Вокруг меня темнота. Я только что очнулась, я открыла глаза и ничего не вижу кроме густой темноты. Я чувствую, что я передвигаюсь в этой темноте. Но я не пользуюсь ногами, они свободно болтаются, и я вишу в воздухе в вертикальном положении и лечу вперёд по прямой линии. Мне представляется, хотя я не знаю точно, так как ничего нельзя разглядеть, что я лечу вперёд в длинной трубе. И вот вдалеке возникает тусклое пятнышко белого света. Оно медленно, очень медленно увеличивается, так как я приближаюсь к нему. Эта сила что толкает меня, вернее передвигает, она будто заложена во мне. Это необычное чувство: двигаться в воздухе, лететь не затрачивая усилий, мои ноги и руки свободно опущены вниз и расслабленны. Я всё ещё в сонном состоянии. Мне кажется, что я никогда раньше не летала. Хотя... Хотя, как я открыла глаза в этой тёмной трубе, я не помню, что было со мной раньше до того времени, когда я была в бессознательном состоянии, и было ли что-либо до этого. Не помню совсем никаких воспоминаний. Но без них мне хорошо, мне кажется это лучше, чем если бы я что-нибудь вспомнила. И я не хочу вспоминать, было ли что до этого, или я только что возникла. А тем временем, пока я думала об этом, светлое пятнышко в конце этого туннеля оформилось в круглое отверстие. Это конец этой длинной-длинной трубы и оно всё ближе и ближе ко мне, оно растёт в размерах, расстояние между нами сокращается. Скоро я достигну этого отверстия. Я вижу, что там сияет что-то лазурно-голубое, а также там есть белое. Я почти достигла конца трубы, я понимаю, что за отверстием - небеса, и когда я совсем уже достигла конца трубы, я стала менять положение в пространстве, и это произошло само собой, произвольно, моё тело повернулось на 90 градусов (если я ничего не путаю), теперь я стала лететь не в вертикальном , а в горизонтальном положении. Я вырвалась наружу и лечу в небе среди облаков, как птица, я вхожу в облака и пролетев сквозь них, оставляю их позади. Золото в лазури - это солнце, я стараюсь не смотреть на него, оно слепит. Я лечу раскинув руки, так интересней, и мне не приходится ими махать, чтобы держаться в воздухе, я летаю так, как в сказке, просто силой своего воображения. Здесь холодно, ветер запутывается в моих рыжих волосах и теребит их. Ох, рядом пролетели утки. Они удивленны и в недоумении косятся на меня, что это за птица? Я озябла, на мне одет сарафан, и я решила спуститься с небес на землю. Я снова приняла вертикальное положение, остановилась и быстро, но не в свободном падении, а как с парашютом, стала опускаться вниз. Облака подо мной рассеялись, и я увидела квадраты и прямоугольники полей, белые здания, дороги. Всё это приближалось ко мне, или вернее, я приближалась к этому, и это, естественно, увеличивалось в размерах. Я спускалась и спускалась на мистическом парашюте который был во мне. И вот земля оказалась совсем рядом. Я приземлилась на ноги не очень удачно, меня дёрнуло вперёд, и я повалилась на траву. Я встала и огляделась. Рядом был небольшой городок, скорей даже посёлок, с белыми двух-трёхэтажными домами. Ярко-белыми, белоснежными домами, окна кое-где сверкали отражая солнечные лучи. Здесь красиво. Я направилась к посёлку и скоро достигла его. На улицах не было никого. Возможно сейчас время сиесты. Жители сытно поели и попили и с полными брюшками и с ощущением полноты жизни легли, чтобы пища лучше усвоилась (но это не так, зато это так классно и приятно). Было жарко, вспомнила как было зябко в небе. Жара тоже положительно действует на сиесту, она провоцирует сонливость, особенно когда в животе приятное чувство отягощения. Пусто, не души, и в окнах никого не видно. Дома построены в одном стиле, и стиль этот напоминает баухаус. Так красиво, и в этом городке много деревьев, белое оттеняется зелёным. Здесь всё так чисто и опрятно, значит за этим следят, но где люди, я ещё никого не встретила. Но вот ветер пронёс мимо меня послушный ему целлофановый мешочек, и этим как-то испортилось впечатление от всей этой аккуратности. Одно здание привлекло меня, хотя оно было такое же как остальные, но над входной дверью была вывеска. На ней был нарисован глаз, вернее древнеегипетский иероглиф уаджет. А под ним надпись ОКО.
Ни с того, ни с чего мне вдруг пришло на ум: Жили были три брата, три Ивана. И старший из них, Иван Сергеевич, был верным семьянином; средний, Иван Александрович, был постоянно влюблявшимся волокитой, бабником; а младший, Иван Андреевич, был жёноненавистником. Как вы поняли, мать у них была одна, а отцы - разные. Возможно, поэтому и они были такие разные.
Тут я, подходя к этому зданию, засунула руку в кармашек моего сарафана. И там я нащупала какую-то карточку. Я вынула её и удивилась. На карточке был изображен точно такой же древнеегипетский иероглиф с надписью ОКО. И я подумала: "Может быть это какой-то клуб, а карточка значит, что я могу туда войти как член клуба." И это оказалось именно так. Я вошла. Открыв наружную дверь, я увидела коридор. Но дорогу мне преградило огромное чучело бурого медведя, вставшего на задние лапы и раскинувшего передние в стороны так, что пройти было нельзя. Его пасть была широко разинута, а клыки предупреждали: "Стоп! Не пройдёшь." Что же делать? Мне хотелось попасть в клуб. Коридор за чучелом медведя кончался закрытой дверью. Я решила, может крикнуть: "Эй!" Кто-нибудь выйдет, я покажу карточку, и меня впустят. Но я не стала этого делать. Я прислонилась спиной к прохладной стене и смотрела на медведя. "Как живой. Только застыл как на фото." Я подошла близко к нему, погладила его шкуру, чудесный мех, я смотрела на его язык в раскрытой пасти, он как настоящий и даже кажется влажным, и глаза блестят. Хорошее чучело. Я похлопала его ладонью по животу. О тут что-то есть. Незаметная щель? А нельзя ли засунуть туда мою карточку. И я попробовала. Хоп! Карточка исчезла, её втянуло внутрь, и в тот же миг передние лапы медведя опустились и повисли по бокам, и можно стало пройти боком слева или справа от него. Я это и сделала, а потом осмотрела мишку сзади. На спине у него было точно такое же отверстие, что и спереди, а из него торчал край моей карточки. Я взялась за неё двумя пальцами и вытянула, а лапы медведя снова разошлись в стороны. Я остановилась перед дверью и некоторое время в нерешительности постояла перед ней, словно раздумывая входить или не входить, хотя всё равно знала, что не смогу уйти отсюда так и не узнав что за дверью. Решив больше не мучить себя, я открыла дверь. Там оказалась обширная, уютная комната, скорее зал, с расставленными там и сям круглыми столиками, стульями, несколькими креслами, диваном, шкафами с книгами, камином у стены напротив двери, стены и потолки обиты вагонкой. За столиками сидят мужчины, одни мужчины. Все сразу повернули ко мне головы. Я нерешительно вошла и постаралась изобразить на лице непринуждённую улыбку. Они смотрели недоумевающими глазами на меня, словно спрашивали: "А вы кто?" Я сказала: "Здравствуйте." В ответ - молчание, лишь только кто-то отозвался: "Угу" и откашлялся. Тут один из них встал и подошел ко мне: "Извините, вас зовут?.." "Анна." "Ах, Анна, извините, я вас здесь раньше не встречал, не припомню, чтобы я вас здесь видел..." Он хотел что-то ещё сказать, но я не дала ему договорить и достала из кармашка сарафана свою карточку, а он сразу же протянул: "А-а-а-а. Ну что ж, добро пожаловать, Анна." "Анна Ивановна." "Анна Ивановна. Хорошо. А я Иван Аннович. Очень рад познакомиться." "Иван Аннович?" - изумилась я, но для него, кажется, ничего не было странного в этом, ему показалось, что я просто не расслышала и поэтому переспросила. "Да. Проходите, располагайтесь. Не хотите ли сесть за мой столик? Я сижу один, читаю. И ваша компания будет мне приятна." "Благодарю." И мы сели за его столик. Остальные снова принялись за свои дела, продолжили негромко беседовать между собой, попивая кто чай, кто что-то покрепче. А у нас с Иваном Анновичем произошел конфуз, как мы сели за его столик, мы молчали и не могли ничего придумать, что можно бы сказать или о чём можно спросить друг друга. Так мы и сидели, попивая чай и опустив глаза. Иван Аннович положил руку на книгу из которой торчала закладка, видимо хотел продолжить чтение, но понимал, что это будет выглядеть не очень учтиво. Иногда он поднимал глаза, чтобы посмотреть на меня, но сталкивался с моими глазами, которые смотрели на него, и поэтому от смущения он снова резко опускал их, а один раз он после этого сразу же поднёс чашку к губам, отпил, взял с блюдца сэндвич, откусил и от неловкости поперхнулся и закашлялся. Я вскочила и хотела похлопать его по спине, но он замахал рукой и не пустил. Через полминуты Иван Аннович прокашлялся и сдавленным голосом сказал: "Извините меня." Я сидела и не говорила, с чувством будто я была в чём-то виновата. Мне неожиданно пришла странная мысль. Что если бы было такое возможно, чтобы я как бы раздвоилась, нет рассотнилась, то есть, что если бы меня было сто штук? Я бы могла за день выполнить сто разных, даже больше, дел, за день прожить сто разных жизней. И это должно быть так, чтобы отдельная я из сотни я знала и чувствовала то, что делают другие я, и чтобы отдельной я эти знания не мешали делать своё дело, то есть чтобы над сотней я был как бы метафизический мозг который впитывает все действия и знания отдельных я, и этот надмозг-надразум был бы истинная я. Так например, если бы я очень любила читать и мне хотелось бы прочитать как можно больше книг и побыстрее, я бы всё равно не смогла бы прочитать к примеру сто разных романов за неделю, так как меня только одна штука. А если бы меня было сто таких клонов, я бы это сделала, а надмозг-надразум помог бы мне собрать всё прочитанное, таким образом на прочтение бы ста романов у меня ушло бы не сто недель, а одна. Я снова вернулась к реальности от моих бредовых мечтаний и заметила, что в зале клуба ОКО началось движение, многие повставали со своих мест, а некоторые уже, что было видно через открытую дверь, находились в коридоре. Ивана Анновича не было передо мной на стуле, я принялась искать его глазами и обнаружила у книжных полок одного из шкафов со стеклянными дверцами. Он запихивал свою книгу на её место в просвет между двумя другими, но одна книга, задетая той, которую пихал Иван Аннович, уехала вглубь, и ему пришлось возвращать её на место, чтобы корешки всех книг на полке стояли ровно одна с другой. Покончив с запихиванием книги на место и закрыв дверцу шкафа, он обернулся и подошел ко мне. Когда он приблизился, я спросила куда все собрались: "Клуб закрывается?" "Ах, вы же у нас первый раз, дорогая Анна Ивановна, и верно мало что ещё знаете. Сегодня как известно четверг..." (Хотя я подумала, что мне не известно было какой сегодня день, да я об этом и не думала даже, пока он не сказал, я и не знаю какой сегодня год. Странно, как меня зовут я помню, а больше ничего, может у меня амнезия? Хотя постойте, а действительно ли меня так зовут, Анна Ивановна, может я просто придумала это, раз ничего больше не помню? Да нет, кажется я и всамом деле Анна, не знаю почему я уверена в этом, и это по-моему именно так.) Я очнулась от своих размышлений, а Иван Аннович всё это время говорил и говорил, и я многое пропустила мимо ушей. Я извинилась и призналась, что задумалась и не слышала его. Не может ли он повторить? "Конечно. Итак, сегодня четверг, а это значит что члены клуба собираются в клубе. Мы собираемся здесь только по четвергам, сейчас три часа, а это, в свою очередь, означает, что мы должны закрыть клуб и пойти к доктору Альцгеймеру-Трес Азусенас на его лекцию, на замечательную лекцию о замечательном человеческом органе - глазе. Лекция начнётся в 15.30 и продлится до 16.30, после чего мы ещё полчаса посидим у доктора Альцгеймера-Трес Азусенас, поболтаем, а потом станем расходиться по своим уютным домам, где нас ждут жёны и дети. ("Интересно, он женат?" - подумала я). Завтра, в пятницу, мы проснёмся, чтобы идти на работу, и о чудо, мы снова забудем начисто всё то, что доктор говорил на лекции, хотя будем знать, что были на лекции и внимательно её прослушали. На следующей неделе, в новый четверг, мы также пойдём на лекцию доктора, на эту же самую лекцию, в которой не меняется ни слова, и будем снова внимательно её слушать с чувством, что мы уже это слушали. И с каждым последующим словом мы будем вспоминать её от начала до конца. А на новое утро пятницы всё повторится, слова лекции опять изгладятся из нашей памяти начисто, будет опять память лишь о том, что она проходила в четверг. И это чудо происходит из недели в неделю и ради этого чуда мы и организовали наш клуб ОКО. Понимаете, дорогая Анна Ивановна, это чудо которому мы не перестаём удивляться, и оно повторяется и повторяется снова и снова! Аллилуйя!" Я подумала: "Да уж, странно. Чудо! Никому не пожелала бы такого чуда, что повторяется и повторяется снова и снова." А вслух спросила у него: "А сегодня выходной?" "Ну конечно. Хе. Странный вопрос." И я вспомнила что у мусульман выходной в пятницу, у евреев - в субботу, у христиан - в воскресенье и из-за этого они и ненавидят друг друга и никак не могут ужиться. А значит выходной - то в четверг. Иван Аннович взял меня под руку: "Пойдёмте, дорогая моя Анна Ивановна. Все уже почти удалились. Надо закрывать клуб. А то нас тут закроют. Хе-хе. Шутка." Я для приличия улыбнулась его шутке. Мы пошли. Я снова увидела чучело бурого медведя. Один член клуба стоял перед передней частью медведя, он ждал, пока мы все покинем клуб. Это его карточка была вставлена в спину мишки и торчала спереди мишки, дожидаясь пока её вынут. Человек ждал нас и ещё двоих что направлялись к выходу сразу за нами и закрыли за собой дверь из коридора в комнату. Он ждал нас четверых последних, чтобы вынуть свою членскую карточку из медвежьего пуза и закрыть дверь из коридора на улицу.
Мы шли из клуба по дороге друг за другом по три-четыре в ряд. Мы, четверо последних и пятый, закрывавший дверь клуба на ключ, шли в хвосте и немного отстали от остальной команды. Я обернулась, чтобы ещё посмотреть на здание клуба ОКО и подумала: "Почему клуб этот называется ОКО а не ОЧИ? Видимо, звучит краше." - попыталась ответить на свой вопрос.
Мы шли по пустынным улицам. Всё ещё сиеста? "Это здесь." - сказал мне мой друг и показал рукой на белый трёхэтажный дом. "Зал на третьем." Мы открыли дверь в дом и стали подниматься по лестнице. Одна из дверей на третьем этаже булла распахнута, внутрь входили люди, а у двери стоял человек и приветствовал входящих. Это был доктор Альцгеймер-Трес Азусенас, он был почти полностью лыс, с жидким пушком на огромной, по сравнению с телом, голове. Он улыбался широко сжатой улыбкой, и каждому входящему пожимал руку со словами "Добро пожаловать!" Мы прошли в похожий на клубный коридор, который вел в комнату по размерам соответствующую клубной комнате. В прихожей стояла забавная игрушка в человеческий рост, как манекен. Около неё я, заинтересовавшись, остановилась. Иван Аннович тоже встал рядом со мной, а в прихожей уже никого не осталось, остальные были уже в комнате, и туда прошел доктор, предварительно закрыв входную дверь. Что это был за манекен? Он представлял гуманоида и был реалистично сделан как восковая фигура из музея мадам Тюссо. Такой каким его изображают в фильмах об инопланетянах с летающей тарелки, с серой кожей, большими чёрными глазами и с огромной головой, почти такой же по величине как у доктора Альцгеймера-Трес Азусенас. А на груди у него был экранчик, на котором каждые десять секунд появлялась новая надпись, одна и та же на разных языках мира. "Я очень рад встрече с вами." Всё это Анне Ивановне объяснил Иван Аннович, а потом указал на красную кнопку на уровне пупка и нажал на неё. Гуманоид стал произносить фразу "Я очень рад встрече с вами." на том языке, на котором она была написана в данный момент на экране, как только надпись менялась, гуманоид произносил её на новом языке. Дав прослушать мне три-четыре фразы, Иван Аннович отключил звуковое воспроизведение, нажатием на ту же красную кнопку. "А на скольких языках он может сообщить нам, что он очень рад встрече с нами?" "Он использует несколько австралийских, тасманийский палава-кани, несколько папуасских (ток-писин, хири-моту, энга, куман или чимбу, мелпа, лани, маринд, симбари, баининг, толаи, киливила), тоганский, самоанский, маорийский, гавайский, таитянский, фиджийский, вануатские (апма ленакель и пиджин бислама), новокаледонские харачии и дреху, соломонский пиджин, науруанский, тувалу, кукский, ниуэанский, токелау, уолисский, туамотунский, маркизский, сонсорол, яп, трук, понапе, каролинский, чаморро, палау, маршальский, кирибати, индонезийский, малайский, яванский, сунданский, тагальский, себуанский, илоканский, малагасийский, амисский (это один из тайваньских), японский, айнский, корейский, монгольский, китайский, манчжурский, чжуанский, уйгурский, мяо, яо, тибетский, бхотия, вьетнамский, тхо, мыонг, нунг, белотайский, краснотайский, лаосский, тайский, бирманский, каренский, шанский, кхмерский, непальский, древнеиндийские (ведийский, санскрит), пали, хинди, раджастхани, маратхи, ассамский, бенгальский, гуджарати, тамильский, малаялам, каннада, телугу, майтхили, чхаттисгархи, конкани, сантали, манипури, бодо, мизо, ория, кокборок, никобарский язык кар, андаманские джарава и сентинельский, сингальский, мальдивский или дивехи, синдхи, кашмири, панджаби, догри, кхаси, гаро, бхили, гонди, тулу, урду, хиндустани (смесь урду и хинди), хинглиш (смесь английского и хинди), булуджский, пушту, дари, цыганский, песидский (фарси), курдский, арабский, ассирийский, иврит, идиш, турецкий, таджикский, туркменский, узбекский, каракалпакский, киргизский, казахский, азербайджанский, армянский, грузинский, украинский, беларусский, русский, татарский, якутский, алтайский, башкирский, карельский, саамский, коми, ханты-мансийский, ненецкий, эвенкийский, бурятский, калмыцкий, чукотский, осетинский, чеченский, ингушский, даргинский, лезгинский, аварский, абхазский, адыгейский, польский, чешский, словацкий, лужицкий, болгарский, сербский, хорватский (в том числе на глаголице), македонский, словенский, венгерский, латинский, литовский, латвийский, эстонский, испанский, португальский, каталонский, галисийский, баскский, французский, окситанский (провансальский), итальянский, сардинский, румынский, молдавский, ретороманский, готский, шведский, датский, норвежский, финский, исландский, английский, древнеанглийский, английский на азбуке морзе, немецкий, африкаанс, нидерландский, фризский, шотландский, пиктский огамическим письмом, ирландский, валлийский, мэнский, аккадский, финикийский, греческий, древнегреческий, этеокипрский, албанский, эсперанто, идо, эскимосский, алеутский, кечуа, аймарский, ацтекский, майя, гуарани, мапуче или арауканский, чероки (алфавит Секвойи), египетский, древнеегипетский, арабский, кабильский, туарегский (алфавит тифинаг), хассания (мавританский диалект арабского), амхарский, оромо, тиграй, гураге, сомали, нубийский (коптский алфавит), багирми, масаи, хауса, фула, бамана, сенуфо, сонинке, малинке, волоф, сефер, сусу, темнее, менде, кпелле, кру, баса, моси, бобо, акан (ашанти фанти), эве, йоруба, игбо, ибибио, иджо, банда, фанг, конго, теке, луба, монго, руанда, занде, суахили, кикуйю, луо, лухья, камба, рунди, чиньянджа, лингала, тсонга, зулу, коса, бемба, тонга, шона, матабеле, тсвана, макуа, свази, суто, баланте, афар, тубу, сонгай, канур, динка, нуэр, нупе, тив, лимба, папьяменто, сото, тви, хилигайнон, чибемба" - на этом он остановился, перевёл дыхание и сказал в заключение. - "Ну вот, может я что-нибудь пропустил, что вполне вероятно, но это не важно. Скоро начнётся лекция, давайте лучше пройдём в комнату."
В комнате, в которую мы вошли, естественно, последними, были лишь стулья на которых члены клуба уже сидели, и как в школе стол со стулом для доктора и всё. Окно с желтыми занавесками было распахнуто, но всё равно в комнате было жарко, также я увидела вторую дверь которая вероятно вела в другие комнаты, где доктор жил. Мы уселись на задние стулья, ещё пять лишних стульев осталось. Доктор улыбнулся всем своей широко сжатой улыбкой и проговорил: "Наконец все в сборе. И я могу начинать. Ах, у нас новенькая. Хотелось бы узнать, как вас зовут, девушка?" Я назвалась. "Очень приятно. Я думаю, вам уже рассказали кое-что о нашей лекции?" "Да, хочется поскорей узнать действительно ли это чудесное явление." Доктор хихикнул: "Хи-хи. Хорошо, приступим." Смеются по разному: "Ха-ха", "Хо-хо", "Хе-хе", "У-ху-ху", "Хи-хи", но всё же смеются на всех языках одинаково. "Сегодня уж очень душно, не правда ли?" - спросил у меня Иван Аннович. - "Не хотите ли попользоваться этим?" И он достал из внутреннего кармана пиджака два веера, и так как я не отказалась, один он отдал мне. Минут десять я обмахивалась им и внимательно слушала Альцгеймера-Трес Азусенаса. Потом моя рука устала повторять одни и те же движения, и я положила веер себе на колени, а мои уши устали слушать нудную, ничем не привлекательную лекцию доктора: его слова стали для меня просто разнообразными наборами звукосочетаний лишенных смысла. Время от времени я, правда, улавливала отдельные слова, фразы и предложения, но тут же отвлекалась на свои мысли. Меня стало клонить в сон, я кемарила головой, которая то и дело наклонялась то налево, то направо, то вперёд, то назад, я вскидывала её и озиралась по сторонам, не смотрит ли кто на меня, немного краснела, но все слушали доктора с открытыми ртами и никто не обращал на меня внимания в том числе сидевший рядом владелец вееров, хорошо что мы с ним сидели в последнем ряду. Но всё же сон победил, меня сморила духота и жужжание доктора Альцгеймера-Трес Азусенаса.
Но так как в начале лекции я ещё слушала, кое-что из этой лекции у меня сохранилось в памяти: описание устройства глаза. Доктор даже вытащил из-за своего стола плакат - наглядное пособие на котором был изображен глаз в разрезе. Доктор указывал пальцем туда-сюда по рисунку и объяснял: это ресничная мышца, это радужная оболочка, это водянистая влага, это оптическая ось, это зрачок, это роговица, это конъюктива, это хрусталик, это стекловидное тело, это белочная оболочка, это сосудистая оболочка, это сетчатка, а это зрительный нерв.
Основная функция зрения состоит в различении яркости, цвета, формы, размеров наблюдаемых объектов. Наряду с другими анализаторами зрение играет большую роль в регуляции положения тела и определении расстояния до объекта. Глаз располагается в глазничной впадине лицевой части черепа. Мышцы, прикрепляющиеся к наружной поверхности глазного яблока, обеспечивают его движение. К вспомогательным защитным образованиям глаза относятся веки с ресницами и слёзная железа, с помощью которых увлажняется поверхность глаза и удаляются инородные мелкие частицы. Форму глазного яблока определяет наружная белочная оболочка глаза - склера, спереди переходящая в прозрачную роговицу. Под ней находится сосудистая оболочка, кровеносные сосуды которой снабжают сетчатку. Спереди сосудистая оболочка переходит в радужную оболочку, регулирующую размер зрачка. Самый внутренний слой - сетчатка, состоящая из фоторецептивных клеток - колбочек и палочек. В месте пересечения сетчатки с оптической осью глаза располагается область наилучшего видения - желтое пятно, сформированное колбочками. Участок сетчатки где сходятся отростки чувствительных нервов, образующих зрительный нерв, лишен палочек и колбочек. Это место называется слепым пятном. Пространство между роговицей и хрусталиком заполнено жидкостью. Хрусталик расположен позади зрачка и прилегает к радужке. К нему подходит ресничная мышца, которая изменяет его кривизну. Глазное яблоко наполнено стекловидным телом. Это бесцветная прозрачная масса, по консистенции напоминающая студень. Глаз человека пропускает и преломляет лишь лучи с длиной волны от 400 до 760 мкм. Все преломляющие среды глаза поглощают ультрафиолетовые лучи. В глазу имеются две преломляющие среды - роговица и хрусталик. Благодаря изменению кривизны хрусталика получается чёткое представление о наблюдаемых объектах. Приспособление глаза к видению различно удалённых предметов называется аккомодацией. При аккомодации сокращаются мышцы, которые изменяют кривизну хрусталика. При постоянной избыточной кривизне хрусталика световые лучи преломляются перед сетчаткой и в результате возникает близорукость. Если же кривизна хрусталика недостаточна, то световые лучи фокусируются за сетчаткой и возникает дальнозоркость. Восприятие света начинается с возбуждения фоторецепторов - колбочек и палочек, которому предшествуют специфические фотохимические реакции. В колбочках и палочках находятся светочувствительные пигменты. Функция колбочек заключается в восприятии цвета. Более чувствительны к свету палочки, они могут обеспечивать зрение при слабом освещении. Восприятие цвета колбочками связано с наличием трёх их типов, которые соответственно реагируют на синий, зелёный и красный цвета. Промежуточные цвета воспринимаются при одновременном раздражении колбочек двух типов или более. От избыточной освещённости глаз предохраняется путём изменения диаметра зрачка. Помимо этого сетчатка сама способна компенсировать увеличение яркости: существуют колбочки и палочки, функционирующие в разных диапазонах яркостей, происходят перестройка рецепторных областей и фотохимические сдвиги. (Материал взят из книги С. Г. Мамонтова "Биология")
Это была вводная часть лекции с описанием устройства одного из органов чувств - глаза, к которой я ещё прислушивалась. Потом я заснула и увидела сон, который приводится ниже.
Я стояла посреди лазоревой степи: ничего кроме простирающейся до самого горизонта во все стороны травы и ковыля, но у них был голубоватый оттенок. А небо над травой было ясное, голубое и соединялось у горизонта со степью. Я обернулась, ого. Я увидела лестницу из какого-то серебристого металла поднимающуюся от земли и пропадающую где-то в небесах или наоборот спускающуюся с небес до самой земли, это была вертикальная лестница по которой надо было забираться при помощи и рук и ног. Я направилась к ней и когда подошла вплотную, то подняла голову вверх и посмотрела, конца лестнице не было видно. Я подумала: "Если я полезу на небеса, то у меня не хватит сил, чтобы добраться до конца, да и где она кончается, может где-нибудь в космосе, да и есть ли у неё цель, вдруг она обрывается где-нибудь на высоте. Если я полезу, то это будет самое глупое, что я могу сделать." И тут лестница стала двигаться вверх, словно какой-то вертикальный экскаватор, то есть эскалатор. Я посмотрела на землю, там была в почве, огражденная металлом, чёрная щель как раз в ширину лестницы и лестница вылезала, поднимаясь, оттуда. Одна, вторая, третья и так далее всё новые и новые перекладины появлялись из узкой щели. Вертикальная лестница-эскалатор ехала сама, так что мне не пришлось бы утруждать себя, переставляя руки и ноги, но меня одолевали сомнения: "Зацепиться за неё или не зацепиться? Вот в чём вопрос. Привезёт ли она меня куда-нибудь? А вдруг она на большой высоте возьмёт и остановится? Ч то мне тогда делать? Спускаться самой или подниматься? А вдруг она просто увезёт меня в космос, где я окажусь без воздуха и где опустится температура. Да я просто могу от неосторожности свалиться с этой лестницы в пути. Как страшна неопределённость! И хочется и колется." И сама не знаю как у меня хватило на это смелости, я сделала эту глупость, взяла и уцепилась руками за проплывающую вверх перекладину и поставила ноги на более нижнюю. Сердце учащённо забилось. Я зажала руками перекладину сильнее. Лишь бы не оборваться. Что сделано, то сделано. Был бы у меня какой-нибудь пульт управления, я бы сразу же направила лестницу в обратном направлении. О, только бы всё закончилось хорошо! Лишь бы там было что-нибудь куда можно ступить ногами. И тут я начала паниковать: "Какая же я дурра! Куда я могу там на верху ступить? О какой такой конечной остановке я мечтаю?! Какая там твёрдая поверхность может быть. Там только воздух. О, боже!! И этот самый воздух скоро кончится, эта шальная лестница унесёт меня прямо в открытый космос! Я замёрзну и задохнусь тогда, мои руки расслабят хватку, и я сорвусь. Но я же уже летала и у меня это не плохо получалось! Ладно, не надо пока паниковать. Посмотрим что будет." А лестница прибавила скорость, и я стала подниматься ещё быстрее. Я посмотрела вниз. Ого, я на высоте птичьего полёта. Не надо смотреть вниз. Без паники. И так, держась за перекладину руками и стоя на другой перекладине ногами, я, смотря перед собой на небеса, возносилась. По прошествии какого-то времени, я подняла голову кверху. Что это? Я приближалась к чему-то. Это было похоже на чёрную трубу, квадратную в поперечном мысленном разрезе, очень вытянутую, свисавшую прямо с огромного белого облака и терявшуюся в нём своим верхним концом. Движущаяся лестница тоже терялась вверху в этом облаке, и она проходила совсем рядом слева от этой чёрной трубы. И вот я вскоре приблизилась к этой трубе, и когда это произошло, лестница остановила свой ход у нижнего конца трубы. Оказалось, что на нижнем конце её имеется дверь, и она была открыта. Значит мне предлагается перебраться с лестницы в эту квадратную в поперечном разрезе трубу. Осторожно, опасаясь как бы не упасть с такой высоты, хотя предположительно я могла летать (но не утрачен ли мной уже этот дар?), я залезла внутрь. Это была кабина самого обычно, и в то же время самого необычного, лифта, то есть внутри это была обычная кабина лифта, а снаружи очень необычная шахта лифта. Около двери было четыре кнопки, две закрывали и открывали дверь так как там были нарисованы двери с надписями закрыть и открыть (я нажала одну и закрыла дверь), у двух других кнопок были нарисованы стрелки, одна направленная вверх, другая - вниз (я нажала на кнопку с нарисованной вверх стрелкой). Лифт двинулся и поехал, и мне осталось только ждать когда он доставит меня куда-то и остановится. Я подумала, почему сразу бы не сделать лифт от поверхности земли, зачем надо было всё так усложнять, я так боялась пока поднималась на лестнице. Ехать мне пришлось, по-сравнению с подъёмом на лестнице, в несколько раз короче, или может лифт поднимался быстрее лестницы? И когда лифт остановился, мне стало страшновато открыть дверь этого странного небесного лифта. Что там может быть? Нет бы, открыть и всё узнать, так нет, мне надо стоять и не решаться сделать простое движение рукой. Но я, понятно, сделала это движение рукой до кнопки минуты наверно через две.
А там оказалось... Как это могло оказаться на небе? (Я думала, что попаду на какую-нибудь фантастическую станцию на околоземной орбите, но всё оказалось ещё фантастичнее, это оказалась не современная научная фантастика, а скорее фантастика прошлых столетий). Как это могло оказаться на небе, ведь я же ехала вверх, не спускалась вниз? Там были обширные лужайки, росли деревья, кое-где были небольшие рощицы. И там были люди и они все носили белоснежные одежды, и у них были белые... крылья за спинами. И кое-кто из этих ангелов играл в гольф, а кто-то наблюдал за игрой. Да, это были лужайки для игры в гольф, и это были ангелы играющие в гольф! Я пошла дальше, вскоре я стала встречать ещё больше этих существ, это был большой парк для прогулок и отдыха. У них не было нимбов над головами, и скорей всего это не были бесполые существа. Рядом со мной чинно прошла пара ангелов: ангел-папа, ангел-мама, а за ними вприпрыжку скакал ангелочек-ребёнок с чёрными крылышками. У взрослых ангелов крылья были белоснежные, а у маленьких ангелочков - чёрные. Когда я прошла мимо них, дама слегка кивнула мне головой в знак приветствия и улыбнулась, я ответила тем же. Видимо их нисколько не смущал мой вид без крыльев и в цветастом сарафане, а не в белой одежде. Я остановилась около группы ангелов и подслушала один разговор. Как ни странно это было услышать из уст ангела, но один ангел жаловался другому на новое подорожание цен на продукты. Я гуляла среди них, разглядывала их совершенные лица. Они все были прекрасны. День был чудесный. Золото в лазури: солнце и безоблачная голубизна неба. Я дошла до одной рощицы, там росли большей частью берёзы. Я присела на скамейку под деревом. В тени было ещё лучше, но мне захотелось пить, и тут я увидела одного ангела который разносил прохладительные напитки. Я подозвала его, и он подошел ко мне и предложил лимонад, кока-колу, берёзовый сок, воду, холодный чай, пиво и что-то ещё. Я спросила сколько будет стоить стаканчик кока-колы. Он ответил: "Двадцать маленьких анхелей". (По всей вероятности большой анхель - это то же что у людей называется, например, доллар, а маленький анхель -цент). Я порыскала в кармане и нащупала несколько монет. Достала одну. Там было написано на алфавите ангелов (я понимала эти каракули): "Двадцать маленьких анхелей" и ещё там был нарисован уаджет (мне почему-то стало не по себе). Я отдала монету разносчику прохладительных напитков, и он, в ответ, взял со своей тележки пластиковый стаканчик бежевого цвета, отвинтил с бутылки крышку, налил то, что я просила в стаканчик, и с широко сжатой улыбкой, подал мне кока-колу в бежевом стаканчике. Я поблагодарила его, он кивнул головой и покатил свою тележку дальше. Сидя там под берёзой на зелёной скамейке, я смотрела на ангелов, что ходили и играли на лужайках. Там два ангелочка бегали друг за другом, и у каждого в руке был воздушный змей, которых они оживили своим бегом, весёлым смехом и радостными криками. Я допила кока-колу. Повернув голову направо, я увидела, что около моей зелёной скамейки расположен квадратный металлический контейнер. Я прочитала надпись на нём "Дезинтегратор пластиковых стаканчиков". Я открыла дверцу дезинтегратора пластиковых стаканчиков, кинула внутрь пластиковый стаканчик, закрыла дверцу, нажала на кнопку и дезинтегрировала пластиковый стаканчик. Со стороны противоположной той откуда появился разносчик прохладительных напитков, ко мне подошёл другой ангел. Он продавал розовую, голубую, белую и нежно-жёлтую сладкую вату. Мне её очень захотелось. Я подозвала его, спросила сколько стоит вата? Она стоила тоже двадцать маленьких анхелей, и я нашла у себя в кармане ещё двадцать маленьких анхелей. А потом я выбирала и думала какого цвета сладкую вату мне взять. Я остановила свой выбор на жёлтой. От ваты, когда я её съела, осталась палочка, я не знала куда её деть. Выкидывать её в траву мне показалось неприличным, что обо мне могут подумать ангелы? Её можно было бы дезинтегрировать в дезинтеграторе, но это был дезинтегратор пластиковых стаканчиков. Ане всё ли равно? Наверное, не всё. Я посмотрела с печалью на дезинтегратор и перечитала надпись на нём, она гласила: "Дезинтегратор палочек от сладкой ваты". Как раз то что мне надо. И я дезинтегрировала палочку от сладкой ваты. Снова стала наблюдать за отдыхающими на лужайках ангелами. Один ангел кидал пластмассовую жёлтого цвета летающую тарелку, за которой кидалась его белоснежная с чёрными пятнами собака-далматинец. Собака тоже была ангелом, на её спине были крылья, белые с мелкими чёрными крапинками. Далматинец, собака-ангел, догоняла летающую тарелку и когда та опускалась в полёте к земле, подпрыгивала и ловила её на лету зубами. Вместе с тарелкой в зубах собака возвращалась к своему хозяину, весело махая хвостом, чтобы он снова запустил летающую тарелку, потому что даже собаки-ангелы не умеют так хорошо кидать тарелки как люди-ангелы. Зато даже люди-ангелы не умеют так хорошо ловить зубами летящие летающие тарелки и так весело махать туда-сюда хвостами. Мне подумалось, что мне хотелось бы посмотреть как летают ангелы, но почему-то никто ещё не пользовался своими крыльями. А потом я прислонилась спиной к спинке зелёной скамейки и опустила глаза книзу, стала разглядывать растущую под ногами травку. Внешне могло показаться, как будто я сидела и думала о чём-то важном, но на самом деле, ни о чём особенном я не думала. Просто сидела и смотрела на растущую под ногами траву. Меня клонило ко сну. Но тут я начала осознавать, что на самом деле это и есть мой сон а не реальность, и могу ли я заснуть во сне? Интересно, если я всё-таки засну в сновидении, увижу ли я ещё какой-нибудь сон? И как я потом буду просыпаться? Проснусь ли я сразу в комнате доктора Альцгеймера-Трес Азусенас или мне надо будет сначала проснуться в роще у ангелов, а потом уже у доктора? А может и у доктора я сплю во сне, то есть может то что меня там окружает это всё тоже не реальность, а сон? Если так, я начала напрягать свою память, что было до того как я оказалась в туннеле из которого я вылетела в небеса? Но я так и не смогла вспомнить. Я стряхнула с себя сонливость и подняла взгляд от травы растущей под ногами. Ого, как быстро потемнело. Я посмотрела на небо сквозь просветы между крон берёз и меж сквозного ажура листьев. Надвигался сильный дождь, скоро польёт как из ведра, может будет гроза с молнией и громом. А я боюсь грозу особенно под открытым небом. Надо найти укрытие, даже если я и останусь под деревьями, от ливня они меня не укроют. Я лениво встала и решила спросить у кого-нибудь куда можно будет спрятаться от дождя? Или можно будет попытаться добежать до лифта что торчит довольно далековато из земли, и зайти в него переждать дождь, а может и спуститься на нём до лестницы которая, надеюсь, довезёт меня до земли, до той лазурной степи. Хотя, что мне делать в пустынной степи одной, лучше остаться здесь, среди этих милых ангелов и маленьких ангелочков с чёрными крылышками. Я вышла из-под лиственного навеса рощи, и тут первая капля упала мне на лицо, потом вторая, третья, четвёртая. Дождь начался. Я приблизилась к ангелам, к одной из их группок. Они столпились вокруг двоих из них: женщины и мужчины. Мужчина-ангел сидел на стуле и играл на арфе, на большой арфе которая называется педальной, а женщина-ангел стояла рядом, положив кисть руки на его плечо, и пела вокализ завораживающим, необычно красивым голосом: "А-А-А-А-А-А!" Боже мой, что это?! Какой ужас! Этот дождь! Он капал на ангелов и действовал на них так, будто это падали капли не воды, а самой сильной кислоты. Я испугалась за себя, хотела рвануться к кабинке лифта, но поняла, что для меня это был самый обычный дождь. А он полил во всё силу. От капель дождя кожа их стала дымиться, появились крупные волдыри, страшные ожоги, кожу прожигало до мяса, она сползала лоскутьями. Возник ужасный запах как в затхлом, вонючем, старом, деревянном общественном туалете где-нибудь в развивающейся отсталой стране, на какой-нибудь автомобильной остановке в сельской глубинке. Вместо крови из ран текло что-то вроде грязно-жёлтого гноя. От него и шёл, по-моему, этот запах. Одежда, белоснежная одежда, превратилась в рванные, обгоревшие лохмотья. Расплавившиеся глаза стали вытекать из глазниц. Волосы спадали с головы вместе с кожей, от ушей, носов, ртов ничего не осталось. Стали видны из-под прожженной кожи и мяса черепа и кости. Кто-то из них уже начал так сильно плавиться как воск свечи и стекать на землю ожиженными частями тела. От крыльев осталось только одно воспоминание. Я спросила, крича, у одного из них ещё в начале дождя: "Почему, почему же вы стоите, почему не спасаетесь! Там есть лифт! Бегите!" Он спокойно мне ответил тем что ещё осталось от его рта: "Не беспокойся, дорогая. Дождь кончится, и мы возродимся, спустимся с просветлевших небес, когда на них появится радуга. А сейчас мы должны напитать собой землю".
Тут я проснулась в поту и с криком. Я уже потом, через какое-то время, подумала, как жаль, что я не увидела как ангелы летают. Дождь бы кончился, и они бы спустились с небес большим количеством. После пробуждения, стала в отчаянии вертеть головой, ещё не сознавая где я. Поняв где я, заметила, что лекция доктора о глазах кончилась, так как многие повставали со своих мест, и стояли небольшими группками, и разговаривали между собой, другие сидели, кто-то курил, человек пять столпились около Альцгеймера-Трес Азусенаса и внимательно слушали его. Иван Аннович гладил меня по плечу и успокаивал, говорил, что мне приснился всего-навсего дурной сон, всё в порядке, ничего плохого не случилось. "Как жаль - продолжал он - что вас сморило и вы уснули на самом интересном. Вы прослушали только вводную часть лекции, а потом ваша головка упала мне на плечо, и я до конца лекции так и сидел, боясь вас разбудить, хотя мне очень этого хотелось, чтобы вы послушали. Лекция совсем недавно, несколько минут, как кончилась. Жаль, теперь вы до следующей недели не сможете проверить на себе чудо лекции доктора. Хотя, нет. Вводную часть вы завтра забудете. Останется только память, что лекция была о глазах, а детали исчезнут из памяти. Но всё же я не хотел вас будить, вы так сладко спали..." Тут он остановился, и появилась долгая пауза, но он хотел сказать ещё кое-что. Что-то главное, основное. Но не мог начать. Я заметила, что не только Иван Аннович молчал, но и все присутствующие, все члены клуба перестали говорить друг с другом, возникла тишина, ни звука, ни здесь в комнате, ни снаружи с улицы через открытое окно, не хорошо. Мне стало тревожно, я попыталась улыбнуться, у остальных лица были серьёзные, все смотрели на меня. Лицо доктора было насупившееся, недоброе, как у сыча. Чтобы прекратить это (я не понимала что происходит), я решила нарушить тишину и молчание и сказала первое, что пришло мне на ум, повернувшись к Ивану Анновичу: "Знаете, я уже и сейчас плохо помню о чём говорилось в вводной части лекции, я, наверное, невнимательно слушала, не удавалось заострять внимание на отдельных деталях, пропустила всё мимо ушей. Если меня попросят повторить что-нибудь из сказанного, я могу сказать лишь, что доктор перечислял основные данные о строении и устройстве одного из органов чувств. Не особенно я сильна в биологии или медицине, или, как это называется... офтальмологии, что ли..." Но никто мне не отвечал. Иван Аннович поднял на меня свои глаза, посмотрел в мои глаза и проговорил: "Милая Анна Ивановна... Вы теперь член клуба, но это ещё не всё. Вы новичок и вы должны пройти посвящение." Мне не нравилось, что здесь происходило, и во мне начала расти злоба и рассерженность. Что ещё за посвящение? Да не хочу я, если честно, никакого посвящения. Не хочу ещё одной и той же лекции, ни третьей и той же, ни остальных. Мне стали противны эти люди. Какой интерес устраивать такие олигофренические клубы, какой смысл? Что за дебильное чудо. Кретинство. Я резко встала со стула и быстро подошла к открытому окну. Душно, жутко душно в помещении, здесь немного свежее. Я раскрыла веер и стала обмахиваться, потом повернулась к ним лицом с намерением сказать, что мне не понравилось всё то, как они проводят здесь время, это не интересно, бессмысленно, у меня другие интересы, и сердце у меня не лежит к такому времяпрепровождению по четвергам. Я решила достать свою карточку члена клуба "ОКО" и отдать её им, сказав, что хочу покинуть их и отказаться от членства. Но меня сильно напугало то, что все они, и посередине и немного впереди всех, Иван Аннович медленно подходили ко мне. Иван Аннович говорил: "Ещё один небольшой момент. Мы должны посвятить вас. Это небольшой обряд, который мы, все здесь находящиеся, прошли. И всё. Всё будет в порядке. Это небольшая формальность, без которой никак не обойтись, и вы обязаны её пройти, чтобы быть истинным членом клуба, нашим настоящим другом... Анна Ивановна..." Я: "Что... О-о. Нет. Что вы хотите..." Я не договорила, я следила за рукой Ивана Анновича, которая полезла в карман пиджака, и он достал оттуда какую-то металлическую вещь которая сверкнула в его руке, отразив солнечные лучи. Что это? Это скальпель! Что они хотят. Догадка накатилась на меня мощной волной, словно огромное цунами смыло прибрежную южно-азиатскую рыбачью деревушку. Я перевела взгляд с этого инструмента в его руке, я посмотрела ему в лицо, потом быстро в лицо доктора, в другое лицо, в четвёртое... Как я не замечала это раньше. У всех у них один глаз, то левый, то правый, был искусственный, вставной. У всех! Как я не заметила этого раньше? Действительно странно, обычно это быстро замечаешь, тем более если это у стольких многих. Как можно было не заметить?! Теперь я увидела, один глаз двигался, другой оставался на месте. Не было ни одного нормального. Все члены были... И сейчас они надвигались на меня этой толпой, хотели посвятить. Они были похожи в чём-то на зомби из фильма ужасов, не внешним видом, а тем как они приближались ко мне. Доктор Альцгеймер-Трес Азусенас: "Анна Ивановна, вы должны пройти этот важный обряд. Без него никак..." Иван Аннович: "Понимаете, наш клуб называется ОКО, именно так, не ОЧИ..." Я: "Стойте! Остановитесь! Ублюдки! Ненормальные психопаты! Я не хочу, не хочу! Мне плевать на все ваши обряды. Это полный идиотизм! Я хочу уйти, выпустите меня, выпустите меня! Дайте мне уйти, я не хочу больше ни секунды оставаться. Я хочу уйти, я больше никогда сюда не приду. Меня силой больше сюда не затащишь." Они остановились, они пооткрывали рты, они были удивлены. Я достала из кармана сарафана свою карточку, руки тряслись, я кинула к ногам Ивана Анновича его веер, туда же полетела моя членская карточка. Иван Аннович оторопело стал снова подходить ко мне: "Анна Ивановна, как так можно?" Я: "Стой! Стой, ублюдок! Я ненавижу вас." Я забралась на подоконник: "Я выброшусь, отойдите!!" Скальпель всё так же сверкал в его руке, он крикнул: "Анна Ивановна, что вы творите. Вы с ума сошли! Слезайте немедленно!"
Я не собиралась слезать, я вспомнила, да я же могу... В этой дикой ситуации это совсем вылетело у меня из головы.
Члены клуба кто вскрикнул, кто охнул, все они кинулись к окну, толкая друг друга. Что это было? Это... это невозможно... Скальпель из руки Ивана Анновича выпал, упал и бряцкнул. Он смотрел, он долго смотрел, они все долго наблюдали из открытого окна, толкая друг друга, так как места всем не хватало, за тем как фигура Анны Ивановны удалялась в небе, как она улетала от них, оставляя им то, чем они дорожили, и то, что ей не нужно было и за миллион. За миллиард - это ещё другое дело, шучу, и за миллиард - тоже. Но они ничего хорошего не предлагали ей взамен, только абсурд четверга. Из одного глаза Ивана Анновича стекла слеза, за ней другая, он не отошёл от окна, пока маленькая точка в небе совсем не пропала из поля видимости.