивались над его полнотой и несуразностью.

А теперь этот двадцатилетний мужчина со злым прищуром близоруких глаз, с брезгливо приподнятой верхней губой, запрятанной в бурой щетке усов хранит в себе какие-то тайны, имеет какие-то умыслы, и самое страшное, что он остался с Олей наедине, на хуторе, где никого нет на многие версты.

Нельзя сказать, что её это пугало. Она скорее не боялась, а в зависимости от настроения, то мнила его загадочным злодеем, замышляющим зловещее преступление, то несчастным оговоренным рыцарем, готовым на всё ради своей любви к молодой жене. Её подозрения были беспочвенны, и она все ещё надеялась, что лишь фантазии очерняют его.

Но вот так, в лоб, она не стала с ним спорить из-за домашних дел. Ей оставалось лишь покорно отложить теплую шаль, в которую хотелось замотаться, пока в доме холодно, и идти обследовать дворовые постройки.

Через два часа, когда в доме уже весело трещали и гудели обе печки, Оля, сняв чехлы с мебели, разложила на столе приборы на двоих и купленные по пути курицу с хлебом. Довольная своими бытовыми подвигами, она пригласила Андрея.

За обедом ей хотелось все прояснить. Она уже припрятала на кухне обрывки бумаг, найденные в кустах у Ржавой канавы, мысленно составила порядок вопросов для мужа, в том числе касающихся дела её отца. Она так запуталась в своих чувствах, и желание всё знать, ещё пока они в родных местах, не покидало её уже больше суток.

Стоя в дверях ещё холодного отцовского кабинета, Оля отметила, что все его вещи лежат неаккуратной грудой в углу за шторой. Андрей же сидел за чистым письменным столом, разложив содержимое своего портфеля по периметру.

Сам он выглядел тоже очень представительно.

Он гладко причесал волосы, оставив на лбу модный чуб, подстриг усы и побрился, надел свежую рубашку и сменил служебный сюртук, на клетчатое пальто своей гимназической юности. Теперь оно было немного ему свободно, но сидело неплохо.

Оля обрадовалась, когда увидела, как Андрей подготовился к скромному их семейному застолью. Но тот взял папку, сложил в нее какие-то бумаги и сказал:

- Ну-с, дорогая, - так всегда говорил Пал Павлович, его отец, - я отправляюсь в город по делам, обедай без меня. Завтра поговори с вашим другом, и к вечеру я вернусь с машиной, уедем в Випури, - он приобнял её за плечи, отодвинул от выхода и спустился в сени.

- Как же ты доберешься? Тьма вон какая! - догоняя по лестнице, пыталась образумить его Оля.

- Я видел тут дорога проезжая близко, будет ли пол версты! А там уж на попутке.

- Может хоть поешь?

- Нет-нет, и не уговаривай! Ешь сама свою курицу, холодную... Знаешь, ты бы поучилась пока меня нет с плитой обращаться. Я ведь многого от тебя не требую, но еду лучше горячую подавать. Прислуги-то у нас нет!

Вот вроде ничего не сказал грубого, громкого, а ей так больно было это слышать! И разговор откладывается до завтра...

- Где же ты там переночуешь?

- Да я тебя умоляю! Город стоит без туристов три года, да тут в любой гостинице мне будут рады!

- А деньги?

- Не твоего ума дело - деньгами интересоваться! Разберусь!

Открыв дверь нараспашку так, что в сенях запотели окна, Андрей натянул сапоги, обтер каким-то полотенцем, полюбовался, послюнявил палец, размазал блеклое пятно на голенище, еще раз отполировал полотенцем, довольно улыбнулся и вышел прочь.

В саду стих хруст шагов по замерзшим листьям. Оля осталась одна. И если бы в доме не было электричества было бы совсем грустно.

Она действительно почти расстроилась что Андрей оставил её, но потом побежала на кухню, выгребла из ящика, где Фрося прятала от нее когда-то рафинад, обрывочки таинственного документа, и смотрела на них с тем же восторгом, как в детстве на тот самый рафинад.

Кучка плотных серых бумажек напоминала заготовки для папье-маше. Много таких снеговиков, бантиков и зайцев было сделано для новогодних елок до отъезда в Петроград.

Сейчас загвоздка была лишь в том, что в буфете не нашлось крахмала. Можно было подождать до завтра, когда приедет Андрей, или хотя бы доктор. У него тоже можно было попросить. Но любопытство кололо и щекотало под ложечкой, сдерживаться было невозможно. Оля решила сложить бумагу просто, чтобы ознакомиться с содержимым и проверить все ли фрагменты на месте.

Она высыпала важные лоскутки под низкий абажур кухонного стола, отодвинув блюдо с нетронутой курицей, и переворачивая обрывки бумаги одним цветом кверху, стала раскладывать их в один ряд.

После нескольких минут кропотливой работы, выяснилось, что на документе есть рукописный и машинный текст, а также уже замеченная ранее гербовая печать.

Ещё какое-то время ушло на то, чтобы удостоверится, что ей действительно не показалось, что она видела имя Жанны. Так и есть: "Жанна Лонд" - было выведено каллиграфическими буквами с оборотной стороны одного из лоскутков. Здесь тоже была печать.

По цвету бумажек Оля определила, что это два разных документа. Но это неудивительно, ведь даже изначально было видно, что кучка внушительная, а теперь, разложенные на столе, обрывки занимали почти аршин!

Когда Она начала сборку, ей казалось, что управится еще до полуночи и сможет прочитать то, что скрыто от неё Андреем. Но уже через час, поняла, что не так-то это и легко. Края оторваны криво, волокна бумаги топорщатся, скрывая буквы, клочки слишком мелкие. Сумеречный свет лампочки вызывал неимоверное напряжение в глазах, а считанные свечи на это тратить совсем не хотелось.

С огромным сожалением Оля сгребла все обратно в ящик, выяснив, однако, что это выездной паспорт Жанны.

Она, наверное, всю ночь бы думала, откуда он мог появиться у Андрея, но сон сморил ее в жарко натопленной комнате. Оля уютно устроилась прямо на диване в столовой, глядя, как за окном светлеет низкая северная туча, и даже не закрыв задвижку печи.

Когда от глухого стука она открыла глаза, за окнами брезжили утренние сумерки, а в комнате вновь стало свежо. За ночь ветер выдул все тепло.

Оля спохватилась, что после сна в одежде выглядит помятой, к тому же она не успела умыться и, наверное, растрепана. Но в дверь по-прежнему стучали. В комнате до сих пор горела лампа, и кто-то снаружи наверняка знал, что дом не пустует.

- КetДДn kotona?!! - раздался хрипловатый голос Хендриксона, - Олка? Аксель? Это Алан. Кто дома?

Закутавшись до самых пят в плед, Оля побежала отпирать другу.

- Алан!!! Я так рада Вас видеть! - Оля чуть отошла, чтобы тот не заметил, что она только проснулась.

Обстучав налипшую на сапоги снежную массу, доктор сделал шаг навстречу с раскрытыми объятьями. От него пахло зимней свежестью, но Оля опять отшатнулась, стесняясь своей неопрятности.

- Олка! Куколка, как ты выросла! Худенькая какая!.. Где отец? Жив? Что случилось?

- Да, живы-живы. И отец, и мать остались в Петрограде, - и уточнила, - Их не выпустили, но это позже...

- Ну тогда нечего время терять, умывайся, детка, и давай плиту топить, - сняв свой легкий осенний плащ с огромных плеч (он был все также могуч, несмотря на внушительный возраст), Алан повесил его на спинку стула и стал разбирать кульки, - Я так и понял вчера, что вы бежали! Здорово ты придумала про Лину вспомнить. Я сразу всё понял! Сра-зу!.. Принес муки, сливок, яиц. Сосиски вот, больше двух фунтов... Мама, когда услышала, что вы вернулись пирог поставила. Смотри, теплый еще!

Оля радовалась еде, как подаркам на Рождество. По дружбе с Хендриксонами они всегда встречали этот святой день дважды.

И старенька-престаренькая мама Алана, финка, всегда пекла Кирисповым в подарок жирный пирог с рыбой и грудинкой.

- Я смотрю, Вы тут не голодаете, - чтобы разложить снедь, Хендриксон, переставил ближе к плите нетронутую обветрившуюся за ночь курицу.

- Мы с мужем не успели вчера... Но сейчас Андрей в городе по делам...

- Ты вышла замуж?! Поздравляю!!! А что за дела? Ааа! Документы, наверное... Надо бы со мной. У нас тут, знаешь ли, русских не очень-то жалуют. Только вот моряков из Кронштадта оформляли. Боем! Представляешь?! Боем настоящим!

Оля вдруг вспомнила про свою тревогу, и ей тут же хотелось поделиться. Она всегда доверяла доктору, как близкому родственнику.

"Может он мне поможет разобраться? Я ведь ничего в документах не понимаю! А как я ему скажу, что подозреваю Андрея? Что он о нем подумает? Нет, так нельзя на человека наговаривать! Андрей мне жизнь спасает, а я на него тень буду наводить! Сама разберусь. Не иначе мое творчество придумало, что Андрей во всем виноват! Я наоборот должна помочь ему!"

- Алан, мы вчера не могли в Выборге домой попасть, но там кто-то был...

- А... Видишь ли, тут такое дело... - Алан присел рядом с Олей на диван и положил свою большую сильную руку на её маленький кулачок, комкавший края пледа, - После вашего отъезда Трескотня (конюха помнишь вашего?) перетащил сюда из Новгорода всех своих братьев с семьями. Успел. На свою беду. В восемнадцатом летом их всех и расстреляли во рву... А в вашем особняке теперь вдовий дом. Я был у них. Три престарелые злые женщины, детей пристроили за финнов. Основательно здесь осели.

- Но это же чужое? Это же наше?! - вскрикнула девушка от обиды и вскочила.

- Забудь-забудь, и не вздумайте права качать, - Хенриксон снова усадил её на диван и ободряюще пояснил, - В совете сейчас и вам достанется, и у вдов кров заберут. Когда в России все успокоится, и здесь штормить перестанет, попробую похлопотать, а может Аксель и сам уж вернется, в Петербурге насидевшись. Лет через десять или двадцать!

- Так значит, нам здесь пока сидеть? В деревне?

- Абсолютно точно! Да так и безопасней. Поверь мне, куколка!

- Но Андрей...

- Надеюсь, муж твой вообще вернется, - неутешительно заключил седой ещё представительный мужчина, - во всяком случае, он многое поймет. Ну что же мы все сидим? Дом совсем простыл! Давай-ка я тебе помогу, и мне возвращаться надо, пациенты ждут.

Загремела печная задвижка, загудела топка. Хендриксон напомнил, какие продукты, где хранить, а что сразу съесть. И уже через час по свежему снегу в развивающемся плаще могучая фигура доктора удалялась в сторону соседнего хутора, где его ждала пациентка.

А когда стемнело вернулся Андрей.

Недалеко от дома зафырчал таксомотор, и через долгих десять минут Оля стягивала с еле стоящего на ногах Андрея клетчатое пальто.

- Извини, машины сегодня не будет, - почти трезвым голосом он сообщил жене, теряя равновесие и упираясь в косяк, чтобы принять уверенное положение.

- Она нам и не нужна, в городском доме мы не сможем остановится, - как будто своё решение выдала Ольга, помогая раздеваться прилипшему к стене Андрею, - Там поселились другие люди, и доктор Хендриксон сказал...

- Как это "другие люди"! Этот Хердриксон чушь несет! Ты должна была ему возразить...

- Уймись, Андрюша, он все правильно сказал. Здесь безопаснее. Мы же всего на пару дней! Он, кстати, очень переживал за тебя и хочет с документами помочь. Или ты уже все сам уладил?

- Нет, все-таки этот доктор мне не нравится! Почему ты позволяешь ему лезть в наши дела? - Андрей отшатнулся наконец от косяка и шагнул в столовую, но слишком наклонившись, потерял равновесие и всем своим телом повалился на стол, сдвинув его вместе с полосатыми дорожками на полу.

- Ну что ты! - вскликнула Оленька, хватая поехавшие со стола вазончики с закусками, - Зачем ты так? Алан - единственный человек в городе, кому мы во всем можем довериться, ты же знаешь. Тебе отец наверняка об этом говорил.

- Я сам знаю, кому можно довериться, а кому нельзя! - грозно осадил он жену, - Я вот вчера с хорошими людьми в ломбарде познакомился. Меня приняли по первому классу! Отвели в Бельведер, - он улыбнулся и елейно почмокал воздух, - Все бирюльки выменял на марки. Вот! Тыща! - кинул он десяток купюр на стол.

Оля не поверила своим глазам и решила убедиться, пересчитала. Так и есть:

- Андрюша, но здесь только сто?..

Но отвечать уже было некому. Выпятив из-под усов нижнюю губу, разъехавшись телесами на плетеном дачном кресле, Андрей отключился.

Оля постелила ему здесь же, в столовой, а сама ушла наверх в свою крохотную детскую спаленку и на всякий случай заперлась.

На следующий день, как и договаривались, приехал доктор. Андрей был радушен и внимателен.

Оля наблюдала за их разговором и удивлялась. Вчера Андрей негодовал о вмешательстве Алана в подготовку к отъезду, сегодня заглядывал ему в рот, когда тот объяснял, к кому надо зайти и что сказать. А когда Хендриксон предложил вместе с ним поехать, Андрей так искренне обрадовался, будто вчерашних претензий к доктору и вовсе не было.

- Алан! Вы наш спаситель! - затряс он руку смущенному доктору, - Едемте прямо сейчас! Оленька, где деньги? - Андрей подскочил и начал производить суету: сгреб в кучу разложенные по ярлыкам бумаги, сбегал в кабинет на втором этаже.

Доктор с Олей только переглядывались и улыбались такой внезапной активности.

Андрей тут же вернулся, вытащил из-под стола портфель, высыпал все содержимое поверх бумаг. Собрал выпавшие оттуда купюры и пересчитал:

- Оля, а где тысяча? - он поправил очки и стряхнул с усов несуществующие крошки.

- Никакой тысячи, Андрей, не было. Ты мне вчера показал только сотню, вот и все они тут, - Оля показала на пачку, которую Андрей сжимал в руке.

- Врёшь! - проревел он, но опомнившись, поглядел на удивленного Алана, засмеялся и продолжил, - Испугалась, да? Родненькая! - погладил он ее по вздернутому от испуга плечику, и заглянул в глаза, - Вот так бы я тебе сказал, если бы не верил. Сто, так сто. Нам ведь хватит, доктор Хендриксон?

- Сто? Посмотрим... Я в сентябре офицера в Куйвисто оформлял, так мы только в восемьдесят марок уложились, но это с проживанием. А Вам и на билеты, и в Швеции на что-то жить надо... Оленька, позволишь, я у матушки спрошу за тебя? У нее еще царские золотые были, а с отцом твоим мы уже поквитаемся.

Оля пожала плечами, она не представляла, сколько денег может уйти на проживание, сколько стоят марки, дороги ли билеты и какая может быть ценность у царских золотых монет. А ответственность за такое одолжение для неё вообще была эфемерна.

Перед выездом в Виипури Андрей посмотрел в глаза подруге, обнял её и сказал так необыкновенно нежно:

- Не скучай, Оленька, к вечеру буду!

Она удивленно и радостно покивала в ответ.

Когда он вышел из сеней, следом отправился и доктор:

- Хороший мальчик, твой Андрюша! Взбалмошный немного, но какой заботливый! Очень рад за ваше с отцом решение. Все у вас образуется, дай Бог! - он тоже обнял Олю своими мощными руками, и поцеловал в лоб, отодвинув её пуховые непокорные пряди.

В этот момент из-за двери выглянул Андрей и прищурился:

- Алан, вы скоро? - требовательно осведомился он.

- Идем-идем...

К вечеру Андрей опять вернулся пьяным, но если предыдущие дни он с трудом добирался до постели, то в этот раз он был настоящим живчиком.

Еще с порога он с блеском в глазах рассказывал, как осадил Хендриксона в бюро, как ловко договорился о скором выезде, как настоял, чтобы в счет оплаты взяли этот дом на озере.

Вчерашние пьяные обвинения он забыл, и продолжал быть вежливым и внимательным, как днем при докторе Хендриксоне:

- Оленька, садись. Я сам все принесу, - указал он ей на диван. Из кухни донеслось бряцанье посуды и приборов, - Всё, что со стола? - крикнул он в столовую.

- Да, и еще приборы из буфета, - подскочила она, чтобы помочь, но вернувшийся с блюдом и котелком Андрей вновь её усадил:

- Сиди, отдыхай. Я сам найду. Ты сегодня такая интересная! - сказал он и вновь ушел на кухню.

- Платье, вот, нашла, - прокричала она ему, - Это я еще до отъезда в Петроград носила.

- Очень! - оценил Андрей, встав в позу кокетливой модистки.

- Да? Спасибо! Оно такое вроде простенькое...- она хотела продолжить тему, но Андрей её прервал:

- Ну-с, дорогая, последнюю ночку! Давай выпьем?!

- Правда?! - обрадовалась Оля.

- Да, транзит дали до Швеции, завтра в двадцать три ноль пять - ту-ту-уу!

- Замечательная новость! Я бы рада тебе предложить что-нибудь такое, чтобы отметить, но у нас тут нет ничего.

- Ничего страшного, у меня с собой. Таксо - это тот же извозчик. У них завсегда водится!

Андрей разлил бледно желтую жидкость из аптечной склянки по чайным чашкам. Вокруг стола разнёсся анисовый дух.

- А это крепкое?

- Надеюсь, да! - довольно сказал он, - давай на либеншафт?!

- Это как? На брудершафт - это я видела. А либеншафт?

- Это, как первое, только потом целуемся, - он потянул сложенные утиным клювиком губы к Олиной щеке.

- Андрей, перестань, мне неприятно... - рукой остановила она игривого друга.

- Ладно-ладно, пей. Я просто пошутил.

Он одним махом осушил полчашки. Оля глотнув сколько могла обжигающей жидкости, отставила чашку и прижала к горящим губам руку. Нос и глаза щипало от запаха спирта:

- Ой! Какая крепкая! Матренин самогон послаще будет!

- Да она, вообще, делать не умеет! - крякнул сочно он и жадно посмотрел на жену, - А ты красивая! Особенно такая, пьяненькая! У тебя даже глаза заблестели, а то ходила всё скучная и бледная, как привидение.

- Ну это на воздухе просто. В Петрограде дышать нечем, а тут свежо, и высыпаться стала.

Оля говорила и видела, как с каждым её словом глаза Андрея наливаются тем особенным цветом, который женщины всегда различают. Она видела уже такое и даже очень близко. Первый раз такое было у Колотова на выпускном балу. После, уже со стороны, она не раз видела, как развязные творцы и ученые мужи смотрели на цветочниц в ресторанах и волочились за ними.

- Нет, все же у тебя особенный румянец сейчас, - не унимался Андрей, - он очень идет твоим пшеничным кудряшкам, - промурчал, он подсаживаясь ближе.

Оля вскочила и начала накладывать в тарелки теплый картофель с жаренным луком и грудинкой.

- Тебе закусывать надо. Бери грудинку, она жирная, а то совсем охмелеешь.

Андрей выбил вилку и ложку из Олиных рук. Они улетели под диван:

- Ты мне зубы не заговаривай! Я тебе муж!

- Андрей, успокойся! Или я уйду! - отступая из столовой ответила Оля.

- Куда ты денешься, дуреха?! - и он со смехом подошёл к ней ближе и вцепился в локоть.

Оля вывернулась и поспешила к лестнице, но сзади её схватил за талию Андрей. Прижал к себе и беззастенчиво стал наглаживать грудь.

- У-уу... Какая маленькая! Давно хотел разведать здешние яблочки!

Оля выла и извивалась всем телом, пытаясь вырваться. Но этим только ещё больше раззадоривала обезумевшего мужчину.

- Перестань! Ты мне делаешь больно! Мы же договорились!

- Ну уж нет! Ты от меня не уйдешь! Ты моя! - он резким движением развернул её к себе и, брызжа слюной, проорал ей в лицо, - Думаешь так с мужем можно? Курсанту своему дала, художнику дала, Петросоветовскую шкуру не обделила! Теперь и этому старому финскому нацисту глазки строишь! Думаешь, я не вижу? Потаскуха!

Он впился губами и зубами в её сомкнутый рот, раздирая кожу лица усами, превратившимися в стальные иглы карда. Затем последовал удар по скуле, такой силы, что у Оли в глазах пошли вперемежку темные и радужные круги, а сама она потеряла точку опоры. Андрей продолжал орать ей в ухо:

- Я давно тебя обхаживаю, а где благодарность? Ты совсем, как Жанка! Она тоже обещала, кокетничала, а потом отказала! Мне! Только мне, а всем другим давала! Моему отцу давала, твоему отцу давала. Её весь город знал начиная с кадетов! А мне: "Мал ещё!" Стерва! Я бы ей это никогда не простил! И никуда бы она не сбежала. А ты знаешь? Я ведь и не простил! Это я её Точевскими перчатками придушил. Спер перчатки и придушил твою подружку! Слышишь? - он тряханул Олю и отпустил. Она упала на пол, - Я все просчитал...

Вдруг он бросился к жене, обнял её и зарыдал:

- Я любил её, Оленька! И тебя люблю! - он потянул руки к её шее, - я любил её и ни с кем не хотел делить. Мы должны были с нею вместе уехать, но она решила меня бросить. Сказала, что я бестолковый и нерешительный, вот я её и...- он сжал тонкую шею так, что Оля начала терять сознание, трепыхаясь, как подстреленная перепелка, - Но сейчас ты будешь моя!

Андрей отпустил её, она захрипела, давясь слюнями и слезами.

Оттащив свою жертву за ногу на середину столовой, он заботливо подстелил Оле под спину половичок, повалился на ослабшую от схватки молодую жену. Дернул под юбкой тонкий хлопок, и послышался треск бельевых завязок.

Стиснув зубы Оля лежала со стеклянными глазами, пытаясь сквозь ритмично приближающееся красное лицо с растрепанными потными волосами посчитать рейки на потолке: "1,2,3,4,5...16,17... Скорее бы уже... 1,2,3... Когда же он кончит?.. 1,2,3,4,5,6..."

Наконец Андрей зарычал, все тело его напряглось, дважды конвульсивно дернулось, и он отвалился в сторону. Через секунду он уже, не прикрывшись, захрапел.

Оля, шатаясь, встала, отерла обрывками панталон себе ноги, живот и швырнула тряпицу в лицо бывшего друга. Тот даже не дернулся.

Она вышла на кухню посмотрев на тяжелый бидон с водой, перевела взгляд на мясной нож на столе. Сжала кулаки, но так и не определилась, что ей хочется больше взять сейчас в руки.

"Я так хотела, чтобы все были хорошие! Я так хотела, чтобы война никогда не коснулась меня и моей семьи! Это, наверное, не со мной! Всё это не со мной!" - повторяла она про себя.

Ссутулившись, она ушла в свою детскую, закрыв двери на крючок, залезла под одеяло и рыдала свернувшись калачиком, пока сон не успокоил её.

Оставить комментарий © Copyright Журавлева Светлана Викторовна Размещен: 20/10/2020, изменен: 20/10/2020. 42k. Статистика. Глава: Проза, История, Любовный роман VII Переходный период Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Оля наконец попадает в город своего детства, Выборг или Виипури, как его стали называть финны. Она ждет от этой встречи всего того светлого и хорошего, что всегда было с ней здесь в ту пору. Но мир изменился не только в Петрограде. Изменилось всё. Ну или почти все.

Журавлева Светлана Викторовна : другие произведения.

10_Там, где умирают мечты