И было звенящее счастье первого полета, и радость выполненного долга, и воздух, уже дрожащий в красных и желтых языках костра, еще звенел в призрачных крыльях, а вокруг поднимались пирамиды гигантских елей, над которыми она, в звене товарищей, еще миг назад летела в быстро темнеющем небе, и мир был светом.
А певец Кей, даже в патрульные полеты бравший с собой небольшую мандолину, уже смолк, и Сайрос занял его место рассказчика, и с губ его полились, одна за другой, истории, какими ветераны обычно травят воображенье кадетов, и сладкая жуть рассказа затопила Фэй, заполнила, залила ее целиком...
- И еще среди людей есть черные рыцари из клана непобедимых, те что пьют кровь, чтобы взять силу, и убийством оттачивают меч, и доспех закаляют в крови, и один из них, Гарм его зовут, знак пса на его броне и жив он и по сей день...
А языки костра пели, и ветви елей чуть покачивал ночной ветер, и Фэй в тот момент так ярко любила, любила их всех - и сухого, высокого, иногда желчного, старшего офицера Сайроса, и звенящего Кея, и своего сокрыльщика Грина, Алька и Терса, мастеров, не боя, но воздуха, и командора Ральфа, могучего как ураган, надежного как скала, и Сента, своего любимого наставника летной школы, Сент, я не видела тебя так давно, где ты...
- эйнхерии, личные воины богов сил стихий, при жизни страшнейшие из непобедимых, в посмертии взявшие слепую необорную силу в лютое мертвое сердце...
Трещат сучья в костре, темнеют лапы елей над огнем, и звезды в высоком небе пронзительно синие...
- И они летят по ночному лесу беззвучно, подобные статуям, сплетенным из осклизлых корней, и глаза их светят подобно гнилушкам, но ярко, как угли в раскаленном камине, и власть их над руками древовоинов, над сучьями древ, способными мозжить и тащить в стволы, над разящим туманом, и горе встретившему их, будь он вервольфом, человеком, рыцарем или даже командором - защитником, по тому что, силы у них хватит на всякого, а закон их...
- И разят они встречного, во славу имени великой матери своей, Кали-кибелы, богини леса и Жизни пожирающей...
А огромная фигура, крылатый плащ за спиной, топор - бартка в правой руке, раздвинула стену леса, беззвучно зашагала, поплыла к костру над темной травой, и иные, кроме Фэй, еще не видели ее.
- А эйнхерии Ящура, морского царя, секонунгами своими зовет он их, потому что за каждым из них летит стая духов грома... Как черные тучи, покрытые огнем молний мчатся они впереди бури, биться с элементалями твердости скал, равнодушно губя плывущих по морю, без гнева, без желания, одной тенью мощи своей, но страшнее всего из них Та, Что Ходит Между Людей, Косаткой зовут ее и мир дрожи...
Фэй показалось, что когда Сайрос произнес слово Косатка, мир действительно чуть вздрогнул, зато потом сотрясся, потому что командор Ральф, вернувшийся с разведки и уже вошедший в круг у костра, заорал:
- Молчать!
И ахнул пудовым кулаком по бревну у костра, так, что разложенные на нем бутерброды с вяленым мясом и фляги подпрыгнули.
- Ты болван, Сайрос, стоит мне отойти от отряда... ты что не знаешь, что когда о Тех Кто Ходит меж людей, говорят, называя по имени, ОНИ слышат, а услышав, могут прийти на зов.
- Я, я старший офицер, ты говоришь со мной...
- Заткнись!
Спать легли молча, утром Сайросу было объявлено взыскание, за преступную небрежность, на грани призвания беды - день работы на пункте призванных.
2.
Когда Сергей вошел в деревню, деревня молчала, молчала как небо перед первым ударом грома, и Сергей еще ничего не зная, почувствовал как тяжелеет древко косы, лежащей на его правом плече. Потом он услышал, как заголосила его мать, протяжно, неестественно, однотонно, как читает пономарь в церкви святых защитников Бола и Гале, еще так плачут на похоронах. А Карик, помощник деревенского старосты уже шагал по улице, ища его, к нему навстречу, и все расступались перед ним.
- Сергей, пойдем, - сказал он, и Сергей пошел, теперь уже расступались от них обоих.
Хэнан, деревенский староста, мужик в годах, невысокого роста, широкий в плечах и в брюхе встретил Сергея и Карика, стоя на пороге своего дома, кивнул, махнул рукой приглашающе, шагнул внутрь, Карик и Сергей вошли за ним.
В горнице уже был накрыт стол, и стоящий над ним деревенский дьякон бормотал обеденную молитву.
Все четверо сели, ели они молча, Сергей машинально отметил, что щи у старосты густы и наваристы. Затем дьякон встал, поклонился Сергею в пояс, и надел на него, сняв с себя, деревянный, в две ладони длиной, слегка заостренный снизу, святой кол, память о крестной муке первого защитника.
- Поздравляю тебя Сергей и благословляю, тебе выпала великая честь быть напарником клинка и крыла, опорой защитника - сказал священник.
- Кирк проводит тебя до места сбора - сказал староста.
Кирк, высокий, худощавый, сильно хромающий на правую ногу, вепрь покарябал, но все равно лучший охотник деревни, уже ждал у порога. Одет он был в зеленое и коричневое, на поясе его висел широкий охотничий нож, а за спиной колчан с луком и стрелами.
- Идите с богом! - сказал дьякон, они пошли.
Сначала завернули в избу, где жил Сергей. Уже вытершая слезу мать, подала сыну собранный узелок, Кирку как и положено, налили щей и поставили стопку, охотник ел нехотя, давясь, не больше, чем положено по обычаю. Потом двинулись по лесной тропинке, и пока они шагали, Сергею то виделось звенящее и великое, что ждало его, напарника клинка и крыла, защитника от северных вурдалаков и черных рыцарей заката, то вспоминалась жизнь в деревне, и становилось немножко грустно. На развилке троп Кирк, не нарушая молчания, показал рукой на сухое дерево, они сели, Кирк скрутил козью ножку, закурил...
- Слушай, у меня семья...
Сергей думал что Кирк скажет, помоги защитить хорошо, парень...А пристальный взгляд маленьких глаз Кирка, страшный, как взгляд того сорокового, и чуть не ставшего последним для мастера лова, кабана, пронизывал, бурил...
- Слушай, у меня семья, может .... Не могу... Не могу быть душегубом... Вот тропа та, своротка...
Взлет руки, сухой и твердой как древко рогатины...
- Беги к Черным, ты должен пройти, всего день быстрого шага, нет, один не сможешь, страж-древа, бежим вместе...
- Не могу, мой долг - сказал Сергей.
Кирк молча сплюнул под ноги, встал, коротко бросил:
- Пшли!
И они пошли. Прямо, не сворачивая. Еще до заката ворота Дома Званых сомкнулись за Сергеем.
3.
В Доме Званых было нестерпимо душно. Множество людей спали на деревянных скамьях, играли в карты, иногда травили байки, смеялись хрипло и неестественно. Оркестр за слуховым окном играл то псалмы, то гимн защитников, кормили дважды в день, иногда горячим, сильно воняло из выгребной ямы. Однажды двое Званых неожиданно начали громко плакать, а один кричать:
- Мы все умрем! Мы все скоро умрем! Лемминги! Мясо! Мясо!
Вошел офицер в летной куртке из черной кожи, с длинным кривым ножом на поясе, резко, так что взвилась бахрома на рукаве, протянул к паникеру руку, стальные когти выдвинулись из перчатки, сомкнулись на запястье, кровь брызнула. Офицер развернулся и вышел широким строевым шагом, волоча паникера за собой. Потом два сержанта, низких, широкоплечих, красноглазых, пришли за плачущими, взяли их под локти и увели.
Нытиков вернули через полчаса, они сидели тихо и так, чтобы не касаться стен спинами. Крикуна Сергей больше не видел. Вновь вошел тот страшный офицер с кривым ножом и сказал слово, затем повторил, и Сергей понял, что зовут его. Он поднялся и пошел по проходу, а доски скрипели под ступнями, дошагал до двери, офицер сделал жест рукой, развернулся и пошел впереди. За их спинами дверь лязгнула. Затем был длинный коридор, угловатые фигуры сержантов-часовых и железные ворота наружу, в мир, в котором встает солнце.
Потом Сергей увидел грубо сколоченный, запряженный двумя черными жеребцами рыдван. Офицер взмахнул рукой, сидящий на кучерских козлах сержант распахнул дверь, Сергей залез, сел на узкую деревянную скамейку, следом за ним забрался офицер. Дверь хлопнула, стало темно. Кучер гикнул, щелкнул кнутом. Ехали долго. Иногда Сергей дремал, просыпаясь он видел, что глаза офицера, как и положено глазам защитника, Зрящего Зло, светятся в полумраке.
- Подъем!
Сергей проснулся от голоса офицера и увидел поток света, льющийся в открытую дверь фургона, затем почувствовал, что они стоят.
- На выход!
Сергей выпрыгнул из фургона, прямое солнце на миг ослепило его. Затем он увидел светлый березовый лес, про какой говорят, что в нем хорошо и веселиться, и молиться, и умирать, и дом из белого мрамора, высокий, узкий и устремленный к небу, будто сплетенный из лучей света. Офицер пошел, Сергей пошел по узкой тропе за ним. Потом они поднялись по ступеням, дверь распахнулась, открывшая была невысокого роста... И легкое зеленое платье и нимб черных волос...
- Это Фэй, твоя напарница - сказал офицер...
А Сергей смотрел... И звезды глаза, и улыбка свет, и на плече тепло пальцев точеных рук... Рук ведущих, а офицер уже отшагнул в сторону, исчез куда-то, но неважно было это, не было его, никого не было, кроме них двоих, и музыкой было бывшее между ними...
4.
А они бежали под кронами, раздвигая подлесок. Серые твари, беззвучные на мягких лапах, иногда останавливались, внюхивались зорко, снова бежали. Вервольфы, погибель во мраке, алчущие человечьей плоти, но уже обреченные, потому что защитники, верные долгу, учуяли их и встали на след.
И ветер бил в полу сложенные незримые крылья, и изгибались, расходясь в стороны, стволы, и воздух пел, и клыки вспыхнули перед, и отскочила вниз земля, и с клинка капала кровь, и снова она падала с высоты крон.
Их было 13, и каждый был способен вырезать полдеревни, мы остановили всех, всех удержали... А еще...
Она сидела в кресле, обняв руками колени и рассказывала, глядя в огонь, а он полулежал на ковре у ее ног и смотрел вверх на блики пламени на ее лице...
- А мы жжем костры беды, знаешь огонь разводят трением дерева о дерево, потом проходим между кострами.
Фэй знала, что этот обычай бесполезен, даже вреден, может вервольфам и отводит глаза, зато защитникам вдвое, но почему так хорошо просто говорить, просто сидеть рядом не касаясь, на расстоянии тепла, за что, вервольф подери...
Гордые слова,
- Знаешь, а командор Ральф после боя сказал мне, а ты не просто Фэй, ты Фэй-ветерок, лучшая из лучших летящих!
Замерли на ее губах...
5.
А сфера на камине задрожала, набухая от звона. Фэй протянула руку, наложила.
- Срочно, летим!
- Вервольфы, Ральф?
- Хуже, черный рыцарь!
Они летели вшестером, одно крыло, все кого удалось поднять быстро, и лес несся под ними, и она услышала, как на лету Ральф бормочет
- Боже святый, боже крепкий, боже бессмертный...
А в глазах была деревня, и те трое, разрубленные напополам, и староста с ножом в животе, двумя стрелами прибитый к стене собственного дома, и изо рта его капали редкие слова и струилась кровь.
Ральф и Сайрос вытащили стрелы, староста упал на руки Фэй и Грина.
- Всех угнал... спасите...
успел выдохнуть, поперхнулся кровью, умер.
Они взмыли, ярость билась в сердце у Фэй, потому что она вспомнила что ведь и Сергей, ее Сергей, дающий ей крылья, почти отсюда, из западной Валки, а значит, и его могли так...
А потом они увидели, как по длинному лугу двое людей в черном железе, сидящих на широких конских спинах, гонят криками, хлесткими как удары бича, толпу усталых обессиленных крестьян. Сайрос всмотрелся, приблизился к Ральфу:
- Слушай это сам Гарм, нас крыло, может, не будем нарываться, а?
Ральф задумался на минуту, а один из людей, огромного роста, чудовищно широкий в плечах, в глухом шлеме, привстал на стременах и взмахнув над головой огромной двулезвенной, с копейными навершиями по обоим концам древка секирой, заорал зычно и гулко:
- Ну-ка, Инки, айда сюда, эх угощу! Как Бола и Гале уважу!
Мысли бешено летели в голове у Фэй, те, кого черные уводили в полон, само воплощение жизненной силы сей земли, и отпустить, отдать на расправу, на дающие нечеловеческую силу ритуалы, а они, клявшиеся хранить и защищать, быть добрыми пастырями...
- "Боже святый "- сказал Ральф, потом выдохнул - "Атакуем, Грин и Кей - оруженосец, мы - рыцарь, схема Смерч - Коло".
А рыцарь внизу богохульствовал и махал секирой.
И они рванулись и пошли, помчались, закружились, над лугом, по кругу, смертным вихрем, быстрым хороводом, вниз по косой спирали. А ветер кричал и бил в крылья, как лезвие, и как щит земля, и голова Терса по ней, и Сайрос пошел вбок, над травами, теряя кровь, неуклюже, и она Фэй, Фэй - ветерок, перед лицом исполина, уйти от взмаха, со спины, вниз, финтом от тычущего назад острия, под брюхо коню, и нож к плоти, и огонь в спине, вышибающий дух...
Фэй лежала на земле, и конь весом в быка топтал ее, и каждый удар шипованного копыта был вспышкой. Ральф вился вокруг рыцаря один, и бартка его взлетала. А Фэй знала нужное заклятие, но не могла, не могла, ослепленная белыми звездами боли. А Ральф упал, рассеченный от плеча до середины груди, и дождь, кровь из раны. И тогда она закричала и вложила в крик свой заклятье свое, всю боль, весь гнев и весь ужас. И крик стал подобен прозрачной летящей змее и вошел в ноздри коню, и чудовищный жеребец скакнул в сторону на десять и снова десять шагов. И тут Кей завис в воздухе и запел, и между Фэй и рыцарем взметнулась вверх, взвилась, заслоняя от взгляда злого - лютого, зеленая стена трав. Фэй успела увидеть как гигант, перехватив лабриссу левой, правой заносит метательный топор...
6.
Когда Сергей открыл дверь на стук, сердце его замерло. А увидел он черный рыдван с небольшим белым крестом на боку, замерший между березовых стволов, а у порога узкоплечего и низкого, будто высушенного лекаря-мага и двух рослых сержантов и между ними носилки с красными лоскутками тела.
- Спаси, ты можешь!
Сказали ему, занесли носилки, опустили на пол, развернулись и ушли, быстро и не оглядываясь.
Потом уже в фургоне, один из сержантов сказал-
- А что мы его пожалели, полное переливание и...
- У нее всегда были странные отношения с напарником, может, он и добровольно...
А светлые стволы берез качались в узких окнах рыдвана...
- Тут риск, а тут гарантия...
- "Идиоты" - голос лекаря был как скрип колеса - " когда переливаешь насильно очень велики потери, столько, сколько ей нужно не взять даже с жизнью".
А пол в горнице светлого дома, стоящего меж стволов светлой рощи, был залит кровью, и Сергей опустился в эту кровь на колени и осторожно накрыл ладонями лоскутки, еще утром бывшие пальцами, и нет, нет ответа, нет ощущения легкости, покалывания, сама она не могла взять его тепло, и тогда он закричал в отчаянии и воззвал... И Сила откликнулась, и жар пришел в его ладони.
А Фэй несло во тьму по тоннелю, и вода цвета темной крови тащила ее по усыпанному острогранными осколками кристаллов дну и била об иззубренные камни боли. Потом Фэй сквозь вспышки услышала шум Последнего Водопада.
А потом некто поднял ее и понес, превозмогая поток, вверх, к Вратам Спасенных, и руки его были сильными и надежными, как руки Ральфа, а лицо его было сокрыто, и она прижалась к нему, и боль утекла вместе с каплями влаги с ее тела, а когда окно света, в конце пещеры Смертной Реки приблизилось, она вдруг поняла, что несет ее Сергей, и еще, через несколько его шагов, вспомнила, чем он платит за это...
- Нет! - зЗакричала она,- Нет!
И попыталась вырваться, освободиться, но власть сильных добрых рук была над ней.
7.
В тот день охота опять была неудачной, да и как может быть удачной охота для Кирка, ведь охотник должен слиться с лесом, скользить бесшумно и незримо, а лес не примет того, кто скормил нежити человека своего рода, а все птицы на ветвях, и сами ветви и солнце в небе кричали, - Убийца! Палач!
Кирк вернулся, жена его, посмотрев на его осунувшееся лицо, ничего не сказала, она знала что пытаться говорить мужу, что он сделал правильно, напоминать о том что стало бы с семьей если бы его забрали, просто опасно. За те 30 лет, что они провели вместе, Кирк ни разу не тронул ее и пальцем, но сейчас, сейчас, как-то начав такой разговор она поняла, что еще слово, и муж ударит ее в полную силу, и поэтому она поставила перед ним тарелку с жирной похлебкой и ушла молча.
Кирк ел механически, не чувствуя вкуса, и мысли передуманные им по многу раз, вращались в его голове, смертным вихрем, мертвым хороводом.
- Он сам выбрал!
- Ты выбрал за него!
- Я?
- И ты тоже, ты ведь, как и все, скрыл от него правду. Побоялся, пока не стало поздно...
А низкий потолок комнаты из ссохшихся темных балок был покрыт серой паутиной, жена, которой передалась подавленность Кирка, уже давно не мыла и не убирала...
- Дьякон на проповедях говорил, что летящие защищают от вервольфов, неуязвимых для человека. Показать отрезанные тобой хвосты вервольфов, черт возьми, рассказать, что многих из мужчин можно обучить брать вервольфа, что ты мог бы обучить Алексея и Юрия, если бы их не забрали на корм крылатым, что мог бы обучить и самого Сергея, спросить, почему этим хреновым черным рыцарям приспичило беспокоить именно нашу любимую родину, которая, якобы, так хорошо защищена, и не слишком ли хорошая защита причиной этому. Объяснить, сколько живет напарник крыла и клинка - примерно месяц, иногда два, Сергей уже наверное умер, если не нашел, конечно, "добрую госпожу", берегущую его жизненную силу...Впрочем, в этом случае, ему тоже не очень много осталось..
И тут Кирк заметил, что хотя он и приходил с охоты пустым уже всю неделю, в похлебке мясо...
- Жена!
Позвал он.
- Катерина! Выйди!
Крикнул еще громче.
Испуганная седая женщина появилась в дверях, ведущих из кухни в комнату...
- Катерина, откуда мясо?!?
-"Понимаешь" - она запиналась, сутулилась еще больше, будто становясь ниже ростом:
- Карик сегодня ездил в город, привез...
- Что привез?
- Трех поросят, двух старосте, одного тебе...
Пауза... темный воздух сгустившийся под балками...
- Плата за конвоирование, пришла из Дома Званых...
Кирк взял тарелку в руки, будто хотел бросить, то ли в жену, то ли просто в стену... но не успел, потому что, его судорожно сжатые пальцы раздавили толстую обожженную глину, и черепки вместе с брызгами жирной жижи упали вниз...
- "Это плоть его!" - сказал Кирк и резко встал из-за стола, через минуту со страшной силой, так что доски надтреснули, хлопнула входная дверь.
Кирк Яворсан, бывший лучший охотник деревни Западная Валка, шел по лесу не оглядываясь, уверенно и бесшумно. Он знал какой дичи алчет его копье.
8.
В то утро Сергей встал рано, желая принести любимой, оправляющейся от тяжелых ран, цветы Ири, найти которые можно, но не везде, не всегда, и не каждому, а лишь тому, кто любит. Он вышел, когда над березняком поднялся рассвет, и пошел по лесной тропе, под качающимися ветвями светлого леса. Иногда ноги его слабели, голова кружилась и он опускался на землю отдохнуть. Что ж, он всегда знал, что служба напарника трудна. Затем он услышал песню, подобную пению весенних птиц, звучащую лишь для тех, кто любит, повинуясь ей, свернул с тропы, вброд перешел звенящий ручей, и возле двух красных рябин, нагнулся и увидел меж зеленых и багряных орлиных крыл папоротника, как три голубых огня, как три звезды ночью упавших с неба... Сергей нет, не сорвал их, такие цветы не рвут, они сами идут или не идут в руку, а позвал к себе, и они легли в его ладонь. И Сергей встал и пошел, и сердце его пело...
Назад он вышел из леса совсем не на ту тропку, по которой входил, с идущими за цветами Ири, всегда бывает так, немножко прошел и поморщился, поскольку понял, что выходя к дому Фэй, придется миновать казармы, в которых живут несчастные, коих зов привел в напарники сержантов. Иди он по какой-то другой нужде, он сделал бы крюк, но неся цветы Ири любимой, надо следовать прямому пути. И Сергей пошел прямо, между берез, между тополей, вдоль длинного бурого, дощатого, двухэтажного здания с часовыми у входа и решетками на узких окнах. На покатой крыше здания был укреплен выцветший от времени транспарант - "Долг делает свободным!", Сергей мельком взглянул на него, подумал что наверно это так, ведь, несмотря на все тяготы Поддержки Полета, в своей деревне он никогда не был так счастлив как с Фэй, затем его внимание привлек грубо накарябанный рисунок на торце здания. Подойдя поближе, Сергей рассмотрел тельце зверька, подвешенного колючей проволокой за задние лапки, одетое в мех, местами белый, местами бурый от крови из множества ран...
- Все мы лемминги сдохнем!
- было накарябано под омерзительным рисунком. Сергея передернуло, он отвернулся и пошел быстрее.
Когда Сергей протянул Фэй, волшебный букет, она засмеялась счастливо и выкрикнув:
- Любимый!
- бросилась к нему на шею, и он понял, что ходил не зря. Однако гадкий рисунок, подобный намеку, на какую то сокрытую, но тем не менее, почти ясную всем, кроме Сергея, истину, никак не желал уходить из его памяти и наконец за завтраком, когда Фэй уже разложила по глубоким, с голубой каемкой по краям, фарфоровым блюдам ломти тушеного с овощами мяса, и начала разливать желтое искрящееся вино, он спросил:
- Фэй, кто такие лемминги и отчего они умирают?
Фэй на секунду замерла, как замирают иногда от нестерпимого оскорбления или удара, потом выхватила из вазы цветы и замахнулась на Сергея так, как будто хотела хлестнуть его по лицу, затем швырнула букет на стол и убежала. В тот день Фэй заперлась у себя и долго плакала, а синие цветы любви лежали на столе в луже похожего на красную кровь пролитого соуса.
9.
Выйдя из пустой деревни, ныне служившей ему логовом - "почему я, вервольф задери, не поводил Сергея год назад, когда он был у меня на малом ученичестве, по таким деревням, высосанным зовом, не показал, что до того, как светлые защитники взяли нашу родину под клинок и крыло, вдвое больше людей жило на сей земле?"
Кирк почувствовал что в стене леса есть некто, обладающий силой и скрытый. Вот и первый, подумал он, прикинул, что будет драться, как против зверя-барса, перехватил копье соответственно и замер в ожидании атаки.
- Я не враг тебе, Воин Восставший.
Голос из-за листьев был зычным и гулким, как будто кричали в церемониальный железный рупор, и через мгновение, когда сквозь ветви двинулось огромное, закованное в металл тело, Кирк с радостью понял, кто говорит с ним, и копье в его пальцах успокоилось и заснуло как змея на солнцепеке.
Спустя полчаса, Кирк и Черный рыцарь, зовущий себя Гармом, сидели у очага, единственного живого огня в мертвой деревне, и разговаривали, иногда глядя, как заяц (когда Кирк Яворсан обрел свой путь, охотничья удача вернулась к нему) - обжаривается на веселых языках пламени.
- Как ты понял что я повстанец?
- Мне пятьдесят, 30 лет я сражаюсь, за это время либо умираешь, либо учишься слышать сокрытое, в том числе и читать лица, впрочем на твоем так отчетлива видна печать гнева, стершая печать ужаса... Лучше скажи, как тебе удалось сбросить ярмо, и почему в такие годы, обычно это либо делают раньше, либо не делают вовсе!
- Некоторым людям легче быть палачом чем жертвой, некоторым наоборот. Необдуманный приказ старосты и... Нет, не хочу об этом...
- Въехав в деревню, всегда первым делом рублю старосту, это справедливо и помогает убеждать остальных.
Кирк медленно кивнул головой.
- Наверно ты прав...А кстати, почему ты пеший, вы же вроде предпочитаете биться конными?
- Лешачье страж-древо - Гарм сплюнул на пол - спешило меня, теперь вот возвращаюсь, прервав Рейд, это обидно, у меня так мало времени.
Мало, почему, удивился и хотел спросить Кирк, но осекся, посмотрев в лицо витязю. Иногда синие круги под глазами говорят о том, что человек просто очень сильно устал, иногда... Сердце коня рассчитано на часы, сердце человека сильнее, но то, что оно может выдержать тоже отмерено...
- Наши Наставники Боя считают, что воину достаточно жить до сорока, и исходя из этого тренируют, мне Знаки явились только в пятьдесят, и я не жалуюсь на судьбу, однако за месяцы, что мне остались, хочется успеть побольше и тратить половину или даже большую часть своего срока на поход домой за новым конем...
Гарм снова сплюнул.
- Слушай Гарм, а знаешь, тут есть места, которые лучше посещать пешим. Я могу провести тебя по ним.
Гарм вскочил, протянул Кирку через стол руку
- До конца! Друг!
- До конца!
Железная боевая перчатки, и пальцы, по твердости подобные роговой кости, встретились...
10.
Фэй сидела в офицерском баре и цедила кружку за кружкой, она не могла, пыталась но не могла, находиться дома, там, там ...
А Сергей опять кашлял кровью, а ей так хотелось прикоснуться к нему, обнять, но она ведь знала, видела, что больше года он не проживет, а если еще брать силу, даже не в исцеляющих, в тантрических дозах... Сайрос подошел к ней, положил руку на стул напротив, она кивнула. Он сел, они поговорили немножко о делах крылатых, а в бокалах пузырилось желтое кьярви и синий сэйв, и оркестр играл музыку, подобную звону ветра над морем. Потом рука Сайроса легла на руку Фэй.
- Нет, не надо...
Сказала она.
- Я, мы вместе...
Сайрос понимающе улыбнулся, убрал руку.
- Грин, твой напарник?
Она покачала головой, а музыка за стеной звучала все пронзительнее.
- Иль, твой знакомый по летной школе?
А незримые струны будто лопаются от силы звука.
- Понимаешь, мой напарник Сергей...
- Но, Фэй, погоди, такие отношения очень рекомендуются, эмпатия, она помогает, я же тогда, когда дежурил в Доме Званых, и подобрал тебе специально самого сладенького, но принимать это всерьез...
- Понимаешь Сайрос...
- "Понимаю..." - Сайрос встал с лютым презреньем на лице, и со словами - "Пока, скотоложица "- сплюнул на пол.
- "Стой, Сайрос!" - окликнула Фэй.
Правила предписывали во время Удара Чести стоять неподвижно, Сайрос и стоял, а Фэй ударила наотмашь, хлестко, так что струйки крови потекли вслед за скользнувшими по лицу лоскутками черной, усыпанной стальными бляхами кожи, летной перчатки. Старший офицер, не вытирая кровь, улыбнулся:
- Потанцуем, корнет. На земле, до третьей крови...
- Потанцуем!
Ответила Фэй.
А в середине зала уже раздвинули круг из стульев, а Сайрос уже стоял в кругу, покачиваясь, левая рука в когтистой перчатке на высоте пояса, изогнутый нож в правой на уровне глаз, и Фэй вдруг поняла, осознала, что это в ветре она быстрее, а тут, на земле, они в скорости почти на равных, а Сайрос намного сильнее и опытнее. А она уже стояла в кругу, и Сайрос наступал, и нож его был синим облаком, и защита была неодолима, и любой атакой она подворачивалась под удар, под острие, и кровь уже текла по ее предплечью, а она отступала, кружась вдоль кромки стульев, а лица вокруг вращались, все быстрее и быстрее, и в одном из них она вдруг, или ей показалось так, узнала лицо Сента.
- Держись!
Крикнул он, или иной кто крикнул, а она как на миг очутилась в тенистом зале летной школы на лекции Сента по тактике ближнего боя и снова услышала слова
- Опыт, как и всякая другая сила, содержит в себе слабость, опыт можно обмануть шаблоном и неожиданностью.
И она поняла и пошла, отступая, все быстрее и быстрее, как и должно девчонке, бегущей от лица ветерана, а Сайрос вновь дерябнул ее когтями по предплечью, и теперь уже пер, держа когти в глухой защите, а нож на полуотмахе, чтобы и третью кровь не потратить попусту. А она уходила все быстрее, кружилась, почти неуловимая, вертясь, смертным вихрем, легким хороводом, она же Фэй, Фэй-ветерок, а потом рванулась, стелясь по земле, по низу, нырком под сталь, а когти по спине, вспышка боли, неважно, и стилет снизу вверх, через бедро в брюхо, и вырвать, и в сердце и повернуть, и третий раз, с размаху по гортани, наотмашь от уха до уха. Затем она вытерла сталь, спрятала в ножны и медленно пошла назад со сцены чести, к Сайросу уже бежали.
11.
К Ральфу Фэй вызвали на следующий день. В кабинете был полумрак. Командор сидел за столом, широкий и неподвижный, лицо его, будто высеченное из камня, опасно застыло. И не осталось ни следа от страшной раны, будто всего три недели назад не рубил наотмашь командора чудовищный рыцарь, и Фэй неожиданно для себя с ужасом подумала о том, чего стоило это мгновенное исцеление Ральфову напарнику.
- Садись, девочка.
Мягко сказал Ральф, и Фэй вдруг ясно и отчетливо поняла, как тяжело командир пережил не рану, от раны он как раз, судя по всему, исцелился мгновенно и жестко, а гибель двоих из своего крыла.
Знаешь Фэй, помнишь тот бой, бывший три недели назад. Суд командоров оправдал меня...
- Суд... За что?
- Я ведь нарушил устав, не удивляйся Фэй, это в уставе летящих написано - атакуй все что движется, ты офицер, ты защитник, ты самый сильный, это хорошая пропаганда, а в уставе командиров летящих записано иное...
А тяжелые стены давят.
- Нельзя атаковать подобных Гарму меньше чем в два крыла. Я опытный командир, с правом толкования, и мое крыло одно из сильнейших, три бойца, я, ты - Фэй ветерок, Сайрос, почти равные высшим. Совет командоров постановил, что шанс победить был, и риск мог быть оправдан. Они сняли с меня обвинения, Фэй, но я сам не снял их с себя... Я погубил Кея, и мир стал беднее от этого, погубил Терса, чуть не погубил тебя... А ты, девочка, спасла меня, а сейчас я... Знаешь, один мой друг был в такой же беде, у меня не было сил его спасти...
Пауза, томительная как пауза кары, когда осужденный, сняв куртку, ложится на деревянную скамью и ждет, иногда минуты, иногда часы, это ожидание тоже часть наказания, когда же наконец появится профос, с раскаленным добела кнутом из серебряной проволоки.
- Я не смог, не уберег их, тебя уберегу, ты хоть как отбивайся, девочка, уберегу...
Твоя дуэль, дело твоей совести - что ты вызвала товарища, лишь за то, что он сказал тебе, хотя и грубо, правду в лицо; дело твоей чести, что ты, беря третью кровь, нанесла смертную рану уже беспомощному. Я не властен над твоей честью и совестью, но властен над твоим долгом. Фэй ответь, почему у тебя вид такой, как будто ты три недели, минимум, живешь без подпитки? Фэй скажи, почему дуэль была вчера, а у тебя на спине все еще открытая рана?
Фэй, возвращаясь от командира, двигалась почти вслепую, услышала голос, вроде бы окликавший, не вникая, прошла мимо. Ощущение пальцев на руке удержало ее, она оглянулась, увидела, красные от лопнувших сосудиков глаза и бледное лицо сержанта.
- Да как он посмел, хватать за руку офицера, гадина!
Фэй сгруппировалась, так, что бы мгновенным ударом свободной руки, отшвырнуть своего, более медленного и более слабого, несмотря на внешнюю массивность, собеседника на несколько шагов.
- Фэй, девочка, ты не узнала меня?
12.
Фэй обмякла и опустилась на подставленную с неожиданной для сержанта ловкостью, руку Сента.
Лавочка возле штаба, в тени двух огромных кленов. Столь дружеское общение офицера и сержанта было в армии защитников редким зрелищем, однако репутация Фэй за последние полтора месяца стала настолько странной, что ничего нового эта беседа к ней не прибавляла.
- Сент, что с тряслось с тобой, как?
- Кара, небрежность на грани измены.
- Как они могли оболгать тебя, ты же... ты же Сент,
Сент - Быстрый - Луч...ты же?
- Меня не оболгали, понимаешь Фэй, Олэн, моя напарница, я часто ее вспоминаю, золото волос, голос, подобный пенью ветра, синие глаза, как цветы Ири, я не мог брать, не мог слишком тратить, я не мог, чтобы глаза погасли. Я думал, что опытом смогу заменить недостаток силы. Я хорошо держался и смог обмануть своих. Вервольфов не обманешь, либо чуешь их, либо нет. Тренировочный патруль. Ночь. Я не смог учуять вовремя, мы стояли на посту вдвоем, но мой помощник был стажером, он тоже не учуял, уже по неопытности. Совет командоров постановил... Ее я смог спасти, у инструктора летной школы много старых связей, ее освободили от долга и дали пенсию, как напарнику павшего защитника, себе не смог бы помочь при всем желании, а может бы и смог бы, нет наверняка бы смог, солгать, что вервольфов сокрывал колдун-рыцарь, вообще-то, ни разу не видел подобного, да и не слышал о таком от достойных доверия, но пропаганда утверждает, а значит официально они существуют, и слово заслуженного командора тоже имеет большую цену, конечно от практической работы меня бы все равно по-тихому отстранили, но... Впрочем, желания у меня как раз и не было. Лица тех растерзанных передо мной, думал, после кары поблекнут, нет, все равно. А сама знаешь, после 200 белых и месяца в карцере сразу же, без подпитки, прежним уже не стать. Не жалею. Молю, не могу уже советовать, сам не могу понять ничего в этом мире, раньше до встречи с Олэн, понимал - мы берем силу, даем защиту, они теряют силу - передавая, мы - на клыке, на лезвии. Сейчас не вижу мир целостным. Не могу знать, не могу советовать, только молю Фэй, ты ведь была моей лучшей курсанткой, не повтори моей судьбы, Фэй-Ветерок... Прощай Фэй, помни, молю!