За 10 лет мною написано более сотни рассказов, растворено
около тысячи банок кофе и выкурено почти миллион сигарет.
Блестящее будущее.
Тексты сокращены по соображениям цензуры.
[* * * ]
Любовь и смерть!
Целуясь, марионетки
Запутались в нитях.
[1000 ]
Тысячу раз уходил,
Тысячу раз возвращался.
Ты тысячу раз права.
Мои легкие как медуза
Плавают в этих тысячах.
[БОЛЬШОЕ БУДУЩЕЕ]
Все будет хорошо,
Ты вернешься ко мне,
И искусственные части тела
Можно будет вновь
Заменить на живые.
[НОЯБРЬ]
Плащ ночного прохожего как стая ворон. Голые плечи утра - твои плечи. Я узнаю их после сна, когда мы встаем, оставляя незастеленной постель автострады - с остановившимся транспортом, рассерженными людьми. И летим под серым куполом под скрип деревянных стропил, хватаясь за гнущиеся в руках часовые стрелки. И отпускаем их, и ныряем в объятья друг друга вечером.
Во дворе рыжий каштан танцует под ударами ветра. Тигры резвятся в прибое.
Лакая соленую воду, смотрим друг другу в глаза.
[ИЗ ОСЕНИ]
Голое тело - это тело покойника. Под голубой простыней с красными пятнами - камуфляж, помогающий скрыться в городе. Мчись в своем скоростном автомобиле до тех пор, пока не кончится бензин и колеса не остановятся, и земля под ногами не схватит тебя и не унесет вслед за собой сквозь пустоту космоса.
Мчись обратно во времени в милицейской машине в наручниках на руках за спиной, спи в теплой кабине вместе с пьяными ментами до тех пор, пока аккумулятор работает, пока холод не пробрался внутрь.
И теперь - уже просто иди по дороге, спотыкаясь прочь от остывающего железа навстречу рассвету. Твое тело по одеждой теплее солнца, встающего над горизонтом.
Тебя преследуют и пытаются задавить, визжат девчонки на заднем сиденьи, испытание для настоящих мужчин. За рулем - пока есть топливо. Удары бампера гонят тебя вперед.
Синяки на твоем теле. В больнице под голубой простыней. Несмелые шаги по клейкому линолеуму, скрип приоткрываемой двери. Чье-то тело прижимается к твоему, пытаясь согреться. Ее руки и ноги оплетают твое тело, горячий лоб прижимается к твоей груди.
Солнце сквозь стекло палаты кажется теплым. Бинты помогают коже не соскользнуть с костей, оставив лишь скелет греться в лучах застекленного солнца. Вы не знаете, ко мне ночью приходила девушка, наверно мне приснилось это, ее силуэт, втекший сквозь дверную щель, просочившийся под одеяло и оплетший тело, словно ожившее чернильное пятно.
Подпись на больничном листе и одежда, морозный воздух, разрываемый птичьим гомоном, разрывающий маленькие легкие песней. Все кажется новым, почти чужим. Автобусная остановка и автобус, который отвезет к конечной (начальной) остановке, остановившись по пути не более десяти раз, останавливаясь не дольше, чем на двадцать секунд каждый раз... Ухабы мягких кресел. Дребезжащее отражение в стеклянных стеклах.
"Авто Мастер Ская" - слова выжжены на голубой краске, покрывающей ангар. Промасленные рабочие пьют чай из огромного термоса, от кружек в их руках и от них самих идет пар. Зима. Снег укрыл собою все, кроме неба.
И людей. Как бинт накрывает раны.
[ПИАР ]
наслаждения, доступ к которым я предоставлял вам,
сделали вас ленивыми
надежды, которые я возлагал на вас,
были напрасны
несколько царапин на пластиковом теле,
теле куклы, лишенном пола
вы оставляете царапины,
прежде чем сгинуть окончательно
и тогда уже ни одна пластиковая кукла
не будет в силах помочь вам
я путешествовал по миру, о
я совершил еще массу ужасающих преступлений
я видел, как земля падает на солнце
заказывая чашечку кофе и оставляя деньги на чай
ты все равно продолжаешь царапать
мое пластиковое тело ножом-бабочкой
ты все равно не веришь мне
все равно хочешь сделать аборт на всякий случай
на всякий случай не выбежишь на крик о помощи
мой крик; я продолжаю кричать
стены, деревья, ступени, ведущие вниз
деньги и черная грязь на винтах самолета
синяки на твоей коже и вмятины на моей
мое лицо на глянцевой обложке
огромном плакате, рекламирующем
самоубийство.
[КРАТКАЯ АВТОБИОГРАФИЯ,
ФАРШ ВМЕСТО МОЗГОВ]
Девушка, шестнадцать лет, блондинка, орет в ужасе.
Я пью кофе у нее на кухне, я беседую с ее мамой, я улыбаюсь.
Так я впервые и появился на свет - на чужой кухне, с чашкой кофе и сигаретой.
Вечером - беседа с отцом девушки. Это больше всего ее беспокоило: "Папа, что скажет папа?" Но ведь все мы - разумные люди, не так ли? А ее отец к тому же еще и курящий разумный человек. Общий язык найден почти мгновенно. То был день первый.
И была ночь любви. Ей шестнадцать. Мне четырнадцать. Мы не выспались, мы вообще не спали.
А утром нам надо в университет - ведь мы постарели сразу на пять лет за эту бессонную ночь. Падаем в объятия друг друга на большой перемене.
- Когда мы совсем состаримся, - говорит она мне, - я буду возить тебя в инвалидной коляске, беспомощного, - и целоваться с другими стариками - из тех, у кого еще остались собственные зубы - прямо на твоих глазах.
Глядя в ее карие глаза, ты веришь: так оно и будет.
Уставшие, вымотавшиеся за день, мы лежим вместе с ее родителями на диване и смотрим телевизор. Мы засыпаем.
Утром я провожаю ее на поезд, едущий в Париж - город огней, город любви. Поезд стоит ужасно долго, и за это время она успевает выплакать все глаза, а я - улыбкой сломать себе челюсть. Вся жизнь впереди. Моя жизнь, длившаяся два дня, подошла к концу. У меня и у моей девочки - вся жизнь впереди.
И только что мы убили себя ради этой жизни.
[БЕНЗОКОЛОНЩИК]
"Бензин", - было написано на вывеске, мы продаем бензин. Еще сутки, и я смогу закрыть глаза наконец-то, смогу заснуть. Ветер, врывающийся в приоткрытую дверь, уносит меня прочь от этого уродливого пластмассового островка посредине взрезанного горячим ножом шоссе бушующего зеленого моря.
Я отпечатал по частям твою увеличенную в несколько раз фотографию и повесил снаружи на боковую стену бензоколонки так, чтобы люди из проезжающих мимо автомашин смогли бы разглядеть твое лицо - ты так далеко от меня. Сделай я твою фотографию еще больше, ты будешь еще дальше - лапы нефтяных вышек в пыли, тяжелые танкеры уходят под воду, птицы бьют крыльями в черном клею, не в силах взлететь. Дуло двустволки направлено прямо в лицо.
Это меняет дело, возможно, им стоит отпустить бензин бесплатно. Товары из магазина, деньги из кассы - одно неосторожное движение, и я вижу огромную дыру в своем затылке; она кажется мне гораздо больше самого затылка. Бесполезно пытаться, этот парень мертв. Я подумал о тебе так далеко от меня, думающей, что я еще жив, ошибающейся как всегда, - я никогда не хотел быть рядом с тобой, ты не понимала меня и заставляла меня делать вещи, которые я делать не хотел, - и лицо другой девушки, блондинки, однажды виденной в порнофильме, выплыло из красных глубин памяти. Она сидела на берегу моря обнаженная, кричал радиоприемник у ее ног. Я хотел бы вернуть мою прекрасную жизнь назад, но от меня остался лишь запах бензина, дыра в черепе и твоя багровая фотография на белой пластиковой стене.
Девушка открывает глаза, крутит настройку приемника. Я пою, и горячий ветер налетает на нас и уносит меня прочь.
[ХОЗЯЙКА ДОМА]
Я всего лишь оболочка, меня на самом деле не существует. Они растили меня с повязкой на глазах, они одевали, связывали меня по рукам и ногам. Они давали мне деньги, они кормили меня, сдерживали меня. Они познакомили меня с парнем, который разорвал меня пополам, мальчик-свинья, принюхивающийся к запаху, идущий по следу. Боящийся темноты, света, себя самого и меня, работающий как машина, возвращающийся домой по закоулкам, по закоулкам достигающий меня, как грязная вода по трещинам во льду, как взбесившийся под лучами радиации росток. Как смертельная болезнь, миллиарды детских ртов, жадно хватающие воздух под тонкой кожей. "Моя девочка", бормочет он, вгрызаясь в мою плоть, "моя девочка, скажи..." - и я повторяю за ним его слова, движение размазывает лицо по фотографии, как отпечатки кожи на линзе видеокамеры, он снова уходит, оставляя меня одну, плавятся как воск стены квартиры от его огромных движений во мне; остаются лишь дыры, все стены в дырах, сквозь которые я слежу за ним, за его попытками схватить меня, спрятаться от меня, освободиться. Во мне он - словно вепрь в ночи; изнуренный, он спит, в то время, как ночь не кончается, длится... Он погибнет когда-нибудь, оставив меня одну, он исчезнет когда-нибудь - и я останусь одна.
Он ищет меня, он приводит другую женщину к себе домой, он приводит еще и приводит следующую. Теперь он путает их имена, они смеются над ним, во всем, что происходит с ним, он винит только меня одну, он нападает на меня на улице, он требует, чтобы я вернулась к нему... Вернулась куда? С детства меня связывали по рукам и ногам, я и сейчас пошевельнуться не могу, пальцем не могу пошевелить. Он сам, его слова, его удары по лицу - так далеко от меня сейчас! Он стал похож на призрака, я почти не ощущаю его - мальчика-свинью, которого я знала когда-то. Теперь ему негде спрятаться, и он напуган до смерти. Он разговаривает с кем-то, кого здесь нет, люди оборачиваются на него на улицах, показывают пальцами, издеваются над ним.
Он уехал так далеко, как только мог, чтобы забыть меня, но я продолжаю видеть его - на берегу девственного и яростного океана, взбирающегося по диким уступам гор, замерзающего у костра в ночном лесу. Да, он стал оборотнем - чистым сознанием, извивающимся, плывущим по небу взглядом, костной пылью, развеянной ветром. Он стал мной. Он пишет этот рассказ.
[БЕССВЯЗНЫЙ ПЯТИГОРЧАНИН]
Мы познакомились с ней у злого камня. Люди часто приходят сюда загадывать желания - люди нашего города, из тех, кто еще остался в живых. Пьяного смеха, громких разговоров вы не услышите здесь, у злого камня - разве что смущенные улыбки. Это место похоже на пустую могилу, мемориал непроизошедшему событию, памятник неизвестному герою, может быть, героем и не бывшему.
Молчание. Лишь иногда - цветы, и, еще реже, - написанные паутинным почерком на папиросной бумаге и свернутые в тонкие трубочки записки. "Он был с нами, он навсегда с нами, он никогда не уйдет", - слышался шепот. Иногда я видел - люди плакали, уходя отсюда, освободившись, или шли решительно, словно медленные пули, раздвигая толпу идущих навстречу. У нее, в ее руках, в черных нитяных перчатках была одна гвоздика, зажата в руке как зеленое перо; не оставляя следов, красный бутон плыл на черном фоне одежды.
Проводив ее, я стоял на улице, ожидая, пока не зажжется свет в одном из высоких окон.
Это район старых домов. Ночь. В отвесном лунном свете видно, как блестят глаза лошадей в глубине проходного двора.
От стены отделилась тень и неслышно приблизилась, я не сразу заметил ее, что она делает здесь? Она следит за мной, в сердце мое вонзается нож снова и снова - так бьются два наших сердца. Она всегда следит за мной и нападает, когда я не жду этого. Я обхватываю ее за тонкую талию, и мы взвиваемся вверх и растаиваем, словно два призрака, взвившихся над костром и сгорающих в небе осенних листа.
Бессонная ночь позади, отвращение на лице в зеркале, круги под глазами, щетина, похожая на плесень. Лицо морфиниста, бледное восковое лицо, пылают волосы над головой. Мое лицо похоже на старый рекламный плакат, - какой бы товар ты не взялся рекламировать, о нем уже давно забыли: редкость, раритет; хлам; машина для путешествий во времени.
Тень уже обосновалась на кухне, пишет, курит дешевые сигареты одну за другой. Разыгрывает из себя писателя. Ее нож лежит тут же. Я отрезаю им хлеб, намазываю масло. Мы с тенью делаем вид, что не замечаем друг друга. Кухня маленькая, и мы с нею сейчас, должно быть, походим на пару пенсионеров, свыкшихся, притерпевшихся к причудам и выходкам друг друга, мы походим... просто походим друг на друга - я и моя тень.
[ШОУБИЗНЕС]
Двое на проводах, мы жили вместе в одной квартире, спали в одной постели вдвоем - это еще ни о чем не говорит, мы ложились на нее с разных сторон, ложились и засыпали. Сложные взаимоотношения.
Мы встречались с другими людьми, шли куда-нибудь, трахались с ними, а потом они узнавали о нас все, и мы говорили, что мы их любим, вот так: люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, очень много раз. А потом наступал вечер, и нам с ними надо было расставаться, и снова: одна и та же квартира, одна и та же постель. Сон. А потом, позже, эти люди с которыми мы встречались, предлагали остаться у них переночевать, в этом не было ничего страшного. А потом они хотели прийти к нам домой, и пора было уходить от этих людей - извини, но мне пора уходить, извини, но нам необходимо расстаться. Некоторые плакали, некоторые угрожали, некоторые не угрожали, но было ясно, что они хотели с нами сделать - и тогда мы быстро собирали чемоданы и перемещались в другой город, мы двигались по стране с востока на запад, впереди нас ждала Москва - место, где мы навсегда потеряем друг друга.
Пока этого не случилось, расскажи мне о нем: волосы цвета ивовых прутьев, порезы на лице, кости, которые гнутся и не ломаются под волнами ударов. Голубые глаза - они плачут, когда ты стреляешь ему в затылок, глаза ребенка, защищающего мать. Расскажи мне о ней, диких конях, урагане рыжих волос, захлебнувшейся атаке, молочных скалах у огненного моря, о перетекающей под кожей истоме и серебряных звездных рыбах, резвящихся в озерах глаз.
Расскажи мне о них. Страну передернуло в темноте, так мертвеца передергивает от удара током. Дергается поезд, везущий их, ударяются друг от друга вагоны. В тамбуре накурено и холодно, и железные зубы лязгают, обливаясь ламповым соком. В темноте вагона горит взгляд парня с нижней полки, ты сводишь его с ума, стонешь и двигаешься под одеялом, - это наш дом, мы дома с тобою сейчас... Больше рассказывать не могу - ведь они почти что приехали...
Москва больше любого другого города, и мы любим друг друга прямо на улицах, не скрываясь.
Здесь все те, кого мы бросили, превращаются в деньги.
Переход закрывается в час.
Москва - это наемный убийца.
[ПОЗНАКОМЬСЯ С Л.]
Зимой предметы становятся легче, чем их названия, как бы наполняются газом изнутри, - и взлетают к небу, ты витаешь где-то в облаках. И Л. - она точно такая же. Экзамен, тебе что-нибудь говорит это слово, Л.? "Экзамен - это когда молния на куртке не хочет расстегиваться", - говорит она.
Высокие потолки, огромный зал на третьем этаже консерватории. Л. садится за рояль, начинает играть и обнаруживает, что (наверное, в этом виноват начищенный до тусклого блеска паркет) от ее прикосновений к клавишам рояль двигается, будто дышит. Само собой разумеется, когда последние аккорды отзвучат, Л. (и я, и ты сделали бы то же самое на ее месте) незаметно толкнет этот рояль, и тогда он пронесется через весь зал и, высадив окно, рухнет вниз.
Грохот и рев, подбеги и посмотри: на снегу под окном - ничего, кроме круглых следов слоновьих ног. Они приведут нас к центру города, где в посудной лавке, в китайской фарфоровой тарелке эпохи династии Мин (каждый рояль знает это) в маленькой трещинке живет новая легкая сумасшедшая музыка, грозящая хозяину лавки полным разорением!
Женщина, принимающая у Л. экзамен, зловеще улыбается: площадь в центе города оплетена липкой паутиной (прохожий, похожий на тебя или меня, перепрыгивая и пригибаясь, с легкостью проходит сквозь нее, может быть, лишь сквозь зубы выругавшись в адрес городских властей - но что делать роялю?) и слон, не сумев затормозить, с разгону попадет в ловушку, забьется синим мотыльком и, обессилев, позволит высокомерным грузчикам схватить и поставить себя на место рояля.
Экзаменатор (похожая на скрипичный ключ) мечтает оплести весь мир своей паутиной, превратив его в склеп, она боится умереть и хочет похоронить себя живой. Будь на то ее воля, она бы похоронила Л. вместо себя, но Л. - индийская принцесса, несносная девчонка и повелительница слонов, к ней не так-то легко подступиться... к тому же еще есть я и ты на улице за разбитым окном, - и под наши аплодисменты Л. берет со стола клейкую от неудов зачетку и, кутаясь в королевскую мантию, покидает склеп консерватории - конечно же, верхом!
[ЗАВТРАК]
Белоснежный чайник
Похож на куриное яйцо,
Полное кипятка.
Дальше писать не могу -
Мама зовет к столу.
[СВАДЬБА]
Огромный снежный ком,
И ты распахнула объятия -
Маленькая невеста.
[ПОЩЕЧИНА]
Ощетинившиеся ирисы
В кошкиных глазах,
Какой аромат!..
Лапой по морде:
- Пес!
[ДРАКОН ПАДАЕТ]
Топот ботинок в коридоре мешает уснуть, топот и треск выбиваемых в голове дверей приближается. ЕСЛИ ОНИ НЕ ХОТЯТ ПЕРЕКРАШИВАТЬ КОРИДОР, ПУСТЬ ХОТЯ БЫ ВЫШИБУТ ДВЕРИ. Они уже почти дошли до конца. Распахнуто окно, и этажи улетают вниз. В этом теле, летящем по направлению к мостовой, есть сердце, и когда тело уже готово с головой зарыться в мягкий и теплый асфальт, сброшенную змеиную кожу, пестрый ворох платьев и пальто прохожих, сердце вдруг снова начинает биться в груди, как цыпленок пробивает себе дорогу в этот мир, разбрасывая скорлупу по сторонам, подобно лезвию выкидного ножа, вырываются и дергают за спину мокрые крылья. Нависающее сверху многоэтажное здание, кажется, вот-вот упадет. Голый, на коленях на мокром асфальте - гораздо более жестком, чем это казалось сверху.
Крылья дракона, несущего меня к горам в свою пещеру, золотой свет его глаз, он проводит по моей коже когтями, доставая оттуда драгоценности. Город внизу горит, наша кровь, смешиваясь, становится огнем. Я - лишь призрак, одежда, которую он надевает, чтобы выйти из тени на свет, ибо есть бесконечная тень под мостами и в черных глазах красавиц, ибо есть только тень там, куда он унес меня. Крылья его подобны сгорающей в небе паутине, сетке трещин, дышащей на глубине дня... а его голод не утолить ничем. Мечусь по палате, стукаюсь о стены словно мотылек, неожиданно попавший внутрь лампочки. Шорох халата, падающего к ногам медсестры, как шорох падающего занавеса, скальпелем она проводит мне по спине, доставая оттуда крылья. Словно стеклянный глаз циклопа, палата вспыхивает - смешавшись, наша кровь стала огнем. Мы засыпаем на полу, усыпанном золотыми монетами - дети дракона, нашедшие друг друга на ощупь в катакомбах плоти.
Зонтик стоит в углу комнаты у двери, рядом на стене двигается ее тень, почему дождь - это "он", а не "она"? Ее тень, дверь ведущая на улицу, зонт с изогнутой перламутровой ручкой, черный и очень большой - только кончики ее длинных белых волос мокры. Кто-то еще должен быть в этой комнате, не знаю, мужчина это или женщина, однако кто-то видит это и записывает, писать то, что видишь - нет ничего проще. Источник света - маленький электрический светильник на столике возле широкой кровати со свежими, но уже смятыми простынями. Постель пуста - откуда же тень на стене - неужели я сам нарисовал ее руками, мокрыми от дождя, ее волос, зонта?.. Только утром, уже соскабливая черную краску с окон, я понял, что и зонт, и комната эта не моя, удивительно, но надо быстрее уходить отсюда, пока ты не проснулась - где-то там, у меня дома. Мир таит в себе массу опасностей, и одна из них - дождь, к счастью уже закончившийся; однако зонт этот, наверное, стоит прихватить с собой - вот только как?
[АПАК]
Я знаю человека, любящего гулять в пижаме по улице
посмотри на этого чудика, думаешь, он сбежал из психушки
июль тушит сигарету о прохладную бетонную балку
нет, но я думаю, это мы виноваты в его смерти
ну уж нет, кто угодно, только не я
кто заставлял его уезжать
кто заставлял его возвращаться
влюбляться и получать побои
сначала мы думали,что
это земля горит у нас под ногами
потом что это догорает
последняя нить,связывающая нас прошлым
островком прожженной материи
еще маячившим в голубом шелке полдня
теперь-то я знаю, что это был бикфордов шнур
однако тот уже успел догореть
тишина
[БЕЗ НАЗВАНИЯ]
Ты должен назвать картину, прежде чем рисовать ее
говорит моя учительница секса и рисования
восемь лет прошло за окном с того зимнего дня
восемь лет, разделяющие нас и засыпанные снегом
потому что всегда идет снег перед этим
черным экраном, глубоким зеркалом
зависшим над мостовой и головами прохожих
разинув рты в немом крике, схватившись за головы
снежинки падают вниз
и это больно не падать вместе с ними
[ПОЛНОЧЬ]
Сова проглотила луну,
и теперь, в темноте,
ждет ребенка -
кого-нибудь из нас,
маленьких пташек.
[ПОЛДЕНЬ]
Пальцы холмов под зеленым шелком.
Труд птиц на нитях ветра.
Разорванная одежда
в ветвях деревьев-воспоминаний:
те, кто носили ее,
теперь одеваются в ночь.
[ДОМ У ДОРОГИ]
Машины скапливаются и рассасываются. Сад вокруг дома. Ветви деревьев и ветер. Дети остаются детьми. Птичий гомон. Они возятся с нами как с игрушками, до тех пор, пока седая зима не подходит. Она берет их за руку (они поднимают глаза, тянутся ручкой) и уводит. В следах, уходящих вдаль по первому снегу, - палые листья, пожухлая трава. Дом у дороги. Место остановки. В деревянных комнатах натоплено. И теплы наши руки и тела под байковым одеялом. Весной тает лед. Летом распахиваются окна. И всю ночь насекомые летят на свет. ПЕРВЫЕ МАШИНЫ БЫЛИ ИЗОБРЕТЕНЫ НАСЕКОМЫМИ, созданы для их насекомых целей, для того, чтобы лететь и разбиваться. Насмерть. Дом у дороги. Пускай я шью большими стежками, и одежда слетает с нас, стоит нам сделать несколько шагов - мне нравится легкость. Наши дети будут одеты точно так же. Зато им не придется плакать. Никогда-никогда. Никогда. ПЕС СВИХНУЛСЯ НА ПОВОДКЕ. И на своей будке. У всех у нас бывают навязчивые идеи. Например, уехать. Или остаться. В доме у дороги - тебе смешно? Мне тоже, милая моя, мне - тоже. Ночь. Пылает камин. За окном пес реагирует на прохожих, редкие легковушки бьются о стекло. Пес замолкает. Кто-то входит в дом.
[ЭЛЕКТРИЧКА] похожа на гусеницу в твоих волосах,
на тонкой стальной нити опускающуюся сквозь живой лес,
полный призраков - отражений пассажиров в стеклах.
[ВЕТЕР] бьет по окнам, чешет частым гребнем зеленые волосы,