Она отлично знала все свои эрогенные зоны и могла сказать наверняка: там, где он искал - их не было.
Могла бы, но не сказала. Анни полагала - первое правило удачного брака - забудь слово "демократия". И если бы кто-то поинтересовался ее мнением, то она бы ответила, что это вообще неправильное слово. Изначально неправильное.
Еще в каменном веке, когда люди сбивались в стаю, (или как это называется?) все подчинялись вожаку. Тому, кто сильнее. Что было бы, если б каждый решил действовать по-своему? Ха.
Она чуть было не усмехнулась, однако быстро сообразила, что сейчас довольно неподходящий момент.
Мужчины - ранимые существа, так писали в глянцевых журналах, которые она иногда покупала. Подождав предварительно пока их коснется уценка.
Ранимые и обидчивые. Она не хотела ни обижать, ни ранить мужа. К тому же за это можно было поплатиться. Получить на орехи.
Почему в журналах не писали ни про наказания, ни про орехи? (Если орехи эти, не участвовали в сложной композиции, не аппетитного на вид салата, которому никогда не было суждено воплотиться в реальности.) Ответ на этот вопрос был прост. Да потому что, господа и дамы, смотреть выше: пункт первый, правило первое.
Он был ее мужем, и если он наказывал ее, значит, она заслужила наказание. Анни знала это так же хорошо, как и то, какое выражение лица в какой момент нужно сделать.
Каждая хорошая жена должна знать это. Не так ли?
Она посмотрела на мужа. Его лицо раскраснелось, глаза были пустыми и отрешенными. Это был один из тех моментов, когда поддерживать определенный такт, становиться, на время, целью жизни мужчины.
Ей нравилось это его выражение. Когда оно появлялось на его лице, Анни знала, что это редкий случай, когда он всецело находиться в ее власти.
Его дыхание участилось, лицо стало краснее. "Еще немного, - подумала она - и его можно будет поставить на перекрестке - тогда машины будут останавливаться".
В этот раз удержаться было сложнее, предательский смешок все же вырвался из ее рта.
Муж не среагировал, и Анни было подумала, что все обойдется. Правдивый ответ на вопрос: "Что такого смешного?" вряд ли принес бы ему много радости.
Прошло несколько секунд, и он замер, Анни поняла, что стараясь разгадать, слышал ли он, просто лежит без движения глядя ему в лицо.
Она спохватилась и испустила стон.
Довольно природно.
"Молодец Анни." - похвалила она себя.
Это подействовало.
Они лежали в постели. Молча. Он не любил, после секса, чесать языком. Да, именно так он и сказал ей однажды:
- Вас, женщин, хлебом не корми, дай только языком почесать, напоследок. Мне иногда кажется, что лесбиянками становятся только для того, что бы опосля как следует потрепаться.
Поэтому они лежали молча. Анни вслушивалась в его дыхание, сейчас есть время полежать, пока оно не станет ровным. Потом она пойдет, что ни будь, приготовит. Его всегда тянет поесть, после.
Она повернула голову, и обнаружила, что муж наблюдает за ней. Все же слышал?
Хватит - належалась.
- Хочешь перекусить?
Он медленно кивнул, не отрывая от нее глаз.
Опасность - сработал, бесполезный, сигнал тревоги в ее голове. Бесполезный, по одной причине - "чему быть, того не миновать".
Это была одна из любимых присказок ее мужа, и факты, чаще всего, подтверждали ее справедливость.
Анни любила мужа. Насколько она вообще умела любить. Но с ним, она часто чувствовала себя так, словно идет по минному полю, или тонкому льду, покрытому, к тому же паутиной трещин.
Она встала, накинула халат и вышла на кухню. Было приятно чувствовать босыми ногами холодный пол.
Достав из холодильника вчерашние макароны с мясом, она замерла, спиной ощутив на себе взгляд. Он был тяжелым, как свинцовая гиря. Ладно - сама напросилась.
Только не по лицу.
Ей так не нравилось ловить на себе сочувствующие взгляды соседей. Ее раздражало это сочувствие. Что они могли знать? Не ужели сами были непогрешимы, и никогда не выясняли отношения?
- В чем дело, милый? - Она отлично знала В ЧЕМ дело, но таковы уж были правила игры. В каком-то роде прелюдия.
- Ты увидела что-то смешное? - Этот вкрадчивый тон, она знала отлично. Как и то, что последует далее.
Будь ее воля, она покончила бы с этим быстрее. Но воля была не ее.
- Я не понимаю, о чем ты говоришь?.. - она осеклась. Эти слова доводили его до бешенства. Хотя, если вдуматься, его многое доводило до бешенства.
" Это как раз одна из тех причин, почему вдумываться не стоит". - осекла она себя, но было уже поздно. Он выбил миску из ее рук. Анни увидела, словно в замедленной съемке:
Вот миска подлетает вверх, переворачивается, а после, подчиняясь закону притяжения, падает на пол. Она всегда ломает спагетти перед варкой, и поэтому вместо того чтоб упасть одним комком, они разлетаются по всей кухне.
"Нужно будет прибрать макароны с пола" - отмечает Анни краешком сознания. И тут воздух со свистом покидает ее легкие. Видимо этому немало способствует удар, полученный ею в живот.
Она охает и сгибается пополам. За этим следует удар в плечо. Боль молнией пронзает мышцу - он знает куда бить. Анни поднимает взгляд на мужа. Она отлично знает, что увидит там - тонкую, почти белую линию сжатых губ, играющие на скулах желваки - неизменные спутники подобной ситуации.
Ненужно смотреть ему в глаза - где-то на уровне инстинктов понимает Анни. Она торопливо опускает глаза и с ужасом видит, что у него еще не прошла эрекция.
Он заносит руку для удара. Почему-то в том, что он ударит по лицу, она не сомневается. За этим последуют невыносимые взгляды, полные необоснованного сочувствия. Черт возьми, неужели она не может напороться на двери, или неудачно сложенную гладильную доску?
Дальше произошло что-то странное.
Непонятное для нее самой.
Даже после, прокручивая произошедшее, десятки раз в своем сознании, Анни не смогла найти ответов.
Словно действовала не она, а кто-то посторонний, получивший временный контроль над ее телом.
Он заносит руку для удара.
Она пригибается, вскинув руки в защитном жесте. Внезапно руки выкидывают нечто невероятное - Анни становиться просто посторонним наблюдателем: Вот ее корпус слегка отстраняется назад, руки сгибаются в локтях - всего на долю секунды - после, резко распрямляются. От неожиданности, он теряет равновесие. Делает шаг назад, что б не упасть. И ему это почти удается. Вот только если бы не макароны, которыми усеян весь пол кухни.
Обычные макароны - проноситься в голове у Анни - не спагетти, там с пармезаном, или еще что...
Она инстинктивно сжимается в калачик, ощущая спиной, рельеф батареи, еще не начался сезон отопления, поэтому она холодит спину.
Еще несколько кадров застывших в вечности: Его глаза широко раскрываются, и он ... взвизгивает. Не вскрикивает, а именно взвизгивает.
Фальцетом.
Сердце Анни сжимается от жалости.
В доли секунды, состарившие ее на годы, она успевает проследить траекторию его падения, и понимает, что сейчас произойдет что-то ужасное.
Что-то, что нельзя будет исправить, получив пару лишних синяков.
Он падает так медленно, что ей начинает казаться, будто ему все же удалось удержать равновесие. Однако эта иллюзия как-то не вяжется со звуком удара, и, сопровождающим его треском. Настолько громким, что Анни опасается - не услышат ли это соседи?
После, наступает тишина, глубокая и пугающе вязкая, которая, как кажется Анни, набирает силу с каждой секундой, и вот уже ничто не в силах ее нарушить.
Прошло около получаса, когда она решилась, и тихо позвала его по имени. Ответа не последовало. " А чего ты ожидаешь?" - поинтересовался внутренний голос, поразительно напоминавший голос ее мужа. - Что он сейчас подскочит, и спляшет джигу? "У него череп раскроен, если ты еще не заметила".
Не заметить это было проблематично - по кухне расплылась темная, почти черная лужа пугающих размеров, она уже почти касалась ее босых ног. - Почему кровь такая темная? Разве кровь бывает такой темной? - подумала Анни. Над этим следовало поразмыслить.
На это ушло еще пол часа.
Почему-то ей вспомнился один случай, из их бесконечной совместной жизни. Он еще касался одного парня по имени Данила. Почему Данила, которого Анни в глаза не видела, оставил свой след в ее памяти, объяснялось просто - он умер.
Есть такое паскуднейшее человеческое свойство - даже неизвестных нам умерших, мы помним дольше, чем многих живых знакомых.
Данила был обыкновенным работягой, вкалывающим на стройке, до потери пульса. Смерть его не была исполнена, какого то особого трагизма (насколько такое вообще возможно). Просто, то ли задумавшись, то ли по какой другой неведомой причине, однажды он оступился, и сверзился (как выразился ее муж) с крыши многоэтажного дома. Оставив по себе большое пятно на асфальте, и молодую, временно безутешную жену.
Тогда муж пришел с работы раньше. Он пребывал в неестественном возбуждении. Ей пришлось вести себя очень осмотрительно. Не то что бы он пугал ее, (ну, в смысле, не то что бы пугал, больше обычного) просто таким она его раньше не видела. Он, словно узнал что-то такое, что изменило его, чего ей узнать было не дано. Хотя, она сомневалась, нужно ли ей знать об этом.
- Мне очень жаль - сказал он тогда, но лихорадочный блеск его глаз, говорил об обратном. Совсем ему не жаль - подумалось тогда Анни. Его охватило возбуждение, от осознания того, как неимоверно близко прошла смерть. Возможно, даже, она окатила его своим ледяным дыханием. - Пьянящее ощущение, не так ли? - хотелось спросить ей, но она не спросила, конечно. Оставшиеся в живых всегда ощущают это чувство - до предела просто, звучит почти как каламбур: оставшиеся в живых ощущают то, что они живы.
Все мы, конечно, ощущаем это постоянно, но в других случаях, как ни удивительно, это не самый актуальный вопрос.
И вот теперь, сидя на кухонном полу, залитым, на треть, кровью его мужа, Анни чувствовала себя живой, до ужаса, до неприличия живой. Настолько живой, что она, казалось, сейчас взорвется. Ее охватил какой-то первобытный, дикий восторг, к нему примешивалось, не менее неуместное, в данном случае половое возбуждение. Наверное, что-то подобное чувствовали язычники, празднуя тризну. Цвета стали ярче, воздух наполнился запахами, (доминировал сладковато-медный, если можно так сказать).
Голова Анни безвольно повисла на шее - она лишилась чувств.
За окном занялся рассвет, она поняла это потому, что розовато-оранжевые тона пробивались сквозь смеженные ресницы.
Сначала Анни удивилась тому, что муж не собирался на роботу, потом вспомнила - сегодня же выходной. Ей захотелось потянуться, но сделать это нужно было тихо, так, что б не разбудить его. Сон его был чутким, а в выходные, он любил поспать. Рискнув потянуться, она обнаружила, что тело больше не подчиняется ей. А было ли у нее тело? Она его не чувствовала, мозг продолжал, с все нарастающей тревогой отдавать приказы, но ничего не происходило.
И тут она почувствовала. ЕЕ тело, словно пронзали одновременно тысячи иголок. Оно даже не затекло - почти отмерло. "Так бывает, если проведешь ночь не в своей постели, а..."
Заткнись.
Но было поздно, сознание принялось восстанавливать цепь событий. Не сразу - нужно время, но Анни почувствовала, как над ней повисло что-то тяжелое. Что-то несоизмеримо тяжелое. Оно медленно покачивалось на подгнившей веревке, готовое тяжестью осознания обрушившись, раздавить ее. Стереть с лица земли.
Уничтожить.
" Как давно ты не видела красивого рассвета, - продолжал нести чушь, чужак, поселившийся в ее голове. - обычно, ведь, предрассветные сумерки незаметно переходят в утро, вот и все. Открой глаза - полюбуйся".
Почему -то любоваться ей категорически не хотелось.
Все же она резко открыла глаза. Именно резко, не как просыпающийся человек. Просто какая-то ее часть знала что ей придется увидеть. Присутствуй кто, в комнате, ему бы это показалось забавным. Не дать ни взять большая сова.
Да, действительно ее муж явно не собирался вставать.
Соседи показали, что около пяти утра, у Соболевых протяжно завыла собака.
Что есть наша суть? Призрачная душа, о которой так много говорят, и которую все еще никто не видел. Наш мозг, как утверждают прагматики? Наше сердце, как говорят романтики? Что делает нас теми, кто мы есть. Что заставляет нас поступать так, а не иначе? Вряд ли Анни думала над этим, аккуратно расчленяя своего мужа. Зачем она делала это - трудно сказать. Переполненная виной, и ужасом, с неестественно расширившимися зрачками, она методично работала кухонным ножом, отделяя мясо от кости.
Когда-то они с мужем смотрели передачу про извращенцев, которым нравиться есть части тел своих партнеров. Они тогда вдоволь насмеялись, полагая что это из области фантастики. Как такое может быть? Это вот котлетка из Анечки? Или немного балычка...А ребрышек не желаете.
Она не рассматривала свои действия с подобного ракурса, (Господи, откуда же в нем столько крови!) это было своего рода покаяние, и высшее проявление любви.
Теперь они никогда не расстанутся. Тишину нарушали только влажные (хлюп) звуки, с которыми отделенные куски мяса падали в таз.
Она поступила очень - очень плохо (хлюп). Так не поступают хорошие жены. Он, наверное, сильно рассердился (хлюп). И вот она готова понести наказание...
Когда двери в ее квартиру были взломаны, (его сестре показалось странным то, что они не отвечают на звонки, и он не появляется на роботе) мяса осталось каких-то пару килограмм.
Из газеты "Мир криминала ", статья "Точка кипения":
...Драма, произошедшая в обычном доме по улице Мира, привела в ужас даже бывалых оперативников. Никто не мог подумать, что такое возможно в нашем городе - это более походит на сценарий фильма ужасов. Анна Соболева, 78 года рождения, доведенная до отчаяния постоянными побоями со стороны своего мужа, убила его... Труп был разделан, и почти полностью сьеден.
Когда ее выводили из дома, она постоянно повторяла одну фразу: "Он хотел ударить меня в лицо..." Видимо она потеряла рассудок, на почве постоянных побоев, и не могла более выносить этого.
Суд признал ее невменяемой. На данный момент Анна находиться на лечении в психиатрической лечебнице.
Коллеги отзывались о ее муже, как о вспыльчивом, крайне неуравновешенном человеке..."
Ночное небо было чистым, и лунный свет проникал в палату, сквозь решетки на окнах. Анни седела в углу, обхватив ноги, согнутые в коленях, руками, прижимая их к себе. Совсем как в детстве. Никто так ничего и не понял. Они просто не хотели понимать. Они хотели ее жалеть.
Непонятно за что.
Снова эти взгляды, эти жуткие, полные сочувствия взгляды. Анни рванула волосы, зажатые в кулак. Те как-то неестественно легко поддались. Анни глупо уставилась на прядь волос, лежащую в ее руке.
Она пыталась оправдать себя, она кричала, что не хотела, что б он бил ее по лицу. Но они снова все напутали. Им не понять...