Нетленки Михалыча

Песня

Армения. Красивая горная страна. Огненно красные пятна диких маков на склонах гор. Величавые снежные вершины Арагаца. Гигантский карьер, похожий на огромный стадион со ступенями, амфитеатром спускающимися глубоко вниз. В карьере добывают строительный камень туф.

Древняя величественная церковь Мармашен, которой тысяча двадцать семь лет. Церковь стоит не на возвышенности, как обычно, а в глубоком ущелье и камни, которые отвалились от ее стен за тысячу лет в результате землетрясений и других невзгод, не убираются, а лежат там, где упали. На камнях нанесены порядковые номера белой краской.

Любуясь церковью, и что-то понимая в строительстве, я спросил у смотрителя:

"Как люди тысячу лет назад подняли на огромную высоту четыре приличного размера тесанные камня, которые служат опорой для шпиля, венчавшего сооружение. Выше только крест и ультрамариновое, бездонное небо. Подъёмных кранов тогда, скорее всего не было, а использовать тали нельзя, их просто не за что зацепить". Дед смотритель мне ответил: "Земля. Положили возле камня землю, поставили камень на землю, рядом положили выше, поставили камень выше, так и подняли". Сколько же труда надо затратить на то, чтобы подвести огромное количество земли, да и построить террикон такой высоты немало ума и пота нужно.

Наверное, про этот случай притча: Шел странник и увидел, множество людей катают тачки с землей. Спросил странник у одного из них: "Что делаешь ты, добрый человек"? " Тачку эту треклятую вожу".-Ответил тот. Спросил он у следующего работника, что тот делает, работник ответил, что он возит землю, чтобы заработать хлеб и кормить детей, жену и стариков своих. Спросил прохожий у третьего человека , катившего тачку, нагруженную землей, что он делает? Человек ответил не останавливаясь: "Я Господу Богу моему храм строю".

Все это увидел и разглядел я после, а сначала были развалины домов, институтов и просто зданий. Под развалинами люди, мирные жители, студенты, рабочие, школьники, служащие разных контор и учреждений. Стихия застала их врасплох. Подземный удар огромной силы разрушил, уничтожил жилища, школы, институты, заводы. Людей надо спасать, разбирать завалы, вытаскивать живых и мертвых.

Разбирали школу в городе Ленинакан. Здание рухнуло, похоронив школьников и учителей. В классах детей было немного, а когда дошли до лестничного пролета, там лежала вся школа. Прошло двадцать лет, но когда я вспоминаю это то, спазм сдавливает мне горло и слезы подступают к глазам, трудно становиться говорить. Солдаты сами, по сути, дети, не видавшие крови, выносили детей, живых, раненых и мертвых, грузили в вертолет, а когда вертолет улетал, укладывали тела на стылую землю.

Всему бывает конец, закончился и этот ад. Пошли будни, надо строить дома, больницы, школы. На огромном бульдозере я копал котлованы под здания, рушил дома, двигал обломки зданий в ущелье, выравнивал площадки под строительство, сдвигал растительный слой в большие бурты. Когда я сдвигаю верхний, плодородный слой земли, то перед огромным ножом бульдозера заворачивается вал черной, жирно блестящей, живой, плодородной земли. Грачи, живущие на высоченных тополях, стоящих вдоль дороги слетались стаями и бесстрашно садились на ворочающуюся перед отвалом бульдозера землю и, подпрыгивая, беспрерывно взмахивая крыльями, выхватывали толстых дождевых червей. Земля была живая. Самое ценное, что есть на планете, это растительный слой, слой плодородной земли, способной рожать, давать урожай, кормить всех остальных, живущих. Ни какими деньгами нельзя измерить это богатство. Если Земля перестанет рожать, не помогут ни доллары, ни фунты, не поможет даже золотой запас.

Строители называют его растительный слой, а когда экскаватор грузит его в самосвалы, это уже грунт. И правда, земля, пролежав в большой куче, умирала, земля из блестящей, черной, становилась серой и тусклой.

Работая на разных стройках и на пахоте, на целине, я много земли переворочал, но такой толстый слой плодородной земли я встретил впервые здесь, в Армении на плоскогорье Ширак, возле города Ленинакан.

Экскаватор грузил, собранную мной в бурты землю, в самосвалы, а они отвозили грунт на берег ущелья и складывали в огромный террикон, видимо, чтобы потом развести по полям.

Председатель местного колхоза попросил засыпать небольшой участок каменистого поля черноземом и за это подарил барана и ящик водки. Молодые водители армяне сварили баранину и пригласили меня и еще одного водителя, русского из Москвы, отобедать. Костер, на котором варилось в огромном котле мясо, горел в красивом ущелье. Вокруг возвышались отвесные скалы. Рядом из каменной скалы бил родник, давший начало ручью, убегавшему, куда то в даль. Ниже по ущелью блестела река. Видимо это она прорыла за миллионы лет это ущелье. За рекой уже чужая земля, Турция.

Пока я любовался прекрасными видами, Солнце спряталось за горы, наступал дивный вечер. По ущелью скользили причудливые полутени. Вкусно пахло от котла с бараниной. Нас всех пригласили к импровизированному столу.

Выпив водки и плотно закусив отлично приготовленной бараниной, наша компания, состоявшая преимущественно из молодых мужчин, разбилась на небольшие группы, и начались, как водится в таких случаях, разговоры. Поговорить было о чем. Рушилась великая страна, началась война между соседними народами-братьями.

В горах завелись партизаны федаины, которые променяли подушку на камень, ушли в горы, чтобы добыть свободу великому армянскому народу от угнетателей и поработителей, от русского народа. Федаинов этих армянский народ, я так думаю, должен бы сейчас скушать сырыми и без соли. Неясно, за чьё благо они воевали, только не за благо армянского народа.

Ко мне обратились молодые парни, дружившие со мной, пытаясь привлечь мое внимание, плохо выражая свою мысль по-русски, они говорили наперебой: "Слушай, слушай. Он умеет. Никто так не умеет"

Они представили мне мужчину. Он был коренаст, крестьянского вида, на вид ему было, лет тридцать пять. Он заметно смущался, я вопросительно смотрел на него. Мужчина прокашлялся, поднял лицо к небу и вдруг закричал. Мгновенно стихли разговоры, я ничего не понял, обескуражено слушал пронзительный, идущий, казалось, откуда-то из глубины тела, вопль.

Постепенно я понял, что это не крик, это плач, в этом вопле, было, столько скорби, страшной нечеловеческой тоски, нечеловеческого горя, невыплаканных слез. Голос стенал вопрошая: "За что, за какие грехи нам небо ниспослало такие нечеловеческие муки" Простая душа смертного человека не может вместить всего этого и вынести.

Душа моя замерзла, крупная нервная дрожь сотрясала мое тело. Меня повело за певцом. Необъятная, черная бездна страданий и страшного горя. Как жить дальше. Где взять силы, чтобы пережить, выстрадать и вытерпеть все это.

Голос певца крепчал, постепенно, стихало, горе, в крике мне уже слышался звон колокольчика, шум возвращающегося с пастбища стада, слышались возгласы хозяек, встречающих стадо, лаяли собаки, шумели озорные дети, жизнь продолжалась. Тоска, мертвой петлей захлестнувшая душу мою, постепенно отступала. Стало немного легче дышать. В голосе, звучавшем на все ущелье, я слышал, я видел, как садится за горизонт огромное, красное Солнце. Остывает, нагретый днем воздух, но где - то в глубине снова росла тревога, крик нарастал, предупреждал, звал за собой.

В душе поднялась и заслонила все тревога, но не было тоски. Я знал, что надо делать. Надо вставать всем вместе, выставив вперед грудь, идти навстречу надвигающейся беде. Певец вел меня за собой. Я не имел своей воли, душа моя полностью подчинилась песне. Если бы надо было прыгнуть со скалы, войти в огонь, убить врага, я, не задумываясь, сделал бы все, и пошел бы туда, куда повел бы меня этот пронзающий сердце вопль. А голос уже торжествовал победу. Торжественно и счастливо стало в душе моей.

Неожиданно крик прервался. Стало удивительно тихо. Каждый из нашей компании по своему переживал услышанное. Потрясенный до глубины души, песней без слов, я понял, что прикоснулся к чему- то необычному, очень редкому. Кричала и пела, повествовала и звала сама душа человека. Может такими, и были песни наших пращуров на заре развития. Долго я пытался разобраться в своих ощущениях, душевных переживаниях.

Несколько раз пытался написать обо всем этом на бумаге. Ни чего не получалось. Оказывается скуден и беден мой язык и нет у меня в моем запасе слов, способных рассказать и выразить то, что сказал и выразил криком, воплем души своей этот необыкновенный человек. Я благодарю судьбу за то, что подарила мне встречу с этим необыкновенным человеком, позволила, прикоснулся к чему-то редкому чистому и искреннему. Оказывается, есть еще на Земле то, что смогло до самой глубины потрясти, вывернуть на изнанку, повести за собой как ребенка, заставить тосковать, рыдать и торжествовать мою заскорузлую, покрытую толстой коркой коросты, повидавшую все в этой жизни, душу.

Михалыч

2008