Александре - которая бывает не на шутку рассержена, если голодна, и задаёт самые важные и прекрасные вопросы - с её соломушками
и
Александру, её прадеду, когда тот ещё был маленьким, а потому и никто из настоящего не знал всех его великих тайн...
Поиски героя
- Знаете что-нибудь о Котлеткере?
- Котлеткине?
- Кот-лет-ке-ре!
- Котлеткер?! Это - имя такое, фамилия, должность или гражданство?
- Фамилия.
- А имя есть?
- Есть. Но пока неизвестно.
- Аа-а, значит, из евреев. Или из немцев.
- Может, и так.
- Нет, не знаю я никакого Котлеткера! А вы его почему возле детской площадки ищете?
- А вы почему своих собак на детской площадке выгуливаете? Вот, уже и навалили в песочнице...
- А покажите мне ваши документы! - бдительная хозяйка двух наваливших прямо в песок доберманов, недобро взглянув на интересующихся Котлеткером, полезла в сумочку за очками.
Пока Нинель Петровна доставала свои очки, уронив при этом пакеты с собачьими угощениями, планшет и пачку бумажных платков, незнакомцы пропали. Но не совсем, а из поля зрения Нинель Петровны Огуречной и её доберманов - Летти и Лотти. Нинель Петровна пожала плечами, осмотрелась по сторонам, собрала в сумку свои вещи, пристегнула собак и, недоумевая на Котлеткера, направилась в подъезд своего дома.
Вскоре на площадку выехали две коляски с малышами, одну везла многодетная - безмужняя и безработная, а оттого и глубоко беззаботная - Оксана Плющихина. Через плечо Оксаны болталась огромная спортивная сумка, на груди в кенгуру шумно жевал огромную пустышку Ромик двух с половиной лет. А пятилетний Вовка вырвал свою руку у матери, и пока Оксана ставила коляску на тормоз, схватил в обе ладошки собачьи какашки и стал кидать их в шестилетнюю Марфу, старшую дочку Натальи Повалько. Марфа поначалу увернулась, спрятавшись за объёмную фигуру матери, наклонившуюся за сигаретой в багажную часть коляски, но тут Вовка получше прицелился и попал. Сначала в зад Натальи, а следом и прямо в лоб Марфы. Удар был несильный, да и небольно, Повалько распрямилась, попробовала почесаться - и влипла, а девочка размазала всё по золотистой чёлке. На вонь, матюги Натальи и вой Марфы, наконец, встрепенулась и Оксана, сбросила сумку, отстегнула Ромика на песок - и понеслась за сатанински хохочущим Вовкой.
Пока Оксана и Вовка нарезали круги вокруг площадки, Наталья обтёрла салфетками лицо и руки Марфы.
- Не, так не пойдёт, надо возвращаться. Мы пока переоденемся, помоемся, а там уже и обед готовить... Слышь, Оксана, мы домой!
- Погоди, мы - тоже...
Оксана уже поймала Вовку и за капюшон курточки тащила его к коляскам. Ромик сидел в комбинезоне на попе и, невероятно счастливый, давил своей изжёванной в лоскуты соской упавшие в редкий снежок собачьи какашки.
- Пропала прогулка. Так, может, покурим по-быстренькому?
- А давай...
Мамаши живо достали курево, а огня им одновременно поднесли два странных молодых человека, ранее обращавшихся к Нинель Петровне Огуречной.
- Вы тут неподалёку живёте, девушки?
- Да! Я - воо-он в том, на третьем этаже, - махнула Оксана в сторону подъезда, где незадолго до того скрылась Огуречная с доберманами.
- А я - в соседнем, - коротко буркнула Наталья, жена успешного менеджера-ревнивца, не уточняя.
- Это безобразие на детской площадке... в общем, мы видели, кто привёл двух доберманов...
- Ах с-ссуки! - Оксана, наконец, заметила Ромины игры - отняла у него соску, поднесла к лицу, сморщилась и выбросила в мусорку, а самого Ромика застегнула в кенгуру.
- Я помогу вам докатить коляску, - один из молодых людей предложил помощь Оксане.
- Позвольте и вас немного проводить, - обратился второй к Наталье.
Надо ли уточнять, что они расспрашивали обеих о пресловутом Котлеткере. И обе мамаши, как и Нинель Петровна, ничего не смогли им ответить, хотя и навсегда запомнили странную фамилию не известного им господина, разыскиваемого странными молодыми людьми.
А в это же самое время на каждой улице каждого города, посёлка, деревни, острова и не только... весьма заинтересованные активисты, более или менее напоминающие тех, кто беседовал с Огуречной, Плющихиной и Повалько, искали всё того же Котлеткера на всех языках и наречиях Земли. Но не находили.
Кто сказал "котлетки"?
- Ом-мммр-рм... котлетки...
- Что... простите?
Автобусная остановка - в двух шагах от кафе. Ожидающего народа толпилось немного, но я предпочла всё же личное пространство радиусом не менее полутора метров. Интересно, кто же всё-таки сказал "котлетки"... Я не вполне уверена, что "котлетки", но не котлета и не котлеты. А может, "котлетке"? Но котлетке - уж как-то совсем глупо. Хотя... Например, каждой котлетке - свой гарнир! Уже почти лозунг. Но несовременный какой-то. Из прошлого? В моём прошлом такого не бывало точно, однако есть нечто отдалённо напоминающее в самой постановке. И тут, как всё чаще и чаще, чем ближе и ближе... вспомнились папины котлетки. Именно не котлеты, а котлетки. Потому что папа мастерил их маленькими, словно оладушки, в отличие от оладий и котлет. Фантастически вкусные сразу со сковороды и ещё более умопомрачительные на другой день из холодильника, ароматные, сочные, тающие во рту. А гарнир? Макароны или гречка, картофельное пюре или овощное рагу, а то и салат из помидоров и огурцов, зелёный дефицитный горошек из банки... Папа доводил блюда до пятиминутной готовности, но в конце всегда звал маму: "Анночка, надо закончить, иди скорее!"
Что папа вкладывал в свои котлетки помимо сердца - не знаю, наверное, то же, что и все тогда: фарш из пачки, батон, лук, яйца, соль, перец, чеснок... Но времена меняются, а вкус папиных котлеток становится всё более райским.
Около входа в кафе - только я и больше никого. Но доносилось-то явно со стороны кафе. Заглянув за угол, заметила белого кота с разноцветными глазами, он буквально минуту назад сигналил мне зелёным и жёлтым из-за припаркованной возле мусорного бачка машины на противоположной стороне улицы. Кот был знакомым и неговорящим, однако, судя по всему, вездесущим. Но что толку спрашивать пусть и вездесущего, но неговорящего кота, кто сказал "котлетки". Может, это вообще я сама и сказала...
В этот самый момент из-за угла показался автобус. Я мигнула на прощанье вездесущему хвостатому знакомцу, достала проездную карточку и, рассчитав примерное место, где расположится вход, приготовилась забраться в транспорт.
Но не тут-то было! Вместо автобуса передо мной распахнуло свои волнистые перламутровые створки нечто, напоминающее гигантскую морскую раковину - и едва я, сопротивляясь неведомой силе, успела ухватиться за ближайшего ко мне пассажира, обеими руками державшего ящик с пивом - втянуло обоих вовнутрь. Правда, дядьку с пивом сразу же извергло обратно и защёлкнулось.
Я оказалась в душистом, словно из песни Гребенщикова, серебристом тумане. Меня укачивало, в неопределённой дали танцевали, поблёскивали и множились разноцветные шарики, ролики, нолики, кролики... Словно ни остановки, ни ожидающих автобуса людей, да и вообще никого: ни моих детей, ни котов - чёрно-белого живого, полосатого и сиамского, ушедших на радугу, а также белого вездесущего... никогда не бывало на свете! Словно и света белого тоже не было. А было лишь нашествие огоньков, волнообразное движение и сладкое переполнение изнутри.
- Вы знаете, почему оказались здесь?
- А где я?
Странный тип, которому я ответила вопросом на вопрос, сладко улыбнулся и зачем-то удвоился.
- Неважно, где. Важно, почему...
- Это, может, для вас важно, почему. А для меня важнее, где я сейчас нахожусь и как мне отсюда поскорее выбраться.
- Так знаете или нет?
- Догадываюсь, - на самом деле, мне просто нужно было выиграть время, хотя я и не представляла, для чего.
Но, похоже, меня куда-то увозят - и похоже, без моего на то желания.
- Вы - кто? И что вам от меня нужно?
- Неважно, кто - мы. Важно, знаете ли вы что-нибудь о Котлетке...
- ...ах вот оно что! - перебила я кого-то из двоих. - Так это вы на остановке сказали котлетки... или котлетке, неважно! А я-то на белого разноглазого кота... или даже на саму себя...
Почему-то мной мгновенно перенималась прилипчивая манера общаться от улыбчивых близнецов, а ими - от меня моя дурковатая.
- Знаете...
- Да ничего я не знаю!
- Тогда кто всё-таки сказал "Котлеткер"?
- Да вы сами только что и сказали.
- Но вы знали, что мы скажем...
- Догадывалась.
- Из-за белого кота?
- Скорее, из-за папы. Хотя и без кошачьего участия не обошлось.
- Допустим. А какое отношение...
- ...мог иметь мой давно умерший отец к тому, кого или что вы ищете?
Всё запутывается ещё сильнее
- Сигналы были отчётливые. Смотрите, - близнец ткнул определённо сверкнувшей мыслью куда-то в туман, в котором мне удалось различить укутанный перламутровыми облаками вращающийся глобус и пунктирные стрелки, исходящие из различных точек со всех континентов. - Они и раньше шли с Земли, но разбросанность была шире...
- А знаете, - решилась я. - Вот, ничего вам не скажу, пока не ответите, кто вы такие. Судя по тому, что в вашем летучем автобусе больше никого, у вас нет выбора.
Я, разумеется, не имела никакого представления о предыдущих экспедициях "За Котлеткером", однако свои информационные преимущества сознавала отчётливо и, как выяснилось чуть позже, совершенно ошибочно.
Близнецы ненадолго слились, а затем снова замаячили у меня перед носом, попеременно перебивая друг дружку.
- Мы бы с радостью назвали свои имена, но их у нас нет.
- С ещё большей радостью мы бы рассказали вам, милое созданье, к какой расе, какому роду-виду-полу мы принадлежим, но мы не принадлежим ни к какому...
- Мало того, мы не являемся людьми!
- Мы - и не человекообразные, и не животные даже, и не инопланетные существа!
- И не попаданцы-засланцы других миров!
- Параллельная реальность? - находчиво ввернула я.
- Нет.
- Антиматерия?
- Боже упаси!
- Что-то кибернетическое?
- Тогда бы у нас была бы некая иерархичность, было бы определение, ну или, на худой конец, предопределение...
- А у вас его нет?
- Ну-у... В данный момент, например, мы - это вы. И нас - то один, то двое исключительно из-за того, что вы, как и многие люди, частенько раздваиваетесь, а то и растроиваетесь, расчетвёриваетесь, распятёриваетесь... Только, пожалуйста, не нужно аналогий с Ийоном Тихим Станислава Лема, Иисусом Христом или кем-то ещё - не пройдёт.
- То есть все поиски Котлеткера инициированы мною же, с определённой периодичностью разделяющейся-умножающейся и ведущей внутренние, что ещё хоть как-то укладывается, а также и внешние, что уже никак и никуда, беседы не только с собою, но и с некими посторонними мне людьми, типа тёток на детской площадке, к которым вы... мы... приставали, и не только?!
Оба наглеца-близнеца, невзирая на свою нечеловеческую внегендерную природу, вполне сочувственно и даже заинтересованно мне улыбались и согласно кивали.
- И... и зачем же мне надобен весь этот сirculus? Нет, погодите... А в летучий автобус я себя тоже сама, что ли, заманила и затянула?
- Нет, что вы!
- А где я сейчас, по-вашему?!
- В обычном городском, маршрут 502-ой, до центра ещё две остановки, не проспите!
И оба, хихикая, озираясь и попинывая немногочисленных пассажиров, почему-то не обращающих, в отличие от меня, на близнецов никакого внимания, устремились к внезапно обрисовавшейся задней двери.
Я, оцепенев, следила, как рассеивается и тает серебристый туман, из которого выступают вполне обычные мужчины, женщины, дети... Как на моих глазах извергнутый из раковины дядька с ящиком пива готовится к выходу из автобуса на остановку раньше моей. "Не иначе с моими глазами что-то... или нет, со всей моей головой..."
- Э-эй, погодите, а как же Котлеткер? - крикнула я вслед близнецам, метнувшись сквозь остатки тумана.
- Ищем. Ищем! Ищем... - на разные голоса отозвались сразу все бутылки с пивом в ящике знакомого дядьки. - Ищем - и непременно найдём!
Я пропустила дядьку с поющим пивом вперёд, вышла за ним - или за его пивом? - и прогулялась пешком, вернее, всё же проплясала до самого своего дома.
Детский сад
Но то, что мне уже лет пять казалось домом, на третьем этаже которого живём мы с котом, встретило меня неприветливо. Дверь в подъезд не поддавалась на ключ, а звонки к соседям не срабатывали. Подружки Ирки из дома напротив не оказалось дома. В голове после танцев под бутылочные напевы было ясно и пусто, но одна мысль всё же порхала неподалёку: если переждать, то всё непременно разрешится само собой. Навстречу этой мысли с подразнившим, но слабо выпавшим к очередному Новому году снегом, уже летела другая - радужная. И следуя обеим, я протанцевала на детскую площадку - ту самую, на которой Нинель Огуречная по утрам и поздними вечерами тайком выгуливала Летти и Лотти, а две молодые мамаши в дневное время - своих детей.
Неужели пять лет... или четыре? Не-еет, мне - четыре или пять... И с налетевшим ветром зашелестел тот самый диалог, что с раннего детства до школы частенько я вела то с родителями, то с родственниками, то с другими какими взрослыми.
- Что ты будешь делать после детского сада, знаешь?
- Да. Пойду в школу, а потом - в институт.
- А после института?
- На пенсию.
- А дальше?
- Замуж, конечно!
- Сразу после пенсии?
- Да.
- А потом куда?
- На работу.
- А после?
- Если не умру, тогда... в детский сад.
Ну да, конечно же - вот она, тайна, доставшаяся лично мне от Котлеткера: детский сад! То есть, кто не умирает после работы, замужества-брака, пенсии, института, школы - выставить нужную последовательность, она тут особого значения не имеет - тому одна дорога - детский сад. Интересно, эта тайна - только наша с Котлеткером или не только?..
А ведь и точно. Всякий раз мне особо волнительно заканчивать очередной день, год, класс, курс, период. Из глубин подсознания к солнечному сплетению поднимается знакомый восторженный трепет. И умом-то понимаю неотвратимость потерь на этом пути, но - как в раннем детстве, так и сегодня - я страстно желаю перемен, всех очередных и внеочередных этапов, переходов, перелётов, превращений. И млею в предвосхищении наступления очередной ожидаемой мечты и фантазии. Обыденность - невыносима. И мои родные стихии - вода и огонь закипают в небесах преображений. Оттого мне так и дороги праздники каждого рождения, Рождества, Нового года... во всех вариантах. Как, впрочем, и любая спираль, хороводность, кружение.
Осознаю ли я, в прошлом - отчаянная трусиха, что моё нетерпение поскорей перевернуть заполненные страницы и распахнуться навстречу сиянию чистого листа сродни безумству храбрых? Воспетому и восславленному, страшно далёкому от житейской мудрости. Но уже в настоящем, безо всяких страхов прошлого, предаваясь неизбывной жажде всякого начала, шаг за шагом, рывок за рывком, взмах за взмахом, круг за кругом я всё так же стремлюсь. Не к тому, чем, как известно, обычно завершаются даже самые длинные сказки, истории, сюжеты - не к пусть и счастливому, но концу, а в высь небес, в глубину собственной души, в даль моря и суши. В безграничность пространств, в беспредельность миров... в бесконечность. В то, что когда-то я обозначила для себя как время ДО.
А я - узбечка!
Во время ДО я ДОлго не возвращалась по причине многолетнего отталкивания не внешних событий, с этим временем связанных, а одного внутреннего - в масштабах Земли, и, согласно принципам герметизма - Неба.
В этом времени ДО в Ташкенте навсегда живы, зДОровы и полны сил и раДОсти многие из тех, кого навсегда люблю: мама и папа, две бабушки Сони - родная и двоюродная, Большой дед, пока бездетная пара - дядя Вова с женой АДОй, чаДОлюбивые родители тёти Ады, приятели и друзья моих родных, их близкие - врачи, учителя, строители, музыканты, режиссёры, литераторы, хуДОжники, у которых есть и свои дети, кошки, собаки, книги, игрушки, музыкальные инструменты... И потому мне тепло и легко, я чувствую себя надёжно защищённой, безмерно любимой и очень важной.
Спустя несколько лет, уже в Таллине, мне станет мучительно неловко за всю раннюю безоблачность моего малышковства - родителей отца, его братьев и сестрёнки давно нет в живых, их отняла война, когда папе было почти столько, сколько моим братьям на момент моего рождения. Не сразу я научусь болеть не только своей болью, страдать не только своей беДОй, а пока... А пока я - во времени ДО. Крошечная всеобщая любимица с каштановыми кудряшками и распахнутыми миру глазами, напоминающими тёмные вишни - так говорит мой папа. Девочка, предпочитающая сырую луковицу и целый лимон ароматным сухарикам и печенью, а самое кислое яблоко - шоколадным конфетам в самых красивых обёртках.
Я отвергала время ДО ровно до той поры, пока не задумалась о драгоценном его значении-звучании. Не только для меня, для всех моих ушедших-пришедших, для тех, кто ещё в пути. НаДО же... всё, чем одарил нас Господь, все открытия, вершины, высоты и победы, все провалы, пустыни, печали, бездны - в общем, всё, чем богаты или бедны - часто сходится в первой ноте нашего времени, в изначальной его капле. И ею же звенит, играет, горит, цветёт и разлетается дальше и ДОльше.
Итак, все важнейшие события времени ДО происходили в Ташкенте, хотя почти вся моя жизнь ДО приезда в Германию, связана с Эстонией - Таллином и Тарту. А оказалась наша семья в столице Узбекской ССР примерно за год-два ДО того, как я родилась.
Советский Союз в начале шестидесятых прошлого века... Мама с папой ДО моего рождения - ах, как часто звучит эта первая нота! - проживали в родном городе отца, в Ленинграде. В Ленинграде познакомились и поженились мои родители, в Ленинграде появились на свет мои старшие братья. Но в свой детский сад я пошла в Таллине, примерно, в четыре года. ДО этого меня выращивали две Сони - мамина мама и мамина тётя. "Вот, ДОведу Зиночку ДО детского сада - тогда можно и снова замуж!" - обещала двоюродная бабуля, а к ней сватались многие - и не обманула. Действительно, вскоре после Ташкентского землетрясения 1966-го она в очередной раз вышла замуж, а я пошла уже в Таллине в районный детский сад, неподалёку от улицы Маяковского, где мы тогда жили. Мама работала в том детском саду врачом на четверть ставки, на половину ставки - заведовала биохимической лабораторией Военно-морского госпиталя и ещё на четверть ставки - дежурила в ближайшем родДОме как гематолог.
В группе были эстонцы, русские, украинцы, татары, белорусы, казахи, а я себя называла узбечкой, потому что родилась в Ташкенте. Дети мне верили и даже завидовали, в нашей группе только я одна была узбечкой, а взрослые посмеивались. Большинство работников детсада было знакомо с моей мамой, да и в моём Свидетельстве о рождении стояли национальности обоих родителей.
Через ДОлгие десятилетия, когда многие подробности и детали потускнели естественным путём, только благодаря Котлеткеру, я смогу заново пережить всё в цвете, в движении, в звуке - и попробую словить и удержать в слове.