А полицейские инспектора дорожной регулировки уже прижали к обочинам движение, а мост уже опустел. И вот они ждали, удар за ударом сердца ждали. А потом Кэп шепнул "товьс", и Фим - Старый Пес сдвинул заглушку, положил палец на кнопку, и первый из БТРов миновал третий пролет, и палец коснулся пластика, и пластик ответил пальцу.
И время замерло, и Фиму показалось, что он даже смог увидеть тот квант мига, который понадобился току для того, чтобы пробежать по сверхтонкому кабелю, а потом черные на темно-синем небе, выхваченные из мрака мигалками спецколонны балки моста вдруг перечеркнула наискось зигзагом ослепительно-белая нить. Словно бы некий небесный учитель счел едущее по мосту невыразимой мерзостью, да и вычеркнул одним размашистым росчерком из тетради мира. А затем фермы моста двинулись, покачнулись, медленно проворачиваясь в воздухе, поплыли вниз, к темной воде великой реки - и приземистые обтекаемые БТРы, и вип-бронечайки, зажатые между ними, превращались в искры, и искры уносил ветер.
А потом пришел гул. Медленный тяжелый гул. "А теперь ходу, - тихо говорит Кэп, - за этих упырей из нас очень захотят вымотать жилы".
Все, привал, четыре часа по ночному лесу, ночью по пересеченке, да еще в полной выкладке - не айс, совсем не айс, но ехать на машине, когда трассы всего две, и их вот-вот замкнут, еще меньше радует. Пять минут отдышаться.
...После того дела у газопровода тоже был привал, и бойцы тогда вымотались не так, потянули из сумок книги, кто-то Маркса, кто-то Гевару, кто-то Светлова. А Комиссар, глядя на Кэпова Хиггинса, "Орел приземлился", спросил: "Как ты можешь читать подобное?" А Кэп минуту помолчал, потом взглядом будто проинвентаризировал находящуюся в распоряжении отряда литературу и медленно произнес: "Я что-то не понимаю. Если вам не нравятся приключенческие романы, почему вы в них живете?"[*]...
И снова марш, марш. Уже рассвет, два часа - и город, и...
Фим так и не понял, что Кэп услышал, просто вдруг он жестом подозвал Ларса, сунул ему свой удлиненный карабин, взял дюрандаль. Вслушался еще секунду, рявкнул "Ложись", но еще раньше, чем они легли, ударил рокот "Раптор-хантера-5", перешедшего с режима беззвучный-патруль на боевой-форсаж, и приказ "Ложись" повторил железный голос с неба. И они падали, падали, видя короткий, безнадежно- красивый бой одного человека с одной боевой машиной. А железный голос все ревел: "падай ниц!", а вертолет уже вставал на боевой разворот, а нижняя башня уже довернулась...
А Кэп все-таки успел точно выстрелить, и довести ракету, и упасть почти успел. Но прежде, чем винтокрыл пролился вниз волной горящего металла, бортстрелок тоже успел пустить снаряд, один снаряд. И только одна шрапнелина досталась Кэпу, всего одна.
И вот Кэп лежал, а дырка у него во лбу почти не кровоточила, теперь Кэп окончательно жил в своих любимых романах, которые, тут Фим не сомневался, про него еще напишут, причем преизрядно, если конечно желтые не победят настолько, что сотрут не только их дело, но и память о нем.
"План Бэта", - говорит Комиссар. И они меняют азимут, и снова идут. Конец леса. Ручей. Насыпь. Ржавое железное тулово поезда, медленно карабкающееся по раздолбанной дороге на подъем. Уже при Эльфе железку стали делать частной, и уже тогда на пользу ей это не шло. А уж сейчас! Комиссар как-то рассказывал Фиму, что любая страна, отдавшая железнодорожный транспорт в частные руки, была вынуждена потом национализировать его обратно, и убытки от восстановления превысили доход от приватизации в Англии в десятки раз, а в Бразилии в сотни, а наша страна еще и при Эльфе на Великобританию не тянула, а состав все скрипел, взбираясь ...
Фим подумал, что у Комиссара вопросов, зачем жить в приключенческом романе, вообще никогда не было.
...Когда твоих товарищей увольняют просто потому, что некие дефективные, ну, или как там бишь их правильно, эффективные менеджеры решили провести эту, интенсификацию. А других товарищей заставляют работать еще и за них, то есть вдвое, а третьих увольняют потому, что косо на все это посмотрели. В общем, ты начинаешь учить трудовой и гражданский кодекс.
Ну а когда те, с кем ты вместе изучал трудовой кодекс, брошены в тюрьмы по липовому обвинению, стали жертвой подозрительного несчастного случая, просто забиты насмерть неизвестными, ты уже начинаешь изучать тактику партизанской войны и химию взрыва...
Быстро вверх. Лесенка на одной из высоких платформ. Ржавый металл. Скрип. Кажется, что лесенку вот-вот вырвет из борта. А поезд ускоряется. Ларс уже прыгал, его ловили. "Уф, все. Устраиваемся поудобнее". Скатки на щебень, сами сверху, серой пятнистой накидкой прикрыться, чтоб на первый взгляд. Лежи-отдыхай, сейчас туннель и...
И белые струи огня, насквозь прошивающие борта, высекающие искры из щебня, визг раздираемого металла, крик расщепляемого камня и тихий шепот Алекса: "Да не убоишься ужаса в ночи, стрелы летящей днем".
Серые своды туннеля, огонь стихает. В середине туннеля состав должен остановиться на 30 секунд. "План прежний, - говорит комиссар, - пятьдесят на пятьдесят, что дрон засек нас случайно".
"А если?", - говорит Ларс. И комиссар снова повторяет жестко - "план прежний". Впрочем все и так понимают, что если дрон засек их случайно, то пока диспетчер дронов вызвонит общего диспетчера дороги, пока общий диспетчер найдет хозяев того куска пути и того поезда, а уж карту прилегающих к туннелю вспомогательных туннелей и катакомб точно быстро не нарыть, в общем они пока живы. А если нет, то нет. В любом случае, даже если поезд не остановиться, прыгать на полном ходу, во тьме, в тоннеле... И вот они летят сквозь тьму в ящике из изорванного железа, лежа на избитом камне и подобно котам Шредингера не знают, живые они или уже мертвые.
"Ибо ты сказал: "Господь - упование мое"; Всевышнего избрал ты прибежищем своим";
...Алекс, кстати, тоже не сам выбрал жить в приключенческом романе. Он вообще, как подобает настоящему православному, считал, что вся власть от бога, а лишние сомнения от демонов, и со всем был согласен. Даже с ювенальной юстицией был согласен. Точнее стал согласен, когда патриарх, при желтых уже, проповедь соответствующую спустил. Стал согласен. В теории. Ага. А когда под раздачу пошел его приятель, причем ребеночек-то был не маленький, 15 лет дочке, а если такого ребенка пытаются изъять по высосанным из пальца причинам, это даже не криминальное усыновление, это либо рабство, либо на органы. В общем, ребенка он отбить помог, и ребенка спрятали, а вот самому ему после тяжких телесных, нанесенных двум полицаям и одной КДНщице[**]...
Состав остановился. Они спрыгнули... Засады не было. И марш сквозь серую, облицованную щербатым камнем тьму. При свете одного фонаря. "Ибо ты сказал: "Господь - упование мое"; Всевышнего избрал ты прибежищем своим; ибо Ангелам Своим заповедает о тебе - охранять тебя на всех путях твоих". Фиму иногда кажется, что Алекс снова читает эту молитву. А читать некому, в вагоне Алекс остался. Три пули из крупнокалиберного, тут даже смотреть жив-мертв незачем.
Серый свет ущелья. Синие огни города. Пистолеты в карманы, автоматы и гранатомет в сумку.
Ловят такси, водителю говорят - "археологи" - вот только что вернулись с раскопа. "Копатели", - ухмыляется водитель. Он заподозрил - это риск. Тащиться пешком сквозь рассветный город с рюкзаками, и слишком длинной сумкой, на радость всем патрулям, риск еще больший.
Дверь. Ключ. Какое счастье после двух суток почти непрерывного марша просто растянуться на ровном, пусть даже на досках пола, а Ларс, его час дежурить, глянул в окно и протянул привычное: "О, мэрс поехал, какой навороченный, э Комиссар, лишней гранаты у нас не завалялось?", но это засыпать не мешает, это фон, это Ларс всегда так:
...Просто Ларс навороченные мерсы не любит. С такого мерса у него все и началось. Просто когда твою подругу сбивает прущий на красный свет урод, а дают условно, да еще не самому уроду, а тому, которого назвали шофером. Сильно Ларс сомневался, что водила - профессионал, даже гнавший по барскому слову с двойным превышением, мог бы так зевнуть человека, спокойно переходившего дорогу.
А потом сестру подруги, которая вместе с Ларсом копала, избили странные ребята, так, что она в больницу легла, а самому Ларсу подкинули пакет с травкой. И спросили, понял ли он, или надо оформлять. Ларс притворился, что понял, затих месяца на три. Потом вспомнил опыт с армейки. Это еще при позднем Эльфе было. Ларс вообще считает, что всем ещё тогда, не дожидаясь, пока желтые Эльфа сковырнут и совсем веселую жизнь устроят - а еще лучше при первом из гарантов конституции надо было начинать, болезнь не запуская. Тогда бы, возможно, до желтых и призванных ими миротворцев не дошло бы.
С комиссаром про это часто спорил. Комиссар говорил, ссылаясь на Гевару, что когда правительство поддерживает иллюзии демократии, вооруженная борьба невозможна, ну или что-то в этом роде. Ларс его тогда спрашивал, относятся ли танки, лупившие по парламенту прямой наводкой, к иллюзиям демократии, относятся ли наркотики, подброшенные в карман, обвинения в вымогательстве, обвинения в экстремизме и прочем нетолерантном мышлении, что конечно при желтых валом пошло, но началось опять же, что при Эльфе, а что и пораньше, к иллюзиям демократии. Комиссар обычно что-то возражал...
Вот сейчас Ларс повернет от окна голову. А комиссар уже спит. А Ларс голову повернул быстро, не как для случайного разговора: "Комиссар глянь-ка на тех козлов во дворе, они пиво пить не слишком рано начали?" От такого комиссар проснулся мгновенно, к окну осторожно, как кот. Вгляделся: "Да, по утрам пьют только аристократы и дегенераты, а на аристократов они явно не тянут. А вот на шпиков - вполне. Так. Сборы пять минут. Выкладка малая, автоматы наголо!"
Они сбежали с лестницы в холл, а группа захвата ворвалась в холл сквозь наружную дверь. И на миг, долю мига, пока они стояли друг напротив друга с железом наперевес, время застыло, а затем рванулось вперед бешено, дробясь от скорости на фрагменты поражающих движений.
Рука Фима, наводящая ствол. Рука Анри, кидающая гранату. Прыгнуть за ящики быстро. Силуэт в прицел. Вставить последний магазин. Очередь. Тень сбоку. Очередь. Очередь.
А дверь наружу, дверь в свет и ветер, была распахнута настежь, Фим и Анри, они стоят рядом, стоят, шатаясь, и больше никого, остальные - и Комиссар, и Ларс, и все 10 бойцов захвата остались там.
...Анри, зачем ты именно с нами, ведь у вас дома тоже уже есть сопротивленье? История, все дело в истории, Анри опирается на подоконник, в правой руке у Анри здоровенный бутерброд с сосиской и сыром, в левой пиво, прямо из морозилки, белая изморось еще на стекле. У вас была великая революция, значит, второй раз возможно тоже именно у вас, не обязательно, но вероятно, очень...
Они идут по сожженной солнцем пыльной дороге. Они оба ранены, в той последней перестрелке, но не сразу заметили это. У них нет воды. У них нет еды, впрочем, когда нет воды - это не важно. У них нет патронов (та перестрелка сожгла все), у них нет сил, просто Фим знает, что его рука поддерживает шаг Анри, а Анри знает, что его рука не должна дать Фиму упасть. Они уже не верят во вторую явку, они уже не верят в точку рандеву, они просто не дают упасть друг другу. Шаг. Шаг. Еще шаг. А в небе ослепительно белое солнце.
"Стоять, с***!" - 10 спереди, по 10 слева и справа стволы наперевес. "Бросить оружие! Поднять руки!" Бросить оружие, поднять руки, ага. "Говорить - это не преступление, преступление - дать себя арестовать!"[***] Это знание оплачено кровью и позором, невольным, но от того не менее горьким. У них не было патронов, но по последней гранате они сохранили.
- Вместе Анри! - Вместе брат!
Взрывы.
...А про себя Фим просто знал, что должен стать путешественником. Он знал это в школе, знал на первых курсах вуза, а затем, когда началось все это вот. Будто оборвалась нить. Он еще ходил в вуз, уже знал, что не сложится, просто знал.
А потом. Развозить бумажки и прочую фигню из офиса в офис. Разве это жизнь для того, кто должен был стать морским странником? Последний из его начальников. Та низкорослая, широкомордая, чуть бородатая дрянь. Любимое высказывание: "Вы не должны надеяться на большие деньги, вы должны быть довольны тем, что, распространяя нашу туалетную бумагу, вдвое более мягкую, белую и впитывающую, чем туалетная бумага других фирм, вы приносите пользу миру, делаете его чище и лучше!". И это вместо палубы "Крузенштерна", ветра, моря и запаха ярких островов.
Иногда Фим думал, что если бы остальные знали, не просто догадывались, а твердо знали, как твердо знает он, что именно у них отнято, с этими уродами, с их поганой властью уже было бы давно покончено.
Украденная мечта - это ведь правильный повод для того, чтобы передернуть затвор, дослать патрон, не так ли?...
Взрывы. Три сразу, на миг позже еще два.
Мьёлльнир Mk.3 - барабанный гранатомет, шрапнельные заряды. Один боец таким может успокоить взвод, теоретически. На практике... Даже Кэп говорил, что не уверен. Она смогла. "Держитесь, парни держитесь, пожалуйста, не падайте, уже близко, мне одной двоих...". Три пары рук на усталых плечах - это больше чем две, они не упали.
Анри положили спать в каютке. Фим остался на палубе. Он лежит на мягком. Раны его перевязаны, под ним мерно и ласково, как огромный кот, мурлыкает мотор, прохладная лазурная вода за бортом, она уносит боль. А усталость, когда больше никуда не надо идти, она уже не помеха. Она просто лежит на груди как уютный плед. Фим смотрит на синее небо, говорит непонятно кому: "Я живой! Вы представляете, я живой!", и засыпает с открытыми глазами. Проснувшись, подымает голову, смотрит на стоящую у штурвала.
...Тот миг в сером иссеченном вспышками подвале, когда девочка с глазами, подобными звездам, предсказала ему судьбу...
Время изменило их обоих. Но для нее будто текло медленнее. Она уже не девочка, она юная девушка. И все.
- Ведь это ты была тогда?
- Да!
- Как ты снова пришла, но ведь твое будущее уже не настало?
- Ты думаешь, что все пошло не так и его разрушили?
Синие небо над катером, и белые облака в нем.
- А что я еще мог думать?
- Ты немножко не понимаешь природу будущего. Нет не того, что ваша физика называет временем. Уравнения Эйнштейна, правда, тоже описывают время не вполне правильно, точнее правильно, но не полно, но дело не в этом.
Я говорю о будущем, не как о последовательности дат. Я говорю о будущем как об идее. Или как о судьбе. В нашем случае это одно и тоже.
Ты ведь еще учил в школе Фим: идея, овладевшая массами, становится силой. Ну, а идея, владеющая и владевшая людьми всегда, становится судьбой.
Открывать новое; творить прекрасное; быть защищенным силой братьев по человеческому роду от голода, болезней и невзгод; самому иметь силу защищать братьев, друзей, любимых; ну и наконец, просто, что бы ни одна тварь не смела поднимать над тобой плеть и бить тебя в лицо сапогом.
Будущее - это выстраданная мечта, это мириады и мириады стремлений, сплетенные в одно. Оно уже создано, оно уже тут, как прекрасная, но еще не открытая страна. Его невозможно уничтожить, как невозможно отучить мечтать и стремиться. Но можно ложью запутать мечту, можно обмануть блеском ложного величия, можно заставить забыть, что товарищами могут быть все, а господами лишь немногие, и еще можно силой заступить путь.
Тогда вы уже почти дошли, вы были совсем близко. Мы уже почти могли докричаться до вас. Тени нашего мира, мира Грядущего, уже отражались в ваших фильмах и книгах. А потом мы уже сами смогли, пусть изредка, прорываться к вам.
Пораженье было страшным. Мы уже думали, что связь между вашим миром и миром грядущего порвана окончательно. И вас отбросит обратно, и вам придется вновь вслепую искать тропу к нам сквозь темные средние века боли. Вы смогли. Ваше сопротивленье смогло, ваш отряд смог.
- Те на мосту? Они были так важны?
- Да. Даже важнее, чем вы думали, принимая решение.
Теперь связь между мирами снова крепка. У вас еще тьма, страшная тьма, но темнее всего перед рассветом, понимаешь? И еще мы уже снова близко, мы снова можем помочь.
Три Раптор-хантера-5 в патрульном режиме, почти беззвучно скользят. Серые и стремительные.
- Не беспокойся, у них нет сил увидеть наш катер, - говорит Гостья из Прекрасного Далека. Лазурная вода журчит за бортом. И белая чайка впереди.
Примечания
* Реальный автор высказывания, сделанного именно в таких обстоятельствах - полевой командир ИРА Эрскин Чайлдерс. Взят в плен. Расстрелян 24 ноября 1922 года
** Комиссия по делам несовершеннолетних
*** Реальный автор высказывания Родольфо Вальш. Журналист. Деятель Аргентинского и Чилийского подполья. 25 марта 1977 попал в засаду, организованную охранкой Пиночета. Оказал вооруженное сопротивление аресту. Убит.