Отражение в разбитом зеркале
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Отражение в разбитом зеркале.
1
Он противился этой поездке, как только мог. Воспоминания его пугали. За двадцать лет жизни вдали от России, он наконец-то стал забывать, - забывать, когда был Денисом Летовым.
Сейчас он - Ларский Денис Анатольевич. Гражданин Израиля. 61 год. Вдовец. Фамилия? Фамилия жены. Он мог не менять фамилию, но, женившись на молодой красивой еврейке в 1994 году, он старался вытянуть себя за волосы из болота, которое называлось - его жизнь. Ему хотелось сбросить с себя всё, что связывало, напоминало, или отдаленно поплевывало грязной тенью семьи Летовых, отчуждение от которой он почувствовал уже в детстве. Вообще-то, говорить о детстве, и даже думать, - вспоминать, как иногда это делают сентиментальные писатели, ему не позволяла ранимая совесть. Совесть, которая блокировала каждый всплеск вранья, - было неприятно говорить о жизни в семье Летовых. Он стыдливо молчал, когда разговоры закатывались в прошлое, потому что боялся проболтаться, открывая правду, но более всего боялся красивого тумана, который, почему-то, всегда застилает рассказы о близких людях. Мы всегда преувеличиваем их реальные достоинства, забывая о недостатках, которые, на самом деле, разбивают в прах красоту и благость придуманного образа....
Эта неожиданная командировка в Москву всколыхнула из темных подвалов памяти уже "забытое", как резкий порыв ветра поднимает с земли всю грязь копившуюся годами. Грязь, поднимаясь и кружась, облепляет человека, забивая глаза, на которых невольно выступают слезы, перекрывает дыхание, не давая чистому воздуху свободно проходить в легкие, и человек, пытаясь вдохнуть, заглатывает эту мутную смесь глубже и глубже.
Что-то подобное случилось с Ларским сразу, как только он понял, что отвертеться от поездки не удастся. Его босс, еще совсем молодой человек, некстати напомнил, что "в солидную фармацевтическую компанию" он попал по протекции отца его покойной жены, и, хотя, пока особых ляпов в работе господина Ларского не замечено, но: "...согласитесь, что вы - человек окончивший инженерно-строительный институт в СССР, как-то не особо вяжетесь с компанией занимающейся производством и продажей лекарственных препаратов".
Ничего не оставалось, - он "принял предложение". Возвратившись домой, Ларский сразу прошел к холодильнику, и достал початую бутылку русской водки, наличие которой в доме было законом. Схватив первую попавшуюся под руку чашку, наполнил ее до края, "залпом" проглотил спиртное, и огляделся по сторонам, как будто чего-то искал.
-- Что я ищу? - Неожиданно он задал вопрос самому себе вслух, и тут же ответил. - Наверное, "вчерашний день".
Удерживая запотевшую бутылку, Ларский протянул руку, в которой была чашка, чтобы поставить ее на стол, но почти тут же услышал скрежет разбивающегося о пол фарфора. Он опустил голову, невидящим взглядом ощупал грязный кафель, который когда-то укладывал сам, и, переступив через цветные осколки, вышел в гостиную.
Денис опустился в кресло, и тупо уставился на бутылку, с которой стекала бледная испарина. Он ощущал внутри себя неясное жжение, а во рту сладковатый привкус, который заставлял ворочать языком для выделения слюны, смывающей остатки водки. "Очень неприятно, когда волка задерживается во рту. Недаром, в России ее непременно закусывают", - ненужная мысль возникла сама собой.
-- Россия! - Тихо пробурчал он. - Что я там забыл? Я не хочу смотреть на старые стены разваливающегося дома.
В начале 90-х Россия представлялась, как огромное поле покрытое редкими клочками полуразвалившейся цивилизации, и расстояния от одного до другого были огромны. Между ними бродил шальной ветер, пригибая всё живое к мертвой земле.
Уезжая в 95-м году из Москвы в Тель-Авив, Денис именно так представлял себе Россию. Себя же видел никому не нужным, бесполезным, и даже чужим.
Всю жизнь до 91-го года, когда исполнилось 37 лет, он чего-то ждал, надеялся, но не верил.
Денис Летов всегда производил впечатление независимого, самодостаточного, в то время, как наедине с собой, копаясь в смутных лабиринтах души, он ясно осознавал, что нуждается в поддержке. Для знакомых и даже посторонних он создавал впечатление успешного, крепко стоящего на ногах человека, которому должны завидовать, но, как ни странно, Денис понимал, что растрачивает энергию на усилия создания образа, от которого никто не становится счастливее. Чтобы быть самим собой, то есть человеком, которому тоже нужны люди способные помочь и поддержать, сил не оставалось.
Таким откровениям он позволял всплывать в голове только когда оставался совсем один. Люди, окружающие и далекие, ему мешали тем, что с ними нужно считаться, правильно отвечать на их реакции, соглашаться с табу, впитавшиеся в каждую личность, подставлять другую щеку, когда ударяют по одной, и отвечать на их просьбы, а отказывать Денис не умел. Чувство вины, возникающее всегда при отказе соглашаться с мнением другого, его угнетало настолько, что было проще согласиться. Он всю жизнь мечтал убить эту черную черту характера, за которую презирал себя, но приходил другой, и все повторялось.
Иногда это проявлялось по-другому. Желая о чём-то спросить незнакомого человека, Денис терялся, снова всплывало чувство вины за беспокойство вопрошаемого. В итоге - слова упирались в зубы, и вопрос оставался незаданным.
Наверное, поэтому, он часто замыкался в свой, придуманный мир, не подпуская никого к его границам. Он создавал иллюзию, в которой было хорошо, - люди понятны, добры, и источают любовь. Любовь бескорыстную, не требующую взамен ничего, даже ответной любви, что, в конечном итоге, тут же наполняло его неприятной зависимостью.... И все разрушалось. Мир стройных иллюзий уже больше напоминал реальность, и мечты, гревшие недавно душу, покрывающие ее красивой пеленой, превращались в смрадный туман настоящего....
Ларский сделал несколько глотков водки, и неохотно поставил бутылку на пол. Проведя ладонями по голове, он слегка приподнял короткий "бобрик" волос, и взъерошенные мысли забродили быстрее. Мысли бегали из угла в угол, обрывались и возникали, переплетались и раскручивались, - они не находили себе места, чувствуя, что чужды новому образу этого человека.
Мысли об умершей в 95-м матери, о брате, который всегда был чужим, сталкивались друг с другом в голубых сумерках опьяненного мозга, и рассыпались, оставляя после себя горькое послевкусие.
Ему "до боли" хотелось вспомнить что-то хорошее, "подсластить пилюлю" благостным образом из прошлого, но вихри, кружившие в голове, выбрасывали на поверхность только странные очертания неясных переживаний, необъяснимые желания, и полчище скелетов, вывалившихся наружу из тайников....
Денис откинулся на удобную спинку кресла, затылок прикоснулась к подголовнику. Он закрыл глаза, и, кажется, перестал думать.
Через минуту Ларский уже спал.
2
Наступил день отъезда, и Денису казалось, что он успокоился, или смирился с неизбежностью побывать на Родине. Уговаривая себя, Ларский нашел кучу аргументов для того, чтобы не тревожить душу волнением встречи с прошлым. Главным было то, что командировка продлится всего три дня, и за это время он физически не успеет отвлечься от делового настроя, посвятив себя ностальгическим воспоминаниям. Конечно же, это было очередное вранье, остужающее разгоряченное воображение, но такое вранье ласково ложилось на душу, запихивая поглубже неудобные мысли.
Подчиняясь новому настроению, он собрал для путешествия только маленькую сумку. Ничего лишнего. Только необходимые вещи....
Выйдя из дома, Ларский вскинул голову, и долго рассматривал прозрачное голубоватое небо без единого облачка. Яркость и насыщенность небесной выси заставила прищуриться. Он с удовольствием прикрыл ресницами глаза, пропуская нежный свет мелкими порциями, но неожиданно услышал позади утробный голос пожилой соседки. Денис обернулся, - женщина небольшого роста, оплывшая непомерными жировыми накоплениями, образующими где нужно и не нужно глубокие складки, на объемных колоннах ног, и выпирающими, как что-то инородное, животом и задницей, переваливаясь, подходила ближе и ближе. Это была Бейла Пастернак, которую все звали просто - Бэла. Бейла очень гордилась своей фамилией. Она уехала из Росси в 1972 году, ей было 40 лет, и говорят, что была она "чертовски хороша". Сейчас ей 83, - она стара, толста, и плохо пахнет, но уверенно врет, что является родственницей писателя Бориса Пастернака.
-- ???? ?? ????? ?? ?? ?????? - Бэла спросила на иврите.
У Бейлы Пастернак и Дениса Ларского как-то сразу завязалась такая игра - Бэла говорит с ним только на иврите (хотя еще неплохо общалась и на русском), а Денис отвечает по-русски (он, вообще, плохо говорил на местном языке, но для работы этого хватало).
-- Куда собрался? - Он почувствовал, что сейчас женщина его раздражает, поэтому решил быстро закончить разговор, и ответил "в лоб". - В Москву!
-- ??? - В испуге выдохнула обычное "вей" Бэла, закатив глаза, и, видимо, от неожиданности, заговорила по-русски. - Навсегда? Это опрометчиво с вашей стороны, Денчик. Там до сих пор борются с космополитами? Не думаю. Им не до того. Украина "на ушах". С Обамой полный раздрай. Хотя, русские всё могут. И зачем вам эта ностальгия? Зачем залезать в старые калоши, когда здесь ты ходишь в прекрасных мокасинах. Кто там у тебя есть? ???????
Бэла игриво перешла на родной язык, и Ларский, который начинал "заводиться", понял, что, если не оборвет старую жидовку, потаенные страхи вернутся, и настроение опустится до нуля.
-- У меня нет ?????? - "бедных родственников". - Уже со злостью выплюнул сложную для него фразу Денис, и, отвернувшись, закончил разговор. - Прощайте!
Дорога до аэропорта Бен Гурион была недолгой, всего-то 14 км от города, и Денис, усаживаясь в такси, решил, что больше разговаривать ни с кем не будет, чтобы не раздражать утихшие волны негатива, слегка растревоженные Бэлой, но через пять минут уже злился на водителя. Молодой, смуглый, черноволосый таксист, посмотрев в глаза Денису, сразу заговорил на чистом русском языке.
-- На отдых, или по делам? - Спросил он, обгоняя впереди идущую машину.
-- Вы из России? - Как старый еврей, Ларский ответил вопросом на вопрос.
-- Да, откинулся год назад. - Весело подтвердил шофер догадку Дениса.
-- Откинулся? - Переспросил Ларский напряженно. - Неужели все так плохо? А, как вы догадались, что я русский? Кстати, вы - еврей?
Из усталого мозга Дениса вываливались вопросы один за другим. Проклиная себя и водилу, он чувствовал непреодолимое желание узнать о Родине то, что, как казалось, соответствует действительности. Он забыл, что прошло 20 лет, как уехал, а с переворота 91-го - все 24 года, и Россия должна была куда-то двигаться, - или вперед, или назад, но Ларский отчетливо понял, что, в данную секунду, хочет, чтобы ТАМ все было плохо. ТАМ не может быть хорошо потому что ЗДЕСЬ плохо ему.
Таксист еще раз внимательно посмотрел в глаза пассажира.
-- У вас тревожные глаза. - Серьезно начал он. - Я видел много русских на чужбине в силу своей прежней профессии. Так вот, - они все смотрят точно так же..., ожидая подвоха. Русские не могут существовать вне России. Они могут проклинать Родину поносными словами, и одновременно гордиться ее достижениями в спорте, науке, наконец в космосе и искусстве.
Ларский тревожно молчал, ожидая продолжения, - он никогда не говорил с "новыми русскими", а таксист представлялся именно таковым.
Между тем, тот, видя, что Денис увлеченно слушает, продолжил:
-- Я не еврей. Родился в Белоруссии, а жил в Омске. Жена - еврейка. - С грустью в голосе ответил он. - Интересуетесь, как там дела? Совсем плохо? Нет, так сказать нельзя. Кому-то хорошо, кому-то плохо. Как везде. Дело не в этом. ТАМ нет основы, твердыни что ли, на которой можно строить. Как будто возвели красивый на вид дом, а фундамент-то не надежен. Каждую минуту ждешь, что здание рухнет, и обломки придавят всех, ну, или почти всех, и страх заставляет воровать, брать взятки, откаты, а деньги переводить за границу, создавая "подушку безопасности", как говорил Путин. Правда, говорил он о другом.
Богатые уже давно основные средства вложили в недвижимость Европы, Америки, или где-то еще, - только не в России. Те, кто обязаны верить в Россию по должности своей, на самом деле используют ее, как инструмент накопления средств для жизни за границей....
-- Значит, все по-прежнему. - Прошептал Ларский, а в вслух добавил. - Россию, как родню, любить надо издалека.
Таксист промолчал, видимо, подумав, что слова пассажира - это аксиома не требующая доказательств. Он мотнул головой, указывая вперед, и констатировал:
-- Приехали.
Аэропорт шумел на разные голоса, перерабатывая людской поток, который казался бесконечным. Будущие пассажиры перемещались хаотично, нервно подталкивая багаж, оглядываясь, и стреляя глазами по сторонам в надежде кого-то, или что-то увидеть.
Толпа была разнородна, с большими и маленькими проплешинами, но - это была толпа, а Ларский, как истинный интроверт, толпы боялся, отчего сразу испытал ощущение заброшенности в совершенно незнакомый и враждебный мир. Мир, который он не понимал, и не принимал, который дышал ненавистью, проникающей в мозг Дениса, вызывая агрессию.
Через пять минут, забыв аргументы, успокаивающие его дома, Ларский ненавидел всё. Ненавидел самого себя; кресло, на котором сидел; стюардесс, их кукольные улыбки, и подчеркнутую вежливость; летчиков, проходивших мимо с таким видом, как будто им принадлежит весь мир.
Да, он ненавидел всё, но в первую очередь то, как прожил жизнь, и чего достиг, к чему пришел, - к пустоте! К полному одиночеству!
3
Москва встретила серым небом, с которого влажной пылью сыпался июльский дождь. Пассажиры рейса, проходившие таможню, без энтузиазма доставали документы, и устало подтягивали свой багаж. Ларский, не обращая внимания на остальных прибывших, попытался себя взбодрить, - он активно рассматривал помещение, в котором оказался, и, невольно, отмечал, что аэропорт ничем не отличается от других воздушных вокзалов Европы. Неожиданно, - это ему понравилось. Сбрасывая тяжелый комок, приютившийся в разгоряченном мозге, он даже уловил настроение напоминающее гордость, которое заставило несколько свысока посмотреть на своих попутчиков. Это выглядело по-детски наивно, и, со стороны, казалось, наверное, забавным, но Денис этого не замечал. Он скользил загоревшимся взглядом по лицам соседей по очереди, пока глаза не наткнулись на меланхоличного пограничника с плоским лицом и зрачками совы.
-- You speak Russian? Welcome. For what term of profit? Visit purpose? - Автоматически спросил тот.
-- Говорите, пожалуйста, по-русски. - Небрежно бросил Ларский, желая показать, что с ним-то можно "по-простому", как со своим. - Прибыл на три дня, в командировку.
Пограничник вскинул удивленный взгляд на Дениса, как будто впервые услышал русский язык, и углубился в изучение документов. После формальностей, у стража границы в глазах появилось легко уловимое чувство неудовлетворенности. Он смотрел на маленькую сумку Ларского, на его паспорт, и казалось, ищет зацепку к чему придраться. Видимо, ничего не найдя, долго изображал удивление, но потом, моргнув, отчего стал нестерпимо похож на ночную птицу, сказал:
-- Добро пожаловать в Российскую Федерацию!
Ларского покоробил такой прием, а это "добро пожаловать" больше напоминало: "на черта вы к нам приперлись"! Поэтому, пробурчав подобие "спасибо", он быстро прошел в зал....
Долго выруливая по магистралям, и, дергаясь в пробках, Денис успел рассмотреть новую для него парадную сторону столицы. Порою он не узнавал родной город, - новые здания, помолодевшие фасады, яркие вывески магазинов с мировыми брендами, модно одетые молодые люди поглощенные своими накрученными гаджетами, разговоры по "мобильным" ВЕЗДЕ - на тротуаре, за витриной магазина, при переходе улицы, за рулем. И наконец - иномарки, иномарки, иномарки....
Ларский вылетел из Тель-Авива с уверенностью, что не увезет из Москвы мало-мальски радостных воспоминаний, но сейчас он неожиданно почувствовал желание остановить машину, и медленно прогуляться по красивым улицам. Ему захотелось, как в детстве, рассматривать высокие витрины, вдыхать запахи города, и ни о чем не думать. Зачем забивать мозг ненужной информацией, когда жизнь впереди, - еще нет мутного осадка от жизни, прожитой за кого-то другого, и самое страшное, что может произойти - это получить двойку за контрольную по математике.
-- Остановите здесь, пожалуйста. - Решительно попросил Денис. - Я пройдусь. Дождь, как будто, закончился.
-- Но до гостиницы далеко! - Водитель немного растерялся. - Это только Садовое кольцо....
-- Я знаю, где находится " Ленинградская"....
-- Я обязан привезти вас в отель, и устроить....
-- Считайте, что довезли, и устроили. Остановите вот тут. Здесь кажется можно....
Ступив "по-настоящему" на родную землю, Ларский огляделся, и, наконец, до конца понял, что он в Москве. При ближайшем рассмотрении дома оказались до боли знакомы, хотя, внешне сильно помолодели, подсвечивая изнутри пластиковые глаза окон; устоявшиеся запахи навевали ненужные воспоминания, а русская речь, возникающая неожиданно то тут, то там, резала перепонки отвыкшего слухового аппарата.
Люди проходили мимо, сосредоточенно всматриваясь куда-то внутрь себя, не обращая внимания на одинокого иностранца. Уже через метров сто своего неторопливого путешествия, Ларский почувствовал себя стеклянным призраком, которого никто не видит. Он вспомнил свою "советскую действительность", - тогда иностранцев, или, как говорили "фирмачей", узнавали за версту. Однажды, в конце 80-х, он случайно попал в гостиницу "Космос", где проживали преимущественно те самые "фирмачи", и до сих пор помнил ощущение погружения в другой мир. Мир, в котором обитали мужчины в "джинсе", небрежно курившие "Winston", и женщины, которые всем улыбались, показывая ровную белизну зубов. Всё это происходило под аккомпанемент, ласкавших душу, запахов американского табака и французского парфюма....
Денис, абсолютно по-русски, перебежал на другую сторону улицы, и пошел вдоль огромного здания кирпичного цвета, которое на первом же перекрестке изогнулось, приглашая в Орликов переулок. Здесь было много машин, двигающихся осторожно медленно, - они нетерпеливо дергались, ожидая "зеленого", чтобы вырваться из узкого проезда на просторное Садовое кольцо.
Будучи уверенными в цели путешествия, ноги сами несли Ларского в сторону Комсомольской площади, которую почти все называли (он это отлично помнил) - Каланчевкой, где, немного поодаль, находилась гостиница "Ленинградская", теперь - Хилтон Ленинградская. Еще дома (Денис поймал себя на мысли, что называет домом Израиль) он удивился такому выбору начальства, - отель был очень дорогой. Видимо, фирма решила таким образом напустить "пыли в глаза" потенциальным покупателям, придать солидности никчемному сотруднику, каковым считал себя Ларский....
Он убавил шаг, и стал, с каким-то завистливым чувством, приглядываться к окружающему, - заглядывать в окна (насколько это было возможно), в лица редких прохожих, и даже в салоны автомобилей. Выискивая, таким образом, мелкие изъяны, Ларский наполнялся уверенностью, которая успокаивала, придавала сил, и укладывалась где-то внутри, как подтверждение его надежд на то, что Москва оставалась такой же, какой была в ЕГО жизни.
Ларский прекрасно понимал, что такая забава ни к чему не приведет, - человеку требуется мгновенье, чтобы заметить что-то, порой часы, чтобы оценить увиденное, дни и недели, чтобы понять - нравиться ли тебе это, и много-много лет, чтобы это принять, или забыть. С неотвратимостью ночи накатывалось чувство, что он все помнит, и жизнь Дениса Летова никуда ни канула, а остается частью существования на земле, без которой нельзя двигаться дальше. И та Москва, которая предстала перед ним сегодня - это часть жизни из которой выросло новое, а потому, - всё надо принимать, как данность....
Сделав такие выводы, практически, на ходу, он остановился. Покрутив головой, Денис увидел вывеску "Фри-флоу кафе". Немедленно захотелось, что-нибудь "пожевать", и обязательно проглотить чашку кофе. Он поднялся по лестнице, прилепившейся к стене здания, и вошел в просторный зал, но осмотревшись, понял, что все столики заняты. Уходить не хотелось, поэтому, порыскав глазами внимательней, он заметил одиноко сидящего мужчину поедающего что-то с тарелки, пригнувшись низко к столу. Быстро пробравшись ближе, Ларский из-за спины едока спросил:
-- Простите, у вас не занято?
Мужчина, одетый сверху в потертый джинсовый пиджак, поднял большую голову, на затылке которой просматривалась проплешина, окруженная длинными всклокоченными грязными волосами, и мутно посмотрел на Ларского оплывшими желтыми глазами. Помолчав, он достал откуда-то из-под стола свободную левую руку, почесал ею солидную бороду, прикрывающую половину лица, и кивнул. После чего, казалось, потерял всякий интерес к новому посетителю, продолжая жевать.
Ларский, наконец-то, присел, остановивши взгляд на невольном сотрапезнике, - на вид, лет сорока, явно сильно выпивающий мужчина, с аппетитом поедал гамбургер, запивая кофе. Он ел заморский бутерброд, держа его одной рукой, опустив другую руку под стол, и для того, чтобы взять стаканчик с кофе, опускал надкусанный бургер на тарелку, освобождая, тем самым, руку для дальнейших действий.
-- Здесь нет официантов. - Не глядя на Дениса, неожиданно сказал тот, и показал головой, где люди стояли с подносами, выбирая блюда. - Берите "картошку". Вкусно, и дешево.
-- Спасибо за совет, но я не хочу картошку. - Немного раздраженно парировал Ларский.
Мужчина вскинул брови, указывая воспаленными глазами на тарелку стоящую по его левую руку, и скривился, изображая непонимание. Ларский брезгливо проследил этот взгляд, и увидел два пирожных "картошка", спрятавшихся в аккуратных розочках из белой бумаги. Такое лакомство он обожал в детстве, когда его готовила мать, - это было то немногое, что она готовила вкусно. Денис поднялся....
Через пять минут "картошка" и кофе стояли перед ним на столе, а сотрапезник, ухмыльнувшись полными губами, тайком закурил, показывая всем видом Ларскому, чтобы тот помалкивал.
-- Здесь нельзя курить. - Тихо объяснил он. - Теперь негде курить нельзя. Сволочи. Запретить проще, чем установить кондиционер. У нас так - кругом. А, что думают по этому поводу иностранцы?
Он прищурил глаз, и выпустил струйку дыма, приподняв уголок рта.
-- Почему вы решили, что я иностранец? Я родился в Москве. - Свысока пробурчал Денис.
-- Родились-то, может и в Москве, а вот последние лет двадцать живете где-то далече. - Уже улыбаясь, продолжал мужчина.
-- Вы - физиономист?
-- Я художник. Внешний вид многое объясняет.... Не в моем случае. - Он полез в карман, и достал визитку, которую протянул Ларскому.
Денис взял карточку, и прочитал: "Архипов Валентин Викторович. Свободный художник и отчаянный малый. Телефон +7 925-791-41-20. Всегда на связи. Готов служить".
-- Что это? - Недоуменно спросил Ларский привыкший к строго оформленным документам такого типа.
-- Так веселее. В жизни так мало радостей. - Он раздавил сигаретный бычок докуренный до фильтра о тарелку. - Давайте я напишу ваш портрет. Светлый, яркий! Моя мастерская недалеко, - дом рядом с метро "Комсомольская". А? Беру я недорого....
-- Дело в том, что я прямо с самолета. Даже не доехал до отеля. - Ларский "как бы" сопротивлялся предложению, но тут же подумал, а почему бы и нет. Ему страшно не хотелось в гостиницу. - И потом, это же длительный процесс....
-- Ни боже мой! - Встрепенулся Архипов. - Я только начну, и кончу. Вы надолго к нам?
-- На три дня.
-- Отлично. Увезете светлое воспоминание, а так как в России светлого катастрофически мало, портрет будет большим пятном из этого малого.
Художник на глазах преобразился, - пропала вялость и бесформенность фигуры, желтые глаза загорелись живым огнем, руки уже не висели, а пытались помочь словам, убедить Ларского согласиться.
-- Хорошо. Я вам позвоню. Сегодня. Попозже. Вот моя визитка. Там по-английски, но, думаю, разберетесь. - Ларский встал, но Архипов поднял обе руки, и умоляюще произнес.
-- Сейчас.... Сейчас же начнем.... Через пару часов вы будете свободны....
4
Дом художника, странного серо-зеленого цвета, расположился, действительно, рядом с метро "Комсомольская". Ларский ощупывал взглядом каждый клочок хорошо когда-то знакомого пространства, но нового не улавливал. Исключением было скопление множества машин, но к такому развитию событий Денис был готов. Он уже понял, что Москва захлебывается в пробках, стоит вдоль тротуаров, забила дворы и дворики, но на этом останавливаться не намерена. Количество авто увеличивается быстрее, чем реконструируют старые узкие проезжие части, и автомобильный вал наступает на пятки не только пешеходам.
По территории, прилегающей к метро, передвигались озабоченные пассажиры электричек и поездов, а между ними юрко сновали бомжеватые субъекты с неумеренной жаждой в глазах. Милиция, или, как теперь говорили "полиция" (кстати, разницы Денис не заметил - такие же жуликоватые глазки, наглые жесты, и хамоватый говор) не обращала внимания на эти "отбросы общества", как их именовали при "советах". Некоторые из них собирались в стайки, и кучковались около дома, к которому подходили Ларский и Архипов, и когда те поравнялись с одной из таких групп, из нее выпрыгнула живописная личность, и направилась прямиком навстречу художнику.
Архипов не замечал ничего вокруг, или делал вид, что не замечает, быстро направляясь к своему подъезду, но увидев перед собою бомжа, заулыбался. Тот же, устремив маленькие полупьяные глазки еле заметные на большом красноватом лице куда-то в область уха художника, схватил его за рукав пиджака, и поволок в сторону, бормоча и покашливая.
После недолгой беседы Архипов вернулся к Ларскому, и тихонько спросил:
-- Денис Анатольевич, вы не могли бы....
-- Называйте меня просто - Денис.
-- Угу. Так вот, вы не могли бы дать немного денег... взаймы. - Художник посмотрел на бомжа. - Болеет человек....
Дениса удивила такая благотворительность, но, поколебавшись всего секунду, он достал портмоне.
-- У меня только доллары, не успел поменять. - Оправдываясь не к месту, он протянул сотенную бумажку.
Архипов обмяк, и, помахав рукой, показывая, что иностранец сошел с ума, спросил:
-- А, другие купюры у вас есть. Так сказать, помельче?
-- Только по доллару. В аэропорту дали сдачу. - Ларский пошелестел банкнотами, и достал три бумажки по одному доллару.
-- Это то, что нужно! - Архипов взял деньги, скомкал их в кулаке, и в таком виде передал бомжу, который с уважением посмотрел на Дениса, а вернувшись к Ларскому, уже весело сказал. - Верну после реализации клада, сиречь, после написания портрета.
Сильно пошарпанная железная дверь квартиры художника на втором этаже открыла темный зев помещения, из которого тяжелым комом вырвался спертый воздух, состоящий в основном из перегара, и запаха табака, покрывающего слабо уловимый оттенок масляных красок.
Ларский невольно скривился, и немного попятился назад. Архипов уловил движение гостя, но не растерялся, и поставил всё на свои места, сказав:
-- Это не перегар, а дух авантюризма.
Денис хмыкнул, - ему понравилась шутка. И вообще, по необъяснимой для самого себя причине, он все больше доверял художнику. Портрет его не интересовал, а вот общение с чудаковатым типом занимало, и затягивало, хотя Архипов еще толком ничего и не сказал.
Доверие с первых минут знакомства накатывало на Ларского часто. К сожалению, последствия такого отношения к незнакомым людям бывали, печальны, но это ничему не научило неисправимого романтика. Он желал верить в хорошее, как будто окружающее зло, навалившись непомерной тяжестью, уже сдавило горло, и надеяться можно только на чудо, которое придет, если сильно верить. Он убеждал себя, что хорошее должно проявиться, как фотобумага, помещенная в благоприятную среду, но не замечал, что, соприкасаясь со злом, впитывал его темные волны, и становился мутным, как немытое стекло. Была надежда, что такое окошко когда-нибудь вымоют, и душа очиститься, но, во-первых - прожитые годы ускоряли время, и надежда таяла быстрее, чем могла бы реализоваться, а во-вторых - средств очищения он не знал....
-- Не обращайте внимания на интерьер. - Весело заметил Архипов, открывая дверь в комнату, а, увидев, что гость пытается снять обувь, решительно забормотал. - Ни, боже мой. Ни-ни. На тапочки для гостей я не скопил..., а ходить босиком по моей квартире не рекомендуется.
Ларский натянул туфли обратно на ноги, и удивленно поднял голову, - из глубины квартиры доносились голоса.
-- Может всё это не вовремя? - Спросил он, невольно напрягаясь.
-- А, это? - Художник рассмеялся. - Это мои друзья. Они постоянно здесь тусуются. Философствуют..., пьют... чай под сладкую папироску, подсказывают, спорят.... Вы проходите....
Не очень большая комната, уходившая направо вглубь, образуя своеобразную нишу, в которой стоял низкий круглый стол и подобие кушетки покрытой истертым ковром, была обставлена по "спартански". Одну стену занимала полуразвалившаяся стенка из какого-то знакомого Ларскому гарнитура советских времен; напротив стоял маленький диван-книжка, покрытый голубым пледом с множеством свалявшихся катышков. Стульев не было, точнее, был один, - напоминающий "венские" стулья, купленные когда-то на кухню Летовых. Этот "единственный" был придвинут к дивану, и, как понял Денис, исполнял роль тумбочки. Несмотря на скудность интерьера, в большой проем единственного окна были вставлены дорогие рамы из пластика, пожелтевшие от табака, с грязными разводами на стеклах.
Из признаков, что здесь живет художник, Ларский углядел только квадраты и прямоугольники холстов, разбросанные по свободным уголкам. Все холсты были повернуты "лицом" к стенам, от чего гость
остался в неведении, - были ли это законченные работы, или полотна ждали своего часа. Никаких мольбертов, кистей и красок....
За столом сидели двое молодых людей и белобрысая девчонка. Все курили папиросы, пачка из-под которых сразу бросилась в глаза Ларскому - это был "Беломор". Стол, покрытый старой непривлекательной клеенкой, был заставлен чашками с чаем и без, - видимо, посуду здесь мыли редко.
Один из молодых людей, бритый череп которого сиял, как будто был намазан маслом, повернул голову первым, и, не обратив внимания на незнакомца, стоящего рядом с хозяином, спросил:
-- Валя, ты принес новую идею?
-- Ребята, работаем! - Неожиданно возбужденно заявил Архипов. - Лена, быстро подбери холст 30 на 40..., среднее зерно.... Я мыть руки, и переодеваться.... У нас очень мало времени....
Девушка неохотно поднялась, и Денис увидел, что вся компания сидит на "пнях", - распиленное на несколько частей бревно заменяло стулья. Посмотрев же на длинные ноги Лены, тесно упакованные в светло-голубые джинсы, он почувствовал что-то родное. Дело в том, что снизу джинсы были расклешены до немыслимых пределов, закрывая легкие туфельки, и, волочась по полу, поднимали пыль. Такие "штаны" он и сам носил в далеких семидесятых....
-- Толян, - девушка повернула голову в сторону второго молодого человека, на голове которого сидел короткий бобрик, с выстриженной молнией на правом виске, и с усмешкой заметила, - этот "трудоголик" никак не может найти зону комфорта, которая у него лежит где-то между: "оставьте вы меня все в покое" и "а, почему так долго не звонит телефон".
Толян молча кивнул, затянулся "беломоринкой", и, шумно выпустив дым изо рта, загасил папиросу, окунув ее кончик в свою чашку с чаем.
Девушка прошла мимо Ларского (ее рост совпадал с его ростом, и значит, соответствовал 180 см), и, подойдя к плотной коричневой шторе, висевшей одиноко на стене, отодвинула ее в сторону, - открылась узкая двустворчатая дверь с резными наличниками. Лена потянула за красивые бронзовые ручки, но прежде чем войти в смежное помещение, обернулась, и спросила:
-- Вас как величать?
-- Денис.
-- Присядьте, Денис. Валька будет долго мыться....
-- Зачем? - Ларский всё больше удивлялся. - Ведь краски....
-- У художника должны быть чистые руки. - Это уже сказал Толян. - Так говорит художник Архипов.... Хотите чайку?
Ларский не успел ответить, - в комнату вошел Валентин, одетый в длинную синюю толстовку с множеством пятен разного калибра и цвета, и серые легкие брюки, которые оканчивались пластмассовыми вьетнамками на босых ногах.
-- Никакого чая, - почти выкрикнул художник, и взял Ларского под руку, - пошли, пошли.
Когда Денис наконец попал в мастерскую (что это именно мастерская он догадался сразу), то был поражен разительным отличием ее от комнаты, - было чисто; идеально вымытые окна бросали свет на готовый к работе мольберт; аккуратно разложенные тюбики краски, и живописно расставленные кисти, некоторые из которых покрытые маленькими чехлами, создавали естественный натюрморт. Здесь было два стула, и даже кресло на колесиках. На стене, которая лучше освещалась, висел портрет молодой девушки с заразительной улыбкой, - она подняла руки, удерживая над головой длинные русые волосы....
Лена поставила на мольберт небольшой холст, и поинтересовалась:
-- Пойдет?
Архипов долго рассматривал чистое полотно, и наконец произнес:
-- Как будто то, что нужно.... Всё! Мы заняты! Денис, садитесь туда.... Да, поставьте вы куда-нибудь сумку! Хотя, нет. Оставьте, как есть....
Архипов нетерпеливо схватил палитру, выдавил краску из нескольких тюбиков, и, перемешав, начал быстро наносить ее мастихином на холст....
5
Как и обещал Архипов, сеанс задержал Ларского на два с небольшим часа. Прощаясь, они договорились об оплате и встрече перед отъездом "заказчика". Когда Денис стоял уже в прихожей, пожимая неожиданно уверенную ладонь художника, Толян открывал, непонятно откуда появившуюся, бутылку коньяка. Ларскому нестерпимо захотелось выпить, но просить странную компанию принять гостя, как собутыльника, не решился.
Уже не замечая подъездных запахов и грязи, Денис вышел во двор, и быстро направился в сторону противоположную той, где находилась его гостиница.
Пройдя мимо небольшой кучки бомжей, он резко остановился. "Кто, как не они знают, где можно выпить", - безумная мысль посетила мозг, одурманенный своим же поведением. Он повернулся, и решительно подошел к вонючему собранию. Видимо, его вид источал какое-то подобие агрессии, и резкие движения вызвали испуг у мутной публики, - бомжи ускоренно расходились в разные стороны. Денис пометался глазами, и увидел утреннего знакомца, которому одолжил деньги.
-- Постойте..., господин..., э-э..., товарищ. - Ларский потерялся в выборе "обращения". - Вы должны меня помнить....
"Глупейшая ситуация. Я умоляю бомжа сделать одолжение", - тут же оценил свое положение Ларский, но, все-таки, продолжил.
-- Э-э, я был вместе с художником....
-- Тоже мне - художник! - С неприязнью, низким голосом, наконец отозвался беглец, остановившись.
-- Вы его хорошо знаете? - Денис запнулся, так как понял, что залезать в чужие тайны, у него намерения не было. - Впрочем - это не важно....
-- Не важно? - Бомж сверкнул злыми глазами. - Мне бы класки, кисти.... Даже холстов не надо.... Есть же стены, куски калтона..., делевяшки....
Оказалось, что странный тип отчаянно картавит, отчего его речь вызвала в душе Ларского отзвук детства, - он до пяти лет упорно говорил "л" вместо "р". Подавив теплую волну воспоминаний, неожиданно для себя, спросил:
-- Наверное, в прошлом - вы тоже художник?
Услышав вопрос, оборванец затих, и отвел взгляд воспаленных глаз.
-- Как вы заметили, я не выговаливаю одну букву. - Начал он придавлено тихо, но тут же встрепенулся, и гордо заявил. - В моей жизни есть только - настоящее, будущее и пошлое. Так вот, художник Алхипов - это пошлое.
Ларскому начал надоедать философствующий нищий, и он спросил прямо:
-- Скажите мне лучше, где поблизости можно выпить коньяку..., или водки?
После такого вопроса бомж зацвел, улыбаясь беззубым ртом. Он засунул ладони в карманы сального пиджака, который был одет на голое тело, поднял выбритый клочками подбородок, и прищурил один глаз, темнеющий сочным синяком.
-- Вам нужен лестолан? - Наконец спросил он.
-- Желательно. Ресторан, кафе....
-- Поблизости только забегаловки. - Бомж пренебрежительно кивнул в сторону улицы. - Они не для солидных людей.... Да, и голечительного там не подают, - пицца, булгелы.... Одним словом - клошка калтошка..., но есть валиант....
Денис уже начинал жалеть, что всё это затеял, но, как всегда, остановиться не мог. Чертовщина, сидевшая где-то в глубинах мозга, завладела сознанием окончательно, управляя поступками и желаниями, поэтому, сделав секундную паузу, заинтересованно спросил:
-- Что за вариант?
-- Меня зовут - Николай. - Неожиданно представился бомж, после чего, приняв вид заговорщика, зашептал. - Валиант такой. Вы отстегиваете бабло, а я плиталаню коньяк и закусь..., за что вы мне накатите соответственно....
Предложение было нелепо, - Денис достаточно хорошо зарабатывал, чтобы "распивать в подворотне", тем более с бомжом, но он чувствовал, что именно нелепость такого "валианта" ему нравилась.
Это была авантюра, которая сейчас очень удачно подходила к его настроению. Желание выпить отходило на второй план, растворяясь в смутных предчувствиях подвернувшегося развлечения.
Ларский взглядом хозяина посмотрел на нового знакомого, и твердым голосом заявил:
-- Вам нужно поменять доллары. - Он остановил движение руки, вскинув взгляд на довольное лицо Николая. - А, где... мы будем...?
-- Есть живописное местечко, - ответил тот, широко улыбаясь, от чего его лицо приобрело вид сморщенного сухофрукта, - я пловожу....
-- А, денег.... Сколько стоит коньяк?
-- Это смотля какой. - Со знанием дела причмокнул бомж. - Холоший - тыщи две, очень холоший, в пледелах нашего миклолайона, тыщь пять - семь. Можно конечно купить рублей за 500, но галантии никакой....
-- Хорошо. Купите "очень хороший", - Ларский в уме прикинул сумму, - и фруктов, закусить. Держите деньги....
Николай недолго искал место для посиделок. Он привел Ларского во двор старого дома постройки 30-х годов прошлого века (такие дома Денис хорошо помнил), где под лапами огромного тополя спряталась небольшая облезлая скамейка.
Дворик был действительно живописен. Полуразрушенные ворота, на которых проросли веточки какого-то дерева, пробив замшелые камни, впускали любого, кто хотел отдохнуть, и надышаться запахами ароматной зелени, покрывающей всё пространство этого "оазиса" среди громадного города. Деревья и кустарники оставляли место только для узких тропинок, и, когда Денис сел на скамейку, листва полностью закрыла его от посторонних глаз....
Потянулось время ожидания, - самое медленное, а потому расточительное. Ларский понимал, что попросту теряет этот отрезок жизни, и дела, которые намечались, будут не выполнены. Русский человек, попадая в Россию из-за рубежа, где он долго жил, чувствует острую необходимость доказать кому-то, что он - русский. Доказать, что хваленая европейская (американская) демократия не изменила его ментальность, - он русский "до мозга костей". А, чем же можно это доказать проще всего, как не совершить что-то безумное, - в частности, напиться в компании бомжа.
"Придуманная для самих себя свобода, подталкивает русского человека предъявлять всем сгустки ее проявления, самое яркое из которых - это пьянство "до чертиков" с последующим битьем лица своего собутыльника.
Русские никогда не были свободны, то есть, никогда не подчинялись законам, регулирующим общество при любом режиме правления. В России всё решается сердцем, поэтому законы, придуманные умными и не очень умными головами, не работают.
Свобода - это труд, а потому, если русскому предложить выбор между свободой и колбасой, он выберет - колбасу"....
-- Да, выберет колбасу. - Сказал вслух Денис.
Он не заметил, как перешептывание листвы, и безделье, навеяло такие мысли. Раньше подобного в голове не возникало, - он был далеко отсюда, и желания приехать не было, но, попав на родину, всё завертелось с новой силой.
-- Где же Николай? - Денис повел глазами, выискивая в сплошной листве свободные промежутки.
Мысли о том, что бомж его просто обманул, почему-то не возникало. Он достал из сумки зеркало, с которым обычно брился, и посмотрел в отражение. Зачем это проделал, Денис не понял, но спустя секунду, догадался, - хотел убедиться, что щетина "терпит". Ему очень не шла борода, делая его стариком, хотя кожа лица была еще подтянута, и морщины не портили "интерьер". Серые глаза под широкими бровями, почти прозрачные, покраснели от долгой дороги, и неожиданных приключений, а довольно крупный нос правильной формы расширял ноздри, втягивая чистый воздух. Короткая стрижка, уши, аккуратно прижатые к голове, - Ларский оценил свой вид на твердую "тройку"....
-- Извиняйте! Заделжка вышла! - Из глубины листвы кустарника донесся картавый крик.
Ломая мелкие ветки, Николай появился из густоты зелени, - одной рукой он нес большой пакет, другую, пальцами которой почтительно держал деньги, вытянул вперед.
-- Сдача. - Объяснил он, видя недоумение Ларского, который, повторно взглянув на купюры, дрожащие в грязной ладони, аккуратно вытянул из них тысячу.
-- Остальные - ваши. За работу.
Обрадованный еще более, бродяга выложил на скамейку содержимое пакета, - бутылку с темным содержимым, фрукты, четыре пирожных "эклер", и два пластиковых стаканчика....
6
Он выпил немного, но эти - двести грамм, упав в полупустой желудок, видимо, сразу всосались в кровь, и Денис почувствовал, как голова наполняется необъяснимой радостью, а усталое тело приобретает неестественную легкость, от ощущения которой казалось, что сейчас возможно - всё! Ему захотелось совершать поступки, от которых получаешь удовольствие....