"Не знаю, может ему лекарство от глистов посоветовать? Или от блох? Чего он все ёрзает? Достал! - я очередной раз за ночь отодвинулась от Фединого торса, менявшего свое положение, казалось каждые пятнадцать минут. Как будто чувствовал, когда я начинала задремывать! - Скорее бы разбежаться!"
В преддверии завтрашнего события уже вторую ночь не спала толком: "Ещё эту старушку забирать!.. - мамина старшая сестра, конечно, всё на себя взяла, но это её задумка с сопровождением престарелой бабуси не вызывала у меня никакого энтузиазма, - Хоть бы поинтересовалась, удобно ли мне, - мысли уже окончательно потеряли стройность. Желание заснуть... Да, было бы то желание! - Все! К чёрту!"
Полшестого пришлось соскрести себя с дивана и заправить парой чашечек кофе, чтобы перестать скрипеть зубами и настроить мозг на работу. "Лучше всего сбежать до того, как начнутся пробки!" - подумала я, подразумевая не столько пробки на дорогах, сколько пробки на подходе к санузлу, и слиняла в офис, за несколько минут до звонка будильника младшего сына.
Работа - это место, где я чувствую себя почти богиней. За день столько новых людей через наш офис проходит, и все спрашивают, в рот заглядывают, прислушиваясь к моему мнению, всякие комплименты говорят, шутят, но как приходят свои деньги требовать обратно, так хоть увольняйся! Впрочем, работа - это работа: отсидел за деньги и забыл, все остальное можно перетерпеть.
Вечером, делая крюк на общественном транспорте к дому за дорожной сумкой, нарвалась на смурного Фёдора, собиравшегося на смену.
- Выспался, медведь? - бросила я ему в дверях вместо "здрастье"
Он поднял глаза из-под бровей, вздохнул и бесцветно ответил, защёлкивая за мной замок:
- Привет. Как ты? Там ещё на сковородке макароны с яйцом. Мальчики уже поели.
- Как я? Спрашиваешь! Всю ночь не спала из-за тебя! Ты тут целый день спишь, а ночью - ёрзаешь! Уж лучше тогда совсем не ложись! - я уже не контролировала себя. Он меня бесил, и мне хотелось визжать, орать, рычать от раздражения, - не важно что, только чтобы громко.
- Макароны будешь... - не слушая, переспросил он.
- Нет! - зло рявкнула я и хлопнула дверью в ванной.
- Чего вы опять орёте?! - раздался окрик из комнаты Андрея.
Помыв руки, я поспешила к нему, как к единственному взрослому человеку в нашей семье. Застав сына в привычной позе расслабленного геймера, я присела за его спиной на низкий пуф:
- Привет! Понимаешь, он дрыхнет днем...
- Дядя Федя днем не спит... - прервал он сходу мои жалобы, сдвинув один наушник с уха.
- Вот вы всегда заодно! Ну, и чёрт с вами! Вечером проверь, пожалуйста, у Славика уроки. Я сейчас не могу, терпения не хватает. Он тупит, как ребенок!
Андрей не отрываясь он монитора ноутбука ухмыльнулся:
- Он и есть ребенок, ему всего одиннадцать.
- Ну, короче, не могу. Поможешь? А я поехала забирать "бабулину младшенькую" - передразнила я свою тетю, - а этот,- я зло ткнула острым ногтем, будто сквозь стены хотела поранить Фёдора, - пусть сам ест свои макароны!
- Мам... - одернул меня Андрей, - хватит на него наезжать! Он и так для тебя всё делает...
- Всем до завтра! - раздалось из прихожей радостное прощание Фёдора.
- До завтра! - бодро хором из разных комнат заорали мальчишки, и входная дверь захлопнулась.
Меня кольнула обида.
- Ладно, я тоже пойду. Пока!
- Ага... - принял к сведению мой старший сын, поправляя наушники.
Меня это тоже задело.
Я прошла в спальню к Славке. Тот валялся на кресле со смартфоном, качая ногой, даже не думая, меня встречать.
- Привет, малыш! Как в школе дела? - радостно сказала я и склонилась чмокнуть его в щечку, лоб, затылок... В общем, туда, куда удастся успеть чмокнуть вертлявого ребенка.
- Норм... - ответил он, одёргивая голову от моих нежностей, - Мама! Отстань!
- Уроки сделал?
- Ага, не мешай, - нетерпеливо ответил он.
- Я на дачу в Александровскую, к бабуле, приеду завтра к вечеру. Слушайся папу и Андрея. Не грустите!
- Помню... - ответил Славка, даже не поднимая головы. Стало совсем обидно.
Я не спеша собрала сумку и встала в дверях:
- Всем пока! - крикнула я перед выходом. Ответа не было...
На улице пошёл дождь. Я ехала на автобусе в центр забрать с какого-то мероприятия престарелую родственницу.
Мы с Бабой Машей были не очень хорошо знакомы, хоть и жили в одном городе, даже в одном районе. Собственно, я её помню только по одному эпизоду, когда на каком-то семейном торжестве, мне было тогда лет пятнадцать, она забористо шутила и называла себя Матильдой. А сегодня мне надо было отвезти Бабу Машу - Матильду - в дом своей бабушки, её сестры.
Странно получилось, ведь машины у меня нет, и я, как могла, пыталась отвязаться от этого задания, но нам было якобы по пути, и тётя уверенно сказала: "Не дрейфь, доедете на электричке, она шустрая!"
В салоне автобуса пахло псиной, вчерашним луком и выхлопом недотлевшей сигареты. В окна был виден городской пейзаж, искаженный мелкими капельками, оттого какой-то кривой и уродливый, а осенние деревья и стайки прохожих придавали ему схожесть с цветным аквариумом, от которого мутило.
По салону ходила пожилого возраста кондуктор в оранжевом жилете. Она улыбчиво беседовала с пассажирами и ещё кем-то. Чувствовалось, что она имеет богатый жизненный опыт и легкую форму помешательства. Такое помешательство, которое безвредное, но которое рождает дикое сочувствие.
Я ей понимающе покивала, а она в это время успела перейти от разговора об общепите и молочной каше к разговору об урегулировании конфликтов в среде детей. Причем с точки зрения социологии и философии. А голос её дрожал при этих словах, один глаз принял неестественное положение. Припухлые губы часто выпивающего человека обнажили челюсть с потерянными не от хорошей жизни зубами.
Где её 5-6 детей, о которых шла речь? Живы ли? Пьют ли? Бьют ли? Но Она улыбается доброму слову и приветному взгляду. М-да...
Почему-то вспомнила свою бабулю, встретившую войну подростком и вырастившую двоих младших сестер, а потом и троих своих дочерей.
"Последние полгода я ей совсем не звонила..." - само собой пришло в голову.
Прикусив губу выскочила на нужной остановке. Время ещё было, и я решила, что хватит на сегодня с меня тесных эмоциональных контактов, и несколькими касаниями экрана смартфона вызвала такси.
На время ожидания заскочила в бизнес-центр, откуда надо было забрать...
"Матильда - легендарный семейный коуч! С партнером, с родственником, с ребенком -с кем хотите, Матильда поможет наладить ваши отношения!"
Рекламный плакат во весь лестничный пролет предъявлял Бабу Машу с неприлично свежим лицом и идеальным маникюром, обещающим не иначе, как волшебство в решении семейных проблем.
Я решила дойти до офиса, где проходил этот крутой тренинг, надо было согреться, подсушить куртку и удовлетворить любопытство.
Минут десять, пока за дверью конференц-зала звучали эмоциональные речи, взрывы смеха и аплодисменты, я читала историю Матильды и отзывы благодарных клиентов.
Я достаточно взрослая опытная женщина с большим трудовым стажем и двумя разводами за плечами. Я знаю жизнь! Да и сегодня не девяностые, есть интернет, и не понятно, кто, вообще, на такое ведётся!
Мне стало не по себе от мысли, что придется иметь дело с таким человеком. Честно, я не верила во все эти сказки. Если бы это было правдой, то это было бы как-то совершенно необыкновенно для нашей жизни, тем более, внутри нашей семьи.
Во вдруг образовавшейся суете тесного коридора, я толком не разобрала, как выскочила Баба Маша, схватила меня под руку, и мы бодро сбежали по лестнице, пока она накидывала красное пальто с огромным глубоким капюшоном. На улице из его глубины низким бархатным голосом она меня спросила:
- Наташенька, на остановку или пешочком до вокзала прогуляемся?
Я сказала, что такси ждет. Услышав в ответ: "А, ну тогда веди..." - я обрадовалась её податливости и немногословности.
В белой Октавии мы устремились к Литейному мосту, плавно влившись в плотный поток тёмного города, нервно поигрывающего огнями.
На заднем сиденье я беззастенчиво уставилась на ярко накрашенную 83-летнюю бабусю, с таким же неприлично молодым лицом, как на рекламном щите в бизнес-центре, не зная, что от неё можно ожидать.
Если верить информационному стенду, то за последние пару лет она объехала Азию, Америку и совершила образовательный тур по Европе. Я так и не поняла, она учила чему-то европейцев или училась сама. Она трижды ездила в Кремль на встречу с..., с сами знаете, кем. Она пишет статьи, участвует в благотворительных марафонах, открыла свой коучинг-центр, а ещё она суперкондитер-супердревнего года и на досуге надписи на дизайнерских тортиках делает.
- Ну, что ты смотришь? Не узнаешь Бабмашу? - спросила успешная во всех местах бабуся. - А ты почти не изменилась за двадцать лет. Галя говорила, что ты опять на развод подала. Так и не утруждаешь себя работой над отношениями?
"Началось..." - подумала я и закатила глаза, в надежде, что в машине достаточно темно, а у неё достаточно плохое зрение. Вслух ответила:
- Вы, это..., уже не на тренинге... Я чего-то устала после работы, давайте завтра поговорим.
Я посчитала, что очень ловко отмазалась от обсуждения своей личной жизни со старушкой. А завтра ей не до меня будет.
- Ну-ну. Полагаю, с Галей ты тоже ничего не обсуждала... - еле внятно пробухтела в капюшон бабуся, - что ж, помогу тебе. Раз Галя просила, не могу отказать.
Я не сдержала раздраженный шумный выдох и закрыла глаза, прикинув, что до Александровской ещё минут двадцать езды.
Хоть до дома бабуся и вела себя более, чем скромно, я не могла унять любопытства и подглядывала за ней. Она молча смотрела по сторонам, ни к чему не цеплялась по-стариковски, ничего не осуждала. Скорее наоборот, меня удивляла её спокойная внутренняя наполненность, обнаруживавшаяся во всем. В её моложавой расслабленной позе, в её блестящих глазах, в которых читался и восторг, и какое-то удовлетворение от того, что она видит за окном. Никакого брюзжания, типа: "понастроили", "лучше бы...", "а вот в мое время...", она откровенно наслаждалась обновлёнными видами северной части города.
К бабуле приехали уже к полуночи. Зная, что тётка постелила мне наверху, а Бабе Маше в домике для гостей, я сразу, только распрощавшись с таксистом, прошлепала через веранду к лестнице второго этажа, даже не проводив и не пожелав двоюродной бабке "Спокойной ночи".
На утро в кругу родственников людей моих лет не оказалось, были только в основном те, кому за шестьдесят. Братьев двоюродных тоже не было, они не смогли оперативно приехать из Эстонии.
С одной точки зрения, мне предстояло скучать, не с кем поржать, обсудить модные сериалы, политику или социальные явления, да и современные проблемы с детьми-подростками старикам уже тоже не очень понятны. С другой стороны, я все-таки на похоронах и тут ржать-то в общем и не к чему.
Бабуля лежала в гостиной в большом лаковом гробу, обитом ярко синим материалом. Я отметила, что Бабушка Галя любила такой оттенок при жизни, у неё даже сумка была древняя такого же цвета.
Заходить в ту комнату я не стала, решила наблюдать за происходящим с лавочки на веранде. По дому в полумраке, стараясь не нарушать тишины, передвигались дальние родственники и гости. Они подходили и отходили к потерявшему свой привычный вид бабушкиному лицу, видневшемуся из открытого ящика. Знакомые и незнакомые старики разной степени немощности шаркая и шепча прощались, оставляя после себя характерный запах нафталиновых сундуков. Шутка ли, бабуле вот-вот исполнилось 92, значит средний возраст её подружек был тоже около того.
За моей спиной на веранду шустро заскочила с улицы Матильда, скинув свой красный капюшон, яркий даже в плохо освещённой веранде, она подсела рядом:
- Как спалось, Наташенька? Ничего? Знаешь, я все думала ночью, извини, если я тебя обидела вчера. Мы с Галей только недавно говорили, что ты одна у нас такая осталась. И что тебе хорошо бы о семье знать побольше.
- И вам, доброе утро! Бабмаша! Перевоспитывать меня, пожалуй, поздно, у меня самой двое подростков на воспитании. И я, вообще, не понимаю, что значит "такая"? - сходу полезла в бутылку я.
- Галя говорила, что ты все, вроде девочки, всё прячешься от людей, то шутишь, то огрызаешься... - и она пересказала все то, что Бабушка Галя мне внушала ещё, когда я у той была на летних каникулах в институтские годы. А я в это время смотрела на бабулю, на её лицо с просвечивающей из-под грима желтизной на фоне яркой обивки гроба и вспоминала, как оно живо морщилось, когда она выговаривала мне все эти прописные истины. Она говорила, что надо быть взрослее, надо думать, отношения - это серьезно и прочее... Я вот также как сейчас, совершенно не могла воспринимать такие заявления. Ухмыляясь и не слушая Бабмашу, я достала телефон и стала пролистывать ленту мессенджера.
- Ладно, вижу права была Галина, ничто тебя не проймёт, - она встала с лавки потерла свои руки с идеальным маникюром и хлопнула в ладоши.
Хлопок вызвал что-то вроде гулкого воздушного удара. Из моих рук выпал телефон и улетел под скамейку, хрустнули ступени лестницы, зазвенели стекла в оконных переплетах, плеснулась на пол вода из ведер, стоящих на лавке.
- Что это? - на вдохе спросила я, развернувшись к тому месту, где стояла Матильда.
Но там никого не оказалось. Я огляделась по сторонам. Дома было тихо, только часы на стене громко шли: "цок-цок-цок", молчал даже белый "Минск" в углу. Так бывало в детстве, когда на дачах во всем поселке отключали электричество, воцарялась такая вот тишина, аж в ушах звенело.
Я давно такой тишины не слышала...
Как ни в чём не бывало, из кухни распахнулась дверь, и вошла бабуля с заварником:
- Садись-ка, Наташка, чай пить будем, да разговоры беседовать.
Сказать, что я удивилась, мало, я так обрадовалась!
Я схватила горячий чайник, обожглась, конечно, пристроила его кое-как на стол и обхватила бабулю, прижав свою голову к её мягкому тёплому плечу.
- Обожжёшься! Разольешь! Ты что, хоть?!
- Мне так много надо тебе сказать! - я размазывала слезы о ситец её цветастого сарафана, а она гладила мои волосы, как в детстве. Она пахла, как всегда, свежим тестом и печкой.
- Давай-ка присядем, голуба моя, пока чайник закипает, потрындим...
Мы сели за круглый стол под плетеным абажуром. Бабушка сдвинула заварник на середину и накрыла его полотенцем, которое всегда носила с собой заткнутым за пояс.
- Ты прости, что не звонила долго. Понимаешь, работа, семья... - начала чего-то объяснять я, - тут как раз кризис в страховой сфере, хотели на удалёнку всех перевести...
- Понимаю, детка, не переживай, все в порядке. У вас там в городе всегда какая-то котовасия... Расскажи лучше про мальчиков. Как там Андрюша? Славочка в каком сейчас классе? - ласково спросила бабуля.
- Славка в четвёртый пошел, самостоятельный совсем. Все сам, все сам. Андрей заканчивает. Надо определится бы, а он...ничего не хочет. Разгильдяй! Но он помогает мне!
- Умничка! А с Федей ладят?
- Да, дружат вроде, - ответила я, немного взгрустнув, - им хорошо вместе...
- А ты чего расстроилась?
- Да, вроде расстаемся мы с ним, с Фёдором. Андрей уже предупредил, что не одобряет меня за это. А мелкому даже не говорю...
- А вдруг Славочка захочет с отцом остаться?
- Скатертью ему и дорога! Посмотрим, как они без меня справятся! - огрызнулась с обидой я.
- Ишь, лихая какая! А может поговорить надо? Друг с другом, да и всем вместе?
- Да, ну их! - отмахнулась я.
Бабуля встала, подошла к допотопному советскому буфету с треснутым стеклом и вытащила из ящичка обувную коробку "Скороход".
- Минутка семейной истории, - прокомментировала она и поставила на стол истрёпанную коробку без крышки.
Она начала извлекать из коробки старые карточки с рифлеными краями. Изображения на некоторых из них потемнели, на некоторых пожелтели, а где-то с самого начала были не в фокусе.
- Вот, погляди-ка. Ты вот где хранишь фотографии?
- В телефоне, сейчас, кстати, покажу Славку, - и я начала шарить по карманам в поисках смартфона, - сейчас... где-то..., а...- я, подпрыгнув со стула, дернула на веранду но под лавкой телефона не нашла. В задумчивости я вернулась в гостиную.
- Не носись по дому! Следующий раз покажешь, ты лучше сюда смотри, - она начала передавать мне снимки из образовавшейся вне коробки шаткой стопочки, - Это мы с девочками после войны, видишь, худые какие! Страх! На меня ни один парень не смотрел! А это Машенька школу кончила - совсем невеста...
Я лениво перекладывала переданные бабулей фотографии в коробку, не вглядываясь в размытые лица и неизвестные пейзажи.
- Вот смотри, Маша ещё до развода. Они приезжали все вместе по Ленинграду погулять, на выходные. Мне тогда её муж сумку подарил! Она у меня до сих пор в гардеробе! Тут Машеньке, кстати, лет почти как тебе! - я напряглась, вглядываясь в фотографию.
На светло сером фоне залитого солнцем парка у какого-то серого парапета стояла женщина с красивым лицом из разных оттенков серого в контрастном тёмно-сером пальто. За плечи её обнимал рослый зрелый мужчина в сером костюме и светло-серой бороде. Впереди них стояли за ручку двое маленьких мальчиков, в аккуратненьких одинаковых тёмных пальтишках и шапочках-петушках. Меня всегда удивляло, что одним цветом в разных его количествах можно отобразить почти любую картину. Я вот явственно видела, что Маша в ярко-красном пальто со своей счастливой семьёй стояли на берегу Большой Невки перед центральным парком в майский солнечный день.
- А вот тут она уже после второго развода. Учудила! Сорок лет - ума нет! Уж не жди - не будет! Это она из Таллина на совсем вернулась... - бабуля мне передала фотографию, на которой крупно было изображено лицо изменившейся Маши. Тяжелые веки, недовольные морщины на лбу, тонкие губы, нервно смятые во что-то похожее на улыбку, и тусклые глаза... - смотри-ка, как на тебя похожа, прям, одно лицо! - добавила она, вызвав мой интерес.
Я глянула на себя в отражение буфетного стекла - и правда, будто моя фотография...
На кухне завизжал чайный свисток. Бабуля стала уверенно вылезать из-за стола.
-Сиди-сиди... - посадила я её обратно, придержав за плечи, и помчалась спасать истеричный чайник.
Здесь тоже все такое, каким было в моем детстве: стол и шкафчик "березка", застеленные на каждой полке кружевными салфетками; лавка с вёдрами чистой воды, как на веранде; свежевыбеленная печь с плитой, стальные детали которой были начищены до блеска; напротив неё - окошко во двор, из которого ничего кроме сирени не было видно. Вечный сумрак и тишина, которую сейчас нарушал свистящий алюминиевый чайник, требовательно подвизгивающий и разбрасывающий с шипением свои брызги.
Вернувшись с чайником и деревянной дощечкой, служившей подставкой, я принялась готовить нам чай, все глубже погружаясь в воспоминания: "За правой дверцей буфета бабуля хранит кружки и чашки; вот эта, с красными петухами, - её, и ещё блюдце глубокое, она в него по-купечески наливает остужать чай. Дальше, за этой, высокая зеленая - чашка Бабушки Маши; ещё глубже, синяя чашечка из сервиза - это покойницы средней сестры, Поли. Вот эта кружка с тёмными простыми цветами - моя. Цветы выпуклые на ощупь, и я по ним могу определить свою чашку даже в темноте. Здесь же тёмный устойчивый бокал с ручкой - это моего Феди и чашечки с героями мультфильмов - для Андрея и Славика. По центру буфета на верхней и средней полках стоят тяжеленая сахарница и конфетница с причудливыми узорами из неизвестно как сплетённых фарфоровых кос".
Когда я очнулась, оказывается бабуля мне до сих пор что-то говорила:
-... и вот осталась она здесь одна, без деток своих, без мужа и без работы. Ну как одна, мы-то с Полей с ней были. Ухаживали за ней в больнице, потом пока её на пенсию не отправили, мы деньгами помогали. Но это все ж лучше, чем позориться на работе, с которой не справляешься, правда?
- Да, наверное... Это ты про Бабушку Машу?
- Ты что, хоть? Не слушаешь меня опять, дуреха?
- Слушаю-слушаю, продолжай...
- Так вот она промытарилась до шестидесяти. Казалось бы, уже все, жизнь прошла, счастье сама свое профукала. Ан нет! Увлеклась она семейными историями, я уж думала на кладбИще готовится, а у её, как пошло, как пошло! Поехала обратно в Эстонию, помирилась с сыновьями, у мужа прощения попросила, да он уже с другой жил, но обижался сильно, Маша рассказала. Так вот после этого и начала она расцветать, в ней мудрость какая-то появилась, кто с ней поговорит, так вроде на путь верный встает. Тебе бы тож её послушать-то... Я-то никогда не могла так с людьми говорить, хоть и понимала в чем их горе, вот только сердобольная я, правду в лицо не могу сказать. И мамочку твою этой дурной своей добротой сгубила. Не прощу себе... Ну, да не бери в голову, дело-то давнишнее... - бесшумные слезы заблестели на бабулиных щеках под предательским светом лампы накаливания из-под абажура.
Я подвинула бабуле кружку с петухами и обняла её сзади за плечи:
- Ни в чем ты не виновата. Каждый сам выбирает по какому пути идти.
Она легонько похлопала меня по рукам, прижавшись своей мягкой щекой к моему уху.
На улице зашумел дождь. Я подошла к окну и, отодвигая занавеску, незаметно вытерла уже свои слезы. За окном, в утренней осенней темноте колотил ливень. Он шлепал по деревянному крыльцу, терзал уже обнаженные яблони, прибивал облетевшие листья к земле и размазывал грязь по камням.
В комнате за моей спиной погас свет и раздался глухой грохот, похожий на гром, только внутри дома. Задребезжали окна, что-то затрещало. Я, испугавшись за бабулю, оглянулась.
- Бабуля?!
Темнота, хоть глаз коли! Но постепенно я начала различать, ковер на стене, кровать, стул, на котором лежала моя дорожная сумка. Я поняла, что нахожусь в своей крохотной спаленке на втором этаже. Где-то внизу под ногами с хрустом и дребезжанием выключился "Минск".
"Все приснилось, - поняла я, - а там, в гостиной лежит бабуля..." - я залезла с головой под одеяло и с надрывом заревела. Как в детстве. Горько и громко. Что ж, сегодня можно...
На утро в кругу родственников людей моих лет не оказалось, были в основном те, кому за шестьдесят. "Столько пожилых людей - это, пожалуй, даже хорошо, - подумалось мне, - это хороший симптом для общества, когда в семье есть такие почтенные родственники. Есть, кому делиться опытом.
Бабуля лежала в гостиной в большом лаковом гробу, обитом ярко синим материалом. Я опять подумала про сумочку такого же цвета. Дежавю...
Заходить в ту комнату я не стала, наблюдала из веранды, как с ней прощаются её близкие знакомые. Их было достаточно много, тех, кому она была небезразлична.
Из-за спины на веранду шустро заскочила в дверь Матильда и присела рядом:
- Как спалось, Наташенька? Ничего? Знаешь, я все думала ночью, извини, если я тебя обидела вчера. Мы с Галей только недавно говорили, что ты одна у нас такая осталась. И что тебе бы хорошо о семье знать побольше...
От повторяющихся сцен у меня закружилась голова, и я начала ею трясти, пытаясь отделаться от приставшего наваждения.
- Что с тобой, девочка моя?
- Ничего, Бабмаша, сегодня день такой...
- Понимаю, тяжело... Не подойдешь, попрощаться-то?
- Нет, не могу. Да мы уже ночью с ней попрощались, - тут я поняла, что зря это сказала. Бабушка Маша нехорошо на меня посмотрела прищурила свой блестящий глаз и полезла в сумочку.
- Ты, дорогуша, ночью-то спала? - она спешно вытащила древний валидол и протянула мне таблетку, - Положи-ка под язычок, волнуюсь я за тебя.
- Да, все в порядке, Бабмаш, это я в смысле, что уже приняла то, что случилось. Зла не держу, и сама за все прощения попросила. Я уже её отпустила...
- Ааа, - понятно и она положила распакованную таблетку себе в рот.
- А правда, что я на вас похожа? - доверительно спросила я.
- Правда! Даже больше, чем ты думаешь. Ты даже ошибки по жизни совершаешь те же, что и я.
Я улыбнулась и решила рискнуть с ещё одним внезапно открывшимся мне фактом:
- А правда, что вы на примере своей семьи нашли способ делать людей счастливыми?
- Да весь мой тренинг основан на том, что хоть времена и разные, но люди всегда одинаковые! Совершают одни и те же ошибки и деды, и родители, и дети...Зная жизнь своих предков, получаешь не просто знания, а их жизненную мудрость. Пока мы молоды, мы все считаем себя самыми умными, изобретая велосипед в отношениях, но если бы мы не теряли связь поколений, то многие вопросы даже не возникали бы на нашем пути. Я поняла это только на пенсии...
- А я думала, что вы вот это вот всё делаете, - чтобы пояснить свою мысль я нелепо покрутила руками, будто совершая колдовские манипуляции.
- Да, иди ты, хоть! - засмеявшись ответила Бабмаша - сейчас двадцать первый век на дворе! И волшебство - это только, вон, интернет в ваших мобильниках! - она ткнула пальцем в мой спящий смартфон. Неужели ты в эти сказки веришь?!
Я тоже засмеялась. Что только не привидится на нервной почве!
- Может придете к нам в гости как-нибудь? Что-нибудь расскажете про себя, про бабушку Галю? Я вас с детьми познакомлю.
- Спасибо, обязательно приду! - пообещала Бабмаша, обняла меня и пошла в гостиную.
За окном, по-прежнему, шёл дождь. Лаковый гроб с синей обивкой несли к машине четверо мужчин в чёрном из ритуального агентства.
После кладбища и поминок на меня снова навалилась тяжесть, но не такая, как накануне, не злая раздражённость. Я просто устала и очень захотела спать, несмотря на то, что ещё не было и пяти часов.
Я села в электричку и сняла телефон с блокировки, просидела так пару минут и ещё раз сняла с блокировки. Быстро нажала пару кнопок:
- Алло...- раздался усталый голос моего мужа.
- Привет! Ты дома?
- Да. Как дела? Тебя ждать к ужину?
- Все хорошо, Феденька. Прости меня!
- ...
- Федь, я через час буду, отправь ребят в кино, мне надо с тобой поговорить.