Аннотация: Андрей Дитцель, Валерий Лукин, Екатерина Боярских, Екатерина Келлер, Екатерина Ракитина, Ирина Максимова, Павел Настин, Роман Сапожников, Сергей Белов, Татьяна Мосеева, Юлия Тишковская, Михаэль Шерб
*
Группа "РЦЫ" и сайт ПОЛУТОНА http://polutona.ru
Представляют текстовую версию 7 номера журнала РЕЦ.
Номер подготовили: Евгения Риц и Дмитрий Зернов (Нижний Новгород) zerdv@mail.ru http://polutona.ru
Flash-версию журнала Вы можете скачать по адресу: http://polutona.ru/index.php3?mode=rets
Эти отрывки отличаются от других моих текстов, и размещены здесь, скорее, по недоразумению. Исходный материал не автобиографич. Цитаты и топонимы остаются на моей совести, как и собственные имена. Снятое посвящение - автору "Метрополии рабов".
1
Она опять лежит передо мной,
бесстыжая и течная,
бесплодная как Сара.
Мне все равно: в конце концов,
я не Эдип, она не Иокаста,
все мифы умерли. Порой я путаю
Софокла, Пятикнижие, Андреева.
Мой русский оказался непонятен
колхозникам из казахстана, с ними
(кочевникам)
мы ночевали на вокзале в Бресте.
В моем немецком слишком много
английских слов, хотя и меньше, чем
у среднего подростка из Тюрингии.
2
Когда опять пересеку границу
в автобусе с поляками, мне вдруг
за Одером откроется европа -
одна из тех, что носят это имя.
(Еще необитаема земля,
и только Кадм на юге городит
холмы у скудных берегов
чужого северного моря.)
3
Сперва я буду мыть посуду
в турецком ресторане у Rathausplatz,
заигрывая с девушкой в платке
(Кемаль ошибся) через мойку справа.
Совсем чуть-чуть заигрывая: братья
встречают девушку после работы.
И странно, что она меня боится
(Ich stehe nicht auf die Frauen, obwohl
mag gerne die als Scherz manchmal anbaggern.)
4
Я постепенно осмотрю все церкви,
и полюблю святую Анну, где еще
звучит орган и плачут моряки,
и все внутри пропахло терпким потом.
5, 6
............................
...............................
7
В соседнем супермаркете мне продают
из-под прилавка просроченные йогурты
и ветчину в нарезке.
На воскресение Христово (в этот год
Христос воскрес на месяц раньше,
чем православный) я подрабатывал два дня
на лиферунгах, и по нужде
все бегали в Макдональдс за углом
(поскольку не было воды)
две польские кассирши, я и Томас, -
обколотый кретин, - сама дородная
владелица (домик на Рюгене) и сын,
который как бы помогает тут после учебы.
8
Знакомясь с местными студентами,
я удивляю их, читая Рильке
по памяти. Конечно, не часами.
Но этого вполне достаточно, потом мы
целуемся в японском парке,
не обращая на прохожих никакого
внимания. Это как бы cruising.
9
За той же ратушей в одном дворе
по вторникам и пятницам монашки
всем раздают шприцы, презервативы
и специальную газету для
заблудших душ с призывами на русском,
турецком и испанском языках.
Мне нравятся картинки, что до текстов,
я мог бы сам писать гораздо лучше.
10
Наверно, император Барбаросса
любил свой север, и торговля здесь
была беспошлинной. И торговала Ганза.
Но африканские колонии, потом
гастарбайтеры и т.п. Сейчас здесь
не белокурый торг, а южный рынок
(цвет кожи, речь и пр.) какая-нибудь
Ямайка. Еще, гляди, и потеплеет климат.
11
За пару евро я залез на южную,
что выше, башню кафедрального собора,
и старый город показался сверху
нагромождением костяшек домино.
Я мог задеть одну - и все посыпалось бы.
Мне захотелось плакать оттого,
что трудно быть таким могучим. По
неосторжности Геракл убивает сына.
И Адриан недосмотрел за Антиноем.
12
Мне лучше быть среди последних, ведь
нам остается толика надежды
(последние и первые...) Я был,
как говорят, хорошим журналистом
и даже макетировал газету.
Теперь я буду мыть машины,
поскольку мне открылось, что спокойней
распоряжаться самому собой. Не лезть
в чужие сны, как не заметит Павич.
13
(В одной из аннотаций на "Хазарский
словарь" в культурном приложении
к вечернему листку я прочитал, что это
средневековый детектив.)
14
Я спорил давеча с моей подругой Сандрой
о "Маугли", - она не верит,
что книгу написал какой-то Киплинг,
а не Дисней. Когда мы познакомились,
я удивил ее кириллицей
(что пишут иероглифами на востоке
она примерно знала.) Вот издержки
естественнонаучного образования.
И все-таки здесь в университете
немало симпатичных зайцев.
15
Мне нравится читать у одного
фонтана, расстелив газеты
на мостовой и слушать шум воды,
шум города и уличного скрипача.
Для этого подходят книги вроде
"Универсальный лексикон" и "Кто есть кто
в античном мире", которые купил
на распродаже, и еще одна, Гаспарова,
про ритмику стиха, она была
библиотечной, я ее не сдал
в Новосибирске.
16
Мы с Сандрой выбрались в Голландию, она
вела машину по польдерам и дамбам. Я ей
рассказывал о Петербурге, и что был
такой великий царь, которому здесь нравилось.
Мне самому казалось это странным:
болота как болота, лишь искусственные.
Потом я вспомнил Бальмонта, про "тихий
с певучим перезвоном Амстердам",
и это тоже было неуместно.
Что мне понравилось - как много птиц!
17
Я лазил по предгорьям Альп, фотографируя
смешные камни и деревья. Кое-где
была клубника, сладкая, как с кладбища,
(права Цветаева). А что меня смущало -
что у тропинок то и дело возникали баки
для мусора. Потом фотоаппарат
забастовал, но в домике на перевале,
где продавали пиво и сосиски
(само собой, открытки и флажки),
нашлись как раз такие батарейки,
которые мне подходили.
Я вспомнил фреску из собора в Аугсбурге,
ужасно древнюю, святого Христофора:
мужик с огромной палицей из целого
древесного ствола (гроза разбойников),
свирепый и косматый как Том Хэнкс
из Cast Away. Таких уже не встретишь,
дороги стали безопасны просто
до безобразия.
18
На удивление среди русскоязычных
французов, немцев, жителей Баварии
(не путать с остальными немцами) немало
славянофильствует. Так, на одном из сборищ
интеллигенции (...) звучал сперва "изгиб
гитары желтой", после две поэмы
вполне некрасовского слога и доклад
о Спиридоне Дрожжине. Мне было
неловко читать свои стихи, в которых нет
березок и архистратигов. Но однако, мне
сопутствовал успех. "Вот памфлет о закате
Европы!" - Похвалил один ученый муж.
19
"От православья или эллинизма",
от Лютера, от Хоннекера (и
так бесконечно продолжая список)
равноудалены мы. Жаль, что у меня
так мало собственных суждений.
Бродский стерпит.
Я думаю всерьез, что мы живем
как бы на одной из параллельных линий,
а время нелинейно.
20
Я люблю
ее, бесстыжую и старую, и верю,
она мне отдается по любви.
сентябрь 2002
Пристань
Noch immer glaube ich, den Boden unter meinen Fuessen
schwanken zu spueren, aber ich habe keine Angst mehr
davor, zu stuerzen. Es ist ein schoenes Gefuehl.
Es ist das Gefuehl von Leben in Bewegung.
Andreas Steinhoefel,
"Die Mitte der Welt"
***
Заблудившись однажды осенней порой в череде
странных снов, ты окажешься в маленькой комнате, где
приступает к своей монотонной работе паук,
принимает и форму, и запах, и вкус каждый звук:
каждый шаг превращается в поступь, а шорох страниц -
в шелест моря; над миром главенствует скрип половиц.
Сообразно ему обрывает листву за окном
с веток яблони ветер; покинув лесной водоем
с каждым скрипом луна - осторожный впотьмах пешеход -
поднимается ветка за веткой на облачный свод
как по лестнице. Скрип половицы, высокий - одной,
тоном ниже - еще. Кто-то встал у тебя за спиной.
(Дышит в ухо и трогает волосы.) Может быть, он, -
человек или призрак - в тебя простодушно влюблен,
но не в силах открыться... А, может, его вовсе нет,
и неясную тень на стене начертил лунный свет.
Или это всего лишь обман четырех из пяти
твоих чувств, и ему суждено так же быстро пройти,
как возникнуть. Попробуй спросить обо всем у зеркал,
в чьих владениях сам ты, бывало, приют обретал;
обратись - как испуганный мальчик - к самой тишине,
той, с которой когда-то ты тоже был счастлив вполне;
к ветхой мебели, мутному фото, которому пыль,
а не рамка давно придает респектабельный стиль.
Ты не спишь. Или спишь. Или просто не можешь заснуть,
оттого, что вокруг пеленой непроглядная муть,
что взметнулась со дна - то ль случайно зашедшей сюда
беспокойной души, то ль покрытого ряской пруда,
о котором ты грезишь - лесной колыбели луны -
И еще непонятней, что - явь, а что - сон, полусны.
Разлетаются даты настенного календаря,
исчезают бесследно заклятья лесного царя;
взгляд задержит причудливый знак на одной из страниц
старой книги - и вновь за спиной этот скрип половиц.
Монотонно, бессонно по-прежнему с пряжей паук.
Что-то вновь ускользает из рук безвозвратно, как звук.
***
Здесь, в тихой комнате с раскачанной тахтой
на месяц спрятались от любопытных взоров, -
с десятком книг, трюмо, кофейником, плитой,
недолговечным счастьем, - за зеленой шторой.
Сегодня ветрено, и форточки скрипят -
еще уютнее, обнявшись, в одеяло
на лишний час зарыться с головы до пят.
В такие дни все начинается сначала.
Когда уменьшится до глобуса земля
и постучится в окна ночь усталой птицей,
я подарю тебе стихи о королях,
драконах, рыцарях и разных небылицах.
ЯНУС, ЯНВАРЬ
Вот и уходит, оставив пустые облатки,
пару монеток, хандру и лукавые речи, -
вволю намедни с тобой наигравшийся в прятки, -
месяц двуликого Януса. Ладно, до встречи...
Если, отринув сомнения, было бы можно
в кои-то веки довериться лучшему богу,
жили с тобой неразлучно, деля осторожно
счастье, и горе, и хлеб на двоих понемногу;
и берегли бы, любовно и неторопливо,
каждую мелочь; и, верно, не знали печали;
утром, пропитанным запахом кофе и сливок,
за руки взявшись, до вечера не разнимали.
Кто там стучится в калитку? Не сам ли двуликий, -
может, наскучило спать под замерзшим подзолом
или случайно разбуженный солнечным бликом, -
жжёт воспаленное горло февральским ментолом?
***
Небо стало как последняя рубаха.
Покидая накануне Капернаум,
все добро раздал Малахия, как учит,
собирая разноликий люд на площадь,
босоногий проповедник с медной рыбой.
И смеялись над Малахией бродяги,
никогда не жившие в домах с садами:
дорогое ложе, пышный виноградник
и красавицу из Мидии оставил,
а повесил рыбу медную на шею.
"Пусть становятся грубее руки, кожу
обожжет скорей неласковое солнце.
Если выведет дорога в новый город,
на окраине жилище для ночлега
отыщу по медной рыбе над дверями..."
Как ребенок, удивляясь свежим краскам
неба и земли, он направлялся в горы,
не успев еще, как водится, постигнуть
разочарования. Казалось, ветер
доносил ему вдогонку запах рыбы.
Облака над иудейскою пустыней
истончились. Через рваную прореху
медно-красный луч упал на хмурый камень,
притворившийся сейчас огромной рыбой.
И померк левиафан за горизонтом.
***
Как кукла. Нет, куколка. Будущей бабочки
в траве. Как личинка речной стрекозы
под берегом в тине. Как почка, набухшая
к далекой весне. Как невзрачный бутон,
предтеча цветка. Ты готов к превращению,
И мягко шевелится что-то внутри;
чужое, но невыразимо прекрасное
вот-вот разорвет оболочку тебя.
Личинка боится погибнуть и, глупая,
нарывом считает зачаток крыла;
в бессильном отчаянье пробует вытравить
нить множества жизней связующий плод.
Но ты - человек, наделенный терпением
и мудростью, и добротой. Помоги
раскрыться бутону. Войди в мироздание
крыла мотылька, чутких глаз стрекозы
и посоха странника, чтобы увериться:
ты выбрал единственный правильный путь.
***
Ты хочешь прикоснуться к тайне?
Не прекословь и просто следуй
за мной. К восходу мы должны быть
у старой заводи - да, той,
где я рассказывал тебе
о стольких пустяках... Смотри
как медлит сесть на лист кувшинки, -
еще тягуч для тонких крыльев
прохладный воздух, - стрекоза;
но опускается - и блики
в холодном зеркале воды
как чешуя или монеты.
Взлетает; и опять садится
на тот же лист; и снова блики,
как будто кто-то под водой
играет зеркальцем. И тихо.
Минутой позже всплеск и шум.
В испуге обратился в бегство
дракон, поймавший стрекозу.
***
Der Drache, finge mir eine Libelle
mit feinem Fluegel, zart und schwerelos.
Sie sieht so aus wie ungestoerte Seele,
die niemals wird entschieden durch das Los.
Als Zauberer auf dem oeden Hugel
ich sehe in der Ferne, so allein,
dass es ganz spurbar mir ist, wie Erdkugel
sich dreht und dreht; das Wasser wird zum Stein.
Der kleine Drache, dem ich laengst befehle,
mein einziger und braver Untertan,
bringt mir sofort grossartige Libelle.
Die Welt veraendert sich von heute an.
СТИХИ НА СТРАСТНУЮ ПЯТНИЦУ
*
Не было мрака,
и боль прикоснулась едва ли.
Хлопнули ставни,
пропел в свою пору петух.
Сестры меня, как дитя, на руках пеленали,
в полном молчаньи,
а смерть сохранила мне слух.
Будь в моих силах еще,
свою бледность сотри я, -
зрение только
немного подернулось льдом,-
встретимся рано ли, поздно,
утешься, Мария.
Марфа, поверь, не придет в запустение дом.
*
Всё, как мне было обещано: медные блики
и облака, города как большие цветы.
Кто же зовет меня
(тлен, удивленные крики)
так, что я должен
сейчас же последовать, Ты?
Голос был властен, когда я вернулся оттуда,
как мне носить в себе
всё, что я знаю теперь?
С трепетом ждать - и бояться
последнего чуда,
ждать, пока снова откроется узкая дверь...
*
Вечером в пятницу
время помедлит и вскоре
вовсе застынет,
отлившись зерном в янтаре.
Где же тот прежний
насмешливый спутник, который
чашу Тебе предлагал на масличной горе?
ДВЕ РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ТЕМЫ
1.
А за окном - библейская метель
сбивает с ног беспомощных случайных
прохожих, превращая утро в гжель.
Тепло старинной пары чашек чайных
наполнило уютом этот дом
и создало покров какой-то тайны.
И я, и ты заключены в своем
молчании, и зря в окно стучится
озябший от мороза Купидон.
А память перелистывает лица
ушедших и нашедшихся людей,
как будто что-то важное случится.
И новое меж тем еще видней.
2.
Пришли цари. Был безмятежен сон
ребенка, и смущенно на подарки
смотрела мать. И ветхий Симеон
еще не произнес под сенью арки
в безлюдном храме: "Твоего раба
Ты ныне отпускаешь..." И от барки
не призван был к служению рыбак...
Но позади уже такая веха
истории, что общая судьба
людей планеты - в отголоске эха:
- Осанна в вышних Богу. На земле
многострадальной мир. И в человеках
благоволение. И путь во мгле.
ЖАЛОБА (ИЗ ГЕРМАНА ГЕССЕ)
Нам недоступно быть. Дано же нам
стремиться заполнять любой объем,
вливаясь в день и ночь, вертеп и храм.
Слепая жажда быть - везде, во всем.
За бесконечной сменой форм порой
мы ждем привала после всех трудов...
Но нет пути, ведущего домой,
и нива не приносит нам плодов.
Нам не постигнуть замысел Творца:
гончар, своим искусством увлечен,
он мир за миром лепит без конца,
а человек еще не завершен.
Бывает, в глубине проснется вдруг
желание оставить этот путь,
порвать непрочных воплощений круг,
и, камнем став, немного отдохнуть.
***
Приметы города, в который ты
вернешся умножать синичьи толки -
озноб и пустота. Зимой мосты
невидимы как прошлое, и только
зеленый лед под ними - словно соль
под веком Пенелопы. Не тоскливо,
а тихо. Отдохни еще. Позволь
себе казаться мудрым и счастливым.
Пока не различается земля,
как глаз не напрягай. И мирно дремлют
в мехах Улисса бури февраля.
И Посейдон оберегает землю,
играя днем и ночью кораблем.
Не обживаться же на старом месте.
Еще твердишь заветное "вдвоем",
Хотя уже честнее "были вместе".
Что делать... Посмотри, как не спеша -
куда спешить ей, праздная гуляка,
по набережной - кто, твоя душа
бредет или бездомная собака?
НОВЫЙ МЕНЕЛАЙ
Влюбленный мальчик сделал шаг
к непоправимому, и вскоре
вражда народов вспыхнет так,
что закипит от весел море.
Но ровно дышит старый понт:
в делах людей все та же скука,
И чем яснее горизонт,
тем бесконечнее разлука.
И тем настойчивее боль,
чем дальше от меня Елена...
Эол приносит йод и соль,
и волны окаймляет пена.
***
Ветер треплет в облаках верхушки сосен.
- Неужели скоро осень?
- Скоро осень.
И за ней зима по облачному следу...
- Ты наверное уедешь?
- Да, уеду.
- А писать, хотя бы редко, что-то будешь?
- Ну, конечно, буду помнить...
- Нет, забудешь.
У меня еще один кусочек лета,
вот, возьми его на память.
(Без ответа)
Потому что в облаках верхушки сосен
ветер треплет. Скоро осень.
- Скоро осень.
***
Край ворчливых голубок, скворцов, осторожных сорок,
воробьев, - для которых за пазухой несколько крошек
ты хранишь, что б тебе ни готовил неведомый рок, -
и, конечно, таких гениально бессовестных кошек;
прочих тварей - притом обязательно упомянуть
разномастных терьеров весьма дружелюбного нрава.
Край, в который попав, постигаешь чудесную суть
тихой жизни в провинции, приобретая по праву
свой билет на сверхпрочный и сверхкомфортабельный борт
самолета, который малыш волочет через лужу...
Край, в котором живешь и не ведаешь, в общем, забот
о приюте в жару, обогреве в суровую стужу.
Городская окраина, место возвышенных дум
и обитель безвестных поэтов, моя Затулинка!
Здесь с утра за окном раздается общественный шум
и диваны на солнышке нежат потертые спинки.
Если мне не придется вернуться сюда - ну так что ж,
Только нежное имя случайно касается слуха, -
то ли в сердце тихонько шевелится спрятанный нож,
то ли просто касается прядь тополиного пуха.
***
Как стихи на чужом языке или вовсе без слов,
или просто нехитрый мотив, несказанно чудесен...
Мне бы сразу понять, что ты, странник, и впрямь Крысолов
и, конечно, не слушать твоих обольстительных песен.
В старом Хамельне ночь, и еще не сбивается с ног
по исчезнувшим детям хозяйка, ей снится похлебка;
бургомистру в сенате повторно доверили срок;
и трактирщику снова причудилась полная стопка.
Городские ворота спросонья открыл часовой,
почему-то он был равнодушен до странных прохожих.
Лишь луна озирала окрестности желтой совой,
но пока ни о чем в своей лени не ведала тоже.
Я еще не старик, но мой Хамельн уже так постыл...
Забери и меня, Крысолов, если дело за малым;
вдалеке от золы очага, от отцовских могил,
может статься, еще обрету все, чего не хватало.
Я уже не ребенок, внимаю добру равно злу,
за одним и другим я входил в полноводные реки.
Крысолов, обучи. Обучи своему ремеслу,
чтоб оно не исчезло с тобой, не пропало навеки.
ЭЛЬБА
Если бы тайный советник вкусил этой речи -
смог ли, играя, дожить до восьмидести двух?
Сброд ста языков проводит у пирса весь вечер
и оскорбляет акцентом изнеженный слух.
В ратуше судят, убрать ли от пристани сваи
старых причалов, но дело никак не идет -
благо для чаек. И прусскую спесь покрывает
как благородную патину жидкий помет.
Парусник, свежие сходни; воздушные змеи
над головами матросов, туристов, зевак;
и с неохотой на башне, но все-таки реет
в пору крестовых походов потрепанный флаг.
Если и ты, заблудившись как праздный прохожий,
тоже однажды под вечер окажешься здесь,
мокрого дерева, рыбы, продубленной кожи, -
запахов моря нахлынет пьянящая смесь;
и ни земной человек, ни небесная птица
в эти мгновения твой не нарушат покой.
Эльба спешит разветвиться в каналах и слиться
с морем, дотронуться моря прохладной рукой.
ЖЕНЩИНЫ (ИЗ РАЙНЕРА МАРИИ РИЛЬКЕ)
Они лежат, запутавшись в своих
прекрасных волосах; пусты их лица,
обращены к неведомому взгляды.
Цветы, скелеты, рты... Исчезли губы,
но зубы, ровные и чистые как шахматы
слоновой кости, пощадило время.
Цветы и ленты, потемневший жемчуг.
Накидки, платья, - дорогие ткани.
Распавшаяся ткань.
И почему-то
так тянутся побеги к старой крипте,
что здесь цветение до самой поздней,
холодной осени. Возможно, это
от талисманов и колец, - кошачий глаз
и бирюза обычные подарки
любовников, чтоб не остыли чувства.
И много жемчуга, рассыпавшийся жемчуг.
Расписанные вазы, на которых
портреты молодых и властных женщин.
Потрескавшиеся флаконы для
различных натираний сохранили
все ароматы оттого, что мастер
придал им формы фруктов. Алтари,
домашние, с веселыми богами,
открыто предающимися страсти.
Серебряные скарабеи для
застежек, статуэтка голой
танцовщицы, еще одна - атлета,
втирающего масло и другие
смешные безделушки, амулеты
для всяких дел, приспособления
(иные хитрые) ухаживать за кожей
и волосами. Множество булавок.
И снова темный жемчуг, столько бусин.
Звучавшая когда-то нежно арфа.
Тончайшие восточные вуали,
из-под которых выпадет ключица,
как мотылек, укрывшийся в бутоне
или начинка из разбитой куклы.
И так они лежат среди вещей,
с которыми успели прочно сжиться, -
камней, колец, игрушек, талисманов -
глубокие и темные как реки.
Они и были -
лишь речные ложа,
на них оставили свои следы
течения и волны, что во все
века себя стремили к новой жизни.
На них ложились юные тела -
и постепенно зарастали илом.
Как якоря врастали тут и там
широкие мужские костяки.
А иногда к реке спускались дети,
пытаясь разглядеть сквозь толщу вод
сокровища - и волны выносили
диковинные камни и монеты.
Когда же дети покидали берег,
река рвалась за ними вон из русла,
кружась в воронках, поднимая взвесь,
пока в ней вновь не отражались берег
и облака, закат и стаи птиц.
Сгущались сумерки, и из воды
всплывали дорогие безделушки звезды.
Новосибирск, Гамбург
март 2000 - апрель 2002
_______________________________________________
Перевод эпиграфа: "Я все еще нетвердо стою на ногах, но уже не испытываю страха падения. Это прекрасное чувство, чувство жизни в движении". Из необычного, замечательного романа "Середина мира" детского писателя Андреаса Штейнхофеля. Надеюсь, что эта книга вскоре будет переведена на русский язык.
"Малахия" (древнеевр.) - "вестник". Хотя к этому Малахии имеет какое-то отношение и герой Курта Воннегута ("Сирены Титана")...
Ангел с чашей, спускающийся к Иисусу на Масличной горе - этот мотив часто встречается в пластике средневековых кладбищ Европы.
Ссылки на оригинальные тексты стихотворений Гессе и Рильке:
Она единственно принадлежащая, она - твоя. Она. Пыль. Всегда в полете, являющая себя усталым глазам, ослепленному взгляду, запекшейся крови привычных прямых углов в холодном свете чужого дома. Она для тебя как яд, как укус змеи, как вскрик нерожденного от тебя, как невозможность, как улица, продолженная воображением до самых краев, до печали и дна, до рассвета, до времени, что почти на исходе. Пора, наконец, оборвать строку. Здравствуй, пыль. Неважно чего. Дни и труды, дни и печаль, дни и безделье, дни и пустое пространство - не более, чем емкость для слов, не вмещающих всей пустоты смысла.
Я пишу к тебе. Тебя нет. Нет никого. Нет меня. Нет их. Значит, ничего не значат не зачатые, не рожденные, никогда не существовавшие существования.
Наверное, можно было спокойнее, можно было молчать, можно было, но это прошло, и это пройдет, и небо свернулось, как прочитанная утренняя газета. Aurora. Всякий - знай себе цену. Вечность - знай себе пору.
Боль проходит, и время пройдет.
Если что и останется, то останется боль. Иначе - ложь. Ты хочешь, чтобы осталась ложь? Хочешь, все будет хорошо? Все будет вечно, все хорошо, так спокойно, так светло, так уютно... Словно, ты попал в гости в чужой сытый дом, богатый дом с дорическими (из скромности) капителями, с мрамором где попало, с прислугой, всегда готовой, с...? Это знак препинания для меня. Это место - точка зрения, слепое пятно, где "пора бы и честь знать". Так - ты понимаешь? - расходятся по домам, уже обсудив начатую войну. Кто ждал ее?
2000
[там, где упала ласточка]
Соединив руки,
запоминаем
древние загадочные
приметы растений,
но раскрыть книгу
можно лишь там,
где упала ласточка
возле телеграфного столба.
[чудаюдаюга]
вещи и вирусы
в заглавиях снов
налипло за ночь
напотело на окнах
портреты будущих
властителей
дыры от мыра
глянь
повсюду повсюду
их
чудаюдаюга
раздвоенный
язык зимы
слизывает с тротуара
желтые лепестки
гвоздик
я чувствую теплую розу
в хриплой сырости между
плеврой и легкими
я дышу глухо
как лед
затаясь
переулком грядет
их
чудаюдаюга
иссякло горючее в облаках
они не дотянут до
verbного воскресенья
солнценаух смеется
он получил
правительственную
телеграмму
на красном бланке
завтра он от
бывает в
благословенный
западный к
рай шагнет с брусчатки
закатного вокзала
где прежде
рыжие собаки
и
рыжие девушки
учили меня любви
с грядки раннего февраля
спелые вино
градины
мертвые гадины
ямы и впадины
рядовые слепые пятна
а у него есть
складной
ножик
и все лечге
легче
между плеврой и
легкими
не век же ваша
чудаюдаюга
[сплошным прозрачным]
днем
звуки улицы
лай собаки
и плач ребенка
вечером
звуки дома
из крана каплет вода
и мурлычет кот
а люди любят
оправдываться
многослойностью
но человек
рождается сплошным
а потом
делается прозрачным
апрель 2003
[в одиночестве]
Женщина
питает корни
особой водой,
если женщина
пересохнет -
она останется
в одиночестве.
март 2003
ПОРАЖЕНИЕ СВЕТА (фрагмент)
В пустыне сада, в саду пустыни
Т.С. Элиот "Пепельная среда", 1930
Три девицы слепых любуются закатом и тихо напевают у окна.
"Жена безмолвий
В покое в терзаньях
На части рвущаяся
И неделимая
Роза памяти"
Одна сочится нить,
и мальчик в сумерках квартирного угла
выводит неподатливым пером
на нежности ладони нитку жизни,
расчерчивает звездами Луну,
ведет Сатурн,
случайно ранит палец и засыпает,
забывая о Венере.
Чертит линию жизни
Оставляя дорожку крови
В раскрытой ладони
И смерть рыщет по следу
Все нити воедино: вены, реки, русла,
ручьи, железные дороги,
все линии судьбы, шоссе,
все курсы кораблей и нервы телефонов
- он видит сон и слышит пенье Парок.
"Единая Роза
Ставшая Садом
В котором конец
Всякой любви"
Бывает, вместе сходятся две стрелки часовые,
две линии ладоней, струи ливня,
нити желтой пряжи
- одним становятся в единое мгновенье.
И мы друг друга обретаем в лабиринте
полузнакомых лиц,
среди рекламной пыли
оплаченных улыбок пустоте.
Наш Минотавр посмеивался.
- Неспокоен сон Ламетри с тех пор,
как открылась механика
- медь мировых внутренностей
в сиянии слепых зрачков девичьих.
Знание! И ночи не сладки ему,
и в воздухе разлита желчь.
Прибитые к берегу, мы,
отстраненные от причин и следствий.
Толпа сплюнула нас как горечь.
Человеко-черви, человеки-машины.
Нам остались окраины.
- Вы у самой черты, на берегу рыбаков.
Кто приготовил нам место под вечно западным солнцем в мире, что держится на уколах? Все ради Тебя - Прибыль. Остался мальчик. Он решился считать убытки. Убыль от процветания, просвещения, от довольства, от безболезненной смерти, от чистеньких кладбищ, и Господа нашего, удаленного в заточение церквей на окраины, где он никого не смутит нелепицей благодати. Мы движемся. О! Мы движемся быстро! Стоим на месте. И каждому место его знакомо. Амон Ра - молочник из квартала "Треугольник" катит тележку. И певица его неподвижно бредет вослед под стеклом витрины, и не знает, что его уже нет.
1998 (фрагмент рассказа)
АГИОНОМИЯ
Вот задача, достойная кретина в горах. Так ли важно. Влажно и холодно.
Агиолалия. Отнимается рука, больно глазам видеть утренний последний снег. И в последний раз перед вечным огнем я говорю: кто ты, змея, - та, чей яд в моих венах, в моих клетках? змея земли? змея испода земли? змея вечности? змея времени? зеленый змий, наконец? Из-под последних сил пробился подснежник. Скоро уже. Мне - вниз, вам - не знаю где. Ждать тяжело. Не ждать невозможно.
Пение воды все отчетливей, скоро ветер перейдет на шепот - было бы чем, шелест, ради вас, оставшихся. Без меня, пожалуйста, без меня. Довольно. И все золото мира - красная глина, черепки, мертвые. Тела. Останки. Давление будет слабо понижаться. Полетят птицы над домами - кругами, ради рассвета. Маховые свистят весне.
Волхвы гадают по синим и красным звездам семафоров в снегу в марте у железнодорожных путей. Волхвам некуда торопиться - Его пока что нет здесь. Расположение синих и красных точек на товарной станции ясно это доказывает. Всякий, имеющий мудрость. Сквозь прохожих над мостом ветер летит и все мимо. Так едва ли дойдешь домой, неизвестно, где я окажусь вечером - дома или все равно, что такое дом, или дома нет, или нет моего дома. Перебор возможных неприятностей - любимый способ получить их все во владение. В конце концов, придется составлять отчет о проделанной работе: терпел, мол, маялся, места не находил. Подкрепить ссылками на классиков - мир... ну, он такой-сякой, ловил меня да не поймал... Спи, дитя, пусть ненадолго мы с тобой - одно, порвется нить, жемчужины закатятся под кровать - лежать до новой жизни, жаль только, что это уже не наша с тобой жизнь будет. А ты, едва улыбнувшись, говоришь: да, через восемь лет... только жаль, что не друг другу мы будем обязаны за эти восемь лет. Ну что же, если, садясь в самолет, пассажир подсчитывает вероятность катастрофы, то что остается самолету? Разбиться. И он послушно летит навстречу земле. Заворожено смотрю я на твой самолет, как говорили - самый красивый. Жесть, желтая краска, черное дерево, оранжевый черный ящик где-то внутри, для воспоминаний. Вода закипает. Желтая вода - как в порту в последний день зимы, в точности - цвета китайского чая. О вкусах спорить не с кем.
*
Положенный час уходит в песок, отвернувшись от солнца, к нему - спиной, видеть его свет, надоедливый свет его истины - в полном безводье кости и черепа, убеленные кислотами дождей времени, что здесь протекало когда-то, на памяти стариков, мутной и бойкой рекой, а теперь, я спросил их. - А что теперь в ваших краях не бывает дождей? И они осторожно ответили. - Мы не помним, мы ничего не помним. Наше тело нас носит в себе, но мы уже ничего не помним. Что же, вам видны теперь все обратные стороны: звезд, пантикапейских монет, картин всех галерей, что же, теперь вы слышите звучание ветра, воды подземной, птичью речь о близости смерти - серые крылья несут ее на своих серых крыльях, и вам они также видны? И старики отвечали: - кто ты, что смеешь тревожить наше забвение! - мы мудрецами Земли зовемся.
*
Я прошу тебя, зная точно, что это такое - моя песня - это молитва, но ее стыдно произнести даже в самом бедном, неприбранном храме, моя песня - это стихи, но никто не признает в ней поэзии, моя песня - пение, но ее невозможно спеть, потому что моя песня - немота - как будто вода, обретя голос, не обрела речь, да так и осталась здесь
- в едином с нами обездвиженном временем и пространством миром - течь.
И вот я смею просить тебя о малой малости - услышь меня - всего только
- стрела надежды, чтобы черная кровь, чтобы видеть, как черная кровь памяти вытекает на землю, опустошая вены и артериолы, постепенно их заполняет воздух - своей легкостью высохших мертвых тел под солнцем среди мертвой травы там, где не осталось, что бы запомнить напоследок, обернувшись, не на что стало бросить прощальный взгляд. Все осталось, все выцвело, все тянется скрип иглы граммофонной в извилинах мозга, проясняя боль - относительно ее причин и ее возможных последствий.
*
Том, сегодня я стоял над бурой, зеленой, маслянистой, распухшей от дождей водой Прегели солнечным вечером в 18-30, я смотрел, как она уносит в устье залива хлам этих мест: вороньи перья, обрывки новостей газетных, пену, окурки, жестяные банки, щепки, веточки - свою добычу в устье залива, я смотрел, как русалочий шпиль собора полощется по теченью, как кроны деревьев корнями опрокинуты отраженьями в воду, как отраженные кроны напились талой весны, я смотрел на ржавую зелень столбов причальных, расщепленных временем и теченьем, я смотрел на воду, в конце концов, - это единственное всему бывшее здесь причиной, в кармане моей черной куртки лежала, тихо свернувшись, твоя книга - обласканная земля сухая, - вся твоя вотчинная земля забвенья, которое никогда не случится ни со мной, ни с тобой, ни с ними, - земля сомнений, когда ясно видна безо всяких сомнений смерть и пыль, и пыльная смерть среди смерти. Вдруг мне захотелось швырнуть твою книгу твоих беспечальных стихов о смерти, когда все это уже случилось, предвидение - род обращения по именам, но прошедшее время - в предсказаньях гадалки, гадающей по отблескам солнца на ангельских крыльях, мне вдруг захотелось швырнуть ее в реку, - упокоить великую пустыню во влажности вод низовьев весенней никчемной жизни, кроме них ничего, напитать ее соком уличных стоков, оросить ее грязью шумной, истрепанной многими километрами сползания к морю, где все мы будем, где ты - уже пребываешь, привет, Том Элиот, мне хотелось Офелию видеть
- плывущую и прекрасную, и долго смотреть на воду, отрывающую от тебя по странице.
*
Мы врем друг другу, и кто сказал, что имя тебе Земля? Откуда ты знаешь, что имя ей Земля? Кто сказал тебе это? Кто-то такой же как ты
- человек, а откуда он знает? И вот люди ходят по улицам городов и робко радуются теплу и свету - солнца весны. Я думаю - это память о свете истины и огне любви - тех, что для каждого были вечным земным летом, а ныне, позабыв об этом, люди ходят по улицам, не подозревая, что есть им свет и есть им надежда. И мир по мере того, как все больше беспамятство поглощает нас, становится адом, в котором всякое счастье счастливых, удачливых, сильных, наглых до жизни - не менее призрачно, нежели реально здесь нищее горе и бедность несчастья миллиардов, подавляющее это оставленное большинство.
*
Девочки и мальчики в общих тетрадях рисуют деревья, пронизывающие миры из дола - горе. И стихи начинаются с "Я", а дальше ставят тире. В шкафчиках, тумбочках, на полочках держат брошюрки об именах Великой Матери, Антихристе и конце света, а корешками в комнату заглядывают Гессе и Кортасар. Бродят тощие в джинсах дранных городами - странничают от дома к дому, от человека - другому человеку, а все оглянешься - одиноки. В себе несут огонек да боль на донышке сердца. Долгие взгляды поверх домов в небесный вечер, раскрашенный охрой и розовым шелком схваченный по краям. Мне знакомы они, как я знаком с собой - знаю себя по имени и в лицо узнаю на улице, если встречу случайно. Вот радость! не видел тебя сто лет.
прорастёт ли трава забудется ли обида подруга придёт ночевать на полу
выйдет месяц февраль из тумана
вынет бритву из тины кармана...
будет резать будет резать будет резать
другая рука перемена судьбы подзаборные сны...
разговорные сны
солнышка, ты плачешь?
что же ты плачешь?
ГЛАЗА ДОЛУ
мы сидели на скамеечке и курили - шли девочки
с ветками вербы, смыкался невидимый круг
земля была мягкая - ещё не запёкшаяся
мы сидели глотая плохую далёкую русскую воду -
и не слышали грома - не слышали птиц -
это вестники - это они - воробьи и вороны
ими оживёт пыль - ими наполнятся деревья
когда будет тепло
ТУМАННЫЙ ЁЖИК
морская болезнь лечится морем:
солёные воды - слоёные времена -
тихое полнолуние - деревья нарисованы - в комнате дорога...
плюшевый мишка в шапке-ушанке...
туманный бродячий ёжик
лошадки...
ПРО ПИРОЖКИ И КАМУШКИ
не садись на пенёк и не ешь пирожок
не ем пирожок
не ем, храню... храню в тёплом и тёмном месте...
боюсь называть вещи своими именами и называю пирожки камушками
* * *
я совсем чужая в этом месте
детское место тесное место
кто такая я глаза в потолок
кто такая замолчу на себя
кто такой
* * *
белый гриб - трип - бросает свои споры разговоры
и уходит на север
вслед шерхану хануману балагану,......
цыгане играют в снежки на коврижки
а детишки...
взяли книжки,
к морю синему пошли,
море синее нашли
и пришили ему новые ножки
* * *
мы сидели и было дымно и непонятно тепло
даже странно
зажигали свечку - прикуривали от неё
стулья
двигали стулья -
им сидеть было неудобно
и мне тоже
долго о чём-то говорили
а потом вышли на улицу
и стало ужасно холодно
а когда холодно всё забываешь
и я забывал - кутался
траектория бумажного самолётика
я сухопутная крыса четыре глаза
гроза пустых консервных банок! я отваживаюсь попирать асфальт!
я подставляю подбородок ветру
солнечный сухой бетонный пустующий город
трава - и поющие за упокой кузнечики
гудящая высоковольтка - единственный разумный обитатель здешних мест
и я...
железные контейнеры, ушедшие в землю плитки, пружины и шины
слепой распадающийся автобус - ПАЗ - и оплавленная резина - натёками на корпусе
неровные часы бордюры и может быть мост через покинутое водой русло
моя стрёмная родина
это было в детстве
я люблю это место
я непременно туда вернусь
...........
а звёзды!
есть красные гиганты - есть белые карлики... есть ещё что-то... не помню
и наше жёлтое карликовое солнце остынет - покраснеет - и станет мёртвым,.. по-моему, так...
не помню не помню
я снежинка
чёрная жужелица пустоты кружится надо мной.....
варвары, их работа - разбитый на голову почтовый ящик
я потерян потерян в конверты и марки
(механический шепот внутри - слишком долгий для меня)
у меня не закрываются глаза
я ощущаю как работает мой организм как во мне ползает кровь
я сделан - я поломался - потерялся
ухает сердце - отдаётся конкордом в куполе головы -
экзорцизм
стая перепуганных до смерти ворон - совладельцев - kings not dead - кидается прочь из меня - вестники времени путаются в железных прутьях - лунной скорлупе -
варварские орнитологи уходят на охоту - я слышу их боевые кличи
кто-то чавкает во мне болотными сапогами
heavy traffic reported - город сидит на ступне горы -
и самодвижущиеся конструкции в его улицах и переулках на его площадях обозначают... обозначают... обозначают
старый серпантин с опасными поворотами
одинокий продавец апельсинов - и шуршание газеты на сухом ветру
и двери говорят на каком-то клацающем скрипучем языке
всё нараспашку
ленивые наркотические осы на стёклах и подоконниках
они чувствуют символ грани и живут там - живут
неистребимое племя
и внизу -
поле одуванчиков -
невыносимое жёлтое подвижное поле
оно кажется животным - одуванчиковая звезда
звезда полынь... звезда полон
надену себе на голову мешок тишины
албания
плыть в белую страну, где города из мела и хлеб ослепителен как солнце
плыть по млечному пути верхом на пёрышке в страну белых карликов
плыть в горную албанию
где даже у детей - снежные волосы и прозрачные глаза
где поклоняются туману...
где всё медленное и плавное... одноцветность и однозвучность
люди играют на дудках
о! они различают оттенки - они узнают друг друга и улыбаются
плыть в албанию - эти слова были таинственной формулой, они запускали по коже полчища мурашек и до слёз холодили глаза -
пристально, пристально вглядывались в неизвестность впервые услышавшие об албании и знающие о ней уже давно
им хотелось движения, и крохотные самодельные деревянные лодки, толкаясь в бесчисленных ручьях, раскинув на крестах мачт самые белые паруса исчезали
смотреть им вслед и знать, что они плывут в албанию - ...
ручьи тянулись далеко - и, наверное, впадали в сильный и спокойный воздушный океан
любить вырванные из тетради самолётики
и отпускать их со своих вершин -
плыть в албанию...
и чайки и воробьи и я вспоминаем это -
комната моя светла -
ОТРЫВОК
а на улице, где и нет никакой улицы, холодно, дождь - он всё время стучит - всё стучит и стучит - всё своё невесёлое время... расшатанный поезд... окно, фонари, провода...... лес... в общем приметы поезда, приметы плацкартного вагона... болтовня... дети, рассекающие по проходу, качающиеся пассажиры с кружками кипятка... всё это... на верхней свидетельской полке - у раскрытого ночи окна - у разбитого дедом корыта - устало лежит наш пока неизвестный герой - и думает...
а значит, существует
но мы-то жаждем настоящего происшествия... постукиваем по часам, проверяем карманы, оглядываемся - своим потаённым магическим жестом даём понять наблюдателю, что мы ожидаем... вот-вот - и начнётся... кто-то присутствует здесь в протяжённости лестниц... дверь открывается и закрывается... случайность застаёт его заметившим кого-то на той стороне... или по ту сторону... и если назвать его - окликнуть, - то... может быть... вот нечто привлекает моё внимание... и меня вырывают из ожидаемого - заранее известного итога встречи - нечто нарушает мои планы - встреча не состоится - мелкие царапины на стекле и тяжелеющая секундная стрелка - черно-белый снимок - мгновение, в котором нет выбора, потому что нет ощутимого продолжения - раз!........ р-раз!........ но можно больше не повторять - узелок на память, будет о чём вспомнить!.. впрочем... я знаю других людей... у них - иначе...
а он всё думает - ну как бы всё устроить - как возлюбить?.. да и как это - возлюбить...
он об этом и думает... и сразу о другом... теряет сосредоточенность...
читает... думает... потом глядит в окно... (невольно ловит отражение - и следит за ним) и снова думает...
вот ничего нет...
но пустота - обитаема...
повторяет
и не слышит самого себя
не знает... не знает что избрать
может обитаема
а может нет
повторяет снова и снова... но внутренний голос фальшивит...
и он произносит вслух: пустота обитаема
боится, что кто-то услышал...
думает... глядит в окно... и...
да и нету нету никакой пустоты!
чортъ! - он так и произносил... через букву "о" и с ером на конце...
как у него так получалось? - чортъ его знает...
заметили - ругается
с чего вдруг?
уткнуться бы церковным лбом
в родную грязь
в периметре затравленной столицы...
столикой улицы
улики
а преступления не существует
есть что-то другое
убийство убийцы
воровство лучше простоты
ложь во спасение
оправдано!
чёрной строкой тесака
убийство быка
за бока и рога
ха
и времени не существует
...бродячий пёс
теперь никто не вспомнит его имя
таких ведь - не зовут
руки в брюки
шагай веселее, мой сонный товарищ
брошенные дома ослепляют и заколачивают крестом...
что я им поведаю?
я расскажу им то, что вспомню...
где мы где мы
подождите, подождите! - время не длится - время неисчислимо......
теперь я понимаю,
меня никогда не было,
меня нет и не будет,
а есть лишь то, что я успею вспомнить...
и то,
что я успею понять...
уже ничего не хочется рассказывать... пошли вы все!
.................
надо что-то...
и стучит вот это... тф-ттф... тф-ттф
к чему всё? -
как жить?
узнать человека - узнать дерево - вспомнить день - постичь сон - всегда быть в пути...
мы глина - непослушная глина
а величие - безразлично
разве я - различаю?..
кто едет?
(зачем-то проверяет карманы, постукивает по часам)
каждое мгновение я другой
но кто же едет? и куда?
крыша - туда... (усмехается)
"я" бывают разные, мудро заметил Кролик... и замолчал... это всего лишь особенность языка...
и ещё много чего есть...
много чего...
напротив А и Б сидели на трубе...
Вот и мне...
Скучно сидеть одному в квартире. Пойду куда-нибудь.
...
Одеяло мягкое и греет. Я люблю, когда на улице дождь. Я люблю простые слова и простые мысли. Звонил Жирафу... Он предлагал "замутить"... Почему - мне? Вообще странно, я не имею ни к кому никакого отношения. Жираф - потому что длинный. Это очевидно. Это было в девяносто восьмом. Сколько же лет назад? Три. Года. Очевидно. Я тогда вёл дневник и думал, что мир можно перевернуть. Жизнь без событий. Я всегда пытался определить грань события. Когда что-то действительно происходит, а когда - ничего. А что было? Три года назад я звонил Жирафу, потому что соскучился. Его дурацкое весёлое лицо так на меня действовало! - всякая тоска исчезала бесследно. Мы обычно просто где-то шатались. Он всегда чего-то хотел... То денег заработать, то их потратить... У него были девушки... У меня не было ни одной... я их боялся и тихо ненавидел... мне никогда ничего не хотелось... Я мог позвонить Жирафу... Всегда говорили о какой-то ерунде... пили всякую дрянь и радовались головокружению... Почему он куда-то спешил? а мне некуда было спешить... Только бы не чувствовать себя одиноким... Какая разница, что есть на самом деле... Главное, как себя чувствуешь... Я уговаривал его пойти по нашим горемычным сотоварищам... У них есть имена... да в общем всё это... ведь нашим единственным общим делом был побег... мы были...хъ... блуждающими людьми... нам нравилось шататься - вместе... а это затягивает... где мы теперь? нас разлучил "естественных ход событий"... Так и получилось... ничто не связывало нас... мы вдыхали неизвестность...
(вспоминает... поезд идёт и идёт на восток... становится темно)
Три года - и совершенно нечего вспомнить...
Че не заметил, как уснул. Никогда не замечал. Всё думал, думал о чём-то, а потом забывал... Так долго и тихонько покачивалась колыбель... Мечталось о паутине... Посмотреть бы, как в ней запутается солнце... Так тихо! И чтобы пахло сырым деревом...
Спи, Че, спокойной ночи... спал... и не видел - какая луна...
а завтра я сторож, и кто знает... метро - дребезжащий автобус - немногословный забор - лица и руки - весь день - только лица и руки...
скрип ворот
вот всегда есть какие-то характерные звуки бытия
и черты
то, что запечатлеваешь...
нечто постоянное...
Мы с кошкой строим систему догадок... она моргает два раза, я подмигиваю три раза левым глазом и один раз - правым... мы означаем... она означает животное, а я - постороннего... здесь плавает пушистая рыба Пауля Клее... нам хорошо и загадочно, мы молчим... она сама по себе молчит... а я думаю о ресницах... нам всё слышно
дома никого нет... мы одни... она ничего не хочет и поэтому может просто сидеть и смотреть на меня... ей очень хорошо... глупая сытая кошка...
обращаю лицо вверх... смотрю несколько секунд на потолок... потом перевожу взгляд... и закрываю глаза
Растрескиваюсь, изнутри разбегаюсь, линии нечеткие, ледяная крошка. От твоего неслучайного взгляда стаиваю, сталкиваю нервные клетки, скрещиваю, навсегда отдаю. А ты... Тебе кажется, - ничего особенного, все нормально, так и должно быть. Ты не видишь огней внутри корабля, проглоченным автобусным билетом спрятан, спаян лимбической системой, сообщаясь маяками с теми, кто был там раньше, но там сейчас никого нет и никого не было, когда ты смотришь на меня, и я знаю, что если не сегодня, не сегодня - времени уже не будет, никогда не будет так, как сейчас, - стаивать, растрескиваясь, - в этот миг, и знать все-все, понимать тебя, просветить тысячами рентгеновских лучиков неравнодушия. Если только захочешь - можно понять всех, всех. Наверное, так не бывает - чтоб сразу, и - ближе, перелетаем через несколько клеток, другие - идут годами. Нам - сразу, и, значит, так нужно, все верно, для нас это единственный способ. Выживать расстояниями, прокладывая воздушные трассы от головы к голове. Тени твоих рук отпечатались на моем теле. Никто не смоет. Почему именно так? Почему все выходит именно так, и никак иначе? Ни у кого из нас нет будущего, наше общее будущее похоронено заживо, еще не родившись, и все равно я верю, когда мне верят. Все очень просто - мне кажется, я знаю, в чем твоя фишка, но передвигаешь ее ты, а кубик кидаем вместе, сегодня один, а завтра - шесть, - если бы!, - выбирай любого цвета, мне все равно, на сколько ходов я отстану, просто мне кажется, я знаю, в чем твоя фишка, я знаю, я знаю, я знаю, поэтому мы и встретились. Будем двигаться, пока интересно. А после - не важно.
Мелочей не бывает, и все яблоки в твоем саду готовятся падать на мою закрывающую законы голову.
Я закрываю законы.
II.
Твой ход не обязательно после моего хода. Когда холодно, можно бросать дважды. Мы каждый раз входим в эту реку и не видим выхода. Доплывем до самого дальнего буя, самого главного приза, где ты бесконечно смотришь на меня, а я - растрескиваюсь, стаивая, и никто не знает об этом. Закрой дырку моего кармана своей ладонью. Ты, кажется, тоже знаешь, в чем моя фишка. Кариатида моего неба протянет тебе руку, и ты выплывешь, а я захлебнусь желанием быть с тобой и окажусь на берегу раньше. Вырастем - листьями укропного дерева, обозначенного на нашей карте зеленой точкой посреди игрового поля, полного талой воды. Просто кто-то растаял, чтоб появилось зеленое, а кто-то своими глазами нарисовал бабочек. Никогда ничего не обещать, но под слоем ила - верить: мелочей не бывает, и в твоей пьесе все роли - главные.
Га-га.
Гуси летают
до края
от края.
Мы про нас
ничего не знаем.
Кто-то придумает,
что нас не бывает,
и никогда-никогда не было.
Пунктиром верю,
не сплошной линией.
Мой ход не обязательно первый.
Твой год не обязательно длинный.
Будем двигаться,
пока интересно.
Пока есть место.
Кубик кидаем вместе.
Сегодня один,
а завтра - шесть. Если бы!
Но мелочей не бывает.
Растрескиваюсь, изнутри разбегаюсь.
Живу, пока ты смотришь.
Еще дольше
Еще дольше
III.
Посмотри, это пятно расползается по швам прямо на глазах, скоро оно закроет собой мир, появится в каждом окне, ну почему ты не видишь, ну почему приносишь мне детские раскраски и просишь выдувать краски пальцами - только без рук, без рук. Раздеваемся молча, чтобы не перепутать одежды, ложимся без звука, катаемся по полу, заряжая свои батарейки. У меня болит голова и мне страшно, сделай мне "рельсы-рельсы", и я уеду куда-нибудь, но буду возвращаться, мне ведь так надо видеть, как расползается это пятно по стенкам наших любимых далеких комнат.
Вытяжки сродни вентиляторам, вентиляторы похожи на мельницы. Дон Кихот проиграет эту кухонную войну.
Гнезда для тараканов - ловушки от людей.
Что приходит тебе в голову?
Кто приходит по ночам в твою голову и изучает наши карты? Когда ты не веришь, что я смотрю на тебя, у тебя дрожат губы. Ты стаиваешь моими попытками говорить глупости, чтобы снять напряжение, повернем на 180 градусов все непроявленные изображения - лучшее, что есть у нас.
Неопределенность в определении начала. А на конце - всегда якорь. Канаты-канаты-канаты. Вытягиваем вместо терпящей бедствие золотой рыбки - больную старуху. Ты видишь, как она исполняет наши желания, вышивая бисером указатели времени.
Мелочей не бывает, и каждая точка - ворота в тоннель.
IV.
Сделав круг, срезая углы, приходим к выходу из леса за поворотом тропинки. Великие дела так долго ждали нас, что истекли визы, и пчелы закончили делать мед из наших фантазий. Знаешь, когда я засыпаю, вокруг кружатся желтые шарики, они приносят мне пыльцу самых важных дорог, я всю ночь хожу по ним в надежде увидеть твой след, но я никогда не настаиваю. Распылитель воздуха на маленьких паучков, - когда ты становишься прозрачным, я вижу его сквозь тебя. Просто лежать вместе, чтобы тепло. Загадай на корову, пасущуюся на нашем зеленом лугу, пасующую перед трудностью пройти по этому игровому полю до самого конца. Ты никогда не захочешь узнать обо мне все, а все - это всего лишь просто лежать вместе, чтобы тепло, и не бояться контролеров на каждой остановке, которые придут и вышвырнут, потому что я всегда без билета, а если я заплачу штраф, останется ли от меня что-нибудь? И что это будет? Не думать-не думать-не думать. Никогда не умела ловить машину. Просто мне по-настоящему никуда не надо.
Как хочется ночью
в машину,
виляющую фарами,
когда не ты едешь в ней,
и тебе даже не надо,
никуда не надо
никуда не рано
никуда не
Изнутри разбегаюсь, и - растрескиваюсь в нечеткие линии, в нечетные линии.
А мелочей не бывает, и когда у человека без часов спрашивают время, он должен ответить. Я вижу его сквозь тебя и все наши фишки, отданные даром.
Редакция журнала "РЕЦ" - группа "РЦЫ": Павел Настин, Евгений Паламарчук, Ирина Максимова, Юлия Тишковская
Наш е-мейл nastin@polutona.ru
Наш сайт http://polutona.ru
Copyright: Андрей Дитцель, Валерий Лукин, Екатерина Боярских, Екатерина Келлер, Екатерина Ракитина, Ирина Максимова, Павел Настин, Роман Сапожников, Сергей Белов, Татьяна Мосеева, Юлия Тишковская, Михаэль Шерб (c)2003. Группа РЦЫ: Павел Настин, Евгений Паламарчук, Ирина Максимова, Юлия Тишковская (с) 2003. Журнал "РЕЦ" (с) 2003. Все работы публикуются с разрешения авторов.