Журнал Рец : другие произведения.

Павел Настин

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
   Павел Настин
  
   nastin@polutona.ru
   http://www.stihi.ru/author.html/trishna
   http://www.litera.ru/slova/nastin/
   http://kvartx.on.ufanet.ru/gostinaya/
  
  
   КОРИДОРЫ
  
   ***
  
   Отче наш
   Под серым небом, под старым сводом
   Церкви, законов
   На излете века, на изломе зимы
   Песок пьет жадно слезы свечей
   Лик Сына Человеческого неясно колеблется
   За пламенем лампадным
  
   ***
  
   Я лежу в луже венозной крови
   Снова победил
   И враги мои празднуют мою победу
   Как собственную
  
  
   ***
  
   Из-под двери сочится свет
   Из-под двери крадется кровь
   Перевозчик в иное Да
   Перекрещен луной в окне
   Бледно-утренняя звезда
   Ждет сигнала к отплытию
   В небытие
  
   ***
  
   холод лучей согреет ладони
   в пальцах зимы стиснуто сердце
   болью оплачены междометия на ресницах
   несущих пепел
   весна приходит матерью
   одиноко быть одному
   в полутемной воздушной нирване
   пустоты коридора
   ***
  
   полумеры в полудреме
   полузнаки зодиака
   притаившиеся вещью
   в скором поезде отъезда
   в никакую сторону
   для любимых мы не значим
   для чужих удобны просто
   быть не так легко пернатым
   и желая состояться
   тратим бережно небрежно
   состоянье немоты
   это знаки на обоях
   или пятна на манжетах
   или буквы в умной книге
   или то что ты сказала
   или все что я молчу
   или это верный ветер
   что всегда лицом к лицу
   и в простом дешевом кофе
   есть крупица синей пыли
   и в предутреннем тумане
   ясность легкая дрожит
   на полотнах льна седого
   над печалью зимней дремы
   и никто не скажет точно
   кто ты и откуда родом
   и какие род и племя
   на земле тебя признают
   и придумывая имя
   в телефонном разговоре
   забываешь о себе
   отвернувшись к желто-серой
   в пластилиновых разводах
   коридоровой стене
   ***
  
   найти свой ритм
   на удивленье строго
   ему последовав
   учиться у себя
   тому что знает дождь
   тому что у порога
   с протянутой рукой
   всегда стоит зима
  
   ***
  
   закрытые глаза
   забытого погоста
   заброшенных могил
   пустая немота
   прости меня
   любовь
   прости меня
   так просто
   однажды сделать вид
   что смерть свое взяла
  
   ***
  
   умирать мне рано
   и не жить грешно
   жить спешу
   и торопиться стыдно
   а сказать кому
   смеяться станет
   над моей
   молитвой поминальной
   ***
  
   одинокий путь
   в дождевую муть
   несбывшегося
   не вернуть
   хотелось бы уснуть
   уснуть без снов
  
   1993-1998
  
   ***
  
   в пластилиновом облаке
   заблудился ангел дождя
   в мокром бархате ночи
   зацепился крылом за лучик звезды
   я хочу дотянуться рукой
   до его высоты
   да никак не достать
   не помочь ему
   наши мечты
   так похожи на ангела водных просторов
   на хранителя ливневых строк
   мы спешим опоздать к наступлению
   новой весны
   чтобы снова и снова
   в пустых коридорах
   запасать одиночество впрок
  
   ***
  
   прости мне немоту
   издавнюю слепую
   глухую немоту
   прокуренную комнату
   и ветер вечно слева
   когда иду за хлебом
   за чаем и вином
   прости мой телефон
   он ловит нас на слове
   и голос искажает до того
   что меня стали узнавать
   на улицах
   как радиогероя
   затмившего усталостью Улисса
   и память обманувшего в их сердце
   об имени своем
  
   ***
  
   мне имя не дано
   и нет судьбы
   мной быть легко
   сестрица смерть
   сотрет следы
  
   ***
  
   весна подносит воду
   в каштановых ладонях
   к обветренным губам
  
   ***
  
   сонный век сомкнулся надо мной
   темнота заливом над звездой
   отражается в оставленных волнам
   над забвением парящих
   бликах лиц
   ***
  
   ammophila под ветром чертит круги на песке
   Пифагор поднимается в город
   чтобы выпить чашку горячего кофе
   усталый после долгой прогулки
   среди песчаных пустошей и серо-зеленых волн
   лоснящихся под холодным лучом
   отливающих рыбьей спиной
   смятых ветром
   растрепанных ветром пенистых валунов
   ледниковых
  
   он торопится к теплу
   он спешит до начала темноты
   он спиной повернулся к закату
   и теперь
   он не видит самого прекрасного
   что есть только в этих краях
   апельсинового диска в разрывах облаков
   погружающегося в океан
   ради новой зари
   для других берегов
  
   стоит подумать об этом
   над эвксинским
   может быть также
   закат
   так же стремителен зимний вечер
   также ветер трубит
   в ушах от него глухота
   в трубах печных от него
   тоска
   подбросьте еще угля
   и еще терпения в прибрежный домашний
   огонь любви
  
   ***
  
   чудища
   числа
   одинокая ночь
   на пороге
   звезды
   расскажут тебе
   тайну
   и снова оставят
   одного
   среди дня
  
   ***
  
   в глазах ее - светлый день
   и ветер не прикажет стрелам
   серо-синих ее лучей
   легко вступающих в спор
   с подернутым патиной взглядом волн
   ложащихся под ноги к ней
   - ничьей
  
   ***
  
   исчерпан день
   распался мир
   на ледяные
   кубики квартир
  
   июнь 1993 - март 1998
  
   [Прощание с Никто]
  
   Положим, Свет.
   Положим, родничок
   затянется костным швом,
   и глаза - кожей век.
   Стихи пишутся инфарктом,
   а не пишутся - смерть.
   Теплый хлеб
   на хлебном заводе.
   Сегодня душа
   была готова услышать,
   но прозвучало лишь:
   вновь тишина.
   Эфир бастует.
   И сны.
   Сын Человеческий
   ждет за углом хлебозавода,
   когда закончат печь хлеб.
   Каждое утро.
  
   Начни. Слово выскальзывает из рук.
   Из рук выскальзывает, а все же... начни.
   Игру слов в сотворение слов.
   Разветвляющиеся вселенные
   кажутся яичными желтками.
   На песке.
   Лица лошадей. Глаза сов.
   Руки святых. Ноги лошадей.
   Мы приняли решение.
  
   Выходят из дома, где все знакомо:
   постельные вещи, стаканы от чая и
   пробки для света с жучком.
   До аэродрома
   в метро и такси бегом:
   ушастые сумки с вещами,
   с ключами от рая кольцо
   и блестящие кредитные карточки.
  
   События случаются как суки.
  
   А сердце... сердце - перебьется.
   Туман жжет свечи в окнах,
   ждет подать тел - нелепое тепло,
   и ржавит оцинкованные вещи
   тяжелыми снежинками о камни,
   а сердце... сердце не болит.
  
   Фальшь ложного тепла
   и правда расстояний;
   цена билетам -
   фотографии святых;
   вся суета мороженых вокзалов,
   все вещи в мире - строки в книге жизни;
   мой ангел, серафим, бухгалтер, лирник:
   морозной ночью умирают лежа.
  
   И, засыпая под рождественский обход,
   бумага журавлей скрипит пером:
   что не спасают сердцем - лечат топором.
  
   Нет выше низких жанров нежель жизнь.
  
   Речь, пена паводка,
   о белый камень Слова
   хвостом бьет
   у стены монастыря.
   Открытый тишине
   и тонким светом
   лечащий зрачки,
   от пены паводка
   ворота за моей спиной
   закрой, мой монастырь,
   прости за прошлую
   слепую опьяненность
   неоновым отчаянным
   вином.
  
   декабрь 2002
  
  
  
   ОСКОЛКИ ВРЕМЕН ГОДА
  
   ***
  
   И там свет - в каменных внутренностях земли, и там - светильники, поставленные под сосуд, там - каменное небо, с неба сочится вода, ИХТИОС, рыбаки, что еще? А внутри души - пустота тишины леса, замирающего в ожидании: что дальше, какое следующее слово, следующий лист. Я жду. Скажи мне слово, одно слово.
  
   ***
  
   Над их каменным небом, с которого сочится вода, - тайным каменным небом в недрах мира, где все, и их бог в том числе, - все над ними. Тайна свечи, тайна слова, тайна, явленная миру, но... камень над головой, и пропасть когда настает время выйти на свет - победителями мира: как и кому удержаться на ее краю?
  
   ***
  
   Догорающая любовь, отяжелевшие крылья ее пропитанные ложью сложены - камень, брошенный в раскрытые ладони земли, вечной странницы, нищенки - камни, летящие с неба камнем. И вот она: всегда молодая старуха, - в пустоте, в пустоте, в пустоте. Одна. И я люблю ее. И я живу здесь.
  
   ***
  
   Пресвятая Богородица
   идущая навстречу
   подслеповатому неону
   уличного фонаря - над мокрым асфальтом,
   под зимним дождем,
   чтобы.
   Капли олова на ресницах зимы.
   Поминальный шепот ветвей.
   Облака облетевшие.
   Снится мертвому воздуху
   свист белой гребенки
   маховых перьев
   лебединого крыла
   над живой водой,
   над теплой водой.
   Над талой водой,
   набравшей в рот терпения
   до прихода весны.
   Кленовая медь - венок сонетов.
   На углу, на перекрестке.
   Стоять.
   Смотреть.
   Видеть.
  
   ***
  
   Кто они, кто дал им. Ответ в конце. В конце книги жизни, в конце. Оставшись один, нет, наедине с ней - сердечной болью оттого, что остался один, но все-таки не один, и так бесконечно до самого конца, словно смысл зависит от числа повторений. Это о том, как я остался один, еще на одного более один. Меньше или больше чем один, если один. И зима, и черные асфальтовые дыры на коже земли, промерзшей до самых костей тех, кто лежит в ней неподвижно. Я говорю. Капли воды отмеряют время. Все на своих местах, и в то же время времени нет. Потому что я остался один. Я могу обратиться: с просьбой, с молитвой. Я могу написать письмо, которое никто не прочтет. Не поймет, не разберет написанного рукой, напечатанного принтером, пишущей машинкой. Все равно, тому, кто станет читать, понадобится смысл и слова, как всем, как всегда, как мало, в действительности, изменился мир, век (прочие родовые понятия), понадобится признание его существования, его жизни, ее проявленности, признание некоторых юридических фактов на жеманном языке жестов любви, - любви, заключенной в телах, которые просят любви, которые. В телах, в которых прячут тепло, в телах, которые боятся себя, в телах, которые не вполне (во всяком случае, не
   всегда вполне) уверены, что они есть. Тела, которые боятся не быть, словно, это что-то меняет. Мне позволено говорить, но приходит ночь, глаза говорят: спать, я ухожу жить в свой мир, где мне позволено говорить.
  
   ***
  
   В форме креста.
   В темноте подземного перехода.
   В цветах осени.
   В листьях.
   В песнях зимы, ни для кого - в уличной пустыне заполночь.
   В зеркале в темной комнате - без электричества, без свечи.
   В тишине кладбища в будний день
   (ноябрь, понедельник, туман, плюс три).
   В ослепленности небом ночи в октябре,
   после дождя, когда еще тепло.
  
   ***
  
   Слова. С них начинается. Они. Им. Ими. Но слова, и нечто большее, чем они - по ту сторону, которой нет, как и вечности, о которой сказано выше, Вы помните. Ночь. Бег времени. Бегство. Выдумка, ложь, скверная привычка к часам, шумерский морок. Двенадцатиричный бред. Чтобы наступило утро - казни. Еще один шаг, еще на один шаг ближе к утру. К асфальтовому утру, где никто никому. Взгляд. В глубине ее глаз прочесть свое имя в книге жизни. Ты. Так.
  
   Сказано: бремя, иго. Благо, легко. Улыбайся. Так сказано. Кому?
  
   Жаль?
  
   Обманутый собой, на улице, в молоке утреннего тумана, кисельные берега, где нас уже ждут ОНИ. Представление начинается. Я возвращаюсь: в себя, в ложь. Я спрашиваю себя: для чего так много лишнего я ношу с собой в себе. Ведь вот оно: иго и бремя - то, что благо и легче пустой предутренней головы на пути домой - к себе.
  
   Искать себя? Я тоже был молод.
  
   И я. И мы. И нам. И ничего. Найдешь - потеряешь.
  
   Ты спрашиваешь: я, попавший вдруг в небеса, что я сделаю, что скажу, что буду чувствовать? Пожалуй, я вздохну свободно: нет никакой необходимости искать себя в себе, некуда торопиться, останется только отучить себя от привычки ко времени.
  
   Радость - вот что это будет.
  
   ***
  
   I
  
   Для них: многое в пределах заасфальтированной земли, промерзшей под январским дождем, спящей тревожным сном зимы, укрывающей нас каменным плащом от смертельного тепла глубин, да, многое здесь для них, для того чтобы. Я пишу: для того, чтобы, - я удивляюсь, в который уже раз удивляюсь (а ведь я люблю повторять и повторяться) тому, что, возможно сказать: для того чтобы, - тщательно подготовленные дома экспромты, заученные наизусть внезапные проявления, маленькие чудеса мира, спрятанные под елкой для них. Для того чтобы.
  
   Цепь объяснений, целей, причин. Все правильно. Что-то неправильно. Сколько есть еще этих жучков в моей голове? Точное количество. Число, мера, вес. Время. Взгляд в грязи, ботинки в грязи, холодно. Воздух - влажная, ледяная простыня. Бр-р. Сигаретный дым с характерным для влажной зимней погоды вкусом - одиночества. Вот и оно.
  
   Питание. Когда тебя заставляют. Там есть там, где остались другие. Сами сами, сами. Приют слепым, жалость, продолжение недоигранной родительской драмы: вздохи, взгляды, долгие как ночь, если дождь, туман, январь, время, а в финале наступает равнодушие, неразличение, идиотизм - доигрывать уже не нам. Парафиновые свечи, удушливый воздух праздника, гормонально обусловленная радость, физическая близость. Научная любовь. Еще одна теорема доказана. Я мог бы проповедовать вам с пустой бензиновой бочки. Я мог бы сказать все слова, придуманные, вырожденные, выношенные абортированные - в подарок, чаще, - за деньги. Все их слова - наученный говорить.
  
   Произношение. Словообразование. Морфология. Куриная слепота. Физис.
   Множественное число.
   Сиам: чай, дым, и все прочее (смотри картинки в National Geografic) - бронза. Многорукие лентяи, застывшие в вязкости совершенства, убаюканные журчанием закона больших чисел - сквозь (привычный
   ход) стекло действительной жизни, в которой есть нечто "на самом деле", что перед ним числительные? - бессмыслица, плохая шутка.
  
   Попавшие сюда почти, то есть совершенно, случайно, то есть, конечно, мы знали об этом месте, хотя никогда еще не были здесь, но так можно сказать о каждом из мест, где остались мои окурки и что-то, унесенное с собой видимо, в кармане куртки среди табачных крошек и смятых автобусных билетов: из конца в конец - каждый день. Попавшие сюда по очень простой причине, правда, довольно сложным образом (способом, буквально - методом). Просто просто: нет дома, нет дома, где бы никого или хоть кто-нибудь, кому не все равно. Кто не боится,
   что его не боятся?
  
   И так - до утра. Говорить, для того чтобы, но.
  
   Волны в синей холодной воде глубин моего сердца. Медленное укачивание дитя, дитя. Она поет колыбельную. Туман шепчет: спи, спи. Злые, злые слова. Едкие слова. Они ушли, они ушли, их нет. Внутри сна, который мне снится, когда я сплю: я пробуждаюсь ото сна, чтобы ясно увидеть: я сплю, и мне снится сон о пробуждении: в холодном сером предутреннем городе. После, по правилам сна, я отправлюсь спать домой, поблизости от телесного детского тепла, искренне спящего без снов, без оглядки.
  
   Но мы стоим под дождем. Должен наступить рассвет. Но он не наступит.
   Никогда больше.
  
   II
  
   Рассвет опаздывает к началу следующего акта.
   The act.
   Девять утра.
   Стены домов медленно покрываются серой пылью дневного света, потаенного за мышиной водой над головами детей, кто знает? Следующий день. И еще один день - следующий за следующим.
  
   Я хочу сказать тебе: Один человек, который действительно один. И если он подойдет к зеркалу - он никого не увидит в нем. Он знает об этом. Ему больно, если на его тень наступит рассеянный прохожий. Без особой необходимости он не выходит на улицу днем. У него есть сердце. Он ощущает его биение, чаще - боль. Набросать фон: одышка, головная боль и головокружение. В теле. Он полагает, что так и должно: немного сквозняка в спине - блюз позвоночного столба.
  
   В глубине сердца, в медленных волнах синей воды, когда свет проникает сбоку; источник его невидим, впрочем, как невидима и сама глубина его сердца. Кто знает о ней? Только теплый западный ветер, влажный, впитавший чужые, но близкие запахи иных мест, может быть, иных времен, - родной как запах матери или еще женщины, с которой прожил не одну зиму. Все возможно. Он станет человеком, он станет рыбой, водой, деревом или луной над небом зимы. Волком выть. Кто и зачем слышит тебя? И кто здесь задает вопросы, - я или кто-либо другой, и кто он? Другой? Песни невинности спеты, опыта - не написаны. Некто William. В синей куртке, ботинки в грязи. Где тебя носило некто William? William?
  
   - А ты все еще сеешь, лавочник, вопросительные знаки? Потревожить его? Дудки!
   - Исключительно по техническим причинам, sir.
  
   - Твой ветер: западный, влажный, у деревьев: ветви, у людей: глаза и руки вокзал, поезд, желтые пестрины окон на черном, асфальт, кирпичная кладка время замедляется, женщины глядят в оба, а сам ты невесел и не умен. Повторяешься. Мало того, ты выдумал меня, выдумал наспех, приписав мне тот вздор, который я теперь принужден выговаривать. Ничего, не зная о словах, мальчик. Кроме того, в твоем мире нет мужчин - одни мальчики.
  
   - Я говорю, чтобы...
   - Ты говоришь, чтобы тебя слушали. Тем ты и плох. Слаб и завистлив. Трус.
   - Лебезь?
   - Лебезь. И это не ты придумал.
   - Помню, sir.
  
   Все-таки она вертится - в пустоте воображения. Теплый, холодный.
   Живой, мертвый. Различные, отличающиеся, выверено точное, временное,
   пустое, плоское, круглое. Луна над окном. Окно над асфальтом. И это
   действительно так: ветер западный, влажный, у деревьев - ветви, у
   людей, - глаза и руки, вокзал, поезд, желтые пестрины окон на черном,
   асфальт, кирпичная кладка, время замедляется, женщины глядят в оба.
   Есть город, не я это придумал, замечено верно, есть я, есть все, о чем
   я мог бы сказать словами. Ты знаешь.
  
   - В оправдание!
   - В оправдание того, что я вижу, что я должен любить.
   - Должен?
   - Любить.
  
   - Так не бывает. Ты любишь или должен.
   - Или должен любить.
   - Человек!
   - Выдумка человека!
   - От человека слышу.
   Никто приходит домой в половине шестого к ужину. Песни поют за
   стеной. Воздух зимы, луна зимы, песни зимы, - все принадлежит ей - по
   праву мертвого.
  
   ***
  
   Я спрашиваю себя: когда ЭТО произойдет, и, не отворачиваясь от страшного - того, кто отражается в зеркале, не прячась за слова, я прошу: сожги ЭТО. Это существо, состоящее из трех, это существо не может больше жить переполненное страхом, ужасом, сжатым воздухом в легких. Я требую огня, я хочу быть сожжен, я надеюсь, что так погибнет страх, даже если вместе со мной. Но ОН не может действовать иначе, как только изнутри меня, и тогда я понимаю, что только мой рассудок, тот самый, придавленный чужим страхом и злом страха должен будет (полагая, что делает ЭТО сам, от себя) встать распрямиться, но помоги, помоги мне в ЭТОМ! Ударить себя, убить себя проснуться собой, и солнце, видимое глазами, приобретет новые краски, и времени больше не будет. А пока я всего лишь трус, боящийся собственного страха.
  
   ***
  
   Вот, это как всегда (будет?), и вечер, и ночь приближается со скоростью курьерского поезда, и завтра нужно рано вставать на работу, и снег идет (я пишу ссутулясь болит спина неудобное кресло я закрываю глаза свет лампы или свечение изнутри твоих глаз вспышки пристальности улыбка это я унесу с собой пряча от лунного или фонарного света под веками сонных глаз чтобы это стало моим если возможно но мне точно известно что здесь нет ничего моего где он собирает свои сокровища? и кто охраняет их? или его взгляд неотрывно следит за? как это возможно? вопросительный знак слова если они смогут если если если прощение полученное в наследство любимые слова любимый знак вопроса я) снег, обесцвечивающий снег, и очищающий все снег, но за окном, а в доме спряталось тепло.
  
   ***
  
   Посмотри на меня. И это ничего не изменит. Все останется на своих местах. Там, где и было. Расположенное в прошлом. ЭТО. Грязная метлахская плитка лестничного пролета, желтые окна и сквознякслабого фонаря над входом в подъезд напротив. Грязное, почти непрозрачное окно, сквозь которое я вижу остатки мокрого раннего снега, лужи и провисшее над всем этим небо маниакально депрессивного цвета. Время, отмеренное маленьким металлическим механизмом, носимым в кармане с суеверным страхом папуаса перед бессмысленностью, сложностью и притягательной ненужностью машинки. Время течет между нами, увлажняя дыханием воздух зимы. Кофе, слабый молотый кофе из вакуумной пачки, заваренный в чашке черного стекла. Сахар, сигареты, дым, свитер, двухдневная щетина на лице; тик-так пора-пора, идти-идти, куда? и для чего, что это изменит? Что в этом нового по сравнению с тысячью и одной ночью, проведенной неизвестно где? Где? Начало навигации, конец навигации.
   Лед. Лед.
   Автоматические люди, серые птицы, русский язык - забыть его - это было бы избавлением, мигрень. Повторяемость, еще не осознанная опасность, еще не беда.
   Причинность места.
   Следующая остановка: Неизвестное. Хорошо забытое. Бездомность.
   Жизнь в фонарном свете на мокрых улицах, твои замерзшие руки в моих, и так - годы и годы. Что может измениться? Что мы можем изменить? Мы чужие всему, что освещено теплым светом настольных ламп или подпотолочным фальшивым хрусталем, что прячется в мягкой мебели.
   Возможно, мы разойдемся по личным уютным углам, устав от дождя, ветра, мокрого снега, но. Мы, озябшие птицы асфальта, согревающиеся словами, сигаретным дымом. Мы есть.
  
   ноябрь 1997 - январь 1998
  
  
   [мельничные псалмы]
  
   *
   перед богом
   как ты предстанешь
   в своих двусотдолларовых
   ботинках?
  
   *
  
   соль
   в стеклянной банке
   от лососевой икры
   кто сделает ее
   соленой?
  
   *
  
   объектив
   наводишь на резкость
   а сам близорукий
  
   *
  
   листьям тополя
   нужна одна ночь
   чтобы родиться
   а тебе?
  
   *
  
   улицы длятся
   как дурной сон
   заведи будильник
   *
  
   развалина безхозного тела
   кое-как служит приютом
   пока глупая душа
   носится туда-сюда
   как пыль в луче
   как скрип половиц
  
   *
  
   придет котенок помурлыкать
   калачиком свернется
   по часовой стрелке или
   против часовой стрелки
  
   *
  
   мир самотождественен
   хоть это и глупо
  
   *
  
   нумерология
   автобусных
   билетов
  
   *
  
   в твоем дыхании
   есть привкус молока
   берешь меня за брешь
   и брешешь о любви
   *
  
   стал старомоден
   ношу зеленые брюки
   со стрелками
   и старый
   зеленый пиджак
   глухой как бетховен
  
   *
  
   ничто
   ничему
   не
   противоречит
  
   *
  
   людство
  
   *
  
   иней на опушке тростника
   в поле у кольцевой дороги
   из автобуса выпал старик
   у него на руке кровь
  
   *
  
   распущенная роза отцветет
   рассыпав возвращенные упреки
   лепестки
  
   *
   от запаха
   древней кожи
   останавливается
   новое время
  
   *
  
   офелия лежит
   на мягком ложе ила
   на дне метановой реки
   и пузырьки всплывая
   колышат ее волосы
   как водоросли
  
   *
  
   что же
   осталось
   важным
   живым
   и влажным?
  
   *
  
   янтарная луна
   роняет капли света
   на язвы городов
   и вызывает
   нестерпимый зуд
  
   *
  
   вода Прегели
   непрозрачна
   скрывает тайны
   на дне
   *
  
   что бедному по х...
   то богатому по карману
  
   *
  
   строительный материал
   песок
  
   *
  
   водитель трамвая
   не рулит
  
   *
  
   при внимательном
   рассмотрении
   ты непригляден
   и гол
   и твоему скелету
   за тебя стыдно
  
   *
  
   окно крестится
   а ты протри стекла
  
   *
  
   лужи
   это дыры
   не провались
   в отражение
   вверх
   *
  
   апрель-май 2003
  
  
   [вещи и вирусы]
  
   Вирусы - это вещи, а вещи - это вирусы, а человек - их переносчик.
   От человека к человеку передается идея вещи, и так вещи размножаются
   и передают себя следующим поколениям вещей. Вещи эволюционируют,
   усложняются, совершенствуются, приспосабливаясь к человеческим
   желаниям, бытуют. Желания человека - субстрат для размножения
   вирусов. Всякое желание человека есть брешь в иммунитете его
   сознания. Всякая усталость человека пробивает брешь в его иммунитете
   против вирусов. Усталость культуры порождает тотальный
   иммунодефицит, закабаляя смыслы, и вещи охватывают человеческое
   сознание как эпидемия. Эпидемия вещей, в сущности, порождает
   черезмерный поток желаний, приводящий к усиленному размножению
   вещей, которые заражают все новых и новых людей. Человек либо
   свободен, либо болен. Зараженный вещами человек не свободен в той
   мере, в какой его воля подменяется желанием вещей. Вне желания вещи
   нет, ибо нет вещи, не имеющей ценности, ибо нет ценности вне
   сознания. Вне сознания человека вещи ничего не стоят.
   Кажется, что мы найдем свободу там, где вещи теряют цену. С потерей
   цены большинство вещей теряет и свой смысл. На свалке, на пустыре,
   на окраине, где-то там, где вещь выведена из круговорота своих
   ценностных перерождений, мы увидим удивительные трансформации. Мы
   увидим, как она, лишившись гальванизирующего ее субстрата
   человеческих желаний, обретает новое качество своего бытия. И эта ее
   одинокая самобытность, среди всеобщего распада связей - вся в цветах
   грусти, в оттенках печали, ибо наблюдающий человек видит
   заброшенность. И в какой-то миг наблюдатель может увидеть ложное
   самобытие вещи, может найти, даже в страдательности ее залога,
   особое, ни с чем не сравнимое чувство душевного покоя. И пройдя еще
   один круг, вернувшись в мир, где господствует ценность, он спокойно
   взглянет на воду, которая появлется перед глазами, вытекая из крана,
   и исчезает, и возвращается, и вновь исчезает.
   Так приобщаются неразделенности, так на свалке и пустыре проповедует
   Будда - без единого слова.
  
   апрель 2003
  
   [онемевшим ]
  
   я онемевшим
   синим языком
   тянусь из черной
   проруби по-русски
   бысть лепетом
   и недоледоколом
   в остывшем горле
   мертвого кота
   раздавленного
   спешкой
   тысяч ног
   по сонному
   трещатому
   тротуару
  
   возьми возьми
   это моя рука
   холодная
   холодная
   рука
  
   я оборзевшим
   псовым языком
   облизываю
   пригоршни
   просторов
   сосу щетину
   яровых озимых
   невосходящих
   как не всходит
   солнце
   над нераспаханными
   снежными полями
   уставших женщин
   тронь
   тронь
   этот огонь
   я кукольный
   тряпичный
   холодный
   колокольный
   огонь
  
   я отрезанным
   языком
   раздвоенно
   ползу по долу
   по подолу
   вцепясь
   пропащей птички
   кратким коготком
   несовершенного
   распятого
   глагола так
   невозможно
   поездатых
   расстояний
  
   меж теменем
   и
   семенем тмина
  
   именем сына
  
  
   апрель 2003
   [колотушка ямба]
  
   *
  
   зачем ешь тук нас
   мы все равно умрешь
   зачем мы любишь от
   бессилия на волос
   зачем еще звучит
   на холоде наш голос
   мы безъязыкий ты
   зачем молчишь
   неужто спишь
  
   *
  
   картонное
   представилось
   мне завтра
   из тысяч упаковок
   не достать
   предохраниться
   от мне завтра
   на ретине
   выжгли в детстве
   все видишь
   видишь видишь
   поводырей слепых
   приведших
   к к
   раю
   к к
   ирпичики
   по темечку
   а дождь
   отмерив скупо
   расстояние на глаз
   из мутного стекла
   пивного бара
   вырезывает яростный
   алмаз
  
   *
  
   ворчливый сторож
   знаков препинанья
   где речь запнуться
   может невзначай
   где совесть говорит
   и мертвым пол-яичка
   пять капель дождевой воды
   в стеклянной рюмке
   между живых берез
   по строкам мертвых
   с колотушкой ямба
  
  
   декабрь 2002
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"