Как плеть каждое слово в спину бьёт, жалит зло, клочья из души вырывает.
Прочь бежала Анка из деревни родной, от соседей разъяренных. Слёзы глаза застилали, сердце птицей билось в груди, дыхание с хрипом рвалось из горла. Догонят и до костра не доживёт - заживо растерзают...
Овражек кинулся под ноги неожиданно. Не по тропке Анка бежала, по кустам зайцем петляла. Вот и запамятовала про ручей, что овражек размыл.
Кубарем скатилась вниз, на берег ручья, замерла у воды, неловко подвернув здоровую ногу. Заплакала беззвучно да горько Анка: и без того хромоногой не сбежать от здоровых, а теперь и вовсе...
- Где она?! Где ведьма?!
Сжалась девица под ветвями ракитовыми, слёзы рукавами утирает, судьбинушку свою горькую перед смертью лютой вспоминает...
Второй год пошёл, как родители Анки умерли. Жалели соседи сироту поначалу. Хромоногая, лицо в рябушках, волос рыжий - кому такая нужна? Родители, как в насмешку, изящной назвали, красоту, видать, приманивали, да не вышло. Не выровнялась ножка, волос не потемнел, лицо не побелело. Даже озорники её не дразнили - и без того убогая, смеяться над такой - грех на душу брать. Из всего приданого достались Анке изба покосившаяся да коза драная. Вот и помогали сердобольные соседки иногда: кто хлеба буханку чёрствую принесёт, взамен попросив полотна наткать, кто крупы гнилой мешочек, чтобы за детьми малыми присмотрела, пока родители да старшие в поле. А девчонка и рада была, работу по совести делала, подарки с благодарностью принимала.
Только не долго её радость длилась. Как Анка в возраст вошла, да по весне в лес за травами ходить стала, науку материнскую тайную вспомнив, жалеть перестали, опасаться начали. Терпели, приходили за травами от колик да простуды, от спины да от боли зубной, иной раз скотину посмотреть просили. Девки тайком бегали, парней приворожить просили да на судьбу погадать. А она и рада была помочь, глупая. Верила, что помощью да добротой вернёт себе любовь людскую.
Только любил её лишь рысь рыжий, что по весне она в лесу умирающим нашла. Далёко в тот день Анка убрела, к ночи воротиться поспеть бы. Да вдруг загремело над головой, загудело страшно. Пронесся по небу чудище огненное, а потом содрогнулась земля, налетел ветер, поломал деревья. Ох, и испугалась она тогда, долго голову от земли поднять боялась. Лишь когда птицы вокруг засвистели снова, осмелела Анка и домой поспешила. Только вывела её тропка лесная на полянку нежданную. Все деревья там повалены были, земля огнём выжжена. Не иначе змей огненный лютовал.
Среди тех дерев и нашла она рыся умирающего, как огонь рыжего. Глянул он на Анку глазами жёлтыми, как человек посмотрел, и снова глаза смежил, помирать собрался. Дрогнуло девичье сердечко, не смогла она пройти мимо. На еловых лапах доволокла до околицы зверя лютого, от соседей таясь, ночью в дом принесла. Молоком козьим и водой отпаивала, раны мазями мазала да настоями травяными промывала.
Да разве ж от соседей что утаишь? Быстро прознали они, кого Анка в дом притащила. Зашумели поначалу, где это видано, чтобы девица зверя матёрого в доме держала?! Убить его, а из шкуры полушубок сшить, как раз хватит. Вон здоровый какой, волка завалит!
Взмолилась Анка людям. Мол, пожалейте тварь божью, зверя невинного! Козу последнюю забирайте, а рыся не трожьте! Махнули люди рукой и отступились: не иначе, как совсем девка ополоумела, что с такой взять??
Остался рысь жить у Анки. Отживел, вставать начал, по дому ходить. С каждым днём сил набирался. Поняла она, что пора отпускать его на волю. Открыла дверь, на лес показала:
- Беги, Рошу. Да людям на глаза не попадайся, глянулась им твоя шкура. Убьют на полушубок.
Посмотрел рысь на девицу глазами умными, убежал в лес. А вечером вернулся и зайца на ужин принёс. Положил добычу к ногам анкиным и головой лобастой в плечо ткнулся: не горюй, мол, девица, проживём.
Остался Рошу - Рыжий у Анки жить. Носил из леса то зайца, то тетёрку, то рябчиков. Днём по деревне, не боясь, ходил. Собаки при виде зверя могучего по конурам прятались, тявкнуть не смели.
Замечала Анка иной раз и взгляд внимательный, и понятливость редкую. Мнилось ей иногда, что наблюдает зверь за ней, все слова её понимает, да сам заговорить не может.
Рысь же её по лесу провожал. Случайно то выяснилось, когда на вечерней заре она с лукошком ягод домой возвращалась. Трое парней её за околицей на тропинке поджидали.
- Поговорить бы надо, Рошьката, - процедил старший,
Не понравились их взгляды Анке, как и прозвище, которым назвали, но девица и слова молвить не успела. Рысь на тропинку перед ней прыгнул, дорогу парням заступил. Шерсть на загривке вздыбил, клыки с палец показал: вот мол, я рыжий тоже, пришёл, говори.
Не пожелали парни со зверем матёрым беседу вести, как ветром троицу сдуло. Рысь только ухом дёрнул да по тропинке пошёл, не оглядываясь. Так до самого дома Анка и шла за ним, про себя случившемуся удивляясь.
С тех пор зашептались люди, заоглядывались недобро.
- Ишь, приручила зверя лесного... По пятам за ней ходит... Сама рыжая и зверь рыжий... Шкура, как огонь, горит, на солнце золотом отливает... Собаки его боятся... Не простой зверь... Божья ли тварь-то?.. Али колдовская?
Старалась Анка не слушать шепотки злые, а напрасно.
Сошлись над головой сироты тучи чёрные.
Умерла давеча корова тельная, которую она выходить не смогла.
И терпение людское кончилось.
Некому за сироту заступиться. И на том спасибо, что Фрорек-малец пожалел девку хромоногую, богом - а богом ли?! - меченую, прибежал к избе поведать, что сородичи порешили. А то так бы её в печи родной и сожгли бы за помощь её.
Бросив всё, Анка выбралась через заднюю дверь и кинулась в лес. Знала, понимала умом, что не убежит хромая от здоровых. Но отчаяние да страх сил придавали. Вот и бежала в рощу берёзовую да в лес густой. Там ей тропки многие знакомы, глядишь, и укроется от смерти лютой.
Недалеко уйти вышло.
- Там! Туда побежала! К оврагу!
Всё ближе крики, и вот зашуршало над головой. Затаила Анка дыхание, замерло сердечко девичье..
Нашли?!
Вскинулась она птицей раненой, да спрыгнул с ветвей ракитовых зверь рыжий.
- Радость моя, - обняла девица зверя могучего, в шерсть огненную лицом мокрым уткнулась. - Беги, хороший мой, спасайся от людей добрых. Один ты меня любил, и я тебя вовек не забуду.
Взглянул рысь в глаза Анкины и вмиг оставили её чувства.
С громом и рёвом вырвался вдруг из оврага змей крылатый огненный, держа в когтях девицу безвольную. Оторопели люди добрые, вилы с косами с испугу побросали.
- Домнул аймиля! - кричат. - Господи помилуй! Нечистый Анку-хромоножку к себе прибрал!
Взмахнул змей крылами, поднялся ветер, покидал людей на землю. А когда поднялись они да глаза от сора лесного продрали, чудища поганого и след простыл.
***
Истинные метавиты живут в месте, именуемом Провалом. Это разлом между мирами, ставший прибежищем для самых опасных тварей во Вселенной. Метавиты - прирождённые убийцы. Они не знают, что такое чувства, и почти не испытывают эмоций, руководствуясь логикой и холодным расчётом. Метавиты не знают страха, но любят и умеют играть со смертью. Они не имеют постоянной формы и легко принимают любой облик, если есть совпадение по биомассе. Их маскировка - идеальна. Они всеядны и если вы решили, что израненный и неподвижный метавит мёртв - лучше бегите. Услуги истинного метавита стоят очень дорого, потому что никто не ускользает от Охотника.
А ещё они живут очень долго по сравнению с другими видами разумных.
Истинные метавиты не интересуются самками других видов. Но мой отец сделал исключение для самки людей. И более того: он не убил мою мать.
Знал ли он о моём существовании?
Навряд ли.
Иначе мы с ней были бы мёртвы. Мать в этом не сомневалась, и у меня не было причин ей не верить. Имя моего отца, по слухам, заставляло вздрагивать даже его сородичей.
Я никогда не видел отца. Мать же говорила, что он был беловолос, холоден как статуя, а глаза и одежда у него были черны, как беззвёздное небо. Лишь на затылке скрывалась почти алая прядь, словно измазанная свежей кровью.
Было ли моё детство трудным?
Да.
Хотя я родился желтоглазым и почти красноволосым, как мать, от отца унаследовал свойство менять форму, хоть и ограниченно по видам и расам, и мог есть всё, что шевелится: от червей и насекомых, до вполне себе обычной людской еды. Мне приходилось скрывать свои способности. Чтобы нас с матерью не убили, мне приходилось всё время сохранять облик людского ребенка, что было не так уж трудно для полукровки. Но даже так я был быстрее, сильнее и способнее своих сверстников. Потому мы с матерью не задерживались надолго на одном месте, меняя планету за планетой.
Бродяжничество и кровь привели к закономерному результату. Я научился повадкам и обычаям не только людей. Когда я подрос и понял, что смогу выжить один - я оставил мать. Обычная жизнь мне претила, а вкус метавита к рискованным играм и почти полное отсутствие страха давали о себе знать. Но путь наёмного убийцы был слишком рискован и опасен - мне совсем не хотелось встретить отца, о котором я успел немного разузнать. Потому я стал неуловимым удачливым вором, которого очень скоро стала разыскивать половина галактики.
Только вот в последний раз удача от меня едва не отвернулась. Я легкомысленно понадеялся на свои силы и не разузнал как следует все тонкости. Потому усиленная, против обычного, охрана стала для меня неприятным сюрпризам.
Стреляли они на поражение. Знали они, кто я, или просто хотели убить, но дырок во мне хватало. Будь я человеком - давно бы умер. Но даже кровь метавита с трудом справлялась с количеством ранений.
Истинный метавит убил бы охрану и использовал их теля для восстановления себя любимого.
Охранников я с трудом, но убил.
А вот есть их не стал.
Ну не могу я заставить себя есть разумных... Издержки воспитания.
Уходить без добычи от новой погони пришлось на катере охраны, уйдя в гиперпрыжок с подбитым двигателем. По непроверенным слухам, истинные метавиты умеют летать между звёзд, как сааримы, но я такой способностью не обладал.
Шансов выжить в гипере с подбитым движком - один к миллиону. Мне повезло. Корабль выкинуло в окрестностях удалённой звездной системы. Кое-как приведя приборы в рабочее состояние, я выяснил, что на одной из планет есть даже разумная жизнь. Что ж. Это был неплохой вариант на время затеряться и переждать поднятую шумиху.
Место для посадки я выбрал подальше от местного населения. Ни к чему привлекать внимание. И без того помятый и еле живой катер скорее падал, чем садился. По крайней мере, когда я пришёл в себя после жёсткой посадки, корабль был на твёрдой поверхности.
Выбравшись наружу, я первым делом принюхался в поисках еды и воды среди поваленных деревьев. Раны оказались серьёзнее, чем я думал в горячке побега. Мне требовались хороший отдых и срочное восполнение биомассы.
Можно было бы и траву пожевать, но я не настолько обессилел, чтобы...
Ветер принёс запах и это был не зверь. Вот только местных мне сейчас не хватало!
К счастью, блок маскировки сработал, и корабль исчез из видимого спектра. Навряд ли местные способны видеть за его пределами, если живут дневном свете...
Но и своё присутствие выдавать не хотелось. Что ж. Сил на одно изменение хватить должно. А вот и образец...
Я себя переоценил. Боль лишила меня сознания.
- Ах ты, бедняжечка... Потерпи, мой хороший. Потерпи... - тихий и ласковый голос привёл меня в чувство. Странный говор напоминал арктуранский и довольно скоро я стал разбирать слова, скорее угадывая, чем понимая их значение.
Я открыл глаза и увидел возле себя девушку. Из людей. Она что-то делала, отвернувшись в сторону, - в царившем вокруг полумраке было не разглядеть, а сил на перестройку зрения не было. Но даже так я не успел осмотреться: ран на боку коснулось что-то прохладное, отчего боль сразу ослабела.
Зато очень захотелось есть. Просто смертельно.
- Очнулся. - она обрадовалась и улыбнулась. - Вот и хорошо. Лежи спокойно, я тебя вылечу.
Передо мной появилась миски с водой и чем-то белым. Белое пахло вкусно.
- Попей молочка. Это от Агрипки, козы моей. Оно целебное. - головы неожиданно и очень бережно коснулись тёплые пальцы. - Какой ты огненный... Хочешь, я буду звать тебя Рошу?
Пока я ел, она гладила меня по голове и спине, говоря что-то тёплое и ласковое. Молоко на вкус было странным, но приятным и, на удивление, сытным. Наевшись, я заснул.
Я остался жить в доме Анки. Девчонка цветом волос немного напоминала ирионцев, родом из которых была моя мать. Только глаза были не жёлтые и гордые, а голубые и добрые. Она ухаживала за мной, и я не спешил менять облик, хотя уже мог это делать без вреда для себя. Мне не потребовалось много времени, чтобы узнать всё и о приютившей меня хромоножке и о том, где она жила.
Наверно, будь я чистокровным метавитом, судьба этой людской девчонки и всей деревни не тронула бы меня. Истинный метавит поступил бы логично: выздоровев, ушёл бы к кораблю и постарался его починить, чтобы вернуться обратно в обитаемую часть галактики. Или вышел бы к людям в облике, не вызывающим подозрений.
Но я был полукровкой. Мне не были чужды чувства и эмоции.
Почему я предпочёл оставаться рысем? Рошу, как она меня называла?
Сначала я считал, что это удобно. Я мог ходить, где вздумается в этом облике, не вызывая подозрений у людей. Они даже Анку не жаловали за её хромоту и веснушки, что уж говорить о незнакомце, который бы вдруг явился из леса в чужой одежде? К выхоженному девчонкой лесному зверю люди относились терпимее.
Хотя и убить хотели.
Когда они впервые пришли и потребовали от девчонки отдать меня, чтобы содрать шкуру, я был готов драться до последнего. Всех сразу, может и не убил бы, но просто так я бы им не дался.
Я был готов даже поступится принципами и сожрать парочку особо жаждущих освежевать зверя.
Но эта хромоногая упала на колени и умоляла не трогать меня.
До этого момента я был уверен, что хорошо знаю людей. Я ошибался.
Для меня осталось загадкой, почему сородичи Анки послушались эту девчонку и не стали меня убивать.
Я решил понаблюдать за этой странной девчонкой и её сородичами. В конце концов, торопиться мне некуда, корабль никуда не денется, а заниматься ремонтом двигателя я мог, спокойно уходя в лес в виде зверя.
Мои раны затянулись быстро. Уже через неделю я ушёл в лес и первым делом, отойдя от деревни, вернул себе нормальный вид. Видеть мир снова с высоты своего роста, а не с уровня колен, было невыносимо приятно.
Осмотр повреждений корабля поставил меня перед неприятным фактом: уйти в гипер я не мог. Энергетический преобразователь треснул, и новый прыжок обратил бы корабль в облако радиационной пыли.
Следовательно, предстояло задержаться на этой планете куда дольше, чем я рассчитывал.
Высказав своё раздражение на всех известных мне языках, я решил вернуться к Анке.
Прикинусь снова зверем и поизучаю местных, раз уж придётся жить среди них, пока не появится подходящий корабль, чтобы покинуть эту планету.
На обратном пути я поймал на ужин какого-то шустрого зверька, и Анка обрадовалась, когда увидела его. Зверь назывался зайцем. Его мясо мне понравилось.
Каждый день я охотился в лесу, меняя формы и становясь собой, но куда чаще незаметно следовал за Анкой, пока она собирала травы.
Я не понимал, почему деревенские не любят эту девчонку. Она была добра к ним и ко мне.
Через несколько недель я сам не заметил, как привязался к этой хромоножке. Привязался настолько, что каждый вечер возвращался в маленькую избу, принеся в зубах зайца или птицу, и ждал, когда Анка меня приласкает.
Почему-то было очень приятно чувствовать её осторожные прикосновения.
- Ах, Рошу, добытчик. - девушка с улыбкой смотрела на меня, когда я нагло толкал её под руку, мешая работать и выпрашивая ласку. - Хороший ты мой... Уж не знаю, за что господь послал мне тебя, диво такое. Гляжу на тебя иной раз и поражаюсь: как человек ты смотришь... Так и мниться иной раз что вот-вот заговоришь...
Анка обнимала меня, и я был счастлив. Даже мать не позволяла себе ласки по отношению ко мне. Она всегда видела во мне метавита, а не людя.
Анка не боялась дикого зверя. Но с каждым днём я всё больше хотел показаться ей человеком, как тут называли себя люди. И впервые не решался это сделать.
Точнее, в один из дней я почти решился, даже придумал, как "случайно" встречу её в лесу, когда саму Анку подкараулили на тропинке трое местных молодых самцов.
Не знаю почему, но пахло от них похотью и злобой. Говорили они тоже зло.
Рысем я встал между ней и этими самцами. Всё-же успел немного изучить её сородичей. Человека они бы не забоялись. А вот лесной зверь, которого приручила Рыжая, их страшил.
Небольшой демонстрации серьезности намерений хватило, чтобы они всё поняли правильно.
- Ишь, приручила зверя лесного... как собака за ней ходит... рыжий как огонь... не к добру...
Анка не обращала внимания на эти начавшиеся разговоры. А я не счёл их опасными после того, как прогнал ту троицу. Решил, что под моей охраной Анке ничего не угрожает. Что я, с этими людишками не справлюсь?
Я снова ошибся.
Сородичи объявили Анку ведьмой.
К счастью, я ждал девушку в лесу неподалёку от деревни и всё слышал. У рысей отличный слух.
Я успел найти Анку первым.
От того, как она кинулась мне на шею и уговаривала бежать, в сердце что-то окончательно дрогнуло.
Говорят, истинные метавиты обладают сильными ментальными способностями. Они могут как проникнуть в разум других существ, так и выставить такую защиту, что обломают зубы даже наги. Я за собой такого не замечал. И потому сам удивился, как послушно вдруг обмякла Анка, лишаясь сознания.
Истинный метавит перебил бы всех и спокойно ушёл.
Я же поступил, как человек. Не логично.
Устроив бесчувственную девушку в каюте, я поднял корабль в воздух и, включив маскировку, поставил навигатору задачу найти новое безопасное место для посадки.
Вернувшись к Анке, я замер над ней, размышляя, что же мне теперь делать.
Как мне всё ей объяснить?
Сможет ли она меня понять? И захочет ли?
Девушка вздохнула, приходя в себя и не оставляя времени для дальнейших раздумий.
- Просыпайся, хозяюшка. - я постарался по-доброму улыбнутся испуганному голубому взгляду. - Любила ты меня зверем, может, и человеком примешь?